НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-10-23-01-39-28
Современники прозаика, драматурга и критика Юрия Тынянова говорили о нем как о мастере устного рассказа и актерской пародии. Литературовед и писатель творил в первой половине XX века, обращаясь в своих сочинениях к биографиям знаменитых авторов прошлых...
2024-10-30-02-03-53
Неподалеку раздался хриплый, с привыванием, лай. Старик глянул в ту сторону и увидел женщину, которая так быи прошла мимо прогулочным шагом, да собака неизвестной породы покусилась на белку. Длинный поводок вытягивалсяв струну, дергал ее то влево, то вправо. Короткошерстый белого окраса пес то совался...
2024-11-01-01-56-40
Виктор Антонович Родя, ветеран комсомола и БАМа рассказал, что для него значит время комсомола. Оказывается, оно было самым запоминающимся в жизни!
2024-10-22-05-40-03
Подобные отказы не проходят бесследно, за них наказывают. По-своему. Как могут, используя власть. Об этом случае Бондарчук рассказал в одном из интервью спустя годы: «Звонок от А. А. Гречко. Тогда-то и тогда-то к 17:20 ко мне в кабинет с фильмом. Собрал генералитет. Полный кабинет. Началась проработка....
2024-10-30-05-22-30
Разговор о Лаврентии Берии, родившемся 125 лет назад, в марте 1899-го, выходит за рамки прошедшего юбилея.

Сергей Прокофьев: «Воздух чужбины не возбуждает во мне вдохновения»

25 Апреля 2016 г.

[sigplus] Критическая ошибка: Папка галереи изображений TXTS/2016/25-04-prokofev как ожидается будет относительно пути базовой папки изображений, указанной в панели управления.

23 апреля исполнилось 125 лет со дня рождения Сергея Прокофьева. Сочинения гениального композитора-новатора, не знавшего жанровых ограничений в своем творчестве, во многом определили музыкальное развитие России и мира. Памяти Прокофьева посвящен весь 2016 год. «Культура» включилась в торжества и решила задать свои вопросы Сергею Сергеевичу, чьи музыка и слово остаются живыми и актуальными.

1aкультура: Вы поступили в Петербургскую консерваторию в возрасте 13 лет. Сегодня Вас назвали бы вундеркиндом. Если среди студентов исполнительских специальностей столь раннее развитие — редкость, то в композиторском деле, скорее, исключение. Экзамен помните?

Прокофьев: Вступительный экзамен прошел довольно эффектно. Передо мной экзаменовался мужчина с бородой, принесший в качестве всего своего багажа романс без аккомпанемента. Я вошел, сгибаясь под тяжестью двух папок, в которых лежали четыре оперы, две сонаты, симфония и довольно много фортепианных пьес. «Это мне нравится!» — сказал Римский-Корсаков, который вел экзамен.

культура: Сочинения отнюдь не детские. Откуда у подростка, рожденного в селе Сонцовка Екатеринославской губернии (в наше время это Донецкая область Украины) в семье агронома, столь внушительные знания серьезных музыкальных форм?

Прокофьев: Мама недурно играла на рояле, а деревенский досуг позволял ей посвящать этому делу сколько угодно времени. У нее было три достоинства: упорство, любовь и вкус. Мать добивалась возможно лучшего исполнения разучиваемых вещей, относилась к работе любовно и интересовалась исключительно серьезной музыкой. Последнее сыграло огромную роль в воспитании моего музыкального вкуса: от рождения я слышал Бетховена и Шопена и в двенадцать лет помню себя сознательно презирающим легкую музыку. Когда мать ждала моего появления на свет, она играла до шести часов в день: будущий человечишка формировался под музыку.

культура: Отец разделял ее увлечение?

Прокофьев: Мать любила музыку, отец музыку уважал. Вероятно, он тоже любил ее, но в философском плане, как проявление культуры, как полет человеческого духа. Однажды, когда мальчиком я сидел у рояля, отец остановился, послушал и сказал: «Благородные звуки». В этом ключ к его отношению к музыке.

