«Так пора дела итожить или не пора?»

Такой вопрос прозвучал в цикле стихов, что прочитал поэт Олег Кузьминский на своём авторском вечере в органном зале областной филармонии. Не так часто проходят в наше время поэтические вечера, и всё же они проходят, собирая не всегда очень широкий, но всегда – тесный, дружественный круг любителей стихов. Представился такой случай и всем тем, кто попал на юбилейный творческий вечер иркутянина Олега Кузьминского, поэта «негромкого», как говорили в своё время о Николае Рубцове и Владимире Соколове, но заставляющего думать и многое заново переживать.

Вечер своего рода этапный, ведь юбилей зрелого человека – всегда повод для того, чтобы «остановиться, оглянуться». И звучало, думается, лучшее из всего им написанного. Программа была составлена из цикла «Круги времени».

Хочется проиллюстрировать манеру поэта выдержкой из его стихотворения «Зимняя пора»:

…Пусть на дне ведра с водою

стынет отблеск дня.

Посижу я сам с собою

молча у огня.

Может, в думах мне поможет

зимняя пора?

Так пора дела итожить

или не пора?

Счёт вести своим удачам

и вине своей…

Но слышны дорогой к дачам

голоса друзей.

Не успел до их набега

натопить избу,

обмести крыльцо от снега,

выверить судьбу.

И скрипят, не умолкая,

на крыльце шаги.

И бегут, не затухая,

по ведру круги.

Услышать эти и другие вопросы из уст поэта слушателям довелось – вот только ответы мы будем искать сами, каждый – в своей судьбе, в своей душе…

Чтение стихов перемежалось музыкальными номерами – для публики играл композитор и органист Дечебал Григоруцэ. Так осуществляется совместный проект Иркутской филармонии с иркутской организацией Союза российских писателей.

Мы поздравляем поэта с 60-летним юбилеем и предлагаем вам стихи из цикла «Круги времени».

* * *

Олег КУЗЬМИНСКИЙ

Из цикла «КРУГИ ВРЕМЕНИ»

* * *

Посвящается В. Кучеренко

Я вышел в утро. Снег ночной

фарфоровой голубизной

сиял у дома.

Я шёл. Дома, разбег реки

и заберегов рушники –

всё незнакомо!

Всё изменил нежданный снег.

Его безудержный набег

на беззащитный город

замёл, казалось, навсегда

газонов грязь, натёки льда,

трубя зиму и холод!

Но март крутил солнцеворот,

спешил на улицы народ.

B, отступая,

снег погибал на мостовых,

чернел на крышах листовых,

хрипел, вскипая.

Парили контуры домов,

редели облаки дымов,

дымки печные.

Nончились пряди вдоль реки,

и пробивались ручейки,

ещё ручные.

– А помнишь, вешнею порой

любовь ты сравнивал с игрой,

игрой без правил?

– Я молод был – была пора!

И сочинял: «Любовь – игра!»

и строк не правил.

– А помнишь?..

Нет, не вспоминал,

лишь чувство вешнее признал.

Все вёсны схожи!

– А помнишь?.. – Бог с ней, с той порой!

смотри: весна, и снег ночной,

И день погожий.

СЕНТЯБРЬ. ПРЕДМЕСТЬЕ

В сентябре медлительных уже стрекоз можно было ловить руками… (воспоминание из детства)

Пора ловить стрекоз,

сбирать плодов остатки,

сушить на солнце лук,

в кострах сжигать листву.

Сиянье стылых звёзд,

ледок поутру в кадке…

Простых событий круг

я в спешке не порву.

Дом детства моего.

Всё реже я с годами –

к тебе, хоть погостить.

Но яблоня-дичок

одарит – не грусти! –

невзрачными плодами.

Так терпко в них сластит –

от заморозков – сок!

Мы с сыном жжём костер.

Дымок над огородом…

Достану круглый лёд

из бочки во дворе.

Быть может, сын поймёт,

как часть самой природы,

как речку или лес, –

предместье в сентябре?

