Журналистская братия

На повороте увидеть вдруг

Начало и конец состава.

Константин Ваншенкин

ни одного факта вымышленного – правда и только правда:

о дружбе и коварстве, чести и подлости, смелости

и малодушии, профессионализме и бездарности

Павел Кушкин. Член Союза журналистов России. В иркутских СМИ с 1966 года. Работал в «Советской молодежи», «Восточно-Сибирской правде», «СМ-Номер один», на областном телевидении. С 1999 по 2004 годы – ответственный секретарь областного Союза журналистов РФ.

Освещал Олимпийские игры в Москве (1980), Барселоне (1992), Атланте (1996) .

Автор книг «Соленая медаль», «Хлеб и спорт», «Победившие обстоятельства», «За гранью риска», «Футбол в нашей жизни», «Не думай о секундах свысока», «Всегда в пути».

Заслуженный работник культуры РФ.

Новогодний сюрприз от редактора

31 декабря меня и еще четверых сотрудников «Восточно-Сибирской правды» уволили. Ни раньше, ни позже. Без предупреждения и уведомления. Вывесили в коридоре третьего этажа приказ, с которым я даже не успел ознакомиться, потому что, приехав в редакцию, сразу же поднялся в свой кабинет этажом выше. Позвонила секретарша редактора:

– Павел Григорьевич, никуда не отлучайтесь, я сейчас зайду.

Не прошло и минуты, как на пороге выросла длинноногая блондинка и, вихляя тощим задом, чуть ли не торжественно выложила передо мной лист бумаги:

– Ознакомьтесь и распишитесь.

– Никак новой премией порадовали?

– Что-то вроде этого.

– Ну-ну, посмотрим.

От прочитанного остолбенел. Черным по белому прописано: приказом главного редактора Бутакова уволены из редакции пять сотрудников – Гулевский, супруги Кезы, Верещагина и я.

– Это что, предновогодняя злая шутка? – спросил первое, что пришло в голову.

– Вопрос не ко мне, Павел Григорьевич. От вас требуется подпись, я жду.

За окном морозный, светлый денек, душа радовалась, когда собирался в редакцию. Жена еще предупредила:

– Ты не особенно-то там увлекайся, не забудь, что у сына день рождения.

– Ну, как я могу забыть про самый дорогой подарок судьбы. Немножко посидим, поздравим друг друга и домой. Как всегда.

И вот я тупо смотрю на размалеванную секретаршу, вызывающе нагло нависшую над столом, и мне хочется послать ее куда-нибудь подальше. Разум отказывал понимать, чертовщина какая-то. Намедни нас отметили премией за освещение декабрьской авиакатастрофы в Иркутске. Крушение потерпел военно-транспортный самолет «Руслан», упавший поблизости с авиационным заводом. Созвонившись с фотокорреспондентом Эдгаром Брюханенко, мы рванули с ним на место трагедии. Там уже работала правительственная комиссии, вместе с ней причины падения выясняли премьер-министр Виктор Черномырдин и министр по чрезвычайным ситуациям Сергей Шойгу. Зрелище не для слабонервных – самолет крылом навис на угол 4-этажного жилого здания, разрушил детский сад, зацепил интернат, два деревянных дома, школу. Трагедия страшная.

Узнаем, что наши коллеги из «СМ-Номер один» решили оперативно выпустить специальный номер на завтра. Молодцы, ребята, в высшей степени профессионально. Только так нужно реагировать на событие, потрясшее всю страну. Эдгар меня спросил:

– А нам слабо подготовить экстренный выпуск к завтрашнему дню?

– Думаю, что материалов у нас хватит. Саша Иванов здесь с самого утра, подключим еще пару ребят, время есть, успеем.

– Тогда звони редактору.

– А почему бы нет, наш читатель только спасибо скажет.

Звоню. Тишина. После нескольких безуспешных попыток дозвониться вышел на зам. редактора Ливию Каминскую. Та не против, но без Бутакова не правомочна решать. Часа два разыскивали редактора. Наконец, Каминская уставшим голосом сказала:

– Бутакова дома нет, скорее – он на даче и не в состоянии решать. Ничего страшного, выйдем по графику во вторник, даже свой плюс – без спешки, спокойно подготовим материалы со всеми необходимыми комментариями экспертов. У «СМ-Номер один» – свой читатель, у нас – свой.

Пытаюсь возразить:

– Боюсь, что нашего читателя прошлогодним снегопадом не обрадуешь.

– Причем тут снегопад?

– Да, так, к слову …

– Вот вы и напишите о трагедии так, чтобы залпом прочитали.

Не знаю уж, читали залпом или по слогам, но меня мучило сознание, что коллеги из «СМ-Номер один» вставили нам фитиль. Руководство наше пилюлю проглотило, редактор похвалил инициативную группу и вручил премии. Кто бы мог подумать, что одной рукой Бутаков поощрял, а другой готовил иезуитский приказ. Как в духе вождя народов. Такой вот «подарочек»! Злость и обида захлестнули. Я скомкал бумагу и швырнул ее в сторону отшатнувшейся секретарши.

– А что сказать Геннадию Михайловичу? – Испуганно пролепетала она.

– Что сказать? – Глухо выдавил я, – ничего особенного – скажи, что он чудак на букву «м»!

Так и сказать?

– Добавь, что он полный м… ч - удак.

– Ну, это вы ему сами скажете.

Едва секретарша выскользнула за дверь, как в кабинет стремительно влетел с саркастической улыбкой Олег Гулевский:

– Ознакомился, автограф поставил? Поз-д-равляю с новогодним сюрпризом!

– Взаимно.

– Невтерпеж, видимо, было, очень уж хотелось пошибче ударить.

– Надеюсь, Олег, приказ редактора – не последняя инстанция, уволили-то вопреки правовым нормам.

– Зацепка есть. Женя Богачев успел заглянуть в профсоюзный талмуд и дал понять Бутакову, что могут возникнуть проблемы.

– И что Бутаков?

– Дернулся. Но сказал, что приказ не отменит.

– Кто бы сомневался, ему просто не позволят отменить. Ты знаешь, какой мертвой хваткой его держит за горло окружение. А что до профсоюзов, Олег, то не надейся, им на нас наплевать, они уже давно не те и вряд ли возникнут, у них своя игра.

Олег метнул вопросительный взгляд:

– Предлагаешь сдаться? Или как …

– Или как… Я не особо верю в объективность разборок, но, с другой стороны, нам нечего терять, будем биться до конца.

В кабинет заглянули Кезы.

– Вот вы где, а мы вас у Николая Тихоновича ждем, – деловито сказала Элеонора, – надеюсь, вы не забыли, какой сегодня день. Пора за стол!

Я удивленно взглянул на Элю. Редко участвующая в компаниях и откровенный противник спиртного, она выглядела так, будто вся эта история ее не затронула. Хотя вот уж по кому самый сильный удар – так по Кезам, сразу два кормильца в один миг безработные. Элю-то за что? Деловая, инициативная, здравомыслящая, ее продвинули по службе, взвалив на хрупкие плечи самый сложный воз – беспокойный отдел новостей, и она, на мой взгляд многолетнего руководителя отдела информации и спорта, отлично справлялась с обязанностями. Ладно бы наехали на ее мужа Сергея, который на правах председателя ревизионной комиссии настаивал на финансовой проверке коммерческого блока, а редактор с таким же упорством чинил препятствия, настрого запретив бухгалтерии выдавать соответствующие документы, нарушая тем самым элементарное право любого сотрудника газеты и Закон о СМИ. Проверку сорвали, но дело висело и строптивого контроля, видимо, решили закопать поглубже. Впрочем, никто из нас в тот момент вообще не знал главной подоплеки увольнения, одни догадки. Но Эля какова: словно ничего не произошло, предлагает в лучших традициях «Восточки» накрыть стол.

– Правильно, Эля, давно пора заняться дело, – поддержал я, – но предлагаю собраться в моем кабинете, тем более, что в холодильнике уже кое-что припасено.

– Да и мы не с пустыми руками, – интригующе пообещала Эля, – давайте так: я с Сережей иду за ребятами, а вы начинайте готовить стол.

Минут через десять подтянулись Света Верещагина, Николай Волков, Женя Богачев, Саша Иванов, Костя Житов, Боря Абкин. Все старожилы газеты, кроме Жени, который приехал в Иркутск с Байкало-Амурской магистрали. Прекрасный журналист и компанейский, открытый парень. Ровный в отношениях со всеми, предельно откровенный и честный, Женя без проблем вписался в разношерстный коллектив и когда выбирали профсоюзного лидера редакции, его кандидатуру поддержало абсолютное большинство.

Стол у нас получился вполне симпатичный и первое слово, как старшему по возрасту, предоставили Волкову. По лицу Николая Тихоновича пробежала нервная усмешка. Он медленно обвел всех взглядом, как бы спрашивая: а что в такой ситуации можно сказать?

Волкова я знал с начала 70-х годов, когда он трудился в шелеховской газете, я – в областной «Молодежке», куда он отправлял заметки о игре местной хоккейной команды мастеров. А вообще-то он человек от станка, начинал на алюминиевом заводе, а в свободное время писал о собратьях по ремеслу. Способности молодого репортера оценили и пригласили в штат редакции. Он душой и сердцем прикипел к журналистике, поднимал серьезные проблемы производства, что и послужило назначению редактором городской Усть-Илимской газеты. Попал в самую горячую пору грандиозного строительства легендарного города, когда на всю страну звенела задорная песня «Усть-Илимск, твои ветры в дорогу зовут!». Наши журналистские пути вновь пересеклись на стыке 70–80-х в «Восточке». Николай Тихонович, заведующий отделом строительства, обстоятельный, спокойный, не рубивший с плеча. Писал он просто, доступно, с пониманием дела. С каким бы вопросом к нему не обратился, он никогда не отнекивался. Разница в возрасте у нас невелика, но в житейских спорах с ним я чувствовал себя сынком, настолько он убедительно и аргументировано расставлял все по полочкам.

Говорил он обычно монотонно, в силу своего природного характера, а тут отчеканил:

– Пусть старый год унесет все наши беды с собой. Газета – не только редактор и его окружение, это коллектив, а нас большинство. Всем здоровья и счастья, с наступающим Новым годом!

День формально считался рабочим, но редко когда возникали какие – производственные вопросы. На моей памяти лишь однажды 31 декабря мне выпало готовить репортаж о миллионном авиапассажире, чему я не очень обрадовался. Все – за стол, а я – в аэропорт. Подфартило какому-то парню, летевшему до Питера, и ему прямо у трапа торжественно вручили бесплатный билет. А затем журналистов руководство Аэрофлота пригласило за шикарный стол с коньяком, икрой и прочими деликатесами. Но мне было не до пиршества, ограниченный во времени, я через каждые пять минут нервно поглядывал на часы и мысленно представлял, какими нехорошими словами меня сейчас вспоминают в секретариате. Ведь материал задерживал выпуск праздничного номера, да и мне самому не терпелось побыстрее присоединиться к «чаепитию» в своем коллективе. Не в столь отдаленные времена по этому поводу устраивались веселые застолья и по-человечески мы были счастливы, ощущая себя единым целым. С перестройкой и пресловутой борьбой с зеленым змием коллективные «посиделки» сменились «чаепитием» в узком кругу. Все бы ничего, но чувство единения безвозвратно уходило, насаждались меркантильные интересы и коллектив на глазах рассыпался. Бутаков все реже напоминал свою любимую присказку: «Ребята, давайте жить дружно!». Дружба не срасталась, она, как плохо склеенная табуретка, расшатывалась, скрипела и вот-вот должна была развалиться.

Надеждой жил, Нашел Надежду

Господи, неужели мы жили когда-то в другом пространстве и обществе! Как сказочный сон вспоминаю 31 декабря 1970 года в «Молодежке», где мы собрались, чтобы поднять чарку за наступающий праздник. Правда, я сразу предупредил, что спиртного ни капли, потому что накануне отвел жену в роддом и сидел, как на иголках. Шумно отмечали и вдруг, как по команде, смолкли. В наступившей тишине неожиданно раздался голос редактора Василия Жаркого:

– Человек родился!

Взоры на меня:

– Звони в роддом!

Крутанул диск телефона и замер в ожидании. Когда завопил: «Сы-н-н!», – громовое «Ура!» сотрясло редакторский кабинет.

Благо, магазин был через дорогу и, как учили отцы журналистики, я рмванул на выход.

– Стоп! – задержал меня Жаркой, – ты – пулей в роддом, а мы тут сами разберемся. Предлагаю скинуться, ребята. День рождения первенца – событие выдающееся.

– Не надо скидываться, угощение – за мной, – заартачился я.

– Миллионер нашелся, – отмахнулся Жаркой, – деньги тебе еще пригодятся, поверь опыту.

Я уперся:

– Второй раз за один год расплачиваться за меня не будете.

Дело в том, что в начале марта я женился. Пропивали меня всей «Молодежкой» в ресторане «Ангара». Скинулись по пятерке и вполне хватило для добротного веселья. Художник влет нарисовал шарж, изобразив меня и жену Надежду с двумя малютками на руках (как в воду глядел, у нас сын и дочь). Потом ребята поставили свои автографы, дополнив их хохмаческими пожеланиями, вроде «Паша, не горюй, самое интересное впереди» (доброжелатель). Куда серьезнее у Бориса Ротенфельда: «До встречи на золотой свадьбе». Этот шарж храню, как самую дорогую реликвию и достаю по памятным дням. Появилось много новых надписей – от друзей, детей, внуков. Но ту, что оставил незабвенный Володя Калаянов, лучший фотокор «Молодежки» всех времен, никому не затмить: «Надеждой жил, хранил надежду, счастливый Пашка человек, он навсегда теперь с Надеждой!».

При рождении сына я ощущал себя еще счастливее и к тому уже был сам с усам, мог себе позволить угостить коллег, как полагается. На том и порешили. За здоровье супруги и новорожденного ребята поднимали тосты уже без меня, а я мчался в роддом, как ошалелый. К сыну не пустили, цветы для жены не приняли.

– Хоть бы одним глазком взглянуть, – умолял я медсестру.

– Ни одним, ни двумя, не положено, – отрезала она, – приходитезавтра и не волнуйтесь, супруга и сын чувствуют себя хорошо. Это главное, остальное – детали. До завтра.

Годы в «Молодежке» – незабываемая счастливая пора. Мы были молодые, честолюбивые, горячие и задиристые ребята. Еще витал творческий дух Вампилова и Распутина, Суворова и Жемчужникова и я благодарен судьбе, что мне необыкновенно повезло с ними общаться. Они уже были на вольных хлебах, но родную «Молодежку» не забывали. Приходили, чтобы сыграть в бильярд, на две трети перегородивший коридор, и за рюмкой чая поспорить на литературные темы. Из гнезда молодежной газеты выпорхнули десятки известных писателей, но Вампилов и Распутин – это особая веха со знаком мировой величины. Работать в такой газете – великая честь. Я, например, года три пробивался. А что делать, если оборонно-спортивным отделом управляли такие зубры, как Мончинский и Альтер. Китайская стена – не обойдешь. Отправил первую заметку по почте и с нетерпением ждал, когда опубликуют. Не дождался, поехал в редакцию, на Киевскую, 1. Игорь Альтер – импозантный, «с внешними признаками интеллигентности» и набирающим формы брюшком, озабоченно почесал в затылке:

– Неужели заметка не вышла? В секретариате, видимо, затерялась, бывает такое. Но ты, старина, не расстраивайся, заходи без всякого стеснения, приноси новые заметки, обязательно опубликуем.

Года три спустя, когда Альтер уехал за кордон в «Софию-пресс» и освободилось место, меня зачислили в штат сотрудником с окладом гораздо меньшим, чем я получал в многотиражной газете авиазавода под многообещающим названием «За коммунизм». Мой шеф Мончинский с серьезным видом сказал:

– Вампилову такой оклад, как у тебя, не снился.

– Хочешь сказать, Леня, что классику платили меньше, чем мне?

– А ты что думал… Когда будущий драматург в 1959 году пришел в редакцию, было только одно вакантное место – библиотекаря с окладом в 60 или 70 рэ. А какие шедевры выдавал – бессмертные наброски к будущим пьесам. Так что не в деньгах счастье, мотай на ус.

– Да? А я у Вампилова в «Исповеди начинающего» прочитал, что «Что гонорар и тщеславие – вот единственные двигатели творчества. А вдохновение выдумали поэты, чтобы пустить пыль в глаза». Мончинский весело рассмеялся:

– Убийственная ирония, чисто вампиловская.

Мончинский и Высоцкий

Разгребая от множества бумаг бывший рабочий стол Альтера, я наткнулся на свою первую заметку, которую, по всей вероятности, Игорь машинально засунул на дно ящика и забыл. Спустя время, когда Альтер приехал из Болгарии в Иркутск навестить маму и зашел в «Молодежку», я ему напомнил об этом. Он так по-доброму, непорочным взглядом младенца посмотрел на меня:

– Ты, что, старина, разве не знал, что это особый ящик для талантливых заметок? Тебе, как начинающему репортеру, крупно повезло. Оцениваешь мою добродетель?

– Отец родной! – упал я к нему на плечо.

И горячая благодарная слеза нечаянно брызнула на борт его импортного, малинового пиджачка. По части шуток Игорь не уступал Леониду Мончинскому. Особенно они были охочи разыгрывать друг друга. Знали ведь об этом и все равно попадались на крючок. Настолько достоверно, талантливо разыгрывали.

Отчасти за меня отквитался малолетний сын Артем, в один из праздничных дней носившийся со сверстниками по редакционному коридору и Альтер, расставив широко ноги и раскинув руки, пытался его поймать. Мальчуган и не думал увертываться и, с разбега запрыгнув к нему на грудь, завопил: «Пусти, пузатый бармалей!»

У опешившего Игоря челюсть отвисла и он еле слышно вымолвил:

– Забери, Паша, своего киндера, он мой живот за футбольный мяч принял.

С Мончинским я работал недолго. Его усиленно сватали в журнал «Огонек», а он принял предложение Сергея Остроумова работать с ним в АПН (агентство печати и новости), но я премного благодарен Леониду Васильевичу за поистине бесценный урок отношения к профессии. Я чувствовал себя беспомощным, когда он детально разбирал текст. «Следи за словом», – повторял он.

В молодости Моня, как его называл в «Молодежке» Володя Калаянов, на приличном областном уровне боксировал. Он был учеником заслуженного тренера России Александра Сергеевича Копытина, воспитавшего в малюсеньком деревянном спортивном зале авиазавода плеяду классных мастеров кожаной перчатки, в том числе чемпиона Европы Леонида Шапошникова. Правда, сам Мончинский оценивал свой уровень ниже скромного: «Боксером я оказался бесталанным». Суть в другом: он не ставил перед собой высоких спортивных целей, достаточно было того, что он воспитывал рингом характер, веру в себя. Школа Копытина – это больше, чем занятия боксом, это жизненные университеты, позволившие Мончинскому найти себя. Закончив школу тренеров, он стал помогать Копытину и своими наблюдениями и впечатлениями делился с читателями заводской газеты. Настолько одаренно, что был принят в редакцию. Так начинался его путь в большую журналистику. Сначала многотиражка, потом областная и центральная пресса. А в один прекрасный день он понял: пора менять образ жизни. Уехал на север в Бодайбинскую тайгу – старательную артель «Лена» к Вадиму Туманову, личности незаурядной – «победительного жизнелюбия». После ужасных лет наветов он стал хозяином своей биографии. Золотоискатель государственного масштаба, Туманов мог себе позволить без приглашения прийти к председателю советского правительства Алексею Косыгину. А еще он был большим другом Высоцкого, который часто приезжал с концертами в витимскую глушь и часами пел для старателей. Однажды в Бодайбо, презрев дисциплинарные последствия, «пилоты отложили рейсы, чтобы иметь возможность послушать своего любимого певца… В столовой не хватило места и тогда выставили оконные рамы, чтобы все, кто пришел, могли услышать». Именно там в 1976 году судьба свела блистательного журналиста и любимого народом поэта, актера, певца. По словам Мончинского, «Высоцкий, будучи человеком наблюдательным и любознательным, никак не мог пройти мимо столь удивительного явления, каким в то время была Тумановская артель, в которой старались бывшие зэки, отбывавшие наказание на Колыме». Высоцкий предложил написать сценарий фильма об их прошлом и настоящем.

Мончинский согласился, но поставил условие: «Написание сценария – лишняя работа, первоначальный вариант – книга, из которой всегда можно сделать сценарий, а наоборот – вряд ли получится».

В Иркутске Высоцкий останавливался в городской квартире Мончинского или на его даче у Байкала, где однажды всю ночь проговорил с мамой Леонида Васильевича – «седенькой старушкой». Удивительной доброты и красоты женщина, сердечная, общительная. Говорю так, поскольку хорошо ее знал. Мы жили по-соседству в Иркутске-2 и я, еще внештатник «Молодежки», нередко приносил свои заметки Леониду домой. Открывала дверь, как правило, мама, потому что Леню застать было почти невозможно.

– Проходи, Паша, – приветливо приглашала она, – Леня скоро придет, а мы пока с тобой чайку попьем с вареньем. Ты какое любишь – смородинное, клубничное, черничное, брусничное?

– Богатый выбор. Кто ягоду собирал?

– Могла бы я, но ребята строгость ввели: «Мама, отдыхай, есть кому собирать». Так, какое? Впрочем, что я спрашиваю. Все – на столе. Я лично обожаю клубничное – с детства. Его моя мама любила.

– Тогда я тоже начну с клубничного. О, какой вкус! Сами варили?

Мягкая улыбка скользнула по ее лицу, морщинки разбежались лучиками, она была явно польщена:

– Галя (жена Леонида, примеч. автора) варить мастерица, но я варю по-своему, как мама учила.

– Большое спасибо за угощенье!

– Не за что. Еще чашечку.

– Рад бы, но бежать надо. Передайте Лене, что я ему перезвоню.

Как-то, уже в городе, Леонид с Высоцким засиделись на балко­не далеко за полночь. Володя под гитару негромко напевал и вдруг с улицы аплодисменты. Леонид выглянул и остолбенел: под окнами толпились молодые люди. Они возвращались с танцев из заводского Дворца культуры и, услышав голос любимого певца, остановились. Думали, по радио звучит, а, услышав приглушенные голоса с балкона, поняли – живьем!

– Что делать, Володя? – Спросил Леонид, – время позднее, спать укладываться или «концерт» продолжать?

Продолжать, если, конечно, соседи не возражают.

С соседних балконов тут же раздалось:

Не возражаем!

Никто, оказывается, не спал.

«Писалось трудно, – не скрывает Леонид Васильевич, – совмест­но работали урывками. Иногда неделю, иногда – ночь. Многое согла­совывали по телефону».

Написанные рукописи «Черной свечи» Мончинский привозил в Москву и они сутками, на износ, доводили их до ума. Первая часть романа «Побег» была практически готова, когда Высоцкого не стало. Вторую часть «Стреляйте, гражданин начальник!» Леонид дописы­вал уже один. На подаренной мне «Черной свечи» (книга закончена в 1988 году, увидела свет в 1992») есть автограф автора: «Павлу – с лю­бовью. Леонид Мончинский». Затем появились повести «Прощеное воскресенье» (удостоена литературной премии Василия Шукшина, по ней поставлен фильм «Волчья кровь»), «Особо опасное животное», «Лизавета», «Зверь, добытый в понедельник», получившие широкое признание и популярность.

За таинственной дверью

Под началом такого мэтра начиналось мое вхождение в серьез­ную журналистику. А автограф Жени Суворова на его книге «Мы вер­немся в деревню» – еще одно щемящее напоминание о нашей молодости в Иркутске-2 и за его пределами. А точнее – о работе с ним все в той же многотиражке авиазавода, куда я пришел в середине 60-х после службы в армии, а он чуть позднее, когда стало туговато с деньгами на вольных хлебах.

Самую первую свою заметку я принес в газету «За коммунизм», не имея никакого представления о редакционной жизни. Да и вообще о прелестях журналистики мне впервые поведал мой армейский друг Толя Петренко, с которым мы вместе служили в Забайкалье. Его при­звали с первого курса Иркутского госуниверситета отделения жур­налистики. Он успел обтесаться в студенческой среде, потолкался в редакционных коридорах и все это мне преподносил в возвышенных тонах, рисовал радужные перспективы работы в центральной прессе и обязательно за рубежом.

У меня слюнки потекли и я загорелся целью выучиться на жур­налиста.

– Одобряю, – весомо сказал Петренко, – но учиться лучше за­очно, чтобы материально ни от кого не зависеть. Так что возвращайся на свой авиазавод и оттачивай перо в местной многотиражке.

Так я и поступил после демобилизации, стал работать радистом в том же цехе, что и до армии, поступил на заочное отделение и первую заметку к Дню Победы написал о бесстрашном в годы войны летчике, орденоносце, который в данный момент руководил на заводе летной испытательной службой. Странное это чувство – нести впервые на­писанную тобой заметку в незнакомую редакцию, не зная, что тебя ждет за таинственной, закрытой дверью. Не без робости, в обеденный перерыв, переступил порог.

За столом, напротив двери, вытянув длинные ноги, сидел един­ственный обитатель кабинета – молодой, светловолосый парень.

– Проходи, не стесняйся, – пригласил он весело.

– Вот, заметку принес о ветеране войны, – сказал я и протянул парню ученическую тетрадку.

– Школу, небось, недавно окончил? – спросил он.

– Да, нет, уже армию отслужил.

– Да? Извини, к нам заметки в тетрадях приносят в основном школяры. Вот я и подумал… Ого! Ничего себе заметка на 12 листах. Ты, что – рабкор?

Увидев на моем лице удивленно-вопросительное выражение, переспросил:

– Не в курсе, кто такой рабкор? Рабочий корреспондент, посто­янный автор газеты, ее друг и помощник. Давай так: я тоже новый человек в редакции, пришел после окончания университета, свои ма­териалы приноси мне. Условились?

– Хорошо. А материал-то опубликуете?

– Не беспокойся. Не ты первый, не ты – последний. У нас к ра­бочим корреспондентам уважительное отношение. Даже если неваж­но написано, приведем в порядок.

Володя, так звали моего «крестника», оказался неплохим пар­нем и мы с ним долго поддерживали добрые отношения. Но не он определял степень пригодности материала, а совсем другой человек, не окончивший университета, но имевший за плечами такой богатый опыт, что люди с высшим образованием ему в подметки не годились. Этим человеком был бессменный ответсек редакции Василий Пантелеймонович Стародумов. Легенда газеты, журналист от Бога. Не­высокий, живой, как ртуть, старичок, не выпускавший ни на минуты изо рта свою знаменитую курительную трубку. Пыхтел, как паровоз, и смеялся заразительно – весело. Летописец редакционной исто­рии, гордившийся тем, что работал в свое время с известным поэтом Василием Федоровым. Да и как не гордиться! Федоров – имя в российской поэзии. Пантелеймоныч – тоже имя с большой буквы. Он нашел отличную форму воздействия печатного слова на недостатки, создав образ сатирика Ильи Бомбея. В одной руке он держал напере­вес ручку с пером, другую приложил ко лбу, вглядываясь вдаль, как бы выискивая кого-то. Ох, и доставалось нерадивым. Илью Бомбея боялись, уважали и им гордились. В газетной суете Стародумов уму­дрялся заниматься серьезной литературой, сочинив замечательные сказки о Байкале. Вот только опубликовать их в родном Иркутске не спешили. Знаю, он очень переживал, но зато, когда вышла первая книжка, сиял, как майское солнышко. Думаю, она заметно продлила ему жизнь.

Здесь я познакомился с Володей Смирновым. Будущим широко известным Владимиром Скифом. Как заметил писатель Владимир Бондаренко, Смирновых – много, «затеряться легко», а Скиф – один, «обличьем своим… походит на нашего предка – скифа». Демобили­зованный моряк (служил в морской авиации под Владивостоком) в заводском литературном «Парусе» читал свои первые стихотворные пробы. Поэт, сатирик, публицист, автор острых эпиграмм и пародий – и это все о нем, Владимире Смирнове – Скифе.

И мой Байкал. И этот чистый свет,

Мои глаза и душу напоивший.

Я не загинул. Я еще поэт,

Не зря, быть может, на земле светивший.

Из книги стихов «Русский крест» и здесь же автограф: «Павлу Кушкину – моему давнему товарищу. Рад встрече всегда. Обнимаю. Вл. Скиф».

Женя Суворов пришел как раз после проводов Пантелеймоныча на пенсию, заняв место ответсека. Он буквально изменил лицо газеты. Читатели привыкли видеть свою многотиражку стро­гой, чуть кондовой, как и требовало партийное время, где каждая строка в лыко, каждая полоса отвечала своему предназначенью, где на первой странице обязательно публиковали фото передови­ка, рассказывали об ударниках социалистического соревнования. И неожиданно в праздничный день 8 марта – снимок чуть ли не на всю страницу обыкновенной симпатичной рабочей девчонки. Предыстория такова: редактор газеты Каминская попросила Суво­рова написать в этот номер публицистический материал о знатной работнице. Для прозаика – хлеб насущный, тем более – для тако­го, как Суворов, написавшего сотни корреспонденций, отмеченных в областной прессе и послуживших основой для его будущих повестей и рассказов.

– Я с удовольствием, – согласился Евгений, – но на заводе ни­когда не был, понятия не имею, где искать героиню?

– Не проблема, Евгений Адамович, пойдете с Кушкиным, он вам поможет сориентироваться.

Пока мы искали нашу героиню, Суворов от гудящих станков пал духом.

– Я в такой обстановке никогда интервью не брал, у меня ничего не получится, – запаниковал он.

– Что предлагаешь, Женя?

– А есть спокойный цех, где работают передовики? Вот туда и веди.

Завод – предприятие масштабное и героинь в духе Жени хватало. Нашли подходящую – молодую, красивую, бойкую девушку, которая была на хорошем счету у руководства цеха – активистка, комсомолка, спортсменка.

Суворов просиял:

– То, что надо. С такими девушками беседовать – одно удо­вольствие, им лишние вопросы не нужно задавать, они все пони­мают.

Женя с ней минут 15 пообщался, а на прощание спросил:

– Жених есть?

Девушка вспыхнула, как аленький цветочек, потупила взор и не­громко спросила:

– А это важно для материала?

– Важна любая деталь. Буду рад, если она поможет найти вам хо­рошего кавалера.

– Не надо, я замужем, у меня двое детей.

– Да, ну! Вы меня сразили, а я хотел на свидание вас пригласить. Не судьба. Будьте счастливы!

– Спасибо, вам – того же. В следующий раз вам повезет больше.

– В каком смысле?

– Незамужнюю девушку найдут, у нас их много.

По дороге в редакцию, которая располагалась за территорией за­вода, Женя сказал:

– Такое ощущение, что я на заводе в первый и последний раз.

– Почему?

– С ума можно сойти от гула заводского, я ничего там не сооб­ражал.

– Привыкнешь, коль нужда заставит.

– Не знаю, не знаю, трудно привыкнуть. Деньги, конечно, платят хорошие, но если что, я заявление на стол. Свобода – до­роже.

Женя в поэтической форме написал нужные, человеческие сло­ва. И фото заиграло, оживило первую страницу. Не знаю, как отнес­лись к новшеству в партийном комитете, но редактора на ковер не вызывали.

Женя сравнительно недавно переехал в Иркутск-2 в однокомнат­ную квартиру. Что-то у него не заладилось в семье и он жил бобылем. Мы с ним, как два холостяка, по вечерам за рюмкой чая общались частенько. Он заканчивал работу над сборником рассказов «Этажом выше». По-моему, это была его первая книжка и он очень пережи­вал, как ее примут. Интересовался моим мнением. Его герой Евгений Ильич во многом автобиографичный, такой же неудовлетворенный семейным укладом, должностью, окружением. Типичный представи­тель гнилой интеллигенции. Суворов хорошо видел жизнь изнутри, он ее сам проживал. Эпизод из рассказа один к одному отвечал его душевному состоянию. Приведу для сравнения.

«Завтра опоздаю, – подумал Евгений Ильич, – сколько можно не опаздывать. И он представил, как с удивлением, притворным, конеч­но, будут взглядывать на него склонившиеся над столом сослуживцы и думать: что-то у него случилось».

Суворов, воспитанный на традициях «Молодежки», тоже имел привычку задерживаться по утрам. Представляете картину: рабочий день уже в разгаре, все сотрудники за своими столами корпят над за­метками в номер и тут открывается дверь, на пороге собственной пер­соной ответственный секретарь – мозговой центр редакции. Евгений Адамович, как обычно, интеллигентно извиняется, что вот, мол, часы опять подвели. И так изо дня в день. Работая потом в «Молодежке», я понял, что приходить на работу в строго установленное время было выше его сил. Он был творческой натурой, не терпящей насилие над свободой. Расстались с ним по-доброму, с грустью, понимая, что ухо­дит художник. Он и сам потом говорил, что его почти перевоспитали. Почти…

В кресло ответсека перевели меня. Я старался оформлять газету в духе суворовских новшеств. Но через полгода сам ушел, перевелся в «Молодежку». А 26 марта 1970 года Женя Суворов принес мне книж­ку «Этажом выше» с автографом: «Старик, никто не забыт и ничто не забыто».

Репортаж в номер

Необыкновенные приключения отдельных авторов

Поэтесса и неподкупная журналистка Люба Сухаревская в воспо­минаниях о любимой газете утверждала, что лучшие годы «Молодежки» – конец семидесятых – восьмидесятые. С поправкой: наверное. Это уже ближе к истине, потому что каждое поколение газеты оста­вило неизгладимый след и какой ярче – дело вкуса. Редактировавший «Советскую молодежь» с 1960 по 1963 годы Виктор Комаров состав газеты того периода назвал уникальным. Он вспоминает: «В те годы работали Саша Вампилов, Валентин Распутин, Юра Балакирев, Олег Волович, Вика Галкина, Алик Гурулев, Леня Ермолинский, Сережа Иоффе, Женя Суворов, Лева Черепанов, Лена Каблуковская – ныне писатели, известные в стране журналисты, ученые».

Не поспоришь. Созвездие имен – не редакция.

А я о своем времени 60–70-х, о тех, с кем делил журналистские будни.

О редакторе Василии Жарком и его заме Арнольде Харитонове. Ответственных сотрудниках секретариата – Борисе Абкине и Володе Андрееве. Борисе Ротенфельде, настойчиво стучавшемся в большую литературу. Бунтаре Ларисе Ланкиной, поселившейся затем подальше от иркутской цензуры на берегах Невы. Будущих собкорах централь­ных газет Николае Кривомазове, последнем ответственном секрета­ре газеты «Правда» (первым была сестра Ленина Мария Ульянова) и Игоре Широбокове, на наших глазах втершегося в доверие к Борису Ельцину и уже в качестве полпреда президента России разочаровав­шегося в своем патроне, Володе Карнаухове, который не видел своего героя – мента, но опубликовал о нем детективный роман. Светлане Любимовой, перепутавшей в критической корреспонденции минусы с мунусами, за что могли по головке не погладить, но все обошлось. И вот, пожалуйста, она теперь писательница. О неразлучной паре Илье Ушакове и Толе Яшине, умудрявшихся ездить в командировки, не выходя из стен редакции. Володе Калаянове, почему-то ревновавшего Мончинского к своим женщинам, которые в его фотолабораторию «записывались» за месяц вперед. Юре Иванове, добрейшей души человеке, непревзойденном художнике – седовласом очкарике, который однажды в большом магазине перепутал вино-водочный отдел с молочным, наткнулся со слепа на бидон со сметаной и опрокинул его. Взбешенная продавщица ужаснее сапожника материлась:

«Б… такой! Залил шары и не видишь, куда прешь ? Милицию вызову!»

Щурясь и нервно протирая запотевшие очки, Юра оправдывался: «Я мечтаю шары залить, помогите, если можете. Где у вас винный отдел?» Прибежавшие на шум продавщицы упали со смеха. А та, что пополнее, видимо, начальница, распррядилась: «Верка! Отпусти этому чудику бутылку водки и пусть катится на все четыре стороны». Володе Хомутове, с трудом, но исправно отражавшем мячи в нашумевшем футбольном матче против напористых актеров «Ленкома», главным забивалой у которых числился Боярский, но в последний момент, говорят, захворавший детской болезнью. Моих соратниках по оборонно-спортивному отделу Олеге Суханове, прошедшему сложный путь из авиации в журналистику, ставшим другом легендарного земляка генерала Белобородова, и Александре Голованове, отважном десантнике, умудрившемся в северной командировке со мной выронить из глубокого кармана обратные проездные билеты и оставленные на пропитание последние деньжата. Выкрутились, конечно…

Кого-то забыл? Не серчайте, ради бога, – за сорок лет свое имя можно забыть.

Отцы и дети Ларисы Ланкиной

В 1972 году мы отмечали 50-летие «Советской молодежи». В редакции царило радостно – приподнятое настроение, все шло по плану: огурцов – 8 кг, колбасы – 10 кг, и вдруг, как выстрел в ночи: у Харитонова исчез блокнот с передовой. Оставалась надежда на Кривомазова. Но одна беда не приходит: вертолет из Братска по ошибке забросил Колю на БАМ. Номер срывался и Жаркой, что с ним редко случается, не на шутку рассердился: «Докладные на стол! Чтобы каждый отчитался за проделанную работу». Сам при всех написал передовицу, сел за пианино и заиграл: «Я помню чудное мгновенье…».

