"Судьбы людские" (Архив 2008 года)

«А путь и далек и долог...»

Анатолий Курбашнов, ветеран Сосновгеологии, пенсионер

Виктор Яковлевич Киселёв

2 августа отмечает 80-летие со дня рождения Виктор Яковлевич Киселев - заслуженный геолог России, кандидат геолого-минералогических наук, Почетный разведчик недр.

Виктор Яковлевич с отличием закончил Иркутской горно-металлургический институт, и с 1951 года десять лет непрерывно трудился на полевых работах: геологом, начальником отряда, главным геологом, в поисковых и разведочных партиях Сосновской экспедиции.

За его плечами тысячи километров непростых таежных троп, пройденные пешком и на лошадях.

В начале полевого сезона 1962 года его назначают начальником геологического отдела экспедиции. Если использовать армейскую терминологию, то это назначение соответствует должности начальника штаба крупного военного соединения. Обладая большим практическим опытом он участвовал и непосредственно руководил разработкой планов ведения поисковых и разведочных работ на Урале в Восточной Сибири, Бурятии, Якутии и Забайкалье.

Возглавлял он отдел 15 лет и, надо отметить, что все крупные открытия были сделаны геологами Сосновской экспедиции именно за этот период: месторождение в Читинской области, крупные ураново-рудные районы в Бурятии и Забайкалье. В эти годы были разведаны наиболее крупные месторождения урана и защищены их запасы в Государственной комиссии по запасам. Достаточно сказать, что 12% мировых запасов урана разведали геологи Сосновской экспедиции. Именно благодаря их стараниям была создана надежная сырьевая база страны.

В конце 70-х годов Виктора Яковлевича командируют главным геологом в Монгольскую экспедицию, где к тому времени широко развернулись разведочные работы на уран и полиметаллы. Там он успешно трудился 10 лет.

Его труд отмечен высокими правительственными наградами Советского государства и Монголии: его грудь украшают Орден , ,  медали за многолетний доблестный труд.

Вернувшись в родной коллектив, он более 20 лет трудился руководителем тематической группы по изучению экологической обстановки в Восточной Сибири. За успешную работу  в этой области его выдвинули в члены - корреспонденты Международной Академии наук по экологии и безопасности жизнедеятельности.

В общей сложности более 55 лет работает Виктор Яковлевич в одном коллективе и за эти долгие годы сумел сделать очень много полезного.

Всю жизнь опорой и поддержкой для него была семья. Выросли две дочери. Младшая, Ирина уже более 35 лет работает в химической лаборатории. В этой же лаборатории много лет, с начала 60-х годов, проработала и жена Виктора Яковлевича - Ксения Захаровна. Руководители, коллеги и друзья отзываются о Викторе Яковлевиче как об очень скромном, рассудительном, объективном человеке.

Желаю Виктору Яковлевичу доброго здоровья, бодрости и благополучия. Всех ему благ  и долгих лет жизни!

Без восемнадцати лет жизнь

Зоя Ерошок, обозреватель "Новой"

Мы решили опубликовать материал Зои Ерошок из «Новой газеты», потому что самые трагические годы ее героини, Шурочки Васильевой, связаны с Иркутском и иркутянками. Возможно, кто-то из наших читателей узнает в сокамерниках Васильевой свою бабушку, мать или сестру?

К нам в редакцию пришел Август Михайлович Гарин, академик, врач-онколог. Он принес маленькую красно-бордовую книжку. На обложке  некрупно и неброско: А. Васильева «Моя Голгофа».

Восемнадцать лет своей жизни мама Гарина Александра Захаровна Васильева провела в сталинских лагерях. Об этом  книга.

Август Гарин издал ее сам, на свои деньги. И только в этом году.

Мама начала писать воспоминания сразу после освобождения, в 1955-м. К 1963 году рукопись уже была готова. В «Известиях», где тогда работал мой отец, все, кто читал  не спали ночь. К главному редактору Алексею Ивановичу Аджубею мамина рукопись попала за два дня до брежневского переворота. Аджубей прочитал, хвалил, хотел отдать лично в руки своему тестю Хрущеву, но не успел. Хрущева сняли. Аджубей потерял работу. И все тогда сразу закрылось. «Сталинская тема» в том числе».

Книга читается одним «дыхом». Она сильная и талантливая. И знаете, для чего принес ее нам А.М.? Нет, не для рецензии, не для того, чтобы мы о его маме написали или о нем самом (это уж потом была наша собственная инициатива), а чтобы через газету попытаться найти детей или внуков женщин, с которыми мама сидела в тюрьмах и лагерях.

Самих этих женщин, наверное, уже нет. Но Александра Васильева рассказывает о них так одновременно! взволнованно и почти с полной отрешенностью, страстно и сдержанно, что перед нами они живые, очень живые.

«В перестройку я с трудом протолкнул в «Неделе» маленькую заметку о маме, и откликнулась дочка Нади Горбуновой, маминой тюремной подруги, которая пропала в сталинских лагерях. Так вот дочка прислала мне письмо. Она ничего не знала про свою мать. Ну не знала - и всё. А мать-то ее (в книжке об этом написано) больше всего боялась, что дети подумают: она действительно шпионка. Признания у нее выбили при пытках, и она ужасно страдала от этого. Я послал дочке Нади Горбуновой главы тогда еще не опубликованной этой книги, где много рассказывается о ее маме. И для нее это было откровением и потрясением, она вообще не знала, куда мама исчезла, что с ней произошло, представляете??

Постараемся А.М. помочь. Надеемся, в частности, на помощь иркутского «Мемориала». Но сделать это решили через саму Александру Захаровну Васильеву. Ее судьбу и семью.

Итак, жила-была девочка. Ее звали Шурочка Васильева. Она родилась в Москве. В самом начале ХХ века, в 1902 году.

Александра Захаровна Васильева

Отец ее - из рабочих - еще до революции уехал на строительство какой-то великой магистрали. И там погиб. А мама работала кухаркой в господском доме. За погибшего мужа получала пенсию. Судя по всему, хорошую: дочь училась в гимназии. Училась, кстати, на одни пятерки. Мама умерла в 1920 году от тифа.

В 1919 году Шурочка вступает в комсомол. Потом в партию. ("Еще в гимназии - и на всю жизнь - увлеклась идеями и сказками утопического коммунизма", - скажет о матери ее сын). Закончит университет имени Свердлова в Москве. (Средь лекторов был Сталин). Любимые философы -  Кант и Гегель. Четыре года подряд их штудирует. Когда уже после аспирантуры сама читает лекции по философии в МГУ, ходит в красной косынке и босиком. Босиком - потому что совсем нет туфель. Однажды на лекцию какой-то студент-крестьянин привез ей из деревни сумку картошки. Время было очень голодное. Но Шурочка гневно отказалась от картошки, была так оскорблена! Хотя есть хотелось дико.

Замуж выйдет за Михаила Гарина. Родит ему дочку Маю и сына Августа. (Сына назовет, конечно, в честь Августа Бебеля. О Бебеле - ее кандидатская диссертация). Начинал Михаил Гарин в Луганске. Был там главным редактором главной партийной газеты. Потом главным редактором такой же газеты в Белоруссии. Потом редактором партийной жизни "Правды". Потом редактировал газету "Коммунист" в Киеве. Шурочка в Киеве - директор Института философии.

1935-й год. Отдел кадров ее института берет на работу младшего научного сотрудника, который когда-то (почти десять лет назад) проголосовал за Троцкого - во время внутрипартийной дискуссии. И Шурочку Васильеву обвиняют в том, что она пригрела "троцкиста". Исключают из партии. На партсобрании даже лучшая подруга Лиза Ниринская (десять лет нежнейшей дружбы!) выступает против Шурочки.

Гарин уже не член ЦК Компартии Украины, они уезжают в Иркутск. Он возглавит сначала облоно, потом радиокомитет. А ее не берут ни на какую работу. Все шарахаются. Ни друзей, ни приятелей.

1936-й год. Шурочка и Гарин едут в Москву, пытаются найти правду в Партийной коллегии. Следователь Виноградов говорит с Шурочкой так, будто она "человек конченный". Другим до нее и вовсе дела нет. Шурочка теперь хочет одного: уйти из жизни, сейчас, немедленно, сию минуту. Заходит в магазин, покупает пузырек уксусной эссенции. Пишет два письма. Одно - Сталину, другое - мужу с детьми. Во втором письме просит родных "простить меня... верить в мою партийную честность... завещаю детям стать коммунистами". Врачи спасают Шурочку. В больнице, едва придет в себя, ей скажут: "Сейчас звонили из секретариата товарища Сталина и просили передать, чтобы вы не волновались, все будет хорошо". Сталин лично и дважды звонил в Партийную коллегию по поводу Шурочки. Ее письмо передал ему Серго Орджоникидзе.

Сталин любил и умел играть в кошки-мышки. Шурочке разрешили преподавать в школе. В партии, правда, не сразу, но восстановили.

До ареста оставалось ровно полгода.

Август 1937 года. Отдыхать никуда не поехали. У Михаила много работы. Александра на летних каникулах читает (любимое дело!). Не может оторваться от только что вышедшей в русском переводе "Метафизики Аристотеля". Дети - четырнадцатилетняя Мая и пятилетний Август - за городом.

Кругом идут аресты. Александра с Михаилом обсуждают это между собой. Страшно поверить, что в стране так много врагов. Усомниться в приговоре - еще страшнее. Успокаивают себя обычной в то время фразой: нас ведь не арестовывают, значит,  что-то за этими людьми есть, в чем-то они виноваты.

Восьмое августа. Теплый ясный день. Александра с Маей уезжают на Байкал. Маленький Август еще с детским садиком на отдыхе. Михаил провожает жену с дочкой.

Целый день бродят по берегу озера. А в ночь на девятое августа Гарина арестовывают. И поздно вечером следующего дня Александра получает записку от соседки по иркутской квартире: "Приезжайте немедленно, дома все узнаете".

На рассвете они вернутся на грузовике домой. И вот, пока они едут в этом рассвете домой, у Александры появляется надежда...

Это одиннадцатая страница книги. Второй абзац сверху. Вторая строка. Никак не выделенная. Будто нечаянно оброненная. Звучит дословно так: "В моей смятенной душе теплилась надежда: может быть, мужа не арестовали, а он внезапно умер /.../ Я любила своего мужа, и все-таки мне казалось, легче перенести его смерть, чем бесчестье семьи врага народа".

Черт побери! Черт побери всю эту компартию, всю эту советскую власть, а заодно любую партию и любую власть, если из-за них, ради них происходило такое в душе женщины. Они шестнадцать лет счастливо женаты. Она верит ему как самой себе. Она знает, что его арест - чудовищная ошибка. И она боится этого ареста больше, чем смерти мужа. У нее "теплится надежда", что он умер.

Знаете, если бы книжка, едва начавшись, закончилась на этой одиннадцатой странице (а впереди еще их триста пятьдесят три), то уже это был бы приговор сталинщине. Будьте прокляты все, кто заставлял надежду теплиться так.

Следующим утром Александра опять готовит обед, потом большая стирка. Мая гладит белье. Август все время улыбается и почему-то целует маме руку. Это странно. Он никогда прежде это не делал.

А к двум часам - в НКВД. Легкое платье, белая панамка, маленький дамский портфель.

В приемной - затруднение. Пропуск выписан на Гарину, а ведь она по паспорту Александра Васильева. Ее не пускают, она настаивает. И вот - у цели. Кабинет Чувашова. Она говорит, говорит. Какой у нее замечательный муж, что он ни в чем не виноват. В ответ - молчание. Она говорит, что хочет свидание с ним или передать ему деньги. Опять молчание. Потом Чувашов достает какую-то бумажку, долго рассматривает ее и бросает слова: "Вы арестованы".

Ордер на арест был выписан на Гарину. В НКВД даже не знали ее фамилии.

Из разговоров с Августом Михайловичем Гариным: "Так вот: о том, чего нет в маминой книге. Первое: за что арестовали моего отца в 1937 году. Или точнее: что ему "приписали".

В один день утром по радио передали, что Томский (тогдашний председатель ВЦСПС, бухаринский сподвижник), "запутавшись в своих контрреволюционных связях, застрелился". Это сообщение было утром. А вечером же по тому радио началась программа, утвержденная два месяца назад. Звучали любимые песни Ильича. В смысле: Ленина. В том числе исполнили "Замучен тяжелой неволей". И вот связали утреннее сообщение о Томском с песней "Замучен тяжелой неволей". Происки врагов! А раз отец возглавлял  радиокомитет - нашли "виноватого".

Я хорошо помню то лето. Мне пять лет. Я смышленный мальчик. Уже умею читать. Папа организовывает в Иркутске первые спектакли. Ищет везде таланты, привозит певцов из Москвы. Ставит "Паяцы", "Евгения Онегина". Все это в абсолютную новинку, в диковинку не только для меня, но и для всего Иркутска.

В тот день, когда мама пошла в НКВД выручать папу (я об этом узнал много лет спустя), она оставила нас у соседей. Сразу отвезли в детдом.

Я был маленький. Ничего не понимал. Помню только, что  стала очень заметной разница в еде. Все было невкусно. А моя старшая сестра в свои четырнадцать лет уже все понимала. И все время плакала.

Мая и Август

Через несколько месяцев нас с Маей забрала к себе в Одессу тетя Фаня, сестра папы. Нет, это не был акт милосердия, просто детдома переполнились. У тети Фани своих трое детей. И мужа-агронома сначала взяли в НКВД, а потом до смерти забили в одесской тюрьме".

Иркутская тюрьма. Построена еще во времена  декабристов. Цементный щербатый пол грязного цвета. Все стены в выбоинах. Маленькое - под самым потолком - окно. Мало того что зарешеченное, так еще и снаружи забито деревянным щитом. Чтоб даже полоски света и неба не осталось!

При декабристах и позже камера была рассчитана на двоих узников. Когда Васильева пришла сюда, там сидели четырнадцать, потом двадцать восемь, потом ее перевели в камеру, где было восемьдесят пять человек.

Шура остановилась на пороге. В руках у нее только носовой платок. Маленький дамский портфель остался у следователя. Две недели Александра ждала вызова. Ее не вызывали. В какой-то момент ей показалось, что она сходит с ума.

Первый допрос - через две недели. Второй - через полгода. Никаких обвинений, никаких фактов. "Мы все равно все знаем, а для тебя лучше сказать все самой". Следователь Чувашов очень груб. Мат, перемат, побои, издевательства.

В шесть часов подъем. Завтрак только в девять утра.

Завтрак: пайка хлеба в 600 граммов и черпак теплой пустой воды. Иногда вечером дают по спичечной коробке сахарного песку на два дня, но это нерегулярно. Обед: черпак жидкой крупяной воды. Ужин: щи из гнилой капусты.

Иркутская тюрьма набита до отказа. Переполненные "параши" стоят по камерам: проблемы с вывозом нечистот (канализации нет, цистерн не хватает). Жесткое ограничение в воде.

В тюрьме, рассчитанной на тысячу заключенных, находится четырнадцать тысяч человек. Даже в бывшей тюремной церкви все застроили нарами в несколько этажей и разместили там восемьсот узников.

А с воли доносится: аресты идут и идут. Кто-то тогда сказал: "Раньше это была лотерея, а теперь очередь".

"Психологические методы допроса" сменяются "упрощенным допросом": просто бьют и пытают.

Два года проведет Шурочка в тюрьме. Допросы, побои, издевательства, карцеры. Не подписала ни одного протокола - ни против себя, ни тем более против других. Это в то время, когда "протоколы" сплошь и рядом сочиняли и следователи, и сами арестанты. Было даже среди заключенных выражение "пишу роман". Самые предусмотрительные придумывали себе такие проступки, от которых в будущем, если оно настанет, - легче будет отказаться. Боялась ли она? Боялась. Потому что никто не знает заранее, как будет себя вести в нечеловеческих условиях. А вдруг она такого наговорит - ладно на себя, а то ведь на других. И по ее списку будут брать,  и брать, и брать.

Теперь - об отдельных людях, которые и в аду оставались людьми.

Однажды к ним в камеру посадили целую библиотеку. Это была врач Валерия Александровна Флоренсова. Беспартийная. Не замужем. Дома осталась старенькая мама, которой она сказала на прощание: "Считай меня в длительной командировке".  Валерия читала - слово в слово! - сокамерницам Тургенева. А потом также наизусть всего Пушкина и всего Лермонтова. И Некрасова, и Надсона, и Блока. Александра и Валерия очень сильно подружились. Флоренсову продержали в тюрьме под следствием два года и в начале 1940 года отпустили домой.

Еще одна подруга - Надя Горбунова. Член партии с начала революции, второй секретарь горкома ВКП(б). Похожа на Джоконду. Добрая, открытая, откровенная. Она тоже прошла через "конвейер", только не стоячий, а сидячий. Несколько суток сидела на покореженном венском стуле, не имея права даже прислониться к его спинке. Ей устраивали очные ставки с партийцами, они обличали ее. ("Это были не люди, а тени с потухшими глазами"). Надя не сдавалась. Молчала. Следователи бесились. Однажды они сделали рупоры из бумаги, приставили их к ее ушам и сразу с двух сторон громко кричали: "Давай показания, давай показания!" Они повредили ей барабанную перепонку, Надя перестала слышать. Она была вконец измучена. Жизнь стала недорога. Но на воле оставались двое детей - сын и дочь, студенты. И следователь сказал ей: "Не дашь показаний, возьмем твоих детей". Эта угроза сломала ее. Она подписала протокол. Возвела на себя клевету. Но только на себя. Когда потребовали от нее показаний, кого она привлекла в свою организацию, уже не удалось выбить из нее ни единого слова.

По ночам Надя исповедовалась перед Александрой: "Если останусь жива, никогда не объявлюсь детям, пусть считают, что меня нет в живых". Ей было безумно стыдно перед детьми, что она "собственноручно навлекла на себя бесчестье". Осенью 1938 года Надю Горбунову, Лизу Тавровскую и Риву Бравую внезапно, без вещей, вызвали из камеры. Через три дня забрали их вещи. Потом дошла весть, что Горбуновой и Тавровской вынесли смертные приговоры. О Бравой никто ничего не знал.

Второй год Александра Васильева за решеткой. Ничего не знает о своих детях, о муже. Население камеры редеет: одних отправляют отбывать срок, других - на тот свет.

И вот появляется в камере Тося Кустова. В первый же вечер начинает пересказывать роман Диккенса "Дэвид Копперфильд". Сидит на полу. Молодая полная женщина. Серые яркие глаза. Широкие брови вразлет. Две короткие толстые косы, перевязанные тряпочками. На воле остались трое детей: два сына и девочка. Она недавно вышла замуж во второй раз. За человека, на которого мало надеялась: "Запьет без меня, забросит дом".

Раз в месяц ее дети приходят все вместе к тюрьме, приносят передачу, часами простаивают у ворот, глядят на глухо закрытые окна тюрьмы в надежде увидеть маму. Об этом рассказывает солдат, что доставляет свертки и узелки. За добрый нрав арестантки прозвали его архангелом. Он шепчет Тосе: твои опять тут, что передать? Очень сильная Тося те дни плачет навзрыд.

Родилась Тося в бедной крестьянской семье. Ей было 16 лет, когда мачеха выгнала из дома. Шел 1920 год. Тося подалась в военкомат: возьмите на фронт. Воевала на Гражданке. Как парень. Еще в военкомате остригли наголо, одели в брюки, научили стрелять ("Гусарская баллада" отдыхает). На фронте встретила командира Федора Кустова. Случился роман.

После войны столкнулись с Кустовым на какой-то конференции, сильные чувства вернулись. Прочно поженились. Трое детей. Счастье, счастье! А потом вдруг Федор умирает. Осталась с тремя детьми. Но не растерялась. В партию не вступила, однако сделала блестящую карьеру хозяйственника. Накануне ареста руководила всеми буфетами и столовыми Иркутска.

Шумная, неунывающая, искренняя Тося в камере и утешить могла, и отругать. Половину своего шерстяного одеяла раскроила на куски, из которых мастерила комнатные туфли. Сошьет, вышьет узорами - и дарит женщинам.

Часто устраивала со следователями перепалки. Мало того, что в ни чем не признавалась, так еще и крыла их на всю ивановскую! За строптивый нрав Тосю целый год не вызывали на допросы.

В июне 1939 года Тосю освободили. Через десять дней она уже передала в свою камеру передачу. Белье, одежда, много чесноку, лука, редьки. Тося нашла в Одессе детей Александры, связала их с ней. Потом отыскала Гарина.

Тося Кустова не пропала, опять сделала себе карьеру: стала директором швейной фабрики. С Васильевой они дружили, переписывались и встречались до конца жизни Шурочки.

Страшная история про Полину Безпрозванных. Красивая девушка. Выросла на берегу Байкала, в рыбацкой семье, сама стала рыбачкой. Потом работа в комсомоле, была секретарем Иркутского обкома комсомола. Ей всего 24 года.

Привезли в НКВД прямо из дома. И сразу поставили на многосуточный "конвейер". Она отказывалась что-либо признать, спорила. Били. Приставили к виску пистолет. Зажали в пальцах ручку и вывели на протоколе ее подпись. (Полина - потомок сибирских декабристов. Горькая ирония судьбы!)

Не спала много дней подряд. И стала сходить с ума. Вскакивала с нар. Пыталась куда-то бежать. Полностью лишилась рассудка. Женщины уговаривали надзирателя забрать ее в тюремную больницу. Трое суток не брали. Александра успокаивала подругу, как могла. Полина то смеялась, то плакала. В какие-то мгновения приходила в себя и пела дивные забайкальские песни, которые сочинил когда-то ее дядя.

Безумие накрывало ее, потом отступало. Трижды забирали Полину в тюремную больницу. Лечили холодными ваннами и порошками. Но безумие все возвращалось и возвращалось.

Как-то ее внезапно забрали. За узелком пришли позже. Со двора, через окно долетел в камеру молодой мужской голос: "Безпрозванных дали десять лет лагерей!". Не пощадили даже безумную.

Александра Васильева пренебрегла правом и обыкновением каждого мемуариста быть собственным - и единственным - положительным героем. Странно, но ее самой в этой книге не так уж много. Других людей - гораздо больше.

Увы, газетная площадь не позволяет мне рассказать о всех женщинах, которых она встретила в тюрьме и лагерях.

Я ищу их по страницам книги, выписываю друг за дружкой: Цицилия Шейнина (она же Любовь Разумова), Аида Дрейзеншток, Рива Бравая, Михайлова, Соня Эдельштейн, Дора Энштейн, Белла Якубовская, Лиза Тавровская, Елизавета Бернардовна Гейндрих, Мария Загер, Анна Игнатьевна Трусевич, Евдокия Филлиповна Пестун, Мария Евсеевна Шифрис, Маша Гольдберг, Эстер Фрумкина, Фарида Салам-Задэ, Рая Волынская, Лена Якубович, Зина Масленникова, Клара Крумгольц, Рая Свидерская, Вера Александрова, Донна Груз, Марианна Герасимова, Татьяна Калиновская...

Родственники! Я собрала "до кучи" эти имена, отчества, фамилии специально для вас. Если кто прочтет - откликнитесь. Вам надо обязательно прочитать "Мою Голгофу" Александры Васильевой. Наверняка найдете там о своей  маме (бабушке, прабабушке) что-то для себя новое, неизвестное.

Да! Это только самых главных героинь - двадцать шесть. А еще много женщин просто с именами, а то и совсем без имен. Но чуть ли не о каждой - маленькая новелла. Без каких-либо беллетристических претензий. Почти без прилагательных. Но хорошим литературным слогом.

Не все сокамерницы и солагерницы были ангелами. И стукачки встречались, и просто злобные, вздорные бабы, и абсолютно коварные уголовницы. С кем-то Александра сильно подружилась, с кем-то отношения не сложились. Но описывает она их всех - даже самых  неприятных - спокойно, без экзальтации, без раздраженного самолюбия, без сведения счетов, даже без горечи. И вправду -  ученый, философ.

Александра Васильева ни в чем не признавала свою вину. Отвергла абсолютно все наветы. Несмотря на пытки и насилия. Ее "секретное дело" с пометкой "хранить вечно" - пустое.

Она подписывала только "отрицательные протоколы", то есть отрицающие обвинения свои ответы или такие, как "участвовала ли в дискуссиях?", ну, да, участвовала.

Следователь Гонтаренко орет на нее, матерится, избивает, она теряет сознание, падает в обморок. И что при этом чувствует? Вот ее признание в книге: "Я счастлива, что наконец на бумаге значится мое "нет".

После двух лет тюрьмы получает свой лагерный срок: пять лет. Тюрьма в срок входит. Значит, осталось три года. На самом деле впереди -  не просто лагерь, а война, автоматическое и никак и никем не объясненное продление срока. Но она пока об этом не знает. И едет в лагерь. В Казахстан, глухое село.

В лагере больше всего мечтает о телогрейке и башмаках. Сама одета как нищенка. Юбка, пальто в заплатах, на ногах - широкие чуни. Чулок нет давно - ноги оборачивает тряпьем. Воды не хватает. Умываться приходится снегом.

Смерть здесь - частый гость. Мертвых зимой не хоронят, складывают до весны в штабель у больничной стены. От ветра из сугроба обнажаются чьи-то руки, ноги. Люди в лагерях гибнут тысячами.

В лагере она впервые за три года получает право послать письмо родным.

Новые товарки - почти все уголовницы. Работают на стройке. Строят в лагере прежде всего карцеры. Никаких грузовых машин, никаких технических приспособлений. Кирка, железный лом, лопата, носилки, тачка. Все - на себе.

Захворала. А потом ослепла. Спасал добрая душа, врач Александр Пантелеймонович. Потом сельхозработы. Попадала в бураны, в наводнения, дважды умирала. Ее вот-вот должны были отпустить, но началась война, и она сама себе сказала: "Отложи об этом попечение - теперь не до тебя".

Как-то на полевом стане принимала роды у овец. Как хирург, тщательно мыла руки, потом запускала их в овечью утробу... Все, как правило, кончалось удачно. Но однажды стадо заразилось бруцеллезом, и Александра - тоже. Ведь ела, спала, дышала одним воздухом с ними, принимала голыми руками ягнят. Все лето ее ломило, температура 38, но была на ногах, работала, как все.

Организм вроде бы как-то сам переборол болезнь. Но она не знала тогда всего коварства этой болезни. Бруцеллезные бактерии могут долго жить в организме, почти незаметно производить там свою разрушительную работу. И только со временем нанести человеку сокрушительный удар.

Из разговоров с А.М.: "Отца освободили в 1946-м. На год раньше мамы. Отец забрал меня у тетки, и мы с ним вдвоем жили в Кувшинове Смоленской области. Он не имел права жить в Москве, минус еще все крупные города. Я учился в восьмом классе. Потом вернулась мама. Мне сообщили, что мама в Москве. Я поехал к ней. Помню, зашел в чью-то квартиру, там сидели три женщины. Мама очень боялась, что я ее не узнаю. Но я узнал сразу. Шагнул к ней. Мы не виделись ровно десять лет. Мне было пять, когда ее арестовали, а теперь - пятнадцать.

Мая к тому времени окончила медицинский институт и служила в Германии. Мы год жили в Кувшинове втроем - мама, папа и я.

Я хотел стать летчиком. Мечтал о карьере военного. Но родители рекомендовали мне медицинский. Сказали: "Если тебя посадят - пригодится". Они не исключали такой вариант.

Кстати, в Кувшинове отец работал зубным техником (он эту специальность приобрел в лагере). Мы жили при больнице.

Вдруг пришел человек и сказал отцу: вас вызывает главный врач. Отец пошел. А в это время забрали мать. Не хотели брать обоих сразу вместе. Отца взяли там, у главврача, а мать - дома... Маму арестовывали при мне. Я видел это впервые в жизни.

Я переходил тогда в десятый класс. И, знаете, они даже здесь так по-изуверски поступили: не просто порознь взяли родителей, но и дальше - через несколько месяцев тюрьмы - послали их на поселение в разные места. Его - в Казахстан. А ее - на лесоповал, в Красноярский край. И понадобилось им несколько лет, чтобы доказать?(!), что они - муж и жена, и добиться, чтобы свою бессрочную (!!!) ссылку они отбывали вместе в Казахстане.

После возвращения из лагеря Михаил Гарин вернулся в "Известия". И работал там до самой смерти в 1980-м году. Александра Васильева умерла в 1968 году.

Она прожила шестьдесят пять лет. Первые пятнадцать - в дореволюционной России: ранняя смерть отца, мама - кухарка, спит с ней в конуре под лестнице господского дома; нужда, унижения. Следующие пять лет: революция, Гражданская война, голод, разруха, комсомол, партия, учеба в университете. Следующие пятнадцать лет: замужество, рождение детей, увлечение философией, карьерный рост мужа, собственная воля к реализации, много работы, много счастья, много радости ("Я, дочка судомойки, стала профессором философии!"); начало страха, аресты кругом. Следующие восемнадцать лет - тюрьмы и сталинские лагеря; не просто выжила, осталась человеком, "беспримесно чистым", добрым, доверчивым, открытым, веселым. Следующие тринадцать лет: муж рядом, дети, внуки, десять лет пишет книгу, с какой стати она должна молчать?

Передвигается на костылях, но никакого нытья, активна, деятельна, жизнерадостна; опять много книг, людей, и радости новых встреч и новых сближений; лучше всех собирает (упираясь на костыль) грибы; просто жизнь, ада нет, "все исполнилось, как рассудил Господь".

Я спросила А.М., как его родителям удалось все выдержать. Сын ответил сразу: "Они были сильные люди".

Ваш выход, Наталья Ивановна!

Галина Беляева

От автора

Кто они, герои газетных публикаций, телепередач? Чьи лица смотрят на нас с журнальных обложек?  Актеры, политики, олигархи, невесть откуда взявшиеся "светские львицы". Их лица до неузнаваемости обработаны с помощью фотошопа - ни одной морщинки возле глаз! Их мысли и чувства показывают- "страшно далеки они от народа", но издатели  свято верят: народу нужно именно это. Неужели  действительно так?  Верится с трудом. А уж если напишут о " простом" человеке, так он должен семерых порешить, да не абы как, а каким- нибудь невиданным способом. Простые люди не интересны? А ведь это наши родители, наши друзья, соседи. Их судьбы- это история нашей страны, это день, в котором мы живем.

Она мечтала сыграть Анну Каренину: страстный взгляд сквозь вуаль, резко сложенный веер-"Вы пожалеете об этом, граф" Женщины в зале плачут, мужчины кричат: "Браво!". Неистовые аплодисменты. Она их достойна.

Сцена первая. Рельсы, вагон

"Что вы, пассажир, такой печальный? Денег, что -ли, жалко? У всех дети". Не в театре, так в троллейбусе. Кондуктор, теперь уже бывший, Наталья Ивановна Филиппова без игры не может. Только- никаких трагедий. Не до них. 7 часов утра. На улице минус 30, в троллейбусе примерно столько же. Невыспавшиеся , неподвижные лица. А потому наш девиз: кураж, оптимизм и веселье. Кое- кто уже начал оттаивать. Молоденькая девица, еще не замученная жизнью, так даже фыркнула. От театрального училища Наталью в свое время отговорила мама. Мама была красавица и  пребывала в твердом убеждении, что лишь красавицы могут претендовать на внимание публики.

- И с горя я пошла в авиационный техникум, хотя ни к технике, ни к авиации влечения не имела, - рассказывает Наталья Ивановна Филиппова. - Я так  хотела сыграть Анну Каренину, я ее чувствую, - она  испытующе смотрит, не отразится ли на моем лице недоумение.  Да, по характеру и темпераменту Наталья подстать  даме высшего света, которая хотела любить бесстрашно и навсегда. Только вот как в том анекдоте: если бы Анне Карениной после работы нужно было бы забрать детей из садика, купить продукты, приготовить ужин, постирать и так далее, ей просто некогда было бы броситься под поезд.

Сцена вторая. И всюду страсти роковые...

В жизни Натальи тоже случилась роковая встреча с офицером. Любимый увез ее в родной Барнаул, там родились ее младшие дети. Семье с тремя детьми повезло: они успели получить прекрасную 4-х комнатную квартиру- апартаменты, как выразилась Наталья. Наступили тяжелые 90- ые. И здесь отец семейства и настоящий полковник обнаружил угасание страсти. Да и кормить большую семью было трудновато, тем более, что наметилась замечательная перспектива: одинокая и состоятельная дама, успешно освоившая челночный бизнес. Но было невыносимо жаль отдавать бывшим родственникам такую прекрасную жилплощадь. И настоящий полковник ринулся в бой.  Куда тут нежной аристократке, избалованной богатством! Натальиной зарплаты едва хватало на питание, цены летели вверх, и было страшно за каждый завтрашний день. Сыну поставили тяжелый диагноз, мальчик требовал постоянного внимания. Работа требовала бега с полной выкладкой, а бывший муж требовал квартиру. И не гнушался в этой борьбе никакими методами. Наиболее верным казалось ему довести  бывшую подругу жизни до психушки, тем более она и так попала туда с тяжелым нервным истощением. Для нашей героини квартира была не просто имуществом- это был вопрос выживания, будущего ее детей. Пришлось вступить в борьбу, отложив сентиментальные переживания о погибшей любви до лучших времен. Раз говорят, что Бог дает нам испытания по силам, значит, я - сильная, -решила она. И победила. Обменяв квартиру, она вернулась в родной Иркутск, который снился ей ночами. Снились улицы детства: " там одуванчиков желтых канавы полны, словно каналы- сухой золотистой водой.  Жаль- никогда не увидеть мне той стороны, желтой воды никогда не набрать в ладонь..." Стихи Наталья всегда любила, но в то время  ей было не до стихов.

На родной стороне никто, кроме матери, ее не ждал. С работой было сложно. А тут еще несчастье: украли паспорт. Наталья рассказывает: пришла в паспортный стол, прошу побыстрее оформить паспорт, нужно срочно устраиваться на работу. А мне говорят: правила для всех одинаковые, ждите месяц. Я села и описала на бумаге свою жизненную ситуацию - дома ни копейки, трое голодных детей, если в неделю не найду работу, умрем с голоду. Начальница прочитала, молча выписала мне справку. Она готова была работать, где угодно, лишь бы  платили деньги. Работала кочегаром, дворником. Потом устроилась кондуктором. Смеется: так и ходила в кондукторской куртке, другой не было. Подкопила денег, пришла купить в кредит пальто, а продавец от меня отвернулась. Это ужасно- быть нищим, вспоминает Наталья. -Как не озлобилась, не пала духом? Я себя воспитывала. Я сознательно  в себе не давала расти зависти, старалась радоваться хорошему и быстро пролистывать неудачи.

-Ну-ка, готовьте ваши денежки, да покрупнее, сдачи не даем!- не на сцене, так в салоне троллейбуса веснушчатая кондукторша веселила народ, лихо отрывая билеты. Но однажды мудрые головы в " Горэлектротрансе" решили: всем будет лучше, если убрать кондукторов. Здесь мы позволим себе отвлечься от истории нашей героини, заметив лишь, что она в очередной раз осталась без работы. С криками и руганью, скандалами и жалобами нас приучали  к бездушным компостерам. Народ отчаянно сопротивлялся, но административная дурь крепко стояла на своем. Потом это же ведомство долго глушило нас безграмотной рекламой, и даже Антимонопольное управление не сразу сладило с  нарушителями Закона о рекламе. Теперь пришел черед новой инициативе: всем велено выходить не как кому удобно, а только через первую дверь. Очень сомневаюсь, чтобы это было выгодно экономически, особенно если учесть, что пассажиры, которые платят на выходе, часто не берут билет- зачем он им?-  а значит, денежки капают прямикам в водительский карман, а вовсе не в кассу предприятия. Ну, им виднее, а мне категорически не удобно выходить в первую дверь, держа в одной руке сумку или детские санки, а в другой руку ребенка. Особенно в час пик. Попробуйте сами, господа! Да и толпы контролеров, проверяющие у меня проездной на каждой остановке, тоже мало укрепляют мою веру в экономическую целесообразность действий руководства "Иркутскгорэлектротранса".

Сцена третья. Утоли мои печали

Но что же наша героиня? Она решила искать другое применение своим талантам. И пошла работать - в ритуальную службу. Здесь она стала распорядителем. Хороший актер может сыграть и в комедии, и в драме. Наталья призналась: с ней пришлось поработать психологу, так как покойников она боялась с детства. Психолог научил ее "ставить защиту", чтобы не сгореть психологически, а природный артистизм и чувство такта скоро сделали ее незаменимым человеком. Она читает Рождественского и Цветаеву: Любите меня, пока я жива, пока не остались только голос да слова.

Анна Каренина, пережив личную драму, осталась жива и помогает пережить горе другим.

Сцена четвертая. Увидеть Париж и умереть

Ах , как в юные годы мечталось о Париже! В начале 60-ых у нас наконец- то стали печатать Хемингуэя и Ремарка. Сладкий воздух свободной, загадочной жизни кружил головы. Запоминали марки так никогда и не опробованных вин. А дома- "трудовые будни- праздники для нас!" Праздник, который всегда с тобой, манил неудержимо. Ну, почему мы, тоже молодые и безденежные, не уезжаем в Сан- Себастьян или в Памплону? Похоже, мы так и не увидим боя быков, не посидим в "Ротонде", не прогуляемся по Люксембургскому саду. Наша героиня, окрепнув материально, совсем было собралась в Париж, но тут навалились нескончаемые проблемы взрослеющих детей- и опять поезд ушел без нас!

Недавно одна моя знакомая сказала: "Мне сейчас интересны успешные люди". Неужели те, кто может запросто слетать на выходные в Куршавель?Я отношу мою героиню к успешным людям по одному очень важному признаку: никакие жизненные передряги не способны  выбить почву у нее из- под ног. Она ничего и никого не боится, относится к себе с уважением, а к людям с доверием.

- Хороших людей все же больше, - считает Наталья Ивановна.

--  Кругом одни сволочи,- говорят многие  "успешные" люди.

Кому верить?

Вехи века в ее судьбе

В феврале знаменитой иркутянке

Лидии Ивановне Тамм исполнился бы 101 год

Галина Беляева

На фотографиях Лидия Ивановна Тамм

Между этими фотографиями - жизнь почти длиною в век. Столетие, вместившее в себя крушение империи, войну, разруху, голод,  лагеря и -Великую Победу, возрождение страны , энтузиазм строек. Все это в ее судьбе.

Лидия Ивановна Тамм оставила нам бесценный дар - свою книгу "Записки иркутянки". В очередной раз поразив тех, кто ее знал, своей редкой памятью, добрым и ясным умом и  литературным даром. Книга состоит из 3-х частей. Они выходили постепенно, небольшими тиражами, и попадали, в основном, в школьные и городские библиотеки. Литературному дебютанту в 2001 году, когда началась работа над книгой, было 93 года! Она печатала на допотопной пишущей машинке без ленты, поэтому перед глазами у нее был белый лист бумаги и лишь во втором экземпляре, через копирку,  появлялись строчки текста.

Лидия Ивановна  рассказывала: когда писала, почти физически ощущала себя в "том" времени: то маленькой девочкой, то лихой комсомолкой. Этот труд она считала своим долгом перед памятью близких и дорогих людей.

У каждого человека есть своя музыкальная тема,  определяющая его взгляд на жизнь, человеческую сущность. У Лидии Ивановны это мог быть полонез Огинского- польские корни ее деда. Или бурятский этнос- со стороны бабушки. Или романсы начала века- история жизни ее матери, похожая на увлекательный роман- с бегством из родного дома, путешествиями, любовью. А стала главной темой вот эта: "комсомольцы- добровольцы, надо верить, любить беззаветно, видеть солнце порой предрассветной, только так можно счастье найти..."

С раннего детства, пишет Лидия Ивановна, ей в душу запали лозунги Французской Революции, восторженные рассказы о ней дедушки и его друга Франца. Их слова упали на благодатную почву, подготовленную бабушкой и родственницами- монахинями, которые говорили о христианской морали. "Все люди-братья !"

Ее детство было благополучным и счастливым- среди любящих людей, в обеспеченной семье. И драматичным- без матери и отца. Она жила в доме деда  неподалеку от Иерусалимского кладбища. Любовно, подробно описывает Лидия Ивановна свой дом, быт семьи. Иркутский историк Вадим Шахеров как- то заметил, что после напечатанной в 19 веке  книги иркутянки  Е. А. Андреевой- Полевой ничего подобного в городе не появлялось.

Из книги "Записки иркутянки"

"Наш дом был типичен для домов зажиточных иркутян прошлого  века. Высокое крыльцо парадного входа, сени с чуланом и теплым нужником, отапливаемым голландской печью.... В столовой стояли большой обеденный стол, покрытый скатертью, венские стулья, большие напольные часы с боем, черного дерева буфет, на стенах висели декоративные тарелки. В комнатах находились комоды, на которых стояли и лежали большие овальные зеркала, статуэтки, японские веера и павлиньи опахала, этажерки с книгами, маленькие столики, цветастые абажуры, фонари- кому что нравится."

Семилетней девочкой она пришла в Хаминовскую гимназию.

Стихи в альбом, подражание классной даме, детские обиды, мечты. 17-й год резко оборвал безмятежность детства.

"Что ни день, то новые вести, новые слухи. Если прежде лишь отдельные "оратели" призывали немедленно делить буржуйское добро и их не слушали, прогоняли с трибун, то теперь эти призывы стали вызывать одобрение. Солдаты стали выступать за создание обыскных комиссий. Мы боялись, что придут с обыском и к нам, мука у нас была: в одном большом ларе ржаная, в другом крупчатка. Но все обошлось."

Декабрьские события 1917г, парад войск Антанты, бои у Белого Дома, казачьих казарм и у понтонного моста--все зацепила детская память, все осталось в записках. Маленькая девочка росла, жизнь менялась. Она вступила в отряд скаутов, потом стала вожатой пионеров. Лихая наездница, лучший стрелок. А дома- милый патриархальный быт, иконы в углах. Но очень уж притягательной была идея всеобщего братства для сильной незаурядной души. Уже немолодым человеком Лидия Тамм вспоминала с грустью  потоптанные бравыми всадниками - среди них и Лида -- освященные пасхальные куличи...

Работая над книгой, Лидия Ивановна  терзалась сомнениями-- не верила, что история ее семьи, милые подробности быта, взгляд ребенка  на бурные события истории могут быть кому- то интересны. Но директор музея истории Иркутска Ирина Терновая, прочитав первые страницы рукописи, поняла: это открытие!

Лидия Тамм  обладала редким даром располагать к себе людей. Ее не воспринимали как старушку-- каждому она была ровесницей. Гости в доме не переводились. Ее дни рождения собирали за праздничным столом  самых разных людей. Представители власти, журналисты, милиционеры и пожилые соседки вряд ли еще где-нибудь могли бы общаться так непринужденно. Как-то за столом зашел разговор о том, что в городе собираются ставить памятник Колчаку. Лидия Ивановна предложила: лучше всего было бы поставить памятник примирения - всем , кто погиб "на той далекой, на гражданской".

"Я вижу скромную, серого цвета плиту, на которой скульптурные изображения  офицерской фуражки и красноармейской буденовки. За ними две винтовки и православный крест."

Она всегда чувствовала себя " чужой среди своих". Нелегким было для нее вступление в комсомол. Припомнили и происхождение , и " неправильную" фамилию.

"Когда  бабушка узнала, что я вступила в комсомол, долго переживала, даже в монастырь решила податься. Еле ее успокоили. Успокоилась бабушка, помолчала и тихо так сказала:-- Ладонью ураган не остановишь. Всемирный, видать, ураган разыгрался. Перечь этому, не перечь, все одно ничо не поделаешь. Господь нам тако испытание послал за грехи наши тяжкие."

Век- волкодав прицельно отмечал лучших. В 39 году Лидию Тамм арестовали прямо на перроне Московского вокзала. Она приехала в столицу по делам: в это время Лидия Ивановна возглавляла коммунальную службу Читинской области. В Лубянской тюрьме ее допрашивал сам Лаврентий Берия. Лидия Ивановна рассказывала о пытках, которым ее подвергали:

"Пытки были изощренными, у каждой- свой номер. Скорее всего, их разрабатывали психологи и врачи, знавшие болевые точки души и тела. Пытали специальные сотрудники. Меня били плетьми, били резиновыми палками по голове, спине и пяткам. Ставили лицом к стене на расстоянии метра и заставляли упираться в нее головой. Стояла до тех пор, пока не шла кровь из носа и не начиналась рвота. Инсценировали расстрел: уводили в подвал, стреляли над головой. Они не понимали, что изнуренная пытками, я воспринимала смерть как избавление от физических и нравственных мучений..."

Она вынесла все- и не утратила веру ни в " путеводную звезду", ни в "грядущую эру милосердия". До которой, правда, далеко и поныне.

Коршуниха, Усть- Илим. Она уезжала туда вместе с сыном, уже седая, с партийной путевкой в кармане. И возмущалась искренне, когда ее в 50- градусные морозы пытались поселить в гостиницу для инженеров- почему не в палатку, как всех! Стоят сильные холода. Но рабочим нужно срочно грузить оборудование. И  Лидия Ивановна  всю ночь шьет верхонки из  своей енотовой шубы. Ее дом открыт для всех. Здесь собирается молодежь, пьют чай, спорят, читают стихи. Выходит радиогазета " Новости недели". Рядом ее единственный сын Борис.

Ничто не могло изменить ее отношение к жизни-- ни череда предательств  тех, кому верила, кому помогала, ни болезни и возраст.

