- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Когда смерть — дело жизни |
| По инф. polit.ru |
| 19 Апреля 2023 г. |
|
Журналистка Хэйли Кэмпбелл три года ездила по миру, чтобы пообщаться с людьми, чьи профессии связаны со смертью. Хэйли выгребала кости и пепел с работником крематория, одевала мертвеца, посещала центр крионики в Мичигане и работала с детективом по расследованию убийств. Зачем? Чтобы написать о феномене смерти и ответить на волнующие многих вопросы, которые неудобно задавать. Ниже — одна из глав книги Кэмпбелл.
Щелкни пальцами — они обратятся в каменьСоздатель посмертных масокНик Рейнольдс провел детство в Мексике, где скрывался его отец, печально известный вдохновитель (по признанию прессы) «Великого ограбления поезда» Брюс Рейнольдс. Теперь Ник живет неподалеку от меня. Его лондонская квартира находится на третьем этаже дома на высоком холме, так высоко, что небо за окном не заслоняют другие здания. Между ним и солнцем нет ничего, кроме атмосферы. Жилище узкое и тесное, набитое произведениями искусства, шнурками для экскурсионных бейджей, а еще бронзовыми головами. Я опираюсь о дверную раму на кухне, а Ник тем временем ходит из комнаты в комнату, ищет разные вещи, жалуется мне, что уже который день не знает отдыха, что в восемь утра надо быть в туристическом автобусе и что он никак не может найти письмо с благодарностью от клиента, которое собирался мне прочесть и специально отложил. Наливая мне в кружку чай, он обводит рукой хаос подносов, долот и чайных пакетиков. На скамье у окна лежит белое гипсовое лицо. Работать он прекращает сразу после заката. По его словам, как только солнце скрылось, делать что-то бессмысленно. Снаружи уже темно, и в резком потоке света от лампочки на потолке теряются мелкие черты слепка, которым Ник сейчас занимается. Мужчина явно красив, но детали не разобрать, и его трудно было бы запомнить. «Самоубийца, — поясняет Ник. — Бросился с Бичи-Хед, меловой скалы. Свидетели говорят, что прыгал с разбега». Он добавляет, что маску придется подправить при окончательной обработке: от удара челюсть сместилась и в черепе появились вмятины пару сантиметров глубиной. Рядом с головой лежит гипсовая кисть и гипсовая стопа. Зачем кому-то понадобились фрагменты человека, который сам едва не разбился на куски? У Ника нет ответа. Он обычно не спрашивает, почему у него делают заказы. На протяжении истории у посмертных масок было много жизней. Они были когда-то привилегией королей и фараонов. На их основе делали изображения, которые затем долго возили по стране: народ должен был отдать последние почести своему несокрушимому вождю. Художники писали с них портреты — пока не забыли о них после изобретения фотографии. Живописное изображение считалось более важным и уместным, чем непосредственный трехмерный слепок с человеческого лица. Еще посмертные маски создавали для неопознанных мертвецов в надежде, что их в будущем кто-то узнает. Одно из таких лиц теперь целуют во всем мире. Оно принадлежит девушке, труп которой достали из Сены в начале 1800-х годов. В 1960 году на основе ее маски изготовили Resusci Anne — первый манекен для обучения сердечно-легочной реанимации. Альбер Камю хранил у себя копию и называл ее утонувшей Моной Лизой, а сюрреалисты сделали ее своей неподвижной тихой музой. Может быть, она встречалась и вам. Может быть, благодаря этому вы спасли кому-нибудь жизнь. До сегодняшней встречи с Ником я листала книгу Эрнста Бенкарда «Вечный облик». Она вышла на английском языке в 1929 году и представляет собой собрание посмертных масок с четырнадцатого века и вплоть до двадцатого. В ней есть маски Ницше, Толстого, Гюго, Малера, Бетховена. Знаменитости, богачи, политики. Все эти мертвые лица были запечатлены в гипсе спустя мгновения, дни или недели после того, как человек испустил последний вдох. А зачем изготавливать посмертные маски нашим современникам? Если так хочется сохранить изображение, не проще ли напечатать фотографию? Зачем нужен слепок, если масса людей не в силах даже посмотреть на