К чему через года

спешить нам без оглядки?

Вглядись в волшебный свет,

наивный новичок:

пора ловить стрекоз,

сбирать плодов остатки…

Черемуха. Ранет.

Боярышник. Дичок.

НОЯБРЬ

«Прощай, Баку! Тебя я не увижу…»

Сергей Есенин

Прощай, Сибирь в снегах, во льдах,

в мехах и тёплых сапогах,

в зимы предчувствиях спокойных.

А ты, Баку, меня не ждёшь:

непрекращающийся дождь

над сонмом нетопырей хвойных.

Блаженный вежливый Восток!

Вода уходит сквозь песок,

зависла в кущах придорожных.

Печально вышки нефть клюют.

Командировочный уют

сквозит промозглостью острожной.

Ни зачарованной страны,

ни красок звонкой вышины,

ни утончённого искусства.

Ни бастурмы, ни чайханы –

Одни индийские слоны

На пачке чая из Иркутска.

Меня безжалостный Аллах,

не воспрепятствовав в делах,

не допустил до тайн Востока.

Вечор, в прощальной тишине

«Пора, пора!» – поведал мне

унылый рокот водостока.

И море, с берегом грубя,

махнуло: «Цыц! Не до тебя!»

Баку в гриппозных фонарях,

проулки в адовых огнях…

И за дувалом две берёзы:

последней вянущей листвой,

как облетевшей головой

кивают, смахивая слёзы…

ВОСПОМИНАНИЕ О ГАРМОНИИ

Ну что ты сердце рвёшь всё рьянее,

коленца вялые выламывая,

гармошка пьяная в Касьянове?

Басы свистят, хрипят, прихрамывая…

А гармонист всё ищет ощупью

мотивчик, словно день вчерашний,

не соловьём за дивной рощею,

а воробьём над мёрзлой пашней,

косясь, нахохлясь, перепрыгивая

упорно по клочкам аккордов…

Тоска. Мелодия. Религия.

И чёртов день, и дождик чёртов!

На сотни вёрст тайга измокшая

с проплешинами деревенек.

Сезон дождей. Душа поблёкшая

в отсутствии любви и денег.

Давно бы плюнул и смотался бы!

Да от дождей опухли броды…

И бредишь водкою и танцами,

и милостями от природы.

Ну что ж ты, гармонист, наяривай!

Хоть на басах одних, да вытяни.

Очнись, душа! Печаль, отчаливай.

Не хуже тех, других, да эти дни.

Мучительнейшая мелодия,

фокстрот под дланью задубелою…

Ах во саду ли, в огороде я!

Ну, боже мой, да что ж я сделаю?

Ну что я сделаю, поделаю,

когда лет через десять вспомнится

и та музычка ошалелая,

и та заплёванная горница.

Тайга. Тоска. Изба в Касьянове.

И рвёт меха душа живая…

И пропадает за бурьянами,

с листвой опавшей уплывая.

ПАМЯТИ МАНДЕЛЬШТАМА

В чёрно-белых узорах решёток Москвы

не увижу ни отблеска, ни синевы.

Только белый, дебелый московский снежок

обнимает заезжий косой сапожок.

Только время обеда в торговых дверях

отмеряет простор…

И стоит на часах при прогулках моих

в коридорах Москвы

серый призрак

московской былой синевы.

МИЛЛЕНИУМ

Подбить баланс, пожалуй, не успеть. И я

вдруг замечаю удивленным взглядом:

последний листопад тысячелетия

перемешался с первым снегопадом.

Хлам светло-охровый покрыл притихший двор.

Листва шуршит ещё, и тихий снег летает

под наш сиюминутный разговор:

«А этот снег ещё, наверно, стает…»

Снега легли. Окончен листопад.

Окончен век, миллениум, эпоха.

А листья… Листья снова полетят,

и будет всё, наверное, неплохо…

И что же за приверженность, окстись,

к столетиям, эпохам, эрам, датам?