Она и в 80 лет осталась прежней. 13 сентября 1972г. открылся опорный  пункт в Октябрьском районе. За 17 лет на этой территории- ни одного убийства!

"В шесть часов вечера  над входом загорался светящийся треугольник с надписью "Общественный пункт охраны общественного порядка №1", к подъезду подкатывал автобус, который ежедневно выделял трест "Жилстрой". Актив- внештатники, участковые милиционеры, члены комсомольских оперативных отрядов расходились по заявкам: кто по опасным точкам- притонам, местам укрытия, кто на постоянные посты на остановках транспорта."

Этот опорный пункт работает и сегодня. Сменились люди, немного осталось тех, кто был знаком с Лидией Ивановной. Само присутствие такого человека превращало добросовестное исполнение обязанностей в служение людям. И память об этом осталась. Анатолий Павлович Капустенский, о котором она говорит в своей  книге тепло и дружески,  вспоминает одну историю.  Историю мальчика, которого вмешательство Лидии Ивановны  спасло от тюрьмы. Его привлекли к ответственности за преступление, которого он не совершал. "Она была благодетелем по натуре, она стремилась делать добро" -говорит о Лидии Ивановне Геннадий Бутаков, бывший редактор "Восточки".

Вместе с Е.П. Зуевой, легендарной  бабой Лизой, бывшей партизанкой, после войны поселившейся в Иркутске, Лидия Ивановна добивается открытия детского клуба. На дверях общежития " Жилстроя" появляется объявление об открытии клуба мотоциклистов. Брали самых трудных подростков. За рулем в широкой ситцевой юбке и мотоциклетных очках- баба Лиза.Во время перестройки клуб закрыли, но долго еще висела над дверью трогательная табличка- "Клуб бабы  Лизы".

А вот клуб " Юность", любимое детище  Лидии Ивановны, существует и сегодня.

Десятки молодых людей считали ее своим другом, писали ей письма, уезжая на учебу или служить в армию. Их не сосчитать и не вспомнить, тех, кому она помогла в жизни. Поэтому такими были ее дни рождения- с бесконечным потоком гостей, интересными разговорами допоздна. Как нам теперь не хватает этих встреч! А ведь Лидия Ивановна была совершенно одиноким человеком: ее единственный сын Борис умер, не дожив до своего пятидесятилетия.

Умение в каждом человеке видеть лучшее и никогда ничего не просить для себя-- эти черты ее личности открывали сердца. Ее уважали люди во власти, хотя Лидия Ивановна  была строга в своих оценках.

Работая в общественной приемной  газеты " Восточно- Сибирская правда", она нашла еще один способ исправлять несовершенство жизни.

"Для того, чтобы подготовить ответ только на одну жалобу, тратилось много времени и для проверки материалов, и для беседы с работниками учреждений. И только после этого мы готовили статьи и заметки. После статьи "Столкновения", рассказывающей о негативных делах на кирпичном заводе, многим его работникам были вынесены взыскания. С помощью общественной приемной были раскрыты взяточники в жилищно- коммунальном отделе завода имени Куйбышева..."

Оставалось только удивляться, как терпели начальники всех уровней такого человека. Сказывалось магнетическое обаяние ее личности и то, что она всегда просила за других и ничего не просила для себя. В ее крохотной однокомнатной квартирке  в разваливающейся панельке бывали начальники всех уровней. Как-то Лидия Ивановна вскользь упомянула, что тогдашний мэр Борис Говорин предложил ей хорошую квартиру, Она отказалась, объяснив, что многие нуждаются больше, чем она.

В 1986 году Лидии Ивановне присвоили звание почетного гражданина г. Иркутска. А она стала еще и его летописцем. И наши дети, внуки, прочитав ее книгу, запомнят доброго и мудрого человека, сумевшего в своем сердце  создать "эру милосердия и добра".

Горячие поля Кузьмина

Галина Киселёва

20 июня исполняется 70 лет Председателю президиума Иркутского научного центра СО РАН,  директору Института геохимии им. А.П. Виноградова Сибирского отделения РАН Михаилу Ивановичу Кузьмину.

Михаил Иванович Кузьмин

Когда вручали высокие государственные награды заслуженным людям страны, режиссер первого канала телевидения заострил внимание зрителей на том, что один из награждаемых академик  М.И. Кузьмин рассеянно направился к президентской  трибуне. Что уж хотел этим показать столичный журналист, остается только догадываться...

"А было все просто,- улыбаясь, поясняет сам Михаил Иванович.- Наград вручали тогда много, в том числе и моим друзьям по совместной работе в морских экспедициях, по  глубоководным погружениям. Один получил "Героя России" за погружение в Атлантике, с другим мы исследовали Тихий океан. Я отвлекся разговорами, а когда меня объявили,  Путин, он был тогда президентом, вернув меня к действительности, сказал:  "Пожалуйста!" и машинально показал  на свою трибуну. Я и пошел, а вокруг зашипели "Президентская, президентская!...".

В этом эпизоде весь Михаил Иванович. Во-первых, у него действительно много друзей в разных уголках страны. С одними он бороздил моря и океаны, изучая подводную геологию, с другими "мерил шагами шар земной", изучая по поверхности его глубинные проявления, с третьими бурил донные осадки озер,  стремясь проникнуть в тайны прошлого Земли. И где бы он ни был, он всегда был душой коллектива, надежный, готовый в любую минуту прийти на помощь, и при этом  очень доброжелательный, обладающий чувством юмора, знающий уйму  замечательных историй, стихов и песен.

Во-вторых, несмотря на свой солидный вес в обществе и как руководитель крупнейшего в Сибирском отделении РАН Иркутского научного центра, и бессменный директор широко известного Института  геохимии, признанный в мире ученый, лауреат Государственной и престижнейшей среди ученых Демидовской премий - он никогда не был чванлив,  не отгораживался от людей штатными и внештатными "охранниками", всегда оставаясь простым и доступным. Мог запросто подняться на сцену и спеть вместе с ученым и бардом Александром Городницким и президентом СО РАН Николаем Добрецовым ( тоже геологом) шутливую песенку про жену французского посла. Кстати, с Городницким он подружился 30 лет назад, когда они  вместе вели исследования в Охотском море. А потом мы не раз встречались и в институте, и дома, в Москве и Иркутске".  При всей своей занятости - ему, как Председателю Президиума ИНЦ, члену многих государственных комиссий и научных советов приходится решать множество крупных и совсем мелких вопросов - он никогда не отмахивается от даже самого незначительного обращения к нему. Написал из далекой глубинки старый учитель о своей коллекции пословиц и Михаил Иванович разыскивает для него специалиста, способного по достоинству оценить эту коллекцию. Трудно прийти на запланированную встречу сотруднику - перенес недавно тяжелую операцию -  и академик сам едет к нему домой. Наверное поэтому каждая встреча с ним - это подаренное судьбой общение с очень незаурядным человеком.

-Михаил Иванович, мы много раз с Вами беседовали и о многих ваших работах уже рассказывали читателям. Может быть, есть смысл с высот сегодняшнего признания обществом, окинув взором все сделанное, выделить самое любимое?

- Самые любимые работы всегда самые последние, которые еще не опубликованы. Если говорить о наиболее значительных, то недавно получил Демидовскую премию за, как звучит в формулировке, "выдающийся вклад в формирование нового направления в геологии - химическую геодинамику и решение проблем глобального изменения природной среды и климата на основе комплексного изучения осадков озер Байкал, Хубсугул и малых озер Центральной Азии".

Кстати, за работы по геодинамике в свое время,  в 1997 году, мы с группой ученых получили Государственную премию. Вместе с известным геологом Львом  Зоненшайном написали несколько совместных монографий, в которых, в частности, говорилось о горячих полях Земли. Мы тогда определили, что существуют  большие и маленькие горячие поля, но насколько они велики было неизвестно. А недавно  мы с  коллегами из Канады и Москвы, вновь заинтересовались этими  полями и выяснили много нового. Мы

написали большую статью, которая касается  положения Сибири в отрезке истории в 600 млн. лет. Оказалось, что все это время Сибирь была на территории Африкано-Атлантического горячего поля. И нам предстояло провести абсолютную временную реконструкцию, в основе которой были бы, в первую очередь, палеомагнитные данные, а также полученные знания о так называемых горячих полях. Мы выработали одну гипотезу, которая позднее была подтверждена другими исследователями. Она предполагала, что еще тогда, когда шло формирование  наших сибирских траппов, а это было 250 млн. лет назад, они стояли над Исландской горячей точкой. Таким образом, мы сделали-таки  абсолютную реконструкцию и считаем это очень важным для понимания истории Земли.

- Вы самые первые сделали такую реконструкцию?

- В таком подходе -  впервые. В свое время мы пытались это сделать и когда прикидывали реконструкцию, у нас получалось, что это поле действовало в лучшем случае где-то 180-150 млн. лет, а сейчас удалось показать, что оно существует не менее 600 млн. лет

и это дает возможность по иному рассматривать некоторые вопросы глубинной геодинамики.  Сейчас уже  появились статьи других ученых, в частности, японских, которые тоже затрагивают вопросы глубинной геодинамики, и многие вещи  в них в какой-то степени перекликаются с нашими. С одним из соавторов этой работы членом-корреспондентом РАН Владимиром Ярмолюком мы решили собрать все материалы по этому вопросу и сделать такой препринт, в котором показать  все соображения  ученых по  глубинной геодинамике, основанные на современных данных.  Этим мы сейчас интенсивно занимаемся, и мне кажется это интересным.

Мы продолжаем  заниматься  и климатом, и самым главным направлением, которое мне особенно интересно, это  связь климатических процессов с геологическими. Конечно, на климат влияло много факторов, в том числе, его изменения связаны и с положением Земли на орбите, и с другими космическими процессами. Но большие эпизоды в истории Земли происходили во взаимосвязи с геологическими подвижками.

Словом, планов -  громадье. Хотелось бы попытаться закончить

те работы по климату, которые начаты в 90-х годах, закончить исследования по Хубсугулу, по  малым озерам и выйти, в конце концов, к предсказанию климата будущего, хотя бы отдаленного. Ответить на вопросы, которые волнуют все человечество - когда будет потепление глобальное, когда ледниковый период. Мы уже знаем, что в последнее межледниковье, примерно 5 тыс. лет назад сильно изменялся климат, было осушено Средиземное море, что 400-500 лет назад был малый ледниковый период в Европе и  люди уходили с севера на юг. А что  предстоит  пережить Земле в будущем, пока еще неизвестно. Но летопись ее обогащается новыми знаниями, и  мы, по мере сил, стараемся вписать в нее  свою страницу. А именно - в континентальную ее часть. Ведь все, что связано с исследованиями на Байкале, уникально - он бережно хранит данные об изменениях, которые происходили на Земле уже 35 млн. лет, и таких разрезов, таких "проникновений"  в прошлое на 8 млн. лет, какие сделали мы, пока никто нигде не делал.

В этом году выйдет большая наша коллективная монография по Байкалу. Она основана на материалах, полученных в результате реализации проекта "Байкал-бурение". За 2-3 года еще пару хороших больших книжек на эту тему надеемся написать.

-А Вашу научно-популярную книгу "Во льдах Байкала", которая родилась из дневниковых записей во время зимовок, не  хотите переиздать? На нее сегодня спрос большой, а достать ее невозможно...

- Не думал об этом, некогда. Вот уйду на пенсию, может, попробую повторить.

- Михаил Иванович, нельзя не задать вопроса, как вы все успеваете? Где  берете, ту энергетику, которая позволяет вам вставать в 6 утра,  работать до полуночи, летать  бесконечно самолетами  и не уставать?

- В свое время, когда попал в "обойму" океанологов, изучавших дно морей и океанов, познакомился с интереснейшим человеком Александром Петровичем Лисициным. Он был начальником экспедиции и когда аспиранты жаловались, что ничего не успевают, спрашивал их: "А когда вы ложитесь, и когда встаете". "Ложимся в 11, а встаем в 7 утра", - отвечала молодежь. "А вы ложитесь на два часа позже и вставайте на два часа раньше, и у вас будет масса времени". Время - это такая вещь, размер которой зависит во многом от того, кто и как им распоряжается.

Мой опыт подсказывает, что самое лучшее время  для работы с 6  или  с 5. 30 утра  до 9 часов утра. А еще лучше, если ночью начинает складываться решение какой-то задачи. И еще, надо с пользой использовать, каждую свободную минутку. Например,  спать, когда летишь в самолете, и дремать, когда сидишь на скучном заседании. Так много времени экономится. Родители, мама в частности, наградили  меня умением легко отключаться и легко включаться, сходу вникая в работу. Она сама очень много работала. После гибели отца в 1942  году  осталась с  двумя  детьми, преподавала математику в одном из техникумов Москвы, ее студенты очень  ценили и любили.

-Так вы коренной москвич?

- Да. Закончил МГУ и довольно успешно. И соблазнился ехать в Сибирь, создавать "большую науку". Начинал лаборантом в только что созданном тогда Институте геохимии, в котором работаю по сей день. Здесь обрел замечательных друзей, интересную работу, дом, семью, детей, а значит вторую родину.

- Что думаете о будущем науки? Она доказала свою жизнеспособность - выжила в годы, когда разваливались целые отрасли. А сейчас в правильном ли направлении идет ее  развитие?

- Известный ученый академик Фортов  недавно высказал очень интересную мысль, что мы привыкли к выживанию. Это серьезный психологический комплекс и  его надо изменить на "комплекс развития". На мой взгляд, это одна из важных сегодняшних задач научных коллективов. Появились факторы, способствующие этому - лучше стало приборное обеспечение, научные сотрудники стали получать не намного, но больше, появляется в институтах молодежь, престижнее  стали технические вузы. Но много и тормозящих развитие науки факторов, которые предстоит преодолеть. Во-первых, надо кардинально решить вопрос с престижем науки. Даже в годы войны он был высоким,  ученые считались людьми,  решающими важные  государственные вопросы. Неслучайно мы первыми вышли в космос, создали мирную атомную энергетику, обеспечили страну богатейшими запасами полезных ископаемых. А сейчас телевидение гораздо чаще предоставляет эфир астрологам, экстрасенсам, каким-нибудь новоявленным "пророкам" и практически никогда "быстрым разумом" ученым, и честно говоря, вообще не дает никакой пищи для ума.

То, что у нас в науке сейчас средний возраст за 40, это плохо, хотя ученые и предрекают демографическое старение  всего общества. Чтобы привлечь молодежь в науку, надо показать ей возможности роста. Необходимо строительство жилья. Что-то сейчас делается, но это "слезы". Нужна государственная политика. Надо также увеличить пенсионное обеспечение, чтобы заслуженные люди  не влачили жалкое существование. Я считаю, что чиновники, отвечающие за финансовое обеспечение страны, не думают ни о народе, создавшем эту страну, ни  о ее будущем.

- А что вы пожелаете молодым, рискнувшим посвятить свою жизнь науке?

- Наука - это  неиссякаемое творчество. Она необходима обществу и будет жить всегда, поскольку стремление человечества к познанию неистребимо. Важно выбрать свое дело, преданно служить ему, никогда не уставая идти вперед, и вы добьетесь успеха.

Дом в занавесках

Ева Леконц, Железногорск-Илимский

Случай познакомил меня с Еленой Кондратьевной и Николаем Михайловичем Пономаревыми. Сколько доводилось бывать в домах, где живут старики, такого милого очарования еще я не видела. Все деревянные строения на окраинных улицах города как бы на одно лицо, стандартные, и даже внутреннее убранство как у всех: диван, кресла, телевизор, стенка или комод, трюмо, ковер. Квартиры подгонялись под придуманный кем-то и всеми поддержанный  стандарт.

У Пономаревых все не так. Стены занимают картины. В гостиной нет дивана, а узорные стулья, стол с абажурной лампой, телевизор на тумбе и зеркало на стене. Потолок оформлен обоями, и не просто однотонными, а подобранными по рисунку, орнаменту, выделяя тем самым определенные участки. Чья же, спрашиваю, идея такого оформления потолка?

- Конечно, хозяйки, - говорит Николай Михайлович, и с нежностью смотрит на жену. - Она у меня большая рукодельница, вяжет, вышивает, без дела не сидит.

Красноречивее слов говорят о золотых руках Елены Кондратьевны вещи, которыми полон дом: вышитые занавески на окнах, шторы (именно вышитые!), разделяющие комнату в доме на три части, наволочки, связанные крючком подзоры на кровати, скатерть.

- Когда же успели столько красоты сотворить? - искренне удивляюсь я.

- Это все в молодости. Сейчас мало рукодельничаю, разве носки только свяжу, - говорит Елена Кондратьевна. - А картины Николай покупал. Чуть не с каждой получки, смотрю, опять тащит картину.

Вместе они живут уже 60 лет! И начинали жить без благословения родительского. Елена вышла замуж против воли Колиной матери, но та все равно выделила молодым угол в доме ( в котором и живут до сих пор). Сноровиста была молодая жена, везде успевала. Жили большой дружной семьей четыре семьи: родители при себе держали своих сыновей. Дом большой, на всех хватало.

Николай Михайлович показал мне свои апартаменты, действительно, дом большой. Есть теплая половина и холодная. Летом просто благодать. И хотя во второй половине практически не живут, здесь все оформлено с таким же изысканным вкусом. Вижу большой рисованный портрет Елены Кондратьевны: молодая красивая женщина, добрый взгляд лучистых глаз, милая улыбка. Вся она как бы светится изнутри и притягивает взор. Куда там Джоконде!

Золотая пора жизни у супругов. Живут тихой мирной жизнью, наслаждаясь каждым днем, радуясь восходу. Не забывает родителей благодарная дочь. Правда, еще в советское время вышла замуж и уехала на Украину. Уже и внуки есть у Пономаревых, и правнуки. Да далече. Дочь обязательно позвонит, спросит, как дела. Ее голос заставляет трепетно биться сердца стариков. Но этот трепет не тревожный, а как симптом благодатной связи между дочкой и родителями.

Жить в мире  с собой и людьми

Галина Маркина

На фотографиях Рудых Галина Николаевна

Стена  ее квартиры в доме ветеранов на улице Богдана Хмельницкого увешана грамотами и фотографиями.

- Это внучка, - застенчиво поясняет Галина Николаевна, - у меня все это было упрятано, а она как-то достала, развесила, говорит «пусть смотрят другие и удивляются». Она гордится мною, да мне и самой иной раз приятно посмотреть, вспомнить…

А вспомнить Галине Николаевне Рудых есть что.  Детство в поселке Жигалово, отца, которого грамоте научил сельский священник. Отец потом продвинулся, грамотеи были в чести, работал председателем сельсовета. Способную дочку отправил учиться в Иркутск, в пединститут. Студенческие годы Галина Николаевна вспоминает с особой нежностью: «Группа у нас была наидружнейшая. Вместе со мной училась Лида Данилова, она позднее, после филфака, работала в деревенской школе, где учился Валентин Распутин. Умница, красавица, французский язык блестяще знала – она стала прототипом учительницы из «Уроков французского». Жили – 17 человек в одной комнате, на свидание подруг одевали во все лучше, что у кого было.

Галина вернулась в родной поселок  преподавать в школе. «Тут во мне прорезался общественный деятель», - улыбается она. Началось все с самодеятельного театра, где ставили пьесы, рисовали декорации. Маленькая и худенькая учительница мало отличалась от старшеклассников. Она и не думала, что эти навыки пригодятся  через полсотни лет, когда ей придется самой писать сценарий и режиссировать городской  праздник ветеранов «От всей души».

Девушку приметили: общественная жилка, азартное отношение к жизни – эти качества отличали лучших комсомольцев 50- годов, тех, кто ехал осваивать целину, строить гидростанции и новые города. Галина стала первым секретарем Жигаловского райкома комсомола. На фото – круглолицая девчонка верхом на мотоцикле: так добиралась Галина до отдаленных сел района. А потом была Москва, Международный фестиваль молодежи и студентов. 1957 год – все люди братья, впереди светлое будущее всего человечества – коммунизм. Через год она еще раз увидит Хрущева – на 13 съезде ВЛКСМ. Среди почетных гостей также Буденный и Ворошилов. Запомнилось: во время фуршета Никита Сергеевич сидел за отдельным столом.

Участники съезда побывали на многих концертах. Галина любила песни в исполнении Марка Бернеса. На одном из концертов удалось его послушать. Аплодисментам не было конца, но артист на бис не вышел: он уже был полузапретным, и его просто не выпустили к публике.

«Кормили нас там заморскими яствами, я таких и не знала. И не я одна. Девушка- агроном из Тулуна все заказывала каждый день яичницу, я ей говорю: «Ты попробуй чего-нибудь, когда еще придется, а она головой мотает – то все незнакомое, а яичница своя, родная». Подарили делегатам Съезда библиотечки, книги были на выбор – Галина выбрала любимого Джером Джерома. Возвращались окрыленные, полные надежд и планов.

В середине 60- ых Галину Николаевну отправили учиться в Высшую партийную школу в Новосибирске. По возвращении преподавала в заочной партийной школе, потом – в Иркутском сельхозинституте читала лекции по истории партии и обществоведению. Она была хорошим лектором и убежденным человеком. Поэтому, когда «отменили» историю партии, ушла с преподавательской работы. Ее пригласили в музей истории народного образования при Институте повышения квалификации учителей. «Это оказалось очень интересным делом, - вспоминает Рудых, - вести экскурсии, рассказывать школьникам и учителям об истории образования через историю страны. К тому же там была великолепная библиотека – таких книг, я думаю, не было даже в областной библиотеке».

Увлеченный человек везде найдет применение своим силам и талантам. Галина Николаевна читала лекции в обществе «Знание». На стене ее квартиры грамоты за активное участие в общественной деятельности:  «Я ведь с лекциями объездила всю область, участвовала в работе агитпоезда к 70- летию Октября».

Ну, мог ли такой человек, как Галина Николаевна, уйдя на пенсию, переместиться на лавочку во дворе, чтобы обсуждать проблемы соседей? Конечно, нет. Она с головой ушла в общественную работу.

В 2002 году Рудых возглавила комиссию Городского совета ветеранов по работе с ветеранами труда. Это самая многочисленная категория ветеранов. В округах такие комиссии уже работали, но было понятно: их деятельность нужно направлять, координировать. Тогда появятся и новые формы работы, и общие дела. Комиссия успешно работает и сегодня. Ее члены – люди с высшим образованием, инициативные, с организаторскими способностями. Все они также входят в состав ветеранских советов по округам, и это полезно для первичных организаций. У каждого члена комиссии – свой круг интересов, свои пристрастия. Р.П.Терентьева умело организует массовые мероприятия: экскурсии по городу, по Кругобайкальской железной дороге. К.С.Ганаева помогает первичкам Свердловского округа и руководит клубом ветеранов «Золотая осень». А.Г.Рафартович готовит рейды «Как живешь, ветеран?» и  «День в первичке». Быстро включился в работу и Б.И.Залесский – член президиума совета ветеранов авиазавода. Галина Николаевна считает: самая полезная работа с первичными ветеранскими организациями – это выездные заседания комиссии. Звучит, может быть, казенно, а на самом деле это разговор о жизни и работе, обмен опытом, советы –  за чашкой чая, в дружеской обстановке. Галине Николаевне нравится, как работает первичная организация совета ветеранов Академии наук. Ее возглавляет Вера Егоровна Неродова. Она высококвалифицированный юрист, помогает ветеранам в сложных жизненных ситуациях, выигрывает дела. К сожалению, ветераны часто беззащитны перед равнодушием или даже произволом чиновников. Так ветеран Байбородин два года хлопотал о положенной ему по закону прибавке к пенсии, но лишь вмешательство юриста помогло добиться решения проблемы.

Валерий Дмитриевич Жуков, ветеран труда РАН, вот уже более 20 лет занимается благороднейшим делом: ведет поиск наших земляков, которым до сих пор не вручены боевые награды. И ему удалось разыскать более 2000 воинов! Это настоящий подвижнический труд. Такие вот люди живут рядом. Недаром общение с ними Галина Николаевна считает самой большой удачей в жизни.

Из таких встреч и родилась идея проведения праздника «От всей души». Это отголосок всенародно любимой программы Центрального телевидения. Первая встреча состоялась в 2003 году. Рудых вспоминает: «Волновалась страшно. А вдруг люди не соберутся? Зал-то большой, на 300 человек. Вижу: идут, кто с посошком, кто с костыльком. Полный зал! Сначала участников готовили сами первички. Потом я поняла: нужен сценарий, совместная работа, нужна режиссура. А сколько интересных людей я узнаю во время подготовки праздника, какие судьбы! Это же наше богатство. На эти встречи побольше бы молодых, чтобы знали историю страны, чтобы поняли: нам есть чем гордиться. А то больно порой, когда все перечеркивают, всю историю России. А ведь в ней  судьбы отцов и дедов – как же так?»

Вот один из отзывов после встречи «От всей души»: «Благодарю за чудесное мероприятие, уникальное по своей теплоте, накалу добрых эмоций. Все было интересно и значительно: и песни внуков своим бабушкам и дедушкам, и воспоминания ветеранов. А главное – была особая, доброжелательная атмосфера в зале».

В ноябре состоится десятая, юбилейная встреча.

В планах комиссии городского Совета ветеранов по работе с ветеранами труда семинары с председателями первичных организаций. Весной этого года такой семинар проводили в зале досугового Центра «Художественный». Семинар прошел замечательно: кроме насыщенной рабочей программы просто пообщались, попили чаю, обменялись новостями, обсудили животрепещущие проблемы. «Нам интересно друг с другом», - говорит Галина Николаевна.

Во всем мире у пожилых людей есть проблемы общения. Часто живущие отдельно старики страдают от одиночества, недостатка внимания. Для Галины Николаевны этой проблемы не существует, по ее мнению, лучший способ общаться – это помогать другим. А ведь это тоже «оттуда», из нашего общего прошлого, в котором некоторые готовы видеть лишь негатив.

Галина Николаевна вспоминает встречу с главным редактором газеты «Мои года» Игорем Иннокентьевичем Широбоковым. У ветеранов к редактору «своей» газеты, а пенсионеры считают ее по- настоящему своей, набралось так много вопросов, что встреча продолжалась более двух часов. Говорили о политике, о том, куда идет страна, о взаимоотношениях с молодым поколением – всем было интересно. Ветераны благодарили редакцию газеты за внимание и уважение, за верный тон, за широкий круг тем. Многие предпочитают выписывать любимую газету, чтобы не пропустить ни одного номера.

Галина Николаевна тоже наш верный читатель. Она показала газетные вырезки: это и полезные советы, и стихи любимых поэтов, и понравившиеся статьи. Беспокоит ее судьба ветеранского движения, ведь его корни – в другом строе, другой общественной формации. Сегодня люди разобщены, как никогда. Власть не волнует судьба страны, ее народа. Так считает большинство пенсионеров. Культ индивидуализма, культ денег не могут быть национальной идеей. И все же нельзя замыкаться в себе, нужно жить в мире с собой и людьми. Так и живет Галина Николаевна Рудых.

Жить за двоих

Г. Замаратский, член Союза писателей

Мне скоро 80 лет. Я обязан жить за братьев, потому, что они не смогли, не успели сделать то, что должны были сделать:

А виновата война!

Мой старший брат Василий Иннокентьевич родился в 1913 оду и был первенцем в семье Иннокентия Михайловича и Надежды Федотовны Замаратских.

Жили они в деревне Погодаевой, которая стояла на берегу рели Илим. В селе Нижнеилимск имелась школа колхозной молодежи (ШКМ), которую брат закончил и, поддавшись влиянию сверстников окончил в г. Красноярске финансовый техникум, вернулся домой, и стал работать в Нижнеилимской районной сберкассе.

Он остался в моей памяти стройным, красивым мужчиной чуть выше среднего роста. Он  любил модно одеваться, носить галстуки и запонки на рукавах рубашек, хромовые ботинки  всегда начищены и чуть поскрипывали при ходьбе.

Жил он в отдельной комнате, где стояла непривычная для обстановки деревенских изб этажерка, на которой стояли тоже столь необычные для деревни книги. Над кроватью висела на гвозде двустволка 16 калибра, с которой брат  любил в свободное время охотиться на уток. Еще он любил вить из конского волоса лески для мотаусов (старинные приспособления для рыбалки). Но особенно славился он как ягодник.

В конце августа, придя с работы, брал жестяное ведро, уходил в придеревенский бор и к закату солнца возвращался домой с полным ведром брусники, без единой соринки.

Зимой я мог подглядывать, как он, сидя за столом в комнате, что-то писал, вычеркивал и снова писал, потом, все тщательно прятал, чем вызывал у меня желание открыть секрет.

Иногда с другом после уроков заскакивали мы, шестиклашки, в сберкассу, и я слегка иронически поглядывал, как за стеклом брат гонял косточки конторских счетов, на рукавах темнели нарукавники, что мне казалось унизительным.

Брат женился на акушерке, черты лица которой носили слабый намек на аборигенов реки Лены, но была она очень симпатичной, играла в часы досуга на гитаре, неплохо пела, Работала в больнице, родила сына и дочь, Решили они отделиться от нас.

Для этого пришлось разметить и разобрать стоявшую в глубине двора баню по-белому из двух половин. Перевезли ее в Нижнеилимск и поставили на тупиковой улочке: Теперь можно было не плавать через реку, что иногда было опасно, особенно в период ледохода и ледостава.

Когда я учился в пятом классе средней школы, в один из майских пасмурных дней, возвращаясь после уроков домой, увидел, как стройный, крупный мужчина тренирует, тех, кому следовало ждать отправки на фронт. Среди них увидел брата. Ему, не служившему в армии, трудно давались военные навыки и, мне было жалко его и досадно, что у него все получается плохо.

В июне грянула война, а в сентябре брат получил повестку. Помню, как будто вчера все было, проводы брата, даже стихи написал, правда много позже:

Я помню лето сорок первого,
Когда зловещая война,
На нас легла бедою первою,
Чтоб ни покрышки ей, ни дна.

Я помню, как мой брат единственно
Хвалился: - Иль грудь в крестах,
И зубом дед сверкал единственным,
Или головушка в кустах:
Потом брат дочку годовалую
И сына за руки водил
И с нежностью он небывалою
С женой о чем-то говорил:
А утром, взявши что положено,
Простился с нами старший брат,
И над рекой гудел встревожено
Казенный дом - военкомат.

В октябре сорок первого года во время атаки на немецкие позиции, брат получил автоматную пулю в живот. Лечился в Красноярске, к нему приезжала жена, которой он рассказал как они с винтовками и пятью патронами к каждой шли на немецкие автоматы, чтобы остановить окружение Москвы.

Еще до войны в семье Василия появилась мать жены, чтобы нянчиться с малолетками. В крохотном домике пятерым было тесно, поэтому брат решил не брать ничего лишнего, и заветная этажерка с книгами перешла в полное мое распоряжение и я, ученик первого класса, с трепетом раскрывал тоненькие книжечки со стихами. Содержание не всегда доходило до моего разума, зато нравилось что эти столбики напоминали ступеньки-лесенки.

Конечно, встречал я и тетрадки с рукописями, но разобраться в мелком почерке не мог, и остыл к ним, о чем запоздало жалею теперь: там могло открыться стремление брата к чему-то значительному. Может быть, уцелей он на войне - получился бы из него илимский Виктор Астафьев?

Я интуитивно стремился подражать брату: брал листочки бумаги и пытался на них что-нибудь писать столбиком. Сестра, учившаяся в старших классах, объяснила мне, что такое стихи и как их сочинять, но для этого надо хорошо знать русский язык, но к этажерке брата относилась равнодушно. Я невольно стал стремиться запоминать прочитанное и со временем это помогло мне грамотно писать диктанты и сочинения. Знаки препинания тоже употреблял к месту. Я не могу сказать, что влияние брата оказало на меня непосредственное влияние, но тем не менее я посвятил ему первую свою повесть «Дедушка Тирдачка», а все свои стихи писал как бы выглядывая из-за спины брата. И глубоко сожалея, что он их никогда не прочтет и не поймет, что это он меня вдохновил на то, чтобы  славить малую родину, где остались его следы...

В морозные мрачные дни января 1943 года близорукая тетка Клаша принесла извещение, что Замаратский Василий Иннокентьевич, пал смертью храбрых, похоронен под деревней Смердыня Люблинского района Ленинградской области. Мать, естественно, в рев, сестра тоже, отец пригорюнился, съежился я и братья приуныли: было обидно до слез, что брат не сумел выйти победителем в схватке с врагом.

Я досадовал: не сбылись мои надежды, что брат станет писателем, интуитивно чувствуя, что он имел такие намерения. Получилось так, что я должен быть вместо него, заменить его, жить его жизнью, его замыслами:Конечно, есть в этом намерении нечто самонадеянное, нагловатое, но надо!

Хочется рассказать и о втором брате, Михаиле Иннокентьевиче, 1928 г.р. Он отличался от Василия тем, что был выше ростом, к одежде относился равнодушно, к учебе тоже. Кое-как окончил семилетку и пошел работать в колхоз.

Я был младше его на десять лет и помню как он меня, малыша, усадил на лошадь впереди себя. Повод то натягивался, то ослабевал, и мне казалось, что он резиновый  и годится для того чтобы сделать из него рогатку - мечту всех мальчишек того времени. А еще помню, как взял он меня с собой в далекий таинственный, мрачный  ельник. Оставил меня на полянке, а сам ушел добывать какую-то еловую «деталь», а я остался лежать близко от опушки. Смотрел, как на залитой солнцем поскотине кормились коровы, брякая боталами. Все это: и сияющий свет,  и густые резкие тени, и силуэты елей, и глубокий мягкий мох, казались мне чем-то сказочным, нереальным, волнующим до страха.. Теперь-то я понимаю, что брат взял меня с собой потому что побаивался один идти в диковатый     ельник, в котором могли быть и лешие, и прочая нечисть, о которых ходили слухи в деревне:

Из колхоза брат ушел работать наборщиком в открывшуюся типографию, но вскоре устроился с этой мазутной и нудной работы монтером в узел связи, где и проработал до призыва в армию. Случилось это в сентябре 1939 г. Вскоре получили от него письмо. Брат писал, как тяжело переносили качку призывники, когда плыли на пароходе из Владивостока в Советскую Гавань, где Михаил и прослужил до того времени, когда их подразделение перебросили под город Калинин, откуда и начал свой боевой путь связистом на запад.

Михаилу повезло больше, хотя он не расставался с катушкой проводов за спиной. Был награжден медалью «За отвагу», а немного погодя медалью «За боевые заслуги». Письма писал короткие, осторожно -  предупредительные: вот, если: вот как бы: Присылал и благодарности Верховного Главнокомандующего, отпечатанные на хорошей бумаге с рисунками, печатями и подписями командиров.

По этим благодарностям я и следил за боевым путем брата, вот они - «За Брест», «За Шнайдемюль в Померании», «За Альтдам», «За Штеттин»: Гордился я братом и, показывал друзьям-товарищам эти его знаки доблести.

Пули, осколки летели мимо, но воспалением легких он заболел и его оставили на лечение у одной старушки в деревеньке.

Позже брат писал, что будет вечно благодарить эту старушку, которая вылечила его спасла от, казалось бы, неминуемой смерти, травами, припарками, настоями. Через полтора месяца он нагнал свою часть.

До призыва в армию, брат купил шевиотовый костюм, хромовые сапоги, фотоаппарат и на мою зависть - велосипед.

В подоградке у брата стоял верстак, а на прилегающей стене находились плотницкие и столярные инструменты, которыми брат умудрялся делать столы, табуретки, скамейки и даже осмелился с другом «сочинить» педальную машину, только ездить на ней не любил: тяжело крутить педали, сколько потов прольешь, пока прокатишься!

Сделал брат красивый палисадничек между домом и соседским забором, и долго, до самого затопления долины водами Усть-Илимского ГЭС напоминала эта поделка о брате: творец погиб, защищая и малую свою родину, а память о нем осталась, пусть теперь только на семейных фотографиях. Кроме этого брат любил фотографировать местные пейзажи. Когда я гляжу на них, мое сердце замирает в тоске о затопленной родине, обо всех этих соснах, кустах, дорогах, тропинках, полях и лугах.

Последнее письмо от Михаила пришло с окраины Берлина. Брат писал уже в приподнятом тоне, с уверенностью в скорой Победе, и смело уверял, что скоро приедет и все расскажет.

Не приехал, не рассказал!

В июне 1945г. отец, я и братец пилили на берегу реки бревна на дрова. С той стороны, из райцентра, приплыла близорукая тетка Клаша поддернула лодку и застыла в нерешительности. Отец посмотрел на нее, потемнел лицом и стал скручивать самокрутку, затянулся глубоко и глухо выдохнул:- Ну:иди:, вручай!

Это была похоронка, в которой говорилось, что «Замаратский Михаил Иннокентьевич, связной 1319 с.д. 285 сп, 1918 г.р. погиб смертью храбрых 24 апреля 1945 г. Похоронен в Магдебургской губернии в деревне Шенвальде».

Ах, похоронки, похоронки –
Бумажки маленький листок!
Не мог брат как-нибудь в сторонке
Чуть затаиться?
Нет, не смог:

Он всю войну прошел честно, как и полагалось солдату-сибиряку, он не посрамил имени илимчанина ни членовредительством, ни другими хитроумными способами, чтобы уцелеть:

Я горжусь братьями. Дал себе клятву сделать то, что они не успели сделать. Перед моими глазами стоит этажерка с книгами Василия, я как будто слышу его голос: «Твори!» и я стал писателем, издал несколько книг и посвятил их памяти Василия. Нарисовал - написал много картин, которые посвящал и Василию и Михаилу. Считаю, что оправдал их надежды.

Несколько лет назад, в военкомате мне вручили еще одну братову медаль - «За отвагу». Награжден он был ею уже посмертно.

Заботы и надежды Александра Никифорова

Галина Маркина

Есть  особенная генерация людей в старшем поколении: это бывшие председатели колхозов, директора совхозов. Многие из них воевали или прошли через армию, прожили насыщенную жизнь и в старости сохранили неукротимый дух, живой и ясный взгляд, энергию и отличную память. А еще - особый подход к жизни, я бы сказала - государственный подход. Он выглядит совершеннейшим "рудиментом в нынешних мирах" - это из Визбора, - на фоне всеобщего разграбления по принципу "хватай, чего плохо лежит, однова живем!" Они тоже не были бессеребренниками, но интересы страны стояли для людей этого замеса на первейшем месте.

- В конце 50-ых годов я работал главным агрономом в колхозе "Победа" Заларинского района, - рассказывает Александр Никитович Никифоров. - Я там и попробовал то, о чем давно думал: по методу Мальцева - не пахать землю с отвалом, а просто слегка обработать, чтобы не нарушать биосферу почвы - чизелем или плугами без отвала, один раз в 4-5 лет. А тогда работали по Вильямсу, да и до сих пор у нас придерживаются травопольной системы. Я, бывало, объезжаю поля на коне, сам сяду на трактор, смотрю, как плуг пашет. Плугом вывернет пласт, а там солома с прошлого года лежит себе, считай, нетронутая. Думал, присматривался. Еще когда я работал на Сортовской МТС, был у нас по соседству такой знаменитый председатель - Адам Макарович Кузнецов, азартный мужик, с характером. Мы с ним и устроили эксперимент: участок в 100 гектаров разделили пополам и засеяли - половину традиционным способом, по травопольной системе, "как партия велела", а другую - по-моему, без отвала. Через год, по осени, он меня сам нашел, приехал и говорит: "Ну, ты выиграл, братец"! А я уже знал - у меня урожайность на 15 центнеров с гектара выше была, чем на его участке. "Давай, - говорит, - я ставлю, как условились. Пою тебя допьяна, раз проиграл". Ну, мы с ним это дело и отметили...

Для того, чтобы экспериментировать с посевами, нужна была недюжинная смелость.

- Я перестал пахать с отвалами, -  вспоминает Никифоров, - Весновспашку не проводил, землю лишь лущильником обрабатывал на глубину 5-6 см. Старые агрономы только охали, они- то молились на черную землю! А наше поле с виду не очень, солома торчит, а вот урожай - урожай был выше. Мы в совхозе уже до 30% земли этим способом обрабатывали. Тут приезжает ко мне в хозяйство председатель облисполкома Гриценко с проверкой. И давай меня ругать. Я не смолчал, говорю: если я знаю, что так пахать лучше, жизнь мою правоту подтверждает, то не могу же я, чтобы властям нравиться, делать как хуже! Едем с ним на ЗИМе, он разозлился, меня по плечу лупит, кричит -  так до вечера с ним ездили по полям.

Ночью председатель долго не мог уснуть. Но тут раздался звонок: на проводе был сам секретарь обкома партии по сельскому хозяйству. Он ободрил самостоятельного председателя: не дрейфь, в обиду не дадим. Все же провели выездное бюро райкома в Ханжино и влепили новатору очередной строгий выговор за нарушение агротехники.

-  Некоторые коллеги - Пешков, Пономаренко выступили в мою защиту, но я решил - ухожу! Потом жалел, что обиделся. Испугался, по правде говоря: председатель - он по лезвию ножа ходит. Захотят наказать,  могут и посадить.

Никифоров уехал в Тайшетский район главным агрономом. Ругал потом себя за сдачу позиций: ведь в его хозяйстве урожайность зерна была на 5-6 центнеров с гектара выше, чем в соседних колхозах.

Всю жизнь Александр Никитович проработал в сельском хозяйстве: 15 лет агрономом, председателем колхоза: "Мы в колхозе уже хорошо жить начинали, на трудодень уже реальные деньги стали людям давать - по 10 рублей. Технику начали покупать. А тут совхозы пошли. Меня поманило гособеспечение: стабильная зарплата у людей, снабжение всем необходимым, я и согласился пойти директором совхоза".

Но стабильность обернулась другими проблемами: низкой зарплатой у рабочих, еще большей зависимостью от властей. Диктовали и сроки посадки, и дату начала уборочной кампании. И все же Никифоров не забывал опыты молодости. При первой же возможности он вернулся к рекомендациям Т.С.Мальцева.В каком - бы хозяйстве не работал Никифоров, он неизменно добивался хороших показателей. В колхозе "Победа" ему за три года удалось втрое поднять урожайность зерновых. В "Победе" Александру Никитовичу вообще многое удавалось - может, название колхоза вдохновляло. А скорее всего, помогали смекалка, здравый смысл, азарт в работе. В хозяйстве в три раза выросло производство молока. Здесь научились сохранять молодняк - вдвое сократился падеж. Да и поросята росли как на дрожжах - привесы были до 800-900 граммов в сутки. В результате хозяйство стало сдавать мяса в  28 раз больше!

Но были не только победы, но и разочарования, особенно когда приходилось выполнять волюнтаристские, непродуманные распоряжения. Как-то "сверху" дали команду на корм животным посеять  40 га. свеклы. Свекла уродилась небывалая, по осени собрали аж 2000 тонн. Что с ней делать, никто толком не знал. Хранить ее было негде. Обремененный неожиданным подарком судьбы, председатель решил соорудить из подручных средств мойку и дробилку. Но отмыть урожай как следует так и не удалось - пропала свекла.

Волевое руководство сельским хозяйством по всей стране вело к потерям и убыткам. Всюду насаждалась разработанная Р.Вильямсом практически в лабораторных условиях  травопольная система земледелия. Никифоров же наблюдал жизнь растений каждый день. Наблюдал и делал выводы.

- В то время мы работали на комбайнах, которые были не предназначены для уборки больших урожаев зерновых. Приходилось хлеб скашивать и подбирать из валков. Я уменьшил норму высева семян, хлеб не ложился, стало легче убирать его.

В совхозе "Горняк" мы с 1978 по1984 годы получали  по 33-35 центнеров зерна с гектара. Из специальной техники у нас были пять сеялок СЗС-2, две игольчатых бороны, а все остальное - дело рук наших совхозных умельцев. Моя практика показала:  даже не имея такой техники, которую используют американцы, можно в сибирском климате получать высокие урожаи. По моему мнению, травопольная система тормозит развитие растениеводства в нашей стране.

Александр Никитович считает: "Необходимо в государственном масштабе отказаться от травопольной системы земледелия в стране как от надуманной, не вносить минеральные удобрения в соответствии с теорией Р. Вильямса, предлагающей полные дозы".

Есть у Никифорова соображения и в отношении животноводства. Опираясь на собственный опыт, он предлагает выкармливать телят  на подсосе коровами-кормилицами, дойное стадо содержать без привязи, со свободным подходом к кормам, свиней откармливать сухими смесями и многое другое. Никифоров видит пробелы и в организации процесса в целом. По его мнению, преобразования на селе пошли "не в ту сторону". Получившие землю крестьяне не знают, что с ней делать, земля простаивает. Нужно организовать работу так, чтобы каждый сельский житель знал свою землю, мог с ней работать.

В1993 году он предпринял отчаянный шаг: на Самсоновской заимке близ Голумети, где когда-то жил и работал его дед, попробовал создать фермерское хозяйство. Готов был помочь "Востсибуголь" - у них поблизости находилось подсобное хозяйство, была и техника. Родственники уже отдали ему свои паи, но кто-то пустил слух, что народ лишится покосов, и дело заглохло. Никифоров предпринял еще одну попытку - в Нижней Ирети, хотел выращивать на орошаемом участке корма и продавать их населению. Районные власти не поняли его устремлений - это было время "быстрых" денег, начала приватизации, нужно было успевать бежать за паровозом.

С кем только не делился Александр Никитович своими соображениями! На столе у него кипы бумаг: это письма и в администрацию области, и в НИИ сельского хозяйства и даже самому Виктору Черномырдину в бытность того премьером.