мертвеца? C момента моего визита в Клинику Мейо прошло несколько месяцев, и у меня в голове продолжает крутиться одна и та же сцена: Терри остается после ухода хирургов и возвращает на место лица демонстрационных трупов. Что особенного в лице? Я пришла сюда, чтобы спросить об этом Ника — человека, который вот уже более 20 лет делает посмертные маски. Он один во всей Великобритании занимается этим ремеслом, во всяком случае за деньги. Я видела его работы на надгробиях Хайгейтского кладбища рядом с моим домом: бронзовая голова Малкольма Макларена (английский художник, менеджер групп the New York Dolls и Sex Pistols, которого считают «отцом панка») установлена над вычищенной пескоструйным аппаратом цитатой: «Лучше зрелищный провал, чем безликий успех». Я видела и могилу его отца Брюса. Она не так далеко от входа, и, если прижаться головой к прутьям ограды, почти можно рассмотреть лицо. Мы перемещаемся на черный кожаный диван в гостиной, где еще больше книг, скульптур, холстов с картинами и различного хлама, накопившегося за годы жизни в среде музыкантов и других людей искусства. На кофейном столике лежит книга о певце Джонни Кэше (американский певец и автор песен, ключевой исполнитель музыки кантри в ХХ веке), вдоль стен — застекленные шкафы с различными предметами. Сверху на нас смотрит слепок головы отца, изготовленный, в отличие от маски на могиле, еще при жизни. Рядом — еще одна прижизненная маска, на этот раз Ронни Биггса, который поучаствовал в том ограблении поезда, 36 лет прятался от британской полиции и стал народным символом бунтаря. На нем черные солнечные очки и черная шляпа, как на магазинном манекене. Ник хранит копии своих относительно известных работ, но в этой комнате все маски сняты с живых. И всё же что-то тревожащее в них есть. Я чувствую на себе взгляд. «Здесь нет ни единого покойника, — машет Ник рукой. — Я просто попросил гостей у меня задержаться. Но даже маски сводят людей с ума. Даже лица». Он откидывается на диване и скатывает рукой папиросу. На коленях пристроилась банка с пивом San Miguel. Ему 57 лет, он носит розовую рубаху с расстегнутыми верхними пуговицами и очки с оранжевыми стеклами. Откашлявшись, он признается, что зарабатывает в основном игрой на губной гармошке в группе Alabama 3 — вы их слышали во время начальных титров сериала «Семья Сопрано». Столько курить — это убивать курицу, несущую золотые яйца. «Я просто дурак, — говорит он, облизывая край бумаги. — Я не смогу играть, если испорчу легкие». Голос у него низкий и замогильный, такой может пробиться сквозь гомон бара, сквозь облака никотинового дыма и не потерять силу. Комната быстро наполняется туманом, и ему приходится открыть окно, чтобы я не задохнулась. «Когда-то посмертные маски были важным делом, потому что считалось, что в них сохраняется сущность умершего. Как в закупоренной бутылке, — рассуждает Ник, выпуская дым из окна. — Люди тогда были анимистами. Греки и римляне верили, что с помощью концентрации, молитв, заклинаний и тому подобных вещей можно вызвать дух человека. Они верили, что статуи могут ожить. Это был дом, вместилище для того, чем на самом деле является божество или человек. Считалось, что можно пригласить их туда вернуться. Мне кажется, в Викторианскую эпоху люди тоже всерьез верили, что похожий на человека предмет может быть неким вместилищем. В той книге, которую вы упомянули, Бенкард красноречиво пишет, что в процессе изготовления частица тайны смерти, кажется, каким-то образом проскальзывает в слепок и именно поэтому возникают такие потусторонние ощущения». Глядя на лица в книге и на реальные посмертные маски, я и правда чувствую в них своего рода волшебство. Они дают ощутить близость к умершему, не приближаясь к нему, куда сильнее, чем фотографии на сенсорном столе для аутопсии в Манчестере. Это некая форма бессмертия, что-то вроде физического лимба между жизнью и смертью. Человек 400 лет как умер, а ты всё еще можешь разглядеть морщинки, расходящиеся веером от глаз, не нуждаясь для этого в посредничестве кисти