Мать обладала педагогической жилкой. Незаметно она старалась направить меня и объяснить, как надо пользоваться инструментом. Главное, поддержать в ребенке интерес к музыке и, сохрани бог, не оттолкнуть его скучной зубрежкой. Отсюда: на упражнения как можно меньше времени и как можно больше на знакомство с литературой. Точка зрения замечательная, которую надо бы, чтобы мамаши помнили.

культура: Ваша любовь к театру — тоже из семьи?

Прокофьев: Наступило новое столетие, и в январе 1900 года родители собрались на несколько недель в Москву, решив в этот раз взять и меня. В Москве меня взяли в оперу, на «Фауста». Мать дала мне несколько предварительных объяснений: «Ты понимаешь, жил-был Фауст, ученый. Он уже старик, а все читает книги. И вот приходит к нему черт и говорит: «Продай мне душу, тогда я сделаю тебя снова молодым». Ну, Фауст продал, черт сделал его молодым, и вот они начинают веселиться...»

Вторая опера, которую я увидел, была «Князь Игорь», но она произвела меньшее впечатление, хотя и очень было жалко Игоря, когда в последнем акте он прибежал к Ярославне.

В Сонцовку я возвратился с богатым запасом впечатлений. Из этого резервуара фантазия потекла по двум направлениям. Во-первых, я стал играть в театр. Во-вторых, я явился к матери и заявил: «Мама, я хочу написать свою оперу». Эта мысль меня не покидала...

культура: И Вы сочинили «Великана», придумав сюжет с обмороками, убийствами, боями. Похоже, уже тогда испытывали тяготение к письменной речи? Летопись Вашей жизни удивляет замечательным ясным слогом.

Прокофьев: Если бы я был не композитором, я, вероятно, был бы писателем или поэтом. Моя жизнь очень богата впечатлениями и событиями, и я охотно заношу их в дневник. Но писать о романтических приключениях несравненно легче и приятней, чем о других, более сухих материях...

культура: Завершив консерваторское образование с золотой медалью и первой премией, Вы получили щедрый подарок от матери — поездку в Лондон. Тогда состоялась встреча с Сергеем Дягилевым?

Прокофьев: Дягилевский сезон был вовсю; Николай Васильевич (Андреев — певец, принимавший участие в «Русских сезонах». — «Культура») через день должен был петь в опере. Я знал, что в Лондоне Нувель (Вальтер Нувель — деятель объединения «Мир искусства». — «Культура») и, помня его склонность повертеться вокруг русских спектаклей, просил Николая Васильевича узнать в театре, не знают ли его адреса. Николай Васильевич спросил у Дягилева, а Дягилев, услыхав мою фамилию, сказал, что хочет познакомиться со мной и имеет ко мне дело. Это произвело на меня чрезвычайное впечатление. Я ехал в Лондон, зная, как там гонятся теперь за русской музыкой, и надеялся завязать отношения. К Дягилевской антрепризе я давно относился с большим интересом и без сомнения очень хотел бы иметь дело с этим блестящим предприятием; когда же теперь само предприятие захотело иметь со мной дело, то это было не в бровь, а в глаз. Дягилев просил Андреева привести меня за кулисы, и на другой день мы отправились. Предстоящее знакомство меня даже волновало. Дягилев, как личность, меня крайне интересовал; кроме того, я знал, что он крайне обаятельная личность. Он был страшно шикарен, во фраке и в цилиндре, и протянул мне руку в белой перчатке, сказав, что очень рад со мной познакомиться, что он давно хотел этого. Просит меня посещать его спектакли. Интересуется, какое впечатление производит на меня «Соловей», а в один из ближайших дней надо серьезно потолковать со мной и послушать мои сочинения. На этом расстались. Я скоро встретил Нувеля, который сообщил мне, что Дягилев хочет заказать мне балет. (В разные годы Прокофьев создал для Дягилева несколько балетов, в том числе «Стальной скок» и «Блудный сын». — «Культура».)

культура: Многое из сочиненного Вами современники понимали и принимали не сразу. Даже коллеги, которые высоко ценили Вашу музыку, и те подчас упрекали в ниспровержении канонов и традиций, посягательствах на устои. Сохранилась фраза: «Нет повести печальнее на свете, чем музыка Прокофьева в балете». В воспоминаниях можно прочесть, что значительная часть петербургской публики покинула зал на премьере «Скифской сюиты». И среди ушедших — директор Петербургской консерватории Александр Глазунов.