Лариса Ланкина расчувствовалась:

– Так нельзя, Василий Филиппович, видите, слезы ручьем текут. А у меня сегодня, между прочим, тоже юбилей: из 50 газетных лет десять – мои. Я тысячу авторучек изгрызла, а сколько тонн бумаги ушло – подумать страшно. О ком только не написано. И вот думаю – зачем? От моих героев сплошные неприятности. Но если выбирать, то об отцах писать гораздо проще, по крайней мере – безопаснее. У них одни воспоминания, награды и традиции. А то напишешь о детях и выясняется, что о них и писать не стоило. В литературе это называется «очарования и разочарования», а в жизни кончается тем, что на сцене появляется неукротимый в своей справедливости язвительный Ротенфельд, тогда автору и герою становится плохо… Очарования нет, ореол падает, остаются одни документальные свидетельства, часто судебные. Теперь пытаюсь писать только о младенцах. Они, по крайней мере, исправиться успеют. Тем не менее, напишу о новорожденном очерк и обязательно по инстанциям справляюсь на счет морального облика и не числится ли за ним уголовное дело. Не подкопаются, чисто работаю.

– Это что, Лариса Алексеевна, исповедь или докладная? – спросил Жаркой.

– Пусть будет докладная. В устном виде. Можно?

– Тебе отказать – себе дороже.

Ротенфельд о классовой борьбе

Выслушав Ланкину, доброжелатель Ротенфельд от имени Бориса Соломоновича излил душу:

«Никто не знает, откуда она появилась в Иркутске – втором, на родине Леонида Васильевича и Павла Григорьевича. Но ее уже все успели полюбить. Некоторые пробовали не уважать. Иных уж нет, другие так далеко. Секрет прост: неукротимое педагогическое ма­стерство и личное обаяние. И, конечно, происхождение. И это видно сразу. Везде, где бы она ни появилась, вспыхивает воспитательная ра­бота и оживленная классовая борьба. У нее самобытные взгляды на жизнь и на педагогику: «Ребенок не всегда знает, в чем его счастье, – проникновенно говорит она, – я стою над сыном с палкой. Над Бетховеном в детстве тоже стоял отец…».

«Иду на вы», – обычно объявляет она. И если уж сказала, то не­пременно пойдет. В живых осталось только трое…

Она сидит рядом со мной, налево, через телефон. Всегда полна сочувствия к ближнему, например, ко мне, готова сказать что-нибудь оборонно-спортивному и другим отделам. «Неугомонная», – говорят о ней все. И даже редактор».

Блокнот Харитонова нашли на пьедестале

– Я бы тоже мог многое написать в докладной о Ларисе Алек­сеевне, – загорячился Харитонов, – но тут такой шум из-за моего блокнота, что не знаю, с чего начать. Во-первых, блокнот я не терял. Его, наверное, Суханов прибрал или какой-нибудь Широбоков. Веч­но они свои блокноты испишут и за чужие хватаются. А там очерк. Большой. Я заголовок придумал, но забыл. Он, как и имя героя, тоже в блокноте.

Уснул я, значит, минувшей ночью и сон вижу. Будто юбилей. Мо­его блокнота юбилей. Народу собралось видимо-невидимо. А Люби­мова, как назло, цирк арендовала. Ну, ничего, думаю, зато мест полно. Забрался я на самый верх и смотрю на все. До того здорово! Каждый за что-нибудь отвечает. Андреев – за освещение, чтоб ни одна лам­почка не лопнула, а Кушкин – за юбилейное поднятие тяжестей. А тут военный оркестр загрохотал и смотрю – выносят торжественно мой блокнот. На бархатной подушке. Скатился я с верхотуры и – туда! А меня пускать не хотят, говорят, что Широбоков милицией распоря­жается, его одного и слушают. Кричу, сколько мочи есть: «Пустите меня, это мой блокнот». Мне в ответ хором: «Нельзя! Мы его сейчас на пьедестал! На вершину!»

И тут я вспомнил: фамилия моего героя Вершинин. Точно – Вер­шинин. И как это я запамятовал – такая броская фамилия. Ее же в любой текст можно вставить. К вершине все должны стремиться. Иначе зачем очерки, зачем юбилеи…

И тут я проснулся. И так мне радостно – вспомнил ведь, надо же!

А блокнот я потом все же нашел. В корзине. Подбросили, навер­ное, доброжелатели. Теперь и о Ларисе Алексеевне можно написать.

Как поздно уже? Но я же от чистого сердца. Ладно, к следующему юбилею напишу. Когда он, кстати?

Кривомазов медведя не убивал

– Что вы все – юбилей, юбилей! – раздался с порога до боли зна­комый бас, – а я от аэропорта бегом три километра бежал, чуть под трамвай не попал.

– Коля! Кривомазов – ты! – Радостно закричала Света Любимо­ва, прыгая к нему на шею, – вот, спасибо, голубчик, спас.

– Постой, постой! Задушишь нечаянно, а мне материал сдавать. И вообще – кого спас, за что спасибо? Я сам еле живой из объятий медведя выполз. Здоровый такой медведь, косая сажень в плечах, как Голованов.

– Да, ну! – ужаснулась Света, сползая с шеи ошалевшего Кривомазова.

– Ну, вот что, – прервал эйфорию редактор, – ты нам, Николай Павлович, мозги не пудри, тут и так все на ушах стоят, да ты еще со своим медведем. Давай подробнее.

– А что рассказывать? Медведя мы не убили, живой медведь. Благодаря нашей смелости. Его берлога слева, а мы тихо-тихо обош­ли справа и прямиком на БАМ. Ну, по зимней дороге, как указал бо­родатый инженер Виталий Корхов, и двинулись в самое сердце этой самой стройки века. Жара трескучая, я не сдаюсь, кричу: «Вы как хо­тите, а мне надо вернуться к медведю на пару слов, так сказать, для предсмертного репортажа».

– Ну, не тяни, а дальше-то что?

– А что дальше… Остальное – вам известно. Пообщался и рванул в аэропорт, с последним рейсом прилетел. И вот я здесь.

– Да, есть и среди нашей братии настоящие герои, – задумчиво проговорила секретарь редактора Оля, – будь моя воля – к ордену бы представила.

– А что – это идея, так сказать, праздничный подарок, – согла­сился Жаркой, – ты вот что, Оля, – рюмку в сторону, бери авторучку, чистый лист бумаги и пиши: «За неоправданный риск при выпол­нении особо ответственного редакционного задания объявить соб­ственному корреспонденту Николаю Кривомазову строгий выговор без занесения в личное дело.

Редактор В. Жаркой. 1972 год.

– За что, Василий Филиппович?

– Знать за что – уволил бы. Но я добрый, живи и помни! – мило улыбнулся редактор и ласково потеребил рыжую бороду Кривомазова.

В гостях у полководца

Неловкую паузу прервал дикий восторг Володи Андреева:

– Наконец-то! Есть гвоздь номера! Пришло срочное сообщение из Москвы.

– Никак Суханов объявился? – подскочил на стуле Жаркой.

– Не то слово «объявился», телетайп сообщает.

– Не тяни, читай.

– Читаю: «Несмотря на нелетную погоду, специальный корре­спондент иркутской областной газеты «Советская молодежь» Олег Суханов, проявив недюжинные качества бывшего авиатора и чемпи­она по боксу, на перекладных благополучно прибыл в столицу нашей Родины и был немедленно доставлен на квартиру своего прославлен­ного земляка полководца. Мы внимательно будем следить за ходом встречи в генеральской квартире и оперативно сообщать все подроб­ности».

– Оперативно – это как? – осторожно спросил ответсек Боря Абкин, – мы за каждый час задержки номера платим такой штраф, что никакой встречей не перекроешь.

– Никакой задержки, – успокоил начальника Андреев, попрошу, чтобы соединили с квартирой генерала по правительственной связи. Минутное дело и получим ответы на все вопросы.

– По какой еще правительственной? У нас сегодня не первое апреля, – набычился ответсек.

Все будет в лучшем виде. Знаю, что говорю, но сразу преду­преждаю: под пыткой не скажу, кому обязаны правительственной связью. Секрет. Я подписку дал о неразглашении. Наберитесь тер­пения.

– Все, ждем, – скомандовал Жаркой, – Оля, будь в полной бое­вой готовности, чтобы помочь принять текст.

Через минуту Андреев вышел на связь.

– Алло, алло! Это квартира генерала?

– Да, вы не ошиблись.

– Товарищ генерал…

– Это не генерал, я его адъютант и очень вас прошу больше не беспокоить полководца, он крайне занят.

– Извините. А не могли бы вы пригласить к телефону корреспон­дента Суханова?

– Это тем более невозможно, у Олега Александровича расписана каждая минута и к тому же чай остывает.

– Вот незадача. Что же нам делать?

– Ждать. Дайте ваш номер телефона, Олег Александрович вам сам позвонит. Если пожелает, разумеется. Но особо не рассчитывайте…

– Трубку бросил, – расстроено сообщил Андреев.

– Кто трубку бросил? – не понял Жаркой, – Алик? У него что, головокружение?

– Я же говорил, что выпуск номера затянем, – заныл Абкин, – штрафа не избежать. Плакала наша премия.

От пронзительного звонка у всех расплескались рюмки.

– Выпить не дают, – пробурчал непьющий, к тому же глуховатый библиотекарь Лева Синайский.

– Совсем обнаглели, – поддержала его малопьющая Надя Юртина, – ставя рюмку на клавиши пишущей машинки.

– Тише вы! Так только по правительственной связи звонят, – поднял руку все понимающий Андреев. – Да, алле, алле! Алик, ты? Ну, слава тебе господи! Передавай свои бессмертные строки. Оля, за­писывай:

«Встретил меня генерал дружеским крепким рукопожатием, – раздался на далеком конце провода знакомый и родной голос с хри­потой, – от бравой фигуры полководца веяло поистине богатырским, свойственное сибирякам, здоровьем. Я не удивился. Физическая за­калка, увлечение боксом – это у него с незапамятных времен Граж­данской войны, когда будущий генерал, будучи молодым бойцом Красной армии, гонял по бескрайним просторам Восточной Сиби­ри останки белогвардейских банд. На лацкане его, уже изрядно по­ношенного, пиджака рядом с двумя звездами Героя сверкал потуск­невший значок ГТО – спортивный символ той славной, тревожной молодости. Приятное, румяное и открытое лицо, добрый взгляд ор­линых глаз, подернутые сединой волосы придавали легендарному полководцу простоту и непринужденность.

С приездом, дорогой Олежка! – растроганно сказал мне бое­вой генерал, – я с волнением ждал этого момента, все гадал, что это за парень такой, который так емко пишет о моей героической судь­бе. Рад, что не ошибся в своих предчувствиях, вон ты какой – боец, орел, настоящий чемпион по боксу. Такие нашей журналистике и нужны, чтобы могли на любой удар ответить нокаутом. Давно хо­тел с тобой познакомиться, собирался даже прилететь в Иркутск, но с билетами проблема. Что ты предпочитаешь – чай на коньяке и коньяк без чая? Не стесняйся, открывай бар – напитки на любой вкус. По секрету доложу: привезли мне однополчане запрещенную настойку, ну, ту, которую сами гонят. Принял пару рюмочек, такой кайф, что пером не опишешь. С тоской подумал: ну что я в Белока­менной свои годы бесцельно проживаю, когда настоящие мужики делом занимаются? На поток поставить – верный бизнес и государ­ству польза. А самое главное – никакие хвори не страшны. А допинг какой? Сказка! Когда мемуары писал, только этим и заряжался. Ты-то как по части допинга?

Премного благодарен, товарищ генерал армии, но для меня лучший допинг – ваше интервью.

– Хорошо, спрашивай, отвечу на любой каверзный вопрос.

– Когда на фронте Вы заменили командира отделения, думали ли тогда, что будете командовать крупным соединением?

– Какой солдат не мечтает стать генералом. Я даже думал, что дадут армию. А мне сказали: «выучиться сначала надо на генерала». Другой бы сломался, но только не я. Сибирская закалка, я упорный. Верил в звезды на погонах и, как видишь, своего добился.

– Часто ли Вы рисковали жизнью ради подчиненных?

– Постоянно. Землянки, знаешь ли, сквозняки. Так, бывало, просвистит, что никакой коньяк не согревает, я уж не говорю о тело­грейке, я ее обычно под одно место подстилал.

– Какую черту характера Вы больше всего цените в людях?

– Молчаливость.

При этом слове прославленный генерал, вытерев пот с поблед­невшего лица, сунул мне руку.

– Все, дорогой земляк, больше не скажу ни слова, итак лишнего наговорил. Не забывай бедного старика. Прощай и не обессудь.

Подтолкнув меня на выход, полководец резко запер дверь на крючок. Эти строки я передаю из подъезда генеральского дома. Пора уходить, но что-то сдерживает меня. Так и есть – на пороге квартиры возник при полном параде наш бравый генерал.

– Чуть не забыл, Олежа, – сказал он твердым голосом, – поздравь читателей нашей любимой газеты с юбилеем.

Из зала суда Широбоков вернулся без бабушки

– Я не опоздал? – дверь в кабинет осторожно приоткрылась и в нее протиснулся Игорь Широбоков.

– Опоздал – не опоздал, – усмехнулся редактор, – теперь это не имеет значения, мы забили в номер газеты такой гвоздь, что никакая цензура не вытащит. Кстати, а ты где был?

– Как, где? В суде. Вы что, забыли о громком покушении на старушку. Три дня безвылазно просидел. Только что приговор вы­несли. История в общем-то поучительная, многих наших коллег за­трагивает.

– Так, с этого момента подробнее, – попросил Абкин.

– А, догадался? – расплылся в улыбке Игорь, – тебя точно каса­ется история.

– Давай без загадок. Время пошло.

– Значит, так. Ехал на мотоцикле Вовка. Рыжий такой, конопа­тый, отличник из пятого класса. На повороте, откуда не возьмись, бабушка, а мотоцикл на нее прет, она не растерялась и подставила ногу. Она у нее деревянная. Или железная. Ну, и занесло Вовку. Он за лопату и на бабушку. А та приемами самбо, как поварешкой, владе­ла, бедного Вовку в больницу, а бабушка та еще штучка, прямиком в милицию и заявление о покушении настрочила, приложив в качестве доказательства слегка погнутую ногу. Дело серьезный оборот приня­ло, родителей и учителей обвиняют в слабой воспитательной работе. Благодатная тема для «Родника», но коль дело судебное, не стал Ла­рису Алексеевну напрягать.

– Так, – непонимающе уставился на Игоря Абкин, – а я при­чем?

Притом, что ты у нас самый заядлый мотоциклист. Делай вы­воды – не гони на поворотах, а то вдруг там опять та самая бабушка. Из партии ненароком исключат, на работе проблемы.

Ближе к делу, – попросил Жаркой, – обнародуй Игорь Инно­кентьевич решение суда.

– Суд удалился на совещание, а я – живо в редакцию. Не опо­здал?

Престиж футбола висел на волоске

– Плохо мое дело, – подытожил я, – репортаж о футбольном матче ставить некуда. Одни гвозди. И всем наплевать, что меня бо­лельщики камнями могут закидать на следующем матче.

– Правильно рассуждаешь, – грустно констатировал Борис Львович, – хотя в макете и стоит =б=, но я обещал поставить твой материал еще до суда, до поездки Суханова в Москву. Теперь на ме­сто, где обозначено =б=, вынужден поставить материал о находке блокнота.

– Надо бы шире мыслить. Престиж футбола, настроение болельщицких масс – это, понимаете, из области социальной, государствен­ной значимости.

– Безнадежная тема, – флегматично отмахнулся Абкин, – футбол неизлечим.

– Ну, ты, старик не прав, – вмешался зам. редактора, кстати, злостный последователь киевского «Динамо», – не забывай, что у нас в 2018 году запланирован чемпионат мира по футболу, съедутся се­рьезные команды и видные политические деятели. И как мы будем выглядеть в глазах международной общественности, если станем за­жимать на страницах газеты любимую игру миллионов? Нас даже в обкоме не поймут.

– Что прикажете делать? – почесал макушку Борис Львович, – стоп, стоп, кажется, есть выход – сниму в сотый раз «уголок кол­лекционера». Нарвусь на очередной рапорт зав. письмами, зато буду спать со спокойной совестью. Престиж футбола – дороже личных ам­биций, а там, глядишь, и 2018 год подоспеет…

P. S.

– Ну, разобрались, что к чему, – оторвался от пианино редактор, – замечательно, надеюсь, не забыли о моей передовой?

Повисла гнетущая тишина. Каждый подумал о нависшей опас­ности над своим материалом. Василий Филиппович ободряюще улыбнулся:

– Предлагаю еще грамм по сто праздничной водки и потом по-трезвому потолкуем.

Выпили, закусили, чем бог послал. Жаркой хозяйским взглядом пробежал газетные страницы и с довольным видом хмыкнул:

– А что, все на месте, умеете же писать, когда захотите. Но одна строка пустует.

– Какая еще строка? – напрягся ответсек.

– Не переживай, Борис Львович, – это дело легко поправимое.

При этих словах Василий Филиппович привычным росчерком в графе «Редактор» расписался: Жаркой.

УНИВЕРСИТЕТЫ «МОЛОДЁЖКИ»

Так первого далеко не посылают

Профессор Леонид Степанович Любимов, один из самых ува­жаемых мною преподавателей Иркутского госуниверситета, нередко повторял:

– Когда вы станете известными журналистами, корреспонден­тами центральной прессы…». Следовали различные заключения, но я мучительно думал: «Неужели он так глубоко верит в нас?» Лично мне это казалось заоблачной вершиной, хотя и не выходила из голо­вы сладкая сказка о профессии, поведанная армейским товарищем Толей Петренко, потолком которого в журналистике стала районная газета. Многое, если не все, в профессии журналиста определяет та­лант. «Талант есть или его нет», – любил повторять известный мастер словесности, писатель Павел Викторович Забелин, поражавший фе­номенальной памятью. Студенты слушали его с раскрытыми ртами, когда он читал наизусть главы Ильфа и Петрова. Мой незабвенный друг Володя Ивашковский, шагнувший из «Восточки» в «Советскую культуру», по этому поводу говорил: «Журналистике научить нельзя, это призвание».

С мэтрами не поспоришь и все же позволю одно дополнение: мы сами кузнецы своей профессии. Нет интереса к познанию, стремле­нию увидеть свет во всем его многообразии и ты обречен на прозяба­ние. В какой бы редакции не служил. Знаю сотни коллег, не лишенных дара, но у которых это стремление отсутствует. Они неплохо владеют пером, образованы, начитаны, на хорошем счету, но их редакцион­ная жизнь ограничена рамками отпущенной им по штату должности. Протирая штаны за компьютером, безвылазно просиживая месяца­ми в редакции, они гробят свой потенциал на корню. Что можно со­творить путного, не встречаясь с интересными людьми, не бывая в командировках, не болея за дело? Безликая информация заполонила газеты, телеэкран, эфир. Исчез человек созидательного труда, исчез вообще Человек, на котором держится земля. В звездах ходят шоуме­ны, актеры низкопробных сериалов, безголосые исполнители вуль­гарных песен, бизнесмены, политики, бандиты разных мастей. Заказные журналисты в этом ряду. Один, вечно прогибающийся перед чинами коллега, не выезжавший за полвека своего неустанного труда дальше Иркутска, гордо носит звание почетного гражданина области. Еще один деятель, расколовший газету, признан почетным граждани­ном города. Таковы нравы. Тут не талант, а совсем другое…

Спортивная журналистика почему-то считается самой доступной и легкой для изложения. Глубокое заблуждение. Но опять-таки, как относиться к своему ремеслу. Если писать о голах, очках, секундах примитивно, то – чего легче. Как ни грустно, пространными отчета­ми пестрят многие страницы региональной прессы. Как-то об одной очень важной игре в качестве эксперимента дали задание написать двум обозревателям. Один, не мудрствуя, «накропал» объемистый отчет, снабдив банальным заголовком «Лидеры блеснули классом», а другой лаконично сообщил: «Игра была такая же скучная, как и моросящий дождик. Команды, словно перепутав ворота, обменялись автоголами, тем и запомнились».

Редактор, отправив в набор вторую заметку, спросил у автора пер­вой: «Понятно, почему?» Тот пожал плечами. Редактор нахмурился: «Не понимаешь? Это плохо. Хороший репортер должен схватывать суть на ходу и донести до читателя изюминку, а не разжеванную пищу. Второй плюс – сэкономлена газетная площадь и я могу разместить еще одну корреспонденцию. Так что 0:2 – не в твою пользу».

Александр Вампилов, любивший в юности постучать по мячу, играл за журналистов против студенческой сборной в дружеском матче. Свое впечатление об игре он так выразил в «Молодежке»: «Студенты бегали по полю, как молодые олени. Мы их догнать не могли».

Он же не о футболе, как таковом, а о изюминке. Матч еще запом­нился тем, что прозаику Геннадию Машкину сломали ногу, а с поля его выводил будущий автор известной повести «ТУ-104 и другие» пи­сатель Юрий Скоп. Машкин, морщась от боли, спросил:

– Как думаешь, Юра, с полгода проваляюсь?

– Валяться некогда, к матчу реваншу нужно готовиться.

– Да? А я-то губу отпустил, подумал: наконец-то появится сво­бодное время поработать над своим «Парусом». (Сборник повестей и рассказов «Под парусом» издан в 1973 году, примеч. автора).

Да, были люди в наше время…

Коль уж на футбольную тему речь, то как не вспомнить еще об одном матче из серии незабываемых. Журналистов вызвали на футбольное поле комсомольские лидеры. Конечно, у Бориса Ротенфельда было больше прав на воспоминания, потому что он един­ственный, кто удостоился … нагоняя за едкую фразу в репортаже: «Комсомольские работники прибывали к стадиону на черных «Вол­гах», а журналисты, как обычно, тянулись пешим порядком». Я не о подковырке, иначе это был бы не Ротенфельд, а о том, как автор мастерски донес атмосферу, нарисовал картинку с натуры, казалось бы, известного явления. Всем же понятно, что чиновники в основ­ном без служебного транспорта ни шагу. Но на фоне «пешего поряд­ка» фраза не просто язвительная, а чувствительный удар по самолю­бию. Уметь надо. А можно было бы и рассыпаться в комплиментах: мол, какие молодцы эти ребятки, свои в доску, выкроили драгоцен­ное время, блеснули комсомольским азартом. Но этого в репортаже не было. И не комсомольцу Ротенфельду на бюро обкома ВЛКСМ выразили огромное неудовольствие. Могли припомнить еще один вопиющий факт, но не стали. Слишком личный, хотя касался пер­вого лица. В один из моментов под дружное скандирование трибун я мчусь к воротам комсомольских лидеров (вот что значит молодость!) и вдруг чувствую, как меня кто-то нежно бьет по пятке, Взвыв от боли, я в непечатной форме выразил свое несогласие с фактом гру­бости.

– Прости, не хотел, – прижав руки к груди, – божился обидчик.

– Да, пошел ты …

В перерыве зам. редактора Олег Харитонов, кстати, неплохо сы­гравший хавбеком, по-отечески спросил:

– Знаешь ли ты, кого так далеко послал?

– Не знаю, но бычок крепкий, так саданул, что искры из глаз.

– Бычок, говоришь – рассмеялся зам, – а бычок этот, между про­чим, первый секретарь обкома комсомола Геннадий Куцев, шеф наш. Начальство надо знать в лицо.

– Узнаю еще, хотя Первого, быть может, и не следовало посылать так далеко. Но на футбольном поле, как в бане, все равны. Думаю, поймет.

Первый понял. А будь он кондовым и злопамятным, мог заере­пениться, у них с этим не заржавеет. Куцев, в принципе, был далеко не самым худшим лидером, если не самым лучшим. Когда он уже был ректором Тюменского университета, мы случайно встретились в сто­личном аэропорту Домодедово, и, вспомнив этот эпизод, посмеялись от души.

Лично для меня тот матч отложился еще и потому, что ответ­ственный секретарь редакции Слава Китайский, почти уже готовый писатель, отметил мою игру премией, а редактор Василий Жаркой грозился объявить выговор и каждый по-своему выглядел правым. Китайский премировал из чисто творческих побуждений (я забил три гола), а Жаркому я едва не испортил праздничное настроение. У него в этот день были именины и при счете 3:1 в нашу пользу он из-за кромки поля требовал от меня:

– Скажи судье, чтобы заканчивал матч. Столы накрыты, ждать невмоготу.

После игры редактор c улыбкой Наполеона заключил:

– Твое счастье, Паша, что ничья (4:4), а так бы выговор схлопотал за непослушание.

– Принял бы любое наказание, Василий Филиппович, согласен, нельзя омрачать редактора в день его рождения. От имени команды наши лучшие пожелания и поздравления!

– Спасибо! Но и тебя хочу поздравить. Пока вы бегали по полю, мы приняли решение командировать тебя во Владивосток на под­шефный корабль «Иркутский комсомолец».

– О-о-о – здорово!

– Здорово будет, когда привезешь материал о службе наших зем­ляков.

– Когда уезжаю?

– Завтра, чего тянуть. Летишь в составе делегации обкома ВЛКСМ.

Материал я привез, а самое неизгладимое впечатление – кар­тина учебного боя, за которым мы наблюдали с борта крейсера «Александр Суворов», в ту пору флагмана Тихоокеанского флота. Бой – учебный, но стреляли в небо по «противнику» не холосты­ми. Трассирующие снаряды замелькали впереди самолета, а должны были бить по конусу, маячившему на приличном расстоянии позади лайнера.

– Вы, что – с ума сошли! – орал зенитчикам разгневанный ко­мандир.

Его пышные черные усы обвисли, а на пепельном лице не оста­лось и следа от гордого орлиного взгляда кавказских глаз. Всего-то ничего ошиблись в прицеле, а какие могли быть трагические послед­ствия, трудно представить. Не дай бог быть на месте пилота. Что он, бедный, пережил в эти секунды… А, может, привык. Служба такая.

Наш командарм

Связь с воинскими частями, где служили наши земляки, оборонно-спортивный отдел редакции держал постоянно и крепко. Особенно с ЗАБВО, куда сотрудники «Молодежки» сами выезжали. Благодарность родителей солдат срочной службы – самая высокая признательность за нашу работу. Я сам три года служил в армии и мне понятна радость и гордость мамы за своего сына, о котором расска­зала газета. Тогда о дедовщине в нынешнем виде понятия не имели, а служили не по году и полтора, а вдвое дольше. Такие общечеловече­ские понятия, как честь, долг, порядочность воспитывались и пере­давались поколениями, они были в крови у ребят. Свою лепту и очень существенную вносили журналисты.

В нашем отделе за военно-патриотическое воспитание отвечал Олег Суханов. Спортивной закалки человек, одаренный природой. В боксе ему предсказывали хорошее будущее. Высокий, с длинными руками, легкий, подвижный, он классно боксировал на уровне всесо­юзных юношеских и молодежных турниров, был близок к мастерской норме. Но увлечение гражданской авиацией потребовало выбора – или – или. Профессия серьезная, а Алик, так его называли друзья и коллеги, будучи парнем ответственным и дисциплинированным, не мог себе позволить халтурить. Но с боксом не порвал, продолжал выходить в ринг в качестве арбитра, обслуживал серьезные турниры вплоть до международных. Его отношения с «Молодежкой» сложи­лись сразу. Находка для газеты! Спортивные заметки шли за подписью кандидата в мастера спорта и к мнению авторитетного обозревателя прислушивались. Как и к заметкам об авиации от лица специалиста из Аэрофлота. Высший пилотаж! Его «серебристые, стремительные и стальные птицы» бороздили страницы «Молодежки» так часто, что однажды редактор предложил ему перейти в штат газеты. Суханов, не ожидавший такого подарка, был на седьмом небе от счастья.

– От тебя, Алик, нечто такое должно исходить, чего не было раньше в газете, – сказал я ему, – сутки на размышление.

На следующее утро он ворвался в кабинет возбужденный с сияю­щим лицом, будто только что нокаутировал соперника.

– О генерале Белобородове наша газета давно писала? – спросил он с порога.

– Точно не знаю, но писала, все-таки легендарный земляк, дваж­ды Герой Советского Союза.

– Считай, что ничего не писала, – засмеялся он счастливо, – но напишем такое, что никто еще не написал.

– Интересно! И что же это будет? Комментарии к его мемуарам или записки однополчанина?

– Ерунда все это. Я лично с ним вчера вечером разговаривал по телефону и напросился на встречу. Это будет серия материалов, кото­рые потрясут читателей «Молодежки».

– Напросился, это как?

– Афанасий Павлантьевич ждет меня дома, в Москве. Понял? Надеюсь, проблем с командировкой не возникнет. Да я на свои кров­ные поеду, если что. Представляешь, я буду первым представителем иркутской прессы у него в гостях.

– Молоток, Алик! Ты просто гений. Пошли к редактору.

Жаркой был потрясен:

– И как тебе, Алик, пришла такая блестящая идея в голову?

– Придет тут, если Кушкин поставил вопрос ребром: придумай к утру нечто такое или в другой отдел переходи. С отчаяния, можно сказать.

– Ну, что ж, я рад за вас, двумя руками поддерживаю. Как раз со­бираюсь в обком комсомола, доложу о нашей инициативе. Больше, чем уверен, ухватятся, еще и в свой актив занесут. Ну, это не главное, славу поделим, лишь бы командировку профинансировали.

Суханов эту поездку к легендарному земляку будет вспоминать до конца жизни.

Из досье: Белобородов Афанасий Павлантьевич. Родился 31 января 1903 года под Иркутском в небольшой деревне Аникино-Баклаши в кре­стьянской семье. После окончания Иркутской пехотной школы служил командиром взвода в хабаровском полку. Первая награда – орден Красно­го Знамени – за мужество в бою при ликвидации конфликта на КВЖД. Перед войной закончил военную академию им. М. Фрунзе.

За героическую оборону Москвы командарм К. Рокосовский соедине­ние Белобородова назвал «дивизией железной хватки».

Генерал армии, дважды Герой Советского Союза. В Великую Оте­чественную командовал дивизией, корпусом и армией. 1957-1963 г.г. – начальник Главного управления кадров Министерства обороны СССР, 1963-68 – командующий войсками Московского военного округа. Депу­тат Верховного Совета СССР.

Афанасий Павлантьевич принимал его в столичной квартире, словно старого доброго знакомого. Не один день провели они в бесе­дах, условились как лучше через газету рассказывать правду о герои­ческой роли сибиряков в исторической битве под Москвой…

Вернулся Алик окрыленный, с чувством выполненного перед земляками долга и массой впечатлений не только о встрече, а в боль­шей степени о Белобородове – герое, генерале, гражданине и земном человеке. Серия газетных материалов о нем – бесспорное явление для «Молодежки», славная страница в ее летописи.

Братская история

Работа в отделе с Александром Головановым особенно памятна по командировке в Братск, куда мы вдвоем отправились на БЛПК, чтобы рассказать о положительном опыте внедрения комплекса ГТО в массы. У нас было как? Если компанию организовал доблест­ный комсомол, а поддержала партия, то движению – зеленый свет, всем миром навалимся и докажем, что это просто жизненно необ­ходимо для физического развития и укрепления здоровья населе­ния. С моей точки зрения, ничего плохого в этом не было, напро­тив – дельная инициатива, подхваченная миллионными тиражами «Комсомолки». Она всколыхнула физкультурное движение, воз­родила энтузиазм, на стадионы потянулись стар и млад, а заодно и послужила укреплению материальной базы. Другое дело, что вокруг ГТО было много шумихи, показухи, приписок несуществующих значкистов. Центром скандала стал Иркутск. Удостоенный пере­ходящего Красного знамени Спорткомитета РСФСР – «за лучшую постановку физкультурной и спортивной работы среди населения», город служил примером в деле внедрения ГТО. Растроганный на­градой первый секретарь горкома комсомола Геннадий Михно на торжественной церемонии заверил общественность, что и впредь молодежь Иркутска будет радовать спортивными успехами и массо­вой сдачей нормативов ГТО. Сказано, не значит – сделано. В одно прекрасное, погожее воскресенье в Иркутске проводился чемпио­нат города по многоборью комплекса ГТО на призы «Комсомоль­ской правды». Сценарий праздника утверждался три месяца, орга­низаторы припасли для зрителей приятный сюрприз, пригласив из­вестных боксеров страны. Сияло солнце, на центральном стадионе играла музыка, знаменитые мастера кожаной перчатки Р. Рискиев, В. Соломин, И. Высоцкий, А. Львов блеснули высоким мастерством перед многочисленными зрителями и не было только запланиро­ванных … стартов ГТО. Организаторы чесали затылки, не зная, что делать. Фыркнули на тех, кто предложил считать соревнования не­действительными. На том и разошлись.

О конфузе, получившем громкий резонанс, я рассказал в «Комсо­молке». Не спасло и знамя, врученное по сути за высокие достижения небольшой группы именитых спортсменов, а массовая физкультура как была в загоне, так и осталась. Финал города по ГТО назначили, не проведя районных соревнований, не выявив достойных. Так что осечка – логический результат пассивности и бездеятельности ком­сомольских деятелей.

Когда вышла статья в «Комсомолке», Геннадий Михно с семьей отдыхал в Сочи на берегу Черного моря.

«Лежу на пляже, загораю, вдыхаю морской воздух и вдруг слышу голос жены:

– Полюбуйся, как тебя в центральной газете разделали, – вспо­минал спустя годы не без юмора Геннадий Михно, – беру в руки газе­ту и вижу рядом с материалом «Я – клоун» о Юрии Никулине под ру­брикой «Ну-и ну» корреспонденцию «Считать недействительными». У меня в глазах потемнело. Ну, думаю, и сукин сын, этот Кушкин, устроил мне веселый отпуск. Когда успокоился и отлегло, то согла­сился: вместо живого дела – соревнования цифр, формализм. Так мы погубим доброе начинание».

Статью рассматривали на бюро обкома комсомола, всем попало, кому следовало, но и по нашему адресу прошлись: «Вы только черное замечаете».

«И светлое – тоже, – возразил Жаркой, – готовим материал о внедрении ГТО на БЛПК».

Готовили я и Голованов. На лесопромышленном комплексе на­роду повезло на генерального директора – Мазминова, руководителя широчайшего диапазона, мыслящего государственными мерками, для которого план не любой ценой. К числу важных факторов, со­ставляющих основу производственного успеха, относили физкуль­туру и спорт, потому что директор не на словах, а на деле дорожил здоровьем своих подчиненных. Комплекс ГТО был принят соответ­ствующим образом, а отвечающая за физкультуру и спорт Римма Куприянова была приравнена в правах с начальниками цехов. Удиви­тельная личность Римма Ивановна Куприянова, обладавшая такой пробивной энергией и неистощимым запасом энтузиазма, что ей не страшны были любые задачи. Впрочем, Мазминов знал, кому по­ручать дело госважности и не ошибся. (С именем Куприяновой свя­заны лучшие страницы в истории санного спорта, который она уже на посту председателя спорткомитета г. Братска вывела на мировую орбиту). Мы вживую увидели настоящую работу по комплексу ГТО, увидели заинтересованных людей разных уровней. Материал собра­ли с Головановым богатый. А перед отъездом в Иркутск наш коллега, собкор по Братску Николай Кривомазов пригласил нас на день рож­дения. Дело святое. Приобрели, как положено, подарок и в суматохе забыли его в гостиничном номере. Вспомнили, выйдя на улицу. Не­чего делать, надо возвращаться. Время поджимало и я в спешке слета врезался в огромную стеклянную дверь. Глыба рухнула перед моим носом, обрезав осколками руки. Мы остолбенели. Выскочивший привратник, злорадно потирая руки, затараторил: «Ну, мужики, на­рвались на большие неприятности. Штрафом не отделаетесь». Саша Голованов тянет меня за куртку:

– Ноги в руки и жмем отсюда!

Я смотрю на свои окровавленные руки и сообразить ничего не могу.

Подоспел милиционер. Ну, думаю, не было печали, так черти на­качали, сейчас привяжется и плакали именины. А блюститель неожи­данно нас защитил, наехав на гостиничное начальство:

– Я вас сколько раз предупреждал, что стекло еле держится, что добром это не закончится. Не послушали. Скажите спасибо, что ре­бята не пострадали.

И, обернувшись к нам, попросил:

– А ну – дыхните для верности! Все нормально, трезвы, как сте­клышко. Пишите заявление о причинении морального вреда, пусть администрация отвечает за свою расхлябанность.

Писать мы не стали, скорее бы добраться.

Кривомазов ругнул нас за задержку но, увидев мою забинтован­ную руку, растерянно спросил:

– Что с рукой?

Пришлось рассказать, но концовку я изменил:

– Понимаешь, Коля, милиционер рапорт на нас настрочил, штрафом солидным пахнет. А мы твою фамилию указали, жди по­вестку.

– Как мою фамилию? – не понял Коля, – причем тут я?

– Не причем, конечно. Но мы растерялись, не сознаваться же, что мы корреспонденты из Иркутска. Назвали твою фамилию. Дума­ли, для формальности, а дело вон какой серьезный оборот приняло. Угрожают даже в обком позвонить.

Кривомазов расплылся:

– Хорошо пошутили, молодцы! Давайте к столу, «чай» стынет.

После второй рюмки я опять затянул:

– Что же делать? Не хотелось бы, Коля, тебя подставлять…

– Ценю за юмор, хорошо вы меня разыграли, но давайте делом заниматься.

Приняв еще пару рюмок, Саша Голованов чуть ли не трагическим тоном напомнил:

– Дело серьезное, старик, нужно что-то придумать, чтобы тебя не подвести. Мы уедем, а тебе тут начнут припоминать критические статьи. Пока разберутся, раструбят на всю губернию.

И Кривомазов, большой любитель разыграть других, сглотнул крючок. Ох, как он разволновался, какими не хорошими словами нас только не называл:

– Эгоисты чертовы! Свою шкуру прикрыли, а мне расхлебываться…

Наконец, мы не выдержали, жалко стало Колю. Хохотали потом до слез.

