|
Опалённый судьбой
Записала Н. Г. Шпанская,
член Совета ветеранов №9 Свердловского округа, г. Иркутск
Пётр Михайлович Чижов родился в 1921 г. в с. Калча Читинской области.
В 1939 году Пётр поступил в Щукинский горно-металлургический техникум, но со второго курса его призвали в армию.
Служил в западной Белоруссии на советско-германской границе. Направили его в полковую школу в миномётный взвод. Но школу курсанту окончить не удалось, 22 июня 1941 года началась война.
И Пётр в составе полка принял бой. Полк удерживал натиск наступающих немцев, неся большие потери, силы были неравны. Фашисты обошли полк с флангов, бойцы вынуждены были отступать к г. Белостоку, согласно приказу к отступлению...
Следует отметить, что П. М. Чижов недавно написал книгу «Человек, опалённый судьбой».
Передаю его повествование в сокращённом виде.
«Самолёты противника беспрерывно летали над нами, бомбили города и населённые пункты. Все наши боевые самолёты уничтожены были в первый же день войны.
Танки, стоявшие в лесу оказались без горючего и тоже были разбиты.
В битве на подступах к г. Белосток я был тяжело ранен и контужен.
Вместе с другими ранеными я был доставлен в военный госпиталь. Попытка эвакуировать раненых в сторону Минска не удалась. Белосток был в кольце, а Минск по поступившим сведениям, был уже в руках врага.
В наш госпиталь ворвались немцы.
Командиров, политработников и евреев сразу же расстреливали во дворе госпиталя. Оставшихся в живых и еле державшихся на ногах раненых, осенью 1941 года вывезли в лагерь «Сувалки», который располагался в Польше. В этом лагере скопились, наверное, десятки тысяч человек. Кроме русских там было много польских военнопленных.
Раненых поместили в длинные металлические бараки, а остальных — под открытым небом. Многих физически здоровых военнопленных выводили под конвоем за пределы лагеря на различные трудоёмкие работы к богатым крестьянам и помещикам.
Позднее немецкий лагерь «Сувалки» стали расформировывать и угонять пленных вглубь Германии. Минуя несколько лагерей, пленных перегнали в лагерь «Шромбинен», расположенный где-то вод Кенигсбергом (ныне Калининград).
Из этого лагеря был осуществлён мой первый побег с военным лётчиком, сбитым где-то над Украиной. Это был Дмитрий Васильевич Веклич, но звали мы все его в лагере просто Димкой. И вот он, Димка, подал мне первую мысль о побеге из лагеря. Мы понимали, что долго здесь мы не протянем и нас увезут туда, куда увезли наших товарищей, т. е. в неизвестность.
После окончания рабочего дня, преодолев все возможные препятствия и полосу за колючей проволокой, мы пробежали несколько километров. При наступлении темноты отсиживались в болоте до рассвета и пошли на восток, двинулись навстречу нашей судьбе...
Димка хорошо ориентировался на местности и мы шли только ночью, а днём отсиживались в лесу или в болоте.
Питались чем попало, то ягодами, то грибами, то зерном... Наш поход продолжался более двух недель.
И однажды тёмной ночью, через поле увидели густой лес. Подойдя к окраине леса мы прислушались — было тихо. И вдруг сзади послышалось громкое: «хальт!». А попали мы в лапы часовых, охраняющих склады. Нас привели в полицейский участок и после допроса посадили в карцер. Через сутки приехал конвой, нас посадили в вагон и доставили в лагерь, из которого мы бежали.
После нашего возвращения выстроили всех пленных и нас с Димкой вывели из строя. Переводчик проорал о нашем побеге перед строем, выстригли на голове нам волосы, Димку и меня сильно избили резиновыми дубинками и бросили в карцер...
В это время наши войска, наступая, подошли к Одеру. Наш лагерь подняли по тревоге в одно холодное утро и погнали вглубь Германии, а кто не мог двигаться, расстреливали на месте.
