Блокадницу посадили в автозак: «Коллектив был чудный!» |
28 Февраля 2022 г. |
По всей России и во многих городах мира проходят акции протеста против войны. В России - с задержаниями. В Петербурге и вовсе произошло невиданное: в автозак посадили блокадницу!
О том, как это было - в материале С Людмилой Николаевной Васильевой мы встретились между двумя митингами. 24 февраля ее, блокадницу и ветерана труда, задержали у Гостиного Двора и отвели в автозак. Ее план на 27 февраля был такой: купить цветы, отнести их к Соловецкому камню, а к 16:00 быть на Невском, вместе с протестующими. — Я утром, до вашего прихода, успела сходить в парикмахерскую. Почти год не стриглась из-за ковида. Людмила Николаевна в строгом черном платье с жемчужным ожерельем ведет меня в квартиру. На пороге нас встречают кот Африк и найденная на улице котенком Флэшка. — Они меня утром 24-го разбудили, мяукали, — вспоминает женщина. — Я сразу включила «Дождь» (признан Минюстом РФ иностранным агентом), где услышала о войне. Слезы градом потекли, давление поднялось до двухсот — такого у меня давно не было. Еще в 2014-м, когда все начиналось в Крыму и еще не воевали в Донбассе, я попросила сына Дениса распечатать плакат с надписью «Нет братоубийственной войне» и вышла в пикет. Меня тогда Милонов бандеровкой назвал, а я просто к людям обращалась: «Матери, как можно молчать и не выходить, ведь сыновей ваших убивать будут!» На работе коллеги убеждали: «Люда, войны не будет!» Но я же видела, что творилось, и помню все, как будто сейчас это было. — Я в нацистов на Украине не верю, — продолжает Людмила Николаевна. — Люди там хотят свободы, а Путин собрался восстанавливать империю. Сердце болит за всех: и за наших, кого отправили воевать, и за украинцев. Разве могла я на митинг не пойти? О том, где и когда будут одиночные пикеты, ей по телефону рассказал сын Денис, он сейчас живет в Германии. — Я долго чувствовала свое бессилие, все время себя спрашивала: что я могу сделать, как я могу это остановить? Когда сын позвонил 24-го утром, я сразу ему заявила: «Я выхожу! Ты мне только скажи, куда и когда!» А потом собралась и поехала. Вышла из метро и увидела девочек с плакатом. Они не решались его развернуть — всех сразу забирали. Я говорю: «Давайте мне плакат — я встану!» Конечно, милиция сразу прибежала. Но я не отдала им плакат, так с ним, развернутым, меня в автозак и повели. — В автозаке коллектив был чудный, — улыбается Людмила Николаевна. — Там уже сидели девочки, мальчишки двадцатилетние с букетом гвоздик — даже не дети для меня, а внуки. Мы поздоровалась, и я предложила: «Чего молчать — давайте кричать «Нет войне!» И мы в автозаке громко-громко кричали — может, и на улице было слышно. Одна девочка свои стихи читала, я прочла «Откуда начинается Россия» Виктора Бокова, «Поезд в огне» Гребенщикова мы все вместе пели. Я когда с молодежью общаюсь, сама моложе становлюсь. А потом стала тех, что в масках и шлемах, воспитывать: «Ребята, посмотрите, кого вы задерживаете. Детей! C ними вам легко воевать, а Кадырова вы почему-то боитесь». Тут голос Людмилы Николаевны срывается, но она меня успокаивает: «Вы не думайте, это не давление, я просто волнуюсь». И продолжает: — Взяли у меня паспорт и тут, видимо, поняли, что я и правда блокадница — в паспорте же написано, где и когда я родилась. Стали спрашивать: может, мне скорую вызвать. Я говорю: никакой скорой мне не надо, и никуда я не пойду — с молодежью останусь. Потом снова зашли: «Пойдемте с нами!» И дети уже говорили: «Идите, идите». И я пошла — выходила из автозака и снова кричала «Нет войне!», а ребятам напоследок сказала: «Я вас люблю. Вы — чудо!» После освобождения Людмилу Николаевну сотрудники полиции на служебной машине решили отвезти домой. — Я вначале сказала, что мне от них ничего не надо, и попросила высадить у метро. Еще добавила: «Не надо меня подвозить: вы мне еще наркотики подкинете». Но они ответили, что им приказали. Тогда я и с ними стала беседовать. Один все время молчал, а со вторым мы разговаривали. По дороге Людмила Николаевна подобрела и пригласила полицейских к себе домой чаю выпить, но те отказались, дескать, им в форме нельзя. — А потом — я уже спать ложилась — в дверь позвонили. Надела халат, глянула в глазок — стоят двое, не в форме, мужчина и женщина с пакетом. Сказали, что от ГУВД пришли извиняться и что-то сладкое с собой захватили. Сладкое мне по возрасту не положено, но я заварила чай и с ними тоже провела профилактическую беседу — больше часа сидели на кухне. Они оправдывались, что не полиция меня задерживала, а золотовцы. Я отвечала, что все это одна фирма. Вроде они со мной соглашались. Напоследок пожелала им жить так, чтобы не было стыдно за то, что они делают. — Понимаете, я со всеми разговариваю, — объясняет Людмила Николаевна. — Мы люди, и нужно пробовать достучаться до каждого. Я привожу примеры: они ведь зарабатывают копейки, а Сечин в день — миллион, за их же счет. Они для меня все дети. И у них самих есть дети. Я стараюсь пробудить немножечко доброты, чтобы полицейские в ответ услышали не агрессию, а человеческое. Прошу их читать новости в разных источниках, иметь свое, а не навязанное мнение — многие же фразами из телевизора