Прокофьев: Луначарский говорил: «Я узнаю в вас то, что, в то время, когда все занимаются разрушением, вы созидаете». Он расхваливает «Скифскую» сюиту, ее силу и натиск. Его кто-то спрашивает: «А «Апельсины»? — «А «Апельсины», — отвечает Луначарский, — это бокал шампанского, который искрится и пенится».

{gallery rows=8 cols=1 width=290}TXTS/2016/25-04-prokofev{/gallery}

культура: Ваш друг Ипполитов-Иванов после премьеры оперы «Любовь к трем апельсинам» в Большом театре прислал прекрасный натюрморт Кончаловского «Апельсины» с запиской: «Дорогой Сергей Сергеевич, посылаю тебе эту чудесную картину. Прости, но дело в том, что апельсины я люблю только в таком виде».

Прокофьев: Многие старались установить, над кем я смеюсь, над публикой, над Гоцци, над оперной формой или над неумеющими смеяться. Находили в «Апельсинах» и смешок, и вызов, и гротеск, между тем как я просто сочинял веселый спектакль.

культура: Не откроете ли тайну творческого процесса? Садитесь за рояль и начинаете импровизировать?

Прокофьев: Я не люблю импровизировать и делаю это редко. Сочинение состоит в интенсивном, назойливом искании. Автор разбивается на две половины, на изобретателя и критика. Первый быстро, один за другим, подает музыкальные обрывки мыслей; среди них толпой идут рефлекторные мысли и, затерявшись в этой толпе, оригинальные. Он как бы сыпет золотоносный песок, в котором среди массы иногда попадается ценный материал. Автор-критик моментально оценивает поданные отрывки и бракует, бракует без конца. Но как только он заметит намек на что-нибудь оригинальное, свежее, красивое, он, как крючок, хватается за этот намек и останавливается на нем. Тотчас автор-изобретатель начинает развивать этот намек, расширять его во все стороны, а автор-критик критикует его деятельность и опять бракует и бракует. В золотоносном песке найден комочек; теперь в нем роются, хотят найти слиток. Часто бывает, что комочек искрошется и ничего, кроме песку, в нем не окажется. Обрывок мысли, к которому прицепились, не стоит внимания. Но зато, если удастся выкристаллизовать его в определенную, заслуживающую внимания мысль, будь то тема, или гармоническая последовательность, или просто интересный музыкальный оборот, то цель достигнута и слиток найден. Он может состоять из нескольких нот, из последовательности двух аккордов, может быть и длинной мыслью в несколько тактов. Теперь его можно записать и даже отложить на день, на месяц. Слиток найден и спрятан; будем искать другие, а когда наберется их несколько, примемся ковать звенья для целой цепи. Тут уж дело фантазии. Ей предоставлен материал, и от степени ее богатства зависит, насколько удачно он будет использован.

культура: В конце 1917 года Вы задумали уехать из России. Почему?

Прокофьев: Ехать в Америку! Конечно! Здесь — закисание, там — жизнь ключом, здесь — резня и дичь, там — культурная жизнь, здесь — жалкие концерты в Кисловодске, там — Нью-Йорк, Чикаго. Колебаний нет. Весной я еду...И вот под этим флагом я встретил Новый год.

культура: В Америке сопутствовал успех, а Вы оставались к нему равнодушным.

Прокофьев: Успех меня интересует только с внешней стороны, да разве еще со стороны денежной. Внутренняя же сторона оценки очень мало ценна, ибо американцы недостаточно утонченные музыканты, чтобы я к ним серьезно прислушивался.

культура: Современников и потомков мучил вопрос — зачем Вы вернулись в бедную и неспокойную Россию?

Прокофьев: Но надо, видимо, выбирать или Россию, или эмиграцию. Ясно, что из двух — Россию... думал о России и меня страшно тянуло туда. И в самом деле, какого черта я здесь, а не там, где меня ждут и где мне самому гораздо интереснее?.. понял, как меня туда тянуло и как, в сущности, я уже настроился ехать!