В районе г. Анклам расположенного сравнительно недалеко от берега Балтийского моря, я и два военнопленных Калиниченко Тимофей и Гудков Пётр совершили побег.
Мы очень долго, неизвестно сколько дней брели по незнакомой местности, и решили спрятаться в сарае на день, так как были голодные, истощённые и смертельно уставшие. В полдень, через щели увидели, что к нашему укрытию двигается человек, видимо один из работников деревенского помещика. Шагнув в темноту и увидев наши осунувшиеся лица, он понял, кто мы такие.
Мы попросили принесли нам воды и что-нибудь поесть.
Тот с удовольствием согласился, сказав нам «почикай» (подожди), и вышел из сарая. Через час мы с ужасом увидели идущих к сараю двух вооружённых полицейских и этого поляка.
Под охраной нас доставили в небольшой лагерь вблизи г. Анклам, там было до трёх десятков русских военнопленных. Все они выглядели вполне здоровыми. Нас поместили в одном из домов, где находились пленные. Дом был обнесён колючей проволокой и охранялся одним часовым с автоматом. Наше появление и наш измождённый вид вызвали в лагере целый переполох. И русские и немцы приходили на нас посмотреть.
Через три дня Тимофей и Пётр под охраной ушли на работу.
Меня, как более ослабленного, истощённого и однорукого, (вторая рука была нерабочая, в связи с ранением в локтевой сустав), оставили пока в покое.
Мне было очень плохо, а заболел, но не подавал вида. К счастью, через два дня мне стало лучше. А через десять дней я окреп и мне нашли работу для одной руки, но не из лёгких.
Наши войска форсировали Одер и начали наступление вглубь Германии.
Через некоторое время я стал уговаривать Гудкова и Калиниченко совершить новый побег.
Скрыться из этого лагеря труда не представляло. Спрятавшись за туалет, мы проделали дыру в заборе из колючей проволоки. Поздним вечером тихо вышли через проделанную дыру и направились в сторону леса.
Через пять дней изматывающего пути мы встретили наши передовые части. Нас направили к коменданту г. Арисвальд, в котором мы находились три недели. Затем нас направили в фильтрационный пункт в г.Брест. 25 мая 1945 года я прошёл фильтрацию, мне выдали документы, продуктовую карточку и билет на железнодорожный транспорт.
Мой путь лежал в Акмолинскую область, село Раздолье. Ехал я долго через Москву и прибыл в родное село только в конце июня 1945 года...
Мой приезд в село за полночь наделал большой переполох. В наш дом пришли все соседи, ведь меня считали без вести пропавшим, погибшим. Мама, увидев меня, упала в обморок, кое как её привели в чувство. Отец побежал в магазин за спиртным, чтобы отметить моё возвращение. Продавщица, молодая девушка Мария Шаврина спала, её разбудил отец и она, босая, побежала в магазин за спиртным для Чижовых, к которым с войны вернулся сын, считавшийся погибшим. Впоследствии Маша стала моей женой.
Полгода я приходил в себя, окреп.
А осенью в Покров день 1945 года сыграли свадьбу. И через год у нас с Машей родилась дочь Людмила.
В село стали возвращаться с фронта мои друзья, но большая часть, примерно две трети моих товарищей, не вернулись с войны, погибли в боях».
После войны у Петра Михайловича Чижова был трудный и долгий трудовой путь. Сначала он работал в колхозе. В 1946 году поступил на второй курс Щукинского горно-геологического техникума.
В 1949 году защитил дипломную работу на «отлично» и был направлен на работу в комбинат «Баргузин золото». Вместе с ним поехала и его семья. В комбинате проработал до пенсии, открыв два месторождения золота. Был награждён в 1971 году орденом «Знак почета» за высокие экономические показатели.
У Петра Михайловича и Марии Николаевны подрастают три внука, три внучки, четыре правнука и пять правнучек.
В этом году Петру Михайловичу Чижову исполнилось 89 лет.