Случалось, дело доходило почти  до практики. В 1995 году его пригласили участвовать в разработке плана развития сельского хозяйства региона до 2000 года. Удалось Никифорову донести свои соображения  и до губернатора области Юрия Ножикова. Тот прочитал записки, вечером позвонил домой: это интересно, нужно обсудить. Администрация области рекомендовала директору Иркутского НИИ сельского хозяйства Мальцеву рассмотреть возможность создания  на базе НИИ опытно-производственного фермерского хозяйства. Обещали и финансовую помощь. То, что увидел Никифоров в деревне Еловка, куда определил его Мальцев, не вдохновляло. Народ там не ощущал себя собственником земли, коровы по неделе стояли некормленые - недоеные. Руководитель отделения пил вместе с народом. Земля не была приватизирована. Да и сам Мальцев вскоре потерял интерес к эксперименту.

Одно из последних обращений Александра Никифорова  в администрацию области в 2006 году  рассматривал экспертный совет главного управления сельского хозяйства. Автор  присутствовал лично. Экспертный совет предложил:1. При подготовке агротехнических рекомендаций по технологии использования пашни и производству продукции растениеводства принять во внимание ряд ваших предложений и замечаний.2. Рассмотреть рекомендации на научно-техническом совете главного управления сельского хозяйства.3. Довести рекомендации до сведения сельхозпроизводителей области.4. По спорным предложениям провести эксперименты на научном поле Иркутской государственной сельскохозяйственной Академии.

Поля этого документа испещрены скептическими пометками автора. Реального интереса к своим предложениям он так и не дождался.

Александру Никитовичу 84 года.  "Душа болит у меня за сельское хозяйство, а никто меня слушать не хочет, весь опыт лежит мертвым грузом", - горюет кавалер ордена "Знак почета", - Америка законом запретила вспашку с отвалом после того, как у них там из-за эрозии почвы начались пыльные бури, а нам никто не указ".

Тесно пенсионеру Никифорову в его трехкомнатной панельке в Юбилейном. И в прямом - большая семья, внуки растут - и в переносном смысле. Из окна квартиры виден лес и теснящие его новые коттеджи. А его глаз привык к простору полей, его ум и душа - к заботам о земле.

- Хозяйствовать на земле цивилизованно, - считает  Никифоров, - это значит, действовать по закону, в соответствии с Земельным и Гражданским Кодексами. Сейчас сельский житель не знает, что с его землей, с его материальной долей. Он не ощущает себя собственником. У него по-прежнему психология наемного рабочего.

По мнению Никифорова, нужно создать областную комиссию для анализа бизнес-планов вновь организуемых хозяйств. В ее составе должны работать экономисты, юристы, а также специалисты по отраслям сельского хозяйства. А еще нужно создать учебное хозяйство для подготовки руководителей сельхозпредприятий. Александр Никитович готов поделиться с любыми заинтересованными людьми своими наработками, всем своим огромным опытом работы в сельском хозяйстве.

И дольше века длится жизнь

А. Николаев

20 января этого года иркутянка Кузина Анисья Николаевна в кругу дочерей, внуков и других родственников отметила свой юбилей- столетие со дня своего рождения. Накануне юбилея она получила поздравления от депутата Иркутской городской думы А.Ю. Егорова, от Октябрьского Совета ветеранов войны и труда, а также от многочисленных родственников и знакомых. Своё долголетие Анисья Николаевна объяснила любовью к труду и покладистым характером: "Я всю жизнь ладила с мужем, дочерьми и всеми людьми, с которыми работала и общалась. Я довольствовалась тем,что имела. Никогда не завидовала и до сих пор никому не завидую".

В конце застолья она привстала и с присущей ей застенчивостью тихо произнесла: "Я прожила долгую жизнь, за что благодарю Бога и своих дочерей, которые всегда заботились обо мне. Я ими горжусь, горжусь и своими внуками. Благодарю всех, кто поздравил меня с юбилеем, пожелал хорошего здоровья и долголетия".

Кузина Анисья Николаевна (в девичестве Винокурова) родилась 20 января 1908 года в селе Манзурка  Иркутской области. Её отец, Винокуров Николай Иванович, был приказчиком (наемным служащим) у купцов братьев Второвых. Как и её четверо сестер,  Анисья  окончила церковно-приходскую школу (школа при церкви с двухклассным и трехклассным  образованием). В то далекое время в приходских школах детей учили писать единообразно, почерком крупным, ясным,чистым и очень разборчивым, без всяких зажимов, хвостов и завитушек.

В конце 20-х годов Н.И. Винокуров с семьей переехал в Иркутск. Анисья Николаевна стала  работать в торговле. Однажды в саду Парижской Коммуны она познакомилась с парнем Василием Кузиным, который работал шофером в обкоме ВКП(б), возил секретарей этого партийного органа. Молодые люди полюбили друг друга и в 1927 году заключили брачный союз. Одну за другой они произвели на свет трёх дочерей. Дочери были живыми, компанейскими детьми. Когда они стали  ходить  в школу, Анисья Николаевна стала с ними изучать предметы, чтобы помогать им в выполнении домашних заданий. Особенно хорошо ей давалась математика.

Наступил 1937 год. Начались массовые репрессии в стране. Они коснулись не только отдельных ответственных работников Иркутского обкома ВКП(б), но и их водителей. То один шофер  подвергался аресту, то другой. В.И. Кузин не стал дожидаться, когда такая же участь его коснется, завербовался на работу в  Магадан. Забрал с собой жену и детей. На новом месте продолжал шофёрить.

Семья Кузина в Магадане и в его окрестностях увидела рыбное царство. Разнообразной морской рыбы было много в магазинах, на рынке, в семьях. На второй день приезда в Магадан Анисья Николаевна с дочурками прогулялась до морской бухты.  На берегу несколько рыбаков варили уху. "Хлеб да соль"- сказала им Анисья Николаевна,- "Берите ложки и садитесь  с нами",- пригласил пожилой рыбак. Анисья Николаевна с улыбкой вспоминает: "Нам  налили  полные миски ухи из горбуши и просовой крупы. Мы чуть языки не проглотили. С тех пор я полюбила уху из красной рыбы. В Магадане моя семья  вдоволь наелась свежей морской рыбы и красной икры".

В июне 1941 года Василий Иванович Кузин взял отпуск и поехал с семьей на Украину  в  гости к родственникам. Кузины с собой взяли только летнюю одежду. Добирались до Владивостока  на пассажирском пароходе. Погода была превосходная: небо чистое,  без  облаков. Черная, широкая, густая и длинная полоса дыма стлалась над пароходом на небольшой вышине, спускаясь дальним блекнущим хвостом к светлой полосе воды. Пассажиры во все глаза смотрели на просторы  Охотского, а затем и Японского моря...21 июня, в субботу, Кузины железнодорожным транспортом  добрались до Иркутска, на следующий день хотели продолжить путь на Украину. И вдруг- война! И Кузины задержались в Иркутске и задержались навсегда.

Василий Иванович был призван в ряды Красной Армии. Анисья Николаевна стала работать на Центральном телеграфе, а дочери продолжили учебу в школах.

Для семьи Кузиных, как и для всех советских  людей страны, в жизни наступила тяжелая пора, голодная  и холодная. Небольшой зарплаты Анисьи Николаевны не хватало на питание и покупку зимней одежды ( зимняя одежда осталась в Магадане). Дочери были вынуждены после школьных занятий в разных  учреждениях  мыть полы, а в летнее время эту работу выполнять в пригородных пионерских  лагерях. Анисья Николаевна вспоминает: "Жили мы настолько бедно, что  ни  у меня, ни у дочерей не было приличной одежды. Жили в нужде, каждая копейка была на счету. Но несмотря на полуголодное существование, дочери учились и вели себя хорошо, помогали одноклассникам в учебе, ни с учителями, ни с подругами не конфликтовали".

...Наступил долгожданный День Победы. День 9 мая 1945 года в Иркутске, как по заказу, был солнечный, безветренный, теплый. Когда из репродуктора прозвучал зычный голос Левитана о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии, все иркутяне оказались на улицах. Отовсюду неслись радостные слова: "Победа! Победа! Победа!". Все обнимались друг с другом и целовались.

...Вскоре демобилизовался В.И. Кузин, стал работать начальником обкомовского гаража, в котором до 1937 года работал водителем  легкового автомобиля. Его дочери одна за другой окончили  средние школы, а затем- высшие учебные заведения, вышли замуж.

...Прошли годы. Ушли из жизни родители, сестры и муж Анисьи Николаевны. Сама она стала жить в семье дочери Валерии Васильевны, окружена заботой и вниманием. В канун своего столетия она получила многочисленные поздравления от родных и знакомых.

Анисья Николаевна на протяжении всех прожитых  ста лет была правдива и честна перед своими детьми, внуками, родственниками и людьми, с которыми общалась. Она всю себя отдала  дочерям и внукам,  делила с ними их радости и заботы, жила и сейчас живет только ими, за них волнуясь, страдая  и переживая.

Командировка из войны

Иркутская быль

Олег Суханов, пенсионер, член Союза журналистов России

Зоя Васильевна Макеева вставала рано. Ее ничего не тревожило, но привычка подниматься, пока спят дочь и муж, чтобы приготовить завтрак, прерывала самый крепкий сон.

Дочери давно не было дома: после окончания геологического факультета уехала из Иркутска в Тюмень, там вышла замуж и осталась, но Зоя Васильевна продолжала вставать по утрам, слушала радио и не спеша готовила завтрак мужу - отставному полковнику, фронтовику; и сейчас, когда дочь находилась вдали, все заботы ее перенеслись на мужа. Жили супруги душа в душу.

Сегодня, проснувшись, Зоя Васильевна испытала какую-то тревогу, сон не запомнился, но в душу закралась смута. Она пошла на кухню, плотно закрыв дверь, и включила радио. Передавали обзор газет, и одно сообщение заставило поспешить одеться.

Утро освежило ее; Зоя Васильевна подошла к газетному киоску и, не отходя, развернула свежий номер. С газетной полосы на Макееву смотрели озорные глаза из далекого сорок третьего года. "Юра, Юрушка", -- шептали губы. Но женщина опомнилась, сложила газету и пошла домой.

Муж еще спал. Зоя Васильевна потихоньку отрыла ящик старенького комода и достала из дальнего угла пожелтевшую стопку писем, перевязанную тесьмой. На кухне она перебрала конверты и разыскала среди них солдатский треугольник - единственное письмо от Юрия Жарова, где хранилась небольшая фотография Юрия в кителе без погон при ордене Ленина и Красной Звезды. Она развернула газету и рядом с оттиском на полосе положила фото. Долго вглядывалась в лица и вдруг заплакала навзрыд, неудержимо, по-бабьи, опустив лицо в ладони.

Опомнившись, она начала читать очерк, в котором рассказывалось о партизанском отряде иркутян, сражавшихся в годы войны на Карельской земле, и память унесла Зою Васильевну в юность.

***

Зоя работала в обкоме комсомола инструктором финхозотдела и, несмотря на то что шел ей тогда всего девятнадцатый год, была вдовой, хотя замужем побывала без году неделю, за несколько дней до войны расписалась с секретарем Сталинского райкома комсомола Сергеем Журавлевым. Замужества своего Зоя так и не поняла: началась война, и в первые ее дни Сергей ушел на фронт, а через два месяца стала Зоя вдовой, хотя в полном смысле вдовства не ощущала: была она молода и красива - потеря мужа не сломила юную душу. Горя хватало многим семьям, оставались без кормильцев многодетные бабы, вот где беду не отмоешь слезами. Намного тяжелей перенесла Зоя гибель отца. Так зажили вместе две вдовы: мать и дочь.

На фронт уходили не только сверстники Зои, но и подруги; она завидовала их смелости, но сама написать заявление не решалась: верно, женщин никто не принуждал браться за оружие - война пока была мужским делом. Проводы добровольцев в партизаны чуть не решили судьбу Зои, но первый секретарь обкома Арон Генкин погрозил пальцем: "Смотри, Макеева, без финансовых работников тыл некрепок, не ослабляй, а вот возглавить шефство над нашим отрядом надо, переписку с ним организовать, сбор подарков. Считай, это тебе боевое поручение, а впрочем, особо важное задание. Представится случай, и командировку к партизанам организуем".

Насчет командировки Генкин, конечно, загнул, и Зоя понимала это, но за дело взялась рьяно. Она организовала соревнование между фронтовыми бригадами на заводах Иркутска и боевыми группами партизан.

Сведения о житье-бытье из Карелии поступали скудные, с трудом улавливалась обстановка в болотной и лесной стране "Калевалы". Партизаны скромно писали о погоде, отдыхе на базе и плясках под гармонь. Совинформбюро передавало, что там идут бои местного значения, а Зоя ожидала от своих партизан неимоверно громких подвигов. "Как на курорте живут", -- фыркала курносая Зинка Федченко, тоже инструктор. "А может, им писать нельзя, секретно", -- вступалась за подшефных Макеева. "Секретно?" -- нарочито удивлялась Зинка. - А про Сталинград сообщать не секретно? А про Кавказ? Вот где бои идут, вот где герои!"

В конце ноября обком начал собирать для партизан подарки. Комсомолки швейной фабрики принесли шитые кисеты. "Ой, девушки, мы почти некурящих отправляли", -- заволновалась Зоя. "Кисеты непромокаемые, -- ответила Лида Варова, -- в них можно не только табак хранить: спички, документы. В болотах воюют". Кисеты и другие подарки ушли на фронт с новогодними пожеланиями скорее добить врага. Зоя сделала командиру отряда приписку, чтобы сообщили, в каких вещах нуждаются партизаны, и ответ долго не задержался. Из партизанского штаба пришло официальное письмо с заказом на непромокаемые комбинезоны, и чем быстрее, тем лучше. Выполнить особый военный заказ поручили бригаде швейной фабрики Лиды Варовой.

Февраль сорок третьего гулял с поземкой по сиротливым улицам Иркутска. Зима наворотила сугробы, обезличила город, который,  стал походить на огромное село. Зоя жила в ожидании пока неизвестного чуда. Сердце предвещало какую-то радость. "Я жду конца войны и победы", -- пыталась угадать она, а город, находящийся в глубоком тылу, вдали от постоянных смертей, по-своему переживал войну, пока не давал повода радоваться: удлинились очереди за хлебом, прибавилось раненых, и с каждым днем ширилось, разрасталось солдатское кладбище за Иркутском от умирающих в госпиталях. Война повсюду напоминала о себе, но Зоя продолжала ждать чуда.

Рабочий день подходил к концу; Зинка уже перестала щелкать на счетах и затягивалась в оренбургский платок, взятый у матери. В помещении было холодно, экономили уголь и подтапливали так, чтобы не разморозить трубы. Зоя еще не думала уходить, решив до конца составить смету расходов на шефскую помощь детдомам ко Дню Красной Армии, она не слышала, как отворилась дверь в кабинет. "Ой, Зоя, кто к нам пришел", -- пропела Зинка. Зоя подняла голову: на пороге стоял плечистый круглолицый паренек, совсем юный, с пушком над верхней губой, курносый и любопытный. Она наверняка отправила бы такого в школьный отдел, но у юноши на кителе без погон сверкали два ордена: Ленина и Красной Звезды. Нежданный посетитель первым прервал затянувшееся молчание.

-- Вы Зоя Макеева? - обратился юноша к Зое, решив по возгласу Зины, что именно с ней имеет дело. Девушка не удивилась, что ее знают незнакомые люди: она много бывала в рабочих коллективах, но только с такими наградами комсомольцев в Иркутске не было.

-- Вы из Карелии? - попыталась угадать она.

-- К вам в командировку за обмундированием. Вот письмо, -- протянул юноша пакет.

Зоя пригласила гостя сесть и спросила:

-- Как там наши?

-- Вы имеет в виду всех или только иркутян? - поинтересовался партизан. - Я-то сам из Карелии.

-- Наших, -- с ударением произнесла Зоя, и Юрий в ответ кивнул головой:

-- Живем мы хорошо, иногда партизаним, наносим, как говорят, врагу ощутимый урон.

Гость замялся, глубоко вздохнул:

-- Тяжело, очень тяжело. Я тут список привез, кого посмертно... -- он замолчал, насупился, слетела юность с лица, суровым и зрелым стал взгляд карих глаз. - Хочу, чтобы долго не задерживали меня в Иркутске.

-- Вы приехали чуть-чуть рано: продукция будет готова дней через десять. Придется подождать.

Лицо Юрия запылало, он хотел что-то сказать грубое, но Зоя опередила:

-- Представляла, какой вы в бою. Вот врагам достанется, -- она кивнула на орден Ленина.

Юрий смутился, а Зоя продолжала:

-- Я сейчас позвоню в гостиницу, а пока мы сходим на фабрику. Вы сами все расскажете швеям.

От обкома до фабрики было недалеко, всего квартал. Она вела гостя по центральной улице, шумной и многолюдной в мирное время, а сейчас темной и пустынной. Редкие прохожие мелькали как тени, то ли мороз подгонял, то ли пугали силуэты двух встречных. Зоя тоже побаивалась ходить с наступлением темноты, но с таким спутником, как сегодня, шла уверенно.

-- И не верится, что идем не таясь, без оглядки, не стреляют. Благодать! А звезды над Иркутском, как и у нас. Лежишь на привале лицом вверх, и над елями эти же звезды, -- Юрий взглянул на небо.

-- А мы уже пришли.

Она остановилась на утоптанной площадке перед дощатой дверью, над которой тускло горела лампочка. В узкой проходной им сразу преградила путь женщина в ватнике: "Пропуск!"

-- Тетя Надя, это я, Зоя, гостя привела.

--  Что-то зачастила, дочка, к нам. Все, видать, по партизанскому заказу хлопочешь?

-- Не утаить от вас? - улыбнулась Зоя.

Зоя с Юрием прошли на фабрику, а вахтер тетя Надя незаметно перекрестила их вслед.

Они зашли в цех, наполненный стрекотом швейных машин; запах слежавшихся тканей защекотал в носу, запершило в горле от невидимой пыли. Над рабочими столами, низко склонившись, сидели худенькие девочки, совсем дети. Швеи так были заняты делом, что не обратили внимания на вошедших. В сумрачном помещении светились только настольные лампы, из глубины цеха навстречу направилась женская фигура.

Зоя поспешила внести ясность в цель визита:

-- Это партизан, он оттуда. Для них выполняете заказ.

-- Дети, -- обратилась Нинель Павловна к Юрию и Зое, -- ой, совсем зарапортовалась, впрочем, вы все для меня дети, я дойду сейчас до директора или кто в парткоме есть. Мы организуем встречу. Так надо. Для них, -- кивнула она на швей.

-- До войны Нинель Павловна преподавала в школе французский, -- пояснила Зоя, -- на фабрику пошла по собственному желанию, как и ее ученицы. Здесь весь класс. Многим швеям по четырнадцать лет, есть младше. Работают по десять-двенадцать часов, после смен дежурят в госпиталях, и Нинель Павловна дежурит.

Вскоре с директором и парторгом пришла Нинель Павловна, впрочем, вбежала, а не пришла.

-- Вот этот юноша! - воскликнула она и замерла, увидев на кителе награды. - Необъяснимо! - сложила она на груди руки. - Орден Ленина! Сколько вам лет?

-- Недавно восемнадцать исполнилось. Война, -- хмуро проговорил Юрий. - Я сейчас все скажу.

-- Дети! - почти закричала Нинель Павловна. - Выключите на несколько минут машины. К вам посланец-партизан.

В цехе в одно мгновение наступила тишина, зажгли большой свет, и Юрий оказался в перекрестье десятков пар восхищенных глаз.

-- Дорогие сестренки, -- начал он и поперхнулся, проглотил тяжелый ком и повторил дрогнувшим голосом: -- Дорогие сестренки, спасибо вам за труд, за то, что бьем мы врага, зная, какой у нас тыл. Мы получили ваши кисеты, которые вышиты не бисером, а вашими слезами, и, пока бьются сердца наших партизан, мы будем мстить лютому врагу за ваше оборванное детство.

Юрий замолчал, а затем низко поклонился всему цеху и отдельно Нинели Павловне, которая беззвучно плакала вместе со всеми, кто находился сейчас в цехе. Погас большой свет, и вновь застрочили машины, еще старательней и беспрерывно.

Проводив Юрия до гостиницы в старинный особняк по Степана Разина, Зоя вернулась в обком и в коридоре встретила Генкина.

-- Молодец, Макеева. Наслышан. Настоящий шеф, но продумай официальную программу с производственными коллективами, позаботься о культурном досуге. Чтобы обком на уровне был.

-- Мы уже встречались с коллективом швейной фабрики, вернее, с цехом, в котором спецзаказ.

-- К чему экспромты? Ведь знаешь установку ЦК: все проводить под эгидой встречи юбилея Красной Армии.

-- Партизанам нужна теплая одежда, гость торопит.

-- У нас определены сроки заказа, а чтобы гость не спешил - твоя задача, шеф. У него ведь к нам командировка из войны. Когда еще такой случай представится показать нашим рабочим геройского партизана! Иди домой, отдыхай. Можешь взять мою машину. А с утра в гостиницу. Твои другие дела возложи на Зину....Утром Зоя подошла к гостинице, поднялась по широкой мраморной лестнице. Дежурная сразу сообщила: "Не выходил еще ваш гость".  Она давно уже не была в этом доме, пожалуй, с начала войны, размещая командированных, обычно только звонила администратору, но персонал знал Зою, люди здесь не менялись. Зоя представила жизнь этого дома много лет назад: шумные вечера в гостиной, ряд свечей вдоль стен и скользящие по блестящему паркету вальсирующие пары. Эта картина виделась ей, когда Зоя смотрела на удивительный пол. Рассказывали, что  бывший хозяин собирал паркет из разных пород дерева несколько лет, а делали его лучшие сибирские деревообработчики, и пол стал настоящим произведением искусства... Она увидела отражение Юрия на полу, его громоздкие сапоги на паркете, подняла голову:

-- Залюбовалась вот и про все забыла. Кстати, вы стоите на карельской березе.

Юрий, видимо, впервые обратил внимание на пол, затоптался на месте в нерешительности и даже попятился. Зоя залилась смехом:

-- Не робейте: этот пол не такое выдерживал. Извините, если обидела.

Юрий на цыпочках прошел к дивану.

-- Вы так всегда ходить будете? - Зоя даже растерялась, но гость заговорил откровенно, и условности прошли.

-- Меня настораживает тишина, -- признался Юрий, -- слишком тихо, даже уши давит. В рейдах тоже тишина, но деревья шумят, вслушиваешься, ждешь, а здесь страшно.

Зоя положила руку гостю на плечо:

-- У нас с вами очень тяжелый день: побываем на трех предприятиях. Начнем с завода, где работали ваши партизаны; после обеда нас примет первый секретарь, на вечер загадывать не будем, но завтра повезу в театр. У нас замечательный театр. Я хочу, чтобы вы запомнили город.

Юрий вспомнил худеньких девочек за швейными машинами, кивнул головой и неожиданно проговорил так, что Зоя вздрогнула:

-- Я, конечно, подожду, но только поймите, каждый день здесь для меня пытка, там ведь люди гибнут.

-- Выходит, мы в тылу все трусы, -- строго проговорила Зоя. - Кстати, мой муж и отец погибли в первые дни войны.

-- Простите, я не знал, не хотел никого обидеть, -- он резко взял ее за плечи. -- Но мы выполняем разные обязанности, мне поручено быть там.

Зоя осторожно высвободилась из его рук, отметив про себя: "Вот медведь", проговорила деловым тоном:

-- Вам приказано быть в Иркутске, и это воля вашего начальства. Не будем больше возвращаться к вчерашнему разговору.

Они так и не перешли на "ты", и на "вы" стали обращаться друг к другу только по необходимости. Зое хотелось узнать от Юрия многое из первых уст о партизанской войне, но гордость не позволяла удовлетворить любопытство, а он оказался не из разговорчивых. Но во время обеда Юрий не выдержал:

-- Вы, кажется, дуетесь на меня?

-- Нисколько, просто немного устала.

-- Откровенно, я тоже.

-- На сегодня только встреча в обкоме.

-- Выдержим. Раз надо, так надо, но я не из разговорчивых.

-- А за что хоть орден получили? - любопытство перебороло Зою.

-- У нас у многих ордена есть.

-- И Ленина?

-- Нет, только один. Позже расскажу. Не надо вспоминать.

-- Послушай, Юрий, -- решила Зоя перейти на "ты", -- не стесняйся, говори что надо, может, ребята о чем-то просили.

-- Письма я на заводы передал, а больше ничего. Не беспокойся, Зоя.

После встречи с аппаратом обкома Генкин оставил гостя и Зою.

-- Товарищ дорогой, -- обратился он к Юрию, -- но по секрету можете сказать, за что орден Ленина?

-- Можно и без секрета, -- поправил китель Жаров, -- за рейд в тыл врага прошлым летом, в отряде еще не было иркутян, пришли как пополнение, а из всей нашей бригады назад вернулись единицы. - Юрий глубоко вздохнул.

-- Понятно, -- медленно произнес Генкин, постукивая костяшками пальцев по столу. - Вы воюете с начала войны?

-- С первых дней оккупации. Я член Петрозаводского горкома комсомола.

-- Вот как! - оживился Генкин. - Выходит, хорошо знаете Юрия Андропова? Знаком с ним, в ЦК встречались с вашим главным комсомольцем. Огромный привет от меня! Кстати, доволен он сибиряками.

-- Я в разведку беру иркутян.

-- Спасибо, важная оценка. А как вам Иркутск?

-- Еще не рассмотрел.

-- Зоя, -- укоризненно посмотрел на Макееву секретарь, -- восполни пробел, возьми машину, покажи город и обязательно в театр, - Генкин вздохнул: -- Когда еще удастся, Юрий, а? Заказ будет готов через три дня, можно послезавтра начинать загрузку вагонов. Стараются девчушки. И просьба от матерей наших партизан: хотят увидеться с вами. Завтра организуем встречу. Увидят вас здорового и живого, при регалиях, работа будет у наших женщин спориться. Они - крепость тыла.

...На третий день пребывания Юрия в Иркутске они пошли в театр. Здесь было как в лучшие дни, только много военных в бинтовых повязках. Зрительный зал оказался полон: шел спектакль по пьесе Симонова "Жди меня". Актеры, чувствуя реакцию зала, играли с подъемом.

Зоя изредка наблюдала за Юрием и про себя отметила, что он живет происходящим на сцене. Она хорошо знала пьесу и радовалась, что именно она привела гостя. Она уже поняла, что в ее жизнь вновь ворвалось необычное чувство и рождалось что-то неподвластное разуму: ни в девичьей, ни в замужней жизни она подобного не переживала.

В антракте Юрий молчал; она поняла, что мысленно он там, в карельских болотах, среди товарищей. Зоя не мешала: пусть думает, сравнивает с увиденным на сцене. Может, наконец, обратит внимание и на нее, но юношеская робость подавляла чувства отважного партизана. Зоя водила гостя по тесным лестничным переходам, залам. К ним подошли две девушки.

-- Извините нас, -- сказала одна из них, -- вы недавно с фронта, из госпиталя?

Обе как завороженные разглядывали награды, и Юрий, явно смущаясь, посмотрел на Зою как на спасительницу.

-- Да-да, с фронта, -- ответила за Юрия Зоя.

-- Мы из комитета комсомола пединститута, студентки, -- пояснили девушки. - Вы к нам не придете на встречу? Вы, фронтовик, наш сверстник.

-- Здорово я сохранился, -- заулыбался вдруг Юрий, и Зоя почувствовала, как эта улыбка разозлила ее; она и сама не поняла почему, она едва сдержалась и ответила сухим, бесстрастным тоном:

-- Он очень занят, его встречи с молодежью уже состоялись. Извините, но нам нужно идти: скоро третий звонок.

В гардеробе, помогая Зое надеть пальто, Юрий кивнул в сторону выхода:

-- А вон те девчушки. Стоят и смотрят.

Зоя увидела их, они стояли в проходе, поглядывая в сторону Юрия, но подойти больше не решались.

-- Есть желание, можешь встретиться, -- с какой-то злостью, неожиданной для самой, сказала Зоя. Юрий впервые сердито посмотрел на нее:

-- Не забывай, идет война.

Девушки дождались их и приветливо, в голос попрощались. Зоя разглядела худенькие лица студенток, запавшие от бессонных ночей глаза, увядающую от недоедания юность и чуть не разревелась, проклиная себя за грубость и нетактичность. Уходя, она оглянулась и помахала девчатам рукой. Они заулыбались и закивали в ответ головами.

На улице хлопьями падал снег. От освещенного фонарями театра люди растекались в темные, занесенные улицы города.

-- Пойдем пить чай, -- твердым голосом сказала Зоя, крепко взяв под руку Юрия. Он прижал к себе ее руку, и они молча пошли по ночным улицам Иркутска. Война вновь отступила.

Поднявшись по скрипучим ступенькам деревянного крыльца, Зоя достала ключ, отворила дверь с большой медной ручкой и поманила Юрия. Он нерешительно ступил на крыльцо. Зоя подбодрила его: "Смелее, смелее".

В коридоре было темно, и Юрий споткнулся о половицу. Загремело ведро. "Зоя, -- раздалось из темноты, -- я вставать не буду. Чай горячий, пирожков из осердий испекла".

-- Хорошо, спасибо, мама, -- ответила Зоя и зажгла на кухне свет.

Они молча пили чай и смотрели друг другу в глаза. Она положила руку на его большие пальцы: "В гостинице дежурная уже закрыла дверь. Заночуешь здесь".

Зоя провела смущенного парня в свою комнату и отошла на кухню убрать посуду. Вернувшись, застала Юрия сидящим на стуле, и горько усмехнулась:

-- Я считала тебя смелее, а ты совсем мальчишка.

-- Зачем ты так? -- не поднимая головы, ответил Юрий. - Думаешь, война все спишет?

-- Глупенький, -- проговорила Зоя, --  при чем здесь война, когда встретила тебя. Впрочем, война и разлучит,  но не война спишет, а я. Понимаешь?! Я!

Они не спали всю ночь. Неумолимо быстро неслось время. Она прильнула к его крепкой, молодой и полной энергии груди, и слушала наконец-то его рассказ о партизанском житье-бытье: морозных ночах в снегу без костра, а иногда без еды, тяжелых рюкзаках с боеприпасами и взрывчаткой и сотнях километрах на лыжах в глубокие тылы врага, о гибели друзей и последнем прорыве из-за линии фронта, когда пришлось с пулеметом наперевес шагать на преградивших путь егерей. Зоя понимала, что Юрий не мог сказать всего, но уже представляла бои местного значения, о которых мало передавали в сводках совинформбюро.

Он посмотрел на часы:

-- Ты поспи, а я на станцию, ведь должна начаться загрузка.

Зоя знала об этом, но решила, что все сделают без Юрия: он только примет вагоны, однако перечить не стала -- ему виднее.

Она проснулась от дневного света (мать уже открыла ставни) и начала быстро одеваться. Зоя не слышала, что кричала ей вслед мать, успевшая сунуть в руку авоську со свертками, она бежала в сторону вокзала. Дорога до станции была неблизкая, и Зоя не успела: она увидела только хвост эшелона, уходящего на запад, а может, это был и другой поезд, а его состав ушел раньше. Она не заплакала, только смотрела на рельсы, все еще не понимая, почему так неожиданно оборвалась командировка Юрия.

От него с фронта пришло только одно письмо. Она писала много: что растет у Жарова дочь, а она работает на телеграфе и невыносимо скучает. Зое пришлось уйти из обкома, когда стало заметно ее положение: об этом намекнул Арон Генкин: мол, шефские связи еще не причина близких контактов, он именно так и сказал - "контактов", словно вел не разговор по душам, а проводил очередное бюро. Об этом, конечно, Зоя не писала Юрию, только просила не теряться и хоть изредка, если их встречу не считал случайностью, сообщать о своей жизни, но писем из войны и после нее больше не было. Зоя перестала ждать, а у Оленьки тем временем появился другой отец.

***

Сейчас Зоя Васильевна вновь и вновь, вдоволь наплакавшись, перечитывала газетный очерк о подвиге Героя Советского Союза Юрия Жарова. Она так и сидела на кухне, ничего не убирая со стола, и муж застал ее в той же позе, что и оставил, уходя на улицу. Он положил рядом с ее газетой только что купленную в киоске, и погладил жену по седым волосам.

-- Вот она, война, а кто виновен, что Оленька не знает такого отца, -- только и сказал он.

Старики долго сидели на кухне, каждый думал о своем, и наконец муж, поцеловав жену, сказал:

-- Думаю, что отпуск Оленька нынче проведет с нами вместе в Карелии.

Зоя Васильевна в ответ молча кивнула мужу.

Они так и сделали.

В мэрии Зою Васильевну, после того как она объяснила цель приезда, познакомили с бывшей партизанской медсестрой Антониной Петровной Пименовой, которая хорошо знала Юрия Жарова. Она повела новую подругу из Сибири с Оленькой и старым полковником при регалиях за Онежское озеро, на гору Смерти, где в схватке с егерями погиб с пулеметом в руках отважный разведчик.

Зоя Васильевна шла по мшистой тропе, казалось, такой знакомой по рассказам Юрия и мысленно пройденной множество раз.

Среди валунов и вековых елей со старыми следами от пуль Пименова остановила группу. Косынкой вытерла мраморную плиту с надписью "Памяти павших, верности без вести пропавших".

Зоя Васильевна, Зойка Макеева, беззвучно плакала. Оленька с удивлением смотрела то на мать, то на растерявшегося отца.

P.S. Аппарат обкома комсомола с первым секретарем Ароном Генкиным в конце войны был репрессирован. Макееву с грудным ребенком на руках, уже не работавшую в аппарате, не тронули.

Купец Курсанов

Галина  Макогон,

директор Заларинского районного краеведческого музея

Купец Гавриил Григорьевич Курсанов

В 180 километрах по Московскому тракту к западу от Иркутска раскинулось старинное сибирское село Залари. Оно возникло в петровские времена в самом начале ХVIII века, органично вошло в состав Иркутской губернии как Заларинский станец, потом слобода, волостное село и наконец с 1926 года числится районным центром Иркутской области.

Заларинское село имеет интересную историю, выражающуюся во множестве ярких событий, в многоликих судьбах заларинского населения из 10-14 поколений, в жизнедеятельности отдельных домов, учреждений, организаций.

Западная провинция

Село и земли района считаются провинциальной частью Иркутской области. Именно эта провинциальность тормозила, сдерживала профессиональное цельное изучение, исследование истории этой малой части "страны Иркутской". Однако в последнее десятилетие удается восстановить яркие фрагменты заларинского прошлого. С одной из страниц этого прошлого, которая демонстрирует судьбу архитектурного памятника в течение ушедшего века, судьбу нескольких поколений одной семьи, место их в общей иркутской истории, и хочется познакомить читателя. На мой взгляд, она показывает роль малых сел в губернском или областном масштабе, подчеркивает тесную взаимосвязь города и села, духовный контраст и единство, общность и разницу уклада жизни прошедших и нынешних времен, наше отношение к духовным ценностям в целом.

Совсем недавно, в 1990-е годы, федеральная трасса по бывшему Московскому тракту претерпела значительные изменения в своей траектории: она была спрямлена и перестала проходить внутри многих притрактовых сел. Залари не оказались исключением. Почти 250 лет тракт (его так и называли в селе) проходил по центру села и был главной его улицей. Все, кто ехал по тракту извозом в начале ХХ века (улица называлась Купеческой), в 1930-1940-е годы - на грузовиках (улица стала носить имя начальника милиции Дурейко), в 1950-1960-е годы - рейсовым автобусом в соседние поселки  (с этих пор улица обрела классическое имя - Ленина), все могли видеть в приречной части села ряд деревянных двухэтажных  домов с прилегающими к ним земельными участками. Это были дома местных крупных торговцев - купцов Я.И. Швеца (в его дома останавливался цесаревич Николай в 1891 году, а следом за ним - политссыльный П.П. Постышев), А.С. Солонина, Ф.А. Иванова, П.П. Гусева. Дома в 1920-е годы будут либо конфискованы новой советской властью, либо оставлены хозяевами, и с тех пор в них станут располагаться общественные организации: Дом культуры, библиотека, прокуратура, райфо, милиция. Среди этих купеческих владений только одно не испытает метаморфоз революционного времени - торгово-хозяйственная усадьба купца Гавриила Григорьевича Курсанова. Она как была прежде всего магазином, торговой лавкой в дореволюционное время, так и в советское время все 70 лет оставалась магазином № 5, расположенным по улице Ленина, 51.

С усадьбой Г.Г. Курсанова соседствует здание бывшего двухклассного училища Министерства народного просвещения (ныне мастерские Заларинской неполной основной средней школы), а через дорогу (тракт) наискосок расположено здание бывшей волостной управы (ныне редакция районной газеты "Сельская новь"). В настоящее время весь архитектурный ансамбль бывшей улицы Купеческой, к великому сожалению, утративший многие части, составляет малый квартал большого села, но представляет любопытную историю в своем зачине, развитии, жизни.

Переселение народов

История этого купеческого ансамбля в Заларях восходит, как уже упоминалось, к Транссибирской железной магистрали, построенной у нас, в Восточной Сибири, в 1890-х годах. С ее запуском началось "Великое переселение народов" в Сибирь и на восток из Европейской России.

На нынешней территории Заларинского района в то время размещались населенные пункты 11 волостей (из них 5 вмещались полностью, а 6 - частично). Эта большая территория охватывала 7 600 квадратных километров. Люди уезжали со своей исторической перенаселенной родины тысячами - целыми деревнями, селами, улицами,  земляческими сообществами - на обживание нетронутых сибирских просторов. Для удобства приема переселенцев Иркутская губерния делилась на подрайоны. Заларинская волость и земли в глубинке тайги образовали IV Око-Тагнинский подрайон. Переселенцы приезжали на железнодорожные станции Тыреть и Залари, где их встречал и давал указания к дальнейшим действиям расторопный чиновник особых поручений Переселенческого управления Адам Адамович Райнерт. Огромной людской массе из глав семей, женщин, стариков, детей,  по прибытии после долгого,  пути требовались продукты, спички, керосин, мыло, соль, хозинвентарь, семена, лошади, коровы. Все это было необходимо для достижения их цели - осесть на новом месте. У крестьян, двинувшихся в этот великий путь в 5-6 тысяч километров, на руках были денежные ссуды - государство в лице Переселенческого управления поддерживало их живыми деньгами. Надо было удовлетворить спрос тысяч переселенцев, а старожильческие села до столыпинской реформы вели тяжелый, неповоротливый образ жизни с уклоном на извоз и землепашество. Требовались энергичные предприимчивые люди, которые с самого начала смогли бы обеспечить переселенцев всем необходимым. Так возникла интересная историческая ситуация в каждом волостном и большом старожильческом селе - созданы предпосылки для быстрого порождения волостного купечества.

Историческая ситуация была использована - возникли торговый рынок, предпринимательство. Удивительно быстро появились купеческие дома, образовавшие улицы Купеческие. Это было типично для Кимильтея, Зимы, Заларей, Кутулика и других сел. Дома, как правило, имели при себе торговые лавки. Отметим, что первоначальное старожильческое ядро села Залари находилось на берегу реки Заларинки и представляло собой типичную для Сибири крестьянскую застройку - небольшие низкие дома с двускатными крышами, при них мелкие сараи, огороды. Особенностью старожильческой части населения была их причастность к ямщицкому делу: в притрактовом селе население в основном занималось извозом, почтовой гоньбой. При домах имелись постоялые дворы, где путники грелись, отдыхали, меняли лошадей. Новая прослойка населения, купцы, "лавочники" - так их называли местные - своими домами продолжили село, удлинили трактовую улицу уже подальше от реки. Купеческая улица значительно отличалась от старожильческой части. Дома более состоятельных хозяев отстраивались уже двухэтажные, они имели мезонины, балкончики, были украшены деревянной резьбой каждый на свой лад.

При домах имелись усадьбы, в которые входили амбары, подвалы и т. д. Усадьбы ограждались высокими основательными заборами - тарасами. Часто при постройке использовали местный материал - бутовый камень. При строительстве таких усадебных домов требовалась работа целого строительного подряда.

Купеческое подворье

В начале ХХ века из всех заларинских купцов выделялся Гавриил Григорьевич Курсанов. Согласно документам, он числился крестьянином Холмогойского сельского общества. Холмогой - большое старожильческое село в 20 километрах от Заларей. В Залари он переселился в 90-х годах ХIХ века и завел здесь два жилых дома и шесть магазинов в разных частях села. В народной памяти сохранилось название одного из курсановских магазинов - Красный магазин. Он находился на Красной Горке, в старожильческой части Заларей, а назывался так по причине торговли в нем красной мануфактурой (т. е. тканями).

Внушительней других выглядела и главная торгово-хозяйственная усадьба купца, так как здесь было наиболее оживленное место торговли и движения людей. Общий удельный вес в торговле среди заларинских купцов у Г.Г. Курсанова составил на 1913 год 17 % (22 % - у Б.Ф. Писанко, 13 % - у брата Гавриила, В.Г. Курсанова, 11 % - у Я.И. Швеца). Общий годовой оборот денег у Г.Г. Курсанова за 1910 год - 20 тысяч рублей.

Сегодня усадьба занимает 1 295 квадратных метров земли. Столько же примерно площади отсечено у нее в советские времена за ненадобностью: советский магазин № 5 имел меньший размах. Сохранившаяся половина - торговая площадка. Несомненно, что строительство усадьбы велось профессионально. В 2003 году во время промывания стен одного из лабазов работник музея И.В. Соловьева нашла запись химическим карандашом на стене: "Строительство амбаров завершено подрядчиком Беловым в 1903 году". На двери этого и соседнего помещений глубоко в дереве вырезаны слова: "лабазъ 1", "лабазъ 2".

Постройки торговой части располагались так. Усадьба начиналась с дома-магазина, фасад которого выходил на тракт. С улицы в дом входили покупатели. За стеной от лавки шла вторая, жилая часть - здесь обитали хозяева. В семейном архиве потомков Г.Г. Курсановых сохранилось фото внутреннего убранства дома. Дом имел мезонин, причелины по периметру всего дома были украшены ажурной деревянной резьбой. В начале 1990-х годов автору удалось найти фотографию первоначального вида дома с мезонином, однако последующие музейщики в 1995-1999 годах из-за ее неприглядного вида от нее избавились.

В усадьбе Г.Г. Курсанова находился еще один дом, в котором была контора магазина. Сруб его составили 11 бревен особой ангарской породы лиственницы. Дерево отличает удивительный золотистый, мягкий, не угаснувший от времени цвет. Прелесть его чувствует всякий, имеющий художественный вкус. Дерево этой породы крепкое, чем и ценно. К дому пристроены два складских помещения, которые образуют в периметре усадьбы ее вторую сторону. Перпендикулярно, точнее - Г-образно, расположена и третья сторона усадьбы, и тоже из двух складов. Эти-то склады и были включены в Свод памятников истории и архитектуры Иркутской области в 1994 году во время инвентаризации памятников области специалистами Центра по сохранению историко-культурного наследия И.В. Калининой и Л.Г. Басиной.

Один из складов имеет уникальное двухэтажное каменно-деревянное исполнение. Нижний этаж сложен из крупных блоков бутового камня. Это был ледник усадьбы. Его длина 14 метров, самый длинный из всех амбаров. Верхний этаж бревенчатый и состоит из трех лабазов. Углы помещения рублены "в лапу". Торцы выступают "щеками", здесь образуется проход в виде сквозной галереи амбара. Отсюда с высоты можно наблюдать за всем, что происходит в усадьбе.

Второй амбар расположен в одну линию с первым, тут же, без всяких промежутков. Он тоже двухэтажный. Стены целиком бревенчатые, тоже с рубкой "в лапу". На обоих этажах по два лабаза. На первом этаже между лабазами и ледником имеется любопытное пространство - это сквозной проезд через амбары в "отсеченную" вторую половину усадьбы. Проезд этот - дань крестьянской плотницкой сметке, он продуман как чалдонская завозня в меньшем доме. В него завозили груз на подводах. Он мог оставаться здесь на время доразгрузки либо сразу разгружался - главная задумка была в том, что груз и действия с ним были скрыты от глаз лишних и любопытных людей, каковые случались на усадьбе. Лошадь не надо было разворачивать. Освобожденная от груза, она следовала вперед на свою "законную" территорию, находившуюся на задах амбаров. Там был хоздвор: конюшни, хомутарни, кузни, ясли для овса и сена, привязи. В кузне имелся станок для подковки лошадей. Колышки для привязей лошадей были здесь в немалом количестве - они долго сохранялись и в советское время. Вся эта площадка в 1930-е годы объединялась у местных жителей названием "конный завод". Видимо, коневодство у Курсанова было поставлено хорошо.

Усадьба была ограждена высоким бревенчатым забором. До сих пор по остаткам столбов еще можно определить контуры "завода" - настолько забор был капитальный. Жизнь внутри усадьбы кипела бурно: владелец ее славился в округе хозяйственным размахом, демократичным отношением к покупателям и своим работникам. Он являлся хозяином не только усадьбы, но и села. Народ не боялся его, а наоборот, тянулся в усадьбу, которая была привлекательна и с материальной, и с духовной точек зрения.