художника. По словам Ника, посмертная маска может стать тем, на чем сосредоточиваешься для беседы с умершим, веришь ты в загробную жизнь или нет. Он сам разговаривает с папиной маской. Кто-то из его клиентов держит маску в выдвижном ящике, который никогда не открывает, кто-то кладет ее рядом с собой на подушку перед сном. Он снимает с полок другие свои произведения. Вот огромный черный слепок кисти руки актера Питера О’Тула — это она появлялась в кинокадрах с сигаретой и лежала на плече товарища, когда ее владельца под камеры папарацци выводили из бара в Сохо. Я прикладываю свою руку и чувствую себя лилипутом. О’Тул скончался в 2013 году и по совпадению оказался в похоронном бюро как раз в тот момент, когда туда попал Биггс. Ник позвонил Кейт, дочери актера, которую он знал благодаря работе в ансамбле, и, стоя между двумя покойниками, предложил ей сделать посмертную маску отца. (Годы спустя в интервью Би-би-си Кейт О’Тул шутила, что очутиться в итоге в холодильнике рядом с Биггсом — это «чисто о’туловское».) Раньше Нику казалось, что посмертные маски вновь набирают популярность. Всякий раз, когда он делал слепок какой- нибудь знаменитости, об этом писали в газетах и возникал определенный всплеск интереса. Малкольм Макларен. Себастьян Хорсли, денди из Сохо. О’Тул. У Ника даже была идея привлечь студентов художественных вузов из разных городов: они бы в качестве практики делали слепки, а он у себя в Лондоне доводил бы маски до ума. Но проект так и не «взлетел». Сейчас у него бывает в год четыре-пять покойников, и он сам возит домой из морга гипсовые слепки в маленьком чемодане на колесиках. Люди, которые дают ему работу, — странное меньшинство. Кто-то принадлежит к богатым, славным семействам и заказывает маски по традиции. Британский консервативный политик Джейкоб Рис-Могг, например, заказал слепок, желая сохранить трехмерный портрет своего отца для будущих поколений. Ему импонировало постоянство, хотелось получить что-то солидное и осязаемое. В основном Ник делает мужские лица для вдов, но есть и другие заказчики, которых он не хочет называть по имени. Они не знамениты и не обязательно состоятельны, хотя он и берет за работу 2500 фунтов. Вчера он делал слепок холодной стопы пятинедельного недоношенного младенца, две недели назад — лица четырнадцатилетней жертвы рака, в прошлом году — здорового двадцатишестилетнего мужчины, который неудачно шагнул назад на тротуаре и упал. «Когда делаешь маску, всегда есть особое ощущение, и неважно, веришь ты, что в нее переходит тайна смерти, или не веришь, — размышляет Ник, снова подойдя к окну. — Это всё то же неповторимое лицо, не менее уникальное, чем отпечатки пальцев, и больше шанса не будет. Да, это факт. Мне кажется, многим просто важно знать, что они сумели что-то спасти, что какая-то часть не отправится на корм червям и не станет пеплом. До них вдруг доходит, что человека больше нет, и хочется что-то сохранить. Не знаю, есть в этом сейчас рациональное зерно, или это просто стремление ухватиться за соломинку. Лично я считаю, что посмертные маски — прекрасная вещь. Это поразительно: человек лежит мертвый, а ты, можно сказать, щелкаешь пальцами — и он обращается в камень, который можно сохранить и не испытывать угрызений совести». Ник рассказывает, что сразу после смерти человек выглядит изумительно. В считаные мгновения с лица стираются годы боли и тревог. Оно становится расслабленным и умиротворенным, разглаживаются морщины, приобретается равномерный оттенок. «В идеале я бы брался за дело, пока они еще теплые, — объясняет он, пуская маленькие облачка дыма. — Если мне звонят через несколько недель после смерти, всё уже не так. Они немного... сморщенные, как гармошка». Люди Викторианской эпохи полагали, что чем раньше сделана маска, тем больше она улавливает личность человека. Иногда скульптора приглашали до того, как врач приходил выписать свидетельство о смерти. Ник появляется, когда кожа и хрящи под действием времени и биологических процессов уже успели сморщиться, губы высохли, свод глаз опал, начал