От Иркутска до Берлина
Николай Алфёров
Иван Иванович Недельский
Иван Иванович Недельский родился 17 июня 1923 года в небольшой деревне Завод Жигаловского района Иркутской области. Когда Ване исполнилось два года, скончалась его мать Пелагея Ивановна. Отец, Иван Михайлович, привёл в дом новую жену. Мачеха очень плохо относилась к Ване: кормила от случая к случаю, то и дело давала подзатыльники. А Ванину сестренку Любу определила в няни в одну семью.
…Иван, несмотря на полуголодное существование, успешно окончил Знаменскую среднюю школу. При жизни Иван Иванович никогда не говорил о своей школьной жизни, но надо полагать, что та жизнь была очень бедная, трудовая, тяжёлая. Из этой школы труда и лишений Недельский вышел человеком сильным и суровым.
По своей инициативе Иван Недельский в июле 1941 года стал курсантом Черкасского пехотного училища, эвакуированного в первые дни войны в город Свердловск (ныне Екатеринбург). Окончив училище и получив звание лейтенанта, в декабре того же года он был направлен на Западный фронт в 49-ю армию, которой вначале командовал генерал-майор И.Г.Захаркин, а с 10 октября 1941 года генерал армии Г.К.Жуков. Недельский был назначен командиром взвода в 765-ый стрелковый полк.
На западном фронте, в семидесяти километрах к юго-западу от Москвы, лейтенант Недельский с бойцами своего взвода впервые столкнулся с фашистами. Бои были ожесточённые: с рассвета до самых сумерек от орудийных выстрелов, разрывов снарядов и бомб гудела земля. Лишь ночью ненадолго смолкали орудийные раскаты, треск винтовочных и автоматных выстрелов. Как вспоминал Недельский, за неделю боёв в его взводе в строю оставалось всего восемь — десять человек. Вскоре во взвод поступило новое пополнение.
Встречая новичков лейтенант в первую очередь старался внушить бойцам не бояться фашистов, прицеливаться спокойно и сражать наповал. Подбадривал, шутил. Однажды во взвод с новым пополнением прибыл красноармеец Черепанов, который каждый раз пригибался, когда снаряды со свистом пролетали над его окопом. Недельский сказал ему: «Не пригибайся Черепанов, снаряд который свистит, не наш! Снаряд который нам предназначен услышать не успеешь!» С тех пор боец, во избежание насмешек однополчан, старался не кланяться свистящим «гостинцам»...
6 декабря 1941 года войска Западного фронта, перейдя в контрнаступление, во взаимодействии с войсками Калининского и Юго-Западного фронтов нанесли поражение вражеской группе армий «Центр» и повели наступление на запад. В период наступательных боев на западном направлении лейтенант Недельский был тяжело ранен.
После госпиталя он был направлен в 5-ю армию, которой командовал генерал-лейтенант В.С. Поленов, участвовавшей в Ржевско-Вяземской наступательной операции в январе 1943 года. В результате этой операции противник был отброшен на западном направлении на 80-250 километров. Были освобождены многие районы Калининской и Смоленской областей.
Зимой 1943 года стояли сильные морозы, лежали глубокие снега. Полк, в котором сражался Недельский в должности командира полковой разведки, преследовал отступающего врага. Немцы оторвались от преследователей. Недельскому было приказано со своими разведчиками установить их местонахождение, огневые точки, захватить и доставить в полк живого пленного - «языка», чтобы как можно больше узнать о противнике.
Батальоны полка колоннами двигались через редкий лес по единственной просёлочной проторённой в снегу дороге, впереди них на расстоянии пяти километров шёл лейтенант Недельский с десятью разведчиками и пятью сапёрами. Сапёры миноискателями обшаривали не только дорогу, но и обе её стороны справа и слева, зондируя землю под снегом щупами и кошками — специальными приспособлениями для вытаскивания мин.