культура: Дмитрий Шостакович одним из первых назвал Вашу музыку глубоко русской, самобытной. Сейчас в этих ее качествах уже никто не сомневается.

Прокофьев: Воздух чужбины не возбуждает во мне вдохновения, потому что я русский и нет ничего более вредного для человека, чем жить в ссылке, находиться в духовном климате, не соответствующем его расе. Я должен снова окунуться в атмосферу моей родины, я должен снова видеть настоящую зиму и весну, я должен слышать русскую речь, беседовать с людьми, близкими мне. И это даст мне то, чего так здесь не хватает, ибо их песни — мои песни.

культура: Обосновались Вы с женой Линой и сыновьями Святославом и Олегом в Москве, хотя Петербург ценили выше...

Прокофьев: После американских небоскребов и парижских насаженных один на другой домов, я любовался московскими переулками, из которых иные целиком состояли из просторных особнячков, тихих и уютных.

За долгие годы странствования я как-то забыл Петербург, мне стало казаться, что его красота была навязана ему патриотизмом петербуржцев и что по существу сердце России, конечно, Москва; мне стало казаться, что европейские красоты Петербурга должны меркнуть перед Западом, и что напротив, евразийские красоты иных московских переулков остаются чем-то единственным.

культура: Как не любите Вы говорить о личной жизни...Свою первую жену, очаровательную светскую даму испанку Лину, называли Пташкой (она хорошо пела), посвятили ей несколько произведений, в их числе — вокальные сочинения. Помните, как с ней повстречались?

Прокофьев: Лина поразила меня живостью и блеском своих черных глаз и какой-то юной трепетностью. Одним словом, она представляла собой тот тип средиземноморской красоты, которая всегда меня привлекала. Кажется, давно меня никто так не любил, как эта милая девочка.

культура: Вы оставались вместе более двух десятилетий, в семье росли сыновья, и вдруг Лина получает от Вас письмо из санатория в Кисловодске...

Прокофьев: Здесь за мной увивается очаровательная иудейка, но ты не подумай ничего плохого...

культура: Она и не подумала, однако Вы из семьи ушли, женились на Мире Мендельсон, будучи уже связанным узами брака. Этим спровоцировали «казус Прокофьева» — так назвали ситуацию юристы. Вы, конечно, всего не объясните. Предоставим это сделать Вашему старшему сыну.

Святослав Прокофьев: Когда отец решил оформить свой новый брак, в суде ему, к его огромному удивлению, сказали, что разводиться вовсе не нужно: брак, заключенный в октябре 1923 года в Эттале (Германия), сочли теперь недействительным, так как он не был зарегистрирован в советском консульстве. Мама, въехавшая в СССР как жена Прокофьева, в какой-то таинственный момент вдруг перестала ею быть. Отец, будучи уверенным в законности его брака с матерью, обратился в вышестоящую судебную инстанцию, но там ему сказали то же самое. Так он смог расписаться с новой женой без развода.

культура: Вы не только гениальный композитор, но и выдающийся пианист и дирижер. Можете дать советы потомкам?

Прокофьев: Музыку надо сочинять большую. Мелодия должна быть простой и понятной.

культура: Что скажете исполнителям?

Прокофьев: Секрет хорошего исполнения в том, чтобы не обращать внимания на зал, на публику, словом, на обстановку до исполнения и во время него, а сосредоточиться на пьесе. Потом можно кланяться сколько угодно. Пойте, как если бы для Бога. Думал об этом сегодня, это хорошее правило.

культура: Дирижерам?

Прокофьев: Когда-то я получил от Тосканини приглашение. Это было чрезвычайно интересно. Тосканини горячился, терял палочку, кричал оркестру «vergogna» («позор» в переводе с итальянского. — «Культура») — но дело не в этом. Дело в том, как безоглядно отдает он себя той вещи, которой дирижирует, Тосканини забывает все и вся и с головой уходит в исполняемую вещь. И как он знает партитуру! В общем — полезная для меня репетиция, т. е. для моего дирижерства: 1) лучше учить партитуры; 2) больше сливаться с вещью и музыкантами. Вот это действительно работа. Если сочинение отрепетировано таким образом, композитор может быть доволен.