изгибаться нос. Вероятно, будет разрез после аутопсии, а поверхность кожи может стать похожей на чернослив, как будто человек пересидел в бассейне. Если судебное расследование затянулось, на трупе в морозильнике могут появиться сосульки. Ник считает, что невелика заслуга вручить заказчику скульптуру отца, пролежавшего пять недель в холодильной камере похоронного бюро, ведь при жизни он выглядел не так, а теперешнее состояние — это лишь следствие медленного воздействия смерти. Поэтому он прищипывает, подтыкает, разглаживает, массирует умершему кожу лица, приводя ее в исходное положение, а потом работает над скульптурой, чтобы благодаря навязчивому вниманию к деталям — как он сам это называет — убрать следы гравитации, из-за которой щеки съезжают к ушам, а под челюстью появляется второй подбородок. «По сути, я пытаюсь сделать всё так, как если бы я пришел сразу после смерти, — заканчивает он. — Как будто я ничего с ним не совершал». Кто-то специально просит сделать глаза открытыми, кто-то не может определиться, но в основном умершие предстают спящими. На старых посмертных масках природу предпочитали не исправлять: у герцога Веллингтона, например, нет зубов, а губы как будто тянет вниз к горлу невидимая рука. Однако Веллингтон скончался в 1852 году, и смерть тогда выглядела такой, какая она есть. Она еще не успела превратиться в далекий от реальности современный образ, который доводит до совершенства бальзамировщик или Ник. «Прежде всего приводишь в порядок волосы», — начинает он проговаривать для меня процедуру. Он уже довел ее до автоматизма, поэтому постоянно останавливается и добавляет что-то, о чем он забыл упомянуть. Потом надо покрыть лицо лосьоном Nivea и положить труп так, чтобы альгинат — жидкая резина — не стекал по шее на одежду. Хорошо, если тело лежит на поддоне в морге и одето в хлопчатобумажную больничную униформу — ее все равно потом сменят, — но чаще покойный уже лежит в своем гробу в одежде для похорон, и Нику приходится целый час тщательно раскладывать черные пакеты для мусора, чтобы не запачкать ткань, как салфетки Kleenex затыкают за ворот дикторам. Потом лицо поливают синим альгинатом, тем самым, из которого стоматологи делают слепки зубов, и через 2,5 минуты получается похожая на бланманже консистенция. Мягкий, гибкий слепок спадает и рвется, поэтому Ник формирует из пропитанных гипсом бинтов жесткую оболочку, как повязку на сломанной руке. Через 20 минут всё это надо снять. «В девяти случаях из десяти голова поднимается вместе с маской, и приходится ее вытряхивать», — замечает он. У одного мужчины кожа прилипла к застывшему альгинату, и маска при снятии сильно повредила черты лица. В таком виде тело нельзя было показывать семье. Требовалась большая восстановительная работа воском, но времени снова приглашать специалиста уже не оставалось, и похоронный агент в панике обратился к Нику. Он никогда этим не занимался, но был скульптором, имел дело с воском и решил попробовать прямо в морге вылепить заново нос, губы и глаза. «Меня буквально трясло, — вспоминает он. — Всё сошло с рук, но результат был куда хуже оригинала». Потом он кладет слепок в свой чемодан на колесиках, убирает рабочее место, моет миски, выбирает из волос покойного оставшиеся кусочки альгината. Иногда сотрудники бюро говорят, что в этом нет необходимости, что с умершим уже попрощались и никто не узнает, что он не остался привести волосы в исходное состояние. Но Нику виднее. Как и Терри, меняющий лица после операции, он задерживается, делает всё как следует, а потом бежит домой залить форму, пока резина не начала морщиться. Если надо провести лишь небольшую реконструкцию, он пройдется гипсом и долотом после того, как всё затвердеет. Если лицу нужно уделить больше внимания, он наполнит форму пластичным воском. Если достаточно просто выпрямить изогнувшийся от обезвоживания нос, он мягко подправит его прямо перед тем, как воск застынет, сделает с гипсового или воскового лица еще один слепок из слоев окрашенного силикона и, наконец, зальет уже эту