Первое время торговля Г.Г. Курсанова держалась на сбыте населению товаров первой необходимости: мануфактуры, чая, а также посуды (сказывались связи с близлежащим Товариществом Перевалова, Щелкунова и Метелева при Хайтинском фарфоровом заводе). Доставка товаров шла обозами из Иркутска, Черемхово по тракту. В работниках нужды не было: местные крестьяне шли внаем к купцу. Курсанов был точен и исполнителен в расчетах с людьми, хороших работников поощрял подарками для домашних, в общении был обходителен, отличался порядочностью, надменности и высокомерия был лишен. В усадьбу везли и несли на продажу излишки натурального хозяйства, здесь также можно было приобрести необходимое. Тут же всегда находилась пища для ума, у Курсанова появлялись новинки века: он привез из губернского города первую динамо-машину, его усадьбу озарила первая электролампочка. Можно представить, какое впечатление она произвела на темных селян. Спустя десятки лет сохранилась память о том, что у Курсанова была библиотека и что она была доступна местным жителям, особенно молодым. Автору в беседах со старожилами в 1980-х годах довелось слышать, что "курсановские барыньки в город ездили учиться, а сын его при форме и погонах приезжал в Залари". Тяга к образованию была у Курсановых.

В 1910-е годы торговля успешно развивалась. Деньги в виде государственной ссуды, полученные тысячами прибывавших переселенцев-столыпинцев, оседали в карманах торговцев. Это увеличение доходов и новые обороты в торговле. Вскоре Курсанов отлаживает связи с торговой конторой "А.Ив. Громова и К°". Хозяйка ее проживала в Москве, являлась почетной гражданкой столицы, имела большую торговую сеть в Иркутской губернии, была владелицей Байкальского пароходства. Ей принадлежит честь строительства первого ледокола "Байкал". Далее Курсанов скупает оптом у крестьян местной округи сельхозпродукцию и поставляет ее в Иркутск, Черемхово, Бодайбо, Жигалово. Жизнь в усадьбе набирала обороты: сюда целенаправленно двигались из деревень груженые подводы, шли торг, расчет, разгрузка по складам, задания рабочей силе, оптовая распродажа, вывоз товаров в город - все это нужно было и хозяевам, и крестьянам.

Из воспоминаний местных старожилов

Г.В. Шульгина, работник районного отдела народного образования поселка Залари, рассказывала: "У моего мужа Георгия Васильевича бабка была - Боброва Мария Васильевна. Боевая, расторопная хозяйка была. Жили они в Карлуке. Она добывала вощину, графит. Сбывали через Курсанова. Бабушка рассказывала, что договариваться к купцу тятю отправляла. Отправит, а его нет и нет. Она сама за ним в Залари на усадьбу и пожалует. А отец ее сидит на бочке у Курсановых и пропивается. Значит, переговоры с купцом состоялись удачные".

З.И. Сапегина, 1920 года рождения, пенсионерка поселка Залари: "Сначала мой дед Распутин Иван Трофимович с братом Исааком и их семьи жили в селе. Потом, как отстроили железную дорогу, станция стала быстро расстраиваться. Дед сумел у железной дороги выкупить дом, предназначенный для начальника "железки". Туда и переехали. Семья была большая. Дед еще с двумя братьями семейными держался вместе. Мой отец Игнат Иванович Распутин (1895 года рождения. - Г. М.) был у Курсанова старшим обозным. Обоз он набирал сам, подвод в 15, в город. Курсанов им дорожил, работником Игнат был надежным, старательным. Бывало, домой бегом бежит: "Ой, Курсанов срочно зовет в Иркутск ехать, а мать ему сразу пироги стряпать начинает. Ехали в город за крупой, мукой. Семья любила эти поездки, потому что тятя домой возвращался усталый, долгожданный нами, детьми, но радостный: бывало, рук не хватало держать курсановские гостинцы. Ломпансье (орфоэпия рассказчика. - Г. М.) в длинных железных банках, бренчат, а нам забавно, там же пряники в виде петухов, рыбок красных, белых, чай мамане. Лучше всех купцов Курсанов рассчитывал".

Торговлю купец развернул быстро, за короткое время. Он занял ведущее место на рынке по всей местной округе. Все благоприятствовало его делу: наличие исходного капитала, удачные вложения в ходовой товар, усиление спроса благодаря прибывающим потокам переселенцев, удачное проживание в центре волостного села на Московском тракте и недалеко от железной дороги, предпринимательская жилка и старательность в труде. Еще одна особенность, которая тоже помогала ему в деле: он был из местных, хорошо знающим людей и обстановку человеком.

Род Курсановых

Как личность Курсанов также был человеком интересным. Сквозь всю жизнь его и его потомков просматривается тоска по их малой родине.

В 1898 году находящееся в 20 верстах к югу от Заларей старинное село Холмогой потребовало отделения от Заларинской волости и самостоятельного волостного статуса. Так появилось в глубинке Иркутской губернии Холмогойское сельское общество, которое не было особенно приметно среди множества других. Тут была своя церковь Петропавловского престола, отстроенная в 1868 году. В метрических книгах этой церкви мелькают имена местных жителей. Основная масса - крестьяне, довольно часто встречается сословие "поселенец". Автору статьи удается собрать их имена в семьи и роды, бывает, даже в 8-10 поколений, а чья-то фамилия вдруг единично появится на страницах такой короткой записью, что и не подумаешь, что она очень крепко вцепится в сибирскую землю. Так случилось с фамилией Курсанов.

В 1874 году умер 85 лет от роду крестьянин холмогойского общества Василий Никифорович Курсанов. Это и есть родоначальник Курсановых в Сибири. Один с такой фамилией. Непонятной пока фамилией. Где похоронен - неизвестно, могила, как и все кладбище, старое первое (у старых сел кладбищ несколько), поросла бурьяном забвения. Если бы я ничего не знала о Курсановых, то не обратила бы на эту фамилию никакого внимания, как на фамилию человека, случайно занесенного судьбой в Сибирь. Именно так, случайно, безвестно, умирали одинокие ссыльнопоселенцы - их фамилии в графе о смерти выглядят как-то трагично: ни роду, ни племени, ни семьи, ни дальнейшего продления фамилии в истории. Во всяком случае, о многих ничего не явилось, не всплыло в памяти нигде. Люди исчезали в нашей заларинской Сибири, как пылинки в космосе. Так могло случиться и с нашим Курсановым.

Но в 1892 году фамилия опять встретилась в документах. Его сын Григорий Васильевич Курсанов вошел во второе по счету (от образования) товарищество совладельцев Троицкого винокуренного завода, который расположился на одной из излучин реки Заларинки на землях Холмогойского сельского общества. Завод был основан голуметским купцом 2-й гильдии Е.И. Блаженским. У него были хорошие связи с балаганским купечеством (его брат Алексей был женат на дочери балаганского купца С.Н. Божедомовой), и, может, это стало причиной того, что Троицк явился связующим звеном между Голуметью и Балаганском, находившимся недалеко от Московского тракта. Парадное фото Блаженских бережно хранится в семейном архиве правнуков Курсановых и, наверняка, может пополнить коллекцию портретов иркутских купцов. Блаженский и дал старт успехам в торговле Курсановым. Из Голумети же родом видный купец Алексей Николаевич Семенов, который с 1882 года являлся совладельцем завода. В 1884 году вместе с основателем завода А.Н. Семенов продает свои паи. Близко голуметское сообщество, да и Курсановы далеко не ушли: купцы женят своих детей. Дарья Алексеевна Семенова вышла замуж за младшего сына Г.В. Курсанова - Гавриила. У Григория Васильевича было три сына: Иннокентий (проживал в Троицке), Василий (осел в Холмогое, в родном селе) и Гавриил.

Почти как в сказочном сюжете, младший сын оказался более удачливым. Его брак, основанный на любви и расчете, обеспечил молодой семье исходный капитал от далеко небедных родителей для развития своего дела. Видимо, первый торговый опыт Гавриил приобрел в Холмогое, он же держал лавку в селе Петухово, а далее, в конце ХIХ века, семья перебирается в Залари, так как расчет на железную дорогу уже был сделан, и расчет оказался верным.

Дети

Г.Г. Курсанов высмотрел рациональное место для торговли и заложил свое "гнездо". Растет семья. Дети появляются один за другим. Шестеро их: четыре дочки и два сына, все они любимы в семье. Их-то особенно и помнят в Заларях: то отец их увозил на учебу, то курсановские барыньки любили расфуфыриваться, и много их было у купца, и не гнушались они крестьянской молодежи.

Любящая мать, видно, тоже получившая неплохое светское воспитание, обеспечивает уход за детьми и воспитание их на дому. В доме есть прачки, для детей - в доме же -живет учитель, политический ссыльный из Усть-Илима (к сожалению, имя установить не удалось), и он всегда рядом с детьми. Его фото хранится у внуков купца с теплой дарственной надписью. На многочисленных старых фотографиях дети ухожены, красиво одеты, вот уж малышки превращаются в девушек, видно, как проглядывает в их внешности девичье взросление, девичья краса - длинные косы, ленты, украшения. У них строгие, не мирские - те попроще, имена по святцам: Агния, Еликонида, Мария, Валентина, Иннокентий и Леонид, а в доме же благодаря маме-выдумщице звенят с детским смехом имена Лёна, Мака, Гутя, Зоня, Лина, Кеша. Дети дружат с детьми соседа, томского мещанина Я.И. Швеца, да и по линии отцовского брата Иннокентия между ними возникает родство. Швецы раньше Курсановых переселятся в Иркутск, и Курсановы-младшие в 1930-е годы будут ходить в гости к Швецам-младшим, когда все они станут взрослыми. Для детей, и своих, и чужих, в усадьбе устраивали новогодний чудо-праздник - елку. Любящий отец-добытчик обеспечивал материальное для праздника, выдумщица Дарья Алексеевна заводила всех: их новогодние елки славились в селе. Особенно все, и взрослые, и дети, любили "маскарадиться" на Новый год. В доме часто собирались гости, наезжала "семеновская" родова. Следом шли рождественские колядки, и Курсановы в этот праздник опять отличались теплом и вниманием к приходящим ряженым детям местных крестьян: одаривали их щедро и сладостями, и продуктами. По воспоминаниям Е.С. Минеевой, даже хлеб, курсановские калачи - свежие, душистые, почему-то поедался ватагой детей сразу за углом. В православные праздники семья отправляла в местную тюрьму - недалеко была - передачи для арестованных.

В начале ХХ века заларинские жители хлопотали об открытии здесь двухклассного министерского училища. В 1903-1904 годах оно и было открыто. Строили училище методом народной стройки, всем миром, но руководил строительством и финансировал его Гавриил Григорьевич Курсанов. После открытия его назначили почетным опекуном училища.

Впереди будет социальное потрясение - социалистическая революция. Она сметет купечество своей взрывной волной, но добрая память о Курсанове будет жить в селе, о нем будут напоминать училище, библиотека, его магазины. Усадьба начнет сосуществование с новым строем - в советское время она станет магазином. Но об этом другой рассказ.

Мама его славы

Галина Беляева

Я никак не могла застать его дома. Звонила, презрев приличия, даже поздно вечером. Нет, еще не пришел, - был мне ответ. Потом мне стало казаться, что мой герой не спешит пообщаться  с журналистом. Похоже, он совсем не стремится к известности. Все же мы встретились.

- Известность у меня была, писали много, - мой герой интригующе улыбнулся и выложил несколько коробок с фотографиями и газетными вырезками. Меня ждало разочарование: газетные вырезки рассказывали о чем угодно, только не о былых свершениях. Мой герой, впрочем, нисколько не расстроился.

- А вообще, как вы к славе относитесь?

- Какая слава, мозоли только сошли, - сказал мне Антон Евменович Ницак, Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной Премии СССР, знаменитый бригадир бурильщиков Мамско-Чуйской экспедиции ПГО "Иркутскгеология".

Это была действительно слава - его имя знала страна, к нему на буровую ехали учиться не только  из  союзных республик, но и из Болгарии, Вьетнама, Египта. В 70- х годах на базе его буровой работала Всесоюзная  Школа передового опыта.

- Мы тогда освоили скоростное алмазное бурение, - Антон Евменович раскладывает фотографии. На них - занесенные снегами поселки, лысоватые сопки северного края, веселые мужчины в рабочей одежде. Видимо, он не очень верит, что меня интересует специфика алмазного бурения, поэтому ...

- Я на Маму приехал в 1962 году. Какие тут ягодники были! Бруснику, чернику бочками заготавливали, рябчики изумительно вкусные попадались. Медведи, само собой, имелись. Однажды у нас бык пропал, на его останки медведь явился, в него выстрелили, да ранили только. Потом в поселок на волокуше притащили. Жил у нас. Вот еще был случай: летчик летел в поселок, на АН- 2 летел, и за сопку зацепился. Самолет на соснах повис, а он выбрался и пришел в поселок. Пешком.

- Ну, а вы как попали на Маму?

(Я уже знаю, что Ницак родом с Украины. Его родная деревня Дзиговка находилась неподалеку от границы с Молдавией и Румынией. На старом фото совершенно гоголевская хатка с высокой, покрытой соломой крышей.)

-Я в колхозе работал на тракторе.  Пацаном еще сел на него. Трактор мой воевал, после войны мы его подремонтировали - и в поле. А в начале 60- х мой знакомый меня сманил. - Чего ты тут сидишь, - говорит,- денег все равно не платят, поехали на Север. Я продал мотоцикл и поросенка и поехал. А у меня уже семья была, две дочки.  Месяцев 10 я им деньги слал, а потом моя жена мне сюрприз: детей оставила на прабабку и прикатила. Я понял: надо их забирать.А как? Мне посоветовали попросить помочь Петю Пудова, нашего возчика. Он привел трех коней, а нас четверо взрослых (я тоже знакомого из нашей деревни прихватил) да двое детей. Жена на лошади верхом впервые, дочку кое- как держит, а сама все сползает. Мы с нашим деревенским пешком пошли, он меня клянет на чем свет стоит - не дойти мне, -говорит. Добрались.

И добрались, и прижились, без малого 30 лет прожили Ницаки на Маме. Тут наши с Антоном Евменовичем воспоминания пересеклись. Мне тоже есть что вспомнить, например, как после взрыва, который вырывает слюду из земных недр, мы, поселковая ребятня, несемся с дикими воплями с горы, а вслед нам летят камни. Вспоминаю необыкновенный вкус брусники из - под снега, и глубину сугробов - взрослые остерегали нас: провалитесь, не выберетесь.

- Да, - Ницак вздыхает ностальгически,- машины зимой ходили в расчищенном коридоре.  Машину видно не было, бордюр под 3 метра высотой. А сколько раз застревали, ладно, если рация есть, а если нет, так и сидели.

Он умеет слушать и ему приятно вспоминать. Это лучшие годы жизни, когда ты выкладываешься на полную катушку, и это ценят, а плоды твоих трудов - вот они: не только слюда для оборонной промышленности, но и школа, детский сад, баня и магазин. Геологи должны жить в нормальных условиях. И они строили -  для себя и своих близких. И все же Север есть Север. Приехал- то в Сибирь южанин.  Его умываться отправляют на улицу, а там -37, а местные жители уверяют, что это тепло. Он и сам скоро поверил - тепло. Власть "подогревала" энтузиазм геологов - северян: нужны были кадры, способные выдерживать трудные условия, лишения. В 1976 году Антон Евменович получает звание Героя Социалистического Труда. Его бригада шесть раз побеждала во Всесоюзном социалистическом соревновании.

-Мы просто много работали, - говорит Ницак, - когда меня наградили, мне только хлопот прибавилось. Нужно было раз в три месяца обязательно летать в Москву. А это напрочь из рабочего ритма выбивало. Я даже просил, чтобы мне справку какую из нашей поликлиники дали, что болею, не могу приехать, но не дали, побоялись. Как - то  мне нужно было на Пленуме выступить, я доклад подготовил, про наши проблемы, про нехватку оборудования, а перед началом заседания приносят мне текст. Я его впервые увидел. Ну, оратор я еще тот, прочитал, как сумел. Тот, что принес, потом недоволен был. А, думаю, ну и пусть. Лучше б я про свое рассказал.

- А все же про скоростное бурение расскажите, чем оно замечательно? - спрашиваю.

--Самая глубокая скважина у нас была на прииске Согдиондон - 480 метров. Если старым методом мы могли в год пройти примерно 4000 метров, то при алмазном бурении -13 500. Да еще не в слепую буришь, а через небольшие промежутки поднимаешь содержимое. Можно увидеть, что там есть.

Ницак, как и большинство геологов, тяжело переживал разрушение отрасли. В последние годы Российские компании "проедали" то, что было разведано при Советской власти. Это, прежде всего, запасы стратегического сырья. В 2002 году геологические организации не получили уже ни рубля из областного бюджета. В начале третьего тысячелетия при обсуждении " Основных направлений социально - экономической политики правительства России на долгосрочную перспективу" отмечалось удручающее финансовое положение геологических предприятий, угрожающий износ фондов, глубокое социальное расслоение кадрового состава. Между тем, низкая обеспеченность России минеральными ресурсами представляет прямую угрозу национальной безопасности.

Но мой герой точно знает: все будет хорошо! Возможно, это в нем говорит южная кровь - ведь от его родной деревни до Одессы рукой подать. Он - оптимист и верит в возрождение геологоразведки.

-- У нас в области есть что искать, например, золото, - говорит Антон Евменович, -  Сейчас Мамско - Чуйский район теряет людей. Там порой дрова привезти не на чем. ЛЭП в свое время поставили с деревянными столбами, они сгнили, падают. Медвежонок на столб забрался и его уронил, порвал провода. У меня там много друзей осталось, часто звонят, рассказывают.

Сам Ницак уехал с Мамы в 1988 году - дети поступили учиться, нужно было жить в большом городе.

--Мы там коров завели, картошку научились выращивать,- гордится Антон Евменович. --А вот я помню вкус сушеной картошки. Мне ее больше ни разу не приходилось есть, только в детстве, на Маме, в конце 50- ых. - Эх, рано вы уехали, - смеется Ницак.

18 мая, завтра, ему исполнится 75 лет. Мне кажется, он мало изменился  с тех времен, когда его знали в области, в стране: легок на подъем, не любит сидеть дома, ему нужны люди, общение.

У страны сейчас иные герои. Другие песни. Непонятные цели. Он общается с людьми своего времени.

- Два - три раза в месяц собираемся в райкоме - я член Коммунистической партии. Говорим о жизни, о проблемах. Плохо живут простые люди, я вот недавно лечился в госпитале ветеранов, так туда стариков привозят, которые на пенсию просто не могут прокормиться - это же стыд для страны. С олигархов надо будет спросить по всей строгости.

- И что сделать потом? - спрашиваю.

- Деньги у них отобрать. И бедным отдать.

Герои былых времен не нужны стране. И хотя Антон Евменович не из тех, кто жалуется на жизнь, видно, что живется ему непросто. А ведь это золотой фонд нации.

Помните, у Юрия Левитанского: " я все нежней и настойчивей это люблю поколение, жесткое это каление, светлое это горение..." С днем рождения, Антон Евменович!

Наш единственный батя

А.А. Хажеева (р.п. Баяндай)

"Отец меня бил. Не так, как некоторые отцы бьют своих дочерей: подзатыльник или пощечина. Нет, здесь другое - короткий удар в челюсть -- и меня отбросило в угол. Затем он надевает кирзовые сапоги, и начинает пинать... Он ждет криков, а я боюсь даже заплакать - вдруг вообще озвереет. И все из-за того, что они с матерью, пьяные, не захотели идти на работу в 5 утра, а я, видите ли, встала не с первого раза - аж со второго".

Это рассказ моей знакомой о ее родном отце, который, как она утверждает, любит их. Между вспышками ярости он играет с ними, смеется, разговаривает. Но когда он злится - начинается кромешный ад. Однажды он вывихнул ей руку в плече, сдергивая с кровати. Ехать вправлять она боялась. Лопатка так и осталась торчать из спины...

Так что же делает отца отцом? Биологическая принадлежность? Призвание? Или желание быть отцом? Я знаю одно - точно не биологическая принадлежность.

Мама с отцом сошлись, когда мне было 5 лет, старшим - брату и сестре - по 13 и 14. Не знаю, как они, но я была безумно рада, что у нас появился отчим. Я хотела называть его "папа", но мама запретила. Позже она объяснила мне, что не знала, сколько они проживут вместе, и не хотела травмировать мою психику.

И я стала называть его "дядя Вова". Был он молчаливый, сдержанный, трудолюбивый. А еще - начитанный, с феноменальной памятью на разные исторические даты и имена, прекрасно решал примеры по алгебре и геометрии (я обращалась к нему за помощью аж до 8 класса). причем у самого у него образование - пять классов школы № 6 города Благовещенска, ну и еще ФЗО.

Если, бывало, он и выпивал, то становился другим человеком: веселым, разговорчивым. Разные увлекательные истории мог рассказывать без конца. Мне в этих историях нравилась одна деталь: все они происходили где-то далеко: то на Сахалине, то в Прибалтике, то на Кавказе - отец ведь исколесил весь Советский Союз, так как он был мастером спорта по вольной борьбе в легком весе.

От этих историй пахло морем, романтикой, молодостью и какой-то поразительной порядочностью.

А вообще судьба у отца непростая, наверное, как и у всех людей его поколения. Родился он в 1937 году в городе Благовещенске Амурской области в простой, рабочей семье. Предки по линии отца были донские казаки, а дед со стороны матери - коренной одессит. Мне он часто рассказывал, как его, пятилетнего пацана, отец поднял на руки и сказал: "Сынок, я обязательно вернусь с войны, обязательно!.." Не вернулся. Как и тысячи других.

Школу и ФЗО отец закончил в Благовещенске, оттуда же пошел в армию, на флот. Прослужил на Сахалине 3 года, там и увлекся борьбой. Спорту отец отдал 18 лет. Конечно, в старости у него стали болеть все суставы. Даже сейчас, когда он лежит парализованный, жалуется иногда на боли в коленях и локтях.

После армии уехал в Ангарск, работал на АНХК. Женился, родил троих детей. Я не знаю, почему у него не сложился тот брак: жена была красивая, судя по фотографиям, даже очень. Характер вроде тоже был хороший...

Отец от них ушел, когда младшему сыну было 10 лет, а старшая дочь уже вышла замуж, еще один сын училище заканчивал.

Алименты он им платил регулярно, а они на каждые каникулы приезжали к нам в гости в деревню. В это время у нас всегда было весело. Ну, смотрите: нас у мамы трое, трое приезжают из Ангарска, и двоих малышей мама родила уже от отца. Итого: целый табор, причем интернациональный: мы трое - буряты, городские трое - русские и маленькие двое - метисы! Жили дружно, весело, дом большой - 6 комнат.

Работы в деревне хватало всем. Старшие на ферме, младшие в саду-огороде. Сад у нас был огромный, в основном под малиной, по углам сидела смородина и крыжовник. Помидоры мама сажала по 150 кустов, огурцы и арбузы - по 2 парника и остальное по мелочи. Так что когда приходила пора городским уезжать, сумки с продуктами на остановку перли всей семьей, а если после зимних каникул, то мясо везли на санках.

Когда батин сын от первого брака пошел в армию, первая жена пригласила отца с моей матерью на проводины. Да и после, когда мама с отцом ездили в город, заезжали к ней пару раз в гости. (В этом месте все обычно говорят - фантастика!) В жизни и не такое бывает. У нашей мамы характер был вспыльчивый (как отец терпел?), но отходчивый. Была она высокая, стройная бурятка, с золотыми руками, на дому брала заказы шить, вязать. В свободное время всегда читала.

С тех пор прошло больше двадцати лет, многое изменилось. Умерла наша мама. Мы все живем в Иркутске. Первая жена отца тоже умерла. Дети все женились, квартиру, что отец им в Ангарске оставил, разменяли. Встречаться мы с ними перестали, в деревню они тоже ездить перестали еще лет 12 назад.

Прошлым летом отца после инсульта разбил паралич. Жил он, как мама умерла, с нами в городе - мы его к себе забрали. Вот и гостил то у меня, то у старшей сестры (у приемных дочерей). После рождения дочери я уехала в деревню, отца из больницы забрала к себе.

Сестра и братья помогают из города чем могут, раз в месяц стараются приехать попроведать батю. А вот дети от первого брака не приезжают, а ведь они родные! Он их также растил, помогал им, любил их! Иногда на отца смотреть страшно: лежит, а в глазах такая печаль и боль. Я как-то позвонила попросить их, чтобы они приехали. Говорю: он же ждет вас, вспоминает, какие вы маленькие были, как в гости к нам приезжали. Приезжайте! Понимаю, денег бы не было, но живут они очень хорошо: у всех машины, у дочери частное предприятие. На что они мне сказали: сдай его в ДОМ ПРЕСТАРЕЛЫХ!!!

Я всю ночь проплакала; как посмотрю на отца, так сразу плачу. Чем он заслужил такое отношение к себе?! Он нас-то, неродных, приемных, ни разу не оскорбил, не упрекнул, голос не повысил, а про родных я и не говорю. Ладно, Бог им судья. Хорошо, что нас пятеро, все по разу позвонят, приедут, все ему веселее. Хорошо, что они с мамой не побоялись трудностей и возраста, и родили младших братишек: что бы мы без них делали...

А папой я его все-таки стала называть, несмотря на мамин запрет. Дело в том, что когда я его называла дядя Вова, младшие братишки тоже стали называть его дядя Вова, хотя он им папа родной, да разве объяснишь крохам. И я за глаза стала называть его папой. А когда немного подросла, в глаза - батей. А за мною все его стали называть "батя".

Вы не подумайте, что я претендую на премию "Лучший папа", нет, просто я хочу рассказать удивительную историю о хорошем человеке. Думал ли он, когда был молодой, что окажется в бурятской деревне, будет с приемной дочерью жить. Думал ли он, что будет разбит параличом, когда брал маму с тремя детьми на руках? Нет, не думал. Просто он полюбил нашу маму, а своей порядочностью, постоянством и трудолюбием, а еще своим отношением к маме он завоевал наши сердца навсегда. Я ему за все благодарна. Дай Бог ему здоровья, сил и мужества преодолеть свой недуг.

Общепит, который ушел

Шарый Л.К., бывший начальник управления

общественного питания облисполкома (1967 - 1984 гг.)

Общественное питание, как бывшая отрасль народного хозяйства,  в своем  разви-тии имело многолетнюю, сложную и трудную историю.

Было время, когда оно было массовое и дешевое, которым занималось все общество - от правительства страны до руководителя завода, института, школы.

В годы перестройки и реформ, как большинство отраслей, оно утратило свой государственный характер и превратилось в предприятия массового питания с конкретным названием и хозяином.

Слово "общепит" ушло в историю.

Леонид Константинович Шарый на протяжении 23 лет возглавлял общественное питание г. Иркутска и Иркутской области. Он был не только участником, но и организатором многих событий, связанных с развитием  общественного питания в 60-80-х годах прошлого столетия.В октябре 2008 года  Леониду  Константиновичу исполняется 85 лет, и он решил поде-литься  своими воспоминаниями о службе питания.

Столовая-не приложение, а цех!

В 50е годы я работал инструктором торгового отдела Иркутского Горкома КПСС и занимался вопросами общественного питания.

В 1961 году возник кадровый вопрос по ресторану Иркутского Аэропорта. Был освобожден его директор, и мне предложили возглавить данное предприятие. В то время в городе было всего 5 ресторанов ("Арктика", "Байкал", "Сибирь", "Аэропорт" и "Ж/Д Иркутск 1"). Ресторан "Аэропорт" был самый крупный по товарообороту, обслуживал правительственные делегации, ин-туристов, обеспечивал бортпитанием до 30 самолетов в сутки. Ресторан работал круглосуточно, много хлопот доставляла нам ночная смена. Разгулявшаяся публика, для продолжения своего пиршества, из других ресторанов съезжалась в наш, и заканчивались эти ночные разгулы часто милицейскими расследованиями. Надо было менять режим работы ресторана и ликвидировать ночную смену. Для этого потребовались согласования с различными местными органами, а главное-- получить разрешение Министерства Гражданской авиации СССР. Такое согласие, в конце концов, было получено. Вместо ночной смены развернули сеть буфетов и решили эту проблему.

Работать директором ресторана мне пришлось не долго.

В 1962 г. меня переводом назначили директором Иркутского городского треста столовых. Круг  обязанностей значительно возрос. В тресте было 182 столовых, раздаточных на 7 тыс. посадочных мест, объединенных в 21 хозрасчетное предприятие.

В те годы в Иркутске остро ощущался недостаток предприятий общественного питания. В результате столовые, рестораны, кафе были в часы "пик" перегружены, возникали большие, изнурительные очереди, что не обеспечивало нормальное обслуживание населения, в трудных условиях работал и обслуживающий персонал.

Общественное питание  переживало трудные времена. Многие предприятия работали при не-достатке оборотных средств, были убыточные, допускались перебои в продовольственном и материально-техническом снабжении.

Но мы понимали, что люди приходили  в столовые, кафе, чтобы быстро, вкусно и недорого по-есть. Это не всегда и не везде получалось. Это наше горестное признание, которое было вызвано трудностями того периода.

В то время в составе управления торговли облисполкома (начальник И.М Мельников, заместитель З.Ф. Киселева) был отдел общественного питания из 5 человек, который в основном занимался оформлением директивных документов, отчетов, проверкой жалоб. Решать возросшие задачи, поставленные Правительством, отделу общепита, да и в целом управлению было сложно.

Время требовало создания новой, самостоятельной отрасли народного хозяйства - общественное питание.16 августа 1967 г. Облисполком принимает решение "Об организации управления общественного питания Иркутского Облисполкома". В то время я имел определенный опыт работы  (директор ресторана и городского треста столовых, высшее торговое образование), видимо это и определило мое назначение на должность начальника управления.

На тот период в области было 1700 предприятий общественного питания на 48 тыс. посадочный мест, услугами которых ежедневно пользовались 450 тыс. человек. Общественное питание в области осуществляли 22 торговые системы, в том числе 15 Урсов и Орсов.

Организацию управления начал с чистого листа - ни помещения, ни штата, а необходимо было решать многие организационные и хозяйственные вопросы.

Первыми организаторами управления были Полонская Р.М., Жарникова Т.С., Тирских Т.И., Храпова В.С., Яковлева Н.В., Буравкина А.А. и др.

Небольшие столовые были на крупных заводах: "Радиоприемников им. 50-летия октября", "Карданных валов" и др.. В  Усолье-Сибирском половина имеющихся столовых размещалась в приспособленных помещениях. Более 800 рабочих фонерно-спичечного комбината питались в столовой на 34 места.

В 70-х годах в г. Иркутске построили завод "Радиан" без столовой, оставив тысячный коллек-тив без горячего питания. Пришлось организовывать раздаточную на 40 мест и пищу завозить с других столовых. Аналогичное состояние с организацией общественного питания было на многих комбинатах, заводах, стройках, обслуживаемых Урсами и Орсами. На одном из заседаний коллегии Минторга РСФСР мне пришлось выступать с критикой ряда Министерств и ведомств. Не берусь утверждать, что моя критика имела  свое действие. Но в 1972 г. к нам прибыла комиссия Минторга с целью подготовки вопроса о состоянии общественного питания Иркутской области на заседании Правительства РСФСР. Такое заседание, с отчетом Иркутского Облисполкома (И.М. Мельников, Л.К. Шарый),  состоялось в декабре 1972 г. Было принято Постановление "О серьезных недостатках в организации общественного питания в Иркутской области". Председатель Правительства М.С. Соломенцев резко критиковал многие министерства за формальное отношение к организации питания на подведомственных им предприятиях, высказавшись, что столовая - не приложение к заводу, а его неотъемлемая часть, цех питания, где закладываются основы высокопроизводительного труда.

Правительство установило задание министерствам и ведомствам по строительству столовых в нашей области на 24 тыс. мест.

Недостатки в развитии общественного питания имели место не только у нас, они были характерны для многих краев и областей, поэтому наш отчет и решение Правительства оказали влияние на дальнейшее развитие общественного питания в целом по республике.

В результате  принимаемых мер, за пятилетие (1970-1975 гг.) в области сеть общественного питания увеличилась на 38 тыс. мест, построено 258 столовых, 14 ресторанов, 29 магазинов ку-линарии и других специализированных предприятий.

В  Иркутске вошли в строй рестораны "Алмаз", "Ангара", "Центральный", "Интурист". Крупные столовые на 530 мест построены на заводах "Им. Куйбышева", "Радиан", "Релейный", а также в городах Ангарске, Братске, Усть-Илимске и т. д.

На базе ресторана "Алмаз" было открыто профессионально-кулинарное училище общественно-го питания, где обучалось до 500  будущих поваров, кондитеров,  официантов.

О "рыбных днях" и "перестройке"

Вместе с тем, в начале 80х годов начались осложнения в продовольственном снабжении, сокращались фонды на мясопродукты. Для увеличения реализации рыбы был введен обязательный "рыбный день" в четверг, который позднее был дополнен и вторником.

Нет худа без добра, но введение рыбных дней сыграло положительную роль для здоровья горожан.

В общественном питании области работало более 16 тыс. человек. Это большой коллектив руководителей организаций и предприятий, поваров, кондитеров, официантов. Труд передови-ков отмечался разными формами поощрений: правительственными наградами, званиями и т. д.

Статья не позволяет мне назвать многих, чей профессиональный опыт получил признание. Но назову некоторых.

Это Слюсарь Мария Михайловна, мастер-повар, заслуженный работник торговли, кавалер ордена Ленина, бывшая заведующая  производством "Пельменной" (ул. Карла Маркса). Всю свою сознательную  жизнь она посвятила профессии повара. Старшее поколение Иркутян хорошо помнят это предприятие, которое долго и честно кормило их в самые лихие годы дефицита. В кругу своих коллег по работе она любила говорить: "Земля и потому щедра, что в мире существуют повара".

Круглов Владимир Игнатьевич - наш знаменитый мастер-кондитер, заслуженный работник торговли, кавалер ордена "Знак Почета", удостоен высшей награды Ассоциации кулинаров России - "Знака Достоинства". Более 50 лет он отдал себя этой "сладкой" профессии, автор бо-лее 500 рецептов кондитерских изделий, участник многих международных, областных конкур-сов, выставок, пропагандист своего кондитерского мастерства. Сегодня он возглавляет конди-терское кафе "Вентус". Его знают все кондитеры области.

Храпова Валентина Семеновна - мастер-повар, заслуженный работник торговли, удостоена высшей награды Ассоциации кулинаров России -  "Знака Достоинства", многие годы возглав-ляла Ассоциацию кулинаров Иркутской области. Свой многолетний трудовой путь она прошла от повара Орса Усольского химкомбината до заместителя начальника управления общественно-го питания Иркутского облисполкома.

За период моей трудовой деятельности в общественном питании на протяжении 23  лет, (в т.ч. начальником управления 17 лет) в торгующих организациях области было построено 1800 столовых, ресторанов, кафе, специализированных предприятий на 120 тысяч мест, ежедневно ус-лугами общественного питания пользовались более одного миллиона человек.16 лет я был депутатом Иркутского городского и областного совета депутатов трудящихся. В 1984 г. в связи с наступлением пенсионного возраста и назначением персональной пенсии республиканского значения, я вышел на заслуженный отдых.

Управление общественного питания просуществовало до 1992 г. В ходе перестройки и реформ была попытка создать ассоциации общепита (добровольный союз), который не прижился.

Меня могут спросить, а как вы относитесь к организации массового питания сегодня?

В ходе реформ и перестройки в 90х голах общепит оказался в числе наиболее уязвимых и максимально пострадавших. Ликвидация мощной сети рабочих столовых вместе с заводами и фабриками, сократило число клиентов, резко упал товарооборот. Сегодня у службы массового питания - "новое лицо". Оно не стремиться к массовости и развивается за счет небольших ресторанов, кафе, баров, предприятий "Бистро" и т.д. Утратив массового потребителя со средними доходами, переориентировалось на запросы более состоятельных клиентов.

Дефицит клиентов заставил частный бизнес привести свои предприятия в европейский вид, внести экзотику, породил новый тип работника сферы питания: отутюженного, галантного, безупречно вежливого. Но питание для многих стало дорогим и недоступным, особенно для людей с низкими доходами. Население давно забыло о "пролетарских ценах", которые когда-то были. Частный предприниматель убежден, что дорогие блюда быстрее приносят прибыль. Понимаю, что высокие цены зависят от многих внешних факторов. Сегодня определенная часть населения вынуждена покупать дешевые продукты,  готовя скромную пищу на рабочих местах, питаются всухомятку, наживая себе болезни. Вместо рационального, здорового питания на нас льется поток рекламных объявлений о пользе лекарств, телевидение устраивает развлекательные шоу о кулинарных поединках, шедеврах, которые недоступны гражданам.

Но при любых поворотах истории, я уверен, служба питания будут всегда существовать и видоизменяться.

Осень жизни

Галина Маркина

Юрий Николаевич и Зинаида Николаевна Воробьёвы

У каждого человека - своя судьба, своя история жизни. Но так уж сложилось, что в нашей стране личная история каждого теснейшим образом переплетается с историей страны, как в песне: "Грустить с тобой, земля моя, и праздновать с тобой". Особенно это касается поколения, пережившего войну. Они-то уж нагрустились и наплакались, наработались и настрадались - их внукам и не представить, и не понять.

Вот и мои герои - Юрий Георгиевич и Зинаида Николаевна Воробьевы - сели рядышком и стали вспоминать. Только Юрия Георгиевича в последнее время стала подводить память. Оно и немудрено - в начале сентября ему исполнится 85 лет. На помощь мужу приходит Зинаида Николаевна, ведь вместе они прожили целых 60 лет, так что почти всем событиям она свидетель. Вот разве что служба в запасном авиационном полку во время войны прошла без нее.

Летчики-пилоты, бомбы-пулеметы

На войне Юрию Георгиевичу, можно сказать, повезло. Сам он легкой доли не искал: рвался на фронт. Окончил ИВАША - Иркутскую военно-авиационную школу авиамехаников. А до этого Юра Воробьев учился летать на базе аэродрома под Оеком, там он получил удостоверение пилота запаса. В числе семидесяти свежеиспеченных сержантов Юрий прибыл на станцию Сейма  Горьковской железной дороги в запасной авиаполк. Сюда, в тыл,  слетались после боев самолеты, здесь их возвращали к жизни, к новым  боям. Юрий Георгиевич вспоминал: "Как- то в наш полк прибыли два Ивана - знаменитые асы Иван Кожедуб и Иван Блохин. Люди они были разные, потому и опознавательные знаки на самолетах тоже попросили сделать себе под стать и по вкусу: Кожедуб заказал красные звезды по числу сбитых вражеских самолетов, а Блохин попросил изобразить корзину и прыгающую кошку. При запуске двигателя произошел внезапный выхлоп, и весь фюзеляж самолета забрызгало маслом. Язвительный Кожедуб заметил: ну, Иван, не успели твои котята вылететь, как тут же и обмарались. Невозмутимый Блохин и ухом не повел".

Летчики полка были инструкторами: готовили к боям молодых пилотов. Чтобы наставники не расслаблялись и не теряли форму, их время от времени отправляли на фронтовые аэродромы, где они участвовали в боевых операциях. А летчики брали с собой механиков. Вот и наш герой не раз участвовал в таких вылетах, сидя за спиной пилота, что совсем не гарантировало благополучного возвращения. Как- то в небе над Белой Церковью их самолет был атакован. Он то взмывал к облакам, то внезапно уходил в пике: пилот охотился за вражеским самолетом.

А докажите, что вы рисковали жизнью!

Уже в мирное время Воробьеву пришлось доказывать, что он тоже участник войны. Сеймский авиаполк не относился к действующим частям. Вылеты на фронт нигде не фиксировались. Справедливость восторжествовала лишь в канун 50- летия Великой Победы: Юрий Георгиевич поехал в Москву, чтобы принять участие в Параде Победы на Красной площади. Впервые он сам участвовал в параде, до этого Воробьев только готовил самолеты к выступлениям, например, к Первомайскому воздушному параду войск Московского гарнизона. Это была работа не для слабонервных: за спиной механика стоял сотрудник СМЕРША. Любая проблема с самолетом в воздухе могла стоить техникам головы. К счастью, все 90 самолетов приземлились, четко выполнив всю намеченную программу. После Победы Воробьева отправили на аэродром Чкаловский. Там он изучал устройство реактивного "Мессершмидта" и двигателей немецких конструкций. А еще в годы войны Юрий Георгиевич не раз бывал в летно-испытательном институте в городе Жуковский. Здесь он и встретил свою будущую жену. Зинаида Николаевна, Зиночка, работала после школы техником-оформителем.

Ах, Зина-Зиночка, мы будем счастливы

- На Юру всю жизнь женщины заглядывались,- говорит Зинаида Николаевна.

-А вы как к этому относились?

- Она знала, что я любил ее одну,- неожиданно вступает в разговор Юрий Георгиевич. Казалось, он уже далеко мыслями и не слушает наши женские истории.

- Молчи уж, воробышек,- говорит Зинаида Николаевна, и в ее голосе столько любви и нежности, что понимаешь: эти шесть десятков лет прожиты в мире, сердечности и взаимной заботе. Сейчас Зинаида Николаевна для мужа - опора и надежда. В свои 82 года она сохранила  отменную память и интерес к жизни.

-На территории института в Жуковском был клуб,- вспоминает Зинаида Николаевна, - мы туда бегали на танцы. Ну, и ребята тоже. Они в Жуковском готовили самолеты к Параду Победы. Юре-то сначала не я, а Ольга понравилась.

Юрий Георгиевич пытается протестовать. Им приятно вспоминать молодость.

- А еще там были пленные немцы, они тоже ходили на танцы, но все больше стояли в стороне: это не приветствовалось - общаться с ними. Там, в Жуковском, вся жизнь была под контролем. Да это и понятно - война. Идешь мимо их общежития, они там играют на аккордеоне. После войны их отпустили в Германию.

Возвращение

В 1948 году Юрий Георгиевич вернулся в родной Иркутск. Он поступил на шестимесячные курсы младших офицеров при авиационном училище.  После окончания его отправляют в Среднюю Азию, в 39 отдельный  Никопольский развед-авиационный полк.

- Хватили мы там мурцовки, - вспоминает Зинаида Николаевна, - жили в военных городках под Самаркандом (какой прекрасный город!), в Фергане, в Оше - это уже Киргизия. Жили скудно, у жен работы не было, растили детей, ждали мужей. Жили в коммунальных  квартирах, где на кухне было с десяток примусов. Юра мимо проходил, шутил: у вас как в литейном цехе! Стояли в бесконечных очередях в скудных военторговских магазинах за селедкой да растительным маслом. И все же весело жили, дружно. На речку или на озеро  ездили, все праздники вместе. Там тоже случались трагические истории: так разбился в горах геройский летчик Синяков.

И еще одно возвращение в родной город, уже навсегда - в 1956 году.  Юрий Георгиевич 14 лет работал инструктором по эксплуатации самолетов и двигателей, начальником группы перелетов в ИВАТУ. Как это часто бывает с увлеченными людьми, незаметно "заразил" любовью к авиации сына. И здесь судьба страны вмешалась в жизнь семьи. Сын Владимир после распада Советского Союза оказался за рубежом, в Белоруссии. Чтобы получать военную пенсию, пришлось вернуться в Иркутск, а потом снова уехать в Белоруссию: там осталась квартира. В родном городе военному пенсионеру с семьей просто негде было жить.

Пути-дороги довели Воробьева до Монголии: более 10 лет проработал бывший авиационный техник в комплексной  Хубсугульской экспедиции Иркутского государственного университета. Он не только закупал оборудование и продовольствие, такие люди с золотыми руками бесценны в сложных условиях отсутствия цивилизации. Ихтиологи, химики и биологи изучали жизнь озера Хубсугул, похожего на наш Байкал. Работа Юрия Георгиевича была отмечена ректором Иркутского университета.

Другая стихия

По гороскопу Юрий Георгиевич - Дева. Это знак Земли. А вся его жизнь была в служении небу, пусть и на этой самой земле. Словно с его ладоней поднимались в воздух тяжелые  стальные птицы, несущие в себе живые существа. А на склоне лет его пленила другая стихия. По ночам, запершись на кухне маленькой квартиры, он писал море и корабли. Не было ли это тем самым гриновским "Несбывшимся", " мимо которого все мы плывем, толкуя о делах дня"? На этих небольших картинах таинственные корабли, пылающие закаты, нездешнее мерцание вод - чудесный мир другой жизни.

-А я его все ругала да гнала спать, он мне и не мешал, а я все свое: хватит тебе ерундой заниматься, - сокрушается Зинаида Николаевна, - а сейчас смотрю: красиво. Это же память будет детям и  внукам.

Тихо закрывается дверь скромной квартиры, где уже много лет живут в любви и согласии хорошие люди. Пусть так и дальше будет.

Остановка жизни

Ева Леконц, Железногорск-Илимский

Утро было холодным.  Взяла узелок, вышла из дома. Весь неблизкий путь до станции она бормотала про себя заученный адрес сборного пункта призывников, отправляющихся на фронт. Ее нагнала подвода с пустыми молочными бидонами.  Благодарно кланяясь, уселась среди бултыхающихся жестянок, неотрывно думая, что скажет своему жениху. Из узелка, положенного на колени, пахло сдобными лепешками.  Мысли ее перекинулись на привычные домашние заботы. "Как будем с хлебом, кто ж убирать будет, когда все мужики на войне " - горестно вздохнула Александра. Скоро и к станции прибыли. Молодая женщина спрыгнула на землю и побежала к составу, возле которого толпился народ. Не разберешь, где ж ее  Иван...

