НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-10-23-01-39-28
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
2024-10-30-02-03-53
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
2024-11-01-01-56-40
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
2024-10-22-05-40-03
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
2024-10-30-05-22-30
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.

Лес, поднимающийся из праха

17 Июля 2014 г.

kladbish

Наши кладбища – слепок нашего общества: люди и после смерти отгораживаются друг от друга заборами и пытаются посмертно надуть щеки посредством памятников с золотыми буквами. Ни равенства, ни братства, ни тихой смиренной красоты! Это не кладбища, а окраинные, обшарпанные, разрастающийся в размерах дома-домины-домовины, где каждый из балкона городит лоджию на своей дикий вкус, от которого я в отчаянии.

Я несколько летних сезонов писал колонки из цикла "У тещи на даче". Потому что главным продуктом, который выращивала моя теща Марь Николавна на 6 сотках под Выборгом, была возможность удобного в статистической обработке наблюдения за сменой времен и нравов. Садоводство ровно в 100 домов, организованное еще в 1970-х, позволяло не просто наблюдать, но и легко вычислять процент отказников от картошки в пользу газонов, процент замен "Жигулей" на иномарки — ну, и далее по списку перемен.

Заметки пользовались популярностью. А в поселке Рощино образовалось что-то вроде нашего с тещей фан-клуба, в котором тексты обсуждали и, разумеется, строго указывали мне на недочеты. Марь Николавна в этом смысле была менее строга: ей, полагаю, на девятом десятке публичное внимание льстило. Единственное, чего она добивалась, — чтобы я в текстах называл ее строго Марией Николаевной.

Просьбу мне приходится выполнять при печальных обстоятельствах: после похорон Марии Николаевны. Как всегда, умчавшись из города на дачу, когда еще не сошел толком снег, она, по обыкновению, простыла, простуда перешла в плеврит, не долечив который, она снова помчалась на дачу...

И вот на поминках, которые начиная с определенного возраста становятся главным поводом для сбора родственников и друзей, я сказал своей сестре, что после смерти ни лежать на российском кладбище, ни стоять в российском колумбарии категорически не желаю. Тогда мне, конечно, будет все равно, но при жизни одна мысль об этом меня оскорбляет. Наши кладбища – слепок нашего общества: люди и после смерти отгораживаются друг от друга заборами и пытаются посмертно надуть щеки посредством памятников с золотыми буквами. Ни равенства, ни братства, ни тихой смиренной красоты! Это не кладбища, а окраинные, обшарпанные, разрастающийся в размерах дома-домины-домовины, где каждый из балкона городит лоджию на своей дикий вкус, от которого я в отчаянии. Нет уж: после смерти прах мой, пожалуйста, развейте над Невой, бегущей в свободную Балтику.

А сестра, которая только что прилетела из Чехии, сказала, что в Праге принят закон, категорически запрещающий увеличивать площадь кладбищ. Так что кремация теперь там – единственный вариант. И еще, сказала она, в Чехии стало модным (насколько можно это сказать про похороны) арендовать под места последнего приюта лес. В этом мемориальном лесу нельзя устраивать никаких могил, но можно закопать прах под деревом, а может, и посадить свое дерево, и, кажется, даже как-то его отметить, хотя деталей она не знает. Там это считается разумным, нормальным. Чем тело близкого тебе человека будет гнить на кладбище, лучше его прахом удобрить растущий дубок, и птицы пусть поют в ветвях, и внуки читают в тени книжку.

— Черта с два у нас такое пройдет, у нас только запрещать умеют, а разрешать боятся, хотя идея замечательная!, – ответил я сестре. И рассказал, в свою очередь, о том, что в Англии в городских скверах и парках стоят мемориальные скамейки: с виду самые обычные, но сзади есть табличка в память человека, друзья или родственники которого ее установку оплатили (ну, или он своевременно озаботился тем, чтобы помогать людям и после смерти).

— А ты знаешь, что у нас местные жители категорически против, чтобы в скверах устанавливали скамейки? Потому что их займут алкаши, будут залезать с ногами, все загадят! – отреагировала сестра.

— Это на ничейные скамейки забираются с ногами. А именные сами родственники не дадут портить, да и у алкашей совесть есть. Просто у нас никто ничего не хочет пробовать, а скамеек даже в Таврическом саду или на Марсовом поле не хватает!

— Не пройдет, — упрямо ответила сестра. – Упрется в то, что неясно, на чей баланс принимать скамейки и кто будет обслуживать. Вон, в Праге все кусты мульчированы. То есть земля у корней присыпана корой и щепой. Не надо пропалывать, можно реже поливать. А у нас не мульчируют, а мучаются с прополкой. Знаешь, почему? Потому что на мульчирование нет утвержденных тарифов!

Моя сестра знала, что говорила. Она работает в одной из озеленительных фирм. Мы так часа два разговаривали за столом с кутьей, периодически вполголоса возвращаясь к тому, что в Европе смысл власти — помогать, а у нас — не разрешать; помянули пару недобрым словом коллективного Милонова – лучше бы идею с мемориальными скамейками пробивал, тарифами на мульчирование занимался! И, отдав еще раз должное памяти Марии Николаевны, разошлись.

После моей тещи остался в садоводстве хлипкий домик с покосившейся верандой на неплодородной земле у болотца, да еще несколько десятков ведер, чайников, тазов и бочек, расставленных там и сям по участку.

И мне это кажется несправедливо малым.

Скамейки в память об ушедших людях; лес, поднимающийся из праха, — я все-таки надеюсь, что эти идеи, невольно вошедшие в резонанс с ее смертью, если и не воплотятся, то достанутся для воплощения в наследство тем поколениям, которые научатся не только запрещать.

Rosbalt.ru

  • Расскажите об этом своим друзьям!