Рискнуть, пожалуй, мерять дальше жизнь

дождями, листопадом, снегопадом

(«Куда с добром!», – как говорил отец),

делами, встречами, очередной утратой,

покупкой зимней шапки, наконец,

как беспримерной календарной датой.

Прощай, прощай, последний листопад,

заснеженный компост тысячелетия.

Под бормотанье как-то невпопад:

«подбить баланс, пожалуй, не успеть…»

СОЛОМИНКА

Вдруг начинаешь принимать как наказание

земное бренное своё существование.

От жизни каторжной, привычных унижений

душа сбирается,

как скит к самосожжению.

Ах, жизнь весёлая!

Видением не мучай, –

заточкой острою, верёвкою колючей,

случайной сволочью, своих ли рук причиной, –

в пустом безвременьи безвременной кончиной.

Что ж, много ль дела – с этой жизнью распроститься?

Начнешь прощаться, – бесконечно будет длиться

прощанье с городом, рекой, друзьями, снегом,

обид прощение, прощанье с детским смехом,

морозным воздухом, – всё без меня продлится!

Деревья, улица, река, прохожих лица,

с шитьём задумчивым жена, сестра и дети

и эти солнце и луна на этом свете.

– Прости! – вздохнёшь в закате дня,

и тьма отступит.

Я попрощался, но меня

тоска отпустит

На самом на краю…

А только-то причина –

худое плечико играющего сына.

Играй, капризничай! Я для тебя воскресну,

соломка ломкая, протянутая в бездну.

Аз есмь! Ещё тону в огне

и таю в пепле…

Ему скажите, а не мне: – Спасибо!..

ЗЛАТЫЕ ЦЕПИ

Не бойтесь! Я буду еще. Задержусь я.

Остались долги кой-какие на этом…

И все же, какою немыслимой грустью

выходит: и любящим быть и поэтом.

– Скажите, и Вам… –

но бегут себе мимо.

Людское великое противостояние…

А я не могу повторить твоё имя

и новое выдумать не в состоянии.

– Постой! – окликаю я именем сына.

Его ты услышишь! Полслова, два слова…

А осень. В душе заоконно и сыро.

Но я постараюсь. И снова, и снова…

И снова воскресну

светло и бесцельно.

Хоть всё это, в общем, большая морока.

Я к жизни прикован, как каторжник цепью,

и мне не сбежать

до скончания срока.

РАДИОТОЧКА

Беса мелкого ради и

мировых новостей

хрипнет старое радио

в век больших скоростей.

Пёстрой жизни в угоду, не

устранясь от забот,

пробурчав про погоду мне

о любви запоет!

Не врачом, так сиделкою, –

голосок на стене.

Говорящей тарелкою

в детстве помнится мне.

Репродуктор мой старенький,

что ты нынче поёшь?

Словно дед на завалинке, –

от людей отстаёшь…

Мелкой страсти в угоду не

окликай, не зови.

Расскажи про погоду мне

и не пой о любви!

ТАРАКАН

В ту эпоху застоя, застолья ли,

светлым целям верны,

помню, раньше на кухне спорили

мы о судьбах страны.

Завивали горе верёвочкой,

споры лили в стакан.

А с буфета глядел с издёвочкой

друг семьи – таракан.

Было, было… Эпоха гласности!

Лёгким взмахом флажка

мы допущены в безопасности

к молотью языка.

Языки и мозги опухли. И,

словно в тягостном сне,

вся Россия огромной кухнею

вдруг привиделась мне!

Там кричим мы со светлыми мыслями,

вправо – влево громя,

подымая дымы коромыслами

и посудой гремя…

Неуклонно и неуступчиво,

по низам, по верхам!

А на корочке усом задумчиво

шевелит таракан!..

Уважаемый читатель МГ! Поставьте, пожалуйста, отметку о своем впечатлении от прочитанного. А если вам есть что сказать более подробно - выскажитесь в комментрии!

• ПОНРАВИЛОСЬ

• НЕ ПОНРАВИЛОСЬ

• Расскажите об этом своим друзьям!