Но что эти слезы по сравнению с теми неприятностями, что под­жидали нас утром перед отправкой в аэропорт. Авиабилеты до Иркут­ска и оставшиеся деньги мы решили сложить в портмоне Головано­ва. Думали, так надежнее, чем в карманах держать. Каким образом Саша обронил кошелек, неведомо. Но ехать надо, автобус вот-вот к гостинице подойдет, будь что будет. Наскребли по карманам мелочь, поехали. В горле сушь, не говоря уже о том, что и перекусить бы не мешало. Молчим, как партизаны, злые, угрюмые, с похмелья.

– К аэропортовскому начальству нужно «подъехать», – предло­жил Александр, – ведь наши места в самолете не заняты.

– Другого варианта не вижу, – согласился я.

В аэропорту обратились к начальнику смены: так мол и так, вой­дите в наше положение.

– Положение – яснее ясного, – жестко отрезала начальница, – у вас нет билетов. Потеряли? Ваши проблемы. Безбилетников возить не имеем права. Приобрести билеты на очередной рейс – пожалуй­ста, найдем такую возможность.

– Ну, нет у нас денег! Они в том же кошельке были, – занервни­чал Голованов.

– Молодой человек, вы свои нервы для супруги поберегите, а здесь не надо. До свидания!

Мы вышли, чертыхаясь. А что ей возразишь? Стерва, конечно, для нее решить вопрос не составляло труда. Невеселые идем по скуч­ному вокзалу, как вдруг слышу:

– Павел, ты?

Мой сосед из детства по дому во втором Иркутске Володя Крас­нов. Высокий, стройный, в летной форме. Я слышал, что он летает, но не видел тысячу лет и понятия не имел, на каких линиях.

Обнялись, обменялись воспоминаниями. Он говорит:

– Эх, не лететь бы мне сейчас, сдали бы ваши билеты и домой ко мне. Живу в Братске уже много лет, хорошая квартира, меня все устраивает. Как житель севера, свое налетавший, на пенсию раньше выйду, хочу поближе к теплу, на юге поселиться.

– А ты, Володя, случайно не в Иркутск летишь?

– Случайно – в Иркутск. А что?

– Да, вот ситуация…

– Какие проблемы! Все сейчас устроим. Правда, у меня борт не пассажирский, грузы возим.

– Какая разница, лишь бы вырваться отсюда!

Загрузились мы, полетели. На высоте стало холодать, дрожь в ко­ленках, терпим, а что делать. Заходит механик:

– Что, мужики, продрогли? Сейчас согреетесь, командир спир­том поделился. Будьте здоровы!

Так вот добываются ценные материалы для газеты.

Кстати.

Отделу везло на боксеров. Мончинский, Суханов. Игорь Аль­тер тоже претендовал на боксерский постамент, но на фоне Леони­да Васильевича о своих успехах скромно умалчивал. В юношестве дружил с кожаными перчатками Саша Голованов. Даже меня втя­нул в секцию Александр Сергеевич Копытин, тренер Мончинского. Дело в том, что он вел уроки физкультуры в моей родной школе №12 (преподаватель, как и тренер, от Бога) и организовал своего рода дополнительный урок с элементами бокса, оборудовав в школьном коридоре импровизированный ринг. Мальчишки вроде меня, увле­ченные спортом, с упоением по вечерам осваивали боксерские азы. Александр Сергеевич даже виды на меня имел и был огорчен, узнав, что у меня на первом плане футбол. После нас в отделе работали Володя Хомутов, Коля Евтюхов, Миша Климов, Сережа Фромм, Юра Елсуков. Но они предпочитали волейбол, настольный теннис, футбол.

Суханов собрался в космос

Суханов улетел в Железногорск, где собралась груп­па космонавтов по поводу юбилея академика Михаила Кузьмича Янгеля, известно­го советского конструктора ракетно-космической техни­ки, дважды Героя Социали­стического труда, уроженца этих краев. Ждем репортаж от Алика. Редактор нервно курит, поглядывая на часы, и в который раз меня спраши­вает:

– Ты с ним когда в по­следний раз разговаривал по телефону?

– Два часа назад, Василий Филиппович, – объясняю в который раз, – Алик был в рабочем порядке. Сказал, что репортаж готов, оста­лось уточнить какую-то деталь. Уточнит и сразу выйдет на связь.

– Так почему молчит, почему в гостиничном номере телефон не отвечает?

– Если бы я знал…

– Обязан знать, это твой сотрудник и ты в такой же степени от­вечаешь за материал, как и он. С тебя потом будем стружку снимать.

– Ради бога, лишь бы он объявился.

– Звони дежурной по гостинице. Попроси, чтобы нашли Суха­нова.

– Звонил уже. Она не в курсе, в номере его нет.

Стрелки на часах неумолимо бежали, номер задерживался, а без материала газета не могла выйти. Гвоздь номера. Событие, о котором трубила вся пресса в стране. Никто нас не поймет. Суханов молчал, как рыба. Редактор кипел, играя желваками. Я не находил себе места. Что делать?

– Может, в районную газету позвонить? – размышлял Жаркой, – пусть не репортаж, так хоть расширенную информацию сообщат, а мы уж тут сами допишем.

– Звонил, Василий Филиппович, тишина. Видимо, сделали но­мер и ушли.

– Делай, что хочешь, звони хоть дьяволу, но найди Суханова. Если он загулял, уволю к чертовой матери, а тебе – выговор.

Кому позвонить, у кого спросить? Это ныне с сотовыми телефо­нами нет проблем, а тогда на всю гостиницу пару номеров телефони­зированы. Попробуй дозвониться.

Сидим, как в китайском анекдоте, пьем цай или чай, вкус непо­нятный, не стучат, не заходят, ждем. За окном темнеть начинает, из типографии нервно запрашивают: когда?

Когда тишину прорезал резкий звонок, Жаркой, словно Штир­лиц, спокойно поднял трубку и хладнокровно сказал: «Редакция слу­шает».

– Это я, Василий Филиппович, Алик Суханов! – раздался воз­бужденный голос.

– Где репортаж, Алик Суханов?

– Все готово! Передаю сенсационный материал.

Жаркой насторожился:

– Ты нас не пугай, мы и без того на взводе, говори толком.

– Я в космос лечу! Представляете!? Первым из журналистов.

Жаркой в лице изменился:

– Ты лети хоть в преисподнюю! Завтра, послезавтра, но сейчас передай материал.

Опустив трубку, закрыл глаза и чуть ли не со стоном проронил:

– Он в космос собрался! Это ж надо до такой степени набраться…

Успокоившись и, взяв себя в руки, жестким голосом, не терпя­щим возражения, повторил: – Ты меня слышишь, Алик? Передавай репортаж!

– Хорошо, Василий Филиппович, – словно протрезвев, сказал Алик, – записывайте…

Коллеги потом рассказывали, как Суханов в кителе космонавта вышел в гостиничный коридор с каким-то полуофициальным лицом. Обоих штормило. Алик его спрашивает:

– Как на мне костюм космонавта смотрится?

– Будто на тебя сшит.

– Да? А я что говорю – отправляйте меня в космос, не пожалеете. Я же физически подготовленный человек, боксер, кандидат в мастера спорта, если что, марсианина завалю одним ударом. Сенсация на весь мир: «Запущен космический корабль с первым в истории журнали­стом на борту».

– А что – идея. Ты когда собрался лететь?

– Да хоть завтра! Лучше – завтра. Потому что сегодня мне обя­зательно нужно передать репортаж в газету «Советская молодежь». Лучшая газета в стране. Слышал? У нас как в редакции: первым де­лом – материал, а уж потом личные дела. Надеюсь, ты за меня веское слово замолвишь.

– Не сомневайся. Мы долго для космоса искали такого человека, как ты. Ты – находка! Сам нашелся, это ж такая удача! Ну, ладно, да­вай вернемся в номер, допьем коньяк и по-трезвому обсудим детали. Хорошо?

– Дорогой ты мой! Спасибо тебе от моей дружной семьи. У меня, знаешь, какая замечательная жена Лида, врач-стоматолог. У нее, правда, рука тяжелая, волейболом занималась, иногда так врежет, что даже я, боксер со стажем, с трудом выдерживаю. Но это пустяки. Главное – сенсация! Об этом я сейчас сообщу в редакцию и завтра вся губерния прочтет.

Нет слов

«Не могу, не в состоянии»

Мой старый товарищ Олег Суханов не лукавил, когда говорил, что редакция жила по неписанному закону: хоть умри, но выполни задание, в каком бы состоянии не пребывал. Не нами придуманный, но его мы неукоснительно соблюдали и другим наказывали. Практи­канты – явление обычное для того времени, приезжали из столичных вузов, но основу составляли местные студенты из университета. Как-то во второй половине дня на пороге возникли два молодых симпа­тичных парня, одетые с иголочки, с модными усами. Один – блонди­нистый, другой – брюнетистый.

– Мы к вам, Павел Григорьевич, на практику.

– Добро! Необходим оперативный комментарий специалиста на критическую статью. Завтра к обеду материал на стол. Успеете?

– Постараемся.

Смотрю, не уходят, переминаются с ноги на ногу.

– Что-нибудь непонятно, ребята?

– Да, мы вот что подумали – нехорошо нарушать традиции.

– Интересно. Какие именно?

Тот, что брюнет, ставит на стол чемоданчик и интригующе смо­трит на меня. Потом резким движением раскрывает – сверху две бу­тылки «Столичной» и какая-то закуска в пакетах.

– Ого! Не слабо живут студенты.

– Не жалуемся. Учеба-учебой, а на карманные расходы обязаны зарабатывать.

– Правильно, не мешает знать, как хлеб насущный достается, по­могает ценить труд других. Как я понял, вы предлагаете отметить на­чало вашей практики.

– Мы без предрассудков, но не зря же покупку обмывают. Есть предложение выпить за удачную практику, за то, чтобы вы нас не ру­гали.

– А вот на это не надейтесь, ругать буду, для вашей же пользы..

Душевно посидели, поговорили. Как оказалось, они приятели, учатся на одном курсе и даже ухаживают за девушками подружками. Потому вдвоем и решили проходить практику в одном отделе. Блон­дина Володю Сосунова я мимолетно знал по Иркутску Второму. Там все друг друга знают, как в большой деревне. Официально Ленин­ский район, известный как пос. Иннокентьевский (в честь свято­го Иннокентия), за которым с рождением авиационного завода (1934 г.) прочно закрепилось название Иркутк-2. Город в городе, все и вся держится на авиагиганте, где трудится основная часть населе­ния. Здесь работали мой отец с 17 лет до самого конца жизни, два его брата, один из которых, Владимир, вернувшись невредимым с войны, трагически погиб с экипажем при испытании самолета, ро­дители моей жены. Здесь начинал после школы я, а также две сестры и брат. Знакомые лица всюду, куда бы не пошел. Отца Сосунова зна­ли особо, он всю жизнь стоял на страже порядка района – майор милиции, уважаемый, добрейший человек. Володя тоже одно время служил в милиции, но хроническая «болезнь» журналистикой пере­силила. С брюнетом Желтовским не был знаком даже шапочно. Так сложилось, хотя его имя мелькало в газетах. У нас еще все было впе­реди. Общительный, эрудированный, не лезший за словом в кар­ман, он производил впечатление.

…На следующий день приятели появились в редакции, как усло­вились, к обеду. Веселые, в добром расположении духа, улыбнулись мне, как старому знакомому.

– Привет, мужики! – улыбнулся я в ответ, – ну, что вам интерес­ного удалось узнать на карданном заводе, показывайте материал.

– Какой материал? – удивились они растерянно.

– Как, какой? – не понял в свою очередь я.

– Так мы ж вчера вместе сидели допоздна, – пробормотал Со­сунов.

– И что с того? – сухо отрезал я, – ваш материал заявлен в сле­дующий номер. Его нет, вы меня элементарно подвели.

– Признаюсь, как на духу, – покаялся Желтовский, – мы про­сто физически были не в состоянии подготовить материал и, честно говоря, нам в голову не пришло, что его нужно сдавать сегодня. Если можно, сдадим дня через два, если, конечно, практика на этом не за­кончилась.

– Зарубите себе, парни, на носу: в журналистике, как на войне, нет слов «не могу, не в состоянии, не подумал…». Вам дали задание, вы обещали его выполнить, будьте любезны – сделайте! Меня не интересует, сколько и с кем вы вчера выпили. Нет главно­го – дела. Не в состоянии – меняйте профессию. Потому что вы и завтра так же легко поступите и послезавтра, а потом привыкните перекладывать на потом. Не обязательность – самая отвратитель­ная черта.

Спустя годы Олег Желтовский, уже при имени и должности, рас­сказывал мне:

– Тот случай стал для меня уроком на всю оставшуюся жизнь, я молодым сотрудникам, практикантам, студентам неустанно об этом повторяю. Спасибо за урок!

Желтовский в «Молодежке» прошел все ступени: корреспон­дента, зав. отделом, ответственного секретаря, главного редактора. Должность главного ему снова доверили, когда «Молодежка» объеди­нилась с «Номер один», избрав президентом издательского дома «СМ – Номер один». Нелегкий период пережили. А ведь тогда многие молодежные газеты в стране приказали долго жить, не выдержав фи­нансовой удавки. Требовались мужество и прозорливость, чтобы на­ступить на горло собственной песне. Далеко не все одобряли союз по­пулярной и любимой газеты с малоизвестным изданием, работавшим на потребу обывателю. Поток обидных и оскорбительных обвинений. Желтовский рисковал своим имиджем, популярностью, карьерой. Но это был единственный способ выжить, иначе «Молодежка» бы по­гибла. Погребли, наверное бы, с музыкой, почестями, клятвенными заверениями «никогда не забудем». Ностальгия по «Молодежке» про­должает щемить душу и сердце, но это эмоции. Сохранился, пусть не в полной мере, дух журналистского товарищества. А ведь сменилось не одно поколение, ушли романтики и реалисты Ланкина и Харито­нов, Ладик и Сухаревская, Москвин и Денискин, и т.д. Пришли дру­гие – молодые, честолюбивые – и, дай Бог, чтобы они пошли дальше и сделали больше. Хуже, когда все предается забвению, когда, осо­бенно большие начальники, превращаются в Иванов, не помнящих родства. Но речь не о них. Желтовский, считаю, свою судьбу сделал сам: и дом построил, и дерево посадил, и двух сыновей вырастил и воспитал. Старший живет в Канаде с семьей, младший – в Иркутске. Любящая мама Тамара разрывается, но это жизнь с ее прелестями и непредсказуемостью.

С Олегом Всеволодовичем мы свыше 20 лет делаем одно до­брое дело – организуем футбольный турнир памяти нашего стар­шего друга и коллеги Льва Петровича Перминова. Неповторимого и великого. Во всех проявлениях. В дружбе в том числе. Конечно, фронтовик Перминов был гораздо старше и мудрее, об этом чуть ниже и подробнее, я о другом – его бесценном таланте видеть в мо­лодых равных себе и уметь с ними находить общий язык. Едва его звучный голос раздавался в коридоре редакции, как все покидали рабочие кабинеты, чтобы успеть услышать от мэтра очередную бай­ку и просто пообщаться с ним, рыцарем пера и эфира. Каждый год перед очередным открытием турнира мы приезжаем на могилу Льва Петровича, чтобы возложить цветы, поклониться и сказать два за­ветных слова: «Мы помним».

У Володи Сосунова не все так благополучно сложилось. Он мно­го метался в поисках себя. Уезжал из Иркутска, уходил из семьи и журналистики, но никогда и ни при каких обстоятельствах я его не отодвигал, он был и остается хорошим компанейским парнем, уме­ющим под гитару спеть задушевную песню. Умеет откликнуться на просьбу и приходить на помощь, когда зовут. Не скрою, ругал порой его нещадно, как и обещал, для его же пользы. Слушал ли он меня? Не уверен. У него свои взгляды, свои критерии, он многое повидал на свете и пусть живет, как считает нужным. Но он знает: мой дом для него открыт.

Как главный редактор «Комсомолки» нашу школу проходил

Юноша в плаще болонья нерешительно мялся у порога. Я обо­дряюще улыбнулся:

– Не стесняйтесь, молодой человек, проходите смелее, не уку­сим.

Юноша зарделся и, кашлянув для верности, спросил:

– Вы Павел Григорьевич?

– Я за него, да проходи ты в кабинет, не через порог же разгова­ривать.

Скинув плащ, парень аккуратно сложил его в спортивную сумку, висевшую на плече, и только после этого переступил порог.

– Н у, с чего начнем, молодой человек?

– Я к вам на практику.

– Хорошее дело. Давай знакомиться.

– Валерий Симонов, студент Иркутского госуниверситета. Пу­бликуюсь в читинском «Комсомольце».

– Понятно, ты парень читинский, а учишься у нас. Чем привлек­ла спортивная тематика?

– Сам не знаю. В редакции попросили написать о чемпионе страны по стрельбе из лука, у нас это культовый вид. Вроде полу­чилось. Второй материал написал о знаменитом борце. Так и по­шло.

– После окончания университета домой вернешься?

– Наверное. Там родители живут, да и место в газете обещают.

– Вот и ладненько. Считай, познакомились, Валерий Симонов. Порядки наши знаешь?

Конечно, – бодро ответил он и бабах на стол бутылку дефи­цитной «Посольской».

Я глаза округлил. Такую водку только партийные вожди употре­бляют, а тут студент, не моргнув глазом, выставил. Но я, изобразив озабоченность, не поддался соблазну.

– Не понял тебя, Валерий.

– Мне сказали, что у вас так заведено, практиканты угощают.

– Не знаю, кто тебе сказал. Только запомни: сначала – дело, а потом уж все остальное. Так что бутылку убери до лучших времен. Вот первое задание выполнишь, а потом посмотрим, на что ты способен. В этом и заключаются наши порядки.

Понял, – застенчиво улыбнулся он.

Таким получилось знакомство с будущим главным редактором «Комсомольской правды» Валерием Симоновым. В то время наи­скромнейшим парнем, красневшим от заигрывающих взглядов де­вушек. Талантливым оказался и очень удачливым. После окончания вуза вернулся в Читу, работал в местной «Молодежке» и наверняка бы занял редакторское кресло. Если бы судьба не подкинула ему счаст­ливый жребий. По воле секретаря ЦК ВЛКСМ попал наш Валерий в главный орган комсомолии СССР, а оттуда прямым ходом – в «Ком­сомольскую правду». Кто б мог подумать, что у меня практикует буду­щий главный редактор… И какой газеты! Самой, самой популярной и любимой. В те времена, естественно.

Много лет спустя Симонов приезжал по журналистским делам в Иркутск. Раздобревший, пополневший, знающий себе цену. Вспом­нили былое и вдруг Симонов хлопнул себя по лбу:

– Хорошо, что напомнил, а то опять бы увез эту бутылку?

– Какую бутылку?

– Ту самую, которую ты не разрешил тогда раскупорить. Не ве­ришь? Сейчас убедишься.

И он извлек из портфеля бутылку «Посольской».

Я взглянул на часы – ровно шесть вечера.

– Вот сейчас, пожалуй, можно и выпить, рабочий день закончил­ся, – сказал я, с трудом сдерживая улыбку. – За встречу!

– Взаимно. И за добрую школу. Ту практику я всегда вспоминаю с благодарностью.

Приятно было слышать…

Клюшку с автографами – в щепки

В канун открытия чемпионата страны по хоккею с мячом газета объявила конкурс на лучший материал о премьерном матче для не­штатных авторов. Приз – клюшка с автографами игроков «Локомо­тива», поистине народной команды в Иркутске. На следующий день после премьеры в редакцию на Киевскую, 1 робко заглянул долго­вязый юноша и протянул школьную тетрадь. Меня поразил не текст, написанный ровным почерком, а сам автор – почти 2-метровая тон­кая стропила с извиняющейся улыбкой и ссутуленными плечами.

– Спортом занимаетесь, молодой человек? – спросил я.

– Есть немного.

– Что значит – не много?

– Ну, так – для себя во дворе играю с пацанами в футбол, хоккей, настольный теннис.

Это твоя первая заметка в газету?

– Первая. Мы выписываем «Советскую молодежь», я прочитал о конкурсе и решил написать. Не знаю, что получилось.

– А что, неплохо, – похвалил я юношу, – очень даже неплохо, возможно, опубликуем.

Таким получилось начало для будущего классика спортивной журналистики Николая Евтюхова, в ту давнюю пору шестиклассни­ка 17-й школы. За лучший материал (скажу по секрету, единствен­ному, представленному на конкурс) я лично Коле вручил клюш­ку с автографами блистательных мастеров русского хоккея Юрия Школьного, Иннокентия Протасова, Игоря Грека, Олега Катина, Игоря Хандаева…

– Храни, как зеницу ока, такой подарок дорогого стоит, далеко не каждому достается, – посоветовал я нашему чемпиону.

– Спасибо, большое спасибо, не ожидал! – засмущался чемпион, – буду хранить дома на самом видном месте.

Время от времени я спрашивал Евтюхова:

– Как там наш редакционный сувенир?

– На месте! – бойко выпаливал он.

А спустя лет тридцать Николай признался:

– Не хотел тебя огорчать, Павел Григорьевич, знаю, будешь ру­гать последними словами, но клюшку я успел донести только до на­шего двора.

– Не понял. Ты же постоянно твердил, что она на месте…

– Твердил, а что оставалось делать. Из редакции я возвращался домой как раз в тот момент, когда во дворе мальчишки гоняли хоккей­ный шарик. Меня буквально распирала гордость, хотелось всем пока­зать, что такой клюшки нет ни у кого. Минут через десять ее не стало и у меня, разнесли в щепки. Слезы ручьем, а пацаны ехидно улыбаются: «Пиши новый репортаж. Если вручат клюшку, приходи…».

Тогда я одного боялся – лишь бы в редакции об этом не узнали. Так и хранил в тайне много лет.

Из всего последующего поколения спортивных репортеров Евтюхов без сомнения самый одаренный. Убежден, что он, выросший в театральной семье, мог с еще большим успехом реализовать свой талант, как театральный критик. У него на эту тему предостаточно сочных материалов. Но он предпочел спортивную журналистику и прошел, как говорится, огни и трубы, работая в разных газетах, в том числе «Молодежке» и «СМ-Номер один». Как многие способные люди, Евтюхов не обделен признаками рассеянности и необязатель­ности. Бывало, так подведет, что лучше бы на глаза не попадался. А он невинно улыбнется и вся злость на убыль. Порой его увольняли. Тот же Желтовский подписывал гневный приказ не единожды, но про­ходило время и Евтюхов возвращался. Где еще найдешь такого непо­вторимого…

В командировку, не выходя из редакции

– Алло, алло! Совхоз Бельчирский? – надрывал голосовые связки парень в темных очках, – Еланский? Надо же, я просил Бельчирский. Но все равно хорошо, вы мне тоже нужны, не бросайте, пожалуйста, трубку. С вами говорит корреспондент «Советской молодежи» Яшин. Да, Анатолий. Вы меня помните? Спасибо! А вы – Алла Петровна, главный агроном. Николаевна? Извините. Запамятовал, давненько у вас не был. Алло, алло! Ну, где же вы, милая Алла Николаевна? Черт подери, обрыв связи, заново нужно звонить. Легче до Лондона дозво­ниться, чем до наших совхозов.

– А ты возьми, да через Лондон свой совхоз и закажи, – весело посоветовал Илья Ушаков, – яростно накручивавший телефонный диск за соседним столом.

– Ты, шутник, лучше бы до своего героя дозвонился, – отозвался Анатолий, – я сам как-нибудь справлюсь.

– Не обижайся, старик, я вон два часа битых бьюсь, не соеди­няют.

– Но у тебя же очерк готов, что ты мучаешься?

– Сверить бы надо, год там не был. Мало ли что.

– Вот и мне сверить. Делать нечего, надо умолять нашу прекрас­ную телефонистку, чтобы быстрее соединила. Нам час остался до сда­чи материалов... Светочка, родненькая, прошу тебя, соедини ты меня с этим Бельчирским, иначе номер сорву.

– Номер он сорвет, – бурчит невидимая Светочка, – всем надо срочно. Вас сотни, а телефонная линия – одна, она перегружена. Да, постараюсь я, ждите!

– Наконец-то! – радуется Анатолий, когда слышит: «Бельчирский» на проводе».

– Алло! С вами говорит корреспондент «Советской молодежи» Яшин, – директора, пожалуйста, пригласите. Здравствуйте, Семен Кузьмич. Да, опять я. Мы к Дню сельского хозяйства очерк готовим о вашей Зинаиде Сибирской. Не вашей уже? Значит, вышла замуж и переехала в соседний совхоз. Вот дает! М-да… Но хуже-то она ра­ботать не стала, надеюсь, можно о ней рассказывать? Вот спасибо, Семен Кузьмич! Успокоили. Конечно, знаю, что ее к ордену предста­вили. И как же вы такую красавицу и ударницу труда отпустили? Зо­вите назад, пусть с собой мужа привозит. Детей – стахановцев родят, преемственность продолжат. И для нас, журналистов, хлеб насущ­ный. Ну, что вы, Семен Кузьмич, не подначиваю, на полном серьезе. Вы – гордость областная и я обязательно заскочу, когда буду в ваших краях. Всего доброго, до встречи!

Анатолий с облегчением вздохнул, вытер пот со лба и устало улыбнулся:

– Слава тебе, господи, хорошо, что дозвонился. Так и впросак легче пареной репы попасть. Кто ж мог предвидеть, что доблестная доярка выйдет замуж. Полгода назад она не заикалась даже. С дру­гой стороны, с какой стати она должна была об этом трубить на весь район?…

Он взглянул на сияющего Илью:

– А ты чего расплылся, как майская роза?

– Я тоже дозвонился. Правда, с Купченко не говорил, но главный специалист подтвердил: лучшего водителя, чем Купченко, нет.

– В другой совхоз случайно не переехал? А то получится, как у меня, а ты не в курсе.

– Не переехал, жив-здоров, знатный водитель, активный комсо­молец.

– Замечательно! Тогда пора сдавать материалы. Так что коман­дировочные мы честно отработали. Кто в магазин? Сегодня твоя оче­редь, Илья.

– Кто бы спорил.

– Не забудь закусь купить. А то в прошлый раз рукавом при­шлось занюхивать. Зайди в магазин напротив, холодец – пальчики оближешь, там же солененькие огурчики и капустка. Да что тебе со­ветовать, не первый раз замужем.

– Вот именно. Я бегом, одна нога здесь, другая – там.

Уникальные журналисты! С утра только их голоса в редакции и слышны, львиную часть информации они добывали по телефону. Яшин кричал в трубку до хрипоты. Его зычный голос ни с кем нельзя было спутать. Не высокого роста, темноволосый живчик. Когда он доставал коллег, те умоляюще просили:

– Толя, перепонки вот – вот лопнут, возьми тайм-аут хоть на время.

Он искренне недоумевал:

– А кто за меня будет звонить? Терпите, еще пару звонков и на обед.

Илья посмеивался:

– А вы к редактору обращайтесь, авось на молоко подкинет ссыл­кой на вредность.

Наступала благодать, когда они оба уезжали в командировку. Дня два-три редакция отдыхала. Но с некоторых пор их отлучки резко со­кратились. Кто уж из них стал инициатором идеи, не знаю, но при­думали они здорово. Оформляли командировку, получали, как по­ложено, суточные, квартирные, а материалы собирали, не выходя из редакции, по телефону. Сельскую глубинку они исколесили вдоль и поперек, ее лучших представителей знали, как таблицу умножения. Позвонят, какие-то детали и имена уточнят, а как писать, их учить не надо было, пером владели мастерски.

Каким образом отмечали командировки, секрет фирмы. Деньги-то копеечные, но на два-три пузыря и элементарную закусь хватало. Им больше и не требовалось. Илья особенно быстро хмелел и чув­ствовал себя гигантом, готовым повторить подвиг Геракла. На одной вечеринке в «Молодежке» Илья предложил фокус:

– Кладу ладонь на пол и подброшу любого, кто осмелится насту­пить. Кто первый?

Ребята с улыбкой переглянулись, зная, что это очередной блеф. Не знал этого, пожалуй, лишь Вячеслав Шугаев, известный прозаик и будущий главный редактор столичного журнала «Молодая гвардия». Его супруга Элла, жгучая брюнетка, с броской внешностью светской львицы, заведовала в редакции отделом культуры. Вячеслав небрежно скинул модный пиджак, расслабил галстук и, посмотрев по сторонам, озорно сказал:

– Коль смелых нет, я готов рискнуть.

– Ты хорошо подумал, Слава? – почти трезвым голосом спросил Илья, – больно будет.

– Хорошо – плохо, отступать поздно. Выше потолка, надеюсь, ты меня не подкинешь. Начинай, Илья, свой фокус, я готов.

Илья опустился на пол и подставил ладонь под подошву остроно­сых туфель. Через доли секунды страшно завопил:

– А – а – а! Раздавишь руку, отпусти!

Вячеслав, словно не слыша вопля, продолжал вдавливать руку со словами:

– Илья! Я жду, когда ты меня опрокинешь.

Вырвав посиневшую руку, Илья бросился к крану с холодной во­дой. Мы не знали – смеяться, сочувствовать. Смешно, но не очень, на Илью было жалко смотреть.

– Зачем ты его так, Слава? – укоризненно сказала Эльвира, – он же неоднозначный и мало, что соображает.

– Да, я не хотел причинять ему боль, – оправдывался Шугаев, – я вправду думал, что он обладает каким-то магическим секретом. Любопытно же.

Не высокого росточка, щупленький, как подросток, Ушаков вы­кидывал порой штучки на грани ребячьей шалости. Звонят редактору из милиции:

– Ушаков – корреспондент вашей газеты?

– Да, он работает у нас.

– Он задержан за хулиганство.

– Что натворил?

– Пнул колесо милицейского авто.

– Колесо цело?

– Да что ему будет. А вот ботинок порван.

– Так отпустите его, чтоб новые ботинки купил, а то ему завтра в командировку.

– Хорошо, отпустим, но под вашу ответственность.

Минут черед 20 Илья с понурым видом появился у Жаркого и клятвенно заверил:

– Я не хотел, Василий Филиппович! Так получилось.

– Не хотел, так получилось… Детский лепет. Зачем ты пнул ко­лесо машины?

– С досады, машина преграждала мне дорогу. Я не заметил за ру­лем водителя и пнул-то слегка. А мент такой шум поднял, будто я его самого пнул.

– Твое счастье, что не его, а то бы тебя в милиции так попина­ли, что мать родная не узнала бы. И вечно тебя заносит. Дождешься у меня…

И дождался. С очерком о Купченко конфуз вышел. Оказалось, герой – не он, а она, Саша Купченко, классный совхозный водитель. Окончание фамилии на «о» сыграло злую шутку. Илье, привыкшему доверяться испорченному телефону, в голову не могло прийти, что водитель – женского пола. Скандал до обкома ВЛКСМ докатился. Жаркого – на ковер. Вздули по первое число. Было за что. Все село над Александрой подтрунивало.

Жаркой, вернувшись с бюро обкома, вызвал Ушакова: – Пиши заявление по собственному желанию. Поумнеешь, при­ходи. Но не раньше, чем через год.

Ушаков ушел и не вернулся. Скоро переехал на Урал Толя Яшин.

Начальник бегал быстрее всех

В 1974 году в конце августа на самом отдаленном участке БАМа в таежном поселке Улькан завершилась первая спартакиада Байкало-Амурской магистрали.

По заданию «Комсомолки» я написал репортаж в газету об этом событии. Дело за малым – передать материал. И вот тут закавыка – телефонная связь с Центром оборвалась. Я к начальнику местного строительно-монтажного поезда Анатолию Фролову:

– Выручайте.

– Не расстраивайся, – успокоил начальник, – передадим.

– По космической связи, – пошутил я.

– Да хоть и по космической, – улыбнулся Фролов, – в какой век живем.

Не знаю уж, какую связь подключил Фролов, но репортаж до­шел до читателя «Комсомолки» под непритязательным заголовком «Спартакиада в таежном поселке».

37-летний Фролов сам стал героем стартов, быстрее всех пробе­жав спринтерскую дистанцию 100 метров. Силен был мужик. Взва­лил на себя строительство поселкового стадиона, стрелкового тира, бассейна и вышел с честью из трудной ситуации. Надо понять, что еще с жильем было туго, других социальных проблем выше крыши. Ему хватило смелости преодолеть барьеры. Спортивная закалка по­могла, в юности он слыл отличным атлетом, побеждал на областных состязаниях.

Но главное – прекрасный праздник в таежной глубинке. На старт первой спартакиады БАМа вышли сотни посланцев Украины, Белоруссии, Грузии, Азербайджана, Латвии, бок о бок строивших ма­гистраль. Они торжественным маршем прошли по улицам поселка, подняли флаг соревнований и закрутилась карусель напряженных баталий. Внимание привлек светловолосый метатель диска Янис Приедеслайка, водитель мостоотряда. Он играючи раскрутил снаряди запустил его на победную отметку – 56 метров 70 сантиметров. Ши­роко улыбнулся, откланялся и побежал на волейбольную площадку помогать добывать своей команде из поселка Якурим новую победу.

Спор многоборцев ГТО дал ответ на вопрос, кто же самый силь­ный, ловкий, быстрый. Им оказался лесоруб из Магистрального Ни­колай Барышников. В таком ритме проходили все старты. С нетерпе­нием ждали подведения итогов борьбы. Победителем первой спарта­киады стала команда хозяев из пос. Улькан. Могла ли она проиграть при таком начальнике, как Фролов…

Много воды утекло с тех пор. Фролов вырос в крупного руково­дителя российского калибра, да и другие его друзья по стройке века не затерялись в таежной глубинке. Для всех та спартакиада – воспо­минание о славном прошлом.

«Гвоздь» – на юбилей

В год 50-летия «Молодежки» мы ломали голову, чем бы удивить читателей. Жаркой торопил: «Рожайте быстрее, время поджимает».

Сижу, думаю, подходит редактор.

– А что, если твои спортсмены выйдут с инициативой: «К юби­лею любимой газеты – 50 мировых рекордов! – предложил он.

– Ну, да. Это, примерно, так же: «к юбилею газеты – 50 тонн зо­лота сверх плана от Бодайбо». Фантастика!

– Сравнил! А если 50 медалей – к юбилею? Не фантастика же.

– Не в этом дело, Василий Филиппович. Нам не разовая акция нужна, а масштабная, целенаправленная, чтобы надолго закрепилась и служила на пользу газете и спорту.

– Если ты такой умный, почему тянешь? Через час жду с готовой идеей.

Идея крутилась в воздухе, а созрела мгновенно перед редактор­ским кабинетом и с порога я выпалил: «Спортивный выпуск – каж­дую неделю, во вторник».

Жаркой задумчиво молчал, переваривая информацию. Я нетер­пеливо ждал его реакцию.

– По-моему, неплохо, – наконец, проговорил он, – да что там неплохо – здорово! На моей памяти ни у нас, ни в «Восточке» подоб­ных спортивных выпусков не было. Так?

– Мы будем первыми.

– Потянете? Ведь не шутка каждую неделю по странице и чтобы обязательно был «гвоздь». Иначе не воспримут.

– Потянем. А «гвозди» – на каждом шагу, проблем в спорте – выше крыши.

– Но в премьерном выпуске «гвоздь» должен быть особенно кол­ким. Удивлять читателей – так удивлять.

Утром, в день премьеры, просмотр свежей газеты. Я специально обошел десятки газетных киосков, чтобы своими глазами видеть ре­акцию людей. Тогда большинство читателей просмотр свежей газеты начинали с четвертой полосы. Приятно было видеть, как, взяв «Молодежку», люди заостряли внимание на спортивном выпуске. Бро­сался в глаза материал с интригующим заголовком: «Почему мелеет «Байкал?». Читали взахлеб. Во всяком случае, мне так казалось. Мы подняли больной вопрос отношения руководителей к массовой физ­культуре и спорту. Почему некогда процветающий спортклуб «Бай­кал», представляющий интересы промышленного гиганта – завода им. Куйбышева – сдает позиции? Сейчас таких проблемных и крити­ческих материалов днем с огнем не найдешь в отечественной прессе.

Председатель областного спорткомитета Герольд Константинов тут же позвонил в редакцию: «Вы попали в «десятку» – такие выпуски нужны нашему спорту, они, как глоток свежего воздуха. Готовы к со­вместному сотрудничеству – дверь открыта в любое время».

Спортивные выпуски стали еженедельными и очень популярны­ми. Возьму на себя смелость утверждать, что ими мы открыли новую эру в иркутской спортивной журналистике. Сделали ее профессио­нальной.

Как подарок, в 1973 году меня, единственного из иркутской прессы, командировали в Москву на Всемирную универсиаду. По масштабу – та же Олимпиада, но со студенческим уклоном. Была ак­кредитована лучшая мировая спортивная пресса, повариться в пекле которой – счастливая возможность. Я впервые увидел раскрепощен­ных иностранных репортеров, задававших каверзные и провокаци­онные вопросы на пресс-конференциях, а в ночных барах не стес­няющих отплясывать прямо на столе. Оторопь взяла, когда впервые увидел это необычное зрелище. Мой коллега из Казани, позвавший меня в ночной клуб и имевший богатый опыт освещения крупней­ших международных соревнований за рубежом, с грустной иронией заметил: «Мы, россияне, живем в оторванном мире. То, что мы видим сейчас, для нас – это в диковинку, там – в порядке вещей и освеща­ют они подобные форумы совсем не так, как мы. Они заглядывают в такие щели, куда нам не позволено. Но пишут интересно, на потребу читателей. А мы?»