Миновав тонкоствольный сосновый лес, разведчики и саперы вышли на опушку. Впереди, насколько мог видеть глаз, простиралось поле. Слева находилась лощина, которая имела вид почти правильного котла с пологими боками. С левой стороны над лощиной виднелась сожженная деревня. По-видимому, здесь когда-то прошли бои. На месте бывших домов торчали печные трубы и головешки, среди которых в одном месте
к небу поднимался дымок. Прямо, почти на горизонте поля, четко просматривались уцелевшие избы какой-то деревни.
Недельский, лёжа на снегу, стал в полевой бинокль рассматривать уцелевшую деревню, а в сожженную отправил двоих разведчиков - Егорова и Рудых, которые должны были установить, кто развел костер.
Ну что, по-пластунски проползём или одним махом?- Сержант Егоров испытующе посмотрел на рядового Рудых. Тот не раздумывая ответил: - Лучше махнем!
Бойцы одним махом одолев расстояние до сожжённой деревни и установив, что в подвале ютятся местные жители, одновременно свистнули и замахали руками, чтобы Недельский с остальными разведчиками и сапёрами шёл к ним.
Лейтенант с разведчиками и сапёрами короткими перебежками добрались до подвала,
узнали от его обитателей, что в конце деревни на поле они не раз видели немцев. Лейтенант решил лично убедится в наличии фашистов, а заодно поискать вражеские огневые точки.
Недельский, отправив с одним из разведчиком очередное донесение командиру полка о том, что ему удалось узнать, с остальными бойцами и сапёрами стал ползком продвигаться к уцелевшей деревне.
Мороз крепчал. Но ни у лейтенанта, ни у его бойцов не было спичек, да если и были бы, нечего было и думать о разведении костра на виду у немцев.
Скрытых подходов к деревне не было. Приходилось ползти к ней по открытому полю. В деревне стояла гробовая тишина. Для того, чтобы не подвергать всех своих людей риску, лейтенант решил провести разведку силами трех человек. Обратился к разведчикам: «Кто может выполнить добровольно эту задачу?» Никто не ответил, лежали не шевелясь. Прервав неловкое молчание, лейтенант сказал: «Коли нет добровольцев, поползу сам, Миша связным со мной! Остальным рассредоточиться и в случае необходимости поддержать нас с Мишей огнем и прийти на помощь. Старшим за меня — сержант Егоров!».
К Недельскому присоединился и разведчик Лемзяков. Лейтенант полз первым, за ним Миша, замыкающим был рядовой Лемзяков. В душе у всех из-за полной неизвестности было тревожно.
Над полем появился немецкий самолет-разведчик - «рама». Вражеская машина, как хищная птица, кружилась, выискивая добычу. Лейтенант со своими спутниками дополз до середины поля. И вдруг тревожную тишину нарушила автоматная очередь. Пули просвистели над головами бойцов. Недельский крикнул Мише и Лемзякову: «Отползайте назад!» А сам залег в небольшую ямку и стал закапываться в снег.
Возвращаться назад было невозможно: до надежного укрытия далеко. Его попутчики отползли назад и укрылись в старых воронках, оставленных здесь от прошлых боев.
Немцы по лейтенанту стали вести огонь из винтовок. Ответный огонь по фашистам вели разведчики. Интенсивная винтовочная стрельба с обеих сторон, свист и скрежет пуль прижимали лейтенанта к холодной корке снега. Заледеневший снег не давал ему углубиться. Шальная разрывная пуля впилась ему в левое предплечье, разбила кость левой руки, два осколка прошли в грудную клетку. Изо рта стала сочиться кровь.
При ранении Недельского перевернуло на спину. Обратно на живот он уже не смог лечь.
Фашисты решили добить советского офицера снарядами. Они разрывались почти рядом с лейтенантом, но осколки из-за глубокого снега пролетали сверху, не задевая его.
С наступлением темноты двое разведчиков подползли к своему командиру и уволокли его в сожженную деревню, до подвала, где женщины, разорвав простыню, перевязали ему раны. В полночь Ивана Недельского увезли в полевой госпиталь. Как полк развивал наступление на фашистские позиции, ему не довелось узнать.
Лечился Недельский пять месяцев в одном из московских госпиталей, где ему одну за другой сделали три тяжелейших операции.
