«Этим летом в Иркутске»

Один из завершившихся недавно Литературных вечеров «Этим летом в Иркутске» был посвящён поэтическому творчеству Юрия Кублановского – русского поэта, публициста, эссеиста, критика, искусствоведа.

В молодости Юрий Михайлович был в числе организаторов неофициальной поэтической группы СМОГ (они расшифровывали эту аббревиатуру как «Смелость. Мысль. Образ. Глубина»). В советское время печатался в основном в самиздате, потом, как он сам горько шутит, в тамиздате – то есть за рубежом. Понятно, что этим вызывал острое неприятие тогдашних идеологов, за что ему и «устроили» высылку за рубеж. Он провёл вдали от родины восемь лет, затем вернулся в Россию.

Он дружил и общался с Беллой Ахмадулиной и Андреем Вознесенским, Иосифом Бродским и ещё многими поэтами, чьи имена стали почти символами.

Юрий Кублановский – лауреат Новой Пушкинской премии, премии Осипа Мандельштама и премии Александра Солженицына. В Иркутске был участником фестиваля поэзии на Байкале, проводимого иркутским поэтом Анатолием Кобенковым. Нынешний вечер в драмтеатре носил название «Чтение в непогоду» и пришёлся на единственный дождливый день в череде жарких и ясных, что тоже не ускользнуло от внимания гостя.

Мы предлагаем вам стихи из изданной специально к Литературным вечерам книги избранных стихотворений поэта, которая так и называется – «Изборник».

Юрий КУБЛАНОВСКИЙ

СТРАНИЦЫ НОВОЙ КНИГИ

* * *

Россия, ты моя!
И дождь сродни потопу,
и ветер, в октябре сжигающий листы…
В завшивленный барак, в распутную Европу
мы унесём мечту о том, какая ты.
Чужим не понята. Оболгана своими
в чреде глухих годин.
Как солнце плавкое в закатном смуглом дыме
бурьяна и руин,
вот-вот погаснешь ты.
И кто тогда поверит
слезам твоих кликуш?
Слепые, как кроты, на ощупь выйдут в двери
останки наших душ.
…Россия, это ты
на папертях кричала,
когда из алтарей сынов везли в Кресты.
В края, куда звезда лучом не доставала,
они ушли с мечтой о том, какая ты.
1978

СВЕРЧОК

Сверчок в изголовье, что мелешь, скажи?
Бессмысленно песен твоих миражи
встают от жемчужин — до гнили домов,
обмоченных впрок мужиками с углов.
Я весь истаскался, в родимых краях,
как цуцик, живу с нищетой на паях.
На что уж — и то капитальней меня
сверчок супротив темноты и огня.
Никто не пытает: о чем он поёт,
как любит, сколь долго на свете живёт
и где умирает — все в том же углу?
— пока из печи выгребают золу…
Каприз роговицы в минуту труда
словесного, впрочем, и то не беда,
светла, что горошина в спелом стручке,
слеза — о сменяемом братом сверчке.
1981

* * *

Сын, мужавший за семью замками
от моих речей,
всё равно когда-нибудь глазами,
честный книгочей,
пробежишь хоть по диагонали
эти горбыли —
жидкие парижские скрижали
бати на мели,
писанные, точно бороною,
шедшей под углом,
кто там вспомнит — под какой звездою,
за каким столом...
Но когда полакомит пороша
горку и межу,
высохшее сердце потревожа,
— землю, где лежу,
и упруго в крест ударит ветер,
я пойму, что так
ты впервой увидел и приветил
мой словесный знак.
Словно ветка выделила иней
из себя самой.
Потому, чем дольше — тем чужбинней
праху под сырой.
13 октября 1983

ЦИРК

Клоун ногой загребает опилки,
чем вызывает смешки и ухмылки.
Канатоходец идёт бичевой,
крепко от жизни устав кочевой.
В ветхом брезенте залатана дырка
– вот атрибуты проезжего цирка.
Я его в детстве с отцом посещал.
Цирк переехал. А я обнищал.
В пятидесятые жалкие годы
он нам показывал фокус свободы.
Рядом топорщились брючины-клёш
и прикрывающий их макинтош.
Только теперь понимаю глубоко,
как было сиро тогда и убого:
публика, купол, брезентовый гул...
Я свою жизнь пополам перегнул.
1969

* * *

…А после словно вымершей деревни
Нам стала неожиданно видна
Дорога, разделявшая деревья,
Подсвеченная, будто глубина.
И трели притаившихся лягушек
За чёрным засыпающим прудом
Вдруг стали глуше
В часу втором.
Когда мы ночью небо созерцаем,
Сочувствуя межзвёздной голытьбе,
Ты говоришь, что я непроницаем
И, словно узник, замкнут сам в себе.
1968

ЗЕМНОЕ ВРЕМЯ

1.
Всё вместе, всё рядом:
Летучие пятна теней
И всплески под градом
Вдвойне беспокойных ветвей.
Смолистые свечи,
Сосновый розанчик сухой,
И поезд далече
Дымит по мосту над Окой.
Пора в каталажку,
В калужском ржаветь тупике.
Ты ландыша плашку
Сжимаешь в прозрачной руке.
Люблю твои слёзы
За то, что они холодней
Коры у берёзы,
Когда мы одни перед ней.
Ветр приоткрывает
Листвы голубиный испод.
И сердце не знает,
Что время земное идёт.

2.
За тучами скрылось
Жемчужное солнце – сожглось.
Лицо увлажнилось
От всплеска плакучих берёз.
За зиму в кладовке
Пропах маринадом листок.
Толстовцем в толстовке
В лесу задремал ветерок.
Счастливец сдувает
Со стебля прозрачный пушок,
Когда подбивает
Себе в полусне сапожок.
Возлюбленной речи,
Волненье во всём естестве,
Как синие свечи
Сирени в глубокой листве.
Она замирает,
Крыла расправляя, – в излёт
Зовёт и не знает,
Что время земное идёт.
1978

Уважаемый читатель МГ! Поставьте, пожалуйста, отметку о своем впечатлении от прочитанного. А если вам есть что сказать более подробно - выскажитесь в комментрии!

• ПОНРАВИЛОСЬ

• НЕ ПОНРАВИЛОСЬ

• Расскажите об этом своим друзьям!