Универсиада – предвестник Олимпиады-80, генеральная репети­ция. Ту сессию наша страна сдала на отлично, показав всей планете колоссальные организационные возможности. Оценка прессы на­верняка тоже имела не последнее значение.

«Мы два раза не приглашаем»

Я снимаю шляпу (хотя и не ношу ее) перед старшими коллегами Борисом Новгородовым, Володей Ходий и его тезкой Ивашковским, с талантом которых редко кто мог сравниться в «Восточно-Сибирской правде», Журналисты широчайшего диапазона, публицисты, репор­теры божией милостью. Но спорт они освещали мимолетом, так было принято. Парадокс, но в отделе информации и спорта тема спорта не была приоритетной. Конкуренция началась, когда в «Молодежке» появились спортивные выпуски. Редактор сугубо партийной газеты Елена Ивановна Яковлева не могла позволить, чтобы лучшие и наи­более интересные материалы публиковались не на страницах «Восточки».

Мне позвонил зам. редактора Юрий Никонов: «Приглашаем тебя в газету. Забегай, обсудим».

Нужно было соглашаться. Не только потому, что возраст уже не совсем молодежный, работали товарищи и старше меня, а где-то в душе зрело желание поменять обстановку и выйти на новый уро­вень.

– Если согласен, пиши заявление, – одобрительно кивнул Нико­нов, – оформим переводом. Когда приходишь?

– Через месяц. Схожу в отпуск, отдохну и со свежими силами приступлю.

– Добро! Иди в отпуск, набирайся энергии и выходи. До встре­чи!

Каюсь, но о своем решении я не сообщил Жаркому. Подумал, что поставлю перед фактом после отпуска, чтобы не вносить лиш­нюю нервозность. Вернулся отдохнувшим, загоревшим, в отличном расположении духа. Захожу к Жаркому. Он приветливо встретил и с улыбкой огорошил меня:

– Разведка доложила, что ты написал заявление об уходе в «Восточку». Давай не будем торопить события и спокойно обсудим ситуа­цию.

О многом переговорили. Жаркой спросил:

– Тебе плохо в «Молодежке? У тебя какие-то проблемы?

– Речь не об этом. Когда-то нужно уходить, не до пенсии же с юными корреспондентами работать…

– Ланкиной, Ротенфельду, Харитонову, Калаянову до пенсии ближе, но они об этом не говорят. Учти, атмосфера у нас и в «Восточке» – небо и земля. Вот ты с редактором запросто сидишь, а там к Елене Ивановне будешь заходить, когда она тебя пригласит, пред­варительно постучавшись в дверь «можно?» Не спеши, успеешь еще наработаться в партийной газете. Тем более, что ты беспартийный.

На следующий день я вышел на работу в … «Молодежку». Звонит Никонов:

– Ты где пропал? Мы тебя ждем.

– Я передумал, Юрий Игнатьевич…

– Ну и зря, такой случай может и не представиться, я хорошо знаю характер Яковлевой.

Встречает меня Елена Ивановна и говорит:

– Молодой человек! Мы дважды в газету не приглашаем. Пока я редактор, вы у нас работать не будете.

В 1978 году она единственный раз в своей многолетней практике изменила своему принципу.

«ВОСТОЧКА»

На ТВ не задержался

Из «Молодежки» я все же ушел. В 1977 году главный редактор информационной программы областного телевидения Прасковья Комлик неожиданно предложила перейти на ТВ ее замом. Я засомне­вался. Одно дело комментировать спорт, пришел, пять–десять минут отработал и свободен, другое – каждый божий день готовить инфор­мационный блок «Приангарье» с непредсказуемыми сюжетами и еще несколько различных передач. Зачем мне эта головная боль?

У Прасковьи Федоровны был дар убеждать.

– Никаких проблем – все отработано до автоматизма, – успо­коила она, – в конце концов я несу такую же ответственность за «Прангарье» и ни один вопрос не повиснет в воздухе. Плюс – не­ограниченные возможности для творчества, тем множество – вы­бирай на вкус, все в наших руках. Да и зарплата повыше, что тоже существенно.

Короче, уговорила. И я не пожалел. Работа интересная, хотя и суматошная, что вообще-то в моем духе. Но некоторые нюансы взаи­моотношений меня не просто коробили, а выводили из себя. Как-то совсем молоденькая помощница режиссера, работавшая на ТВ без году неделя, закричала на пожилого оператора:

– Я на тебя докладную напишу!

Оператор с громадным профессиональным опытом работы на республиканском Белорусском телевидении, волею семейных обстоя­тельств оказавшийся в Иркутске, опешил. Он растерянно смотрел на девчушку, которая ему во внучки годилась, и не знал, как себя вести.

Я рассвирепел:

– Вон из кабинета! Чтобы духа твоего здесь больше не было! Пять ошибок в трех словах делает, а уже туда же – докладные строчить…

Докладные, шепотки начальству, интрижки были в порядке ве­щей. Как в гитлеровской армии, где службы доносили друг на друга. Об этом инциденте тут же доложили наверх. Не знаю реакции Вик­тора Комарова, тогдашнего председателя теле- радио комитета, с ко­торым у меня были нормальные отношения, сохранившиеся до сих пор, но дальше кабинета дело не пошло. Когда Комлик перевели в обком партии, я написал заявление об уходе, не имея, как говорится, запасного аэродрома. Наверное, в «Молодежку» меня бы приняли, но я об этом не думал. Тогда меня телевизионное начальство уговорило остаться. И вдруг звонок Юры Багаева из «Восточки»:

– Это профессор телевидения Павел Григорьевич Кушкин? – спросил он излюбленным шутливым тоном.

– Чем заслужил, Юрий Михайлович, такого внимания от короля репортажа? – ответил я в таком же духе.

– Да, вот есть ответственное поручение от Елены Ивановны пе­реговорить на предмет перехода в нашу газету.

– Я не ослышался? Год назад Яковлева мне категорически заяви­ла, что пока она редактор, меня в «Восточке» не будет.

– Все течет, все изменяется. Грядет московская Олимпиада, га­зете нужен профессиональный спортивный обозреватель. К тому же Володя Смирнов переходит в АПН, освободилось место в отделе информации и спорта. Предложили твою кандидатуру и Елена Ива­новна дала добро. Для нее интересы газеты выше личных амбиций. Чтобы знал, на будущее.

– Что от меня требуется?

– Увольняйся и милости просим.

Картина Репина «Не ждали»

Мой приход в «Восточку» совпал с проводами Володи Смирнова. Отличный журналист, хороший товарищ, его уважали в газете и по­желать успеха на новом поприще собрался в кабинете информации почти весь мужской состав редакции вместе с заместителями Валери­ем Никольским и Юрием Никоновым. Заодно отметили и мой при­ход. Расходились в отличном настроении. Я сказал Багаеву:

– Надо бы убрать пустые бутылки и грязную посуду.

Юра отмахнулся:

– Не беспокойся, уборщица это сделает лучше нас.

– А у меня идея! – осенило Смирнова, – и с высоты своего почти 2-метрового роста он вставил пустую бутылку в проем больших часов, висевших на стене.

– На память о вечере, – заключил он.

На следующее утро, придя на новое место службы, я застал у за­пертой двери нашего кабинета озадаченного Багаева.

– Ерунда какая-то, – недоумевал он, – ключа от кабинета на вах­те нет, а я хорошо помню, что оставлял его.

– Не можете попасть в кабинет? – неожиданно сзади раздался голос Елены Ивановны, – ключ не можете найти? Не ищите, он у меня.

С этими словами она вынула из кармана ключ и открыла дверь.

– Вы как-то, Юрий Михайлович, жаловались, что в кабинете плохо убирают. Давайте посмотрим, в каком виде вы его сами остав­ляете. О! Как я понимаю, вчера здесь весело погуляли и даже не удо­сужились убрать за собой. Не хо-ро-шо-о!

Багаев растерянно моргал глазами, безмолвно слушая упреки ре­дактора. Да и что возражать. Уборщица отплатила ему той же монетой на его претензии. Она не стала убирать кабинет, закрыла и передала ключ Яковлевой:

– Полюбуйтесь, Елена Ивановна!

Та, естественно, выдала Юре по первое число. Все бы, наверное, обошлось устной проповедью, если бы на глаза не попала пустая бу­тылка в проеме часов. У Яковлевой шок. Подняв руку, она с застыв­шим лицом показывала на бутылку, не в состоянии произнести ни слова. Придя в себя, коротко бросила:

– Уберите это безобразие. Через час жду в своем кабинете.

Экстренно созвав членов редколлегии и, обрисовав картину, Еле­на Ивановна жестко сказала:

– Я возмущена. Прошу дать принципиальную оценку.

Вот ситуация. Почти все присутствующие отметились вчера в кабинете информации и в какой-то степени тоже несли моральную ответственность за случившееся. Происходящее для всех – полная неожиданность, как по картине Репина: «Не ждали». Никольский на правах первого зама, первым и высказался:

– Мы все люди и понимаем добрые побуждения Багаева прово­дить коллегу, пожелать ему удачного пути. Но в рамках разумного. А здесь явно переборщили. Как одному из перспективных молодых наших сотрудников, я бы посоветовал Юрию Михайловичу извлечь серьезный урок из того, что произошло. На первый раз, думаю, до­статочно выговора без занесения в личное дело.

– Разделяю точку зрения Валерия Павловича, – сказал Юрий Никонов, – нам всем нужно четко представлять, в какой газете мы работаем, какая ответственность на нас. Нельзя так, Юрий Михайло­вич. Я – за выговор.

Выслушав упреки, а их дружно высказали все, Багаев, как школь­ник, дал слово впредь подобного не повторять. На том и разошлись. Так началась моя 20-летняя эпопея в «Восточке».

Редактор Яковлева и другие

О Яковлевой я был наслышан всякое: строгая, жесткая (она во время Великой Отечественной воевала в партизанском отряде), свое­вольная, бездушная. Мол, что взять с пожилого редактора старой формации. А с нее брать ничего не надо было, она сама старалась от­дать все, что у нее есть. Сухой характер – лишь внешнее проявление. Елена Ивановна была для молодых сотрудников – мамой, нянькой и строгой начальницей. Снимала стружку, если того заслуживали, а как иначе – не детский же сад. Это как-то инструктор обкома перепутал детский сад с редакцией и получил свое. Он пожаловался Яковлевой на Багаева, что тот с ним грубо разговаривал.

– Вы, что – в детский сад звоните? – жестко оборвала его Яков­лева, – у меня нет времени на мелочные разбирательства, а вам, види­мо, заняться нечем. Если это так, то я попрошу вашего руководителя, чтобы он загрузил вас работой. Еще раз оторвете от дела, пеняйте на себя.

Инструктор дара речи лишился, казня себя за этот звонок. Елена Ивановна, положив трубку, тут же пригласила Багаева.

– Юрий Михайлович, вы не могли бы быть повежливее с пред­ставителями власти?

– Я был предельно вежлив, Елена Ивановна. Попросил у него второй экземпляр доклада для материала, а он меня послал подальше. Я в деликатной форме отправил его туда же.

– Все ясно. Идите работать, Юрий Михайлович, и не забывайте, о чем я попросила.

Как редактор, она вникала в каждую деталь, ее нельзя было про­вести на мякине. В кабинет к ней без дела не заходили, она не терпе­ла бездействие. С инициативой и идеей – пожалуйста, выслушает и выскажет свое мнение. Яковлева держала себя независимо с власть придержащими, не позволяла вмешиваться в дела редакции никому. Даже всемогущий первый секретарь обкома партии Николай Банни­ков острые вопросы предпочитал разрешать дипломатично, не говоря уже о секретаре по идеологии Е. Антипине, который был бы рад на­ступить на хвост, да не знал, чем для него это обернется. Яковлева вела политику газеты умно и смело, не давая в обиду ни подчинен­ных, ни себя.

В репортаже о торжественном праздновании Великой Октябрь­ской революции на площади Кирова газета допустила ляп, напи­сав, что участников парада приветствовал первый секретарь обкома КПСС. Банников не мог этого физически, поскольку в это время ле­жал в Кремлевской больнице в Москве. Дело в том, что репортажи готовились заранее. На нашем языке, они назывались «болванками», куда заносилась вся собранная информация, а уточнения вносились в последний момент. По всей вероятности, в спешке забыли вычеркнуть присутствие Банникова, что совершенно не похоже на Яковлеву, ко­торая скрупулезно и тщательно вычитывала официальные материалы. Благожелатели потирали руки, вот он, шанс, когда можно независи­мого и гордого редактора поставить на место. Как же – политический прокол, такое не прощалось. Елена Ивановна, не долго думая, на са­молет и прямиком в столицу, в Кремлевскую больницу. Банников, ни­чего не знавший о ляпе, при появлении Яковлевой расцвел:

– Не ожидал, Елена Ивановна, увидеть вас в праздники! Спаси­бо огромное, что выкроили время навестить меня! Теперь никакого лекарства – вылечили! Ну, рассказывайте, как там у нас, как демон­страция прошла?...

– Все замечательно, Николай Васильевич! С нетерпением ждем вашего возвращения. Народу трудно представить, что торжества про­ходят без вашего участия. Поэтому мы в репортаже позволили себе написать, что якобы вы присутствовали на трибуне. Людям это важ­но. Вы уж нас сильно не ругайте за эту вольность.

– Какие пустяки! За что ругать? Вам спасибо!

Доброжелателям ничего другого не оставалось, как проглотить пилюлю. Елена Ивановна им была не по зубам. При ней я всего года два работал в «Восточке», но она оставила сильное впечатление. Смею утверждать, что Яковлева была лучшим редактором, с кем мне дове­лось работать. Она была милосерднее и умнее многих других, пытав­шихся напустить на себя оболочку толкового руководителя.

Валерий Павлович Никольский, сменивший ее, был нашим стар­шим товарищем, с ним работалось легко, он не вмешивался по пустя­кам в повседневные дела, к нему можно было прийти с любым во­просом в любое время. Профессионал до мозга костей, Никольский умело руководил газетой, но по силе характера уступал Яковлевой, чем пользовались партийные функционеры типа Петра Московских, заведовавшего в обкоме КПСС идеологическим отделом. Вот кого следовало держать на расстоянии, но не всем это дано, потому что у того же Московских хватка бульдожья была. Вцепится – доктора бессильны. Этакий серый кардинал. Но это особая тема… Когда из обкома Никольскому звонил какой-нибудь рассерженный на газету партийный деятель, Валерий Павлович с ним не спорил.

– Разберемся, – обещал он, – не волнуйтесь, разберемся и на­кажем.

Ни с кем, как правило, он не разбирался и никого не наказывал. Попросту пропускал через себя информацию и тут же о ней забывал. В 1986 году, когда в Иркутске проводился международный турнир по хоккею с мячом, детище первого секретаря ОК КПСС Василия Ситникова, большого любителя бенди, Никольский был назначен руко­водителем пресс-центра, а я его замом. Валерий Павлович ни на одно совещание в обком не ходил, меня отправлял.

– Зачем мне присутствовать с умным видом, если ты лучше вла­деешь ситуацией, – говорил он мне, – вернешься, расскажешь.

– Валерий Павлович опять занят? – спрашивал меня с улыбкой Станислав Цуриков, секретарь по геологии, – понятно…

Мужик он свойский был, без партийных заносов, сказывалась заводская закваска авиастроителей, откуда пришел. Отсутствие Ни­кольского его не трогало, а вот Ситников сразу сделал вывод и заме­нил Валерия Павловича Виктором Комаровым. Тот был воспитан в духе строгой партийной дисциплины и к возложенным обязанностям относился серьезно.

С Багаевым в отделе мы работали недолго, но мне запомнилось. Юра, безусловно, подавал большие надежды. Талантливый, быстро схватывающий суть, с бойким пером, потенциальный корреспондент центральной прессы. Но он не ставил такой цели. Думаю, он вообще не связывал свое будущее с журналистикой. Занимал престижный пост главного редактора книжного издательства, избирался депута­том областного Совета, крутился в серьезном бизнесе и нигде не за­держался – ни политик, ни коммерсант. В итоге вернулся в журнали­стику, но его время, похоже, ушло.

Возглавил отдел вернувшийся из Москвы после окончания выс­ших партийных курсов Юрий Шумайлов. Личность не ординарная, с хорошими репортерскими задатками, но с большими завихрениями. Высосать из пальца или вообще выдумать несуществующее в природе – его хлебом не корми. Что-то сходило с рук, на что-то Елена Иванов­на закрывала глаза. Чаще всего страдал отдел, сотрудников которого из-за ошибок Шумайлова лишали квартальной премии. По большо­му счету, скандал разразился лишь однажды из-за материала «Солдат еще живой» – о знаменитом оружейном конструкторе, умершем не­давно, но Юра этого не знал или не хотел знать. Проверять факты не в его стиле. Бдительные ветераны, для которых каждое слово о войне – святая память, подняли шум.

«Неужели конструктор умер?» – искреннее не понимал Шумайлов, – да я с ним не так давно общался.

«Не так давно» равнялось двум годам. За это время здоровые ухо­дили, а что уж говорить о израненных войной... Даже друживший с Шумайловым ветеран ВОВ Петр Максимович Шубенко, которого мы любя звали Максимыч, человек щедрой души, геолог по жизни и журналист по призванию, освещавший в «Восточке» военную тему, пенял ему: «Юра, не бери грех на душу». А с Юры, как с гуся вода. Бесшабашный, компанейский, он не страдал. Его таким и восприни­мали, не держали обид, легко прощали долги. Его судьба трагическая, он бесследно исчез, словно растворился. Ни близкие, ни друзья не знали, где искать. Знают ли?

Газета – чемпион СССР

«Олимпийскую страницу», которую пригласили вести меня, придумал дальновидный Багаев. Но Юра к спорту был столь же равнодушен, как великий Твардовский к футболу. Мне пришлось начинать с нуля. И это даже лучше. Никто не мешал, не лез с предложениями. «Страницу» не только заметили, ее выделил оргкомитет Олимпиады-80, объявивший конкурс на лучшее освещение олим­пийской темы. Конкурс проходил в три этапа: на первом «Восточно­Сибирская правда» – третья, на втором – вторая, на заключительном, третьем, – первая. Поделили первенство с рижской газетой «Совет­ская молодежь». Успех серьезный. Нужно знать, какое политическое значение придавали в Прибалтике спорту. Нам не снилось. И тем не менее – мы, а не питерцы или волгоградцы с ростовчанами победили в престижнейшем конкурсе. О победе я узнал 31 декабря (какое со­впадение!) 1979 года из «Советского спорта». Иду на обед, навстречу редактор Никольский. Я небрежно протягиваю ему газету: «Прочи­тайте, Валерий Павлович».

А сразу после обеда заседание редколлегии, где подводились ито­ги работы за год. Наш отдел за бесконечные ошибки Шумайлова в очередной раз ни на что не претендовал, хотя работали мы, если не лучше других, то и не хуже. Никольский зачитал заметку в «Спорте» членам редколлегии и говорит: «Парадокс получается, наша газета – победительница всесоюзного конкурса, а мы своих сотрудников ли­шаем премии. Несправедливо. Считаю так: пусть за ошибки распла­чивается тот, кто их допустил, а тех, кто хорошо работал, поощрить. Кто – за? Единогласно».

Москва, Лужники, олимпиада

Мне повезло быть аккредитованным на Олимпиаде-80 среди 12 представителей региональной прессы России. Фактически такой же жесткий отбор, как у спортсменов. Мечта любого журналиста. Но работать пришлось на износ. Возвращался с арен чуть ли не в пол­ночь, часа два – три корпел над текстом. Едва засыпал, как в пять утра (десять по иркутскому времени) резкий звонок из Иркутска стено­графистки Любы Тутуковой подкидывал с кровати и, будь добр, пере­давай репортаж о минувшем дне. Снова короткий, как выстрел, сон и в 9-10 утра – на олимпийские объекты, где выступали посланцы иркутской земли.

О нормальном питании думать некогда было. Истощал бы, благо выручил Юрий Волков, создатель всемирно известной школы пры­гунов с шестом, сын которого Костя считался одним из фаворитов олимпийского турнира. Встретились с Волковым – старшим в Олим­пийской деревне накануне соревнований шестовиков и он мне нео­жиданно говорит:

– Хочешь знать мой прогноз? Доставай блокнот, записывай: первое – второе место разыграют поляк Владислав Козакевич и наш Костя. Кто выиграет, не знаю – шансы равны.

– Смело! А как же французы с их фейерверком мировых дости­жений Виньерон и Увьон?

– Домашние прыгуны, у них кишка тонка. Победят ребята с сильным характером.

– Костя знает о прогнозе?

– Ты что, заболел? А, может, проголодался, что-то твой вид мне не нравится? Дело поправимое. Вот тебе талон в олимпийскую сто­ловую. Подкрепись досыта, заодно познакомишься с кухней. Инте­ресно же написать в репортаже, чем кормят лучших атлетов планеты. Кстати, у тебя пакет есть? Жаль, что нет, запас карман не тянет, на­полнил бы пакет олимпийской пищей.

– Разрешают?

– Никаких проблем. Берешь, что душе угодно, в любом количе­стве.

– Неудобно как-то.

– За все заплачено, шведский стол, никто не обращает внима­ния, что ты кушаешь и что берешь с собой. Вспомнил, у меня есть пакет. Держи! И не комплексуй – наполняй полным. Приятного ап­петита!

Прогноз его сбылся почти с точностью – победил с новым миро­вым рекордом Козакевич, а Костя в драматической борьбе завоевал серебряную медаль. Первую олимпийскую медаль из советских ше­стовиков. Успех грандиозный!

Аккредитованные журналисты имели право доступа на все олим­пийские объекты и пресс-конференции. Но не в олимпийскую столо­вую, Талоны выдавались исключительно участникам и их тренерам. В дверях отдал талон и попал в огромный просторный зал самообслужи­вания. Глаза разбежались от обилия деликатесов – мясных, рыбных, овощных, фруктовых… Коммунизм в отдельно взятой столовой. Атле­ты без сутолоки накладывают необходимую пищу, не спеша усажива­ются за стол и столь же степенно приступают к трапезе. Насытившись фруктами, я перешел на рыбу… На горячие блюда места в желудке не нашлось. Набил под завязку деликатесами и почувствовал, что ручка пакета предательски прогнулась. Подумал: «вот будет фокус, если па­кет не выдержит тяжести…». Обошлось. Довез до гостиницы «Россия», где жила журналистская братия со всего мира. Холодильник забил до самого верха. Ума не приложу, откуда узнали о моем олимпийском за­пасе журналисты, но вечером нагрянули гости – краснодарские кол­леги из соседнего номера. Выставили на стол литровую флягу.

– Такого вина, как наше Кубанское, днем с огнем не найдешь. Наливай, сколько душа примет.

Деваться некуда, делаю ответный ход, как гроссмейстеры, вы­кладываю на стол олимпийские деликатесы.

– У-у-у! – сладостно завопили южане, – под такую снедь выпить не грешно.

От принятой рюмки слезы навернулись. Чистейший первачок! Чиркнул спичку – горит синим пламенем. Мужики гогочут:

– Ну, как напиток?

– Фу, какая г…, простите, прелесть!

– Балычком треба закусывать такую прелесть, – смеются красно­дарцы, наполняя рюмки.

Олимпийскую пищу отведал весь этаж, заглядывали в холодиль­ник, как в спец. буфет:

– Ну, где наш балычок?

Перед отъездом южане забежали выпить на посошок, выстави­ли остатки фирменного напитка и по-хозяйски в холодильник, а там лишь банка кильки магазинного запаса. Ничего – пошла за милую душу. Закуска-то родненькая, нашенская. Да и от деликатесов в са­мую пора отвыкать…

К концу Олимпиады силы на исходе – физические и нервные. Сегодня финал женского эстафетного бега 4х400, а мы не знаем, выйдет на дорожку наша Татьяна Гойшик или в запасе останется. В предварительных забегах она здорово себя проявила, но в них не уча­ствовали две ведущие бегуньи Ирина Назарова и Нина Зюськова. Из шести претенденток две – лишние. Кто?

Позвонил из подмосковного Подольска наставник Татьяны Вик­тор Седых и предложил, независимо от того, выйдет на старт Татьяна или нет, встретиться в Лужниках сразу же после забегов.

– Ты бы позвонил Константинову, может, он тоже найдет воз­можность подойти с нашими тренерами, – попросил Седых, – инте­ресно же обменяться мнением. Да и столько накопилось отрицатель­ной энергии, пора бы и развеяться.

У Седых вся Олимпиада на нервах. В предварительном забеге на 200 метров в самом начале, как подстреленный, упал на кромку до­рожки его любимый ученик Александр Стасевич. Белее потерянного человека в Лужниках, чем Седых, в тот момент не было. Виктор Ин­нокентьевич неотрывно смотрел в ту точку, где над Сашей колдовали медики и не хотел верить в случившееся.

Выход Стасевича в следующий круг не вызывал сомнений, он находился в отличной форме, пробежав в преддверии олимпийских стартов на соревнованиях памяти братьев Знаменских с рекордом Мемориала – 20, 65 сек. И что самое выдающееся, у него в активе по­беда над самим Борзовым, – 2-кратным Олимпийским чемпионом. Именно этот проигрыш оставил за бортом олимпийской команды непревзойденного чемпиона и возвысил иркутского спринтера. У Александра шансы побиться за медаль были очень высоки. И вдруг непредвиденный срыв. У Стасевича, не выдержав напряжения, по­рвалась мышца ноги. Для него Олимпиада завершилась, фактически не начавшись. У Седых круги под глазами, он провел не одну бессон­ную ночь. И теперь вот вся надежда на Татьяну. Впереди день, полный томительных ожиданий. Потому он и позвонил, ему хотелось встре­титься и выплеснуть наружу накопившееся напряжение. На мой зво­нок председателю нашего облспорткомитета Герольд Александрович среагировал неоднозначно:

– Я вряд ли смогу, – сказал он, – у меня ночью самолет.

До самого финального забега состав советского квартета дер­жался в тайне. Девушки боялись взглянуть друг на друга. И вот окончательный вердикт тренеров: Пророченко, Гойшик, Зюськова, Назарова.

– Все, девочки, пора на выход! – скомандовал главный тренер, тем самым разряжая обстановку, – вы свою задачу знаете: быть вто­рыми. Мы все люди и понимаем – квартет ГДР вне конкуренции. Но если победите, честь вам и хвала. Родина вас не забудет!

Татьяна бежала свой второй этап быстрее ветра. Диктор по радио произнес: «Самое стремительное начало. Сможет ли Гойшик удер­жать темп?

«Смогу, смогу!» – шепчет запекшими губами Татьяна.

Она смогла. А на последнем, четвертом, этапе буквально пре­взошла себя Ирина Назарова. В драматическом единоборстве она обошла уже ставшую Олимпийской чемпионкой в беге на 400 потря­сающую Кох. Советские девушки победили с новым рекордом СССР. Свершилось что-то великое, во что никто не верил. Спустя время по­сле награждения Седых в избытке чувств поцеловал медаль.

– А медаль-то, Татьяна, соленая, – искренне произнес он.

Почему медаль соленая, я долго не мог найти объяснения в своем репортаже в газету. Стенографистка терпеливо ждала минут 30, пока до меня не дошло очевидное: медаль – итог колоссального труда, бочки соленого пота на тренировках. Это характерный вкус всех на­град, завоеванных в тяжелейшей конкуренции. Потом в содружестве с Татьяной мы создали книжку «Соленая медаль».

Но тогда, после оглушительной победы нашего квартета, я спе­шил на встречу с Седых к выходу Лужниковского стадиона. Когда подбежал, к Виктору Иннокентьевичу было не подступиться. Целая команда иркутян вместе с Герольдом Александровичем дружно по­здравляли счастливого тренера. Когда подошла моя очередь, Седых не без иронии спросил:

– Откуда они все узнали о нашей с тобой встрече?

В самом деле – откуда? Никто не спешил на самолет, никуда не опаздывал, дружно зашли в ближайшее кафе и часа три поздрав­ляли с успехом. Это был выдающийся успех иркутского спорта. За него партийные и спортивные функционеры получили правитель­ственные ордена, в том числе заведующий идеологическим отде­лом обкома КПСС Петр Московских. Всем отличившимся специ­алистам присвоили звание «Заслуженный тренер СССР», а Седых попросили: «Ждите». Ждал 11 лет. По чьей воле, сказать сложно. Пригласили в Госкомспорт в Москву на прием в честь советских олимпийских чемпионов. Виктору Иннокентьевичу вручили цветы и часы «Полет» с гравировкой «Лучшему тренеру страны». Каково же было удивление высшего спортивного начальства, узнавшего, что лучший тренер даже не Заслуженный. Несправедливость тут же исправили.

Виктор Иннокентьевич по этому поводу не без горечи говорил:

– Я воспринимал все это, как неизбежные атрибуты жизни, ста­рался быть выше человеческих пороков. Может, это мне и помогало сохранять оптимизм и веру.

Может быть… Ему многое воздали: кроме титула Заслуженный тренер присвоили звание «Почетный гражданин Иркутской обла­сти», он кавалер ордена «Почета». В его домашнем музее в Бурдаковке, куда тренер переселился с супругой Нелли Васильевной много лет назад, на самом видном месте надпись: «Ничто не возвышает так лич­ность, как активная жизненная позиция». Он не изменил себе, пере­шагнув за 80-летний рубеж.

Кстати, в моей коллекции тоже есть правительственная медаль – за московскую Олимпиаду.

С турнира – под венец

Наш отдел был горазд на выдумки. Какие только темы мы не вели, выходили полосы «Сибирь – мое отечество», «1000 строк ново­стей», «Турист», «Спорт», военная страница. Вкалывали, как пчелки, тремя перьями закрывали четвертую часть газеты. И никому в голову не приходило стонать, роптать. За ту же зарплату, как и у всех. У меня, между тем, складывался хороший альянс с «Советским спортом» и все шло к тому, что примут собкором. Пригласили в Москву на со­беседование. Сижу в приемной, жду вызова. Выходит зам. редактора Володя Кучмий и спрашивает:

– Какой у тебя партийный стаж? Мы все документы до послед­ней бумажки просмотрели и не нашли.

– Так, я вообще беспартийный.

– Как, беспартийный?

– Да, так. Как-то все недосуг было вступить.

– Ну, ты и артист. Мы же не имеем права беспартийного брать соб­ственным корреспондентом, тебя ваш обком должен рекомендовать. Возвращайся в Иркутск, срочно вступай в ряды КПСС. Другого не дано.

Уехал. Пока вступал, а куда денешься, если меня даже зав. от­делом «Восточки» не могли утвердить, приехал другой собкор. Витя Радзиевский. Молодой, перспективный, талантливый.

– Не переживай, – успокоил Никольский, – подумаешь «Совет­ский спорт», мы тебя зав. отделом назначим.

Назначили, когда приняли в партию. Повезло работать с инте­ресными ребятами. Володя Колногоров приехал из Тувы. Спокойный, рассудительный, толковый. С ним горя не знал – писал много, хоро­шо и на любые темы. Был рад за него, когда его направили в Хабаровск собственным корреспондентом ТАСС. У него хобби было – коллек­ционирование рыбок. Потом это увлечение переросло в профессио­нальное занятие, он ушел из журналистики и поставил дело на высо­чайший коммерческий уровень. Я был на его хабаровской квартире, один аквариум занимал всю комнату – от пола до потолка. Переехав в Омск, Володя не изменил своему новому увлечению и счастлив.

Долго добивался работать в нашем отделе Сережа Баженов. У него уже было имя в «Молодежке» – способный парень, перспектив­ный. Но весь из себя, пижонистый, заносчивый. Я не хотел видеть его в отделе, несмотря на то, что главный редактор советовал вниматель­нее присмотреться к молодому журналисту.

– Воспитаем, – убеждал он.

Воспитывать не пришлось. Сережка оказался настоящей на­ходкой, мы нашли общий язык. Мне импонировало, как он бы­стро сориентировался, схватил суть и своеобразие информаци­онного отдела, где превыше все­го оперативность и живое мыш­ление. Не таким уж он оказался и пижонистым, а чисто внешнее проявление независимости и бравады не играли никакой роли. У него был характер и свой взгляд на происходящее. Баженов стал чуть ли не главным проводником уникальной рубрики «Рядом с мастером», позволившей нам от­ыскать в недрах Приангарья сотни умельцев-самоучек. Мы даже

не подозревали, какой клад найдем. Опубликовали несколько первых материалов и пошли письма о местных кулибиных, изобретающих свои «зеркальные фонари». Готовый сборник рассказов. Только спу­стя время я понял, какое бесценное литературное богатство держали в руках и не воспользовались. Работа репортера так выматывает, что о книгах думать некогда. Это сейчас легко рассуждаю, а тогда… Хоро­шее время прожили

Неистощимый на идеи и их невероятные воплощения, отец ир­кутского настольного тенниса, заслуженный тренер России Игорь Карпельевич Зусман на берегах родной Ангары организовывал такие международные турниры, на которые неспособна армада санови­тых чиновников. Турнир на призы журнала «Олимпийская панора­ма» – из этой обоймы. Инициаторы проведения – москвичи, но все остальное – на хозяевах в лице Зусмана. Его авторитет среди коллег и специалистов был незыблемым и настолько высоким, что в сто­лице не сомневались – престиж советского, ровно как и российско­го, настольного тенниса в надежных руках. А в политическом плане бери выше – престиж государства. На популярный турнир приез­жали звезды мирового пинг-понга, это прежде всего представители азиатской школу – китайцы, корейцы, японцы, а также сильнейшие европейские мастера. Оглушительный интерес. Два раза соревнования проводились в Иркутске и дважды иркутяне соответствовали в высшей степени имиджу хлебосольных хозяев. Следующий турнир в Хабаровске отличался как небо и земля, но там не было Зусмана. Понятно, что репутация турнира, особенно такого ранга, как «Олим­пийская панорама», в немалой степени зависела от прессы. Мы ста­рались быть на высоте и в деталях продумывали программу освеще­ния. Баженов в юности имел честь брать уроки у самого Зусмана, поэтому ему сам господь велел быть застрельщиком. В преддверии он отправился в отель, чтобы взять интервью у первых прибывших отечественных звезд. Ими оказались чемпионки СССР и Европы Валентина Попова и Флюра Булатова, которые еще нежились в по­стели, когда чуть свет заявился Сергей. Вернулся в редакцию он явно не в духе – раздраженный и крайне недовольный.

– Ты, что такой взъерошенный? – спросил я, – в интервью отказали?

– Хотели отказать, да не на того напали.

– Н у, ладно, без загадок, давай по порядку.

– Девочки, видите ли, не выспались и спросонья интервью не привыкли давать. Особенно нагло вела себя Попова, предложившая мне часа два подождать.

– Они когда прилетели?

– Сегодня в пять утра.

– Так они фактически только легли спать, как ты по их души при­шел. Интересно, как бы ты на их месте себя вел?

– Они профессионалы и знают, что коль пришел корреспондент, значит, так надо. Я им объяснил, что материал выйдет в газете зав­тра и я никуда не уйду, пока они не ответят на мои вопросы. Попова заявила, что я нахал. Мне ничего не оставалось делать, как соответ­ствовать этому образу. Уселся на диван и сказал: чем быстрее получу ответы, тем быстрее они продолжат сон. Подействовало.

– Молодец! Пиши интервью, посмотрю, что они тебе спросонья наговорили.

Наверное, этот эпизод вскоре бы забылся. Мало ли разных ситуа­ций в нашей работе. Но эпизод получил такое неожиданное продол­жение, что ни в сказке сказать, ни пером описать. На торжественной церемонии закрытия в гостинице «Интурист» организаторы, участ­ники и почетные гости общались непринужденно и каждый сидел за тем столиком, где ему нравилось. Я имел честь быть приглашенным за один стол с Зусманом и его друзьями по сборной страны. Сидим, за рюмкой чая обсуждаем перипетии завершившегося турнира, как официантка подает лично мне бутылку шампанского. На мой недоу­менный взгляд она говорит:

– Это вам от тех молодых людей, что сидят за дальним столи­ком.

Оборачиваюсь и вижу Сергея в компании теннисисток во главе с Валей Поповой. Они приветливо помахали мне ручкой, послав воз­душный поцелуй. Мудрый Зусман тут же заключил:

– Не роман ли у них случайно? Во время турнира они часто мило беседовали.

– Какой роман, Игорь Карпович? Накануне турнира Попова Се­режке такой бойкот устроила, что он день себе места не находил.

– Ты же знаешь, от ненависти до любви – один шаг.

– Не думаю. У Сережи только что сын родился, он жену просто благоволит.

– Ну, дай бы Бог. Только ведь молодые непредсказуемые.

Месяца два после этого Сергей ходил сосредоточенно-задумчивый, я особо не придавал этому значения, поскольку текучка, дел невпрово­рот, дни пролетали незаметно. Неожиданно он мне выпалил:

– Я влюбился в Попову. И не знаю, что с этим поделать. Да, сын, жена, все понимаю. Но сердцу не прикажешь.

– А что Попова?

– Звонит каждый день.

– Значит, взаимно?

– Так получается.

– Да, история. Оправил тебя за этим интервью на свою голову…

– От судьбы не уйдешь, – вздохнул Баженов.

– Философ… И что дальше?

Я весь на иголках, не нахожу себе места. Мне нужно срочно к Валентине в Баку. Поеду, там и решим, как дальше.

Не хочу быть в роли третейского судьи и, повторись ситуация через десять, двадцать, тридцать лет, ничего бы не изменилось. Под­нимать шум, взывать к совести, вызывать на ковер?.. Все пустое и бесперспективное, решают два влюбленных друг в друга человека. Вскоре Баженов уехал из Иркутска к своей Валентине.