культура: Многие отмечают эпатажность Вашего внешнего облика: модный крой и яркие цвета в одежде. Поражает и самостоятельность суждений...

Прокофьев: Я всегда чувствовал потребность мыслить независимо и следовать моим собственным идеям. Я всегда конфликтовал со своими профессорами в Консерватории, поскольку никогда не хотел что-либо делать только потому, что так требовали правила. Без смущения признаю, что я, в сущности, ученик моих собственных идей.

культура: Что за идеи?

Прокофьев: Мир душевный и сознание счастья дал мне Шопенгауэр своими истинами: не гонись за счастьем — стремись к беспечальному. Сколько возможностей сулит эта истина! И человеку, признавшему ее, воплотившемуся в нее, сколько восхитительных неожиданностей готовит жизнь! Человек есть отражение Божье, и как таковое не должен страдать; когда же он забывает об этом, то естественно встречается со страданиями.

культура: Вы были еще и незаурядным шахматистом. Принимали участие в шахматных турнирах и даже выиграли у Капабланки. Расскажите о том поединке.

Прокофьев: Капабланка повел атаку, весьма для меня стеснительную, которую я добросовестно отражал. Иные фигуры Капабланка выводил с шиком, ставя прямо под удар, но сохрани Бог взять их — проиграешь сразу. После упорной двухчасовой игры я вдруг усмотрел великолепную комбинацию и заявил Яхонтову (приятель Прокофьева. — «Культура»): «Я выигрываю партию». Тот встрепенулся, я ему показываю комбинацию, но для верности попросил Капабланку пройти еще один тур. Когда он подходил вторично, я уже волновался, потому что обдумал ловушку с матом в три хода. Я сделал ход, Капабланка хотел ответить, но вдруг остановился, усмотрев ловушку, постоял, подумал и отдал мне фигуру — иначе спастись от ловушки он не мог. Итак, у меня лишняя фигура, теперь надо использовать ее. Был момент, где я очень испугался — мне показалось, что Капабланка вывернулся, но вывернуться ему все же не удалось и Капабланка быстро проиграл. Я торжествовал победу, меня поздравляли. Дранишников (дирижер. — «Культура») был в восторге и говорил: «Качать! Качать!»

культура: Последние годы Вы не вели дневник, чем нас обделили. Ведь это было время создания шедевров. Только в период Великой Отечественной войны Вы работали над балетом «Золушка», 5-й симфонией, сонатами для фортепиано № 7, 8, 9, сонатой для флейты и фортепиано, музыкой к фильму «Иван Грозный» и, конечно, оперой-эпопеей «Война и мир», конгениальной роману Льва Толстого.

Прокофьев: В эти дни (военные) особенно ярко встала в памяти война с Наполеоном 1812 года, когда его войска дошли до Москвы и русский народ встал на защиту своей земли и изгнал неприятеля.

культура: «Войне и миру» Вы отдали более десяти лет жизни...

Прокофьев: И страстно желал увидеть эту оперу на сцене полностью, именно потому, что в ней удалось убедительно воплотить свои намерения.

культура: Ваше вдохновение передает портрет кисти Игоря Грабаря, подписанный «Сергей Прокофьев за работой над оперой «Война и мир», а был и более ранний, созданный Петром Кончаловским...

Прокофьев: Гостил у Кончаловского в Буграх. У него чудно, я ведь по подмосковным лесам никогда не гулял. Он написал с меня отличный портрет во весь рост.

культура: Ваша последняя опера «Повесть о настоящем человеке», которую Дмитрий Кабалевский считал произведением высоким, полным мощи, красоты и самобытности, так и осталась недооцененной. Более того, за нее и 6-ю симфонию Вас подвергли разгромной критике, назвали формалистом.

Прокофьев: Формализм — это то, что непонятно с первого раза! Ведь я же пишу музыку качественную...

По инф. portal-kultura.ru

  • Расскажите об этом своим друзьям!