После выздоровления Ивану Недельскому присвоили звание старшего лейтенанта и направили в 69-ую армию, которой командовал генерал-полковник В.Я. Колпакчи. В составе этой армии он в должности командира роты участвовал в изгнании немецко-фашистских войск с территории Украины, в Люблин-Брестской, Варшавско-Познанской и Берлинской наступательной операциях.
По воспоминаниям Ивана Ивановича, особенно кровопролитные бои шли на Зеловских высотах — это гряда холмов в 50-60 километрах восточнее Берлина. Зеловские высоты, названные так по имени расположенного рядом с ними населенного пункта Зелов, находятся на левом берегу старого русла реки Одер, занимают в длину 20 километров и имеют очень крутые склоны. Немецко-фашистское командование создало на этих высотах мощный узел сопротивления во второй полосе обороны. Бои на высотах носили исключительно ожесточенный характер.
В Берлинской операции 1945 года Иван Недельский в звании капитана командовал стрелковым батальоном. В поверженном Берлине он встретил долгожданную Победу.
За время войны Иван Иванович был шесть раз ранен. Награжден орденами Боевого Красного Знамени, Отечественной войны 1 и 2 степени, Красной Звезды, медалями «За оборону Москвы», «За освобождение Варшавы», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»
После демобилизации в августе 1946 года И.И. Недельский работал в органах МВД на должностях командного состава, где за безупречную службу награжден медалями всех трех степеней.
В 1976 году полковник И.И. Недельский по болезни ушел в отставку. Находясь на заслуженном отдыхе, активно занимался патриотическим воспитанием молодежи, выступал с рассказами о своем боевом пути в годы Великой Отечественной войны в школах и воинских частях.
29 декабря 2007 года смерть оборвала жизнь боевого офицера. Похоронен Иван Иванович Недельский рядом со своей женой Екатериной Ивановной, ушедшей из жизни 3 января 2005 года.
Отцовские письма
Наш отец, Бережных Палладий Николаевич, на войну ушёл в 1942 году из Качуга, где был директором средней школы. Первые месяцы он проходил военное обучение на станции Оловянной, потом получил назначение в Украинский фронт командиром миномётного взвода.
Его война началась на молдавско-румынской границе. С жестокими боями, потерями людей днём и ночью продвигались они по дорогам войны, освобождая от фашистов Румынию, Югославию, Болгарию, Австрию, Венгрию. В свободные минуты он писал домой матери, жене, сестре, которых любил нежно. Письма с фронта до сих пор хранит мама как память о войне и любви.
День Победы он встретил под Прагой, а закончил войну в Маньчжурии, домой пришёл только в конце 1945 года и продолжил работу в народном образовании до конца своих дней. Его не стало в 1975 году.
Остались его награды и письма домой. Вот два эпизода из них.
27/VIII.1944 (Румыния)
Здравствуйте, мои незабываемые!
Сообщаю, что жив и здоров, лучше пожелать не надо. Пишу на походе во время десятиминутного привала. Сейчас одно устремление — идти вперёд, на Запад, бьём и гоним всю эту нечисть с русской земли.
В бой пошли 20 августа, и все эти дни и ночи не даём никакой передышки немцам, гоним их, подлецов, куда как лучше! Не умолкают гром снарядов, оружейных выстрелов, гул моторов. Воздух наполнен гарью и дымом. Много тысяч немцев взяли в плен, много убитых. Через каждые 20 метров — убитый немец. Я лично убил своей рукой семь офицеров, да мои ребятки истребили до сотни, не считая убитых миномётами.
Наш 3-й Украинский фронт окружил до 12 дивизий в течение двух дней. Троих из своего взвода представил к награде за боевые заслуги.
Ну, пока. Надеюсь, что удастся ещё написать. От тебя получил одно письмо. Братьям не пишу, нет времени. Целую много раз, Палладий.
Из письма 15 ноября 1944 г. (Венгрия)
...Вот один случай.