отвечают мне. Себя Людмила Николаевна называет «теткой продвинутой»: смотрит «РБК», «Евроньюс», «Культуру», на ноутбуке слушает подкасты и читает новости — сразу из нескольких СМИ. — Я пробовала смотреть «Россию 1», «RT», чтобы понимать, что там говорят, но больше трех минут не выдержала: орут, обзываются, шум, агрессия и ни слова правды. Мы грозим всему миру и дошли до того, что каждое наше слово проверять нужно. Но я не только новости смотрю, вы не подумайте. Я книги читаю. Начала «Лолиту» Набокова, но из-за всех событий дочитать не могу. — Борис, мой муж, очень любил читать, — рассказывает Людмила Николаевна. — В гостях сразу смотрел на книжные полки — вдруг что-то можно одолжить. Жалко, что нет его уже почти двадцать лет. Он был очень умный и образованный — и меня просвещал, когда мы познакомились. Я-то была идеалистичной советской девушкой. Слушала, что нам говорили, — кстати, то же самое, что и сейчас: вокруг враги, мы одни защищаемся. Боре говорила: «Ну в газете же написано и по телевизору показывают». Он отвечал: «А на заборе ты видела, что написано?» Он научил меня думать. Поэтому, когда меня в партию звали, я отказалась: «Пока партийцы такие, как вы, в партию я не пойду. Говорите одно, а на самом деле лживые и льстивые». …Когда началась война, Люде Волковой было два месяца. В Ленинграде она осталась с матерью. — Первые годы, конечно, не помню ничего, а ближе к концу блокады — есть обрывочные воспоминания, — говорит женщина. — Помню, как на кухне лед с раковины свисал до пола, как очистки картофельные ели, помню бегающих крыс. Великая Отечественная — сплошное горе. Мама за нас всегда сражалась и не теряла оптимизма — была всегда веселая, не плакала, а проснешься ночью — она лежит на кровати, глаза открыты и слезы текут по щекам. У мужа дядя был на Ленинградском фронте. Он, как и мама, святые. Это они победили! А про то, как сейчас войну и победу над нацизмом наши власти используют, лучше даже не говорить. Раздается стук в дверь. Вдруг это опять гости из ГУВД с тортиком — а может, в этот раз и без него?! — Ой, это внучка Алиса пришла, — успокаивается Людмила Николаевна. Она снова заваривает чай, делает бутерброды. Алиса шутит, что не сомневалась — бабушка пикет не пропустит. — Она ходит на все митинги, на которых считает нужным быть, — уточняет внучка. — По бабушкиной линии вообще у нас вся семья политическая. Все мое детство папа ходил на митинги, и его постоянно задерживали. — Мы единомышленники, — говорит Людмила Николаевна. — У нас в семье разногласий нет. — Мы, конечно, очень тревожимся. Утром вчера папа мне звонит: бабушка не снимает трубку! Он решил, что у нее проблемы с вайфаем, а оказалось, она перенервничала от новостей, пошла в магазин, упала, поранила руку. Алиса смотрит на бабушку с укоризной. — Я совсем чуть-чуть ее поцарапала, — Людмила Николаевна показывает ладонь. — Давление еще у нее утром подскочило, — продолжает внучка. — Поэтому я надеялась, что бабушка останется дома. Просила папу уговорить бабушку — ей за 80 лет все-таки, объяснить, что, несмотря на тяжелый период для страны, бабушка нам нужна. Но я понимала: если бабушка решила что-то сделать, она это сделает. Когда я попозже снова набрала ее, она счастливая ответила: «Я сейчас схожу в душ — и на митинг!» А в 18:01 позвонила: «Алисочка, я в обезьяннике». Так бабушка автозак назвала и попросила приехать покормить котов, если ее к восьми не отпустят. Через 15 минут она уже смеялась в автозаке: «Я тут с замечательными молодыми людьми — они меня так радуют, поднимают мне настроение». Когда ее домой подвозили, она тоже звонила и одновременно разговаривала со мной и с полицейскими. Они, видимо, ей что-то говорили про помощь гражданам, на что бабушка ответила, что они работают на воров и что ей от них ничего не нужно. Потом поблагодарила за то, что ее довезли, и попросила быть людьми. Я тогда подумала: «Ой, кажется, ее сейчас обратно повезут!» Вообще я горжусь бабушкой. Она молодец. Всем бы такой храбрости. Я не выходила — мне смелости не хватило, ей — да. — 27-го я тоже пойду на Марш памяти Немцова, — делилась планами Людмила Николаевна. — Куплю цветы и пойду к Соловецкому камню. Я так каждый год делаю. И каждый год 19 августа хожу к Мариинскому дворцу, хотя столько лет прошло. Во время ГКЧП моя сестра говорила: «Люся, тебя там убьют». А я отвечала, что не смогу стоять и ничего не делать. В 91-м вся площадь была забита, а сейчас мало людей выходит. Тем более нужно идти. Даже если бы никого не было, я все равно бы пошла. И чего мне сейчас бояться? Мне 80. Давление поднялось — ну и что. Я вчерашний день прожила, и прожила его ярко. С молодежью поговорила, силы набралась. Увидела их лица, красивые глаза. Они еще задорные — хотят что-то изменить. Я хочу того же. И хочу в этом принимать участие, чтобы говорить, чтобы остановить войну, чтобы люди не умирали. Мир — это люди. Без них нет ничего. И чтобы сохранить хотя бы одну жизнь, я буду продолжать разговаривать с кем угодно. P.S. 27 февраля в 16:00 Людмилу Николаевну снова задержали у Гостиного Двора. На этот раз она стояла без плаката, маленькая, в окружении пяти омоновцев и широко раскинув руки говорила: «Ну что же вы, берите меня, берите!». Взяли.
|
|