В деревне держали скот, имели земельный участок, жали серпами, пахали сохой. Всю работу выполняли сами, никакой механизации. Детства не видела, рано начала трудиться, а работы было еще больше. Дети играли в мячи, скатанные из коровьей шерсти, куклы были сшиты из тряпок, либо деревянную чурку обшивали тканью. Такие были тогда игрушки. Военное лихолетье, как страшный тягостный сон тянулось четыре года, а потом еще тяжелее годы восстановления разрушенной страны. Известие о долгожданной победе в Великой Отечественной войне застало  в поле за боронованием озимых. Побежала домой, сказала новость крестному. Он вышел и помолился на все четыре стороны. Даже в далеком тылу люди устали от войны.

Александре Максимовне Скворцовой сейчас 87 лет. Живет с внучкой и правнучкой. Дом этот куплен был сыном, он и привез сюда мать. А сам погиб. Не в дни войны, а в мирный час. И такое бывает...Александра Максимовна работала всю жизнь в детских садах. Но сегодня из нее нянька не получается, - возраст! Сама она любит выходить на улицу и сидеть на остановке. Здесь мелькают лица, здесь продолжается жизнь. И это движение заряжает старую женщину некой энергией, вдохновляет жить дальше.

Холодное утро февраля. Александра Максимовна взяла своего "коня" (так она называет трость) и пошла на остановку. О чем думает старушка, никто не знает. Только смотрит она на мир такими же влюбленными глазами, как смотрела на него много лет назад. А холодное утро напоминает ей то осеннее, 41-го, когда она рассталась со своим любимым навсегда. Был Иван, и нет Ивана. Был Иван Иванович, сын, и его нет. Но в душе она никогда не расстаётся с ними.

Папка! Родной...

Посвящается Лидии Егоровне Вялых и сыну ее Андрею

Ольга Калаянова

Нина Афанасьевна Бурдинская

Поначалу никто и внимания не обратил, что в сельском роддоме разом отключились все репродукторы. Словно по чьему-то веленью умолкли эти нелепые черные "тарелки" в палате рожениц. Хотя тем и не до новостей  было. Сроки поджимали! Тревожились.

Поселок Покровка невелик. И в небольшом бревенчатом доме, сложенном из ладно подогнанных друг к другу и ошкуренных до желтизны сосновых бревен, с наличниками оконных проемов, весело голубевшими и видными издалека, всего - то и находилось несколько волновавшихся до сухости в горле молодух, ожидающих великого таинства.

Родственники  исправно, как на дежурства, каждый день прибегали к родильному отделению, торчали около окон - подбадривали и утешали. И легче становилось.

А сегодня и сторож, и санитарки отгоняли всех. На территорию, огороженную зубчатым штакетником, никого не пускали.  Непонятно все это было. Удивляло, что мужики, не сопротивляясь, безропотно отступали и уходили восвояси. Прояснится все это в завтрашний день. А сегодня, 22 июня 1941 года, по велению главного фельдшера (Ивана Аркадьевича) вдруг радио замолчало. И причина была вполне объяснимой - испугался за рожениц мудрейший Иван Аркадьевич. Войну все радиостанции страны объявили! А как такое пережить? Стресс колоссальный для простого  смертного, а тут мамаши новоявленные! Молоко может исчезнуть! И как только мог, фельдшер старался уберечь своих  легко ранимых  нервных пациенток.

Именно в этот  день Нина Бурдинская родила Аллочку. Роды были вторыми, легкими. Но особой радости, как ни странно, Нина не испытывала, хотя  девять месяцев ждала этого дня с трепетом и нетерпением. Беспокойство непонятное овладело вдруг и тяготить стало. Словно в воздухе растворилось что-то недосказанное, от того и пугающее.

Когда перевели ее в палату уже разрешенных от бремени, Егора к окну пустили (правда, дня через два). Новорожденная  материнского молочка уже испробовала и с удовольствием угощалась, смешно чмокая губками, неумело теребя сосок.

Видно было по Егору, что рад  несказанно, но молчал, глаз с малышки,  закутанной в теплые мягкие пеленки, не спускал. Да на его молчание Нина особого внимания не обращала. Муж всегда был таким немногословным, неторопливым и в словах, и в поступках. Одним словом, обстоятельным.

Обстоятельность эта всегда поражала  и удивляла Нину. Размышляла  частенько: - Откуда взялась она у бывшего беспризорника, детдомовца? Кто научил его, скитавшегося с малых лет, домовитости и искренности чувств? Лиха много, ой много, хватил! Ни корней своих, ни духа семейного, ни тепла материнского никогда ведь не знал и не ведал. И силы отцовской  не довелось от родителя набраться. Да что говорить! Голь перекатная, безродная! Но видно где-то в самой глубиночке души его теплился уголек не остывший и теплота эта должна  была когда-то разгореться. Нина поднесла малышку к самому стеклу оконному. Мордашку сонную, еще сморщенную, показала. И не таясь, и не скрывая от соседок своих чувств, залюбовалась мужем.   

Вон он какой бравый стоит! Сильный, плечистый. Чуть рыжеватые буйные кудри,  как всегда, копной! Крепко держит ручищей дочку старшенькую - двухлетнюю Лидуську.

В сумке снедь нехитрая домашняя: молоко, хлеб еще горячий (прямо из пекарни от бабы Тани), рассыпчатая картошка. В котелке рыбацком  уха из свежей амурской рыбки. Все, как она любит, сделал - сверху укропчиком и лучком зеленым припорошил.

Забасил: - Нин, ты уху - то не томи долго. Похлебай с соседками, пока не остыла. Я ведь поутру прям с пожарки на рыбалку сбегал. Сразу, как смену сдал! Свеженькой  рыбки тебе надобно.  Несколько ленков выловил и щук больше десятка. На хорошую жареху хватило, да и на посол...

Не нравился  нынче Егор Нине. Голос его, а вроде и другой какой-то. Нет в нем радости, открытости. Явно что-то затаил, что-то тревожило его. А после слов: " Ты, мать, какие  известия вскорости не получишь, не кручинься. Твое дело теперь одно самое главное - растить обеих девчонок. А сейчас на харчи навались, чтобы молоко не усохло"- Нина  и вовсе разволновалась.

--Собрался куда? По Алтаю соскучился? Мало  горя нахлебался? --  Что-то еще хотела добавить, да горло как сдавил кто железной лапой. Взгляд посуровевший Егора уловила. Прочитать только не смогла  чего там больше было - сострадания или жесткости.-- Мил моя! Да бог с тобой! Какой Алтай? - и как обухом по голове: - Война, Нина, с немцами началась. Сама понимаешь, на печке не буду отсиживаться. Не пристало! Скоро под ружье пойду. И совет тебе - уезжай в Богомягково, к отцу, легче будет.

(В Красную Армию Егор Иванович Бекасов был призван в июле сорок второго Кировским райвоенсоветом села Покровка Смидовичского района Хабаровского края. Армейский запасной 203 стрелковый полк 57 армии с 21 февраля 1941г. вошел в состав действующей армии Сталинградского фронта).

***

В самую середину лета воинский эшелон с сибиряками - забайкальцами  через всю Сибирь, за Урал, шел к фронту.  Иногда состав так долго стоял, что солдаты успевали выскочить из теплушек и в ближних озерцах или речушках простирнуть потные  гимнастерки, пилотки. А потом опять мчался эшелон, наверстывая упущенное, пролетая мирные, вроде заснувшие в дреме, проселки и разъезды. Пронзительный паровозный гудок лезвием разрезал воздух. Мелькали перроны, платформы с железнодорожниками вернее с железнодорожницами (теперь с желтыми флажками стояли все больше женщины). Мужчины почти все ушли воевать. Но оставалась  незыблемой красота сибирская. По распадкам скатывались ручьи, полыхали поляны жарков - огоньков, бокастые пологие сопки хвастались ярко-лиловыми покрывалами богородской травы - чабреца. По низинам во влаге мерцали желтые звездочки курильского чая. Неистовую красоту свою земля щедро казала солдатам. Дарила! Торопились сибиряки - враг  кромсал уже самое сердце России. Армии отступали.

Проскочили Байкал, всю Иркутскую область, Енисей отгромыхал длиннющим ажурным мостом. Остановился состав в Барнауле. Егор встрепенулся: - "Ба, да ведь это Алтай! Моя родина!" - Екнуло сердце! Он край этот весь прошел  вдоль и  поперек, но так и не узнал ни про мать,  ни про отца. Кто они? Как звали? Фамилию узнал от бабушки Ульяны. Вспомнил вдруг руки ее жилистые, изработанные, как шли они куда-то, и ночевали где придется. Кормила его бабуля всякой "вкуснятинкой". Что бог подаст, да  люди добрые. Духмяный запах размягченной  в кипятке ржаной корочки защекотал ноздри. Чудно, что до сих пор его помнит, хотя уж сколько зим-лет прошло!

Умерла бабушка, когда Егору десять или одиннадцать лет исполнилось. С бабулькиной холщевой сумкой пошел колесить Егор по Алтаю. На вокзале в Барнауле взял его патруль милицейский, чтоб сдать в детдом, но  не хотел того Егор -- дрался, кусался. Тычков дяденьки надавали, руки скрутили. В котомке  бумагу нашли с фамилией его обозначенной -Бекасов.

...Жизнь в детдоме оказалась посытней конечно. Кровать выделили да и крыша над головой не протекала. Плохо одно - свободы не было, скука и ханжество. Это нельзя, туда нельзя! Серые стены детдома и щербатый пол не отвращали его. Босым-то он сколько километров исходил. Частенько мерз от холода, живот от  голода пучило. Да рядом-то бабунька родненькая была. И грела, и утешала. Учила правоту свою беречь и ни  перед кем не гнуться. А тут, в этом доме, ничего теплого и родного. И припомнилось Ульянино наставление: - Разумей, Егорша, молитва за богом не пропадет. Вот молюся я таперича и подают нам. И ты волком на человеков не смотри. Доброту кажи. Языком, как цепом, не молоти, а добрым словом, сердешным орудуй. Да себя не урони, в ногах червем не ползай...

Протест  у пацана рос, как снежный ком,  и не таял. Спасения  Егор ни откуда не ждал, хотя  детское сердце его кровоточило и просило об этом. Но знал, что никто и никогда  не усыновит его,  не заберет из этого обшарпанного здания! Из детдома мало кого забирали. Да к кому еще и попадешь?!  Долгими ночами разрабатывал Егор план побега. Однажды ночью решился Егор - удрал из ненавистного дома. Повезло - сел на товарняк. Махнул за Байкал. И как только хвори да болезни его обходили?  Уму непостижимо! Сгоняли с поезда – шел по пыльной дороге. В грозы попадал, в ливни. Но солнышко сушило и грело. А воздух! Надышаться не мог! Горы  видел! Чуть повыше забирался - вроде всю землю обсматривал и обнимал.

Сколько прошел верст - не мерил! Амур могучий приковал, остановил  его "путешествие" дальше на восток. Покровка стала надежным  пристанищем. Остался здесь. От работы не бегал - не спесив был.  Слава добрая впереди Егора бежала, потому без особых проволочек приняли его на службу в пожарную часть. Стал военнообязанным. Выдали робу - бойцовку, шлем.

Вскорости (в 1937 г.)  женился. Хотя девчат много заглядывалось на Егора, но Нина Бурдинская с первого взгляда "зацепила" парня.

***

Забайкальцы прошли ускоренные курсы обучения совсем незнакомого им военного дела. Из спешно призванных (хлеборобов, землепашцев, рыболовов) винтовкой  хорошо владели, пожалуй, только пожарные  да охотники. Егор,  как  пожарный, уже был военнообязанным и имел чин сержанта.

Через два месяца подготовки штабное начальство приказало грузиться в эшелоны. Весь 203 запасной стрелковый полк 57 армии  был готов к отправке на фронт. И двинулись товарные составы, оборудованные нарами, через всю Сибирь матушку за Уральские горы.

Егор послал весточку жене, что  Шилку будут "проскакивать" без остановки. "Если сможешь, выберись, глазом хоть гляну." - И ждал до еканья в сердце. Передали Нине записку. Заволновалась. Покидала в сумку не помня что - все, что на глаза попало. Да в руки себя взяла, трезво рассудила, что на дорогу дальнюю Егору надобно будет:  рыбы копченой и соленой амурской, сала, хлеба свежего.  Карандаши, бумагу, конверты,  носки! И конечно, махорку.

Добралась  на попутке. Успела к сроку. Вот-вот состав  влетит на станцию. Не остановится, но ход замедлит (начальник станции клятвенно пообещал). Ждала, как застыла. Свисток  паровоза хоть издалека, но все равно врасплох застал (спасибо охраннику - за пачку махорки впустил ее на перрон пораньше, а то бы не успела добежать).  Вскочила, засуетилась. Вагон, второй, третий! Наконец, в следующем углядела  из десятка одетых в гимнастерки,  с надвинутыми на стриженные головы пилотками, своего Егора.  Из последних сил  изловчилась и сумку тяжеленную метнула. Слава богу, чьи-то руки ловкие  ее ухватили. Разберутся солдатики. Прогрохотал состав...

Упала в беспамятстве на привокзальную скамеечку. Обмякла. А таких ошарашенных, оглушенных  бабенок с ребятишками  больше сотни на станции осталось. Почитай, со всех окрестных сел и деревень воевать отправились отцы и мужья. Эшелон ушел. Последний вагон скрылся, а рельсы еще гудом - гудели. Да  ребятишки малые ручки тянули, отцов звали и матерей терзали: "Куда тятеньку-то увезли?!" - Рядом  ревела сбитая с толку невиданной суматохой девчушка лет пяти-семи, размазывая кулачками горькие слезы. В отчий дом, в деревню Богомягково, "свалилась" Нина, как снег на голову. Удивительного в этом ничего  не было. На какой срок ушел воевать Егор, она знать не знала, а одной с двумя малолетними девчонками ей не управиться: целый день в конторе (работала бухгалтером), а вечером, сломя голову, бежала домой. Старшей, Лидочке, три года исполнилось, а младшей, Аллочке, - один. Соседка по общежитию, где Нина занимала комнату, выделенную Егору от пожарной части, как могла помогала, присматривала, за малышками. Да ведь и она не двужильная. У самой трое малолеток.      Долго не раздумывая, в одночасье собралась Нина. Тут красный фанерный чемодан, с которым в Покровку приехала, сгодился. Все добро девчоночье  уложила, пару своих кофт и Егорово выходное, справное, уместилось (вернется - одеться во что будет). До Шилки добралась поездом, а  на вокзале лошадь наняла. На телеге 25 км всего-то до Богомягково. Родные места, деревня родная! Отсюда Нина пять лет тому назад, закончив  в Николаевске, бухгалтерские курсы,  уехала в Покровку самостоятельно жизнь свою обустраивать...

Афанасий Варсанофьевич  несказанно обрадовался. Казацкий нрав донских предков еще давал себя знать - хорохорился. Только Нина видела, что сдал отец. Особенно после того, как схоронил Ольгу Ильиничну,  Нинину маму. Страдал.      -Ей бы еще жить, да жить. Вынести не могла, когда старшего сына Семена в тридцать седьмом арестовали не знамо за что. Изверги! Четверо ребятишек у него осталось. Сиротами уже тогда были. Натальюшка, мать их, буквально несколько дней до ареста Семена умерла. Никакие вопли да увещевания Ольги Ильиничны не помогли и не убедили стражей "государственного порядка". Сирот  не пожалели.

Баба Оля и дед Афанасий приютили  Семеновых ребятишек - Петю, Васю, Мишу и Веру. Но Ольга Ильинична не долго выдержала печали душевной и труда непосильного. В ее то годы кормить и обстирывать такую ораву малолеток?! Надорвалась. В день стылый, ветреный полоскала в ручье гору белья и простыла. Прихватила воспаление легких, а лечить некому. Мигом сгорела. Ушла. Навсегда!

Вот так и получилось, что ждали Нину в отчем доме  еще четверо родных ребятишек — племянников.

***

Не обманулся и не прогадал Петр Евсеевич Гладких - председатель центральной усадьбы колхоза "Красный партизан", когда принял по найму  (т. е. на зарплату) молодую, но очень серьезную Нину Бурдинскую. Чутье не подвело! Рассуждал по-мужицки правильно: своя, деревенская, из семьи работящей, грамотная, в своем деле дока. Таких  специалистов сейчас раз-два и обчелся. А по сему, как ни крути-верти, по всем статьям Нина Афанасьевна подходила. Проблемы ее жилищные  Петр Евсеевич решил разом и бесповоротно.

-До коих пор отец твой, Афанасий, будет бедовать со всеми сродственниками в старой развалюхе? Ты вот еще и своих малолеток навезла! Перебирайся в поповский дом. Там местов на всех восьмерых хватит. И печка русская ладная - не дымит, греет и хлеб пекет. Правда, комната одна, но ведь большая. Петька с Васькой не безрукие, дед не извадил их. Перегородку посеред поставят, а Верка подбелит. Вот вам и две комнаты. Любо-дорого! Досок дам. Выпишу в конторе...

Места и вправду всем хватило. Афанасий Варсанофьевич теплый угол себе около печки "застолбил" - устроился на кованом прабабкином сундуке,  еще и тулуп для тепла кинул в ноги. Стар стал. Кровь уж не грела...

***

Грунтовая дорога кружит меж делян то вниз, то на взгорок. На полях кое-где проклюнулись всходы  пшеницы,  ржи, ячменя. В низинах пока черно, земля здесь холоднее, не так ласкова, как на припеках.

Отсеялись недавно. Дорога езжена-переезжена.  Тракторами и  телегами донельзя разбита. Но пока солнышко не взошло и не высушило колею - пыли нет. Суглинок отяжелел от утренней росы, скомковался, очугунел.   Серко скачет резво. Эти места ему хорошо знакомы - каждая кочка и выбоинка. А как не будут знакомы? Каждое утро пока все соседи по конюшне в стойлах подремывают, по заливным лугам во сне скачут, его, Серко, уж взнуздывает Афанасьевна, стремена подтягивает, выводит во тьму кромешную.

Нет! Серко не сердится.  По утрянке росной скакать одно удовольствие. Пауты - кровопивцы те только к полудню, в самое пекло, донимать зачнут...

Солнышко вставать пока не удумало. Нежится где-то на облаках пуховых, как на перинах. Однако, часа через два рассвет свое возьмет. Вот-вот забрезжит. И вправду, за сопками, с востока, вдруг как мазнул кто по темному сукну неба. Легкая кисть прозрачной акварелью прошлась, и розовые перья робко расползлись,  разорвав и нарушив казалось застывшую непроглядность ночи.

Слегка похлестывая круп лошади всадница  мчится туда, где из ночной тьмы контуры холмов нехотя поднимаются.

... Светлеет. По обочинам грунтовки глаз ловить стал туго закрученные на ночь головки одуванчиков, медуница растопырила сизоватые опушонные листья и выставила напоказ лилово-синие колокольцы (того и гляди - зазвенят), маки даурские, степные, изредка мелькать стали.

На всю эту красотищу глядеть некогда, и головы не повернуть. Поспеть надо к Банзару Банзаровичу. Торопится Нина (после председателя она стала самым нужным человеком в "Красном партизане" - взвалили на нее обязанности и учетчицы, и нормировщицы, и бухгалтера).

-Честная, да головастая! И чтец, и жнец, и на дуде игрец! - На каждом собрании любил повторять председатель. - И жалел ее, горемычную. - Жизни  ведь еще не видала, а горя - то горького сколь  нахлебалась. В первый год, как приехала ( это ведь сорок третий заступил), младшенькую дочку, Аллочку, схоронила. Не  спасли девчонку - врача в усадьбе не оказалось. На  дальнем стойбище был,  не успел подъехать.

В этом же  сорок третьем, в январе, похоронку на мужа получила. Поседела, окаменела. Как в лед ее заковало. Глядеть по-другому стала - скользом, вроде виноватится в чем.  Боялись за нее. Да работа спасла. Кружила по полям вот как сейчас - от зари до зари. С коня не слазила. Домой приедет в темноте, а лампа всю ночь на столе горит. Далеко видно! Все документы сверяет, считает. А тут опять горе. Вправду говорят: пришла беда - отворяй ворота. В сорок четвертом отец умер...   Нина погоняет Серко: - День летний, да короткий какой-то. Не успеешь глазом моргнуть, а уж темнеет. Сегодня край надобно к Трифоновне заскочить. Что ее "народный" календарь подскажет? От прабабки у нее приметы точные. Не будет ли рано заморозков? А то хлеба уж метляки выбросили...

Волнуется Нина. - Что  ждать нынче по осени? Урожай должен быть на славу. Только б ранние утренники не пали. Одна морозная ночь убьет все труды и надежды. Что фронту тогда отдавать?

Сегодня  все низинные, "проблемные", поля удалось объехать. (Любила Нина эту землю. Еще отец сказывал, что пахать плугами начали здесь казаки с семнадцатого века. По царским указам добрались,  остроги понастроили и обживаться стали. И с местным населением сдружились. Буряты в те времена "зверовали" (охотились), а потом обрусели, серьезно занялись скотоводством. Овец стали разводить и лошадей).

Мчится Серко. Грива мотается по ветру.

- Успеть бы захватить Дымбрылова на стойбище. Оговорить все надо,  все расчеты сверить по мясу, по шерсти. Только самую малую толику на прокорм оставим...

(Уточню: Дымбрылов Банзар Банзарович - знатный животновод. О нем будут писать газеты и после войны. Дважды присваивалось ему звание "Герой Труда", дважды награждался он ценными подарками - "Волгами". Слава его гремела на всю страну. На ВДНХ занимал не единожды первые места).

...Посветлело. Облака, "расшитые" по краям бледно-малиновым шелком, поплыли. Откуда взялись?! Из какой дали? И юрты войлочные, притороченные ближе к сопкам, как из под земли выросли. Туман голубой в низинах логов растворился, приник к земле-матушке, во мхах растаял. Иссяк.

В распадах,  на пастбищах тучные отары овец, перекатываясь живой, как море, светло-серой массой, заволновались. Где-то в стороне кони заржали. Табун там откармливался, ждал своей очереди на отправку в военную конницу. А вот и юрта Дымбрыловых. - Доскакала Нина. Не угнала Банзар отары - за поскотиной голос его слышен: "Хо-о! Хо-о!"   У очага Байха, жена Банзара, варит зеленый чай - затуран (сливанчик) в большом семейном котле - чане. Из жестяного кувшина льет в кипящее варево молоко, муку осторожно подмешивает, соль кидает.

Первую пиалу густого, сытного, напитка Нине подает. Желанна она здесь и рады ей всегда. С благодарностью принимает частая "гостья" варево. Пьет, обжигаясь.

-Не торопись, Нина, скоро курмач сготовлю. - Останься! - просит Байха.

***

Четыре года прошло. Сорок шестой послевоенный наступил. Один год  мира без войны. Да! Война закончилась, но  планы колхозные  и по мясу, и по зерну, и по шерсти те же. Гонка-гонка! А работать  некому! Кого ждали, на кого надеялись - тех поубивали, не вернулись  с Великой Отечественной.

Чугунная усталость все чаще наваливается на Нину. Ну не железная же она! А отдыха нет и не предвидится. Бесконечные скачки по полям, стойбищам. Серко, верный, и тот выдохся. Постарел. Устал. На Кауром Нина теперь стремена подтягивает. Только и хватает времени заскочить в избу, по головенке дочку погладить, скользнуть взглядом по вытянувшимся  незаметно племянникам. Несколько коротких часов отдыха, когда от усталости кусок в горло не лезет. Только  глоток воды  или холодного чая -  благо! Это опять  был  фронт. Фронт трудовой.   Отчаяние подкрадывалось незаметно. - Одна, одна! Не с кем поделиться и не на кого опереться. Упасть бы Егору на плечо, погладить его ершистые кудри. Всплакнуть! И ничего не говорить. Все понял бы, пожалел. Да где он?

...В 1946 году с Корейского фронта дальний родственник домой вернулся и друга с собой привез - Андрея Васильевича.    Нина Афанасьевна приняла предложение Андрея не сразу. Подумала и решилась. Подкупило, что не испугался он взять за себя женщину с такой оравой голодных ртов. И вышла замуж по расчету. Да  не тот расчет, что ныне вкладывается в смысл этого слова - не денежный, не материальный! Доводить до ума всех мальцов надо было! А без опоры надежной трудно. Нет, Егора, не забыла, не предала. Он ее, родной, навсегда с ней и в сердце, и в мыслях. И как "скворчонок" бился всегда вопрос: - Как  воевал ты, Егорушка? Где похоронен! Узнаю. Время придет. Я все узнаю.     

А в жизни надо было что-то менять. Думала: - Есть ли места на земле, где можно жилы не рвать, а просто детей растить, работать, но чтоб благ на всех, хоть немудрящих, но хватало.

В это время в Забайкалье появились агитаторы. Неведомо кто послал уговорить доверчивый, настрадавшийся за годы войны люд бросить свои насиженные места. - Есть страна, - говорили эти зазывалы, где текут молочные реки с кисельными берегами, а яблочки растут наливные. Не то что ваши дички забайкальские.    Годом  "великого переселения" стал 1946 год. Тысячи изголодавшихся  "рванули" в Прибалтику, в Литву. Наслушались зазывал  Нина с Андреем и тронулись в путь всем семейством - Вера с  двумя своими детьми,  и Миша с Лидой.   Нина все имущество опять  в фанерный чемодан поскидала.  И осталось родное Богомягково  позади. Впереди маячило счастье.

От Прибалтики до Сахалина

Это время хорошо запомнила Лидия Егоровна,   в ту пору ей исполнилось семь лет. "Прибалтийскую эпопею" записала я с ее слов:

-Загремели по всей Транссибирской  магистрали составы  "пятьсот  веселый"  или "пятьсот вшивый". Так народ их называл.

Люд, как с ума сошел. Уверены все были, что в чужих краях найдут счастье. Набились  под завязку в скотные товарные вагоны (запах навоза еще не выветрился). "Комфорта" хоть отбавляй! Посредине буржуйка стояла, нары до потолка в несколько этажей. Кипяточек на остановках в любую тару! Пожалуйста! Ведрами черный антрацитовый  уголь для топки вдоль железнодорожного полотна нагребали на всем пути.

До Москвы две недели "пилили". Потом  наши вагоны перебросили на Рижскую ветку.

В Вильнюсе весь состав забайкальцев из Читы, Дарасуна выгрузился. Вздохнули  облегченно: ну вот и страна обетованная, сытная да богатая. Но не увидели ни рек молочных, ни яблочек наливных. Вильнюс разбомблен. Русских никто  не ждал. Зато  бандитизм  процветал. Приезжие гуртовались  по нескольку семей. Сначала заняли пустой роскошный особняк с каминами и кафельными печами. Затем разместились в квартале  пустых четырех-квартирных домов. Увидели, наконец,  и яблочки, и мясо. Но все это изобилие  литовцы со своих хуторов на продажу везли. А нам купить не на что было. Денег еще никто не заработал. Опять голод, к которому еще и страх примешивался.

Четыре года в Литве промучились, но счастья не увидали.  А дальше становилось все хуже и хуже.  Вот и решилась она снова вернуться в Забайкалье, в Шилку, к родне. А тут сестра ей вызов отправила и  уехали мы  на Северный Сахалин в поселок Ноглики. Это  около города Оха. На работу по своей специальности (бухгалтером) мама устроилась. Жили  опять  в бараке...

Я  к тому времени  школу закончила и поступила на горно-экономическое отделение финансового института в Иркутске. Когда закончила учебу, мама перебралась  ко мне,  и еще до пенсии  работала где придется.

***

Нина Афанасьевна долго не могла узнать о фронтовых путях-дорогах Егора. Писала в различные инстанции.

В декабре 1975г. на военно-патриотической странице газеты "Тихоокеанская звезда" тысячи граждан Хабаровского края прочитали короткое письмо, опубликованное Бурдинской:

-Мой муж, Егор Иванович Бекасов, до войны жил и работал на пристани в с. Покровка.  Был призван в Армию, направлен под Сталинград 11 января 1943 г. скончался от тяжелых ран, полученных в бою, похоронен в Сталинградской области. Название хутора написано неразборчиво. Я, его дочь и пятнадцатилетний внук хотим знать, как воевал и как погиб Егор Иванович. Отзовитесь на нашу просьбу... наш адрес: Иркутск, 47, 4-ая Советская, дом...

Из центрального архива Министерства обороны СССР  пришел ответ: "Документов по учету рядового и сержантского состава 203 армейского запасного стрелкового полка за 1942-1943г., а также документов по учету безвозвратных потерь рядового и сержантского состава полка на хранении в центральном архиве МО СССР нет, в связи с чем навести данную "справку не предоставляется возможным".      В эти годы уже  начались поисковые экспедиции следопытов. На полях сражений  искали ребята  могилы солдат, захороненных в местах, где был ад кромешный. Многих воинов разыскали  в захоронениях на берегах Дона и Чира. Нашли и могилу Егора,  сообщили в райвоенкомат.

В январе 1976 г. пришло письмо от Светлоярского райвоенкома капитана Никитина: "Уважаемая Нина Афанасьевна!  На Ваше письмо сообщаю, что Ваш муж сержант Бекасов Егор Иванович захоронен в братской могиле, расположенной в с.Червленое Светлоярского района Волгоградской области. До могилы можно проехать от автостанции Волгоград  автобусом, идущим в г.Калач до остановки Червленое".

Как же  воевал ты, Егорушка ?...

Хорошо воевал. На этом участке фронта воевали только герои. Все до одного.  Именно здесь, у г.Калач - на Дону, 57 армия Сталинградского  фронта соединились с ударной группировкой Юго-Западного,  ширина фронта  составляла здесь 520 км. Отсюда начиналась наступательная операция "Уран", разработанная Жуковым. Здесь, в большой излучине Дона, должны были остановить, обороняясь, продвижение немцев (превосходство их в людях было 1,7 раза, в артиллерии и танках более чем в 2 раза).

Уже 23 июля началась операция. Здесь была главная линия обороны. Немцы выдвигали все новые и новые части, рвались к Сталинграду. Но солдаты 57, 51 и 67 армий остановили врага, заставили немцев залечь и перейти к обороне.

Начиналась наступательная операция. Стрелковый 203 полк, как и весь батальон 57 армии, окопался на берегах Дона. А позади "котел" - двадцать две неприятельских дивизии.

Линию фронта сдвигали ежедневно на 20-30 км. Шли в атаки без передыха еще и еще. От казачьих станиц,  от железной дороги сибирские стрелковые полки пешим строем, с беспрерывными  атаками, продвигались в течение нескольких суток, покрывая расстояния в сотни километров. Дошли до хутора Червленого. Уже не  оборонялись, атаковали!  Стрелки днем  били по немцам минометами, закидывали гранатами. Теряли боевых товарищей. Ночью искали погибших  и хоронили. Кресты ставили.

Осень катила. Темнеть в октябре стало рано - сразу же после захода солнца. Только со стороны Волги багровело страшным огнем небо. Там был Сталинград. Так продолжалось два месяца. А  бомбы за это время "изглодали" берега всех рек и речек, где находились позиции батальонов 57 армии.

20 ноября 57-я армия  пошла в наступление. И  оборону вражью прорвали!

22 ноября 203 стрелковый полк атаковал хутор Советский. 23 ноября у г. Калач встретились Юго-Западный и Сталинградский фронты. Знаменательный день! Противник  окружен. 30 ноября 57, 62, 64 армии сжали кольцо окружения. Но еще не хватило сил полностью уничтожить фрицев. Пока!..

***

Егор Бекетов с однополчанами поредевшего 203 стрелкового полка праздновал эту победу. Все понимали ее важность. За четверо бессонных суток, наконец выдалось несколько тихих, свободных минут.

Удача в тот день  и другая приспела. Почту  привезли. Из омских, иркутских и даурских деревень весточки от родных прилетели. И Егор долю своей, такой необходимой, благодати наверняка получил - письмо от Нины и каракули от Лидуськи и Аллочки...

20 декабря 1942 г. Донскую степь сковал тридцатиградусный мороз. Атака не отменялась. У Егора и у всех стрелков,  изготовившихся к бою, ломило от холода лбы, щеки. Все немело. Пурга снежная мела и обжигала. Метровые валы снега завалили кустики краснотала. Колючий ветер обжигал, вьюга  билась зверем, но сибирякам все это было не в новинку.

А вот и "Юнкерсы" заслонили небо. Над головой ад кромешный.

Атака было застопорилась, да артиллеристы родные помогли. Остановились танки со свастиками. Тогда и пошел в атаку  203 стрелковый и вся дивизия. Продвинулись, отвоевали еще 10-15 км. Сибиряки противотанковыми ружьями добивали танки. Смрадный дым застилал степь.

Донской фронт, образованный  решением ставки 28 сентября 1942 г. в результате переименования Сталинградского фронта, безостановочно начал свое движение.

Наконец, 9 января, был передан  ультиматум Паулюсу. Но немцы еще отчаянно сопротивлялись. Бежали, бросали технику. Холодный ветер по степи, по хуторам и деревням разносил штабную, уже никому не нужную, переписку.

...Солнце вставало кроваво-алое. В очередную атаку 11 января сорок третьего поднялся Егор. Рядом однополчане - забайкальцы. "Юнкерсы" появились. Сколько их? Не счесть...

Горячий ветер, обжигающий!  Осколки  хлестнули  в лицо и грудь Егору. И больше ничего не было. Сколько времени прошло, ему не дано было  знать. Час - два? Сутки - двое? Может быть, в полузабытьи увидел медсестру, которая накладывала бинты прямо на гимнастерку?  Может быть,  она, эта девчонка, вынесла его с поля боя?  Может быть, он еще жив был, когда  увидел еще чье-то лицо? Возможно, врача?

(В похоронном извещении, полученном Ниной, запись: Бекасов Егор Иванович ранен и умер от ран 11/I.43 г.).

***

В самую июльскую жару 1976 г. Нина шла босиком, утопая по щиколотку в желтой глинистой пыли.   От немилосердного южного солнца выгорели все травы.

Босые ноги привыкли к раскаленной тропе, стерпелись. А вот и крыши домиков показались. Знать, это и есть хутор Червленый! Сюда шла Нина. Чуть в стороне от основных построек - школа. К ограде путница прислонилась, пот  смахнула.

Школьная учительница, дежурившая в тот день, по-видимому сразу догадалась, что "странница" эта издалека. Все поняла, провела в маленькую комнатку-музей и "Книгу памяти" достала. Здесь в первых строчках и фамилия  Бекасова Егора Ивановича  отыскалась.

К  серому обелиску с пятиконечной звездой Нина бережно цветы положила - местные, южные. Тихий голос учительницы как в забытьи  слушала:

– Милая, хоронить-то нечего было. Всех в простыни окровавленные заворачивали, а потом - в рвы и окопы. Уж  после войны, здесь, у школы, перезахоронили  тех, у кого документы нашлись. Обелиск своими силами поставили...

Более 10 лет прошло. В 1987 г., в раскаленное от зноя  лето небольшой автобус, прогромыхав  два часа от Волгограда, резко тормознул и остановился на развилке. Только одна пассажирка - темноволосая женщина лет  пятидесяти вышла из распахнутой  дверцы. Подняв  тучу жирной пыли, автобус покатил дальше, в станицы ... Никакого багажа и поклажи в руках у прибывшей не было. Лидия Егоровна  бережно несла лишь завернутый в плотную бумагу букет цветов.

Торная дорога, не видавшая асфальта, уходила  в даль степи, где, казалось, никакого и жилья не должно было быть. Жара и не тенечка. Ноги тонули в желтой  глинистой пыли разбитой земли.

- Придется идти босиком. Туфли здесь ни к чему. Три километра до Червленого вроде и не так далеко, но вернуться на развилку надо обязательно через три часа. К этому же автобусу, к обратному его рейсу. Главное не забыть,  что отцу сказать надобно. Все самое важное.    А времени так мало. Но надо все вспомнить: как росла без него, как в школе училась и  маме помогала. И про институт, что  окончила в Иркутске. И теперь с сыном  Андреем,  с внуком твоим, папка, ходим каждый год 9 мая  к вечному  огню - на мемориал, и цветы кладем на плиту с надписью: "Сталинградская земля". Здесь  мама рассыпала землицу донскую, что от тебя привезла.

К обелиску  серому со звездой цветы положила. Колени к земле  приклонила. Выдохнула: - Папка! Родной...

Первый -  из главных

Мария Леонтьева, студентка ИГЛУ, ф-т социальных наук

Лев Ефраимович Небрат

"Когда Небрат появлялся в управлении, будто включался свет, становилось теплее, радостнее, надёжнее. Не было вопроса, проблемы, которые бы он не решил. Когда шёл утром по коридору в свой кабинет, люди выглядывали из дверей поприветствовать его. Он всегда был доброжелателен, лицо светилось умом, добротой, всегда с шуточкой-прибауточкой, с мягкой, незлобливой подковыркой, с юморком. И внешне он был красив: высокий, статный, сероглазый, смуглое матовое лицо. И - вечная сигарета, с ней он не расставался до конца своих дней..."

Геннадий Николаев. "Очерки. Л.Е.Небрат."

Лев Ефраимович -  человек много повидавший на своем веку: гражданскую войну и революцию в детстве, Великую Отечественную войну в годы его работы в "Донэнерго". Никогда не относившийся с восторгом к власти, можно сказать, противоречащий ее принципам - своим социальным происхождением, национальностью, он "заставил" власть нуждаться в нем. Были необходимы люди умные, интеллигентные, образованные, талантливые, обладающие независимым характером. Словом, такие, как Лев Ефраимович Небрат.

Восемнадцатого сентября 2008-го года ему бы исполнилось сто лет...

Он родился в городе Бердичеве в семье врача. Отец,  участвовавший в боевых действиях на австро-германском фронте, в марте 1919 года заразился сыпным тифом и умер. Вся забота о трех детях легла на плечи матери Льва Ефраимовича, Нины Осиповны. Это было нелегкое время жестокой и кровавой революции, лишь самые близкие люди знали, какие испытания выпали в то время  семье Небратов. Но, несмотря на все лишения и ужасы революции, во многом благодаря заботе матери,  Лев Ефраимович в 1925 году закончил профтехшколу в Бердичеве, и как один из лучших учеников был отправлен в Киевский электротехнический институт, после окончания которого работал в энергосистеме Донбасса на разных инженерно-технических должностях.

Во время Великой Отечественной войны Лев Ефраимович находился в должности главного инженера "Донэнерго". Положение в Рученковке, где жил Небрат со своей семьей, было опасным:  фашисты постоянно бомбили Сталино, доставалось и пригородам, особенно железнодорожным узлам. С каждым днем ситуация становилась все более угрожающей, оставаться было страшно, но и без разрешения свыше уезжать было нельзя. Лев Ефраимович, находящийся на выполнении важного правительственного задания - демонтаж и отправка ценного оборудования на восток, едва успел эвакуировать свою семью. Сам же остался заканчивать дела.В 1942 году Небрат прибыл в Челябинск, где в течение года проработал заместителем главного инженера "Челябинскэнерго".Затем, 29 апреля 1943 года вышел приказ о его назначении на новую должность - главным инженером "Кузбассэнерго". Шахты, угольные разрезы, более мощные линии электропередач и бурноразвивающиеся химическая, оборонная отрасли, цветная металлургия. Проектировалось Большое Энергетическое кольцо Сибири, работать приходилось сутками, что ничуть не пугало Льва Ефраимовича - он принадлежал к тем людям, для которых на первом месте была работа.

Отличное знание работы тепловых станций, высокие организаторские способности, новые идеи, которые воплощались в жизнь - неудивительно, что на должность главного инженера Районного энергетического управления "Иркутскэнерго", начавшего работу с 21 октября 1954 года, был направлен именно Лев Ефраимович. Под его руководством, опытнейшего специалиста с 30-летним стажем в области энергетики, ставшим первым главным инженером РЭУ "Иркутскэнерго", с 1955 по 1971 год формировалась и развивалась Иркутская энергосистема, были пущены крупные электрические станции: ИГЭС, БГЭС, ТЭЦ-9, ТЭЦ-10, ТЭЦ-11.

Несмотря на напряжённый график работы, постоянную занятость, изматывающие командировки, бесконечные совещания и заседания, Лев Ефраимович находил время на любимую рыбалку, игру в бильярд, чтение книг, журналов. Частыми гостями в его доме были иркутские писатели Вампилов, Шугаев, Сергеев, Николаев. С ним можно было говорить на любые темы, Лев Ефраимович любил и умел рассказывать о своей богатой историями жизни. Нелюбимой темой была лишь политика - разговоры о ней он считал пустой болтовнёй.

... Зимой 1968 года случился первый инфаркт, Лев Ефраимович приходил в себя два месяца. Но силы вернулись, и жизнь вошла в обычную колею: работа на полную нагрузку, по выходным рыбалка и охота. Предостережения врачей оставались без внимания, что привело ко второму инфаркту. Угроза миновала, и снова каждое утро, как часы, на работу. Стало трудно дышать, ходить, мучили постоянные боли. В конце декабря 1970 года Льва Ефраимовича снова положили в больницу, где и пришлось встретить Новый Год.

... 3 января 1971 года Льва Ефраимовича Небрата не стало...

Полёты во сне и наяву

Галина Маркина

Голландские корни и очень русская натура: участь ему была предопределена самая земная, предки приехали сюда пахать и корчевать. А он выбрал небо: там был счастлив, оттуда с неохотой спустился и сыновей своих учил смотреть - не под ноги, а вверх. Где  облака.

-Я прыгнул и стал считать. Нужно было находиться в свободном падении 10 секунд. Я выдерживал лишь 5. Наша летчица Лида Цимбалюк пригрозила: раскроешь на пятой секунде - ко мне в самолет больше не садись. Я твердо решил вытерпеть. И тут же влетел в штопор. Это что-то невероятное: кажется, что голова крутится в одну сторону, а ноги - в другую. И дергать кольцо, пока не выйдешь из штопора, нельзя - стропы запутаются, - Иван Карлович Людвиг смакует паузу.  -  Чтобы из штопора выйти, сила нужна, а откуда сила: ни роста, ни веса, а лет мне было всего шестнадцать. К полетам допускали с семнадцати, - я соврал, как водится. Добавил годик...Новая пауза. Иван Карлович, как всякий хороший рассказчик, желает, чтоб нарисованная им страшная картина предстала со всей убедительностью. Его глаза цвета ясного неба горят, топорщатся усы. - Но жить захочешь, справишься! - жизнеутверждающе продолжает Иван Карлович, и с этим трудно спорить.

После этого случая, вспоминает мой собеседник, начальник аэроклуба, запретил мне выполнять с ручным парашютом затяжные прыжки. Но мне-то хотелось. И его заместитель допустил потихоньку. Стоим упакованные перед прыжком, а тут начальник  приезжает на поле. Ну, ругается, шумит. А зам. ему тихонечко: "Какой парашютист без штопора, Васильич!".

Начало

На дворе стоял 1966 год. Ваня Людвиг учился в ПТУ на фрезеровщика. В Иркутск и приехал - учиться, ведь в родном селе Пихтинск  была лишь начальная школа, а дальше хочешь учиться - иди в интернат. В интернат не хотелось. Вообще, хотелось чего-то другого, какой-то необычной, яркой жизни, сильных чувств, приключений - особого братства, которое соединяет людей, вместе переживших опасность. Это не обозначалось словами. Это носилось в воздухе.

Иван записался в аэроклуб. Впрочем, сначала мальчишки пытали удачи в морской школе - там им с порога отказали: малы еще. А в аэроклубе дело пошло, да так, что пэтэушник Ваня скоро стал общественным инструктором. И звать его стали Иваном Карловичем. Как-то в Ваниной группе оказался его мастер из ПТУ. Он "Карловича" выговаривал не без труда, хотя старался виду не подавать. А в училище в выражениях не стеснялся: досадно было, что мальчишка в чем-то сильнее. "Людвиг, два станка чистить!" - вот так.

Корни

Необычная фамилия вызывала вопросы: не из немцев ли?  Иван отмалчивался: объяснять, кто такие голендры, было долго, да и в истории рода хватало белых пятен. Родной Пихтинск был одним из трех поселений, основанных переселенцами с Западного Буга. Более 300 лет прожили там голендры, пока не поднял их с насиженного места ветер столыпинской аграрной реформы. Те, кто побогаче, уезжали не в Сибирь, а в Европу: в Германию, Австрию. Остальные отправились раскорчевывать богатые таежные земли в теперешнем Заларинском районе. Голендры, по одной из версий - потомки голландских лютеран, покинувших страну из-за религиозных притеснений - были трудолюбивыми и крепкими людьми. Они построили в деревнях дома по образцу тех, в которых жили их предки: здесь все постройки размещались под одной крышей - этакий дом-двор, хозяйственный комплекс. Эти дома стоят и поныне, жаль только, что уехали их молодые хозяева.Нынешним летом Иван Карлович побывал в родном Пихтинске - отмечали столетие переселения. Было много гостей: краеведы, представители национальных общин. Голендры говорили по-украински, молились и читали на польском языке. Иван и сам не забыл отцовскую науку, как читал в детстве лютеранскую Библию. А в Иркутске он становился таким, как все - отслужил в армии, конечно же, в ВДВ, женился. После армии пригласили на штатную должность в ДОСААФ - инструктором по парашютному спорту. И он с радостью оставил хорошо оплачиваемую работу на заводе и с головой ушел в любимое занятие.

Небо под ногами

Две тысячи раз он прыгал " в небо под ногами". Прыгал с больших высот - 4500 метров - и с малых, когда до земли было каких-нибудь сто метров. Любил затяжные прыжки, свободное парение, впрочем, случалось и падение: трижды у него не раскрывался парашют, и приходилось садиться на "запаске". Иван Карлович обучал и спортсменов, и призывников. В год готовили до 400 человек. Его дети росли на аэродроме: старший, Алексей, как и отец, отслужил в десантных войсках, не миновал и "горячие точки" - полгода  был в Абхазии.