Через год журналистские пути-дороги привели меня в столицу Азербайджана, где проводился очередной тур чемпионата СССР по баскетболу с участием иркутского «Ермака». В разгар бархатного се­зона в отелях одна вывеска: «мест нет». Сергей возмутился:

– Какой отель? Не ломай голову, ты мой гость и будешь жить в нашей квартире.

В уютной «двушке» в центре Баку я и познакомился с Валенти­ной, официально ставшей женой Сергея. Первая ракетка континента ждала ребенка и мне было неловко отягощать ее своим присутстви­ем. Но спокойная, домашняя обстановка, приветливая и обаятельная хозяйка сняли напряжение. Ранним утром, когда я после вечернего застолья еще крепко спал, она отправлялась на городской базар за продуктами и успевала к завтраку приготовить такие деликатесы, что пальчики оближешь. Причем изысканные блюда получались у нее из обыкновенных плодов. Довольный Сергей не скрывал гордости:

– В вопросах кулинарии Валентина такая же кудесница, как в на­стольном теннисе.

Я понял: Сергей в Иркутск не вернется, Валентина – его судьба.

Попова родила сына и спустя полгода продолжила занятия тен­нисом. Более того: ее включили в состав сборной страны для участия в чемпионате Европы с перспективой выступления на Олимпийских играх в Сеуле. Великая спортсменка. Она еще долго радовала своим искрометным мастерством. А Сергей без проблем утвердился в элит­ной журналистской братии Баку, работал в республиканской газете. С его новыми друзьями мы разъезжали по ночному городу, они с юж­ным гостеприимством угощали меня от всей души. Кто бы мог тог­да предположить, что в этот монолит скоро забьют клин, вытащить который ох как будет нелегко. С распадом СССР Баженов вынужден был уехать с семьей в Словакию, о чем не сожалеет. В Братиславе, похоже, он бросил якорь навсегда. Валентина по-прежнему живет своим пинг-понгом, а Сергей – журналистикой, он ведущий обозре­ватель одной из влиятельных газет.

ЛИЧНОСТИ И ЛИШНИЕ

Нынешнее министерство спорта превратилось в бюрократиче­скую канцелярию с разбухшим аппаратом сотрудников, отвыкших от живого дела. Не потому ли вопросы массового и большого спорта по­висают в воздухе, а классные атлеты уезжают в другие регионы.

Константинов и его команда

Герольд Александрович был сыном своего времени, партийным догматиком, но человеком предельно честным и искренним в сво­их устремлениях. Его, прошедшего Великую Отечественную войну, юриста по образованию, ждала блестящая карьера. Но в 1961 году он оставил перспективное кресло партийного работника и возглавил областной спорткомитет. В спорте он не был человеком со стороны. Еще на фронте, в редкие часы затишья, умудрялся организовывать футбольные баталии, а после войны играл за сборную университета в волейбол. Деятельный, ответственный, истинный патриот, Кон­стантинов переживал за каждую неудачу и свою озабоченность умел донести до первых лиц области. Его особый талант организатора и вдохновителя проявились при подготовке к Олимпиаде-80.

Года за три до Игр Герольд Александрович пригласил всех потен­циальных претендентов в олимпийцы и их наставников. Обычно не­возмутимый, он выглядел каким-то торжественно-взволнованным.

– На столе перед вами очень важный документ, – начал Кон­стантинов без предисловий, – внимательно прочтите его, подумайте, взвесьте. Это программный документ и договор сторон. Областной спорткомитет дает гарантии создать все необходимые условия для успешной подготовки к Олимпиаде, а вы, спортсмены и тренеры, бе­рете обязательства завоевать путевки на Игры.

Константинов горячо поддержал «Восточно-Сибирскую правду» в выпуске «Олимпийской страницы» и участвовал в обсуждении зло­бодневных тем, хотя нередко критические стрелы обжигали его са­мого. Он болезненно воспринимал критику, записывая все неудачи на свой счет, но ни разу не опустился до уровня жалобщика в обком партии, как это себе позволяли иные бездарные деятели. Потому что видел в газете прежде всего союзника и понимал, что критические за­метки в конечном итоге во благо.

Итог известен – золотая и серебряная медали. За этими успехами – не только талант тренеров и атлетов, а кропотливая и сплоченная работа команды единомышленников Константинова: главы иркут­ского городского спорта Ивана Ермолаева, руководителя дорожно­го совета ДСО «Локомотив» Владимира Беломестных, заслуженного тренера России Владимира Соловьева и других сподвижников. Ее бы сохранить, но этого не случилось.

Команду и раньше пытались расколоть, копали под самого Ер­молаева. Его ценили за высокий профессионализм, организаторский талант и верность делу. Но кого-то он сильно раздражал своей неза­висимостью, желающих снять его с работы хватало. Как это сделать, не знали, пускались на всякие пакости. На 50-летие Ермолаева я на­писал заметку о нем. К вечеру, перед версткой газеты, звонит редак­тор Никольский:

– Зайди.

Валерий Павлович молча протянул мне газетную полосу. Статья отсутствовала, хотя еще час назад я ее видел своими глазами. С не­доумением спрашиваю:

– Что случилось?

Никольский горько усмехнулся:

– А ты не догадываешься?

– Понятия не имею. Тепло сказали о юбиляре, обычное челове­ческое участие.

– Обычное, да не совсем. Не знаю, почему, но наш идеолог по­требовал снять.

– Интересно, от кого он прознал о заметке. Неужели свои сту­чат?

– Я уже ничему не удивляюсь. Не знаешь, откуда прилетит.

– Позвольте, Валерий Павлович, но вы кандидат в члены бюро обкома партии. А он – нет, всего лишь заведующий отделом. Пошли­те его подальше.

Редактор снял очки и в его уставшем взгляде я прочитал такую безбрежную тоску, что понял, насколько неуместны мои советы. За­ведующий – там, наверху, в любой момент вхож к первому секретарю, а редактору некогда расхаживать по обкомовским кабинетам.

Мне ничего не оставалось, как взять газетный оттиск с материа­лом о Ермолаеве и отдать ему на память. По лицу Ивана Никитича пробежала черная тень. Он молча свернул газетный лист и положил его в карман. Простодушно улыбнулся, как умел только он, достал из холодильника бутылку «Столичной» и, разлив по рюмкам, сказал:

– Не переживай и забудь! Статью изъять они могут, но отменить мой юбилей – никогда! За нас с нами и за хрен с ними!

Мэры приходили и уходили, а Ермолаев оставался. Председатель века скончался 8 марта 2003 года на больничной койке. Поздравил супругу с праздником и упал без чувств – сердце остановилось. На 71-м году жизни.

Герольд Александрович перешел на другую ответственную ра­боту. Но личность готового председателя сложилась – Владимир Беломестных, руководитель новой, современной формации, ши­рокого кругозора, умница, светлая голова, непревзойденный орга­низатор. А пришел другой.

Солдат партии

Спорткомитет возглавил комсомольский деятель Василий Проничев. Не сведущий в спорте, но с искренней готовностью руково­дить. Он открыто заявлял: «Я – солдат партии. Куда меня партия направит, там и буду трудиться». Хотел, наверное, как лучше, а по­лучалось не совсем. С неиссякаемой энергией порол горячку и отма­хивался от добрых советов. Константинов рассказывал: «На первых порах Проничев ко мне обращался за советом, а делал все с точно­стью наоборот, зачастую вопреки логике». Этакий рубака – парень, сибирский чапаевец, недаром Василий Иванович. «Незаменимых людей нет, – безапелляционно завил он Юрию Волкову, – школа обойдется без вас.

И пошла гулять губерния… Волков уехал. Школа тогда не рух­нула, но фундамент стал оседать. Так и живем: одни строят, другие – ломают. По части второй нам равных в мире нет. Автору этих строк довелось выдержать в те 80-е годы суровый бой с Проничевым и его патроном, заведующим идеологическим отделом обкома КПСС Пе­тром Московских, яростно нападавшим на журналиста, посмевшего поставить под сомнение квалификацию спортивного функционера.

Били они по мне прямой наводкой из двух орудий. Проничев приглашал к себе своих подчиненных, протягивал чистый лист бума­ги и требовал: «Пишите, что критические статьи Кушкина – неправ­да, нападки на партийную действительность». Кто-то уступал напору, кто-то категорически отказывался. Проничев предложил написать пасквиль незабвенному Анатолию Ощерину. Тот возмутился:

– Побойтесь Бога, Василий Иванович, Кушкин же мой лучший друг.

– Выбирай, Анатолий Афанасьевич, или друг, или квартира улуч­шенной планировки.

– Лучше жить в сарае, – отрезал Анатолий.

Он не мог ответить по-другому, не так был воспитан. Он из рода знаменитой династии Ощериных, славившейся на всю хомутовскую округу. Яркой личностью был отец Анатолия – знаменитый предсе­датель колхоза Афанасий Иванович Ощерин. Но о нем и его сыно­вьях подробнее чуть ниже.

Московских давил на редактора: «Поставь Кушкина на место». Ему подпевал секретарь редакционной парторганизации Быков: «Кушкину нужно партийный выговор влепить».

Валерий Павлович сопротивлялся как мог, но однажды сказал:

– Дело далеко зашло. Если не принесешь письмо от спортсме­нов, что в твоих статьях ни строчки вымышленной, они сожрут нас с потрохами.

Я к Ермолаеву. Тот в свойственном ему духе усмехнулся:

– Подавятся.

Иван Никитич оперативно собрал спортивный актив:

– Прошу высказать свое мнение.

Мнения оказались единодушны: «Каждое слово в печати соот­ветствует действительности».

– Теперь другой разговор, – улыбнулся Никольский, прочитав протокол собрания, – оно в корне меняет ситуацию, им крыть не­чем.

Московских рвал и метал и при первом же случае насолил мне. Когда меня вторично «Советский спорт» пожелал увидеть собкором, он зарубил мою кандидатуру. Утвердили собкором Мишу Климова, одного из моих учеников. Он потом мне доверительно рассказывал: «Московских меня вызвал на беседу и жестко сказал: «Не лезь в бу­тылку. Кушкин лез и ты знаешь, чем это для него закончилось».

Проничева в итоге ушли, но солдат партии столько наломал дров, что разгребали долго.

Кстати, с Мишей Климовым у нас одно забавное приключение случилось, когда мы освещали финал зимней Спартакиады народов СССР. Основная часть программы разворачивалась в Перми, а наш забойный вид – гонки саночников проходили в захолустном городке Чусовая. Саночники Братска выступили с блеском, завоевав полный комплект медалей. А нам передать материал о золотом финише неот­куда и почта, как на зло, закрыта. До Перми часа четыре езды, пока доберемся, поздно будет. Идем с невеселыми мыслями по пустынным улицам и вдруг видим недовольную толпу женщин, наседающую на одного мужичка. Оказалось, что где-то прорвало трубу и холодную воду на неопределенное время отключили. Недовольные оккупиро­вали крыльцо ЖЭКа и гневно требовали от начальника жилищной конторы объяснения.

– А это шанс, Миша, – осенило меня.

– Какой шанс? Начальника сейчас бить начнут и нам под горя­чую руку достанется.

– Но другого выхода нет.

А, была-не была! Мы протиснулись к начальнику и выложили ему нашу проблему, с тоской думая, что он нас сейчас пошлет подаль­ше. А он неожиданно просиял:

– Парни, это не вопрос, вы даже не представляете, как меня вы­ручили.

С этими словами он поднял руку над головой:

– Дорогие женщины, минуточку внимания! Как вы знаете, у нас сегодня большой спортивный праздник. К нам приехали столичные журналисты и им срочно нужно сообщить в Москву о соревнованиях. Кроме нашего ЖЭКа неоткуда. Пока они звонят, я вплотную займусь нашей проблемой. Так, дадим им возможность позвонить?

– Пусть звонят! Но вы, товарищи журналисты, так прямо и на­пишите, что в Чусовой большие перебои с водой, а местная власть не реагирует на наши жалобы.

– Это правильно, написать нужно, – поддержал начальник и широким жестом пригласил нас к себе в кабинет, – располагайтесь и звоните, не стесняйтесь.

Он вышел через черный ход, а мы схватились за телефон, все еще не веря в удачу. Какая разница, за каких журналистов нас приняли. Через пять минут на проводе оказался Иркутск, а на следующий день наши читатели знали подробности победных стартов.

Знал дело и умел за него постоять

Сменивший Проничева Леонид Яковенко был словно рожден для этой должности. Мастер спорта международного класса по ве­логонкам на шоссе, ученик легендарного тренера Анатолия Ощерина, он в полной мере познал все прелести спортивного бытия. С характером бойца, упрямый, волевой и целеустремленный, он в то же время был открыт для подчиненных и любого физкультур­ника. Если обещал, то в лепешку разобьется, а сделает. Перед начальством не прогибался, знал дело и умел за него постоять. О том периоде он так вспоминает:

«По мне в конце 80-х трактором прошла перестройка. Времена смутные, менялась структура власти, диктат партии таял, как весен­ний снег, а что взамен? Так называемая демократия подразумевала понятие «выплывай, как сможешь». Головную боль усилил развал всемогущих профсоюзов, спорткомитету пришлось взять на себя ре­шение десятка дополнительных проблем. Упусти эти моменты, и мы бы оказались у края пропасти. Чтобы доказать свою точку зрения, нужно было действовать решительно. Не сумев решить как-то важ­ный вопрос, я сгоряча рубанул: «коль так, то раскладушку в област­ную администрацию захвачу и ночевать здесь буду, пока не дождусь положительного решения. Под конвоем будете выводить».

Конвой не понадобился. В целом нашему региону тогда крупно повезло: руководство области проявило гибкость и дальновидность, увеличив бюджет финансирования спорта.

Хочу подчеркнуть: олимпийская тема всегда находила пони­мание властей, потому что это прежде всего престиж родного края и страны. Ориентиром служила планка, высоко поднятая чемпио­ном Олимпиады Константином Вырупаевым в далеком Мельбурне-56».

Леонид Яковенко подготовил себе смену в лице Александра Золоторева, пригласив его замом в 1988 году. В его лице облспорт-комитет получил толкового руководителя современного масштаба. Он налету схватывал новые веяния, активно и инициативно решал многочисленные проблемы массового и классного спорта. Алек­сандр был убежден: спорт – дело живое, в нем нельзя работать с хо­лодным сердцем. Но у первого вице-губернатора области Владимира Яковенко (однофамилец Леонида Яковенко) была другая кандида­тура – Игорь Попов. Оба молоды, энергичны, болеющие за дело. С той лишь разницей, что Золоторев – мастер спорта международного класса, 2-кратный чемпион СССР и Всемирной Универсиады по лег­кой атлетике, знающий спорт во всех проявлениях, а Попов пришел из обкома ВЛКСМ, где руководил оборонно-спортивным отделом. Хороший организатор, контактный, общительный человек, стре­мившийся постичь секреты спортивной кухни. Нормальный тандем: Золоторев – председатель, Попов – зам. Но подковерная возня вы­бивала из колеи, вносила нервозность и неясность. И тогда я написал статью «Не раскачивайте лодку» в поддержку Золоторева. Утром зво­нок из приемной первого вице-губернатора. С присущей прямотой и резкостью Яковенко обругал меня всякими словами, а в конце не дипломатичного монолога категорично заявил:

– Что бы ты не написал, решение буду принимать я. Понятно?

Я миролюбиво ответил:

– Понятно, Владимир Кузьмич, а зачем звонил?

– Ни черта ты не понял.

При всех нюансах мастер спорта по пулевой стрельбе Влади­мир Яковенко поддерживал спорт и это было главное. Тем более, что власть сменилась и новый губернатор Борис Говорин окончательно утвердил Золоторева.

К великой скорби, этот жизнерадостный, светлый человек, на глазах выросший в авторитетного руководителя, ушел от нас в са­мом расцвете сил и возраста. Сердце не выдержало. Трагически за­вершилась жизнь и Игоря Попова. Если Бог забирает лучших, то это о них.

Кто поддержит таланты

Сменилось множество руководителей областного спорткомите­та (ныне это министерство). Наверное, каждый хотел сделать что-то полезное для иркутского спорта. Не у всех получалось, кто-то про­сто не успевал сделать, потому что с приходом нового губернатора менялась команда, в которую попадали далеко не все толковые про­фессионалы, а то и просто случайные люди. Бог бы с ними, пришли-ушли, никто не вспомнит. Но страдает дело, в подвешенном состоя­нии решение наболевших проблем массового и классного спорта.

Министерство спорта, как ни прискорбно, превратилось в бю­рократическую канцелярию с разбухшим аппаратом сотрудников, отвыкших от живого дела. Во времена Константинова их работу с успехом выполнял аппарат в разы меньше. Но какие специалисты ра­ботали! Болеющие за дело, знавшие дело. В спорткомитет приходили люди, как в свой дом, знали – там встретят благожелательно, с откры­той душой, а не косыми взглядами и немым укором: «Ходят тут вся­кие». К счастью, в министерстве сохранился костяк профессионалов, на котором все и держится. И это обнадеживает.

Иркутская земля всегда славилась талантами и она ими продол­жает жить. То, что сегодня спортсмены Приангарья побеждают на крупнейших российских и международных турнирах и претендуют на место в олимпийской сборной страны, огромная заслуга прежде всего выдающихся тренеров уровня наставников старой гвардии Виктора Седых и Юрия Волкова. Это великие энтузиасты, высоко­профессиональные тренеры, в честь побед их учеников звучит гимн нашей родины на соревнованиях легкоатлетов, штангистов, ма­стеров художественной гимнастики, пулевой стрельбы, тхэквондо, бобслея и других дисциплин. Они – цвет и гордость земли иркут­ской. Им помогать надо, а вместо этого череда не решаемых про­блем. Стоит ли удивляться массовому оттоку классных атлетов. Об­ратился за помощью к министру спорта рекордсмен мира и Европы, чемпион России по стрельбе Денис Соколов. Ничего конкретного в ответ. До лондонской Олимпиады-2012 сущий пустяк, конкуренция сумасшедшая. Как ему конкурировать с соперниками, имеющими лучшие условия для подготовки? А у него семья, ребенок. Уехал до лучших времен. Та же причина расставания с Иркутском у чемпиона России в спринтерском беге Михаила Идрисова. Устал мыкаться по квартирам и жить на копеечное довольствие. Уехал в Казань. Перед отъездом я спросил у кандидата в олимпийскую сборную: навсегда уезжаешь, Миша?

– Вернусь хоть завтра, если создадут нормальные условия.

Во многих сибирских и уральских регионах тоже немало про­блем, но там бережное отношение не только к звездам, а и рядовым физкультурникам. Чем наши ребята хуже?

ОЩЕРИНЫ

Светлой памяти моего незабвенного друга, почетного мастера спор­та, заслуженного тренера России Анатолия Ощерина и его легендарного отца Афанасия Ивановича я посвятил сборник «Хлеб и спорт». А потом узнавал все новые и новые факты их яркой жизни, которых хватило бы на целое произведение. И, дай Бог, обогащенная рассказами односель­чан, обновленная книга увидит свет. Она нужна всем, кто жил, живет и будет жить на земле иркутской. Утверждаю так, потому что был свиде­телем редкого проявления любви к человеку, которого давно нет с нами, но незримо присутствовавшего в зале.

22 января 2010 года легендарному председателю хомутовского колхоза «Путь Ильича» 60-80-х годов Афанасию Ивановичу Ощерину исполнилось бы 90 лет. В этот день в хомутовский Дворец культуры собрались сельчане, чтобы почтить память знатного земляка. Было такое чувство, что Афанасий Иванович находился тут же, с таким те­плом и нежностью говорили о нем люди, с которыми он десятки лет делил радости и горести бытия, строил новую, послевоенную жизнь. Уйдя на пенсию, Афанасий Иванович без должности и портфеля оставался человеком долга и совести, к которому по-прежнему об­ращались за советом и добрым словом от рядового колхозника до ру­ководителя областного калибра. До последнего дня ветеран оставался в гуще событий и близко к сердцу принимал «перестройку», больно ударившую по селу. Как и подобает Солдату Великой Отечественной войны, он до конца оставался в строю.

Хомутово для Афанасия Ивановича все – здесь жили его пред­ки, здесь он родился и учился, женился на первой певунье и плясунье села Анне, отсюда в ноябре 1940 года его призвали в армию, напра­вив в мотострелковый дальневосточный полк НКВД. Думал ли тогда Афанасий, что расставание с семьей растянется на долгие семь лет?

Бой после победы

В 1942 году 4-й Краснознаменный мотострелковый полк НКВД, где Ощерин командовал отдельным пулеметным взводом, был бро­шен в самое пекло под Харьковым. В так называемый адский котел, где круглосуточно шли кровопролитные бои. В первом же бою погиб лучший друг Афанасия земляк Иннокентий Латышев.

Афанасий поразился, как сам остался невредим. Пули, казалось, не брали Афанасия. После очередной заварухи он доставал из кар­мана гимнастерки полосатый платочек. Бабушка положила его ему в карман перед отправкой в армию, ласково прошептав: «Это твой та­лисман, Афоня. Да сохранит тебя господь!».

Смерть обошла его даже тогда, когда он, тяжело раненый, увидел перед собой дуло пистолета и подумал: «Пришел твой час, Афоня». Подошедший к нему румынский офицер наступил на грудь сапогом и что-то сказал своим солдатам, вызвав у них веселый хохот. Потом он наклонился и вытащил из кобуры Ощерина пистолет.

– Вот сволочь! – с ненавистью подумал Ощерин, – сейчас из мо­его же пистолета меня и хлопнет.

Немцы так поступали всегда, но румын, забрав оружие, пошел дальше, видимо, поверил, что русский мертв. Дождавшись сумерек, Афанасий добрался до своих, где его уже не чаяли видеть в живых.

В Сталинграде при взятии Мамаева кургана, сраженный снаря­дом, он упал, потеряв сознание. Его случайно нашли на дне ворон­ки.

– Везучий же ты, сибиряк, – говорили ему, – ты знаешь, сколько полегло наших ребят? Почти весь батальон. А ты в рубашке родился, считай, с того света достали.

Так и прошагал сибиряк по дорогам войны – до 9 мая 1945-го. То ли Бог, то ли талисман сберегли его. Но война для Ощерина не за­кончилась.

Народ праздновал победу, а Афанасия Ивановича направили на Западную Украину, где еще свирепствовали не добитые банды бандеровцев. Националисты засели в бункере и выбить их оттуда можно было только одним способом – взорвать. Остаться самим в живых было 50 на 50.

После взрыва Ощерин первым ворвался в бункер и был сбит ог­ненным пламенем. Банду уничтожили, а ему война оставила след на всю оставшуюся жизнь – сильныe ожоги лица и глаза.

Председатeль колхоза

Только в 1947 году, после долгого лечения в госпитале, Афанасий вернулся в родное Хомутово, где его ждали самые близкие, дорогие ему люди. Восьмилетний сын Анатолий, по-взрослому обняв отца, прошептал в ухо:

– Как долго ты ехал, папка, домой.

– Дорога слишком долгая была, сынок, – ответил тихо Афанасий.

Ему предлагали возглавить горисполком в Братске, директорский пост Гороховского совхоза. Он уперся: «Из Хомутово – никуда».

– Упрямый вы, од­нако, Афанасий Иванович, – многозначительно сказал председатель облисполкома Евгений Кравченко, – ладно, коль вы такой патриот Хомутово, выдвигайте свою кандидатуру на должность председателя колхоза «Путь Ильича». Надо вытаскивать его из ямы.

Легко сказать – вытаскивать. Чем и как – вот вопрос? Слишком глубоко опустили. Но делать нечего.

– Может, отказаться, пока не поздно? – робко предложила жена Анна.

– Э, нет! Какие же мы, Ощерины, если тележьего скрипа напу­гались!

В 1962 году Афанасий Иванович возглавил колхоз. Наследство ему досталось хуже не придумаешь. Война-войной, а за 17 лет можно было и самим хозяйство поднять. Работали колхозники себе в убы­ток, на трудодни. В конце года получали копеечную зарплату. Ощерин в корне сломал иждивенческую психологию, сам вкалывал от зари до зари и того же требовал от односельчан. Подняли хозяйство, вывели его в передовые, за обменом опыта не стеснялись приезжать даже коллеги из ГДР.

В 1980 году, ровно в 60 лет, Афанасий Иванович объявил о сво­ем уходе. Решительно и бесповоротно, такой уж характер. Уходил со спокойной совестью, гордился, что многие его односельчане стали знатными людьми: доярка Ольга Глазкова – Героем Социалистиче­ского труда, механизатор Михаил Лапшин – депутатом Верховного Совета РСФСР. Колхоз имел награды ВДНХ, министерства сельского хозяйства и ВЦСПС. И главное – зажили по-человечески, возвели две школы, клуб, жилые дома. Нет, не зря кавалер орденов Ленина, Октябрьской Революции, Отечественной войны 1 и 2-й степени, по­четный гражданин Иркутского района Афанасий Иванович Ощерин вложил 18 лет жизни в колхоз. Он вселил в людей уверенность и опти­мизм.

Конечно, в душе он лелеял надежду, что сыновья пойдут по его стопам, но не настаивал. И был счастлив, что каждый из них – Ана­толий, Валентин и Леонид – прочно стоят на ногах, личности в своем деле, уважаемые люди.

У Анатолия прорезались музыкальные способности, он пел в школьном хоре, а вместо баяна попросил отца купить велосипед. Удивленный Афанасий Иванович вначале опешил, а потом осознал: это выбор сына, ему и решать.

…Афанасий Иванович прожил долгую, яркую и не простую жизнь. Предел наступил на 84-м году. До 60-летнего юбилея По­беды Солдат не дожил один год. В последний путь его провожа­ло все село. Прощальный салют завершил славную эпоху воина-труженика.

Жил чувствами, на полную катушку

Заслуженный тренер России, основатель иркутского велоспорта на шоссе не дожил даже до 60 лет, но след оставил яркий.

Первые мастера

– Мы из Усть-Орды! – отрапортовали Ощерину, как на школь­ной линейке, два паренька.

– Очень хорошо, будем знакомиться: Анатолий Афанасьевич Ощерин, старший тренер школы Высшего спортивного мастерства.

– Александр Татаринов, – пробасил круглолицый крепыш.

– Леонид Яковенко! – выпалил ершистый, черноволосый.

Ощерин невольно улыбнулся, но вслух сказал:

– Требования, ребята, такие: максимальная самоотдача, дисци­плина, взаимовыручка, неукоснительное выполнение тренерских за­даний.

– Вы нас, случайно, не в армию собираетесь готовить? – вызы­вающе спросил черноволосый.

– И в армию – тоже, вы же будущие солдаты. Чтобы и в седле крепко сидели, и в жизни себя чувствовали уверенно. Кем бы не стали. Но давайте договоримся на берегу: у нас не велосипедный туризм, где в свое удовольствие – за­хотел, отправился в путь, не захотел – с девушкой пошел погулять, у нас профессиональная школа. Это тяжелые, изнуряю­щие, регулярные трени­ровки. Отговорки типа «вчера у меня был трудный день» не принимаются. Не существует слов «не хочу, не могу, не буду». Знайте: здесь я для вас отец и тре­нер. Понятно?

Теперь – понятно.

Не пройдет и года, как в школе родится первый мастер спорта. На российских соревнова­ния среди сельских ДСО Александр Татаринов выполнил мастерскую норму.

В этом парне Ощерин не ошибся, как и в другом, Леониде Яковенко, будущем председателе облспорткомитета. Он с Владимиром Журавлевым первыми выполнили нормативы мастеров спорта меж­дународного класса.

Первая волна воспитанников школы подобралась из удивитель­ных ребят. При несхожести судеб и характеров их объединяла бес­корыстная любовь к велоспорту. Железный костяк формировался на глазах: Николай Яковлев, Василий Нечаев, Виктор Бочаров, Алек­сандр Татаринов, Леонид Яковенко, Георгий Губин, Анатолий Стар­ков, Татьяна Воронова.

Потом пришли младший брат Леонид Ощерин, Володя Журав­лев, Дмитрий Донской, Сергей Босхолов. Способные, горячие пар­ни, но личности лепить из них еще предстояло.

«Без честолюбия и желания в большом спорте делать нечего, – внушал Ощерин.

Все они оправдали его доверие, выросли в классных, известных на всю страну, гонщиков.

Божественный голос

Анатолий Ощерин жил чувствами, на полную катушку: любить – так любить, гонять – так до победы, спорить – так до хрипоты, тре­нировать – так чемпионов воспитывать. В сельхозинституте он за­ведовал кафедрой физвоспитания. Сделал то, что не могли до него и не сделали после него: построил лыжную базу. Без больших денег - на одном энтузиазме. В нем дремал еще один дар - певца. А когда про­резался, то все ахнули: голос божественный. Его пригласили в про­фессиональный хор Шипунова, с которым он ездил в Германию. Его талантом восхищался популярный иркутский певец, заслуженный артист России Николай Прошин. А душевное успокоение находил в церковном хоре, куда спешил как на святой праздник. Пел душой и сердцем.

…Тяжелая болезнь скрутила мгновенно, но сила духа в нем жила до последнего. Увы, врачи были бессильны.

Леониду выпало хранить и умножать семейные традиции Ощериных. Каждый год в начале лета на набережной Ангары он вместе с сыном Анатолия Олегом и многочисленными учениками проводят гонку памяти. Встречи на набережной – не утерянное чувство благо­дарности Гонщику, Тренеру, Учителю.

Александр Панько:

Яркие личности – присущи иркутским конькам

С недавних пор областную фе­дерацию коньков возглавляет Алек­сандр Панько. Не свадебный гене­рал, что сейчас не редкость, хоть и состоятельный человек, а свой в конькобежной среде – кандидат в мастера спорта, победитель многих престижных турниров российско­го масштаба. Кстати, его родители познакомились на катке, мама – чемпионка мединститута, а папа, мастер спорта, выступал в одной компании с выдающимися скоро­ходами 60-х. Но и это еще не повод для того, чтобы стать президентом федерации, тем более, что Александр занят предельно – он депу­тат городской думы двух созывов (за него проголосовали без малого 94 процента избирателей – самый высокий показатель в области) и генеральный директор ООО «Центр отдыха Ерши».

Наследство ему досталось, прямо скажем, незавидное. Некогда могучая конькобежная держава России в последние годы сдала по­зиции. И это при том, что честь страны на Олимпийских играх за­щищали два наших земляка – ангарчане Артем Детышев (Турин) и Евгений Лаленков (Солт-Лейк-Сити, Турин, Ванкувер). Артем ушел, а Женя переехал в Подмосковную Коломну. Оглянулись – подпорки нет. Разумеется, Лаленков нашим будет всегда, да и как иначе, если до последнего выходил на лед под флагом Приангарья, а в Ангарске жи­вут его не менее известные в коньках мастера спорта международно­го класса родители. Но кто за великими, есть ли на горизонте новые звездочки, способные столь же ярко гореть? Вопросы конкретные. Ответ президента федерации был в том же духе.

Он не скрывает:

– Я знал ситуацию и руководствовался только одним: вывести наш любимый вид из кризисной ситуации, в которой он, к сожале­нию, по разным причинам оказался. Желание подкреплялось прось­бами уважаемых мною специалистов, много лет беззаветно служащих конькам. В первую очередь имею ввиду Станислава Георгиевича Пе­трова, первого моего тренера. К нему меня мальчишкой на стадион «Труд» буквально за руку привел мой отец.

– Вот с этим человеком мы в молодости выступали на крупней­ших соревнованиях, – сказал он, – Станислав Георгиевич – легенда иркутских коньков, не подведи меня.

Лично мне наглядным напоминанием о славном прошлом отца служит конькобежная статуэтка, врученная ему еще за победу на рос­сийских соревнованиях на спринтерских дистанциях. Она хранится в моем рабочем кабинете. Есть фото, на которых отец совсем еще юный запечатлен рядом с мировыми знаменитостями Евгением Гри­шиным, Олегом Гончаренко, Риммой Жуковой, Ингой Артамоновой на льду «Авангарда» (ныне «Труда») во время командного первенства СССР в Иркутске. От отца я многое узнал о наших блистательных ветеранах – Льве Клыпине, Михаиле Кузнецове, Марксе Василье­ве, Альбине Тузовой, Станиславе Селянине, олимпийце 1968 года. И, конечно, о Станиславе Петрове.

«В начале декабря 1962-го 18-летний Петров на открытии сезо­на удивил всех специалистов, обыграв корифеев иркутских коньков Станислава Селянина, Анатолия Храмцова, Виктора Хромова. В том же месяце на первенстве России среди старших юношей в Коломне победил на всех дистанциях. А месяц спустя он – чемпион СССР среди юниоров. Его включили во взрослую сборную страны. …На всех крупных отборах на Олимпийские игры финишировал пятым-шестым. Казалось, еще усилие и он ворвется в тройку сильнейших. И каждый раз усилий чуть-чуть не хватало. На Игры поехали другие…» (из газетных заметок 60-х годов).

– Но для меня Станислав Георгиевич, прежде всего наставник, сотни ребят поставивший на коньки и научивший трудиться, – про­должает Александр Панько, – он знал каждого из нас, как своих де­тей, приходил в семьи, знакомился с родителями. Требовательный, чуткий и заботливый. И когда он сказал: «если не ты, то кто возглавит федерацию», я принял окончательное решение. Да, проблем оказа­лось больше, чем я ожидал, но к трудностям я привык. Их и в бизнесе хватает, и в депутатской деятельности. Главное – не наломать дров, как учит отец, он у меня строитель и все делает добротно, основатель­но. Тут у нас полное взаимопонимание.

Первое, что бросилось в глаза, так это тренерская разобщенность, каждый тянет одеяло на себя. А это не в традициях иркутских коньков. Рулевые прошлых лет Лев Клыпин, Дасий Шиповских, Александр Ботохин, Михаил Кузнецов, Владимир Горшечников, Анатолий Демкин определяли стратегию и тактику с расчетом на успешный конечный результат. А у нас тренер может не отправить своего ученика на серьез­ные соревнования, подвести в итоге область и ни капли угрызения со­вести. Амбиции – двигательная сила, но для пользы дела, а не во вред. Нам сейчас, как воздух, нужен старший тренер области, который бы объединял усилия. Мы настоятельно просили наше Министерство спорта решить этот вопрос. Пока без ответа. Мне говорят: нет подхо­дящей кандидатуры. Не верный посыл. Если на этом настаивать, мы будем толкаться на месте. Кому-то, возможно, такая трактовка вы­годна, но она губительна. Яркие личности – присущи для иркутских коньков и они есть. Не нужно изобретать велосипед, наши предше­ственники все это доказывали на практике: одни специалисты зани­мались с новичками, доводили их до определенного уровня и переда­вали, как эстафету, другим, которые вели их дальше, к более высокой спортивной вершине. Испытанная практика, приносившая успех. Слава не уйдет ни от кого, каждому тренеру воздастся за заслуги. Но, повторяю, нужен авторитетный старший тренер, умеющий найти вза­имопонимание с каждым, нацеленный на плодотворную работу.

Не буду углубляться в давнюю историю, пример поближе из 2000-х годов, в период полного безденежья, когда не было возможно­сти отправлять спортсменов на сборы и соревнования, когда теряли талантливых ребят. Пришел Владимир Литвинцев, сам испытавший на себе, как тренер, бремя безденежья, потерявший по этой причине очень способного ученика, чемпиона России Женю Чуткого. Пять лет он работал в бизнесе и вернулся в коньки. В отличии от наших сибир­ских соседей, принципиальных соперников, у нас крайне слабая база, проблемы с инвентарем и деньгами. Те ушли далеко вперед и Литвинцев за короткое время сдвинул с мертвой точки годами не решавшие­ся вопросы. Вот что значит личность, он объединил усилия коллег, интересы федерации, спортивных органов и спонсоров. К великой скорби, Литвинцев трагически погиб в иркутской авиакатастрофе и опять стратегические вопросы повисли в воздухе, в министерстве спорта не оказалось человека, защищающего интересы коньков. Нам ничего другого не остается, как повернуть ситуацию на 180 градусов. Чтобы возродить репутацию конькобежного центра Сибири, необхо­димо создать почву для плодотворной работы тренерского цеха, дать возможность реализовывать свой потенциал способным скороходам. В сборной страны просто обязаны быть наши посланцы. Пусть пока не калибра Лаленкова, он редкий золотник, но к этому нужно стре­миться. Нужны лидеры, на которых будет равняться молодежь. Убеж­ден, у нас есть профессионалы, способные решать высокие задачи, – Николай Мельников, Борис Фомин, Сергей Слоев, Юрий Косыгин, Александр Баранов и многие другие, не нуждающиеся в аттестации. Таланты были, есть и будут, на этом иркутская земля держится. Есть и звездочки, им только нужно помочь ярче светить на уровне юноше­ских, юниорских и молодежных сборных.