форму полиуретановой смолой, смешанной с металлическим порошком. Тяжелый металл пройдет сквозь воск к поверхности маски и образует снаружи слой толщиной в три сигаретные обертки. Так, перенос за переносом, будет получено постоянное, нетленное лицо в бронзе. От исходного лица из плоти его отделяет всего несколько отпечатков. На YouTube есть не очень четкий трехминутный ролик о том, как Ник делает посмертную маску. Посмотрите его. Там всё не так гладко, как описано выше, но и обстоятельства к этому не располагали. В 2007 году он поехал в Техас, где должны были казнить путем смертельной инъекции тридцатидвухлетнего Джона Джо Амадора — за 13 лет до этого его приговорили к высшей мере наказания по делу об убийстве таксиста. «Я уверен, что парень ни в чем не виноват, — объясняет Ник, которому об истории Амадора рассказала их общая знакомая. — Я был вне себя. Он 12 лет ждал смертной казни и проиграл все апелляции, хотя доказательства против него были смехотворны». Ник предложил той женщине поехать на казнь и сделать посмертную маску, чтобы привлечь внимание общественности к ужасу и несправедливости смертной казни. Еще он решил отлить руку Амадора и добавить к ней три торчащие из вены иглы. После казни Ник и родственники забрали труп Амадора из тюремного морга. Сделать слепок на месте не позволили сотрудники: «Вы спятили?! Даже не думайте у нас этим заниматься! Забудьте!» Тело перенесли на разложенное заднее сиденье взятой напрокат машины и отвезли его в хижину в лесу — пит-стоп по дороге в похоронное бюро. На самом деле это была уловка, чтобы им отдали тело, и договоренности еще не было. «Мы его, по сути, украли и повезли в маленькую избушку, как в "Пятнице, 13- е", ругаясь по дороге. У нас была паранойя, мы боялись, что нас поймает ФБР, — вспоминает Ник. — Мы туда добирались примерно 10 часов конвоем из двух машин. Одну даже остановили копы. Хорошо, что не ту, в которой лежал труп, а то было бы сложно это объяснить». По пути они расстегнули мешок, и жена держала мертвую руку. После двенадцати лет за решеткой к Амадору впервые прикоснулся кто-то из друзей и близких. Рука была еще теплая. В Техасе было жарко, в хижине — еще жарче. Ник волновался, что альгината мало и он слишком быстро застынет — он может затвердеть даже в миске при смешивании с теплой водой, — поэтому он взял ледяную воду и работал как можно быстрее, одновременно с лицом и рукой, пытаясь опередить воздействие температуры. Когда через полчаса он начал снимать форму, от холодного материала у покойника появилась «гусиная кожа». Ник выходит из гостиной и возвращается с маской Джона Джо Амадора. Она терракотового цвета и лежит на спине броненосца — символа штата, который его убил. «Он был еще теплый и поэтому, я думаю, казался мне реальнее, — говорит он, вручает мне лицо и садится на диван. — Когда человек две недели как умер, я не чувствую его присутствия, а вот когда он не успел остыть, это почти как если бы душа еще его не покинула, если что-то такое существует». Я провожу пальцами по подбородку Амадора, и ощущение действительно ни с чем не спутаешь. Гусиная кожа умершего — как отброшенный хвост ящерицы, который еще извивается в траве. Как голова мертвой черепахи, стиснувшей челюсти. «Я разговаривал с ним прямо перед казнью, — добавляет Ник. — Он был на седьмом небе от счастья: "Ух ты! Это вы мне собрались делать посмертную маску? Большая честь, обычно они бывают у королей и всё такое. Раньше я считал себя отбросом общества, а теперь вижу, что что-то из себя представляю"». *** И еще о посмертных масках. Многие гипсовые слепки, снятые с лиц известных людей, не являются на самом деле посмертными. Так, например, немецкий писатель Иоганн Вольфганг фон Гёте прожил 83 года, а маска была снята с его лица, когда поэту было 58 лет. Скульптор Сергей Меркуров изготовил около трехсот посмертных масок. Среди них были маски Маяковского, Брюсова, Булгакова, Горького и т.д. А признание пришло к скульптору после изготовления посмертной маски Владимира Ленина.
На нашем сайте читайте также:
|