Средний, Петр, в десант не попал, хотя ко времени призыва имел опыт 400 прыжков. Старшие дети еще застали время, когда к армии готовили всерьез, керосин не жалели. В самолете, "бросавшем" парашютистов, было 2 пилотских кресла, и частенько место справа от летчика занимал кто-нибудь из братьев Людвиг. Иногда они проводили в нем весь день - 14 взлетов и посадок. Это было, конечно, нарушением инструкции, но они все понимали, эти дети, и вели себя прилично.

Маленького Петра отец как-то вместе с двумя такими же "детьми полка", а было им по 14 лет, пристроил в казармы, где жили призывники. Дети хотели прыгать, а родители считали, что теорию они должны все же знать как "отче наш".

- Мне было приятно видеть, что большие ребята к ним относились с уважением. Никто не сказал: я не хочу быть с ними в паре, когда укладывали парашюты. Значит, им доверяли, как взрослым, - вспоминает Иван Карлович. Первый прыжок среднего сына Иван Карлович долго не мог забыть: все давно уже сели, а Петя все висел и висел в воздухе - он был легкий, как перышко.

Летим, братцы!

Был в Иркутске в те времена, когда не все мерялось деньгами, знаменитый детский клуб при тресте "Иркутскжилстрой". Его организовала и возглавила бывшая партизанка, легендарная баба Лиза.

Трудные подростки под ее бдительным и любящим присмотром занимались мужскими делами: разбирали и собирали всевозможную технику, гоняли на мотоциклах. А парашютную секцию пригласили вести Ивана Карловича, благо у него предостаточно было опыта общения с тремя собственными детьми.  В последний момент, когда дело от теории начало переходить к практике, выяснилось, что на подростков должны быть предоставлены положительные характеристики: только при этом условии их можно будет допустить к прыжкам. Почти все ребята состояли на учете в милиции и  среди достижений имели кражи да хулиганство, некоторые давно бросили школу.

Но формалисты из ДОСААФ плохо знали неукротимую бабу Лизу! По дороге в Волгоград, куда она везла мальчишек, Е.П.Зуева завернула в Москву и умудрилась попасть на прием к самому главному досаафовскому начальнику. Тот проникся ситуацией, и в Иркутск баба Лиза привезла парашюты своим ребятам и выговор местному начальству. Парней допустили к прыжкам.

- На аэродром под Оеком прибыли рано-рано, - вспоминает Иван Людвиг. Впрочем, забыть этот день он так и не смог: такой он был длинный и хлопотный.

Денек с утра удался на славу, был полный штиль, светило майское солнышко. Шпана стояла серьезная и сосредоточенная.

-  Обычно мы "выбрасывали" по 4 человека, но желающих было так много, что решили попробовать кидать сразу по 8 человек. Все шло нормально. К вечеру прыгнула последняя партия. Я дал отбой диспетчеру - а мы летали в так называемом воздушном коридоре, в нем шли на посадку самолеты - и мы стали снижаться. И вдруг обнаруживаю, что вижу внизу лишь четырех парашютистов. А еще четверо где? Стали подниматься. Видим - они болтаются где-то на 800 метрах, а прыгали с высоты 900 метров - значит, попали в восходящие потоки воздуха. Что делать? Я опять выхожу на связь с диспетчером, мол, извини, такие дела. Собрался уж прыгать к ним с запасным парашютом. Потом вижу - стали снижаться. А уже вечереет. И вдруг - по полю, по вспашке ветер! И откуда взялся при абсолютном штиле! Двоих ребят унесло в болото, а с той стороны доносилась стрельба: открылся сезон утиной охоты. Другую пару ветер подхватил и дотащил аж до леса. Искали их уже в темноте. Сели-то они нормально, но когда мы вернулись в город, у клуба "Строитель" увидели родительскую  толпу. Мобильных телефонов-то не было, предупредить мы никого не смогли.

В суету городов и в потоки машин

Известно: острые ощущения, сильные эмоции - своего рода наркотик: "В суету городов и в потоки машин возвращаемся мы - просто некуда деться...". В начале девяностых стране стало не до воспитания спортсменов. Летали  редко: не было топлива.

Когда начались проблемы с медкомиссией, Иван Людвиг стал искать другое место работы, но только встав к станку, успокоился: руки помнили это ремесло, и душа была на месте.

- Жаль, младшего сына не успел научить прыгать. Он, конечно, тоже кое-чего повидал. Все лето на аэродроме проводил. Утром проснется, молока себе нальет - мы молоко в деревне брали - хлеба отломит, и на взлетку. Но прыгать не прыгал, маленький еще был. И в пилотском кресле не летал. Братья как соберутся, так говорят: "Надо тебя, Санька, выбросить с парашютом, а то ты один у нас какой-то не такой". Так-то он парень хороший, работает после ВУЗа программистом - но не прыгал.

Иван Карлович вспоминает: "Едем на аэродром, так прыгать хочется, сил нет. А сижу в самолете, думаю - какой черт меня сюда занес? Прыгну и больше не буду. А приземлюсь - и снова бегу укладывать парашют. А в самолете опять  страшновато. Но чем сложнее задача, тем меньше чувство страха, иногда о нем почти совсем забываешь. А такого ощущения счастья и родства душ, как после полетов, больше никогда не испытывал".

Разведчик недр

М.Верхотуров, горный инженер-геолог

Михаил Карпович Грозин

Сто лет назад 6 ноября 1908 года в селе Манзурка Иркутской области родился Михаил Карпович Грозин. Прошедшим летом в этом селе в его честь установлена мемориальная доска. Тридцать лет назад ему также было присвоено звание "Почётный гражданин" северного посёлка Мама. На Мамской земле он трудился с 1943 по 1974г.г.

Человек высокого гражданского долга, он оставил неизгладимый след на земле, в сердцах и душах тех, кто плечом к плечу с ним шёл на разведку земных недр. В течение 23 лет (1951-1974г.г.) он был бессменным руководителем Мамско-Чуйской ордена Октябрьской Революции геологоразведочной экспедиции Иркутского геологоуправления.

Под его непосредственным руководством была создана мощная минерально-сырьевая база слюды-мусковита, а коллектив экспедиции стал высокопрофессиональной школой передового опыта Министерства геологии СССР. Правильнее было бы сказать, что это была Грозинская школа, из "стен" которой вышли классные специалисты, в последствии назначенные на высокие посты в Министерстве геологии РФ, Геологоуправлении, в администрации губернатора Иркутской области, в Комитете по геологии и использованию недр Иркутской области, крупные учёные и преподаватели ВУЗов.

М.К. Грозин был основоположником массового Всесоюзного движения "Геологический поход", результатом деятельности которого стало открытие сотен новых месторождений полезных ископаемых, он был ярым подвижником научно-технического прогресса. В середине 70-х годов  министр геологии СССР Е.А. Козловский в книге "Параметры разведочного бурения" так оценил творческую работу коллектива экспедиции: "Переход на высокоскоростное алмазное бурение в Мамско-Чуйской экспедиции позволил достичь очень высоких технико-экономических показателей, превышающих достижения в США, Канаде и Швеции". Следует заметить, что одному из буровых мастеров экспедиции А.Е. Ницаку в те годы было присвоено звание Героя Социалистического труда и лауреата Государственной премии СССР за достигнутые успехи в бурении геологоразведочных скважин.

Рабочий день Михаила Карповича был насыщенным и плотным - с раннего утра до позднего вечера. Он очень любил землю и с большой увлечённостью занимался садоводством, был заядлым грибником. За внешней его суровостью скрывалась поэтическая натура, отзывчивое, глубоко чувствующее сердце. В молодости он был участником "Синей блузы", профессионально играл в любительских спектаклях. Возможно это родовая "грозинская" черта: брат его был заслуженным артистом республики, другой художником, и дети его, воспитанные достойно, пошли в искусство: сын Виктор стал композитором, его жена Галина - известной певицей.

Михаил Карпович много сделал для развития художественной самодеятельности и спорта в районе, для улучшения социально-бытовых условий геологов.

Не миновало его лихолетье "ежовщины" - в июле 1938 года он был арестован по так называемому "слюдяному делу" и находился под арестом больше года. К счастью, был оправдан.Он был постоянным членом бюро Мамско-Чуйского райкома партии, в 80-ые годы избирался членом пленума Областного комитета КПСС.

У известного лётчика, писателя Антуана де Сент Экзюпери есть такие слова: "Иногда мне кажется, что моя воля и только она лишь одна не даёт самолёту разбиться". А у меня по ассоциации возникает мысль: а что если бы Михаил Карпович был  жив в 90-ые годы-- разве позволил бы он в 1994 году ликвидировать экспедицию? Ведь было уничтожено бесценное геологическое достояние России, сырьевой по сути нынешней державы!

Государство высоко оценило деятельность Михаила Карповича Грозина, он награждён тремя орденами Ленина, орденом Трудового Красного знамени, медалями и знаками отличия. В 1971 году ему было присвоено звание Героя Социалистического труда.

Он был бодр и полон новых творческих замыслов, когда нелепый случай 13 июня 1987 года оборвал его жизнь.

Память о Михаиле Карповиче Грозине  будет жить долго в наших сердцах, как и всё совершённое, созданное им на благо нашего Сибирского края.

Роман  Ильговский: остаюсь в Сибири

Дмитрий Киселёв

Роман Гедальевич Ильговский

Чем выше поднимаешься над землей, тем мельче кажутся и лес, и дома, и дороги, совсем незначительные, будто ненастоящие, игрушечные на плоской земле. Так и детство, чем дальше от нас уходит оно, тем незначительней и мельче кажутся нам порой детали прошедшей жизни... И только сила воспоминаний восстанавливает их истинную величину и значение... Это, в общем-то не слишком свежее сравнение возникло у меня, когда я слушал Романа Гедальевича Ильговского, профессора, кандидата экономических наук, ветерана Байкальского государственного университета экономики и права... В его высокой худощавой фигуре почти не ощущается примет возраста. Живые внимательные и еще очень молодые глаза прячутся за стеклами очков под необычайно разросшимися кустистыми, тронутыми сединой бровями. Он доброжелательно улыбается, легко откликается на шутку и часто сам говорит в шутливом тоне... И как-то не сразу верится, что за плечами его совсем неласковое военное детство, суровая юность и взрослость с ее радостями и печалями...

Вообще-то по паспорту он - Рувен, но поскольку для постороннего уха это имя звучало уж слишком необычно, его, как это часто бывает, еще в школе "перекрестили" Романом. Так это имя и прилепилось, и осталось на всю долгую жизнь....

Родился он в Каунасе в 1935 году. Отец был крупным строителем - возведенные им здания до сих пор украшают бывшую столицу Литвы. Но ни громкое имя, ни заслуги не спасли - начавшееся перед самой войной в 1941 году "великое переселение народов", затеянное Иосифом Сталиным, в первую очередь коснулось "социально опасных элементов", к коим отнесли и семью Ильговских. Поздней ночью вооруженные люди постучали в дверь их квартиры, велели быстро собраться, взяв собой только самое необходимое. Всех пятерых: папу, маму, двух сестренок и Романа посадили в кузов грузовика и доставили на станцию, где формировался спецэшелон. И повез их нескорый поезд в Сибирь.

Сначала поселили в совхозе под Барнаулом, но едва начали налаживать непростую переселенческую жизнь, как грянула новая беда: по навету "доброжелателей" арестовали отца. Суд определил: статья 58, 10 лет лагерей... С тех пор Роман отца не видел. Ни разу не прислал он ни письма, ни весточки... Лишь много лет спустя разобрались, реабилитировали и даже справку об этом выдали. Но отца уже было не вернуть.

Оставшись без главы, семья в конце войны переезжает  в Усолье-Сибирское. Там Роман в 1952 году блестяще закончил среднюю школу. Тогда же семье разрешили переехать в Иркутск. Не просто жилось беспаспортным переселенцам, однако, как невесело шутит Роман Гедальевич, нет худа без добра. Не сослали бы их в Сибирь, они, наверняка, погибли бы, как все их многочисленные родственники-евреи, оставшиеся в Литве, оккупированной фашистами.

Поступить в вуз с первого раза не получилось: со справкой спецпереселенца, сына "врага народа" ни в один престижный вуз не брали. Пришлось год поработать, а там, после смерти "вождя народов", наконец-то выдали долгожданные паспорта. Но единственным высшим учебным заведением, куда удалось поступить Роману, был ведомственный финансово-экономический институт. Тот самый, который в начале шестидесятых переименовали в институт народного хозяйства, в девяностых в экономическую академию и, наконец, уже в двадцать первом веке - в Байкальский государственный университет экономики и права. Судьба прочно связала жизнь Романа Гедальевича с этим учебным заведением.

Он попал в первый набор факультета, который готовил инженеров-экономистов по строительству. И хотя профессию выбрал в большой степени случайно, никогда не пожалел об этом... Здесь он увлекся волейболом, выступал в команде за честь университета, объездил с ней многие города Советского Союза, получил первый спортивный разряд, звание "Судья республиканской категории". Он и сейчас участвует практически во всех соревнованиях, правда уже в роли судьи-информатора...

А еще он очень любит художественную самодеятельность. В студенческие годы давал концерты, читал со сцены стихи и прозу, хотя, как признается, никогда не мечтал стать профессиональным актером.

А вот навыки, полученные в самодеятельности, а еще, возможно, и некоторая природная артистичность, несомненно, очень пригодились ему как преподавателю.

- В институте был драмкружок, в котором участвовали не только студенты, но и преподаватели, и даже проректор, - рассказывает Роман Гедальевич. - Вообще, вы знаете, в последние годы произошли разительные перемены во взаимоотношениях преподавателей и студентов. В то время некуда было пойти, и институт был центром общения, центром культуры, а сейчас каждый студент более индивидуален, и нынче провести какое-то коллективное мероприятие гораздо сложнее. Раньше каждое соревнование, концерт были для нас праздником. А поездки на уборку картофеля! Целый месяц студенты работали "рука об руку". Там становилось ясно, кто на что способен, проявлялись лидеры, создавался коллектив. Отнюдь не все было плохо в те времена!

Новенький диплом с отличием Роман получил в 1958 году, когда в стране началась эпоха "большой химии". Один из главных лозунгов того времени был слегка дополненный ленинский:  "Социализм - это Советская власть плюс электрификация и химизация всей страны!". И молодого специалиста направили в Усолье-Сибирское на строительство цеха "Монокристалл", где выпускали счетчики радиоактивных частиц. Это был очень секретный объект, который Ильговский строил от начала до конца. Кстати, этот цех стоит  до сих пор.

Через два года Роману Гедальевичу предложили вернуться в институт на преподавательскую работу, на ту самую кафедру, на которой учился... И он с удовольствием окунулся в новую для него  деятельность. В 1970 году, после окончания аспирантуры, защитил кандидатскую диссертацию на тему: "Совершенствование планирования производственных мощностей в строительстве". И хотя к научным исследованиям, как говорит сам, особой тяги не было, тем не менее именно Ильговский стоял у истоков новой специальности "Инженер-экономист". И, несмотря на большую занятость административной работой, уделял много времени научным исследованиям. Принимал участие в выполнении ряда госбюджетных и хоздоговорных тем по экономике и организации строительства. Им опубликовано более 50 научных статей  и учебно-методических пособий общим объемом около 80 печатных листов. По совокупности опубликованных работ в 1995 году ему было присвоено ученое звание профессора.

Двадцать один год он отработал в должности декана одного из самых крупных факультетов университета.  Коллеги говорят, что у Ильговского две семьи - в университете и дома. Вообще-то, скорее всего это - одна семья, потому что они неотделимы друг от друга: в институте когда-то много лет назад нашел он жену Любовь Максимовну, два сына, появившиеся в молодой семье, когда подросли, окончили это же учебное заведение. Сейчас внучка здесь учится.

Дети уже взрослые и вполне успешные: старший сын - Геннадий, полковник милиции, заместитель начальника областного ГАИ, а младший - в Ангарске, финдиректор на АНХК. Подрастает пятеро внуков.

- Из всех увлечений больше всего люблю чтение, - рассказывает Роман Гедальевич. -  Прежде всего, регулярно читаю журналы. У меня с библиотекой существует договоренность, что-то вроде "права первой ночи" - как только приходят новые номера, первому сообщают мне. Читаю "Иностранную литературу", "Знамя", "Новый мир", "Звезду". Но, откровенно говоря, в последнее время чего-то яркого, запоминающегося почти не встречается. Люблю читать детективы. Они хорошо прочищают мозги. А вот их экранизации сейчас - совершенно ужасные!

Главное для Романа Гедальевича, конечно же, университет и все, что связано с ним.

- Я читаю своим студентам экономику строительства. Это своеобразный предмет - первая дисциплина, с которой они начинают изучение специальных экономических предметов. Поэтому  я пытаюсь им втолковать общие закономерности, общие понятия, связь всех элементов производства в строительстве.  То, что потом они в экономике изучают, - это углубление знаний, полученных на этих лекциях.

Уже работая над этим материалом,  я заглянул на сайт университета, и в разделе "Вопросы -ответы" неожиданно увидел слоган, оставленный кем-то из студентов: "Ильговский Роман Гедальевич - самый лучший профессор в мире!!!" Согласитесь, не так уж часто студенты объясняются в любви к своему педагогу в Интернете.

Что касается современных новаций, то Роман Гедальевич вполне успевает за всем, что идет на пользу образовательному процессу. Без этого невозможно выпустить современного грамотного специалиста. Однако есть новшества, которые вызывают сомнения у профессора Ильговского:

- Например, к двухуровневому образованию (бакалавр - магистр), я отношусь с осторожностью. И дело не только в моем консерватизме. Ведь та система образования, которая была в Советском Союзе, выпускала специалистов отличного качества. Они ценились не только в стране, но и за границей. А перенимать слепо новую систему: не знаю... И, с другой стороны, спросите на любом предприятии: вам нужны магистры? Думаю, что на вас посмотрят, как минимум, с недоумением. И возникает вопрос: а не торопимся ли мы?

- Знания, которые вы даете студентам, востребованы реальным производством? Не приходится ли выпускникам переучиваться во время работы?

- Мы даем знания с учетом того, что требует жизнь. Вот когда я учился: мы начинали с чистого строительства и получали квалификацию инженера-экономиста. И все было привязано к этой специальности. Потом от экономики строительства перешли к управленческой деятельности: менеджмент в строительстве; затем появилось новое направление - оценка недвижимости, риэлторская деятельность, продажа недвижимости, жилищно-коммунальное хозяйство, банковская деятельность, инвестиции в строительное производство. В дипломе выпускника  написано: окончил университет по специальности "Экономика и управление инвестициями и недвижимостью", присвоена квалификация "экономист-менеджер". Благодаря этим знаниям наши выпускники очень востребованы в различных сферах экономики.

- Можете ли назвать имена наиболее выдающихся Ваших учеников?

- О-о, их очень много. Нашу специальность заканчивали  мэр города Иркутска Владимир Викторович Якубовский, два наших замечательных проректора - Геннадий Владимирович Хомкалов и Владимир Анатольевич Елькин,  директор департамента промышленности Иркутской области Александр Петрович Суходолов, Президент Центробанка Монголии А. Батсух,  директора крупных строительных организаций во многих городах Иркутской области и России. Среди выпускников нашей специальности более ста докторов и кандидатов наук

- А легко ли успевать за прогрессом, за молодежью?

- С одной стороны - нелегко. Иногда  и утром вставать неохота. А с другой  стороны, придешь на кафедру - здесь коллеги, друзья, студенты, и вновь хочется, по-есенински "задрав штаны, бежать за комсомолом". И эта молодая энергия помогает держаться на плаву. Стараешься выглядеть прилично и болячек не показывать...

- Большую часть жизни Вы жили в Советском Союзе, а как вписались в новую  Россию?

- Старался идти в ногу со временем. Много работал, читал, анализировал, обновлял лекционный материал. То, что Союз распался, на мой взгляд, процесс закономерный: нет в истории государств с вечными национальными границами. Но сами реформы, конечно же, могли быть менее болезненными. В лекциях часто приходится касаться негативных сторон реформ, сравнивая изменения за рубежом и у нас, объяснять, почему так происходит. И все же учить молодежь нужно, внушая надежду на лучшее будущее нашей  страны.

Долго не решаюсь и все же задаю, может быть не очень деликатный, вопрос: "Вам никогда не хотелось уехать в Израиль?"

- Нет. Две мои сестры живут в Израиле. Я был у них в гостях, и прекрасно понимаю тех, кого голос предков позвал на историческую родину. Но сам я остаюсь в Сибири, в Иркутске. Здесь родились мои дети, внуки, здесь моя жизнь, моя судьба.

С "Успеньева дня"

Записки провинциального врача

К. Белобородова, главврач,

заведующая райздравотделом в 1947-1965 гг.

К. Белобородова

Мне уже за 80 лет -- ведь не случайно голова моя седа, а на лице морщинки. А если оглянуться назад, можно смело сказать, что дорога моя по жизни была очень сложной. Детство -- в многодетной семье в глухом, когда-то непроходимом Нижнеилимском крае, а на юность пришлась война. В 1942 году, когда Ленинград был в блокаде и Москва стояла в пороховом дыму, мы с подругами-одноклассницами поступали в Иркутский медицинский институт.

Студенческие годы запомнились голодом и холодом. Но в 1947 году моя крылатая мечта всё же сбылась: получив диплом врача, я начала трудиться в родном Нижнеилимском крае. К больному приходилось добираться и верхом на коне, и на весельной лодке, и часто по лесной тропе пешком. В работе, как говорится, пришлось быть универсалом -- лечила и взрослых, и детей, и роды принимала, а в крайних случаях и за операционный стол приходилось вставать. А что у нас в то время было для лечения? Да почти ничего. Но, хорошо усвоив еще в вузе, что "слово врача тоже лечит", за неимением эффективного лекарства, применяла и это золотое правило.

Я свидетель того, как строились Железногорск и Коршуновский ГОК, как стала морем Ангара, как выросли Усть-Илимск и новые посёлки, как электрический ток Усть-Илимской ГЭС пошёл на новостройки, как наполнялась гулом механизмов непроходимая тайга, как создавался Усть-Илимский ЛПК, и я горжусь, что в этом есть частица и моего труда.Об этом -- мои заметки, которые я предлагаю на суд читателя.

Начало пути

Наш выпуск врачей 1947 года почти полностью направили в сельскую местность, так как сельское здравоохранение испытывало в послевоенные годы большой дефицит медицинских кадров. Когда я пришла в облздравотдел после окончания института для распределения на работу, мне сразу дали назначение в Нижнеилимский райздрав, так как в личном деле было написано, что я родилась в этом районе. Я просила направить меня в Усольский район: в Усолье я закончила 10 классов, там жили мои родители, но с моим желанием не посчитались.

Пришлось ехать. Последний раз я была в Нижнеилимске в пять лет, поэтому мало что помнила и поначалу даже разочаровалась: Нижнеилимск показался мне большой деревней; сразу душа заболела: чувствовалось, что придется трудно. Дипломы об окончании мединститута нам на руки не давали, пока мы не отработаем три года по месту назначения. И вот 1 сентября 1947 года я пришла в райздравотдел со своим направлением на работу. Исполняющий обязанности заведующего райздравом Николай Васильевич Слободчиков, по образованию фельдшер, поздравил меня с приездом в Нижнеилимск, познакомил с состоянием здравоохранения в районе и назначил главным врачом районной больницы, хотя я на эту должность не соглашалась, так как у меня не было опыта административной работы, да и лечебной тоже. Я была очень расстроена, но Слободчиков сказал, что "единственный врач в районе не может быть не главным".

Недалеко от райздрава, в новом двухэтажном здании, находилась амбулатория; рядом заканчивалось строительство здания под стационар на 75 коек и родильного дома. Воду привозили с речки, а дровами больницу обеспечивали колхозы. Амбулатория уже работала. За неимением медицинских кадров заведовал ею фельдшер И.П. Куклин. Он среднего образования не имел, но в войну прошел подготовку по программе первой медицинской помощи, и ему было присвоено звание ротный фельдшер. При мне он стал работать в процедурном кабинете, делал уколы, вправлял вывихи, накладывал гипс, вскрывал абсцессы, делал перевязки при ранениях, даже удалял больные зубы (стоматологический кабинет при амбулатории был уже оборудован, но стоматолога у нас не было).

Слободчиков познакомил меня со стационаром, где лежали больные. Здесь работали только средние медработники: акушерка В.С. Замаратская и медсестра Н.Т. Замаратская, которые сами делали назначения стационарным больным и сами же их выполняли. Меня в какой-то степени успокоило, что эти женщины уже имеют опыт работы. Заведовал больницей фельдшер, тоже из категории ротных, Н.Г. Прокопьев, но он в основном занимался хозяйственной деятельностью.Тогда же я познакомилась с аптекой, где был небольшой ассортимент медикаментов, даже с просроченным сроком, но не было новых лекарств.

А 3 сентября я пришла в амбулаторию вести свой первый прием больных, который запомнила на всю жизнь. Попытаюсь описать его, чтобы и вы почувствовали атмосферу тех лет.Вот заходит больной в возрасте 40 лет: жалуется на боль в области желудка. По жалобам и в результате осмотра я предположила язвенную болезнь, предложила лечь в стационар. Больной отказался, мотивируя свой отказ тем, что он ссыльный, из категории власовцев, и только недавно устроился на работу. От рецепта, который я выписала, он тоже отказался, так как у него не было денег выкупить лекарства, просил выдать лекарство из больницы. Но его нужно было приготовить в аптеке из нескольких ингредиентов, поэтому я решила дать больному свои деньги.

Заходит следующая больная, на вопрос о жалобах отвечает:-- Жалоб у меня ни на кого никаких нет, вот только спина болит и крыльца. Работаю дояркой, под корову не могу садиться и встать не могу из-под коровы.

Насчет спины мне было понятно, а что значит "крыльца", не поняла, спрашиваю ее:

-- Как крыльца болят?

Больная отвечает:

-- Затылок, спину и плечи разламывает.

Осмотрев больную, выяснила, что у нее радикулит и полиартрит плечевых суставов. Спрашиваю:

-- Давно ли стали болеть плечевые суставы?

А она мне отвечает:

-- С Успеньева дня.

-- А когда этот день бывает?

-- А когда брусника созревает.

-- Когда же она созревает?

-- А её белобокую обирают...

Вот и пойми, когда она заболела и как давно болят ее плечевые суставы — "крыльца". Не успела эта женщина выйти из кабинета, как входит пожилой человек с охами-ахами и говорит: 'Товарищ врач, помогите мне по моей малой нужде". А у меня первая мысль: почему я должна помогать (деньгами?) и этому больному -- ведь я не знаю, когда получу зарплату. Я в недоумении смотрю на него, а он страдальчески -- на меня. На мой вопрос: "Что вас беспокоит?" -- он по-русски, по-простому объясняет мне: мол, не могу помочиться, то есть у него проблемы с мочеиспусканием. Я заподозрила у него простатит. Пришлось больного отправить в больницу, а самой после окончания приема идти в стационар, чтобы облегчить страдания пациента -- через трубочку вывести мочу.

Вызываю следующего больного - заходит пожилой человек с наградными планками на пиджаке. На мой вопрос, какие у него жалобы, отвечает:

-- Да вот сосед Григорий Банщиков оттяпал у меня в огороде больше сотки земли -- переставил свой забор на мою деляну, пока я был на фронте. Я и написал жалобу на него в сельсовет, сегодня его будут разбирать в 4 часа. А я попутно зашел в больницу, чтоб выписали мне мазь -- нога болит, рана открылась.

Осмотрев рану, отправила больного в перевязочную к И.П. Куклину, чтобы тот обработал рану и наложил повязку. А для себя я решила больше не употреблять фразы типа "Какие у вас жалобы?" или "На что жалуетесь?", чтобы долго с больными не объясняться. Спрашивала конкретно: "Что у вас болит?"

Дела и люди

Самыми тяжелыми в моей работе были 1947 и 1948 годы, когда ощущался острый дефицит врачебных кадров. Мне приходилось быть и администратором, и лечащим врачом-"универсалом", и детским врачом, и терапевтом, даже акушером-гинекологом и невропатологом.

Первым моим помощником был прибывший в район ссыльный врач, чех М.Ф. Мет. Он имел небольшую хирургическую подготовку, вначале работал в амбулатории хирургом, затем с разрешения органов госбезопасности прошел двухмесячную подготовку в областной больнице по оперативной хирургии. После этого он стал работать хирургом в стационаре, мог уже оперировать в экстренных случаях по поводу острого аппендицита, внематочной беременности, патологических родов, делать кесарево сечение, а также оказывать помощь при серьезных ранениях и травмах. Был он дисциплинированным, старательным, но плохо владел русским языком: у него были проблемы с разговорной речью. Он часто не понимал наших сельских жителей -- их выражения и мне часто были непонятны. Больным и медперсоналу было трудно произносить его имя -- "Манфред Фридрихович", и мы решили с его согласия называть его Фёдором Фёдоровичем. Ему тоже трудно давалось мое имя -- Клавдия Терентьевна, поэтому называл он меня коллегой. Однажды санитарка подходит ко мне и говорит: "Клавдия Терентьевна, почему этот врач вас называет калекой, почему вы разрешаете себя так называть?" Пришлось объяснить значение слова "коллега" и что врач затрудняется его произносить.Из-за проблем с разговорной речью на дальние вызовы Фёдора Фёдоровича не посылали, на них приходилось чаще ездить мне.

Однажды по рации поступил вызов в экспедицию к геологам. Ехать надо было далеко: через Илим на пароме, потом на автомашине до перевалочной базы, а потом верхом на коне с сопровождающим. Случай был трудный: осложнение родов у жены начальника экспедиции. Но с помощью медсестры, которая обслуживала экспедицию, и учебника по акушерству, который я взяла с собой, всё обошлось хорошо, и обратно я ехала хоть и уставшая, но довольная. Однако после такой тяжелой поездки домой идти не пришлось, так как в больницу поступила тяжелая больная. Пришлось ночь пробыть на работе, а с утра снова принимать больных.

Работа в Нижнеилимской больнице и вообще в районе была для меня хорошей школой и в административном, и в профессиональном планах. В общей сложности я проработала в одном регионе 45 лет. Трудиться пришлось и в сельских, и в городских учреждениях и всегда за двоих: как администратор и врач. При этом приходилось заниматься и общественной работой, выполнять депутатские обязанности. Много лет я проработала секретарём парторганизации.

В нашей работе всегда велика возможность несчастного случая или ошибки, так как хотя  медицина и достигла больших успехов, но продолжает оставаться несовершенной. Мы, врачи, многого не знаем и не понимаем, во многом вынуждены полагаться на свою интуицию, а ведь дело приходится иметь со здоровьем и жизнью человека... Поэтому атмосфера страданий и горя, окружающая врача, не проходит бесследно. А сколько было бессонных ночей, работы без выходных! Праздничные дни тоже всегда были трудными. Да, медицине далеко до блеска -- и в прошлом, и в наше время. У медиков, надо признать, трудная работа, кроме знаний, им нужна ещё и светлая, добрая душа. А сегодня медицина стала платной и не для всех доступной. За это мне очень больно и стыдно. Ведь здоровье -- самое драгоценное, что есть у человека. Неужели, и на нём нужно зарабатывать?

Своей любви перебирая даты...

Галина Беляева

На фотографиях Василий Васильевич и Валентина Иосифовна Харины

Их лица в этот июньский день светились особым светом. Зазвучала мелодия танго, он протянул ей руку. Было видно: давненько они не танцевали. Она слегка смущалась под прицелом видео и фотокамер, он не сразу вспомнил движения - и вдруг... они поймали ритм танца, он повел ее, уверенно, по- мужски. А она как - то застенчиво и удивленно на него посмотрела. И легко представилось: начало июня, 50 лет назад.

Валя Кошкарева работала воспитателем в детском саду. Старшина Вася Харин служил в армии в Читинской области. Они встретились, увидели друг друга и поняли: это судьба.

- Свадьба у нас была совсем простая, - рассказывает Валентина Иосифовна. - Родных не было. Мы как с Васей зарегистрировались, пошли в кино - отпраздновать.

- Еще мороженное ели, - напоминает Василий Васильевич.

Радостное событие - золотой юбилей - Харины отмечали в том самом ЗАГСЕ, где когда-то была зарегистрирована их семья: в Ленинском районе г. Иркутска. Сотрудники ЗАГСА по такому случаю нашли регистрационную запись пятидесятилетней давности. Поздравить золотых юбиляров пришли и родные люди, и официальные лица.

Василий Васильевич и Валентина Иосифовна долгие годы были верны не только друг другу, но и своему округу, своему предприятию - авиационному заводу. Василий Васильевич проработал на заводе почти 40 лет, а Валентина Иосифовна  полвека  сберегала здоровье заводчан: работала медсестрой в заводской поликлинике. Потому-то и пришел поздравить их от завода председатель заводского Совета ветеранов Юрий Михайлович Савосько. Цветы, подарки... От администрации округа  доброе слово юбилярам сказал заместитель председателя комитета по управлению Ленинским округом Дмитрий Красноштанов. Он  вручил подарок - чайный сервиз. Дмитрий Алексеевич тоже не оставил без внимания особенные взгляды, полные гордости и любви, которыми обменялись супруги Харины, и пожелал им  и дальше хранить это чувство, а также здоровья на долгие годы.

Торжественная церемония шла своим чередом. Ведущая обратилась к "молодоженам" с вопросом, считают ли они свое решение вступить в брак тогда, 50 лет назад, правильным?  Они только улыбнулись. Их семью, как и любую другую, " не обходили беды стороной", но эти беды не отдаляли их друг от друга, а сближали еще больше. Ведь недаром мудрые люди считают: настоящие браки для того и заключают, чтобы вместе противостоять жизненным невзгодам.

От Иркутского отделения Союза пенсионеров России  пару поздравила Галина Федоровна Иогансон. Она же - староста Клуба "Любовью дорожить умейте". За последние полтора года Клуб провел 15 свадеб, да не простых, а золотых  да бриллиантовых.  С этим  добрым начинанием Клуб выиграл грант администрации Иркутской области. У клуба появились филиалы в Усть - Орде, Бохане. У такой традиции - глубинный смысл: возрождение и пропаганда семейных ценностей, семейного уклада.

После церемонии "молодые" отправились продолжать праздник в семейном кругу, а заместитель главы округа Дмитрий Красноштанов рассказал, что администрация округа всегда старается активно работать с пенсионерами и ветеранами, чтобы сделать их жизнь более насыщенной и разнообразной. В Ленинском округе регулярно проводятся праздники и акции для пожилых людей. Администрация помогает найти спонсоров, чтобы порадовать людей подарками, выступлениями любимых артистов. Нынче удалось отремонтировать несколько квартир для ветеранов войны.

- Эту работу мы обязательно продолжим, - подчеркнул Дмитрий Красноштанов.

Сердце матери

Н. Синицкий, п.Олха

Я часто встречал эту высокую худощавую старушку лет 70-ти при поездках в город. Она каждый день торопливо семенила к первой электричке, таща за собой тяжёлую тележку. Всегда улыбчивая, здоровалась с деревенским людом, её все знали, и она знала всех. Иногда приходилось помогать ей, затащить тележку в вагон, так мы и познакомились. Так я узнал уже типичную для нашего времени историю ещё одной семьи. Но была в ней особенность, которая задела за живое.

Жила обычная советская семья, с обычным средним достатком, надёжной работой, двухкомнатной квартирой. Сын с красным дипломом окончил медицинский институт, уже уважаемый врач в больнице, уже женился, есть ребёнок, живёт отдельно. Все предвещало родителям спокойную, надёжную старость.

Но за воротами уже подстерегала беда. Не выдержав стресса тех первых ломовых перестроечных лет, умирает от сердечного приступа муж. Попадает под сокращение и она. Но сильного человека не просто сломить, инженер - землеустроитель моет полы, ночами сторожит на вахте. Надо помогать вдруг сразу обнищавшему сыну. Его зарплата, как шагреневая кожа, съёживается с каждым скачком инфляции. Но эти усилия мало помогают, слишком мощным оказывается наезжающий каток капитализма. А молодым хочется жить красиво...

Деловая невестка вывела сына на какую-то фирму. Вскоре он уже был там исполнительным директором. Но почти так же быстро фирма лопнула, оставив директора наедине с громадным долгом. Тут уж открывай ворота, беда одна не приходит. Такой муж в семье только помеха, и перед его носом захлопывается дверь  дома. Но есть мать! Она не бросит сына в беде. Она продаёт квартиру, мебель, одежду, вытаскивает его из долговой ямы. Поддерживает, жизнь не кончилась, ещё молодой, можно начать сначала. Она прилагает все усилия, чтобы побудить его жить, не смотря ни на что. Но он пошёл в отца, не выдержал. Здоровое молодое сердце продолжало биться, но психика была подорвана. Облегчение приходило только с водкой.

А мать металась в поисках выхода. Её сын, порядочный, умница, пропадает. На оставшиеся деньги  снимает домик в деревне. Может здесь, на природе, вдали от злачных мест, он сможет оправиться. Она с надеждой убеждает его жить,  ухаживает за ним, как за малым ребёнком. Пенсии конечно на двоих не хватает. Встаёт ночью, стряпает пирожки, возит их в город, продаёт. Лишь бы подкормить сына чем-нибудь вкусным, одеть, чтобы выглядел не хуже других. Кажется, такая любовь и забота должны разбудить чувство благодарности к самому родному человеку. Но не тут-то было. Водка уже заглушила все чувства. Он опускался всё ниже. В деревне  ему нашлось немало сотоварищей. Чем они живут -- не понятно, но каждый день под градусом и нос в табаке. Оторвать их друг от друга не возможно. Только смерть от "палёной" водки  выдёргивает время от времени по одному из их рядов.

Мать ни на кого не надеялась. Кто ей мог помочь в деревне? Она стойко тащила свой крест. С годами, наверно, погасла надежда вытащить сына из пьяного угара, оставалась одна борьба просто за его жизнь. Но какие-то просветления у него случались. На удивление всем, эта, вроде бы никчёмная компания, вдруг начала строить. Как и на что, но за лето они построили маленький домик.

У матери опять вспыхнула надежда.

-Надежда  Трофимовна, вы даже похорошели!

-Да, Михалыч, как -будто новую жизнь начала. Свой дом, сын стал меньше пить. Впервые за многие годы сказал:  " Мама, я тебя люблю". У неё навернулись слёзы на глазах. - Сказал, что если с ним что-то случится, у меня будет, где доживать свою жизнь. Попросил прощения за всё...

Прошло совсем немного после этого разговора. Сын у неё снова запил. На очередной пьянке не выдержала печень. Наступил логический конец.

Может, действительно есть у человека судьба? Мать до конца дней тащит боль за нерадивых детей. Ведь она, наверно, ни на час не задумалась о себе, всё отдала сыну. А так ли предначертано детям быть нерадивыми? Выбросить свою жизнь, тянуть в пропасть жизнь своих самых близких людей? Вот сейчас мать пережила сына, а что же дальше?  Где взять жизненную энергию материнскому сердцу?

«Сибирский гидромедведь»

Татьяна Вылегжанина

Придуманная метрика

«Такой матерый человечище. Он был велик во всем. Жизнь и дела его принадлежат России».

По официальным данным нашему земляку начальнику Братской ГЭС, гидростроителю с мировым именем, Герою социалистического труда, лауреату Ленинской и Государственных премий Ивану Ивановичу Наймушину 25 марта 2005 года исполнилось бы 100 лет со дня рождения.

На самом деле, юбилей следовало отмечать летом предыдущего года. Директор Котельничского музея истории крестьянства С.Н. Панькова любым историческим сведениям всегда пытается найти документальное подтверждение. Несколько лет назад в областном архиве ею обнаружена запись в метрической книге за 1904 год, сделанная священником Котельничской Предтеченской церкви Михаилом Ложкиным о том, что в семье Иоана Степановича Наймушина и его жены Марии Антоновны 15 июня 1904 года родился сын Иоан.

Краеведы из г.Братска в своих исследованиях пишут: "Вся жизнь начальника стройки Наймушина известна до мелочей. А вот ранний период жизни, детство - сплошное белое пятно". В некоторых исторических справках проскальзывает: воспитывался в детском доме. Светлана Николаевна Панькова не соглашается: "Не было этого. С 10 лет Иван бродяжничал". Биографию Наймушина приукрашивали, скорее всего, умышленно: ну не мог депутат Верховного Совета и делегат четырех съездов партии быть бродяжкой. Однако из песни слово не выкинешь.

В бега мальчишка ударился после случившейся на его глазах трагедии. С трех лет он сирота. Мальчонку приютила в своей избе тетя Луша. Возможно, она была Наймушиным родственницей, а может, просто соседкой. Чтобы не быть нахлебником, Ваннюшка не отказывался пособить взрослым. В тот раз сосед попросил парнишку присмотреть за своим трехгодовалым сыном. Поиграв в ограде, ребята пошли к реке. Вот она, совсем рядом, стоит лишь спуститься с пологого в этом месте берега Вятки и ты на мостках, где деревенские бабы стирают белье. Неожиданно на скользких мокрых досках малец поскользнулся и упал в воду. Потрясенный Мишкиной гибелью, Иван вернулся домой, забился в темный угол двора и проплакал до глубокой ночи. На зов встревоженной тети Луши и соседа не отозвался, а когда совсем стемнело, навсегда покинул свою деревню, что в двух верстах от Котельнича.

Подростковый этап в своей жизни сам Иван Иванович характеризовал коротко: жил в батраках. Где жил, у кого батрачил, - о том нет никаких сведений. Известно лишь, что в течение двух лет он ходил с походной кухней хозполка и солдат Ермил научил Ванюшку грамоте.

Допускаю, что дату своего рождения Наймушин придумал сам, потому что просто-напросто мог ее не знать. Скорее всего, не знал. Ведь уходил он из своей деревни без документов, а когда нужные бумаги пришлось оформлять, сказал наугад, сделав себя моложе почти на 9 месяцев.Три года назад, побывав в Москве в гостях у дочери Ивана Ивановича Наймушина, Марины Ивановны, С.Н. Панькова представила ей копию метрики отца. "Знаете, давайте ничего не будем менять. Пусть дата рождения останется той, которую избрал себе отец", - попросила она.

На малой родине в Котельниче Иван Иванович побывал единственный раз, спустя сорок лет после своего неожиданного побега. Тети Луши не было в живых, да и никого из тех людей, кого Ванюша знавал в детстве, отыскать не удалось. Марина Ивановна Наймушина на родине отца побывала впервые лет пять назад. Заглянула в Котельнич после Великорецкого крестного хода и пешком прошла по тем местам, где промелькнуло недолгое сиротское детство ее отца.

Сибирский гидромедведь

Возможно ли такое, чтобы беспризорник, бродяжка, не закончивший даже церковно-приходской школы, стал затем выдающимся инженером и руководителем крупнейшего в стране Братско-Усть-Илимского промышленного гиганта, в составе которого два построенных им города - Братск и Усть-Илимск, две гидростанции, два лесопромышленных комплекса, гигантский горно-обогатительный комбинат, алюминиевый завод?! И все это возникло в непроходимой тайге, с нуля, менее чем за 20 лет. Никогда и нигде в мире не было столь масштабных темпов в гидростроительстве. От закладки первого камня в основание Братской ГЭС и до пуска первого агрегата прошло всего пять лет. На стройке как-то побывали американцы. Они и окрестили Наймушина "сибирским гидромедведем". Внешне Наймушин действительно выглядел богатырем. Выше среднего роста, сутулый, плотного телосложения с крупными чертами лица, взгляд чуть исподлобья , - таким рисует портрет Ивана Ивановича его близкий друг и соратник А.А. Сапожников. Масштабам личности Наймушина поражаешься. Это был действительно "матерый человечище". Стратег. Созидатель. Патриот.

Случай стал поворотным моментом в его жизни. Как-то двадцатипятилетний проходчик стал нечаянным свидетелем собрания горных инженеров шахты, где он добывал уголек. Ивана поразил не сам предмет дискуссии, а то, как специалисты вели разговор. Это была совершенно иная среда, незнакомая, но притягательная. Именно тогда он решил для себя, что будет учиться. До конца жизни Иван Иванович Наймушин был благодарен одному из тех участников собрания в клубе шахты. Инженера звали Петр Ильич. Он и подготовил способного шахтера к поступлению в техникум, а еще через пять лет в 1937 году Иван окончил Московский горный институт. В числе пяти лучших выпускников Наймушина затребовали на работу в Наркомат тяжелой промышленности. У бывшего беспризорника начиналась другая жизнь.

В августе 1941 года Наймушин был назначен начальником строительства тепловой гидроэлектростанции в Йошкар-Оле на реке Кокшаге. А Котельнич, к слову сказать, в древние времена назывался Кокшаров. Осенью 1943 года электростанция дала ток. И даже много лет спустя эту электростанцию в Йошкар-Оле называли "наймушинской". Потом были другие города, другие стройки, но самой главной стала Братская ГЭС. О начальнике "Братскгэсстроя" в этих местах по сей день ходят легенды. Очень трогательно, торжественно братчане отметили 95-летие своего кумира. На юбилейные торжества из Москвы прилетели сын и дочь, внуки прославленного гидростроителя. Есть музей в Братске, где собраны многочисленные публикации о начальнике стройки, книги о нем, ноты музыкальных произведений, посвященных Братску и Усть-Илимску. Есть даже пластинка с песней о самом Наймушине в исполнении Иосифа Кобзона. На родине, в Котельничском музее истории крестьянства, начальнику Братской ГЭС посвящен отдельный стенд, а к столетию И.И. Наймушина открылась новая экспозиция "Потоки жизни и воды". Документы, фотографии для экспозиции передала в дар музею Марина Ивановна Наймушина, дочь легендарного гидростроителя..