Спросите, так в чем тогда дело? Только не в шляпе, ее не обя­зательно носить, главное – содержание. Задача из задач – решить комплекс неотложных мер по финансированию, укреплению мате­риальной базы, распределению функций между федерацией и мини­стерством спорта. Федерация часть вопросов взяла на себя, закрыв многие дыры. А нужна система, но при той чехарде с министрами спорта, которые меняются, как времена года, очень сложно найти точки соприкосновения, мы просто не успеваем их найти. Сегодня на коньки работают единицы стадионов, в Иркутске – это «Труд», Ан­гарске – «Ермак», где созданы нормальные условия для тренировоч­ного процесса, где лед заливают для массового катания. А были катки чуть ли не в каждом городе. Понимаю, дорогостоящее мероприятие, подскочили цены на электроэнергию, воду и прочие услуги, туго со средствами. Загнать в тупик проблему всегда легче, но решать ее нуж­но, требуются воля и заинтересованность властей. Потому что за всем этим – тысячи подростков, здоровье людей в конечном итоге. Ду­маю, что следует вернуться к идее строительства крытого специали­зированного катка. Поздняя зима и ранняя оттепель резко сократили конькобежный сезон, на нет сведя предсезонную подготовку. Как со­перничать с теми, кто решил эту проблему? Напомню, что идею пред­ложил Владимир Литвинцев, он обращался к власти построить сооб­ща и гарантировал успех дела, если объединить усилия. Именно он на 20 километре Байкальского тракта в «Восходе» возвел уникальный роликодром, один из лучших в стране, отвечающий международным стандартам, на котором летом тренировались все – от новичков до известных мастеров. Мы готовы продолжить его дело, только на еще более высоком уровне. Пример нашего «Центра отдыха Ерши» тоже о многом говорит. Сумели же мы построить горнолыжную трассу с подъемниками, на которую собираются семьями тысячи любителей. Заливаем каток, катайся бесплатно в свое удовольствие. У кого нет своих коньков, пожалуйста, бери на прокат. Создан комплекс услуг для нормального отдыха – питания, размещения, общения. Я о том, что все возможно при желании и общности интересов. С коньками связана богатейшая история иркутского спорта. Кто бы не руково­дил министерством, он обязан это знать. Как депутат, работающий в комиссиях по жилищно-коммунальному и транспорту, по собствен­ности и земельным отношениям, я встречаюсь с огромной массой на­селения и стараюсь дойти до истины при личных встречах. Это мой стиль работы и не хочу ему изменять. В том числе на посту президента федерации коньков.

Такой вот человек возглавил обессиленную федерацию коньков, желающий в корне изменить ситуацию. Готовы ли поддержать это стремление чиновники, призванные для этого? Вопрос, как говорит­ся, на засыпку. Спортивная общественность сыта по горло обещания­ми, впечатляющими цифрами, за которыми – ничего. Пора и делом заняться.

Александру Панько 40 лет – он в самом расцвете творческого со­зидания. Дайте возможность человеку реализовать высокий потенциал во благо иркутского спорта.

Вызов Байкалу

27 августа 1988 года американская спортсменка Линн Кокс пер­вая в мире проплыла в студеной воде Священного озера за 4 часа 18 минут около 18 километров. Я был очевидцем этого уникального события, удостоенного Книги рекордов Гиннеса.

В день старта температура в Байкале показывала 9 градусов по Цельсию. В такую воду местные «моржи» входят как в огонь, больше 15–20 минут не выдерживают. Заплыв начался ранним утром в 7 ча­сов 50 минут в районе Листвянки у мыса Бакланий. Линн приветливо помахала рукой собравшимся на берегу и уверенно поплыла. По со­седству с ней находились навигатор Росс Роузман на серфинге и врач – диетолог Сандра Фило в шлюпке. Чуть поодаль с журналистами на борту шел катер. Поеживаясь от прохладного порывистого ветра, ре­портеры невольно переглянулись, однозначно выразив мнение: Линн долго не продержится. Буквально через километр предположение, казалось, оправдалось: у Кокс свело судорогой ногу. Навигатор тут же поспешил на помощь.

Но Линн успокоила:

– Не волнуйтесь, Росс, боль прошла, я чувствую себя нормально.

В 10 утра Линн перекрыла достижение годичной давности, ког­да она первой на континенте проплыла в студеной воде Берингова пролива 2 часа 5 мин. Нет, не затем американка отправилась за три девять земель, чтобы удовлетвориться достигнутым. Марафонский заплыв не прекратился даже после предупреждающего сообщения капитана катера Иванова:

– Порывы ветра усилились до семи метров в секунду.

Заявлял о себе коварный Баргузин и мы это отчетливо видели по поднявшейся на метр волне, которая накрывала Линн с головой. С борта катера прыгнули в воду два инструктора подводного клуба «Альфа». Проплыли они не долго, но Кокс была им благодарна за мо­ральную поддержку. Ее мужество и хладнокровие восхищали, она, не сбавляя темпа, продолжала путь по намеченному курсу. Такое впечат­ление, что Линн не ведомы ни чувства страха, ни усталости. Лишь по­сле финиша Кокс призналась, что, наслышанная о нравах могучего Байкала, испытывала перед стартом робость. Но коль уж отважилась на невиданное плавание, была полна решимости преодолеть любые сложности и преграды.

К байкальскому марафону она целенаправленно и настойчи­во готовилась несколько лет, последовательно преодолев Ла-Манш, Магелланов и Берингов проливы. Те заплывы фактически были репе­тицией, но пересечь Байкал, ширина которого достигает 45 киломе­тров, в ее планы на этот раз не входили.

– Пока эта цель из области фантастики, – делилась она своими планами, – дня не хватит для преодоления озера. Но мечта реальная и не исключено, что к ее претворению я вернусь.

Главное, что вызов брошен. Я знала, на какой риск иду, и нет силы, способной меня остановить.

На финишной прямой к Линн присоединилась группа иркутских «моржей» и в их сопровождении американка в 12.08 завершила исто­рический заплыв у набережной Листвянки, где ее восторженно встре­чали сотни зрителей. Прямо в воде отважной спортсменке букет алых роз вручил тогдашний первый секретарь обкома ВЛКСМ Владимир Матиенко. Байкал видел всякое, но в воде цветов еще никому не вру­чали. На ходу родились и стихотворные строки:

Американская подруга!

Вчера не знали мы друг

друга.

Но увлечение одно

Объединило нас давно.

«Моржей» любительское братство –

Вот наше славное богатство.

Смертельно уставшая Линн пыталась улыбаться, но у нее это слабо получалось, в плотном окружении медицинского и тренер­ского персонала, а также сотрудников соответствующего ведомства ее увели в специально отведенное помещение для восстановлении, куда прессе, кроме американских корреспондентов, вход был за­крыт. Отвечавший за безопасность полковник милиции Анатолий Капустенский, впоследствии главный начальник УВД области, мне почему-то пройти разрешил, чем поверг в недоумение коллег из центральной прессы. Те пытались высказать недовольство, но пол­ковник жестко пресек:

– У себя в редакции будете требовать, а тут я решаю.

Кокс безучастно лежала на диванчике, над ней колдовали врачи и массажисты. Когда открыла глаза, американские журналисты тут же с вопросами. Линн не отмахнулась, не зароптала, что, мол, неважно себя чувствует – подождите хоть немного. Она знала правила жесткой игры и хотя с трудом, но отвечала на все вопросы. Запомнилось глав­ное, что она сказала:

– Я испытываю огромное удовлетворение от заплыва, от созна­ния того, что сделала то, что еще никто до меня не совершал. Но я в долгу перед Байкалом, потому что не покорила его так, как задумыва­ла. Возможно, еще вернусь сюда.

Пребывание Кокс в нашей стране получило большую прессу за океаном, ее каждый шаг запечатлел на кинопленку оператор Филипп Монтелеоно, который охотно поделился, что снимаемые сюжеты войдут в документальный фильм.

– К сожалению, до этого многие эксплуатировали труд Линн, ис­пользовали ее для достижения своих корыстных целей, – пояснил он, – мы же задумали собрать всю информацию о Кокс и то, что мы уви­дели на Байкале, нас просто потрясло. Уникальные съемки, убежден, позволят нам создать историю беспримерного заплыва.

Наверное, чтобы не делиться богатейшими впечатлениями, го­сти решили не проводить после заплыва пресс-конференцию. Сама Кокс, выйдя через час к терпеливо дожидавшимся ее собравшимся, выглядела все еще уставшим, но счастливым человеком. Невысокая, крепко сложенная девушка с белозубой улыбкой покорила сибиря­ков.

– Мы сделали большое дело, – сказала она, – это наша общая победа. Надеюсь, что мой пример вдохновит других поспорить с Бай­калом.

Байкальский марафон стал достоянием мировой истории спор­та и летописи человеческого подвига. Линн осуществила сокровен­ную мечту, а документальный фильм о заплыве принес небывалую славу и деньги американским устроителям. Но мужественная спор­тсменка за свой дерзновенный вызов Байкалу расплатилась ценой жизни. Ее здоровье резко пошатнулось, она заболела и, к великому огорчению, так и не смогла побороть недуг. Линн Кокс скончалась в 35 лет.

Фёдор Конюхов приезжал в Иркутск на велосипеде

Профессиональный путешественник и художник, Федор Коню­хов неоднократно демонстрировал миру силу духа и редкостную отва­гу, в одиночку бороздя океаны и моря. Он пересек Северный полюс, оставаясь наедине со стихией более двух месяцев, через Атлантику шел на гребной лодке… В книге рекордов Гиннеса его имя могло появляться после каждого такого путешествия. А их несчетное число. И вот судьба подкинула мне счастливый случай общения с ним. В авгу­сте 1989 года мой друг и коллега, в то время собственный корреспон­дент «Советской культуры» Владимир Ивашковский позвонил мне:

– Чем занимаешься? – спросил он.

– На дачу собираюсь.

– Какая дача? Ко мне гости нагрянули, присоединяйся.

– Какие гости? Духота страшная, душа рвется на природу.

– Вот мы и поедем на Байкал. Ты хоть знаешь, с кем? Знамениты­ми братьями –путешественниками Федором и Павлом Конюховыми.

Я ушам не поверил:

– Ну и шутки у тебя, Владимир Иванович! С какой стати они тут?

– И это меня спрашивает репортер. Пиши заявление по соб­ственному желанию, я подпишу. Ты ни черта не знаешь. Собирайся.

Братья оказались удивительно внешне похожи: далеко не бога­тырского сложения, русоволосые, голубоглазые, в тельняшках. Мореманы с детских лет, они жили на Дальнем Востоке в Находке, но самой большой их страстью стали путешествия. На сей раз они гнали на велосипедах через всю страну. Проезжать Иркутск и не побывать на Байкале – такого они себе позволить не могли. Ивашковского с братьями познакомил его коллега по газете, который крутил педали вместе с ними. Лучшего гида, чем Володя, было не найти, он Байкал знал, как свои пять пальцев. Для начала отправились в Листвянку и по пути я предложил заехать на дачу, где уже находилась моя супру­га Надежда. Та по привычке кинулась собирать на стол, но Федор ее остановил:

– Вы, пожалуйста, не беспокойтесь, мы не голодны, – сказал он мягко.

– Давайте не обижать хозяйку и не нарушать традиций гостепри­имства, – возразил Владимир Иванович. И выставил на стол бутылку «Столичной».

– Хорошо, но у меня условие, – сказал Федор, – никакого мяса, только то, что растет на грядках. Это лучший продукт.

Принять 50 граммов он категорически отказался.

– В дороге не употребляю ничего крепкого, – пояснил он.

Блаженная улыбка у него появилась, когда Надежда принесла банку холодного домашнего кваса.

– В такую жару нет лучшего напитка, – приговаривал Федор, по­тягивая мелкими глотками прохладную жидкость.

– А я, пожалуй, не откажусь от рюмочки, – улыбнулся Павел и весело рассмеялся, – у нас с братом разные вкусы.

Пока мы распивали бутулочку, Федор ходил вокруг дома, потом заглянул вовнутрь. Дом срубили недавно и стены были в первоздан­ном виде, не обшитые рейкой. Федор заметил:

– Не обшивайте, так намного красивее и естественнее, дыщится легче..У меня такой же небольшой домик, в котором я спасаюсь от городской суеты, когда возвращаюсь домой.

Федор нас не торопил, но когда бутылку опорожнили, решитель­но поднялся:

– Все, мужики, пора и честь знать, освободим хозяйку от нашего присутствия, у нее в огороде дел полно.

Такая вот мимолетная встреча. Ничего, в принципе, особенного, на домашнем уровне. С тех пор мы не виделись. Да и когда? Федор Конюхов – вечный странник. Что касается его брата Павла, то он по натуре человек иного склада, не отказывается от земных слабостей посидеть с друзьями за кружкой пива или другого напитка. Потому и не столь великий. Таких, как Федор, единицы и я горжусь, что имел счастье с ним общаться.

Партийный гнев Мэр ощущал постоянно

Накануне 60-летнего юбилея у бывшего мэра Иркутска Юрия Шкоропата сделать материал о нем неожиданно попросили меня.

– Вы, мужики, не по адресу. Шкуропат – профессиональный строитель, а я в этой теме – ни бум-бум. У нас полно журналистов, пишущих о строителях.

– В этом вся и закавыка, о заслуженном строителе напишут, а какой он человек, могут оставить за скобками. А Юрий Александро­вич – удивительная личность. С ним бы о жизни потолковать, много интересного может поведать.

С Юрием Александровичем мы, естественно, были знакомы, но не настолько, чтобы я мог сказать: знаю о нем все в деталях.

Когда встретились, я попросил: только предельно откровенно.

Мне трудно судить, ставили мои вопросы Шкоропата в тупик или нет, но некоторые из них, на мой взгляд, представляют интерес и сейчас. К примеру, как попадают люди во власть? Особенно, если не политики, а Шкуропат был далек от идеологов .

– Как вы, Юрий Александрович, до мозга костей строитель, ру­ководивший крупным трестом «Промстрой», угодили в кресло мэра?

– Более того: моя теща, родная сестра, жена и сын – все строи­тели, мне и в голову не приходило рваться во власть городскую. Все прозаично: вызвал тогдашний первый секретарь обкома КПСС Н. Банников и приказывает: «Принимай город!»

– Я же строитель, Николай Васильевич, какой из меня председа­тель горисполкома.

– Тебе и карты в руки, строй свой Иркутск.

На бюро обкома мне напомнили, что я прежде всего коммунист. На сессии проголосовали – лес рук за меня. Делать нечего. Так в 1982 году началась моя восьмилетняя эпопея на посту мэра.

– Перед вами городом 19 лет правил Николай Францевич Салацкий, человек уважаемый и авторитетный. Не испытывали психологи­ческой неуверенности?

– Да, Салацкий – колос, его вклад в развитие Иркутска огромен. Но Салацкий не правил городом, правили другие, потому и возни­кали часто между ним и партийной верхушкой острейшие противо­речия, мешавшие делу и гробившие здоровье.

Мне было не легче, нас дважды контролировали: партийные орга­ны и планирующие. Будто в Госплане лучше знали, что нам и сколько надо. Пресс сумасшедший. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Пер­вый секретарь Иркутского горкома партии Валерий Игнатов рьяно защищал, за что его потом и убрали.

– И это любимца первого…

– У Банникова – да, Ситникова – нет. Игнатов стал неудобен. Меня бог миловал, но царский гнев ощущал постоянно.

– Вот с этого поподробнее.

Юрий Александрович без утайки все рассказывал. С грустью и неким чувством безнадежности. Но, как человек огромной вну­тренней энергии и оптимизма, сглаживал углы шуткой. Да, многое не успел сделать и он не скрывал некоторые просчеты. Обо всем я добросовестно написал и перед выходом статьи позвонил Шкуропату:

– Приезжайте, Юрий Александрович, в редакцию, прочитайте на свежую голову.

– На счет свежей головы не уверен, – засмеялся он, – с утра мно­го заморочек было, но приеду обязательно.

Читал он долго, чересчур внимательно и что-то подчеркивал.

– Такое впечатление, Юрий Александрович, что вы полтекста сократили, – не удержался я.

Шкуропат пронзительно на меня глянул и сказал:

– Я помню свое обещание говорить начистоту. У меня нет ника­ких претензий к тексту, написано как сказано. Есть просьба.

Шкуропат сделал паузу, как бы проверяя мою реакцию. Я молча ждал.

– Юбилей у меня, а я в разборки ударился. Не увязывается как-то. Я вычеркнул все, что посчитал не обязательным публиковать. Прошу меня понять.

– Это ваше право, Юрий Александрович, никаких проблем.

– Вот и слава Богу! А то я измучился, ночь не спал, а теперь на душе спокойно.

Мы пожали друг другу руки и расстались с легким сердцем.

ПРОШЛОЕ БЬЁТ БЕЗ ПРОМАХА

Открытие нового Китая

Журналистская жизнь горазда на непредвиденные обстоятельства и встречи. Тем и интересна. Если, конечно, ты ее сам не упростишь и не сузишь до скучных газетных рамок. Лично мне грех сетовать. Я по­ездил по свету, не прося у редакции ни копейки. Три Олимпиады – в Москве, Барселоне, Атланте и с десяток крупнейших международных турниров за рубежом и в нашей стране оплачивали заинтересованные лица. Трудно сказать, почему мои, более молодые коллеги, не стре­мились к тому же, фактически я единственный не упустил «птицу счастья». Удалось даже однажды съездить в Польшу с баскетбольной командой, когда работал на ТВ. Ни до меня, ни после иркутских теле­визионщиков такими командировками не баловали.

Посчастливилось открыть новый Китай в конце 1989 года вме­сте с иркутской футбольной командой «Звезда». Потом будет еще немало поездок в Поднебесную с посещением исторической Китай­ской стены, но это была первая. С жадностью знакомились с уни­кальным бытом, культурой и традициями удивительной страны, от которой мы были отделены стеной отчуждения в три десятилетия. Видел жизнь наяву простых китайцев – трудный промысел рыбаков, пахавших от зари до зари землю на необъятных просторах крестьян, искусный труд ремесленников, заваливших диковинными товара­ми рынок. Накануне матча прошлись по улицам Шэньяна. Почти 6-миллионный город жил своей жизнью, мы слились с людским потоком, не обнаружив ни толкучек, ни очередей. Шли мимо торго­вых рядов и такое впечатление, что перед нами выставка-продажа. Прилавки ломились. Это сейчас для нас в порядке вещей, а тогда, в период жесточайшего дефицита и талонного унижения увиден­ное представлялось чудом. Боже мой, подумалось, как же здесь без агропрома решают продовольственную программу? Страну с более чем миллиардным населением кормил частник. Мы проехали на ав­тобусе несколько сот километров и убеждались, с какой любовью каждый участок земли, словно невесту, обихаживают крестьяне. Ве­ликие труженики. Живут пока скромно и одеваются неброско. Но с достоинством.

Играли на современном 60-тысячном стадионе, напоминавшем московские Лужники. Мы рты раскрыли, узнав, что красавец стади­он возвели за один год. Фантастика! А в Иркутске скромный ледо­вый Дворец умудрились не построить за десяток лет, опустошив на десятки миллионов государственную казну. И хоть бы один волосок слетел с головы виновных. Впрочем, а кто искал виновных? Зато наши ребята подарили китайским болельщикам истинный праздник футбола, одолев хозяев (2:0), выступавших в высшей лиге националь­ного первенства. А в портовом Даляне (до недавнего Дальний), рас­кинувшемся на берегу Желтого моря вблизи Порт-Артура, за наших пришли поболеть матросы квартирующих здесь советских судов. Мы были просто ошарашены, когда над трибунами 40-тысячного стадио­на громыхнул до боли знакомый русский призыв «Шайбу! Шайбу!», а следом поплыли мелодии «Расцветали яблони и груши», «Эх, рябина кудрявая…». Далян – футбольный город, регулярно встречающийся с зарубежными командами. Перед нами здесь побывал знаменитый бразильский «Сантос», за который когда-то играл сам Пеле, король мирового футбола. Хозяева уступили 0:2, но проигрыш восприняли, как успех. Если уж с бразильцами почти на равных, то что им какой-то провинциальный Иркутск. Для разведки хозяева бросили против нас амбиционную молодежную сборную, в которой парни как на подбор – этакие молодцы. Носились они по полю со скоростью оле­ня, а бились как истинные бойцы. Но обухом плеть не перебьешь, наши оказались выше классом – 2:0. На десерт оставили игру с глав­ной командой города – крепким середняком китайского чемпионата. Матч транслировался по телевидению и хозяева, задетые за живое, очень уж хотели не пасть лицом. На последних минутах судья приду­мал пенальти в наши ворота, даже в товарищеской встрече хотелось выиграть любой ценой. И выиграли бы, не помешай наш вратарь Ан­дрей Семенов, парировавший мяч. Сухая ничья. Но в счете ли дело? Я точно знаю – мы стали первыми, заложившими основу для новых дружеских связей.

Приземлили голову

Еще одно воспоминание уводит в 1987 год, оно связано с именем Бориса Новгородова. Как хроникально-документальная символика нашей многолетней дружбы с ним и совместной работы в «ВСП» по­полнилась редакционной командировкой в ГДР, в ее славный город Карл-Маркс-Штадт, после соединения страны вернувший себе первое законное имя – Хемниц. В порядке журналистского обмена мы стали гостями тамошней газеты, существовал тогда такой вид дру­жеского бартера. Поселили нас в отдельных номерах великолепного высотного отеля «Конгресс» и окружили совсем непривычной оран­жерейной заботой, от которой сибиряку аж не по себе. Когда культур­ная программа была исчерпана, во мне неожиданно проснулся азарт репортера, я предложил встретиться с главным архитектором города. Борис Нилыч опешил:

– Ты, что? Переводчик и сопровождающая нас журналистка на пределе, устали. К тому же у пунктуальных немцев вся неделя распи­сана вперед по часам, вклиниться в точные графики невозможно.

– Но ты же сам вчера намекнул, что неплохо бы написать репор­таж для наглядности из любого, на вкус и выбор архитектора, микро­района, и встретиться с ним прямо на улице. А почему бы нет?

– Ну, не знаю.

Немцы такую встречу устроили. Архитектор знал, куда нас при­вести. Когда-то по спецзаказу правительства ГДР советский скуль­птор Кербель, создавая сверх монументальную и сверх мыслимую металлическую голову одного из «основоположников», предложил воз­нести ее на такую высоту, чтобы она властвовала над пространством. Так вот наш скульптор был против такого проекта, он предлагал «го­лову» приземлить, сделать ее доступной для обозрения. Практицизм немцев взял верх.

– Кербель очень обиделся, – вспоминал архитектор, – успоко­ить его был не в силах. Но вы сами видите, кто был прав. Приземлен­ная голова всегда «ближе» к народу, чем отдаленная.

Борис Нилыч загадочно улыбнулся:

– Ваша мысль понятна, но наша не дремлющая цензура вряд ли с ней согласится.

На том и расстались, а репортаж мы все-таки написали.

Лев Перминов – рыцарь пера и эфира

22 турнира по мини-футболу посвящены его светлой памяти

Профессиональные актеры утверждали, что Лев Перминов загу­бил в себе артистический дар. Ему бы в театре служить, а он журнали­стику избрал. И слава Богу! Удивительно, но легендарный футболь­ный комментатор Перминов в футбол никогда не играл. А вел репор­тажи так, что многие-многие его столичные коллеги-профессионалы в подметки ему не годились. Недаром Льва величали королем эфира и называли вторым Синявским в честь легендарного московского комментатора – 50-х годов. Живи Перминов в столице, наверняка бы входил в элиту и вел репортажи с чемпионатов мира и Европы. Но он коренной сибиряк и ни на что свой родной край не променял бы, хоть горы золотые сули. Когда в эфире раздавался его взволнован­ный, слегка хрипловатый голос «Внимание! Наш микрофон установ­лен на центральном стадионе «Авангард» (ныне «Труд»), считай, все спортивное (и не спортивное тоже) население приникало к радио­приемникам. Он не кричал душераздирающим голосом «Г-о-о-л!», но держал аудиторию в полном напряжении. Его трансляции – выс­ший пилотаж.

Это о нем классик сказал: «Он был один такой. Таких здесь боль­ше нет». Неизвестно, будут ли. Неординарная, масштабная личность. Академий не заканчивал, а знаниями обладал энциклопедическими, до всего доходил сам. Приносил из библиотеки охапку книг по ме­дицине, философии, эстетике, живописи и театру и штудировал по ночам, а вечером за семейным столом имел привыч­ку рассказывать о прочи­танном. Юмор и доброта в нем природные, мог по­делиться последним с лю­бым.

Его ценили и любили слушатели и не очень по­читали начальники. По­нятное дело, ни перед кем не снимал шляпу, кроме лиц прекрасного пола, ни перед кем не прогибался, мог врезать правду-матку в глаза, невзирая на чины.

А мог ли иначе? За плечами четыре года Великой Отечественной войны, страшную весть о начале которой узнал во время ночного дежурства на читинском радио, где он начинал совсем молодым человеком. Не дожидаясь призыва, добровольцем ушел на фронт. Служил в разведке и храбро сражался, пройдя за четыре года лихие дороги Европы и закончив войну 23-летним лейтенантом в Берлине. Из множества боевых на­град особо отмечал медаль «За отвагу». Не кичился своим фронтовым прошлым, он вообще к званиям и регалиям относился без пиетета – снисходительно, хотя и сделал для родного Приангарья в разы боль­ше, чем иные заслуженные и почетные граждане. О войне вспоминал неохотно, потому что знал ее «прелести» изнутри.

Поспеть к событию первым – будь то пуск Братской ГЭС или открытие золотого прииска в бодайбинской глуши – считал делом чести: пешим, поездом, самолетом, не имело значения. Мог и на собственном мотоцикле, когда на острове «Юность» проводился конкурс рыбаков. Ловил рыбку большую и маленькую, а когда воз­вращался, то из мешка обязательно торчали щучьи хвосты, чтоб все видели – Перминов и здесь лучший. Страстно играл в бильярд. Загля­дывая на огонек в «Молодежку», где подобралась не менее страстная кучка любителей, он шутливо спрашивал: «Играть научились? Есть смелый со мной сразиться?» Редко кому удавалось оставить не у дел самого Льва. Николаю Евтюхову как-то посчастливилось. Перминов мрачно пожал руку молодому журналисту, а не прилюдно нечаянно заметил: «Кстати, седьмой шар вы, милостивый сударь, забили не по правилам. Но я вам прощаю». Он и здесь последнее слово оставил за собой.

Уже не молодым, на пенсии, Лев Петрович содержал в ЦПКиО уникальный мини-зоопарк, где обитали косули, сохатые, а любимицы – белки кормились у него с ладони, запросто запрыгивали на шляпу и заглядывали в карманы. На его зычный голос: «Белы, белы…» пуши­стые мчались стремглав. Тысячи посетителей первым делом спешили к вольеру, чтобы пообщаться с братьями нашими меньшими. Не стало Перминова и осиротели зверюшки, в большом цивилизованном горо­де они оказались никому не нужны. Это к слову о личности.

С Львом Петровичем простились студеным январем 1990 года и тогда же мне друзья-коллеги, как председателю областной федерации футбола в то время, дали наказ организовать турнир памяти Перминова. Почему футбольный, объяснять нет нужды. Мог ли я тогда по­думать, что Мемориал завоюет невиданную популярность и станет самым массовым? Нет, конечно, да и не о том думалось. Но желание сделать его лучшим было изначально. А как по-иному, лучше вообще не проводить. Это чинуши ради галочки в отчете, не вкладывая ни душу, ни сердце, многие благие начинания хоронят в зародыше. К счастью, тогда в областном спорткомитете работали большие энту­зиасты и профессионалы Геннадий Гноев и Аркадий Богданов, они помогали организовывать и проводить. Повезло на соратников в Ан­гарске и Усолье-Сибирском, где проходили два первых турнира. Там здравствуют Петр Антонов и Григорий Геворгян, взявшие на себя львиную долю хлопот. Идея проведения нашла понимание у предсе­дателя теле-радио комитета Виктора Комарова. Соревнования обре­ли официальный статус и в этом качестве по сей день живут.

Начинали скромно – с восьми – двенадцати команд. А на 22-й в сентябре 2011-го собралось 65. Но больше впечатляет география – собираются любительские команды, большинство за свои кровные деньги – от северного Бодайбо до южной Слюдянки, с участием пред­ставителей отдаленных и сельских районов. Аналогов нет в России.

В Иркутске жила вдова Льва Петровича – известный диктор областного радио, заслуженный работник культуры России Герта Павловна Арбатская, поэтому все последующие турниры стали про­водиться в областном центре при неизменном ее участии вплоть до внезапной кончины на 75 году жизни.

На пятый турнир впервые приехала из Улан-Удэ родная сестра Перминова – Галина Петровна Анисимова и была покорена атмосферой общения. Вторично посетила уже 13-й Мемориал и с улыбкой сообщила, что ехала в 13-м вагоне, 13-м купе и на тринадцатом ме­сте. Мало того, с числом 13 связаны важные для нее события – воз­вращение с фронта и поступление на работу в музыкальное училище, где она преподавала по классу фортепьяно. Галина Петровна – копия брата, такая же бойкая, неунывающая, общительная, Она была ис­кренне потрясена духом соревнований, сказав растроганно: «Низко кланяюсь за память о брате». Лично для меня ее слова остаются выс­шей признательностью. Даже выше, чем благословение турнира Со­ветом Федерации в 2003 году.

В 2007 году соревнования попали под патронаж фирмы группы компаний «Радиан», что позволило каждому игроку победившей ко­манды вручить цветной телевизор. Финалистов удостоили пылесоса­ми. Где еще такие подарки вручаются? Неожиданный сюрприз пре­поднес президент «Радиана» Валерий Труфанов, командировавший меня в Москву на отборочный матч чемпионата Европы между Рос­сией и Англией.

Труфанов, лично не знавший Перминова, так объяснил свою по­зицию:

– Лев Перминов – наше достояние, дело чести поддерживать та­кие соревнования.

Валерий Николаевич оказался единственным, кто в критический момент взял на себя трудную и ответственную миссию по спасению футбольной команды мастеров и на базе фирмы создал новый клуб «Байкал-Радиан», выросший в одного из лидеров первенства страны в зоне «Восток». Если бы еще власть помогала, быть бы Иркутску на радость болельщикам в футбольной элите… Но наша власть к фут­болу холодна. Вот еще бы стадионы с трибунами отдать под что-то… Возвести, скажем, на месте футбольного корта какой-нибудь бордель. Чем не рассадник для наркоманов. Миллионы вылетают на борьбу с наркоманией, а на футбол – ни копейки. Куда идем?

Абсолютный рекордсмен турнира Перминова Братск – шести­кратный чемпион. Команды разные – «Лесохимик», «Спартак», «Динамо», а лидером всегда был один – Виктор Коробков, не моло­дой уже, за сорок, но по духу и самоотдаче мог заткнуть за пояс лю­бого. Почему был? Да потому что он привозил команды в 90-е годы и с такими же 40-летними партнерами забивал соперникам сетку мячей, а его самого неизменно признавали лучшим игроком розы­грыша. Стоило ему уйти в профессиональный футбол, как Братск, лишившись организатора и вдохновителя, перестал приезжать.

Вернулся на авансцену недавно после моих настойчивых приглаше­ний, а «стрельнул» на 22-м турнире в 2011-м под патронажем пив­ной компании «Гелиос». И кто приехал с командой? Неувядаемый 59-летний Коробков. Правда, уже в качестве арбитра, но какая раз­ница, если именно с ним пришла удача – серебряные награды. В фи­нальном матче братчане уступили прошлогодним чемпионам – ко­манде ангарской нефтехимической компании, ведомой известным мастером футбола Сергеем Дементьевым. У него во время турнира родилась внучка. Вот уж подарок так подарок! Как не преминул бы сказать незабвенный Перминов, наш тост за счастливого деда!

Патрон «Гелиоса» Владимир Смирнов, как никто в Братске, поддерживает детский и ветеранский спорт, он и профинансировал поездку команды на перминовский Мемориал. Любители ответили директору любезностью. Коробков, угостив меня чудесным фир­менным напитком, поведал, что хранит все призы турнира до еди­ного.

– Они для меня, как ценная реликвия, – сказал он, – это лучшая память о прекрасных соревнованиях. Такой дружелюбной атмосферы и острой борьбы не ощущал даже на международных турнирах среди ветеранов.

Спартакиада для сирот

В 1990 году, когда перестройка, по меткому выражению тогдаш­него председателя областного спорткомитета Леонида Яковенко, трактором прошлась по всем и больно ударила по детскому и массо­вому спорту, я придумал три уникальных турнира: среди детских до­мов и интернатов, на лучший школьный класс по баскетболу на при­зы «Восточки» и по мини-футболу памяти легендарного спортивного радийного комментатора, фронтовика Льва Перминова.

В жесточайший кризис друзья спонсоры нашли 20 тысяч рублей на проведение детдомовской Спартакиады. Огромные деньги по тем временам. Идею подхватили областной спорткомитет и Главуно. Дру­гое дело, что они были ограничены в средствах и выше головы прыг­нуть не могли. Запомнилось, как мы дружно готовились к первой Спартакиаде, которую проводили в Братске. Туда отправилось все руководство комитета во главе с Яковенко. А как сердечно встреча­ли юных спортсменов хозяева – хлебом, солью и цветами. Причем женщины из гороно пекли хлеба ночью, а утром на открытии излу­чали улыбки. Мы привезли целое купе подарков. И каких подарков! Спортивные костюмы, магнитофоны, другие ценные призы, которые детишки сами никогда бы не купили. Приобрели велосипеды, но они не поместились в купе и мы переживали, что не сможем вручить их сразу после окончания соревнований. В поисках подарков ходили по торговым точкам с моим другом и коллегой Николаем Стеценко. Он работал в молодежной редакции областного телевидении и его та­лантливые передачи, особенно на военную тему, помнят до сих пор. Николай хорошо был знаком с воинами-афганцами и те нам сильно помогли приобрести некоторые дефицитные товары по не высоким ценам, была у них такая возможность. Те же велосипеды, к приме­ру. 15 машин! Королевский подарок. Не забыли ни одного ребятен­ка, вручили сувениры буквально каждому участнику, а отличивших­ся естественно поощрили особо. Командам победителям достались цветные телевизоры, а за четвертое место вручили баян, на котором тут же сыграл один из воспитанников. Детский Дом №2 из Иркутска вошел в историю Спартакиад, как первый победитель. Он нас факти­чески выручил, не пришлось ломать голову, как мы им будем вручать велосипеды. По приезду в Иркутск прямо в детском Доме устроили торжественную церемонию награждения на глазах у всех детдомов­цев. Представляете гордость и радость чемпионов, у них глазенки от счастья светились, губы шептали «велики, велики!».

До моего ухода из газеты на таком уровне проходили все спар­такиады. Однажды я умудрился вручить 11 холодильников марки «Минск» каждой команде. Сейчас только во сне может присниться подобное. Обездоленных чиновники любят с трибуны, такие сладкие речи, что слезы наворачиваются. По сути – за болтовней ничего, вот для себя урвать, тут иной расклад.

Поздравлял олимпийский чемпион

Достаю из домашнего архива номер «Восточно-Сибирской прав­ды» за 1 апреля 1995 года с моим репортажем о шестом турнире на призы газеты по баскетболу на лучший школьный класс. На самом видном месте текст с поздравлениями победителей соревнований от Олимпийского чемпиона, президента федерации баскетбола России, главного тренера сборной страны Сергея Белова и чемпиона мира и Европы, заслуженного мастера спорта, главного тренера ЦСКА Ста­нислава Еремина

Процитирую отдельные моменты, чтобы четче представить, что это за турнир и каким образом он проводился:

«Удивительно, что трудности с каждым годом возрастают, а тур­нир все набирает высоту и авторитет, на него приезжают лучшие клас­сы из самых отдаленных районов. Выискивая крохотные сбережения, его поддерживают Главуно и облспорткомитет, помогают спонсоры. Директор АО «Кедр» Владимир Комаров так определил свое отно­шение к турниру: «Помочь ребятам в столь сложное время – наше святое дело, мы и впредь готовы способствовать проведению таких соревнований».

Хорошо сказано. Только вот в отличии от Владимира Ивано­вича босы далеко не бедных фирм к «святому делу» относились прохладно. А Комаров сам когда-то на серьезном уровне играл в баскетбол, он вообще был своим человеком в спорте и на мои просьбы о помощи откликался всегда. Общим делом считали тур­нир президенты баскетбольного клуба «Ермак» и «Шахтер» Федор Порошин и Иван Щадов, выделявшие фирменные подарки. Так со­впало, что однажды турнир пришелся на дни матчей чемпионата России и в Иркутск как раз приехал самый знаменитый в отече­ственном баскетболе ЦСКА, в котором, что ни игрок – всемирная известность. Великие мастера, чемпионы страны, мира и Европы с высоты своего гуливерского роста поглядывали на ребят и не могли скрыть восхищения:

– Мы объехали весь свет, играли в планетарных соревнованиях, но в таких участвовать не доводилось.

А таких и не было, их уникальность в том, что играют не сборные, а лучшие классы, прошедшие последовательно через сито соревнова­ний в своей школе, районе, городе. Играют только те ученики, чьи парты рядышком. Важно иметь лидера, за ним тянутся остальные. А в общей сложности это тысячи мальчишек и девчонок, которые стремятся реализовать свои способности в отдельно взятом классе. Цитирую дальше:

«Четыре дня во Дворце спорта кипели страсти, праздник детско­го баскетбола не утихал с утра до вечера. Турнир за шесть лет заметно вырос качественно – все команды одеты с иголочки, в симпатичную форму, все серьезно готовятся к соревнованиям и уже не видно заве­домых неумех, как было на начальной стадии. И это при острейшем дефиците на мячи и спортивные залы. Сколько эмоций, здоровых чувств выплескивается в ходе игр. Велика роль учителей физкуль­туры. Сергей Александрович Бухаров из ново-ленинской школы № 40 сам играл прилично, входил в сборную области, его несомнен­ная заслуга в успехе подопечных, занявших призовое место. О турни­ре учитель с 15-летним стажем отозвался, как о самом значительном, в котором приходилось когда-то участвовать.

Олег Михайлович Пушмин работает преподавателем физкульту­ры 30 лет, из них 23 – во второй железногорской школе. Для него это второй турнир, год назад дебют принес третье место.

– Тогда, видимо, нас недооценили, – размышлял учитель, – мы решили доказать не случайность успеха и тренировались пять раз в неделю. А вы знаете, какой у нас спортзал? Смешно сказать. 18х8 м – самый малюсенький на Илиме. Но это не помешало северянам вновь подняться на пьедестал.