Методы руководства

Если бы Наймушин в своей деятельности подчинялся рекомендациям министерских чиновников из Москвы, Братскую ГЭС и весь этот огромный гидроузел в Сибири не достроили бы никогда, как это случилось с БАМом. Своим существованием на карте и Братск и Усть-Илимск обязаны прежде всего Наймушину.

Проработавший много лет с легендарным начальником стройки один из его сподвижников А. Нагнойных вспоминал: " Наймушин в числе приглашенных участвовал в пуске Волжской ГЭС, и там в присутствии начальников всех гидростроек Союза председатель госкомиссии спросил: "А как у вас дела Иван Иванович?" - "На двойку",- ухмыльнулся тот. - "Это как же понимать?", возмутился чиновник из Москвы. - "Это значит в два раза мощнее, в два раза быстрее и в два раза дешевле!" - отрезал Наймушин. Действительно, Братская ГЭС была построена в рекордные сроки и единственная в стране окупила себя полностью уже к моменту сдачи госкомиссии. Это был единственный случай в СССР, когда такая грандиозная стройка обошлась государству дешевле сметной стоимости.

Начальник Братскгэсстроя терпеть не мог совещаний. Вопросы решал только с теми, кто был компетентен в данном вопросе, а решения принимал единолично, возлагая всю ответственность на себя. Был момент, когда потребовалось построить еще одну внеплановую ЛЭП. Все чертежи составили в Братске своими силами, шло согласование с проектировщиками в столице. " Если хочешь завалить дело - согласовывай, - попенял Наймушин начальнику управления строительства линий электропередачи Зимину. А потом ему же очень жестко: "Приступай к рубке просеки. Немедленно. И создавай СМУ, чтобы выйти на всю трассу".

Наймушин по своей натуре не был ведомственным человеком. Он был стратегом и мыслил масштабно. Приехав строить Братскую ГЭС, Наймушин занимался комплексным развитием этого региона Сибири, нарушая при этом существующие правила игры. Москва в любой момент могла его обвинить в нецелевом расходовании средств. Ведь он умудрился строительство в Усть-Илимске финансировать за счет удешевления строительства Братской ГЭС. Причем, не в ущерб главному делу и людям, которые трудились на этой великой стройке.

Своих подчиненных начальник Братскгэсстроя проверял делом. Задачи порой ставил такие заковыристые, выполнение которых позволяло составить правильное представление о человеке. Выдержавший экзамен оставался и дальше осваивать "школу Наймушина". А у главного диспетчера стройки стало правилом: собирать самую дотошную информацию о тех людях, кем заинтересовался начальник, вплоть до их увлечений во время отдыха. Так подбирались кадры.

Кстати об отдыхе. Сам Наймушин, по свидетельству близко знавших его людей, любил охоту, рыбалку, с удовольствием копался в собственном огороде. Так случилось, что семья не поехала с ним из столицы в Сибирь. Для него самым важным была его работа, а жена Анна считала своим долгом дать сыну и дочери хорошее образование. Официально Наймушин не был разведен, но фактически в Братске у него возникла вторая семья. Женщину, ставшую ему женой и другом, звали Клавдией. Они и погибли вместе в 1973 году, когда возвращались с отдыха домой, в Братск. Кому-то из друзей Наймушина, летевших вместе с ним, захотелось еще побродить по тайге. Посадка вертолета оказалась неудачной. Зацепившись за кроны деревьев, машина загорела. Погибли начальник Братскгэсстроя Наймушин, Клавдия и еще один полковник. Остальным повезло больше. Случилось это 1 сентября 1973 года.

:Яркая, удивительная жизнь. Этот вятский человек принадлежал к той породе первооткрывателей, которые и определяют течение жизни, оставляя в истории свой собственный след.

Сказ о Шуре и Грише

Николай Алфёров

На фотографии Александра Харитонова и Григорий Захарович Подвербные

Живет в Иркутске удивительная женщина – Александра Харитоновна Подвербная. В ноябре этогогода ей исполнилось девяносто три года. Все лучшие годы отдала железной дороге- сорок два года.

- Я довольствуюсь тем, что имею,- говорит Александра Харитоновна,- никогда не стремилась к роскоши, богатству, не завидовала и до сих пор никому не завидую. Всю жизнь прожила для людей, помо-гала и сейчас помогаю им, чем могу.

И это действительно так.

...Детство Александра Харитоновна провела в небольшом городе Алатыре в Чувашии. Отец, Харитон Тихонович Дудин, работал в вагонном депо. Мать Полина Николаевна была домохозяйкой, часто болела, умерла, когда Шуре исполнилось только четыре года. Отец женился вторично. Мачеха к падчерице относилась подчеркнуто строго.

Шура была живой, компанейской девочкой, в школе училась легко. Одноклассникам охотно помогала в учебе. После окончания восьмого класса по совету подруги решила поступить в Москве в хладо-транспортный техникум. Отец был против. Он считал, что для замужества дочери и восьмилетнего образования вполне достаточно.

Но Шура все-таки уехала в Москву. С двумя рублями в кармане тоскливо почувствовала она себяв этом большом городе. Все её ошеломило - суета, шум... Толпа пассажиров вынесла Шуру на привокзальную площадь. Прижавшись к косяку входной двери, она спросила долговязого парня: "Как добраться до хладотранспортного техникума". Парень на минуту приостановился, выплюнув изо рта окурок, оскалился: "Ты, девочка, задай вопрос попроще, где, например, Петровский кабак или что-то в этом роде". Дама с большим узлом в руках мимоходом бросила реплику: "Название какое-то замысловатое, наверное, как-то связано с сохранностью покойников...".

Выручил Шуру интеллигентного вида мужчина. Он привел её к этому "замысловатому" учебному заведению.

...Успешно сдав вступительные экзамены, Шура была зачислена в техникум. Стипендию тогда платили только со второго курса, и ей пришлось учебу совмещать с работой. Горком комсомола помог ейнайти работу в школе в Марьиной роще. Шестнадцатилетняя Шура стала обучать взрослых людей, среди которых было немало цыган. Умная, начитанная, она с первых минут установила с учениками добрые отношения. На переменах с ними пела популярные песни, шутила, танцевала. Учащиеся полюбилисвою учительницу. После занятий, которые заканчивались поздно, парни поочередно провожали её досамых дверей общежития.

Со второго курса Шура стала получать стипендию. Отпала необходимость преподавать, но связьсо своими учениками поддерживала. Окончив техникум, она по направлению поехала на Красноярскуюжелезную дорогу. Сначала работала техником хладопункта на станции Красноярск. Позднее трудилась инспектором по розыску грузов, ревизором, начальником группы обеспечения погрузки товаров народного потребления.

В 1961 году Александра Харитоновна переводится на Восточно-Сибирскую железную дорогу. Последние годы до ухода на пенсию в 1970 году исполняла обязанности начальника отдела грузовой службы управления ВСЖД. Трудно вспоминать Александре Харитоновне военные годы. Очень тяжко было работать. Люди трудились в напряженном ритме, без отпусков, со временем не считались. Особенно запомнились беспризорные дети. Днем они бродили стайками, попрошайничали, а ночью ютились на чердаках, околодымовых труб. Сердобольная Александра Харитоновна часть своей небольшой пайки хлеба отдавалаголодным ребятам. Ежедневно в столовой собирала для них со столов недоеденное. Сколько она спасла несчастных детей от голодной смерти - одному богу известно. По этому случаю сохранилась в её памяти необычайная встреча. В семидесятых годах на одной из иркутских улиц стал обнимать и целовать Александру Харитоновну симпатичный мужчина с сияющим лицом: "Тетя Шура,- радостно проговорил он.- Конечно, Вы меня не узнали и не могли узнать, в Красноярске в войну Вы меня, да разве одного меня, спасли от голода, спасли хлебными кусочками. Как мы были тогда Вам благодарны...".

И в наши дни эта пенсионерка, душа-человек, помогает обездоленным людям, чем может.

...В двадцать три года, еще работая в Красноярске, Шура Дудина познакомилась с начальником пожарного поезда Григорием Подвербным и стала его женой, прожила с мужем душа в душу шестьдесятдва года, и за все это время между ними ни разу не было размолвок. "Я никогда не лезла на рожон. Если муж, случалось, начнет раздраженно говорить, в чем-то меня упрекать, я молчу и как бы невинно смотрю ему в глаза.

- И что же ты все молчишь,- спрашивает он.

- Жду, когда ты до конца выскажешься, выпустишь из себя пар. Гриша улыбнется, и ссора погаснетв самом зародыше...

...В начале Великой Отечественной войны Григорий Захарович был призван в Красную Армию. Служил в пехоте в звании сержанта. С лета 1942-го от него не было никаких вестей с фронта. Александра  Харитоновна обращалась в разные инстанции, но получала один и тот же ответ- пропал без вести. Но она не сомневалась- её Гриша жив...

И вот в октябре 43-го от Григория Захаровича пришло письмо, в котором он сообщал, что жив, здоров и на две недели приедет на побывку...

Встречала она мужа у порога своего дома с трехлетней дочуркой Валей. К ним не шел-- летел человек в серой шинели, широко улыбался, глаза его сияли.

- Кто этот солдат?- спросила Александра Харитоновна Валю. "Папа!"  Девочка рванулась к военному так, что мать её еле-еле удержала, а из глаз солдата текли слезы радости.

...Из рассказа мужа Александра Харитоновна узнала, что подразделение, в котором находился сержант Подвербный, попало в окружение. Многие бойцы погибли, остальные были взяты в плен, в томчисле и её муж. Когда колонна пленных двигалась по дороге мимо оврага, Подвербный с несколькими красноармейцами сиганул в него. Конвоиры безуспешно строчили из автоматов по беглецам, но преследовать не стали.

После трех дней скитаний по лесу беглецы, голодные и уставшие, встретились с разведчиками из белорусского партизанского отряда "Вперед". В отряде Подвербный находился целый год, сражался соккупантами в должности командира взвода. За героизм, находчивость был награжден орденами Ленина и Отечественной войны 2 степени. В октябре 1943 года отряд влился в одно из подразделений армии.

Вот тогда Подвербному дали увольнительную на четырнадцать дней. После возвращения в часть он воевал до конца войны. Демобилизовавшись, работал на разных должностях ВСЖД.

Ушел из жизни Григорий Захарович пять лет назад в возрасте 87 лет. За полчаса до кончины он еле слышно сказал жене: "Шурочка, поцелуй меня. Ведь я тебя всю жизнь любил, но это как-то скрывал".

Александра Харитоновна сквозь слезы спросила: "А за что же, Гришечка, любил?". "За бескорыстность и вообще за все...".

- Тяжко, Александра Харитоновна, Вам без мужа?

- Еще как! Ежедневно, ежечасно думаю о нем. Наверное, после ухода из жизни дорогого человеканачинаешь глубоко осознавать, как он был любим. Упрекаешь себя, что живого недостаточно ценила. У меня две дочери - Валя (живет в Иркутске) и Наташа (в Чите). Они любят меня, заботятся, но ни дочери, ни пять внуков не могут заменить мне Григория Захаровича.

О бескорыстной натуре, доброй душе говорит ещё один факт из её жизни. Александра Харитоновна двадцать два года, будучи на пенсии, проработала председателем товарищества "Садовод" ВСЖД. Возглавлять садоводство столько лет по плечу единицам. Садоводы-железнодорожники Александре Харитоновне доверяли, не сомневались, что она не только не возьмет ни копейки для себя из садоводческой кассы, но скорее всего свои потратит на общее дело.

Александра Харитоновна не обойдена поощрениями. Её ценили и постоянно награждали почетными грамотами, выдавали денежные премии. Она награждена орденом Трудового Красного Знамени. Но есть ещё самая большая награда - людская любовь к этой бескорыстной женщине.

"Слабое звено", или Кто поможет семье Ивановых?

Галина Маркина

В старших классах средней школы проходили мы "Преступление и наказание" Достоевского. Помните бедную Катерину Ивановну - хозяйка выгнала на улицу, трое детей, сама в чахотке: "Пусть все видят, как милостыню просят дети благородного отца! Нас тотчас все отличат, сразу увидят, что мы бедное благородное семейство сирот, доведенных до нищеты, а уж этот генералишка место потеряет, увидите! Мы каждый день под окна к нему будем ходить, а проедет государь, я стану на колени, этих всех выставлю вперед и покажу на них - защити, отец!"

В не очень сытые, но спокойные "застойные" времена эти страсти выглядели вполне книжно: как люди жили при проклятом капитализме, как мучились! Не то сейчас. Сегодня, в жестких условиях современной России, такой накал страстей вполне возможен, только выглядел бы он иначе. Но нет на наш сегодняшний день своего Федора Михайловича.

"Честная бедность" на улицах не стоит, все больше по углам прячется. Да и сама Катерина Ивановна давно  спилась, и детки личиками на "благородных" уже  не тянут, а имеют  явные следы вырождения. Сегодня на улицы в невероятном количестве вышли маргиналы, люмпены, бичи. В моем дворе они с утра занимают лавочки на детской площадке, после них садиться на скамейки неприятно, да и небезопасно. Откуда они берутся в таком изобилии? Работа журналиста дает много пищи для наблюдений.

Крик о помощи

В редакцию пришло письмо - не письмо, а стон измученной души: "Защитите меня от А. Он с меня требует долг по квартплате - 52 000 рублей! Я таких денег сроду не видала, пенсия у меня всего 3200 рублей, а за квартиру нужно платить 2700 в месяц, да еще долг навесили. Сил нет никаких. Сама я инвалид..."

Надо разбираться. Злодей А. в "миру" - директор коммунального предприятия, оно обслуживает дом, в котором живет семья Ивановых. Поэтому первый мой визит в "Южное управление ЖКС", к Павлу Артамонову. Павел Вячеславович - сама любезность. Невозможно вообразить, чтобы он кого-то обругал или выгнал из кабинета. Но позиция у него твердая: семья должна изыскать средства и оплатить долг, другого пути нет. Иначе их ждет судебное разбирательство со всеми вытекающими последствиями вплоть до отселения в другое жилое помещение.Что же, будем знакомиться с семьей.

Квартира от космонавта

В далекие советские времена многодетная семья Ивановых получила трехкомнатную квартиру. Для этого понадобилось вмешательство аж самой Валентины Терешковой - первой женщины - космонавта. А та очередь для многодетных семей так и замерла навеки: Валентина Иванова и по сей день в ней числится под номером 93. Впрочем, состав семьи за это время поменялся, теперь с Валентиной Николаевной живет дочь и трое ее детей: двое мальчиков-подростков и девочка-инвалид двух лет от роду. Этим-то составом они и умудрились накопить долг в 52 000 рублей. Сама хозяйка по поводу долга переживает, пытается платить. Когда-то добрый бухгалтер РЭУ "Баргузин" разделила счета живших в квартире. Тогда долг был невелик, и Валентина Ивановна  платила за себя с учетом льготы, как ветеран труда, совсем небольшие деньги. Она и сейчас их платит - вопреки квитанциям с новыми суммами. После появления ООО "Южное управление ЖКС" разделение счетов аннулировали как незаконное.

Семья могла бы получать приличную субсидию, но именно долг по квартплате не дает на нее прав - по закону должно быть подписано соглашение между управляющей организацией и должником о реструктуризации долга, должны пройти добровольные выплаты, после чего может быть получено право на субсидию. Но в этом случае такой вариант - увы!- вряд ли возможен: неработающая дочь с больной малышкой на руках и двумя подростками, которых чем-то надо кормить и во что-то одевать, платить не может. Да и не хочет - жизненным трудностям она противостоит старинным русским способом: топит горе в вине. А мать, которая отчаялась как-то повлиять на дочь, спасение видит в одном - вновь разделить счета и платить только за себя.

- Ситуация типичная, - вздыхает Артамонов. - Много у нас таких семей. Мы не можем просто взять да и простить долги. Что скажут, например, пенсионеры, которым тоже нелегко? Они, что же, должны платить за тех, кто не может нормально обустроить свою жизнь? И в то же время, с такими семьями надо что-то делать.Мы посоветовали Валентине Николаевне обсудить проблему с юристами - есть в городе юридическая служба, которая помогает малоимущим гражданам. Пошла туда Иванова, да паспорт забыла - так и махнула рукой. Ей уже за семьдесят, нервы раздерганы, здоровье порушено - какая тут борьба за свои права. Она и кричит " караул!" в надежде, что услышат добрые люди и помогут.

Добрые люди

А добрые люди тут как тут - и денежек дадут, и с ремонтом помогут, и долг заплатят, а потом придут и встанут на пороге: извольте переселиться в домик в деревне. Да не в тот, что на телеэкране, в рекламе, а поплоше да от города подальше. И надеяться там уж совсем не на что. Именно это случилось два года назад с одним печальным семейством - моими соседями по площадке.

В Юридическом бюро Иркутской области, куда обращаются за помощью малоимущие граждане, нам рассказали, что такие случаи нередки, причем к юристам пострадавшие, как правило, обращаются слишком поздно, поэтому судебная перспектива у таких дел не очень хорошая.

Чтобы предотвратить опасное развитие событий, пришлось написать письмо в Управление департамента семейной, демографической политики,  опеки и попечительства. Там обещали взять семью на контроль и посмотреть, чем можно помочь.

О, сколько их...

Долги по квартплате делают человека бесправным во многих отношениях. Потерялся ордер на квартиру - а в администрации округа новый не выписывают.

- Говорят: не дадим, пока долг не погасите, - жалуется Иванова. В отделе приватизации округа свой взгляд на ситуацию. "О, сколько их, упавших в бездну, разверстую вдали..." - где-нибудь в Черемховском районе, в поселке Мишелевка, например. Накопили долги, попали в поле зрения черных риелторов, квартиру продали - и вперед, в бездну.

-  Вчера еще бумажку прислали, там уже 55 000 набралось. Мне их не выплатить... Голос Валентины Ивановны срывается в крик: я - то в чем провинилась, работала всю жизнь, вот "ветерана" мне дали. Водку не пью. Пусть меня от них отделят и долг уберут! "Они", то есть внуки, притаились за дверью. Младший не ходит в школу с начала учебного года. Сначала приболел, а потом просто так не пошел. Мать и не гонит: есть на кого оставить больную детским церебральным параличем маленькую дочку.

Семья нуждается в социальной поддержке. Павел Артамонов считает, что нужно обсудить положение дел сообща, с участием представителя соцзащиты, отдела по опеке и попечительству, администрации округа, управляющей организации.

- В отделе льгот и субсидий действуют по закону, но лишение таких семей возможности получать субсидию только усугубляет ситуацию, - говорит генеральный директор "Южного управления". Коммунальщики могли бы получить деньги на содержание дома за семью, которая не платит, от государства.

Слабое звено

Нечего жалеть этих пьяниц, - скажет кто-то и будет по-своему прав. Но жизнь - это не игра "Слабое звено", и общество не может жить по законам джунглей. Что будет с детьми этой семьи? Читаем "Преступление и наказание": " А пусть! Это, говорят, так и следует. Какой-то процент, говорят, должен уходить каждый год... куда-то... к черту, чтобы остальных освежать и им не мешать. Процент! Славные, право, у них эти словечки: такие они успокоительные, научные. Сказано: процент, стало быть, и тревожиться нечего. Вот если бы другое слово, ну тогда...было бы, может быть, беспокойнее..."Спасибо русской классике: она возвращает нас к нормальному взгляду на мир, даже если герои ее - люди не совсем здоровые.

Вроде, и есть какая-то государственная система помощи людям в трудных жизненных ситуациях, да вот в реальной жизни толку от нее мало: правила игры придумали те, кто горя и беды не знал. Заплутала защита где-то в коридорах власти и кабинетах чиновников.

Татьяна Петровна Майорова, руководитель соцзащиты по Октябрьскому округу, о проблемах семьи знает: "Мы им помогали, как могли, в 2006 и 2007 годах давали материальную помощь на погашение задолженности - по 2000 рублей. Мало? Ну, сколько могли. Старший мальчик получает в школе бесплатное питание. С младшим будем решать вопрос, видимо, придется вести речь о коррекционной школе. Детям покупали спортивную форму. Говорите, девочка-инвалид?  Посмотрим, чем ей можно помочь. Важно, чтобы мать сама проявила заинтересованность. Тогда их можно будет поместить в Центр на Маршала Конева. Там хорошие результаты по реабилитации детей с ДЦП".

Решить проблему с задолженностью и субсидией пока не получилось: глава округа Александр Алферьевский находится в отпуске, отправился отдыхать и Павел Артамонов. Светлана Алиева, заместитель председателя комитета по управлению Октябрьским округом, заверила: ситуация с квартирой на контроле. Дети не должны лишиться жилья. Держать руку на пульсе пообещали и представители органов опеки и попечительства. Не будем терять надежду. Проблемы долго копятся и не в день решаются. Так что к этой семье мы еще вернемся и расскажем, что удалось сделать.

Холодно стало на улице, бомжи уже не сидят на лавочках в нашем дворе - бродят вокруг мусорки. С ними парнишка лет пятнадцати - молодая смена растет.

Сладкая каторга Валентины Галкиной

Елена Коренева

Валентина Ивановна Галкина

Старейший сотрудник Байкальского музея - Валентина Ивановна Галкина не скрывает свой возраст - 78 лет. У нее поразительная энциклопедическая память, вместившая в себя две эпохи - советскую и постсоветскую, множество встреч, имен, дат, огромное количество интересных сведений о Байкале, на берегу которого она живет и которому служит уже более полувека. Ее выразительные, живые глаза светятся мудростью и добротой. Перед вами - фрагменты моей беседы с этой удивительной женщиной.

- Валентина Ивановна, насколько я понимаю, вся Ваша трудовая жизнь связана с Байкалом.- Нет, не только. Начинала я в Магадане. После окончания географического факультета Иркутского университета меня направили в Магадан в распоряжение Госстроя. И там мне пришлось осваивать достаточно новые для меня науки: минералогию, общую геологию. Мне дали возможность работать там заведующей Минералогическим музеем в Горно-геологическом техникуме. У меня были потрясающие учителя. В то время геологи Томской школы были осуждены по политической статье и отправлены в Магадан, и некоторые из них работали лаборантами в этом техникуме. Это был 1953 год, "холодное лето 53-его". Никто из репрессированных еще освобожден не был. После окончания университета я вместо аспирантуры взяла направление в Магадан по месту работы мужа. И в Магадане мне очень повезло. Геологи относились ко мне как к своей дочери. Они мне помогали. Я говорила им, что очень боюсь, что многого не знаю. Они сказали: "А ты не бойся, не стесняйся, работай. Все приходит само по себе". Со временем геология, минералогия стали для меня почти родными, потому что со мной дома много занимался муж Владимир Иванович, геолог по образованию. Я сначала читала свои лекции ему, советовалась, как их построить, а потом шла к студентам.

В 1955 году по состоянию здоровья мужа нам пришлось уехать в Листвянку. С тех пор я живу здесь и считаю Листвянку, Байкал своей второй родиной. Вообще-то, я родилась на Алтае. Но с Листвянкой у меня очень много связано. Здесь строилась не только моя трудовая, но и семейная жизнь. Здесь родился мой младший сын. Здесь живут мои внуки и правнуки - в Листвянке и Иркутске. Сначала я проработала в Листвянской школе 5 лет, а потом пришла работать на Байкальскую Лимнологическую станцию - еще в 1960-м году.

В 1961 году  21 января наша станция получила статус института. Я работала здесь сначала лаборантом, потом  старшим лаборантом, младшим научным сотрудником, а затем в Байкальском музее, с тех пор, как только его создали благодаря большим усилиям всего коллектива под руководством Николая Павловича Ладейщикова. Это был ученый, заведующий лабораторией климата. Он был единственный из нас, кто закончил факультет музееведения МГУ. За его плечами был уже музей им. В.К. Арсеньева. И он предложил свои услуги по составлению тематического плана. Работал над организацией музея весь коллектив сотрудников Лимнологической станции, в том числе такие ученые, как Евгений Алексеевич Коряков, Маргарита Юльевна Бекман, Константин Константинович Вотинцев и другие. Работали по вечерам, так как днем у них была своя научная работа. Мой муж Владимир Иванович Галкин делал фотографии для музея, макет Байкала, чучела животных. Эта экспозиция существует до сих пор. Но время идет. Экспонаты устаревают физически и морально. Поэтому мы коллективом Байкальского музея сделали новый тематический план и макет нового музея с применением всех музейных технологий, которые сейчас существуют в мире.

- Как давно Вы возглавляете экспозиционный отдел музея?

- Сначала я была научным сотрудником музея, заведующей музеем. Директором Лимнологического института тогда был Григорий Иванович Галазий. Было время, когда Галазий оставил пост директора Лимнологического института и стал заведовать музеем. Потом Григория Ивановича выбрали депутатом Государственной Думы, и он должен был там работать на постоянной основе. Это был 1993 год - очень тяжелый период для науки. Академик Валентин Афанасьевич Коптюг приехал тогда к нам и поставил вопрос: " Что будем делать с музеем?" Я сразу призналась ему, что я человек уже пожилой, что я не умею просить, а только отдавать. И еще сказала, что было бы очень хорошо, если бы директором музея был Владимир Абрамович Фиалков. Он очень хорошо знает Байкал и под водой, и над водой. Кандидатура Фиалкова была горячо поддержана и Михаилом Александровичем Грачевым, директором Лимнологического института. У Фиалкова были уже свои планы по развитию музея. Он съездил в Америку, посмотрел, как там работают музеи-аквариумы. Владимир Абрамович и предложил мне стать заведующей экспозицией музея. Мы стали подбирать штат. Фиалков умеет подбирать людей по принципу: любит ли человек свое дело, предан ли он своей работе. Я человек старой эпохи, и принцип "Раньше думай о Родине, а потом о себе" настолько глубоко во мне остался, что вытравить его из меня никак невозможно.  Если надо - значит надо. Про музейных работников говорят, что они немного "ушибленные", но это хорошая "ушибленность", потому что преданность своей профессии, ответственность за свою работу - это действительно очень важно, очень серьезно, так как без прошлого нет настоящего и будущего. Мы изучаем прошлое, живем настоящим и думаем о будущем.

- Валентина Ивановна, за годы работы в Байкальском музее Вы встречались со многими известными людьми. Какие встречи больше всего запомнились?

- Разные. Например, моя первая экскурсия, мое "боевое крещение". Приехал академик Мелентьев с большой группой ученых. Он был тогда Председателем Иркутского научного центра Восточно-Сибирского филиала Академии наук СССР. Когда он приехал, я не знала, что это - академик Мелентьев. Я рассказывала ученым все, что могла. Рассказывала с удовольствием, потому что видела их заинтересованность, интеллигентные лица. Многого я тогда еще не знала и честно в этом признавалась. А потом академик спросил: "Вы не знаете, где бы мы могли здесь пообедать?" Я ответила: "Я сейчас позвоню в санаторий "Байкал". У них есть рабочая столовая, где очень прилично кормят". Он ответил: "Тогда я сам туда позвоню. Я - академик Мелентьев". У меня сердце в пятки ушло, и я сказала ему: "Спасибо!" Он удивился: "За что?" Я ответила: "За то, что Вы мне это только сейчас сказали. Если бы Вы сказали мне это раньше, я бы сильно волновалась". После экскурсии Галазий удивлялся: "Как? Ты принимала такую делегацию?!" И заставил меня написать всю экскурсию. Я написала. Григорий Иванович почитал и сказал: "Вполне прилично".

Очень памятным был приезд к нам великой гостьи, великой Женщины - Индиры Ганди со своим младшим сыном Санджаем.  Это было в 1965 году 3 июля. Вода в Байкале была холоднее, чем в декабре, а эта южанка сбросила с себя сандалии, зашла по колено в воду, опустила в него лицо. Сразу появилось много "доброжелателей", заволновавшихся, как бы чего не случилось, как бы она не простыла. А Индира Ганди ответила, что вода в Байкале действительно холодна, но она такая же святая, как вода в Ганге.

Позднее я принимала также старшего сына Индиры Ганди - Раджива. Он приехал с женой Соней и детьми. Получилось так, что по протоколу приема были записаны Галазий и я. Григорий Иванович жил в Иркутске. Он должен был сюда приехать. А по дороге в Листвянку стояла милиция и никого не пропускала. Раджив Ганди с делегацией подъехали. Мне говорят: "Идите, встречайте". Я пыталась отказаться, просила подождать Галазия, но мне сказали проводить экскурсию, и я пошла. Мы дошли до бюста Верещагина, и тут вошел Григорий Иванович с совершенно по-детски растерянным и возмущенным выражением на лице: "Как это без меня?!" Я нашлась, сказала, указывая на бюст: "Это Глеб Юрьевич Верещагин - основатель Лимнологической станции, который был ее первым директором, а сейчас наш директор - Григорий Иванович Галазий, который специально приехал, чтобы встретиться с вами". И благополучно передала ему делегацию из рук в руки.

У меня сохранились слайды и фотографии Раджива Ганди с семьей во время их посещения музея. А когда я сама была в Индии, то побывала у них во дворце, чтобы передать фотографии. Для меня это было большой честью - побывать у них. Это было очень памятно и здорово - встречи с семьей Ганди!

Бывали у нас в музее космонавты: Терешкова с Николаевым, Леонов, Гречко.Приезжали советские государственные деятели, члены Правительства. Очень понравился мне Алексей Николаевич Косыгин. Он приезжал к нам с Президентом Финляндии Урхо Кекконеном. Кекконен был исключительно интересный  человек, обладал удивительным мужским обаянием. И к тому же он - художник. Он подарил нам свою работу - шарж на себя - гравюру на металле.

Приезжал к нам Микоян. Это был очень хороший, добрый человек. Когда-то мой отец работал в его аппарате, и еще долго после этого нам к каждому Новому году Микоян присылал поздравительные телеграммы.

Запомнился, конечно, и Борис Николаевич Ельцин. Что бы о нем ни говорили - это была фигура, личность! Они были здесь женой Наиной Иосифовной - милейшей женщиной с изумительной душой. Ельцин приезжал сюда вместе с канцлером Германии Гельмутом Колем. В Коле тоже много обаяния, чувства юмора, чувствуется сильная личность.

Принимали мы здесь и писателей. С Марком Сергеевым, Валентином Распутиным и Виктором Астафьевым мы ходили на катере по Байкалу, говорили об экологических проблемах озера, пели наши сибирские песни.

Из приезжавших к нам артистов огромное впечатление произвела на меня Нонна Мордюкова. Артисты, люди искусства - все-таки "искусственные" люди, и на публике держатся обычно по-особому, играя свою роль. Это у них защитная реакция. В Мордюковой же ничего подобного не было. В ней мы увидели настоящую русскую, просто земную женщину, очень искреннюю. Внутренняя сила в ней была огромная. А как она слушала! С одной стороны молча, а с другой стороны - светилось все ее лицо, отражая то удивление, то восторг, то недопонимание.

Все это - встречи, дарованные мне Байкалом. Где бы в другом месте я могла встретиться с этими людьми?!

А самая последняя, запомнившаяся  -  это встреча с представителями "Миров". Это было такое внимание, такое заинтересованное слушанье, что я млела! А ведь эти люди работали уже в Байкале, в морях и океанах, погружаясь на батискафах. А здесь они поняли, что и для нас рассказ о Байкале - это не просто рассказ, а каждый раз заново прожитая с ним жизнь. Потому что нам надо рассказать так, и посмотреть людям в глаза так, и привести такие примеры, чтобы у них это осталось в памяти. Наша жизнь - моя и моих коллег - сложилась так, что каждый день мы рассказываем об одном и том же объекте, но каждый раз надо делать это с такой душой, как будто ты первый раз это говоришь. Поэтому большую роль играют глаза, выражения лиц слушателей. Это - обратная связь. Наша жизнь очень интересная. Иногда сильно устаешь и думаешь, что это - каторга, но это - сладкая каторга.

- Валентина Ивановна, у Вас создавалось когда-нибудь ощущение, что Байкал - это живое, разумное существо?

- Да, это ощущение постоянно присутствует. Причем, впервые мне сказал об этом Николай Павлович Ладейщиков. Он подарил мне свою книжку "Встречи на Байкале". Небольшая книжка, но очень емкая, очень душевная о своих экспедициях. Там он и высказал мысль, что Байкал - это живое существо, и что от нашего настроения зависит поведение Байкала. Действительно, иногда приходишь на Байкал в приподнятом, радужном настроении, смотришь -  и он такой же. А иногда выходим на катере, и он словно говорит нам: "Куда полезли?! Не видите - я разбушевался?" По-разному встречает нас Байкал.

Такая непростая длинная жизнь

Дмитрий Киселёв

В декабре этого года Александру Викторовичу Щуру, одному из старожилов Байкальского госуниверситета экономики и права, заслуженному экономисту Российской федерации и одному из самых любимых студентами профессоров исполняется 80 лет.

Александр Викторович Щур

- Когда отмечали мои 75, я и не думал что, буду продолжать работать!- улыбается Александр Викторович. - Однако уходить на пенсию пока не хочется...

И я невольно отметил, что в его сухощавой, седовласой фигуре почти незаметно примет старости. Во всяком случае, стариком назвать  - язык не поворачивается. Может это работа со студентами, их молодая энергетика позволяют ему сохранять и ясность взгляда, и четкость мышления, и хорошую память? А может длинная, совсем непростая жизнь, о которой он рассказывает не торопясь, обстоятельно, закалила его, вместо того, чтобы измотать, подавить усталостью?

Мы сидим в одном из кабинетов университета и вдвоем разматываем нить его воспоминаний...

Далекое детство

...Село Высоцк раскинулось на границе Украины и Белоруссии. Если по прямой - то это километров  двести на запад от Чернобыля. И хотя большинство жителей числили себя украинцами, на самом деле принадлежали к народу, в котором причудливым образом смешались и украинские, и белорусские, и польские корни. Одним словом - славяне. Тем более что и Белоруссия, и Западная Украина до 1941 года относились к Польше. Семью Щуров богатыми не числили, были они скорее из середняков, но крепких: три коровы, три лошади десять га плодородной земли позволяли жить вполне пристойно. Виктор Ефимович и Мария Терентьевна трудились от зари до зари и своих шестерых детей растили в уважении к труду и знаниям... Саша был средним. В 1941 году ему исполнилось 12 лет, он уже окончил пять классов сельской школы, свободно владел польским и белорусским языками, любил читать Мицкевича и других польских писателей, а в свободное от занятий время работал наравне со взрослыми.

Незадолго до войны крестьян объединили в колхоз, туда же отошла и скотина, и политый потом Щуров земельный надел. Того, кто в колхоз вступать не хотел, объявляли врагами и ссылали. Однако колхоз продержался недолго, а с началом войны  вообще рассыпался. Крестьяне разошлись по своим дворам не получив никакой платы за свой почти двухлетний труд...

Война принесла горе и голод. Надолго пришлось забыть и о школе. Небольшое село в течение шести месяцев находилось во фронтовой полосе, на которую почти беспрерывно сыпались авиабомбы. Под их осколками погибли отец и старший брат Александра - Евгений. Еще одного брата - Всеволода угнали в Германию.

В 1944 году, после того как советские войска освободили эту территорию от немецких войск, Александра приняли на работу инспектором отдела гособеспечения семей военнослужащих Высоцкого райисполкома. Там он проработал около года. А потом  ... в их дом пришли люди из "органов" и объявили, что семья Щуров по решению "тройки" лишается всех прав и имущества, и направляется в Сибирь. Припомнили и прежнюю "кулацкую" зажиточность и то, что один из старших братьев Александра связался с украинскими националистами, воевавшими против Советской армии.... Дали несколько часов на сборы, погрузили на подводу, отвезли на станцию, где формировался спецэшелон...В трудную дорогу отправились втроем: Мария Терентьевна, Александр и младшая сестренка Олимпиада. Все кто в этот момент оказались под рукой.

Сибирь обетованная

Крепко запомнился Александру долгий путь в Иркутск. В тесных теплушках грязь и духота, спящие вповалку старики, женщины, дети. Скудная кормежка, в туалет - только на остановках. Благо, что они были частыми и долгими.

А в Иркутске их особо и не ждали. Во всяком случае, на слюдяной фабрике, куда определили ссыльных, и где тогда работало около пяти тысяч человек, новые люди оказались не нужны. И Щуров перенаправили в комбинат "Мамслюда".

- Мне был тогда семнадцатый год, и я считался уже трудоспособным, - вспоминает Александр Викторович, -  сестренка была еще совсем маленькой. Продукты выдавали по карточкам, и было очень важно - какая у тебя карточка. Меня зачислили в экспедицию  горнорабочим и дали карточку рабочую. По ней только одного хлеба полагался целый килограмм на день, кроме того, можно было получить и другие продукты, а еще нам выделили домик! Мама даже радовалась - на Украине-то мы в последнее время голодали.

Так началась мирная сибирская жизнь Щуров. Незаметно подросла Олимпиада, выучилась и позже работала начальником цеха.

Век живи - век учись...

Года два проработал Александр горнорабочим-взрывником. Дело это только на первый взгляд простое.

- Вообще взрывное дело рискованное - рассказывает Александр Викторович, - хочешь, не хочешь, примерно раз в неделю хоть один заряд да откажет. У меня однажды был случай. Зарядил штук 15 зарядов, от килограмма до полутора аммонита в каждом, один  положил на камень, который тоже нужно было раздробить. Он внизу под уступом был. Поднялся, подключил заряды на верху и... спрыгнул вниз. Уже в полете увидел, что приземляюсь прямо на капсюль, лежащий на камне! Зажмурился, упал и глаза открыть боюсь. Думаю: на том я свете или на этом! Ощупал себя. Вроде цел! Удивился - почему же заряд не сработал? Пригляделся, а оказывается, капсюль попал в угол между каблуком и подошвой моего кирзового сапога. Попади на миллиметр в сторону - и взрыв был бы неминуем....Повезло мне тогда... Порой сам удивляюсь - как ни разу не подорвался!

В скором времени смышленого парня направили на курсы повышения квалификации, и он стал горным мастером, начальником участка.

- Однажды нашему участку за скоростную проходку дали вторую Всесоюзную премию -100 тыс. По тем временам сумма более чем солидная. Народу на участке было немного и мы уже мысленно делили ее и предвкушали, сколько получим. Но не тут-то было! Четверть суммы осели в министерстве, четверть получил Главк, большой процент отошел комбинату "Мамслюда", плюс общий банкет, и осталось нам... рублей по 200. Так и обернулась эта премия скорее моральным поощрением, но все равно было приятно!

В 1954 году Александр женился на молодом маркшейдере Альбине, приехавшей из Бодайбо. С тех пор всю жизнь они вместе, помогая друг другу в трудную минуту, деля радости и огорчения.

Несмотря на очень хорошую по тем временам зарплату, жила в Александре некая неуспокоенность, целеустремленность - он привык делать свое дело не просто хорошо, но лучше других, а для этого нужны были новые знания.... И уже вполне зрелым человеком он идет в вечернюю школу. (Это легко сказать, а кто учился, тот знает, каково это - после рабочей смены садиться за парту и пытаться понять, о чем говорит учитель, когда глаза слипаются от усталости!). А спустя несколько лет, ему  уже - тридцать, поступает в Бодайбинский горный техникум на отделение "Разработка рудных и россыпных месторождений". Можно только представить, как не просто было взрослому дяде сидеть за партой рядом с подростками! Но может это и заставляло учиться лучше других?

- По окончании техникума директор комбината Михаил Иванович Щадов, который позже стал министром угольной промышленности, пригласил меня на должность начальника рудника Витимского. В то время на комбинате работало около семи тысяч человек, а инженеров было всего два - три, людей, имеющих диплом техникума меньше, чем сейчас инженеров!

И начал я работать на прииске Витимский в качестве директора. Все  было интересно и  зарплата достойная, но вскоре я почувствовал острую необходимость в более глубоких знаниях.

В 1965 году поступил в Иркутский институт народного хозяйства, хотя меня приглашали в Политех, но  в Нархозе было больше экономических дисциплин, а  я уже понял на практике, насколько они  важны...

Институт Александр Викторович окончил не только с отличием, но и на год раньше.  Помог, опять же, большой  опыт практической работы. К примеру, ему были хорошо знакомы технологические дисциплины, которые проходят на четвертом курсе.

Вместе с красным дипломом талантливый специалист получил и приглашение в аспирантуру. Зав кафедрой, будущий ректор института, Михаил Иванович Баканов, и тему ему определил: "Экономика и организация горного производства". Успешно защитив кандидатскую диссертацию в 1973 году, Александр Викторович становится деканом инженерно-экономического факультета, а в 1978 - заведующим кафедрой экономики и менеджмента в горной промышленности. В 1977 году ему присваивают ученое звание доцента, а 1992 - профессора.

Место в жизни

- Александр Викторович, вы с отличием окончили аспирантуру, кандидат экономических наук, а почему докторскую диссертацию не стали защищать?

-Передо мной шел к защите докторской один коллега, он много и усиленно работал, его представили на звание профессора, но Обком партии по каким то своим соображениям его не утвердил. Я  шел вслед за ним. Видя такой поворот событий, подумал: стоит ли 10 лет отрывать от жизни? Тогда каждая статья давалась с кровью, это сейчас печатайся, сколько хочешь, а тогда на каждую статью нужно было разрешение Облита получить. Я написал около десяти работ,  которые были приняты техсоветом, и по которым комбинат работал, их направили в ЦНТИ, но печатной эта работа не считалась. И защищаться надо было в Московском горном институте, а там периферийных специалистов не признавали. Чтобы стать профессором, надо было характеристику из Обкома представить. И это было не просто. Да и лет  мне уже было много - под пятьдесят. Тем более, что я никогда не чувствовал себя ущемленным, потому что и сейчас в нашей области немного специалистов такого уровня...

Тут следует добавить, что Александр Викторович 20 лет руководил научными исследованиями, выполняемыми кафедрой, целью которых являлось изыскание путей повышения эффективности работы горнодобывающих предприятий Восточной Сибири.  Научные разработки отличались высокой степенью внедряемости в производство и большим экономическим эффектом от внедрения. Им опубликовано 39 научных и научно-методических работ по проблемам повышения эффективности горнодобывающих предприятий Восточной Сибири...В 1998 году присвоено почетное звание "Заслуженный экономист Российской Федерации".

- В чем секрет вашего творческого долголетия?

- Прежде всего, наверное, в хорошей наследственности - мама прожила более девяноста лет. А еще, возможно, в том, что я никогда не жаловался на жизнь и обстоятельства, и добивался того, чего хотел - собственным трудом...

Уныние - не ее удел

Клуб "Арина Родионовна"

"Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком...."

Это по Пушкину. А нас, "Аринушек", названных в честь его няни, много больше. Мы - это клуб "Арина Родионовна" при Городском Совете Ветеранов. Все бабушки прабабушки, все труженицы в быту, на общественном поприще, а кто и продолжает работать по специальности. О каждой можно бесконечно рассказывать и даже написать книгу, но сегодня речь пойдет об одной из нас.

На фотографии Дина Михайловна Ушакова с мужем

Дина Михайловна Ушакова. Уроженка города Черемхово, из простой многодетной семьи. Она с детства познала труд и на всю жизнь запомнила - помогать надо всем страждущим независимо от возраста и положения. Поэтому ее жизненный принцип, ее девиз: "Мы в ответе за тех, кого приручили".

Она была удивительно хороша собой в молодости - среднего роста, стройная, с черными "цыганскими" глазами, веселая, бойкая на язык, певунья, плясунья, энергия "через край" и все в руках "горит". Она и сейчас хороша и энергична. Окончив среднюю школу, Дина переехала в Иркутск и начала работать в горкоме комсомола. Здесь они и встретились - красавица Дина и молодой лейтенант Вася, с хитрыми глазами, решительный и не менее энергичный. Все окончилось свадьбой, как и положено в хорошем романе. А потом начались скитания "по городам и весям" за мужем. В Забайкалье родился первый сын - Рафаил. Муж демобилизовался и семья осела в Иркутске. Первые годы жизни Дина работала, но когда через 2 года появился второй ребенок, работу пришлось оставить. Тем более, что в семье Ушаковых никогда не закрывались двери. В доме жили родственники, приезжали друзья и знакомые, была тяжело больная мама и престарелая тетка. А детей уже было четверо: "три сыночка и лапочка дочка". Муж - работник обкома комсомола. Занятость большая: и в городе и поездки по области, а зарплата не большая. Все тяготы быта, уход за детьми и даже дополнительное пополнение бюджета - лежало на плечах хозяйки дома. Окончив приготовление пищи, уборку по дому, обиходив детей, больную, прикованную к постели мать и прочие бытовые дела, она еще успевала заниматься шитьем на заказ. Лишняя копейка в семейный бюджет, далеко не лишняя. Параллельно с этим Дина успевала следить за спортом (в те годы все увлекались фигурным катанием и по ночам смотрели телевизор). А как не "поболеть" за хоккей, когда наша сборная лидировала, а трансляция игр шла по ночам. Успевала Дина и в театры ходить, хоть и не часто это удавалось, и книги читать.

Хорошую закалку получила Дина Михайловна в детстве, поэтому и умела сочетать многие казалось бы не сочетаемые факторы жизни. И никогда уныния, жалоб на трудности жизни.