В репортажах постоянно звучали имена учителей. Поднять роль и престиж главного в школе человека, отвечающего за физическое воспитание ребят, сквозная линия в освещении турнира. Особо га­зета поддерживала энтузиастов с провинции, где условия работы значительно отличаются от городских. Им нужно низко покло­ниться за дело большой государственной важности. Турнир позво­лил открыть десятки таких профессионалов, мы о них рассказали с любовью и уважением, не жалея ни газетных страниц, ни энергии. Прославленный Станислав Еремин, отправив свою команду ЦСКА в аэропорт после окончания матча, задержался в зале, чтобы вру­чить призы лучшим игрокам и их учителям. В такой же процедуре с удовольствием участвовал легендарный Иван Едешко, вписавший свое имя в золотую историю Олимпийских игр. Это он за три секун­ды до окончания финального матча с США в далеком олимпийском Мюнхене-72 выдал ювелирную передачу Саше Белову и тот вколо­тил победный мяч, повергнув в шок заносчивых американцев. Кто бы мог подумать, что великий Иван Иванович Едешко возглавит иркутский «Шахтер» и проведет с ним несколько ярких, незабывае­мых сезонов.

Такая вот история с невеселым продолжением. Неизменный главный арбитр турнира Анатолий Любимов изо всех сил удерживает турнир на плаву. Но ему это удается все сложнее и сложнее, поскольку усилия разбиваются о гранитную черствость и тупое непонимание ор­ганизаторов. Загубить доброе дело – ума не надо…

Я не люблю уверенности сытой,

Уж лучше пусть откажут тормоза.

Досадно мне, коль слово «честь» забыто

И коль в чести наветы за глаза.

Владимир Высоцкий.

ЖИТЕЙСКИЕ СТРАНИЦЫ

После событий начала 90-х, когда КПСС утратила руководящую роль, в редакции тоже произошли соответствующие изменения и перестановки, как следствие, убрали идеологические отделы. Как-то заходит в отдел Бутаков с задумчивым видом. Молчал, молчал, потом озабоченно спросил:

– Что делать с Быковым, куда его пристроить?

– Странно, почему ты мне об этом говоришь? Куда хочешь, туда и переводи. Выгнать можно, с него все равно толка мало, превратился в бюрократа, заваленного бумагами.

– Отдел у него такой был, а бумагами заваливал обком, ты же знаешь.

– Не только обком… Быков четко стоял на страже – долбал верующих, иеговистов и прочих несогласных с советской властью, а теперь долбит коммунистов. Быстро перестроился.

– Твое отношение к нему мне известно и тем не менее именно тебя прошу уступить ему место заведующего отделом информации. Ты ничего не потеряешь, будешь обозревателем по спорту с тем же окладом, что сейчас.

– Ради Бога. Если хочешь развалить отдел, ставь Быкова, он не потянет, у него нет репортерской изюминки, он отвык работать оперативно. А у нас вся работа на этом строится, мы тянем за несколько отделов.

– Если не получится, переиграем.

– Ну уж, дудки, этого не будет. Не поверишь, но я тебе благодарен за такое предложение. Я чертовски устал и в качестве обозревателя буду чувствовать себя, как на курорте.

Пролетело месяца три. Быков сидел один в кабинете, все также заваленный бумагами. Видимо, не так просто перестроиться, да он и не умел по-другому. К нему практически никто из сотрудников не заходил, каждый обозреватель общался напрямую с секретариатом, не показывая материалы заведующему отделом. Каждый работал в одиночку и роль Быкова выглядела комедийной. Спрашиваю не без ехидства редактора:

– Ну, как Быков? Справляется с возложенными на него обязанностями?

– Ты был прав, Быков не для отдела информации. Что делать, ума не приложу, это – моя головная боль.

– Никакой головной боли. Нужно вообще отделы упростить, оставить один-два, например, отдел писем. А всех заведующих перевести в обозревателей и тебе станет ясно, кто на что способен.

– А что, это идея. Обсудим на редколлегии.

Обсудили и разогнали отделы. Покаюсь, я-то предложил Бутакову идею от фонаря, и не мог представить, что он так легко согласится. И уж, конечно, нельзя было оставлять редакцию без отдела информации. Это была откровенная глупость. Потом поняли и создали службу новостей во главе с инициативной Эллой Кез, которая по уши ушла в работу и приносила большую пользу.

Иду по редакционному коридору к себе в отдел и вдруг из кабинета напротив с заплаканными и расширенными от ужаса глазами женщина, а вслед ей истошный крик Климовой:

– Делать мне нечего, как рыться в вашем грязном белье.

– Какое же это грязное белье, если моего мужа фронтовика родной внук выгнал из его же квартиры, – всхлипывает женщина, – мне сказали: иди в «Восточку» к Климовой, она поможет разобраться. И вот разобралась, меня же унизила.

– Вы не волнуйтесь, проходите в кабинет и расскажите все по порядку.

– А вы тоже из отдела писем?

– Нет, я из отдела информации и спорта, но это не суть важно.

Я налил ей стакан воды, минут через пять она успокоилась и протянула мне письмо.

– Прочитайте и все поймете. Письмо написал муж, но у него с сердцем плохо, поэтому в редакцию пришла я. Но если нужно, он тоже придет.

Я прочитал. Никакого грязного белья не обнаружил. Дикая история, в которую журналист просто обязан вникнуть, если он, конечно, искренне хочет разобраться. Но Элла Львовна привыкла писать статьи на моральные темы, не выходя из редакции. Она вообще дальше Ангарска редко где бывала. Питательная среда – читательские письма, в которых люди высказывают свою боль или жалуются на несправедливость чиновников. Владея пером, а Климова им владела, не представляет особого труда выдать слезливую заметку. Отсюда и утвердилась за Климовой репутация защитницы стариков и детей – инвалидов. Мы же, находясь напротив, слышали порой такое, что уши вяли. От нее люди, пришедшие за защитой, сами плакали. Писала одно, а жила по нормам, не имеющих ничего общего с человеколюбием. Наша история – цепочка из этого звена. Статью я подготовил и опубликовал, суть ее вот в чем.

Жила – была большая семья: фронтовик с супругой и дочь с мужем и двумя сыновьями. Тесновато стало, решили разъехаться и разменять квартиры. Фронтовик, как владелец квартиры, переехал в 2-комнатную. Через два года дочь попросила его: «Папа, пусть мой сын поживет с вами, он не ладит с отчимом».

Дело житейское, как не пустить родного внука, да и за больной бабушкой пригляд будет. Спустя время внук «отблагодарил» деда, показав ему от ворот – поворот.

«Я всю жизнь честно жил, прошел Великую Отечественную войну, в качестве инженера обслужил 851 боевой вылет и 3955 спецвылетов на самолетах разных конструкций, имею 15 правительственных наград. Заработал, что имею, на чужое не зарился. И вот указали на дверь. Горько и обидно», – пишет фронтовик.

Случилось вот что. Больная супруга, с которой они прожили полвека, умерла и дед, еще довольно крепкий мужик, спустя некоторое время женился вторично, а поскольку новая жена дорабатывала до пенсии в Тайшете, он туда частенько выезжал. Ему и в голову не приходило, что его могут запросто лишить собственной квартиры. Понадеялся на порядочность близких людей, которым он в трудную минуту протянул руку помощи. Родной внук, подделав ордер, вписал своей рукой себя в квартиру, а деду цинично намекнули, что ему лучшим жильем будут семь квадратов. «Они ждут не дождутся, когда мои силы иссякнут, – горестно заключает фронтовик. На защиту престарелого человека встал горой заместитель областного военного комиссара полковник Геннадий Урнев. А по Климовой это называется копаться в грязном белье…

Она обходила истории, которые требовали журналистского расследования. Вот одна из них. В редакцию обратилась пожилая женщина из Бодайбо Людмила Дмитриевна Шишкина, которая поведала жуткую историю. На глазах двух малолетних детишек на горной речушке Жуя, спасая чужого ребенка, погиб их папа – 32-летний главный геолог Бодайбинской экспедиции Виктор Чувасов. На берегу находилась масса людей, а в студеную, своенравную и стремительную воду бросился на помощь один. Быстрое течение уносило лодку, сзади которой за веревку держался парнишка. Спустя мгновенье он выпустил веревку и его накрыла волна. Виктор, не раздумывая, бросился в реку, крикнув сыновьям: «Ждите на берегу!». Он несколько раз нырял, пока не обнаружил безжизненное тело несчастного. Из последних сил доплыл до берега, передал мальчишку и тут же черная волна поглотила его самого… Из оцепенения толпу вывели душераздирающие крики Паши и Саши: «Папа, вернись»! Папочка, не бросай нас!».

Хоронили Виктора всем поселком. У гроба клятвенно заверяли не оставить семью в беде. И награду схлопотать, и достойную пенсию, и памятник – стелу установить на берегу, и квартиру благоустроенную выделить. Жил главный геолог скромно в доме без удобств. Жена Ирина преподавала в музыкальной школе. Их все уважали. Но шел ужасный 1991 год и все посмертные обещания оказались пустыми. Жизнь в маленьком поселке шла своим чередом и ставила перед осиротевшей семьей проблему за проблемой. Ни квартиры, ни повышенной пенсии. В доме провалился пол, появился грибок, стены насквозь промерзали и в довершение всех бед от короткого замыкания электропроводки случился пожар, когда младший Паша остался один. Из горящего дома его вынес пожарный. Ирина бежала с работы, готовая умереть от очередного горя. Чиновники всех мастей, мэры поселка и Бодайбо лишь разводили руки: «Помочь ничем не можем». За семью хлопотала теща погибшего Людмила Дмитриевна. При упоминании ее имени многих чиновников передергивало, их раздражала ее настойчивость и надоедливость и им было непонятно, почему теща, а не жена обивает пороги. Ирине было не того. Старший сын, потрясенный трагедией, постоянно хворал, у него сильное нервное заболевание. Единственной опорой осталась бабушка. Пожилая женщина, сама замотанная болезнями, мужественно вела неравный бой с толстокожими начальниками. Ездила в Иркутск, даже в Москву на последние деньги. Чиновничий круг замкнулся и тогда Людмила Дмитриевна приехала в редакцию и прошла мимо отдела писем. Такая тема не волновала Климову и Шишкина почему-то обратилась ко мне. Я обзвонил всех чиновников, от кого зависела судьба многострадальной семьи. Было стыдно и больно, что простых людей окружает бездушная свора начальников, ничего не желающая делать. Так появилась статья «Хождение по мукам», в которой я всем причастным воздал должное. Я им задавал один и тот же вопрос: какой еще подвиг должен совершить человек, чтобы вы прониклись состраданьем к его семье? Несли всякую чушь и хоть бы один признал свою вину. После выхода статьи Людмилу Дмитриевну принял первый вице-губернатор Владимир Яковенко и оперативно решил проблему переселения семьи в Иркутск. Бедная женщина даже не поверила, что выделяют квартиру в областном центре. Трудно сохранить веру после нескольких лет мытарства. Точно также подрывается вера в СМИ, когда наш собрат служит не делу, а господину рублю, когда его не трогает чужая боль. Все взаимосвязано.

Умер старый художник, полвека проработавший в «Восточно-Сибирской правде». До последнего он исправно платил партийные взносы, а когда уже ноги совсем отказали и он слег, взносы приносила его дочь. Славный, добрый и порядочный дед. Исходя из общечеловеческих понятий, я предложил собрать на похороны деньги. Кто сколько мог, тот и сдал. Я уже хотел позвонить родным покойного, они жили недалеко от редакции, как дверь кабинета шумно распахнулась и ворвалась разгневанная Бегагоина. Швырнула на стол железный рубль, который, прыгнув лягушкой, угодил мне в плечо, и прошипела: «Кто тебя уполномочил собирать деньги? И почему я должна свои кровные отдавать, если этого художника знать не знала?

– А зачем тебе его звать, если он работал, когда ты еще не родилась?

– Тем более не обязана. Еще неизвестно, куда наши деньги пойдут.

– Ах ты, стерва!

Я судорожно начал в поисках чего-то увесистого шарить по столу и, ничего не найдя, схватился за телефон. И вырвал бы его, не перехвати мою руку сидевший напротив Саша Иванов.

– Не надо портить государственное имущество, Павел Григорьевич, оно дороже головы Бегагоиной, – сказал он спокойным голосом.

Бегагоина выскочила, как ошпаренная, с воплем: «Псих ненормальный!»

Вот такие «птички» сидят в редакционном «гнезде». Ничего святого.

Бог с ними, пусть живут и думают, что делают доброе дело. А мою душу греет письмо, которое к моему юбилею прислал великий, любимый народом, артист Виталий Венгер:

«Боже мой, Пашенька, тебе 50! Это и удивительно, и непривычно, и торжественно радостно. Всего-то полвека, а значит, впереди репортажи и комментарии, интервью и просто рассказы о твоих замечательных героях. По случаю такого события поздравляю, Паша, с юбилеем, желаю здоровья и дальнейшего творческого горения. Скоро начнет работать бар Дома актера и тогда уж будет возможность поднять чарку и выпить с тобой.

Низкий поклон супруге и всем домочадцам.

С уважением, Виталий Венгер.»

Всего несколько строк, но они дорогого стоят, потому что от чистого сердца. Мы встречаемся не так часто в силу разных причин, но всегда тепло и с улыбкой приветствуем друг друга. Долголетия и оптимизма, дорогой вы наш человек, еще далеко не все позади.

Раскачали

Редакционную лодку долго раскачивали. Бутаков проявил недюжинное усердие в создании контрактной системы. Я и Гулевский долго упирались, не хотели подписывать, как чувствовали. Видимо, плохо чувствовали в отличии от коммуниста Пруцкова, оттолкнувшего мину замедленного действия. С Бутаковым был диалог, он мне сказал:

– Ты-то чего не хочешь подписывать, у тебя все в порядке, материалы идут и в зарплате выиграешь.

– Так-то оно так, но жизнь не предсказуемая, я бы не хотел, чтобы контракт обернулся против меня.

– Ты меня за кого принимаешь. Мы с тобой в «Молодежке» начинали, а я своих не бросаю.

Как-то ко мне подошел коллега и спросил:

– Ты хоть в курсе, как наше начальство крутит редакционные деньги?

– Как крутит? – не понял я.

– Машины меняет, как перчатки, квартиры для себя строит. Это же огромные деньги.

– Впервые слышу.

– И это говорит член редколлегии и правления ООО. Если ты не знаешь, то кто?

– Мне некогда отвлекаться на посторонние дела, да и противно копаться в дерме.

– Зато им не противно грести лопатой, а деньги, между прочим, уходят мимо редакционной кассы.

– Понятно, будем разбираться.

На следующий день на планерке я задал вопрос Бутакову:

– Геннадий Михайлович, просвети коллег, о каких машинах и квартирах речь. Или это тайна за семью печатями?

Тот пожал плечами:

– Никакой тайны, все на законном основании. Машины имеют свойство ломаться и мы их меняем.

– Но не так же часто и не в таком количестве.

– А почему бы нет, если есть такая возможность. А на счет квар­тир, так тут тоже все прозрачно. На собрании коллектива решили приобрести квартиры мне, Каминской и главному бухгалтеру. Ты же сам голосовал за это решение.

– Не знаю, о каком собрании речь, я на нем точно не присут­ствовал, а если бы и присутствовал, то был бы категорически против. Тебе и Каминской обком КПСС дал просторные квартиры в элитном доме. Что еще нужно?

– Это когда было. Подросли дети, тесновато стало.

– Кто мешает, покупай детям квартиры, но не за редакционные деньги. Тем более, что многие наши сотрудники остро нуждаются в жилье. И, во-вторых, насколько известно, речь не о трех квартирах.

Бутаков замялся, но выкрутился:

– Построим жилье, реализуем и деньги пойдут на развитие газе­ты. Ничего криминального.

– Тогда почему эти вопросы решаются в узком кругу?

Ответа не последовало. Остались напряжение и откровенная не­приязнь. Профессиональная деятельность отошла на второй план. Каминская ходила по коридору и озлобленно вдалбливала:

– Вы что, хотите, чтобы коммунисты вернулись? Кому не нра­вится, скатертью дорога, никого не держим…

И это пугала та, которая воспитана коммунистической идеологи­ей, жестко проводила линию партии, когда работала в обкоме КПСС, не брезговала пользоваться его кормушкой. Они же никуда не ухо­дили, только перекрасились. И такие перевертыши захватили власть. Коллектив лихорадило, он распадался на глазах на своих и чужих. И это в преддверии 80-летненего юбилея газеты.

Чтобы хоть как-то привлечь внимание власти к возникшей си­туации в старейшей газете, обратились с письмом к губернатору и представителю президента. Ни ответа, ни привета. Бывший собкор АПН Сергей Остроумов, вернувшийся на время из Канады, исполнял в областной администрации роль посредника со СМИ. Он многому научился и так искусно замылил наше письмо, что фокусники бы по­завидовали. Как крайняя мера, – внеочередное собрание 4 декабря. Бутаков подсуетился и фактически запретил приезжать собкорам, за­ставив их передать ему в доверительное управление свои голоса. По этой причине на собрании был блокирован пункт изменения Устава о выборности правления и коллегиальном руководстве газетой. Ре­дактор провел большую разъяснительную работу с основной массой сотрудников. Чуяла кошка, чье мясо съела. Козлов и Гимельштейн не решились прийти, знали, что у них рыльце в пуху и им достанется на орехи. Собрание получилось бурным, нездоровым, с взаимными упреками. Бутакову выдали по полной программе, особенно за по­пытку расчленить ежедневную газету, вывести за рамки субботний выпуск, сделав его как приложение «Выходной день» с новым учре­дителем, что привело бы к отчуждению интеллектуальной собствен­ности «ВСП». Недоверие высказали Гимельштейну и Козлову. Бутаков раскаялся, и, чуть ли не упав на колени, попросил дать ему время для исправления недостатков.

На следующий день он зашел ко мне в кабинет:

– Пойдем в наш буфет, поговорим.

Мы спустились вниз. Заказали бутылку. Беседовали душевно. Как мне показалось, Бутаков искренне переживал. И вдруг обиженно роняет:

– Не понимаю, почему на меня вчера так жестко наехали.

– Жаль, что ты ничего не понял. Так и сказал бы: «Напраслина все это, ребята, я чист, как детская слеза.

– Не удачное сравнение. Я не ангел, но и не враг же вам.

– Не знаю. Поживем – увидим.

Бутаков иронично улыбнулся:

– Ты хороший журналист, но никудышный политик.

– Рад слышать, лучше быть хорошим журналистом, чем ни тем и не другим.

Бутаков сморщился. Правильно понял, в чей огород камешек. Уходил из «Восточки» на телевидение рядовым, оттуда – в обком КПСС, а вернулся вскоре заместителем редактора. Партийная си­стема осечек не давала. Из крестьян, исполнительный, сказали – под козырек, что еще надо. Идеолог Московских знал, кого продвигать. Журналистские способности для избрания редактором роли не игра­ли. Был бы свой человек.

А что до меня, то какой из меня политик, я всегда уходил от это­го грязного дела. А тут словно бес попутал. Не собираюсь посыпать голову пеплом, что было, не вернешь, но не скрываю – крыл себя последними словами, что сунул нос, куда не следовало. А шла жест­кая борьба за губернаторский престол, где главными конкурентами рассматривались Б. Говорин и И. Щадов. У меня с обоими были ров­ные, нормальные отношения, оба на глазах выросли в крупных ру­ководителей. Со Щадовым, отцом баскетбольного клуба «Шахтер», чисто по работе встречался чаще. Что и понятно: супер-команда, в которой играли звезды из США, Югославии, Израиля, имела в акти­ве победы над грандами отечественного баскетбола, и я, естественно, много писал об этом феномене. Всем матчам сопутствовал аншлаг во Дворце спорта, праздник неповторимый. Дорого обходились баскет­болисты? Чиновники воруют в разы больше, но никто не подсчиты­вает. Баскетбольный «Шахтер», равно как и «Ермак», славная эпоха иркутского спорта. Ушли Щадова и пятая команда страны приказала долго жить. Возродится ли? Для этого требуются новые Щадовы. А их днем с огнем не отыщешь. Вот почему тогда я откликнулся на прось­бу Щадова подобрать инициативную группу из порядочных журна­листов «ВСП».

– Знаю, на чьей стороне руководство редакции, – объяснил он, – поэтому есть опасение на необъективное отношение к нашим ма­териалам. Старайтесь этого не допустить. Не нужно писать обо мне, пишите о горняках, их житье-бытье.

Мы так и делали. В свою очередь, попросили Щадова в самом на­чале выборной гонки предупредить всякие инсинуации о его грехах молодости, иначе они аукнутся в конце. Щадову идея не понрави­лась. Он помрачнел и после неловкой паузы пообещал:

– Я посоветуюсь с командой.

На следующий день категорически заявил:

– Мне каяться не в чем, моя биография чиста. К тому же мы до­говорились с конкурентами вести борьбу честно.

Похоже, Щадов не просчитал все варианты. За день до оконча­ния выборной кампании «Восточка» чуть ли миллионным тиражом озвучила гнусный компромат, поставив крест на щадовских амби­циях. Бутаков на планерке торжественно объявил о победоносном завершении кампании. В принципе, финал предсказуемый, Говорин, как никто из претендентов, заслуживал губернаторского поста и, конечно, он лучший из тех, кто работал после него. При всех из­держках, Борис Александрович болел интересами области и своих земляков.

Расправа

Дома жена не поверила:

– Не разыгрывай, не первое апреля, – рассмеялась она, – помо­гай стол накрывать, скоро гости придут. Не забыл, что Проходовские придут?

Я криво улыбнулся:

– Какие тут шутки, как говорю, так и есть. Кроме меня еще чет­верых.

Взглянув на меня, Надежда молча опустилась на стул.

– Но это же полное бесправие, – тихо сказала она, – у всех же се­мьи, их кормить надо. Неужели у Бутакова нет ни сердца, ни души?

– Давно уже нет. Тот Бутаков, которого ты знала, и нынешний – это два разных человека.

– Что деньги делают с людьми…

– Ладно, хватит о поминальном. Сама сказала – Проходовские придут. Отметим день рождения сына, встретим достойно Новый год, а потом будем думать, как жить дальше.

Резкий звонок в дверь и на пороге Проходовские. Крупные, спортивные, дышащие здоровьем и оптимизмом. Что вполне по­нятно: следы серьезного увлечения коньками и велогонками. На треке и познакомились. Раиса приехала из Грозного учиться в тех­никуме физкультуры. Чемпионка Центрального Совета «Спартак», она подавала большие надежды, если бы любовь нечаянно не нагря­нула. Тулунский парень, спортивная звезда местного значения, Рус­лан после десятилетки не сомневался, где дальше учиться: только в физкультурном техникуме. Там, после экзамена по общефизической подготовке, к нему подошел известный конькобежный тренер Александр Ботохин.

– Здоровья, вижу, у тебя не занимать, – начал тренер издалека, – бегал на коньках?

– Было дело. Рассекал по озеру на коньках, прибитых гвоздями к кирзовым сапогам. На спор никто меня не обгонял.

– Это уже хорошо. Чемпионские амбиции полезны всем – и на­чинающим, и маститым. При желании можешь вырасти в классного скорохода.

Первую тренировку они провели на льду стадиона «Труд». Мог ли он подумать, что придет сюда директором? Нет, конечно. Но так судь­ба распорядилась. Кафедрой физкультуры в пединституте заведовал, все складывалось удачно, но в 1986 году перед самым началом между­народного турнира по хоккею с мячом в Иркутске его неожиданно назначили директором спорткомбината «Труд». Руслан называет глав­ный стадион города взрывоопасным объектом. Не без иронии вспо­минает. Его, словно не умеющего плавать, бросили в глубоководную реку. Утонуть, что дважды-два, но он хорошо плавал, детство прошло на реке. И вот уже четверть века Проходовский директорствует, тянет не легкий воз. Его верная спутница жизни Раиса – кандидат наук, за­ведует физкультурной кафедрой в госуниверситете.

Проходовский первым протянул мне руку помощи, а иные по­сле моего увольнения, как язык проглотили, проскакивали мимо, словно электрички. Меня вывели из губернаторского общественного физкультурно-спортивного совета, объяснив, что требуются новые молодые силы. Смех и грех – совет возглавлял ветеран лет на двад­цать старше меня. Но никто его ради омоложения не менял. Такие вот выкрутасы приспособленцев.

Газетные битвы

Сразу после Нового года в редактируемым мной приложении «ТВ-Спорт» с тиражом 50 тысяч подписчиков (очень прилично к се­годняшнему дню) вышла солидная подборка, в которой подробно и в деталях довели до читателя суть расправы, указав, кого убрали, за что убрали. Цитирую:

«Газета, еще в недавнем прошлом бывшая коллективной соб­ственностью, перестала быть таковой: в руках редактора более поло­вины голосов и паев, переданных ему в доверительное отношение той частью коллектива, которая боится открыто проявить свое мнение. А редактор, в свою очередь, полностью попал под влияние Гимельштейна и Козлова».

«Неразумное расходование средств привело к тому, что полигра­фическое исполнение газеты упало до уровня районных изданий. За­траты не считаются, впрочем, как и расходы».

«С первых шагов ревизионной комиссии вокруг нее была созда­на нездоровая обстановка. Годы бесконтрольности приучили руково­дящее ядро и бухгалтерию, что никто не смеет соваться за данными. Бутаков наотрез отказался выдать данные о зарплате руководителя газеты, ответив «коммерческая тайна». А какая может быть тайна от ревизионной комиссии и уж тем более от собственников предприя­тия? Для этого есть Закон и Устав, но их грубо попирают».

«Что губит газету? Авторитарный стиль управления. Роль редкол­легии сведена на нет, все рычаги управления в руках трех человек. Ке­лейно, за закрытыми дверями, они решают не творческие вопросы, поскольку они в них не разбираются, а финансовые. В конце октября мы узнаем, что редакционный счет пуст, газета печатается в долг. Ре­дактору задается естественный вопрос: а где же деньги? Те миллиар­ды, что газета заработала на рекламе, избирательной губернаторской кампании, подписке. В ответ сакраментальная фраза: «Ребята, деньги портят человека». Может, редактор в чем-то другом преуспел? В твор­ческом процессе, скажем. Увы, он полностью устранился от него. Га­зета не имеет ни своей концепции, ни четкого направления, ни лица. У редактора ни воли, ни желания, ни умения к созданию интересной и авторитетной газеты».

«Куда движемся, с какой целью? Эти проблемы не обсуждаются. Духа нет на ее страницах. Полностью провалили подготовку к 80-ле­тию «ВСП». Оснащение газеты – на самотеке. Обидно, что не было на собрании Козлова, заварил кашу и в кусты. Испугался».

«Для Козлова и Гимельштейна наша газета – трамплин к власти, для нас – жизнь. В любом случае факт проведения собрания – мо­ральное поражение Бутакова, это он довел коллектив до такого со­стояния. У нас всякое было: ссорились, ругались, но чтобы дойти до такого противостояния, за 80-летнюю историю «ВСП» не случалось.

Свое мнение высказали коллеги. По поручению исполкома об­ластного Союза журналистов, к губернатору Б. Говорину, председа­телю Законодательного собрания И. Зеленту, представителю прези­дента РФ по Иркутской области А. Суворову обратился председатель нашего правления А. Исаков:

«Исполком рассматривает факт увольнения, как противореча­щий нормам демократического общества и журналистской этики».

В письме «Мы возмущены» заслуженные тренеры СССР и Рос­сии, прославленные спортсмены написали:

«Сообщение об увольнении известного спортивного журнали­ста Павла Кушкина потрясло спортивную общественность области. Каждый из нас знает П. Кушкина, как профессионала своего дела, болеющего за интересы большого и массового спорта. Он – признан­ный лидер спортивной журналистики в Приангарье. …Нам горько осознавать, что даже в таком коллективе, как «Восточно-Сибирская правда», в лице которой люди видят своего союз­ника и заступника, грубо попирают права челове­ка, преследуют за крити­ку и увольняют честных и принципиальных журна­листов. ...Нельзя, чтобы восторжествовали зло и несправедливость. При­зываем своих земляков поддержать нас».

В защиту Сергея Кеза выступил известный уче­ный, ныне депутат Госду­мы, Сергей Колесников:

«Я знаком с творчестом Сергея Кеза с 1995 года, когда впервые прочитал его аналитические статьи и репортажи. Могу отметить его профессионализм и постоянный творческий рост. Мне неизвестны истинные причины конфликта, но я знаю другое: профессионалов нужно беречь и лелеять, а не убирать. Амбиции – плохой союзник».

С Заявлением выступили известные журналисты:

«Заявляем решительный протест против незаконного увольнения наших коллег, считаем этот факт вопиющим нарушением трудового законодательства и расправой за критику. Выражаем категорическое несогласие с приказом редактора, который попирает честь и досто­инства журналистов и подрывает авторитет газеты, демократические принципы.

Увольнение пятерых ведущих сотрудников сделано с одной це­лью: запугать, заткнуть рот тем, кто имеет свое мнение и пытается противостоять диктаторской политике администрации».

В. Ходий, Б. Новгородов, А. Харитонов, А. Комаров, Г. Пруцков, Р. Филиппов, В. Карнаухов, Б. Абкин и десятки других. К ним при­соединились голоса предшественников Бутакова – Елены Ивановны Яковлевой и Валерия Павловича Никольского.

Любопытно, что спец. выпуск готовился тайно и буквально все, причастные к нему, проявили солидарность. На следующий день в ста­не Бутакова наблюдалась небольшая паника. Как, почему, кто позво­лил? Звонит председатель теле-радио комитета Иван Иванов, под чьим патронажем выходил «ТВ-Спорт», и испуганным голосом лепечет:

– Паша, ты почему меня не поставил в известность?

– По одной причине: чтобы выпуск дошел до читателя.

– Но ты же меня подставил…

– Ваня, не дрожи за свою шкуру, она не очень дорого стоит.

– Но ты же понимаешь, что уже больше не редактор выпуска?

– Не редактором я бы стал в любом случае. Мне терять нечего, в отличии от тебя. Бывай здоров.

Из каналов ТВ не испугалась «Семерка». Интервью у меня на фоне редакции брал Леня Альков и выдал исчерпывающий анализ происшедшего. Газеты тоже через одного известили о скандале. Рез­кую позицию занял собкор. «Комсомолки» Володя Медведев. Позво­лю процитировать отдельные его высказывания:

«За несколько часов до наступления Нового года главный ре­дактор «Восточно-Сибирской правды» Геннадий Бутаков сделал не­скольким ведущим журналистам газеты «подарок» в стиле черного юмора. На доске приказов появился приказ об увольнении пятерых сотрудников. Какими-либо обоснованиями, вроде худой работы, документ обременен не был. Просто в «связи с непродлением кон­трактов». Тут надо заметить, что все уволенные разные по складу ума, темпераменту и по манере письма. Если, скажем, к Кушкину приме­нима вампиловская фраза о человеке, разгуливающем в нескольких экземплярах, то Гулевский пишет редко, да метко. Объединяет их одно – без каждого из них газету представить было трудно. Имеет ли какое-либо отношение ко всему случившемуся контрактная система? Возможно. Но ни один контракт КЗОТ не отменял.

По общему мнению всех настроенных против Бутакова людей, все началось с появлением в стенах редакции двух молодых рефор­маторов. Они возглавили коммерческое крыло редакции. Дело благое и, может, не встретило бы сопротивления со стороны оппози­ции, если бы доходы от этой деятельности не распределялись бы в кричащей диспропорции. Пошли слухи о квартирах, машинах, а обозреватель по вопросам культуры Светлана Верещагина прямо заявляет, что главного редактора молодые реформаторы «посадили на финансовую иглу». Более того, один из сподвижников Бутакова становится вице-президентов общества и позволяет себе грубые замечания в адрес технических работников, что вовсе не входило в его обязанности. Сергей Кез попытался проверить документы ре­дакции, но в бухгалтерии, в нарушение Устава, уже лежал приказ Бутакова о недопущении. Если Гулевский не особо скрывал своего отношения к Бутакову и его свите, то Кушкин вскипел на полную катушку по конкретному поводу, когда узнал о результатах раздачи «слонов» в честь 80-летия газеты. Сам Бутаков получил орден, его зам. Каминская – звание заслуженного работника культуры. В кол­лективе редакции вопрос о наградах не обсуждался и кто увидел в заме заслуженного работника, никто не знал. На пресс-конференции 5 января в Доме журналистов народу собралось очень много, но до уволенных кое-кому было мало дела. …К сожалению, большинство коллег представило конфликт в «Восточке», как сугубо внутренние разборки. Что, дескать, нам Верещагина да Кезы…Только ведь и хо­луев нынешние хозяева не жалуют».

Спокойно и нейтрально выступил собкор. «Труда» Алексей Ко­маров:

«Геннадий Бутаков, объясняя случившееся, сказал мне, что рас­сматривает увольнение «не как отмщение, а как право руководителя не продлять срочный трудовой контракт». О других причинах предпо­чел умолчать. Мне кажется, что все вовлеченные в конфликт, сегодня не спят спокойно. Каждая сторона считает себя правой. … В «ВСП» сложилась почти революционная ситуация, когда «верхи не могут», а «низы не хотят». И это было бы сугубо внутренним делом, если бы не шла речь о интересах 40 тысяч подписчиков. Произошел перелом. До определенного времени, казалось, что – «закрытый». Течение собы­тий показало, что – «открытый». В том смысле, что сломана какая-то часть целого – живого организма. Переломы лечатся долго, иные не срастаются».

Сотрудники газеты «Приангарье» не стали прятаться за форму­лировки, а выдали, что:

«Можно сказать, что Бутаков – фигура, которой кто-то ловко манипулирует. Идет попытка приватизировать газету, идет мощное разделение коллектива, захват голосов. За увольнением просматри­ваются далеко идущие планы. Хозяином «ВСП» может стать Гимельштейн. Или Козлов. А Бутаков, почувствовавший вкус больших денег, развязал себе руки. Но это не та смелость, которая города берет. Раз­вивается не основная структура – газета, а побочная – телевидение. … Департамент развития был создан специально под Гимельштейна, ему выделили офис в центре города, там все в коврах, там факсы, все ходят только с сотовыми телефонами. В то время, как в самой редак­ции телефоны с провалившимися клавишами, здесь пользуются са­мой старой оргтехникой».

«Автомаркет-спорт» опубликовал письмо легендарного мастера русского хоккея, неоднократного чемпиона СССР и мира Вячесла­ва Соловьева, озаглавив его вполне конкретно: «Какие журналисты нужны редактору?»

«С болью узнал, что из «Восточно-Сибирской правды» уволен Павел Кущкин, журналист, так много сделавший для иркутского хоккея с мячом. Мы знакомы около 30 лет – еще с тех времен, когда я сам играл, а Павел оттачивал перо в областной молодежной га­зете. Пожалуй, не было такого прославленного мастера, о котором он не написал. Его я бы поставил в один ряд с нашими известны­ми спортивными журналистами центральных газет, его всегда от­личала яркость слова и профессиональное знание предмета. В моей московской квартире на самом видном месте хранится сибирская ваза, которую Павел вручил мне в 1986 году от имени «Восточно­Сибирской правды» как лучшему тренеру международного турнира, проходившего в Иркутске. Я всегда с симпатиями относился к этой газете, дружил с замечательным журналистом и человеком Влади­миром Ивашковским. Приезжая в Иркутск, забегал в редакцию, я был уверен, что «Восточно-Сибирской правдой» руководят умные, заинтересованные профессионалы, уважающие труд своих коллег, умеющие по достоинству оценивать их вклад в газету. К сожалению, я глубоко ошибся. Расправа с Кушкиным и еще четырьмя его кол­легами – вопиющий факт беззакония. Если уж такие сотрудники не нужны редактору, то какую газету он хочет издавать. Обществен­ность должна бить тревогу – пришла большая беда. Мое твердое убеждение – это не «семейное» дело востсибправдовцев, за газетой – тысячи читателей и им далеко не безразлично, кто в ней работает и кто ею управляет.

С уважением – ваш В. Соловьев.»

Москва, 12 января.

Прославленный хоккеист и тренер не случайно отправил пись­мо в газету «Автомаркет-спорт». Ее редактировал Игорь Верхозин, начинавший карьеру под моей опекой, и готовивший блестящие материалы на хоккейную тему. Одним из наиболее уважаемых им игроков был Вячеслав Соловьев, талантом которого восхищались все поклонники бенди. Когда в Иркутск приезжали знаменитое московское «Динамо» или сборная СССР, капитаном которых не­изменно был Соловьев, на интервью с ним мчался молодой и та­лантливый журналист Игорь Верхозин, выросший со временем в ав­торитетного мастера слова и редактора. Что касается Соловьева, то он близко воспринял случившееся и высказал свое мнение. Остался таким же не равнодушным, искренним другом, каким его знала ми­ровая спортивная общественность.

Реакция прессы тем не менее не повлияла на решение фемиды, которая послушно выполняла заказ сверху. На районном уровне, правда, прокуратура упорно защищала наши права. Судья нервни­чала и, не находя убедительных аргументов, переносила заседания. Нас брали на измор и процесс планомерно докатился до областной фемиды.

Плевать на таких судей

Заседание вел сам глава областного суда. Мы с ним жили в одном подъезде, здоровались сдержанно, через раз. Упитанный, самодо­вольный сановник. Заседание было коротким, как петля. Мой сосед профессионально наловчился затягивать петли железной хваткой. Решение предсказуемое – не в нашу пользу. Представитель област­ной прокуратуры на сей раз не возражал против нашего увольнения. Кишка, видимо, оказалась тонка. Смешно, конечно, если б не было так грустно. Закон, что дышло, власть им манипулирует на свое усмо­трение. Вчера прокуратура одну линию вела, надавили и от позиции остался пшик. Вышли после заседания в коридор, у Гимельштейна и адвоката сияющие физиономии. Я не сдержался, выразился смачно.