Труды вознаградились: старший сын доктор медицинских наук, стоматолог, работает в одной из клиник нашей столицы. Второй сын кандидат медицинских наук, возглавил организацию и работу диагностического центра, а сейчас возглавляет отдел здравоохранения Областной администрации. Третий сын - санитарный врач - жил и трудился в Москве. К несчастью жизнь его трагически оборвалась. Четвертая - дочь врач функциональной диагностики, работает в диагностическом центре.

Дети выросли, и сидеть дома Дина Михайловна не захотела. Она занимается общественной работой при городском Совете Ветеранов -возглавляет "пункт милосердия". Вступив в ряды клуба "Арина Родионовна", Мадина Михайловна, "засучив рукава" принялась за дело. Обаятельная, добрая, сочувствующая нуждающимся, потому что сама прошла через это, она умеет убедить и призвать на помощь меценатов. Она обращается к хозяевам магазинов и бутиков, к предпринимателям и всегда находит с ними общий язык. С большой благодарностью она вспоминает Бабаевых Бориса и Машу, Мельниченко Нину Ивановну, Кинжалову Лидию Анатольевну, Кравцову Анну Ивановну, Игнатьеву Валентину Степановну, благодаря которым "пункт милосердия" имеет возможность оказывать помощь многодетным семьям, приютам и детским домам, престарелым. Все вещи тщательно разобранные, упакованные отправляются по назначению не только жителям Иркутска, но и в районы области, в частности - Черемхово, Усолье, Тулун и др. С момента создания "пункта" отправлено по назначению более 6 тысяч наименований одежды и обуви ( преимущественно детских). Спасибо меценатам, но ведь большая заслуга в этом Дины Михайловны, если бы она не пришла, не попросила, не объяснила...

У Дины 4 внука и 5 внучек. Теперь жизнь посвящена им. Все пошли по стопам родителей, все имеют высшее образование или еще учатся в институтах. А бабушка пригреет, поможет.Вся жизнь Дины Михайловны - труд. Труд на благо семьи, труд на благо чужих. И как бы трудно не было самой - всегда в строю, всегда при деле. Всегда поднятая голова, готовность пошутить, придти на помощь. Уныние не ее удел, даже если на душе пасмурно и на улице идет дождь. Ведь тучи уходят и снова светит солнце. Мы желаем Дине Михайловне здоровья, любви близких и не забывать - ты нужна всем.

Хлеб без соли

Ева Леконц, Железногорск-Илимский

Завод, где  работали Лиза с Ниной, не раз направлял группу комсомольцев в подшефные колхозы. Приходилось и сено косить, и хлеб убирать, и картошку, а вот заменять недостающих доярок - впервой. Нет, не испугались они такого поворота, сами-то, недавние девчонки из деревни, так что доить коров умели. Испугало их время командировки - месяц. Только в город уехали, чтобы забыть деревню, почувствовать ритм жизни, окунуться в бытовой рай, а тут - снова да ладом.

Была Лиза красоты потрясающей, от нее как будто свет исходил, настолько она была милой, доброй. Стоило ей где-нибудь появиться, люди вокруг начинали улыбаться.

Так неделя прошла, другая. И тут, к ноябрьским праздникам появился в доме хозяйки солдат. Сын вернулся со службы! Радость для матери, волнение для девчонок. Был он неказист, хоть и чувствовалась армейская выправка. Рыжий, веснушчатый, да к тому же белобрысый. Лиза не примеряла его для себя даже как ухажера. В деревне парней много, а невест - раз-два, и обчелся. Да и зачем ей деревенский, если она теперь городская! И прописку в общаге имеет, в городе. Хозяйка все норовила в обед посадить своего Петра ближе к Лизе, да и относиться к постоялице стала учтивей, добрей. Петр не сводил глаз с красавицы, но робок был до невменяемости. Заговорить не смел, не то что руку пожать, плеча коснуться. Нинка только подтрунивала:

-  Смотри, закадрит он тебя. Сразу видно, влюблен с первого взгляда. Такой полюбит, как отрубит, раз и на всю жизнь!

- Да он совсем не в моем вкусе. Скорее бы домой, в город, - отвечала Лиза.

Последняя неделя пролетела быстро. Осталась последняя ночь. И она тоже прошла. Нина растолкала подругу:

- Мы же сегодня уезжаем, проснись и пой!

- А я уже начала привыкать к этой кровати, - сладко потянулась Лиза.

-  Ну ладно, ты валяйся, а я пойду, билеты куплю. С билетами в кармане как-то уютней себя чувствуешь.

Нина быстро оделась и ушла. Вскоре зашла хозяйка, увидев, что Лиза одна в постели, она вошла в комнату сына. Потом снова застучала в сенях, послышался знакомый звук закрываемого замка. Лиза потянулась последний раз, решив встать, но вдруг под одеяло запрыгнул Петр. Она вывернулась из робких неумелых рук парня и кинулась к двери. Но напрасно девушка металась от двери к окнам: дверь на замке, окна - двойные рамы. Ее крик едва ли кто слышал...

И вдруг эти прикосновения и успокаивающий шепот: " Пожалуйста, не кричи, любовь моя. Я всю жизнь тебя буду на руках носить. Только будь моей. Никогда тебя не обижу ни словом, ни делом. Клянусь тебе, любовь моя". Лиза закрыла глаза и представила себе Алена Делона. Как он был с ней мягок, осторожен. Как были приятны его прикосновения...

Вернувшаяся с автостанции Нина, была удивлена решением Лизы остаться в деревне. Навсегда...

Вот ведь, судьба! Вроде, не по любви женились, а какая семья получилась!

Мудрой оказалась мать у Петра. Она-то знала, что с такой девушкой, как Лиза, ее сын будет счастлив. Да и парень ее, как оказалось, был редкой души. Он любил Лизу. Не делал ей никогда больно ни словом, ни делом, как и обещал. Она родила ему пятерых детей.

Когда муж умер, Елизавета Сергеевна недолго жила в деревне. Сын забрал ее в город. И снова она окунулась в городской рай, о котором так мечтала в юности. И рай для нее не только в бытовом смысле, но и во внуках, что окружают ее заботой и любовью.

Рассказав свою историю, по-прежнему красивая, но уже убеленная сединой, Елизавета Сергеевна вздохнула:

- Всю жизнь жила любимой женщиной, как у Христа за пазухой. Но я не могла ответить Петру взаимностью. Пусть пухом ему будет земля. Я так и не полюбила его, и я не знаю, что такое любовь. Ощущение такое, что всю жизнь ела хлеб без соли.

Художник, влюблённый в Сибирь

Елена Коренева, фото автора

Валерий Васильевич Чевелёв с женой

Вся жизнь художника Валерия Васильевича Чевелёва неразрывно связана с Иркутском. Здесь он родился в 1946 году. Здесь же окончил школу и училище искусств. Здесь живет, любит, творит до сих пор.

- Иркутск для меня - это всё! - говорит Валерий Чевелёв . - Где бы и сколько бы я не путешествовал, а путешествовал я немало, в Иркутск я возвращаюсь как в свою квартиру. Здесь все мое родное. Мой отец родом из Питера. Там мои корни, и тянет иногда туда. Но к Сибири я прикипел душой.

Чевелёв - художник, влюбленный в Сибирь. На его полотнах не только любимый город и его обитатели, но и сибирская природа - Байкал, тайга, Таюра, куда он ездит к своему другу - художнику и егерю Анатолию Перегудову.

- Я очень люблю тайгу, - говорит Валерий, - я перед ней благоговею. Сейчас у меня лежит приглашение в Китай, но вряд ли я поеду туда нынче. Сейчас в тайгу, и только в тайгу!

Тайга для Чевелёва - неисчерпаемый источник вдохновения, радости, энергии. Он - вечный романтик, из тех, кто может улыбнуться цветку и спеть песню ветру. В прошлом году Валерий вернулся с Таюры с целым букетом свежих работ, идей и даже стихов. Стихи он пишет редко, но они всегда ярки и лаконичны.

Раскатилось лето, размечталось!
Отхватило две недели в сентябре!
Только стали звезды голубее,
Да звезднее небо в глубине.

А что же Китай? А Китай немного подождет. Впрочем, прошлогодняя поездка в эту страну была для Чевелёва тоже весьма удачной. Выставку 8 иркутских художников в Шеньяне, в числе которых был и Валерий, за 5 дней посетило 800 тысяч человек! Фантастическое число! Конечно, можно сказать, что китайцев вообще много, и, что реклама была хорошей. Но дело тут еще и в интересе китайцев к европейскому искусству вообще и к живописи маслом - в частности. Из 29 работ, представленных на выставке Чевелёвым, они купили 28. Одну картину - "Лунный сад" -  Валерий Васильевич просто отказался продавать. "Я очень люблю эту картину, - говорит он, - я просто не смог с ней расстаться, разорвать душевную пуповину, которая меня с ней связывает".

Пейзажи Чевелёва при их кажущейся небрежности, условности форм очень точно передают настроение, как самого художника, так и того, что происходит в природе: таинственная задумчивость "Лунного сада", озорная жизнерадостность "Солнечных бликов", легкость и свежесть "Порыва ветра".

Портреты кисти Валерия Чевелева отличает классическая строгость формы. Людей, изображенных Чевелевым, можно читать как открытую книгу: их настроение, характер. Создается впечатление, что художник проникает к ним в подсознание и выплескивает на холст их душевные тайны.

Чевелев считает, что "стоял на плечах гигантов". "У меня были отличные, потрясающие педагоги, - говорит Валерий Васильевич. - Это Анатолий Иванович Алексеев. Михаил Воронько - удивительный человек был и есть, слава Богу, он жив до сих пор". В Иркутское училище искусств Валерий Чевелев поступил против воли отца, который тоже был художником, знал, сколь нелегок этот путь и мечтал, чтобы его сын имел более надежный и стабильный заработок, помогал семье.

- Отец был против того, чтобы я пошел по его стопам, но я твердо решил: "Я буду только художником!" И поступил в училище. Первые же мои студенческие работы попали на большую выставку. И семье я помогал уже в студенческие годы, рисуя на заказ плакаты. Тогда отец постепенно успокоился.

Сам Чевелев учеников не берет. Говорит: " Я раньше работал с учениками. Но опыт был неудачным. Мне платили деньги за то, чтобы я их чему-нибудь научил, но я видел, что у них нет Божьей искры таланта. Если эта искра есть в ученике, она обязательно проявится на определенном этапе. А если проявляться нечему, то мне никаких денег не надо... Я считаю, что нет плохих и хороших художников как, кстати, и писателей. Либо ты художник, либо не художник вообще, либо ты писатель, либо - графоман. Я в некоторых вопросах довольно жесткий человек".

Действительно, Валерий Чевелёв, веселый, добрый и чуткий по природе, может быть очень жестким и принципиальным, когда требуется сказать "нет" непорядочности или бездарности.

На вопросы о том, с какими чувствами он вспоминает советскую эпоху, и в какой период - советский или постперестроечный - ему было интересней работать, Валерий ответил:

- Я не могу время оценивать по хамски, подло. Каждое время интересно по-своему. Время есть время. Его разделить невозможно. "Времена не выбирают, в них живут и умирают". Это потрясающие стихи! Мне очень они нравятся. Я отношусь ко времени, как цельности. Никогда у меня не бывает желания что-то выбирать и что-то порочить.

И может именно благодаря такому отношению к жизни, творчество Чевелева было востребовано во все эпохи, начиная с конца 60-х. С 1977-го до конца 80-х в жизни Валерия Чевелева был "монументальный" период, в течение которого им был создан целый ряд монументально-декоративных композиций, украшающих сейчас здания Иркутска и Саянска: рельеф и мозаика Института земной коры, панно из бересты в Доме быта, витраж Музея гражданской авиации, витражи и рельефы в Саянске и другие работы. После завершения монументальной эпопеи Чевелев вновь сосредоточился на станковой живописи, привнеся в нее элементы монументальной условности.

Валерий Васильевич Чевелев является членом Союза художников с 1991 г., в настоящее время он  - член правления Иркутской организации СХРФ. Картины Чевелева находятся в частных коллекциях не только России и Китая, но и Канады, Франции, Германии, Болгарии, Южной Кореи. Его работы с успехом выставлялись также в Польше, Финляндии, Чехии.Таким вот образом талантливый иркутский художник, очарованный сибирской тайгой, постепенно покоряет мир. И, не успокаиваясь на достигнутом, продолжает творить красоту.

Успокоенья нет и нет отдохновенья
В природе, созданной как будто для мечты.
И в нас самих - глубокое сомненье
Перед приходом холода и дерзости зимы.

Так говорит Валерий Чевелёв,  и верит.

Это было недавно - это было давно

Лидия Амосова

Автору - с любовью

Дорогая редакция!

Прочитала в вашей газете об очень дорогом мне человеке, который спас мне жизнь в середине 50-х годов, когда строился Ангарск. Я пишу о Лидочке Амосовой, с которой мы жили в Ангарске в одном доме, у меня была 5-я квартира, а у них 6-я. Работали в суровых условиях, я, правда, на железной дороге, а она в медсанчасти комбината. Я очень простыла, условия были такими.  А медсанчасть не приняла меня, когда меня с работы привезли, ходить я уже не могла, а нам ответили: - вы железнодорожники, езжайте в Иркутск, а я уже не могла ходить, и меня отвезли домой. А к нам все время приходила Лидина мама с внуком, он очень хорошо играл с моим сыном. Вечером Лидина мама рассказала все Лиде. Напротив нас в доме 13 жила зав. терапевтическим отделением медсанчасти Ревека Лазаревна. Лидочка ей позвонила, и

так было все быстро организовано, что через час я уже была в медсанчасти комбината в терапевтическом отделении, и за меня взялись серьезно. Я пролежала 2 месяца, лечила меня доктор Рудакова и вот уже прошло больше 50 - ти лет, а ноги мои как у молодой, я больше не болела. Хвала и честь всем врачам того времени, лечили здорово. Внимательно. Передайте Лидочке, что я до сих пор ее помню и никогда не забуду. Она очень чувствительный и внимательный человек.  Здоровья ей желаю.

С уважением, Кадникова Вера Ивановна.

Нет, не может быть иначе!  За долгие годы встречи с замечательными людьми, моими учителями не забыты, все дальше уходит время, но для памяти нет срока давности. Я хожу по тем же улицам, они изменились,

изменился и весь город. Внутренним зрением вижу не новые кирпичные дома, а те, прежние, с окнами в резных наличниках - на подоконниках горшки с цветущей геранью, фиалками. Помню, иду ранним утром на занятия в институт, холодно, темно, город еще спит, окна закрыты ставнями, и в них нельзя заглянуть, но за ставнями - цветы...  И это согревает душу, как и сами стены деревянных  иркутских домов, и даже ненастным утром, когда в тучах  небо,  не замечаешь плохой погоды...

Это было так давно.

Сегодня иду той же улицей: чистое небо,

безветренно, а на душе скверно. Асфальт вместо деревянных тротуаров, кирпичные многоэтажки, светящиеся вывески магазинов - и как бы все ничего. Но мне тоскливо и грустно.  И немного страшно.  Город меняется, и, меняясь, теряет свое лицо. С третьего этажа моей квартиры видна еще сохранившаяся часть старого Иркутска. Сердце болит: на глазах исчезает деревянная застройка целых улиц. Сотни дворов никогда и никто больше не увидит. Еще уцелевшие - взяты в кольцо высотных новостроек. Кирпичные, блочные многоэтажные дома растут как грибы, перекрывая друг другу свет и воздух.

Это называется точечной  застройкой.

Из моего окна виден совсем близко - старый, но еще крепкий бревенчатый дом, он разделен  на две половины, на  крыше две трубы. Еще не так давно здесь жили две семьи, вероятно, родственники.  Во дворе было оживленно и весело от детских голосов, вечерами выходили взрослые, сидели на скамейке под кустом сирени, вели беседы. По весне клумбы засаживали цветами, засевали грядки. Первым зацветал куст черемухи, потом  приходило время сирени - ее аромат доносился в мое окно. Во дворе появился щенок - маленький рыжий комочек. С его появлением стало еще шумнее, веселее. Дети любили с ним играть.

С того времени минуло десять лет. Щенок  превратился в маленькую собачку с рыжей шерстью, белой грудью и ушками. Удивительная собачка, умная, верная.  С ней давно уже никто не играет: разъехались жильцы. Осталась одна согбенная старушка, Выросший щенок часто стоит так, словно высматривает: не идут ли друзья его детства...

Пока в этом доме есть жизнь. Но так легко она может прерваться ...

Уходит город. Его дома, дворы, его неповторимость. И люди  -  тоже уходят. Остается память. Дорогие образы далеких военных и послевоенных лет: замечательные люди, врачи, мои учителя...

То, о чем хочу написать, было более полувека назад. Я - студентка первого курса Иркутского  медицинского института, лечебного факультета. Учебу совмещаю с работой диспетчера станции скорой помощи - она тогда  размещалась в небольшом здании во дворе Кузнецовской больницы. На станции было три машины. Две ежедневно выходили на линию, третья,  запасная, ждала своей очереди. Узкие специалисты, хирурги и  травматологи, работали  в скорой помощи по совместительству, это были врачи из клиник Щипачева и Соркиной. Врачей, для которых работа в неотложке являлась  основной, было всего два-три человека, терапевты.

Заведовала станцией Бумажкина Анна Яковлевна, хирург из клиники Щипачева.

Жила Анна Яковлевна во дворе больницы в двухэтажном доме. Это давало ей возможность посещать станцию в любое время и задерживаться допоздна. В этом же дворе жили многие врачи. Здесь я впервые встретила молодую,  красивую женщину: она шла в белом халате, высокая, стройная, с гордо поднятой головой -  Серкина  Александра Васильевна, хирург. Она работала ординатором в клинике Щипачева. Мы познакомились.  Александра Васильевна была прекрасным человеком: общительная, чувствительная к людским страданиям. Она много занималась научными исследованиями: искала способы борьбы  с болезнями, которые трудно поддаются лечению, такими, как гангрена. Александра Васильевна прожила долгую жизнь. До последних дней она не оставляла больных: к ней приходили за консультациями.

В Кузнецовской больнице - клиниках госпитальной хирургии, травматологии, отделении гинекологии работы было невпроворот. Сюда везли днем и ночью больных со всей области. Не хватало мест, часто койки ставили в коридорах.

Мое знакомство с руководителем клиники Василием Герасимовичем Щипачевым состоялось, когда я училась на втором курсе. В тот день я дежурила на станции. Позвонил Николай Федорович Юдин, врач из клиники Василия Георгиевича. К ним поступила тяжелая больная, Николай Федорович хотел проконсультироваться с завклиникой по поводу диагноза. По телефону сделать это оказалось невозможным, связь была нарушена. Николай Федорович сказал мне ехать к профессору и просить его срочно прибыть в клинику.

Я отправилась на улицу Марата.

Дверь мне открыла жена Василия Георгиевича и долго  вела допрос, не хотела приглашать мужа.  Потом вышел сам профессор.

- Что там такое, зачем я понадобился  Николаю Федоровичу? - ворчливо произнес он.

- У женщины перекрут ножки кисты, так мне  сказал  доктор.

Василий Герасимович еще немного поворчал, но в клинику поехал. Всю дорогу он читал мне, студентке,  лекцию о  кистах.

Профессор Василий Герасимович Щипачев  был выдающейся личностью и большим ученым. Ему благодарны многие фронтовики: он разработал методику

восстановительной хирургии  рук.  Характера Василий Герасимович был своеобразного, на первый взгляд он казался суровым и недоступным. Я изменила мнение о нем после того, как мы вместе готовились к одной  операции. Стояли рядом, мыли руки. Суровый профессор поглядывал на меня и нежно приговаривал: "Так, моем первый пальчик, моем второй пальчик"...

Много добрых слов я могу сказать и о Николае Федоровиче Юдине. Жалею, что не сказала их ему при  жизни... Всем будущим врачам я желаю, чтобы у них были такие учителя, как Николай Федорович, замечательный человек, хирург от бога. От него шло столько тепла, самые тяжелые больные, когда  Николай Федорович входил в палату, начинали оживать, улыбались своему доктору. Больные ему верили, а поэтому быстрее выздоравливали.  Нас, своих студентов, Николай Федорович любил и хотел сделать из нас хороших врачей.

В институте мало часов отводили важному разделу медицины - трансфузиологии: учению о групповой принадлежности и переливанию крови. Николай Федорович на лекциях старался восполнить этот пробел, а на практических занятиях буквально водил нас за руку и показывал, что при переливании крови важна каждая мелочь. Он учил нас тщательно собирать  анамнез, определять  показания или противопоказания. И всегда беспрекословно выполнять каждый пункт инструкции по переливанию крови.  Николай Федорович говорил, что переливать кровь должен врач, если же он доверил это ответственное дело  медсестре, то все равно обязан присутствовать. Слова Николая Федоровича я помнила всю свою врачебную жизнь - и когда работала хирургом, и, когда волей судьбы стала трансфузиологом - главным врачом станции переливания крови.

Самые светлые воспоминания остались у меня о враче - травматологе,  доценте Клейменове Василии Георгиевиче.

Я была на третьем курсе, когда мне посчастливилось с ним познакомиться. Человек большой доброты, высочайшей культуры и профессионализма. Я присутствовала на операции, на которой Василий Георгиевич сотворил чудо: сломал  и заново собрал человека по косточкам. У больного была тяжелая травма, последствие автомобильной аварии, его неправильно лечили в какой-то районной больнице. (Потом я видела этого человека, он выписывался из больницы и уже не был инвалидом).

К тому времени, когда после института я пошла работать в сельскую больницу, Василий Георгиевич был главным хирургом области. А для меня он был ангелом-хранителем.

Больница, где я работала, не была приспособлена для проведения хирургических операций. Нужен был хоть самый малый набор  инструментов. Его отправил мне Василий Георгиевич. Этот набор спас жизнь человеку, который поступил к нам с тяжелым огнестрельным ранением. Открылось внутреннее кровотечение, отправлять раненого  в соседнее село, где  была организована хирургическая помощь, значило обречь его на верную смерть. В деревне не было электричества, не было  автоклава, а, значит, и стерильного материала. Все, что могло понадобиться при операции, прокипятили на плите больничной кухни. Собрали все керосиновые лампы, да еще сотрудники принесли свои из дома.  Составили  подходящие по высоте столы. Больной потерял много крови: мне пришлось стать донором,  у меня оказалась подходящая группа...

Мне еще не раз приходилось оперировать в подобных условиях, и я каждый раз мысленно благодарила своих учителей за науку и помощь. Впоследствии Василий Георгиевич помог организовать в больнице  операционную. Он присылал необходимую литературу. Я писала ему, когда было нужно посоветоваться,  и всегда получала ответ.

Гордость и слава иркутской медицины:

Сапожков К.П.  (факультетские клиники) Щипачев В.Г. и Серкина А.И. (клиники госпитальной хирургии),  Беляев Е.И. (отделение гинекологии областной клинической больницы).  Круковер И.М. (клиника отоларингологии), Франк-Каменецкий (клиника глазных болезней). Герасименко Николай Иванович, впоследствии директор Московского института туберкулеза, Кобецкий Владимир Ильич, отдавший много сил организации хирургической помощи  в  Ангарске. Уважение и благодарность хирургам: Матвеевой Галине Матвеевне, Майзель Гите Наумовне,  Лейдерману Льву Иосифовичу, Кузнецовой Александре Михайловне. Отдельные слова признательности -  заслуженному деятелю науки России Шантурову А.Г.- за его труд о медиках, окончивших Иркутский государственный институт в Великую Отечественную и последующие годы.

Еще многим и многим иркутским врачам - честь и слава!  Они были прекрасными людьми и жили в прекрасном городе. Таким он и должен оставаться. Еще есть время, чтобы его спасти. Но времени этого так мало...

Это и есть жизнь

Р. Фаттахова

20 февраля открылась выставка, посвященная 75-летнему юбилею иркутского художника Алексея Лукьянчикова. В фойе кинотеатра "Художественный"собрались не только те, кто был знаком с творчеством живописца, но и те,кто знал его лично. Алексей Васильевич ушел из жизни в 2002 году, оставив после себя причудливый и своеобразный мир искусства.

Жизненный путь Алексея Васильевича  не был легким. Его отца репрессировали,через несколько лет умерла мать. Десятилетним мальчишкой вместе с младшей сестрой он попал в детдом. Уже тогда он был увлечен рисованием. Окончив детдомовскую семилетку, пошел работать на мебельную фабрику. Но мечта стать художником не давала  ему покоя: работая  учеником столяра, он получил среднее образование в вечерней школе.

Потом была военная служба, после снова мебельная фабрика.

Его мечта начала сбываться, когда ему  было уже двадцать пять лет и он поступил в Иркутское художественное училище. Закончив его, работал учителем в школе, методистом, проектировщиком. 20 лет Алексей Васильевич трудился художником -- дизайнером в проектно-изыскательном институте ОАО "ИркутскгипродорНИИ". Его перспективные разработки до сих пор воплощаются во многих транспортных объектах Сибири. Это и строящийся сейчас мост через Ангару в нашем городе, мост через Селенгу в республике Бурятия, через Енисей в Абакане, дорога Чита--Хабаровск и многие другие. Для свободного творчества оставалось не так много времени, но это не мешало Алексею Васильевичу рисовать.

О чем его картины? Ответ прост: о жизни.  Во все свои творения, будь то пейзаж или портрет, он вносил социальные и философские идеи.

Зритель сразу видит весь образ мыслей художника, всю гамму его чувств — они прорисованы вместе с каждым штрихом, каждым мазком кистью по полотну. Вместе с тем, в работах Алексея Васильевича есть некая метафоричность,образность и символичность. Вот, например, картина "Танцплощадка". Название подразумевает радость, молодежь, танцы. Но смотришь на картину и понимаешь:веселиться тут нечему. На полотне изображен центральный парк культуры и отдыха, красивые карусели, а рядом, за забором парка, -- могила М.В. Загоскина, на надгробной плите лежит мусор и пустая бутылка. Тем, кто знает историю Иркутска, думаю не надо объяснять трагический смысл этой картины.

"Официальное" искусство не признавало Алексея Васильевича Лукьянчикова, он нес звание художника неформально. Ему не довелось видеть свои творения в музеях и выставочных залах, но многие годы поклонники его таланта, друзья и коллеги помогали ему выставлять свои работы в кинотеатрах, вестибюлях разных учреждений. Вот и на этот раз выставка открылась благодаря коллегам художника из ОАО "ИркутскгипродорНИИ".

Его правда в картинах не нравилась властям и многим художникам. Не всегда его искусство принимали коллеги, несмотря на то, что в этом самом искусстве была отражена действительность -- та, в которой живем мы с вами. Но именно благодаря отражению правды в своих работах он завоевал признание понимающих его людей. И именно эти люди собрались здесь, чтобы почтить память художника. У Алексея Васильевича не было званий, но несмотря на это его имя известно многим иркутянам, люди приходят на его выставки снова и снова,чтобы еще раз посмотреть на его картины и подумать: а ведь это и есть жизнь!

Я помню вальса звук прелестный

или две жизни Сонечки Додоновой

Ольга Калаянова

Софья Николаевна. 1905 Леонид Васильевич. 1904

Баба Соня. 1964

Не знаю - сохранился ли знакомый мне двухэтажный деревянный дом  почти в самом центре Иркутска? По слухам, в последнее время здесь выжгли  все, что мешало застройкам новых так называемых  "предпринимателей" -  лихоимцев. Место уж больно удобное.  

Память рисует почерневший деревянный барак на 10 семей, дворик со  скамеечкой, куст персидской сирени, мною посаженной и буйно разросшейся  на взгорке, тропинку, примятую и протоптанную вдоль небольших  огородиков и добегавшую к чугунной решетке ограды старого уже закрытого  иерусалимского кладбища.

Пейзаж из окна квартиры, где проживала с семьей Софья Николаевна, с  меркой даже самого слабенького, не одаренного пейзажиста, не выдерживал  никакой критики. Хоть глазом воспари в даль "зазаборную" - ничего  примечательного, как ни старайся, не усмотришь. Правда, чуть выше, на  горушке, около помпезного входа, открывшегося в 1957 году на месте  кладбища парка, просматривалась почти разрушенная церквушка "Во имя  входа в Иерусалим господа нашего Иисуса Христа". Сооружена она была  еще в средине восьмисотых годов девятнадцатого века, а уж если совсем  быть точной - в 1858 году. В советские времена она была приспособлена под  общежитие абитуриентов университета, где и мне приходилось жить во  время сдачи вступительных экзаменов.

Софью Николаевну, сидящую у окна в кресле-качалке, пейзаж, по-видимому,  совсем не волновал и не интересовал даже. Взгляд  ее был устремлен не на  редкие кроны дерев - берез и тополей, еще оставшихся на соседних  крошечных участках. Смотрела она куда-то дальше, и видела, казалось,  другой мир, иную эпоху и жизнь иную, совсем не похожую на ее  сегодняшнюю.

Слегка покачиваясь, тихо скрипело кресло. Дама не отвлекалась на этот  назойливый звук. Он был привычным, как пение сверчка. Не волновала ее и  совсем уж рядом существующая, прямо за узенькой дорожкой под окном,  мерзость - зловонная помойная яма, куда постоянно сливали жители дома  нечистоты. Правда, тяжелая деревянная крышка, которая прикрывала нутро,  постоянно белилась известью, остававшейся после побелки какой-либо  квартиры, но утробно гулко и часто напоминала о себе. Дом не был   благоустроен, но по тем временам вполне годен для жизни не элитарного  слоя, а для  простого трудящегося люда: коммуналку заселяли служащие   лесного треста.

Конечно, Леониду Васильевичу, мужу Софьи Николаевны, дали самую  лучшую - отдельную квартиру - на первом этаже торцевой стороны дома.  Ведь Леонид Васильевич был ученым лесоводом. Так и было записано в  документах об окончании им лесной академии. Таких столичных  специалистов на всю Сибирь можно было сосчитать по пальцам. Но он не  кичился своими знаниями. Совершенно равнодушен был и к чинам, и к  званиям - всем этим внешним признакам успеха. После окончания академии  Леониду Васильевичу прочили большое будущее. А он и к этому оказался  равнодушен, хотя и был кладезем всех познаний о лесе. Одним словом, -  ходячий справочник. За это его и любили, и уважали. И всю жизнь он честно  и праведно прослужил России, Сибири.  

В студенческие годы тайной страстью его была музыка. Нет, он не пел! Но в  то время, в конце тысяча восьмисотых годов, театральная жизнь Москвы  бурлила по - сумасшедшему. Открывались музыкальные театры, итальянские  труппы, хоры. Уже на слуху были имена Собинова, Неждановой, Шаляпина.  И считалось высшим шиком появляться на этих музыкальных спектаклях  студентам университетов.  

На одном из таких музыкальных благотворительных вечеров он и увидел  впервые Сонечку Додонову. Она пела арию Ольги в "Евгении Онегине" -  "Зачем вечор так рано скрылись..." И эта встреча оказалась знамением! Они  встретились и никогда уж не  расставались.

Былые грезы

Софья Николаевна видит себя в кругу своей семьи. У нее четверо сестер -  Варя, Ольга, Елена, Наташа. Маленькие, непослушные, но очаровательные  непоседы. Отцу, профессору Московского филармонического общества,  приходилось много работать, чтобы содержать  такую ораву. Каждой дочери  нужно было дать и образование, и воспитание.

Сонюшка, старшая,  училась в гимназии и брала уроки на вокальном  отделении училища. Она не стала знаменитой и  известной певицей.  Недостаточно оказалось для больших сцен таланта. Но в благотворительных  и ученических спектаклях  пела, и ее контральто было таким волнующим и  выразительным.

Помнит, как  затрепетало сердце, когда отец убедил ее принять участие в  ученическом спектакле в опере Даргомыжского "Русалка", а потом и в  "Евгении Онегине" Чайковского. Пела вместе с Собиновым,  звезда которого  в это время еще только всходила. Он как раз оканчивал  филармоническое  училище. Это был 1897 год.

Леонид Васильевич, присутствовавший на спектакле, сразу же влюбился в  юную певицу. Вручив ей за кулисами огромный букет цветов, и увидев, как  зарделось румянцем ее личико и вспыхнули огромные синие глаза, был  сражен наповал.  

Юноша был недурен собой. Чуть выше среднего роста, подтянутый. Семья  его была не богатой, но вполне обеспеченной. И отец, и дед его были  врачами. Французский язык, музыка, литература и нескончаемые разговоры  при редких, но ставших почти постоянными встречах! Девушка была младше  его на 8 лет. Он заворожил ее, горожанку, своей любовью к природе, лесу,  степям. В это время он уже бредил  Сибирью, тайгой.  Вместе с Сонечкой  прочитано было "Историческое обозрение Сибири"  Петра Андреевича Словцова (историю Сибири автор описал с 1767 года от  Ермака до Екатерины II. Печатались эти два тома в журналах для  узкого  круга читателей, но для студентов лесной академии издание, конечно, было  доступно).   "Что же за страна такая, эта Сибирь? - испуганно вопрошала Сонечка. - Что за страна, куда ссылали воров и убийц. И холод, и звери?"     

... Колокольчик на дверях вернул Софью Николаевну из той, первой, уже прожитой эпохи. Иногда ей даже казалось, что жизнь ее кто-то подменил, но и в сегодняшнюю она уже почти  вписалась. Некоторое время  еще размышляла, сидя в кресле, забыв закрыть академического издания том Пушкина с "Евгением Онегиным", но повторное "дзинь-дзинь"  заставило поторопиться. - Кто бы  это мог быть? Все домочадцы разбежались по своим делам. Муж на службу, дочери - Лена и Наташа - на учебу.   Соседка пришла денег просить. И хотя общения близкого с соседями Софья Николаевна не искала, но относились к ней все хорошо. Ей далеки были  посиделки на скамеечке во дворе, сплетни, обсуждения кого-либо. Она со всеми была вежливо холодна, но не надменна. Слушала, улыбалась. И считала неуместным прервать кого-нибудь. Деньги в долг давала всегда. (Леонид Васильевич получал за службу вполне приличную зарплату). Вернуть долг никогда не просила, хотя и не все отдавали. Забывали.

Но пора и ужин готовить. Часа через два вся семья соберется за столом. Прежде надо  печь растопить. Дров, слава Богу, вдосталь.  Сосновые красные поленья аккуратно лежат в коридорчике, исходя терпким смолисто- скипидарным запахом тайги, леса. А топить нужно основательно! Печь - спасительница. На ней хозяйка и готовила, и белье отпаривала (рецепт отстирывания белья в каком-то особом мыле с собой привезла). И согревала печь все комнаты.  

Стряпала обеды Софья Николаевна сама. Мама, Ольга Пудовна, ее хорошо подготовила к замужеству. Всему научила - и варенья варить впрок, и окорока солить. Когда за ужином собиралась вся семья,  чистой скатертью накрывался стол. Это была привычка, усвоенная с детства, а сейчас - дань прошлому. И она, Софья, никогда не нарушала этот этикет.

Извлекались серебряные ложки с вензелями, под самоваром, как всегда, сверкал чеканный поднос, на фарфоровую в фиолетовых ирисах доску (когда-то она предназначалась для раскладки сыров) нарезался хлеб, серебряные щипчики тонули в сахарнице. И обязательно каждому - салфетка, прошитая тонкой мережкой и хрустко накрахмаленная. Все это давало понять, что семья знала когда-то лучшие времена.

Дел хватало на целый день. Оставаясь одна - стирала, поднимала бак на чугунную плиту. Отодвинув конфорки, отпаривала белье. Гладила чугунным утюгом, проглаживая каждую строчку. Всю работу тяжелую, женскую, незаметно, не напоказ справляла. А голос свой дивный таила, словно и не было ей дано от Бога дара такого. И только иногда, когда рядом никого не было, вполголоса напевала или арию, или любимый романс. Так дни, месяцы, годы и проходили.

Невольно к этим грустным берегам меня влечет неведомая сила

Удивительно, но картины той, первой, жизни не забывались никогда. И власть над нею имели необъяснимую. Уж когда минутка какая свободная выдавалась, усаживалась в свое любимое кресло. В нем думалось хорошо.

Вот и сейчас Ялта вспомнилась. Гостить ее, Сонюшку, с сестрами Ольгой и Варей, отправили к маминой задушевной подруге - начальнице женской гимназии Варваре Константиновне Харкиевич. Это был 1894 год. Сонечка любила Крым, Ялту. Море! Солнце! Вечерами в этот гостеприимный дом собирались многочисленные гости - художники, поэты.

Однажды к ужину  с чебуреками и бараньим боком с гречневой кашей Варвара Константиновна пригласила художника  Исаака Ильича Левитана и Антона Павловича Чехова, который был большим ее другом. Чехов тогда вернулся с Сахалина и разговоров об этой его поездке много было.

Сонечке исполнилось в тот год 11 лет. Рассказы Чехова она читала в журналах "Северный вестник", "Стрекоза", "Осколки". Находила их на столе у отца.

И когда ей представили Чехова - довольно высокого господина с бледным лицом, на котором искрились весельем карие глаза, она была польщена и почувствовала себя совсем взрослой. Сахалинские очерки девочку ужаснули. А "Степь" заставила страдать за девятилетнего Егорушку, которого везли через всю степь поступать в гимназию. Весь вечер Сонюшка старалась не отходить от гостя. Все вопросы какие-то задавала и довольно умело поддерживала беседу. И когда ее попросили спеть, не отказалась.

Смышленая девчушка вызвала искреннюю симпатию у Антона Павловича,  он все ее слушал, смеялся. Прищурив лукавые глаза, гладил по темно-русой головке и когда уж раскланивался, прощаясь, сказал: "Хорошая девочка, умненькая и чудесная". Вот все это помнилось и вспоминалось сейчас с удовольствием.

...После замужества простилась Сонечка с Москвой, с семьей, сестрами. И это прощание оказалось разлукой навсегда. Мировая война, революция внесли свои коррективы. Она  никогда не узнала о судьбе своих сестер. Переписки никакой не было. Кто-то сообщил однажды, что одна из сестер - Ольга, эмигрировала во Францию (похоронена она будет там же около небольшого городка в 1970 г.). Об остальных членах семьи ни слуху, ни духу. Словно вихрем всех разметало.

Как нежишь ты, серебряная ночь...

В небольшом имении мужа, в деревянном удобном доме всего-то и было - гостиная, спальня, столовая, комната для детей. Но здесь было божественно и волшебно.

Если по тропинке спуститься до оврага, то обязательно зацепишься за кусты роз. За плетнем начинался сад - огромные старые яблони переговаривались с такими же давней посадки деревами груш, вишен, слив. Ближе к осени хвастливо золотились на грядах шершавые дыни, полосатились бокастые арбузы. А там, чуть правее, - домик сторожа, пруд. Вечерами лягушки квакали. А когда Днепр разливался и яблони начинали буйно цвести, их аромат мешался с запахом сирени.  Ужинали на веранде, завитой виноградом. Бабочки и мотыльки бились о стекло лампы. Дети пили молоко и их пораньше укладывали спать. С реки тянуло сыростью и все переходили в гостиную. И тогда Софья Николаевна подходила к роялю, откидывала крышку и пела романсы Чайковского, Танеева, Кюи. Пела для гостей, которые любили бывать у них и приезжали на эти "музыкальные вечера" за несколько десятков верст из соседних поместий.  Ей часто вспоминается эта уютная гостиная с великолепными обоями. Мягкие кресла, тахта. На стенах старые гравюры, шкафы, забитые книгами. В распахнутые окна тянется листва орешника и цветущих каштанов. Вспоминаются  все покинутые друзья, разговоры с ними, беседы.  Софья Николаевна никогда не жаловалась на свою теперешнюю жизнь. Знала, что прежняя сметена. Нет управляющего,  нет садовника, нет имения мужа,  которое приютилось в нескольких десятках верст от села Августиновка, где дыхание Днепра слышно было и днем, и ночью. Она понимала, что  девочки вырастут на всем новом, без духа прошлого, которое окутывало  ее детство и юность. Традиции нарушились. Сгорели в огне!  И когда начали гореть большие дома с колоннами в богатых поместьях, и революция набрала силу - участились грабежи, убийства. Чудом остался жив отец Леонида Васильевича. В соседнем селе доктор спасал тяжело- больного. Тут его и захватила орущая, восставшая пьяная банда. Приговорили к смерти, да народ сельский отбил, отобрал. Доктора уважали всем миром. Вот после этого Леонид Васильевич и принял решение: бросить все и немедленно в Сибирь. И Софья Николаевна безоговорочно согласилась.  Кучер Трофим заложил любимый четырехколесный безрессорный тарантас с откидным кожаным верхом, с плетеной из ивовых прутьев спинкой и козлами. С собой взяли только самое необходимое - одежду, немного фамильного серебра, фотографии, книги. Особенно дорог был снимок 1904 года, который Леонид Васильевич подарил невесте, будучи  студентом.  Надпись на обороте сейчас зазвучала как предупреждение неизвестного, незнамого: "Темно грядущее:...Пытливый ум людской перед тайною его бессильно замирает. Кто скажет - день ли засим мерцает золотой, Иль новая гроза зарницами играет?..." Как добрались до Сибири, вспоминать не стоит. Тяжело! Жизнь здесь ограничилась для Софьи Николаевны семейным кругом. Она не выходила за его пределы, но и духом  не падала.  А у Леонида Васильевича был здесь свой жгучий и неподдельный интерес. В крупной лесной организации,  занимающейся проблемами лесопользования, его взяли "за милую душу". Засучив рукава, лесовод сразу взялся за любимое дело.  В начале двадцатого века в Иркутской губернии было уже 627 лесозаводчиков. Были и лесопильные заводы. Леса приносили огромный доход. Но ученый лесовод знал, что расходовать это богатство надо с толком и  умело. И он служил честно, оставаясь интеллигентом умным, чутким, непоказным. В нем все было естественно, искренне, от души.

Милый друг, это жизнь, а не грезы

Иркутск Софье Николаевне стал  нравиться. Вместе с Леником (так называла мужа) изучала город. Наведывались в картинную галерею Сукачева, в "мавританский замок" (музей русского географического общества). Неизменный восторг всегда вызывал "Кружевной дом" на перекрестке улиц Ланинской и Жандармской. Сонюшку совершенно по- детски восхищали и радовали многочисленные солнышки, гребешки, веера и весь резной орнамент этого дома. Праздником было посещение с детьми Интендантского сада с его волшебными прудами и мостиками через каналы. Девочки с восторгом кормили плавающих в прудах лебедей.   Вместо кружев, легких полотняных платьев или блузок, украшенных геммами - брошами, Софья Николаевна носила теперь практичную темную юбку, шерстяной вязаный жакет. Темно-русые волосы со слегка пробивающейся сединой тщательно закалывала в тугой узел шпильками. А через несколько лет скрыла их под белым ситчиком платка. А как иначе?! С кошелкой и в кружевном наряде на Тимирязевский рынок не пойдешь...  А рынок поражал богатством, изобилием. Кедровое масло! Клюква, брусника! Бочкам с омулем не находилось мест. Омуль буряты привозили и горячего, и холодного копчения, и с "душком". До Сибири Софья Николаевна считала царской рыбой навагу да треску. А тут такое перламутровое чудо!...   После командировок в Большереченско - Ангарский или  другой какой лесхоз, или возвращаясь с охоты, которую истово любил с молодости, Леонид Васильевич частенько привозил дичь --вальдшнепов, уток чирков, а иногда и коз. Здесь уж Сонечкино кулинарное мастерство проявлялось на славу.

И счастье личное  в Сибири было ежедневным. Леонид Васильевич любил свою Сонюшку как и в юности.  В годы  серьезных жизненных перемен Софья Николаевна не потерялась. Но не забывалась прошлая жизнь. Ощущалось это в затаенной печали, которую некому и нельзя было стереть, как ластиком, да и "ковыряться" в ее душе не позволено было никому. Но об этой печали никто и не догадывался. Еще в 1928 году получила письмо из Запорожья от родителей Леонида Васильевича. Надпись на обороте фотографии помнит: "То, что находится внутри нас, больше влияет на наше счастье, чем то, что вытекает из вещей видимого мира". Эти мудрые слова ее всегда  успокаивали и примиряли с днем сегодняшним.  Своих девочек, Лену и Наташу, она боготворила и  научила их не только этикету - как вести себя за  столом, как "держать" спину, разговаривать, никогда не давать волю эмоциям. Они всегда были честными во всем и всегда. Через все революции и войны прошли вместе. Были  горькие потери и утраты. Ушел из жизни Леонид Васильевич (схоронили его на Амурском - лисихинском кладбище), не вернулся с войны Коленька, муж Наташи. Погиб при налете вражеской авиации и похоронен у села Репьевка Сумской области.  Дочери не подвели Софью Николаевну. Старшая, Елена Леонидовна возглавляла центральную химлабораторию треста "Каззолото" в Жолымбете Казахской ССР.  Наталья Леонидовна тридцать пять лет отдала научно- исследовательскому институту редких и цветных металлов - Иргиредмету, где проводились работы по обогащению золотосодержащих россыпей и др. Все их медали - ветеранов тыла и юбилейные за доблестный труд в годы Великой Отечественной Войны - хранят правнуки.

****

Отшумели и революции, и войны. "...Те же ели покрыты сумраком стоят, а под окном шумят метели...".  И теми же искристыми глазами смотрит Софья Николаевна со старых фотографий. Молодая, уверенная в себе, красивая, полная надежд.  Можно сказать, конечно, что жизнь ее прошла не так, как предполагалось и предусматривалось от рождения. Но ведь не совсем зря?