– Врезать бы тебе по роже.

– Только попробуй, тут же сядешь, – взвился он.

– Врезать бы надо, да руки марать не хочется, – буркнул Гулевский.

С судьей получилось веселое продолжение. Каждое утро он у подъезда ждал служебную машину, а я в это время выводил свою кра­савицу овчарку и та злобно на него рычала, а я плевал ему под ноги. Так продолжалось несколько дней, судье надоело и он стал ждать ма­шину у обочины дороги. Известный адвокат Марк Крутер при встре­че мне сказал:

– Зря ты ополчился на судью, он хороший мужик.

– Не знаю, Марк, какой он мужик, но профессионал сволочной.

– Ты не представляешь, как на него давили. Другой судья посту­пил бы также.

– Может, мне еще спасибо ему сказать?

– Спасибо не надо, но не плевать же под ноги.

– Ну да, под ноги нельзя, а плюнуть в душу и сломать чужую судьбу можно.

Я не в порядке обиды, с Марком у нас добрые отношения по сей день, он как-то, будучи в командировке в Челябинске, несколько дней гостил у меня и мы вспомнили о многом. Марка самого ломали, коллеги предавали, из партии КПСС исключили, год ходил в безра­ботных. «Неровной судьбы, жертва всевозможных кампаний» – ска­зано о нем. Мой коллега по «Восточке» Олег Быков, большой мастер сочинять в угоду действующей власти, раздул из мухи слона, а точнее устроил шумиху из элементарного административного проступка, опубликовав ядовитую статью «Адвокат во хмелю». Перед Быковым поставили задачу: выдать компромат. Цель была достигнута. Марк не вписывался в систему тогдашних идеологов. Из мясорубки ему удалось вырваться, он создал частную адвокатскую фирму, написал несколько книг, в том числе амбициозную «Я защищаю Япончика». Заслуженный юрист РФ, доктор юридических наук, профессор. Дав­ненько уже живет в Москве, общается с сильными мира сего и счаст­лив. О себе он говорит: «Меня многие считают баловнем судьбы, а у меня никогда не было льгот на жизнь, всего добивался своим трудом и умом. Мой принцип: не давай душе лениться, вкалывай в поте лица, тогда и талант даст отдачу Я и сыну Анатолию, когда он повзрослел, сказал: яблоки сами с неба не падают».

Почему такие подробности? Отвечаю. В тяжелые, критические 90-е годы мы с ним на страницах «Восточки» придумали рубрику «Поклон чемпиону», цель которой морально поддерживать тех, кто прославил родной город, край, страну, а в августе 1994 года на пару с его фирмой организовали чествование первого в сибирском регионе Олимпийского чемпиона, заслуженного мастера спорта, почетного гражданина Иркутска Константина Вырупаева. Повод? Без всякого повода. Живет среди нас легендарный и в то же время скромнейший человек. Не бьет себя в грудь: я такой-то. Но он тоже нуждается в человеческом внимании. Тем более, что пережил две ужасные трагедии: преждевременную кончину любимой супруги Милы, с которой де­лил радости и тревоги не один десяток дет, и гибель в автомобильной катастрофе младшего сына Виктора. Сильный, могучий Вырупаев, умевший побеждать грозных соперников на ковре, замкнулся в себе и захандрил. Мудрейший профессор, почетный гражданин Иркутска Анатолий Шантуров не перестает напоминать: «Добро надо делать людям, пока они живы». Константина Григорьевича чествовали его многочисленные ученики и коллеги. В тот вечер все присутствующие почувствовали себя духовно богаче. Мэр Иркутска Борис Говорин нашел не только нужные, теплые слова, но и резервы, выделив Вырупаеву однокомнатную квартиру. Это была нравственная акция, как назвал ее Крутер, «проверкой на порядочность».

…Замотанные непробиваемостью фемиды, мы решили не про­должать неравную борьбу. Руки, ноги целы, голова на месте – не про­падем.

Не скрою, материально было тяжеловато, ведь нас уволили, не заплатив ни копейки. «Благодарность» за 20 лет работы в «ВСП», еще одна сторона личности Бутакова и его ближайших приспешников. Каминская, кстати, тоже попала под их «каток», от нее освободились, как от балласта. Верно заметил Володя Медведев, «холуев нынешние хозяева жизни тоже не жалуют». Освободил место в редакторском кабинете и сам Бутаков. Сработали по принципу Бутакова: мебель-развалюха никому не нужна, вынесли за ненадобностью. Теперь там восседает Гимельштейн. Сидит прочно. Он знает цену волшебной фразы: «Что изволите».

ПЯТЬ ЛЕТ В ДОМЕ ЖУРНАЛИСТОВ

«Не мэтр, а два метра»

– Слово имеет мэтр иркутской журналистики Ростислав Филип­пов, – объявил ведущий фестиваля прессы.

– Не метр, а два метра, – поправил Ростислав.

Зал колыхнулся, а он, высоченный, слегка ссутуленный, пересту­пая через ступеньку, невозмутимо направился к микрофону. От гла­вы иркутской областной организации Союза журналистов исходило привычное спокойствие, говорил Ростислав неспешно, понятным русским языком, с озорной усмешкой, за которой ни единого намека на свое величие. А он был великим – одним из лучших сибирских поэтов российского размаха, незаурядным публицистом, крепко дер­жавшим на ногах свои два метра. За годы совместной работы в Союзе журналистов приходилось видеть его всяким – и унылым, и сердито уставшим, и раздраженным, но все это проходящее – свое личное он не переносил на окружающих. От него, такого громадного, шли легкость и доброта, которые притягивали к нему людей покрепче, чем магнитом, не только близких по духу и родству, а и совершенно полярных по возрасту, профессии и интеллекту. К нему, на огонек в Союз писателей, а позднее в Дом журналистов по ул. С. Батора, наведывались актеры, режиссеры, поэты, врачи, юристы, политики, спортсмены, ученые и менее образованные… Известность и долж­ность значения не имели, главное, чтобы присутствовал дух взаим­ного интереса. С легкой руки Филиппова вошли в традицию встречи с прославленными мастерами русского хоккея, которые всегда хо­дили в любимцах у многих известных наших литераторов – Генна­дия Машкина, Евгения Суворова, Валерия Хайрюзова, Владимира Карнухова. Уместно вспомнить, что и сам Ростислав в молодости очень даже прилично играл в баскетбол. А когда учился в столичном университете, то защищал честь студенческой сборной Москвы. Он вообще был человеком увлеченным и эрудированным. Кроссворды щелкал, как орешки. Казалось, нет такой темы, в которой Ростислав был бы мало осведомленным. Не голова, а дом знаний. Я ему не раз советовал:

– Лети к Галкину на передачу «Как стать миллионером». Ты им станешь без проблем.

Ростислав отмахивался:

– Не серьезное это дело.

Ни в каком сне мне не могло присниться, что мы с ним будем вместе работать. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье по­могло. Уйдя из «Восточки» в конце 90-х того столетия, я долго искал себя, хотя и предложений хватало. Однажды заглянул в Дом журнали­стов. «Дом» – мягко сказано, некогда просторное, многокомнатное двухэтажное строение купеческой давности пришло в убогое, полу­развалившееся состояние: с потолка свисали глыбы штукатурки, того и гляди – на голову свалятся, изношенная сантехника дала течь. Ни тепла, ни света. В стужу – ужасно, брр… Уму непостижимо, как здесь можно было обитать, не говоря уже о творчестве, тем более, что за долги электричество, воду и телефоны отключили. В единственной, чудом уцелевшей от разрухи, комнатушке застал Александра Исакова и Ростислава Филиппова.

– Привет! – обрадовался Ростислав, – 100 грамм для сугрева при­мешь?

– В такой компании да не выпить.

– Вот и замечательно. Закуска на столе

Краюха хлеба и кусок колбасы лежали тут же, на маленьком сто­лике, среди беспорядочной груды бумаг.

– Творческие поиски? – спросил я невинно.

– Есть немного, – улыбнулся Исаков, – готовим очередной вы­пуск родной «Культуры».

Саша был за главного редактора. Мы с ним в «Восточке» не один год отрубили, когда он работал собкором по Аларскому району. По­том он возглавил областное отделение Союза журналистов, где и стал выпускать на пару с Филипповым газету «Иркутская культура». От­дельные номера были просто блеск, расхватывались интеллигенцией мгновенно. Как любил говаривать Ростислав, талант он и есть талант, его на рынке не купишь и за рюмкой не просадишь. Филиппов про­сто обожал Александра, который по возрасту годился ему в сыновья, но это обстоятельство не играло никакой роли, они вели себя как рав­ный с равным.

Одно огорчало: у Саши прогрессировала серьезная болезнь, а ле­чению он сопротивлялся. Друзья буквально гнали его в больницу, он сердился. Исаков – из той категории бесшабашных творческих лю­дей, которым до лампочки даже собственное здоровье. В этом они были схожи с Ростиславом. Дом журналистов нуждался в экстренном капитальном ремонте, а на какие шиши, если казна пуста. Обивать пороги высокопоставленных чиновников, просить деньги у них для Александра – смерти подобно, он начальников патологически не терпел. Но бесконечно так продолжаться не могло и я неожиданно выпалил:

– Мужики, Дом спасать надо, иначе он окончательно разва­лится.

Филиппов хитро прищурился:

– Свежая мысль. Подскажи, каким образом?

– А вы возьмите меня на работу.

– Взять – не вопрос. Чем платить, если сами зарплату по празд­никам получаем.

– Спонсоров найдем. Опыт есть.

Филиппов присвистнул:

– Спонсоров… Это ты сиротам легко находил для детдомовских соревнований. Скажи, Саня, мы похожи на сирот?

Саня криво улыбнулся:

– Мы беднее сирот, но нам не помогут.

Филиппов прыснул:

– Э! Куда нас понесло, без бутылки не разберешь…

Упускаю некоторые детали, но вскоре на конференции Ростисла­ва избрали председателем областного отделения Союза журналистов, а меня – ответственным секретарем. Так нежданно началась наша со­вместная пятилетняя эпопея. Больше года мы с Филипповым жили фактически на гонорары, получая мизерную зарплату. Но за Алексан­дром Исаковым сохранили зарплату в полном объеме. Нашли даже возможность отправить его на лечение в санаторий. Увы, запущенная хворь не отпустила Александра, похоронили его на малой родине в Кутулике.

Васильич и его друзья

Однажды в Доме журналистов мы засиделись с моим другом Александром Лукашовым и хотели было расходиться, как заглянула привлекательная особа и, мило улыбнувшись, представилась:

– Я стоматолог.

– Да вы, что? Какое совпадение: моя жена тоже зубной врач.

– Тогда вам легче понять меня.

– Весь внимания.

– Предлагаю в Доме журналистов открыть кабинет стоматоло­гии. Беспроигрышный вариант, а самое существенное – вашим кол­легам гарантирую здоровые зубы.

– Интересное предложение. Но мы еще здание до конца не отре­монтировали, а здесь ведь речь о специализированном кабинете. Как вы себе это представляете?

– Да вы не беспокойтесь, выделите кабинет и я найду возмож­ность, как его оборудовать.

– Не знаю, не знаю, других проблем выше головы.

– Не спеши отказывать, – вмешался в разговор Александр, – че­ловек дело предлагает. Как строитель, беру на себя обязательство по­содействовать в ремонте.

– Ой, как здорово! – расцвела гостья, – я вам буду очень при­знательна.

– Вот и договорились, – широко улыбнулся мой друг, – давайте знакомиться: Александр Васильевич, а это Павел Григорьевич Кушкин, один из начальников Союза журналистов.

– Очень приятно. А я – Ирина.

– А по батюшке?

– Ирина Константиновна. У меня был кабинет, но не наш­ли общего языка с работодателем. Зашла в ваш Дом на удачу – вдруг повезет. Подрастают две дочки, сами понимаете, без работы нельзя.

Александр Васильевич занимал солидный пост в крупной строи­тельной организации и слов на ветер не бросал, пообещал – сделает. А тут такой случай, Ирина ему явно приглянулась и помочь ей ему ничего не стоило.

С ним я познакомился давно, когда он еще работал в Братске. Большой такой, общительный и веселый, острослов, душа компании. Семейные обстоятельства вынудили его поменять место жительство и по приезду в Иркутск он сразу ко мне домой. Прошел на кухню и, закатав рукава рубашки, весело сказал моей супруге:

– Я теперь у вас часто буду появляться, так что не удивляйтесь и привыкайте: хоть я и сейчас холостой, но человек домашний, люблю заниматься кухней. Делаю все сам. Так что извините, Надежда Инно­кентьевна, вы тут лишняя. Покажите, где что и отдыхайте, ужин – за мной.

Кулинар отменный, готовил на зависть хозяйкам вкусно, было бы из чего. А уж когда приезжал к нам на дачу, Надежда вообще освобождалась от кухонных забот, Александр Васильевич не терпел чужого присутствия у плиты. На мое 50-летие он умудрился руково­дить поварами столовой, где отмечалось торжество, так искусно, что те признали в нем крупного кулинара. А приготовить требовалось человек на 100. Находка для жены, но у него почему-то не склеилась семейная идиллия, потому и разъехались. Что не влияло на его от­ношение к семье, он души не чаял в своих двух дочках и делал для их благополучия все, что в его силах и возможностях. Человек ши­рокой натуры, он вообще старался помогать друзьям. Ирине Кон­стантиновне крупно повезло, он отделал кабинет стоматологии по высшему разряду. Бескорыстный, добрый и заботливый, Александр Васильевич даже не удосужился полечить больной зуб у Ирины. Все отшучивался:

– Зачем отвлекать доктора по пустякам.

Васильич не жаловался даже на больное сердце, а мы-то знали о его серьезных проблемах, но ничего поделать не могли, он слышать не хотел о лечении. Словно спешил жить, водоворот общений. Надорвался. Ушел преждевременно, не дожив до 60 лет. Умер ночью. Окажись кто рядом, вызвал бы «скорую» и, глядишь, все бы обошлось. Но судьба распорядилась по-своему…

К этому времени у нас сложилась дружеская четверка, кроме меня с Васильичем еще Николай Стеценко и Александр Самсоненко, известный иркутский радиожурналист, которого мы любя называ­ли писателем. Не только за профессиональный дар. Пока мы сооб­ражали, как выразить свое отношение к чему и кому-либо, Александр Николаевич одной емкой, остроумной фразой расставлял все по по­лочкам. Он вообще отличался чудо-фантазией. Как-то летом мы ока­зались с ним в одно время в Братске, сидим компанией в гостинице, пьем «чай» и вдруг он с серьезной миной говорит:

– Видите вон тот многоэтажный дом наискосок. Сейчас там по­жар начнется.

Мы переглянулись:

– Ты не перегрелся случайно, Николаич?

– Не верите, не надо.

За разговором мы забыли об этой шутке. Как кто-то из нас оша­лело крикнул:

– Из окон дома наискосок дым валит!

Подскочили, как ужаленные, к окну и увидели жуткое зрелище: четвертый этаж был охвачен пламенем.

Безмолвно уставились на Самсоненко, тот невозмутимо изрекает:

– Я что говорил… Ну, мне пора на выход, репортаж сам в руки пришел, упустить грешно.

– Слушай, Александр Николаевич, а, может, ты пожар для ре­портажа и организовал с дружками?

– Возможно. Особенно, если учесть, что кроме вас у меня друж­ков здесь нет. Но объяснение со следствием – вторая часть репорта­жа. Вместе отдуваться будем. Все продумано, учитесь, пока жив.

На наших глазах примчались пожарные, огонь погасили, а мы долго не могли прийти в себя. Наваждение – да и только. Не будь мы очевидцами, ни за что бы не поверили.

Большой друг семьи Перминова, Самсоненко многое перенял от Льва Петровича. Колоритная фигура была на областном радио. Писа­тель все-таки. А для нас надежный, испытанный друг.

Дом журналистов притягивал и сближал добрых людей. Мы и сами не заметили, как между Николаем Стеценко и нашим бухгалте­ром Ирой возникли чувства. Коля – мужик бывалый, таких в узде не удержишь. Первый брак не сложился, но как относился Николай к своим детям – дай Бог так относиться всем отцам. Казалось, не было дня, чтобы он не созванивался или не встречался с сыном и дочерью. Он дотошно вникал в каждую деталь их бытия и готов был для них разбиться в лепешку. Дети отвечали ему взаимностью. У них уже свои семьи и дети, а отец для них все такой нежный и заботливый. Ни­колай Владимирович сегодня в нескольких лицах – любящий дед и молодой папа. Ира родила славного мальчугана Матвейку, Николай на седьмом небе от счастья.

Нынешним летом он глубоко за полночь нагрянул ко мне на дачу, где я отвожу душу, приезжая в Иркутск. Я не удивился позднему ви­зиту, потому что он и раньше точно также поступал. Нам с супругой уже девятые сны виделись, как ночную тишину разрезал знакомый зычный голос:

– Открывай ворота, Павел Григорьевич, это я!

– Господи, неужели Коля? – спрашивала спросонья Надежда.

– Он самый, Николай Владимирович, – шумел гость, – а кто же еще может так поздно.

Он мог приехать на такси, но чаще привозил сын.

– Что-то грустно стало, – объяснял он, – вот и рванул к тебе. Не обессудь.

Он мог и не объяснять. Я знаю его характер – если надумал, все – не отступится. Я был рад был встрече с ним в любое время. Без лишних слов включал чайник, доставал из холодильника припасы. Он, естественно, тоже не с пустыми руками заявлялся. И мы могли до утра засидеться. Так было и этим летом. Вспоминали былое. Коля из тех, кто не бросает в беде. Он подставил плечо, когда мне было тяжко. Я его тоже выручал. Дружба не на деньгах строится, это самый зыбкий фундамент, она лопается в критический момент. Крепость ее проверяется в трудные минуты, а куда мы без них, и трещин между нами не возникало. Особенно это остро ощутимо в моей ситуации, когда волею обстоятельств оказался вдали от родных мест, но, воз­вращаясь наездами, вижу, что не одинок. С кем еще, как не другом, можно поделиться наболевшим и сокровенным.

Коля был на хорошем счету на телевидении, но в какой-то мо­мент понял, что вырос из его пеленок и ушел в другую сферу, хотя и связанную общими интересами со структурой телекомпании «Аист». И он не потерялся, открыв в себе новый талант организатора и ру­ководителя. Недаром утверждают: если человек талантлив, то талант­лив во всем. Стеценко – из таких. Один тип настрочил на него кляузу. Умный начальник прочитал и рассмеялся:

– А у тебя, оказывается, благожелатели есть, а я думал, что только друзья. Советую подальше держаться от этих благожелателей.

– Стараюсь, но как их распознать, в лицо одно говорят, за спиной гадости делают.

Личная жизнь Николая протекала зигзагами. Его широкая нату­ра искала выход и не находила. Женщины его обожали, такие мужики на дороге не валяются. А вот как найти единственную, не получалось. Метался долго. В Доме журналистов на него и положила глаз скромная Ирина. Коля не из тех, на кого аркан накинешь без сопротивления. Значит, есть в характере Ирины такое, что нам, мужчинам, не понять. Окольцевала она нашего неукротимого. Матвейке уже 3,5 года, весь в папу – крепенький, любознательный, к машинам тянется.

– Ты не представляешь, – делился Николай, – как я, наконец – то, по-настоящему счастлив.

– Почему не представляю? Очень даже представляю и рад за тебя. Нет ничего дороже и ближе, чем крепкая семья.

«Гулять так гулять, любить так любить, стрелять так стрелять!…» – это его коронная песня, заводит он ее, как правило, в хорошем рас­положении духа. Даже без гитары в ночной дачной тишине она бьет по нерву и трогает за душу.

«…А утки летят уже высоко. Летать так летать, я им помашу ру­кой…».

Царский подарок Малеева

Невероятно, но факт: в полуразрушенный Дом журналистов постепенно возвращалась творческая жизнь. Для этого, правда, успели кое-что сделать. Сработала старая схема отношений: не имей сто рублей, а имей сто друзей. С их помощью подключили электричество и телефонную связь. Главный сантехник области Юрий Ковалев выделил бригаду специалистов для замены и про­кладки водопроводных труб. Губернатор Борис Говорин решил во­прос финансирования капитального ремонта. Больше года мы с Филипповым и общим другом Георгием Вершининым вкалывали в поте лица во всех лицах – организаторов трудового процесса, про­рабов и разнорабочих.

С особым воодушевлением восстанавливали бар. Ростислав лю­бил повторять:

– Дом журналистов без бара, что свадьба без музыки. Это наш красный уголок для общений с интересными людьми.

На открытие бара заготовили лакомое блюдо: вечер поэзии с Изиславом Лившицем. Известный врачеватель давно и безнадежно бо­леет стихами. Автор поэтических сборников посчитал за честь быть первым гостем возрожденного Дома журналистов. Вечер получился на славу, Изислав проникновенно читал свои стихи, в том числе о Филиппове, посвятив их 60-летнему юбилею Ростислава:

Как-будто заново родился.

Глаза сверкнули серебром.

За косы музы ухватился,

И хрустнуло в руке перо.

В подаренной на память книге Изислав написал: «С признатель­ностью за поддержку и понимание. Особенно, когда это крайне не­обходимо».

Даже такой маститый и заслуженный человек нуждался в на­шем понимании. Лившиц положил начало творческим встречам. Понимание и поддержку находили многие, кого мы приглашали в Дом журналистов, проводя эти встречи «без галстука», в раскрепощенной обстановке. Несомненно, привлекающей была колоритная личность самого Ростислава, создававшего неповторимую атмосферу творческой ауры и в то же время атмосферу непринужденности. Он умел втянуть в интересный диалог любого. А круг гостей был дале­ко не простым, палец в рот никому не клади: депутат Госдумы Юрий Тен, генерал-лейтенант Борис Гроник, адвокат Марк Крутер, заме­ститель губернатора Сергей Брилка, военком, прокурор, начальники различных ведомств... Долго зазывали главу Усть-Ордынского Бурят­ского автономного округа Валерия Малеева. Он наотрез отказывал­ся, мотивируя тем, что иркутская пресса ему не интересна. Когда я в очередной раз звонил Малееву, Ростислав не выдержал и, перехватив трубку, попросил: «Валерий Геннадьевич! А вы можете не на встречу с иркутской прессой приехать, а в Дом журналистов к Кушкину и Фи­липпову? Поговорим о житье-бытье».

Несколько секунд Малеев молчал, видимо, переваривал услы­шанное. Потом вдруг рассмеялся:

«Ну, если к Филиппову и Кушкину, то отказать не могу. Приеду».

Приехал. В зале яблоку негде упасть. Иркутские журналисты глазам не верят – недоступный Малеев сидел напротив и свободно отвечал на любые вопросы, в том числе и каверзные. Два с лишним часа пролетели как один миг. Когда встреча закончилась, Ростислав пригласил гостей в бар.

Малеев развел руки:

– Не могу. Дел по горло.

– Буквально на полчаса, – успокоил Ростислав, – сегодня у Пав­ла Кушкина день рождения, поздравим и вы свободны.

Малеев грозно метнул молнию в сторону свиты, бедные ребята сжались в комок. Но как они могли предупредить шефа, если сами не знали о дне рождения.

Филиппов поспешил разрядить обстановку:

– Дата не круглая, поэтому мы не афишировали заранее. Ваши ребята, Валерий Геннадьевич, не виноваты.

– Ладно, разберемся, – сменил гнев на милость глава округа, -подарок за мной. Скоро на охоту – обещаю шкуру гималайского мед­ведя. Не против?

– Царский подарок, – многозначительно произнес Филиппов, – предлагаю тост за именинника.

Гости задержались еще часа на два и мы, как мне показалось, рас­стались в добром расположении духа.

Валерий Геннадьевич сдержал обещание. Он знал толк в охоте, добыв шкуру гималайского медведя и передал царский подарок по назначению. Я был по-человечески тронут, такого подарка мне никто не преподносил.

Осчастливил нас своим визитом без галстука и Борис Говорин. Встречались мы с мэрами разных селений, если требовала ситуация, сами выезжали на место и никогда не возникало отказов. А вот поче­му мэр Иркутска Владимир Якубовский не отвечал на наши пригла­шения, загадка. Хотя у нас сложились нормальные отношения, мэр при необходимости принимал меня и Филиппова у себя в кабинете и не отказывал в просьбах. Но не суть важно. Важно другое: Домжур стал своим домом для творческих людей, пресс-конференции на раз­ные темы проводились еженедельно, вызывая, как правило, непод­дельный интерес у коллег. Наш Союз стал стремительно пополняться молодыми, талантливыми ребятами. Билеты членов Союза журна­листов России мы вручали на заседаниях исполкома, на фестивалях, слетах. Однажды Филиппова осенило:

– Будем вручать на местах – в их редакциях. Представляешь, ка­кая гордость у ребят перед коллегами.

Вручали членские билеты в редакции «АИФ». Коллектив большой, но одни девчонки. Такая вот журналистика стала, преимущественно женская. На Филиппова смотрели с замиранием. Одно дело – видеть его со стороны, казалось бы, такого недоступного, великого поэта и журналиста, а другое – вот он рядом, простой, улыбчивый, ироничный. И теперь они на равных – оба члены Союза журналистов России.

– Но у вас, молодых, преимущество, – подчеркивает мэтр, – у вас все впереди. Дерзайте!

Байкальский фестиваль прессы

В Дом журналистов заглянул читинский друг Филиппова поэт Вильям Озолин, много-много лет назад они начинали журналист­скую практику в «Забайкальском рабочем», где Ростислав проявлял свое творчество на ниве сельского хозяйства. Воспоминания нахлы­нули рекой, за чаркой чая провели весь вечер. Уже расставались, ког­да гость неожиданно попросил, чтобы мы его пригласили на фести­валь прессы: «Мужики, у вас так здорово, что я готов приехать снова. Только пригласите».

Мы с Ростиславом глупо переглянулись: о каком фестивале речь, если мы его не проводим?

– Вы не проводите фестиваль? – удивился гость, – не могу по­верить, мы в провинциальной Чите, где журналистов в разы меньше, чем у вас, проводим, а вы – нет. Ребята, я вас не понимаю. Это же такой праздник. Денег нет? Обратитесь к губернатору. Фестиваль для любой власти – дело чести и престижа. Поверьте на слово.

– Опростоволосились мы с тобой, – мрачно заметил на следую­щий день Ростислав, – давай так: я беру на себя губернатора, а ты разрабатывай программу фестиваля, обзванивай ребят, советуйся. В самом деле, не хуже же мы Читы.

На местах идею фестиваля приняли на ура. И это понятно. По­тогонная система работы районок изматывает и опустошает. Для провинциалов любой семинар, что глоток свежего воздуха, возмож­ность вырваться на люди, пообщаться, хоть на время забыть о буд­нях районных прелестей. Фестиваль открывал новые возможности и себя показать, и других посмотреть. Иной уровень, иные измерения и ценности. Фестивалем загорелись все журналисты, кроме, пожалуй, элитной редакторской верхушки из областных изданий, исключая Олега Желтовского. Они жили своей жизнью. Филиппов в прямом и переносном смысле на них смотрел свысока. На словах это никак не выражалось, но я-то знал его отношение. Особенно после истории с 85-летием «Восточки». На юбилей, кстати, пригласили официаль­но одного Филиппова, а меня, отрубившего 20 лет в газете, демон­стративно проигнорировали. Филиппов взвился: «Я один не пойду». Приглашение мне принес Борис Абкин.

– Извини, Паша, – сказал он, – ты знаешь, чья это инициатива, и ты знаешь мое мнение о нашей верхушке, у нее нет ничего святого.

Мы стали свидетелями сценария торжества, который бы не при­думали даже коммунисты. В центре сцены поставили, как мумию, главного редактора «Восточки» Геннадия Бутакова и все поздравле­ния, и похвалы по случаю юбилея адресовались ему. Как-будто ему 85 лет, а не газете. Не вспомнили ни одного предыдущего редактора, не вспомнили славную историю старейшей газеты. Еще больше по­разило то, что выходившие на сцену довольно известные люди слов­но не замечали этой убогости. Я перестал уважать одного ректора университета, к которому относился с симпатией, после того, как он сладострастно воспел несуществующие заслуги Бутакова. Господи, неужели он этому учит своих студентов?

Единственным возмутившимся человеком в зале оказался Юрий Багаев:

– Как же так, господа? Неужели у газеты нет прошлого, нет славной истории, не было редактора Елены Ивановны Яковлевой, с кото­рой мне повезло работать? Не было сотрудников, с именами которых связаны лучшие страницы истории газеты. Не понимаю…

Отрезвления не последовало. Бутаков так ничего и не понял, остался стоять истуканом. И вот здесь Филиппова прорвало, он с до­сады швырнул приобретенный нами подарок на пол, встал и ушел.

Ростислав при всей своей железобетонной внешней выдержке по­рой давал волю эмоциям. Интересно, что о том случае с «Восточкой» он ни разу не вспомнил, словно вычеркнул из памяти неприятный эпи­зод. На него это было похоже. И отношения к Бутакову вслух не выска­зывал. И это тоже одна из черт его характера – гнев душе не лекарь.

Фестиваль мы раскручивали на все сто, назвали день и место его проведения, разослали всем коллегам приглашения. Оставалось одно: пойти к губернатору. Ростислав уверял: пойду завтра, послезав­тра и не шел. Примерно, за месяц до открытия он меня шокировал:

– Давай перенесем фестиваль на три месяца.

– Да ты что, Ростислав? Люди получили приглашения, живут ожиданием фестиваля и такое разочарование. Они же нас не поймут.

– А что делать? Мы не успеваем.

Я вскипел:

– Можно, конечно, отложить на три месяца, на полгода, на год и ничего не изменится, если не пойдем к губернатору. Не пойдешь ты, пойду я.

Ростислав устало плюхнулся в кресло. Его обуревали непонятные мне сомнения и я не мог взять в толк, почему он медлит с визитом к Говорину. Ведь они с ним в неформальной обстановке на ты, в дру­жеских отношениях. Я был уверен, что губернатор поддержит нашу идею. Такое ощущение, что кто-то извне давил на Ростислава. Так да­вил, что тот запаниковал.

– Мне неудобно идти к губеру (так Ростислав между нами назы­вал губернатора), – вымолвил он наконец, – ты же знаешь, просить для меня хуже воровства.

– Постой, постой. Во-первых, ты не для себя просить будешь, а во-вторых, ты сам взял на себя эту миссию. Обещал – иди, у нас нет другого выхода.

– Хорошо, пойду. 100 грамм – с тебя.

– Хоть 300, но после возвращения от губернатора. А сейчас звони в приемную.

Филиппов нехотя снял телефонную трубку и набрал номер при­емной.

Секретарша, хорошо знавшая Филиппова, тут же проинформи­ровала:

– А Борис Александрович вас давно ждет. Сейчас спрошу, когда он сможет принять.

На следующий день Ростислав был на приеме у Говорина, вер­нулся торжественно-возбужденный, в цивильном фраке, белой ру­башке и галстуке. С порога объявил:

– Вопрос решен! Боря двумя руками за фестиваль и готов финан­сировать в полном объеме. Приглашай бухгалтера, будем составлять смету.

– Ну, вот, а ты мучился идти – не идти.

Первый фестиваль в кинотеатре «Художественный» получился, пожалуй, самым скромным, без лишних торжеств. Но он запомнился не этим, а искренней радостью участников, сознанием, что у нас есть свой Фестиваль прессы. На приглашение принять участие откликну­лись многие известные личности – экономисты, политологи, исто­рики, литераторы. Фестиваль объединил коллег, съехавшихся со всех уголков нашего необъятного Приангарья, отметил по заслугам луч­ших журналистов, невзирая на их принадлежность к тому или иному изданию, ТВ или радио. Такого в истории иркутской журналистики еще не бывало.

Каждый последующий фестиваль чем-то отличался, но один из них в отеле «Солнце» отложился прежде всего вручением «Золото­го пера». Его впервые учредил губернатор для журналистов с самой яркой биографией. Из достойных необходимо было выбрать двоих. Одного лауреата мы с Филипповым назвали не сговариваясь – Бо­рис Нилыч Новгородов. Журналист от Бога, умница, интеллигент по высшему разряду. На протяжении нескольких десятилетий он олицетворял иркутскую журналистику, где бы ни работал – в «Восточке», на областном радио или кинохронике. Его творчество – бес­подобный учебник для журналистов. Не только начинающих, а и маститых.

Кто второй? Ростислав задумчиво чесал затылок. Будь речь о пи­сателях, он бы не промахнулся, а журналистские имена он только-только постигал.

– А что я мучаюсь, – усмехнулся Филиппов, упершись взглядом в меня, – ты 40 лет в иркутской журналистике, вот и решай.

– Вадим Инешин, – назвал я фамилию бывшего редактора го­родской газеты «Черемховский рабочий», – человек с легендарной биографией, полвека в самой гуще событий.

– Ты попал в точку, – облегченно вздохнул Ростислав, – я Вади­ма знаю не один десяток лет. Журналист и редактор отменный.

Губернатор одобрил имена лауреатов. Именно два этих человека заслужили в высшей степени быть отмеченными «Золотым пером». Вот только вручить их лауреатам оказалось самым сложным делом. Оба уже в возрасте и не совсем здоровы. Ветераны скромно жили и наград не ждали. Инешин так разволновался, что у него, бедного, по дороге в Иркутск случился сердечный приступ – вместо фестиваля угодил в больницу. На церемонии присутствовал лишь Борис Нилыч, перенесший недавно инсульт. Держался он молодцом, с достоин­ством принял «Золотое перо» из рук губернатора и тут же покинул торжество. На следующий день, когда мы с Ростиславом навестили его, Борис Нилыч извинялся:

– Подвел я вас, наверное, – сказал он тихо, – не по Сеньке шап­ка, молодым и здоровым нужно вручать.

– Вручим, кто заслужит, – успокоил Нилыча Ростислав, – но ты заслужил больше.

Я присутствовал на фестивале-2010. Он проводился в бывшем «Интуристе» с большой помпой, приглашением известных столич­ных журналистов. Вдруг слышу: «На сцену приглашается человек, которому наш фестиваль обязан своим рождением».

«Интересно, кто же это?» – подумал я.

На сцену бодро поднялся проректор одного из вузов. Он поль­щен, смущен – не знаю, чего больше, благодарит организаторов и ни слова о том, что вкралась ошибка, что не ему фестиваль обязан своим рождением.

Не выдержал, подошел, и, не подавая руки, спросил:

– Совесть не мучает?

– Я сам не ожидал, что обо мне так скажут, – залепетал прорек­тор, – конечно, это недоразумение.

Да, нет, господин профессор, это не так называется. Ростислав, наверное, в гробу перевернулся.

В нашу бытность мы успели с Филипповым провести несколько журналистских слетов в разных точках Приангарья. На Малом море, помню, заместитель губернатора Татьяна Рютина, энергичная и дело­вая, познакомила нас с молодым, интересным членом Совета феде­рации. Кто бы мог подумать, что мы запросто сидим и обсуждаем на­сущные проблемы с будущим губернатором Иркутской области Дми­трием Мезенцевым. Пути журналистские поистине неисповедимы… А как мы затащили, в буквальном смысле, на фестиваль главу Союза журналистов России Всеволода Богданова? Года два или три он обе­щал приехать и все не находил времени. Филиппов его допек:

– Вы что, дальше Садового кольца нигде не бываете?

К Ростиславу Богданов относился с большим почтением и ува­жением, и, думаю, в душе гордился, что в лице Филиппова имеет признанного поэта, обладавшего большим весом в писательских кру­гах России. А что значила шутка Ростислава, когда он в порыве бла­годушия с улыбкой вспоминал, что у него в подчиненных ходил сам Валентин Распутин…

Богданов приехал, осчастливив журналистскую иркутскую бра­тию, встретился с губернатором и остался чрезвычайно доволен визи­том. Принимали мы его, между прочим, без излишеств, но от души, с сибирским гостеприимством, подарив омулевый бочонок.

Эпилог

Осенью 2004 года Ростислава с актерами драматического театра им. Охлопкова командировали в Ташкент. Съездить на родину роди­телей, где продолжала жить родная сестра, была давнишней его меч­той, но все как-то не срасталось. А тут такой подарок. Но я не раз­делял радости Ростислава. Он еще не окреп после болезни, был слаб и резкая смена климата ему была противопоказана, плюс всевозмож­ные перегрузки, связанные с длительным перелетом, и непредвиден­ные стрессы.

– Не отговаривай, – сказал, как отрезал Ростислав, – для меня это, возможно, последний шанс поклониться праху родителей.

От судьбы не уйдешь. Если в этой философской фразе – горькая истина, то так оно и есть. Ростиславу плохо стало на ташкентском кладбище, жара, перепады температур, понятное волнение скосили его. Через несколько дней измученного недугом Ростислава самоле­том доставили в Иркутск, я был в числе встречающих. Он неподвиж­но лежал на носилках и, казалось, не реагировал на происходящее. Но когда мы склонились над ним, Ростислав открыл глаза, он нас узнал и слабым кивком приветствовал…

…После моего переезда в Челябинск и кончины Филиппова в ир­кутский Союз журналистов пришли деятели, при которых общность интересов утратила свое предназначение. Теперь там не Союз, а так – одно название, люди туда не ходят. Но дух и дела великого Филип­пова живут в сознании, особенно провинциальных журналистов, на­поминая о славной странице короткой, но яркой истории.