Дело было так: со своим подразделением я попал в окружение, куда ни глянь — кругом фрицы. Днём пробираться нельзя. Заметят. Решил днём отсидеться в кукурузе и вести наблюдение, а ночью по возможности двигаться, но на исходе боеприпасы и нет совсем хлеба, а есть страшно хочется.
Прошла ночь, запели петухи, приняли решение во что бы то ни стало побывать на хуторе, достать продуктов. Но кого послать? Послать бойца: вляпается и нам капут. Решил пойти сам со своим ординарцем.
Стал стучать, дверь открыла женщина, огляделся — немцев нет, хозяйка гостеприимно угостила, согрелся, покушал. Стал говорить, что нас не двое, а много, надо хлеба.
Она меня поняла и минут через 20 передо мной лежало 5 белых булок и большой шмат сала. Надо было уходить, но в это время ординарец сообщил, что в хутор заходит обоз немцев. Теперь не уйти. Принимаю решение — ординарцу как угодно уйти с булками хлеба, пробраться к своим и ждать меня. Теперь вся надежда на хозяйку. Она сразу поняла обстановку и вынесла мне крестьянскую одежду. Я оделся, взял в руки метлу и подметаю двор. Мнут через 20 заходят во двор немцы. Я понял, какую роль мне играть. Бросил метлу и быстро к ним навстречу. Снял шапку, показал на дверь, они зашли в хату, а я начал мести.
Вскоре они позвали меня в хату, но я выдержал марку — притворился немым, а хозяйка объяснила, что уже 10 лет я немой, что её муж, что вот у нас двое детей и т. д. Они поели, выпили и легли спать, а к вечеру уехали, не тронув меня.
Вернулся я к бойцам уже ночью, а на утро вышли к своим.
Это один из случаев, а бывали и почище.
Охота на Гитлера
Олег Суханов,
член Союза журналистов России
Глубокий рейд по территории, занятой немецкими войсками совершил в 1943 году кавалерийский корпус, в котором были и конники из Иркутска.
Покушения на фюрера
Вторая мировая война только набирала обороты. В пивном погребке собиралось много народу: среди ветеранов нацистской партии находилась и молодежь. Все с нетерпением ждали традиционного выступления фюрера — фашисты отмечали дату «пивного путча» 8 ноября 1923 года. В этот день молодой Адольф выступил с речью. После захвата власти он бывал здесь ежегодно.
На этот раз речь Гитлера была краткой — всего полчаса. Через пятнадцать минут, когда он покинул погребок, мощный взрыв разметал стены и обрушил потолок. Под развалинами оказалось 700 человек.
По подозрению в покушении был задержан немецкий коммунист Георг Эльзер. Гестапо не ошиблось, но Эльзер не сознался. Гитлер приказал его не трогать и поместить в концлагерь: он ждал, что Эльзер выдаст сообщников. Георг Эльзер погиб в Дахау и унёс с собой тайну.
В полную мощь работала адская машина войны, но люди продолжали верить, что с убийством Гитлера на землю придёт мир: покушения продолжались...
Заговорщики собирались свергнуть Гитлера ещё 14 сентября 1938 г. Танковая дивизия генерала Гепнера должна была войти в Берлин и занять узловые пункты города. Гитлера намечалось захватить живым, судить Народным трибуналом, затем, признав душевнобольным, отправить в сумасшедший дом. Заговорщики пытались заручиться поддержкой Лондона. Однако британский премьер-министр Невилль Чемберлен трижды летал в Германию на переговоры с Гитлером, что нарушало планы заговорщиков. Поэтому реализация "Берлинского путча" была сначала отложена, а потом, когда стало известно, что Чемберлен вылетает в Мюнхен для подписания соглашения с Гитлером, и вовсе отменена. 29 сентября 1938 г. состоялся "Мюнхенский сговор". Таким образом, Англия и Франция в 1938 г. не только отдали Гитлеру часть Чехословакии, но и спасли его самого.
Новая попытка военного переворота, назначенного на декабрь 1941 г., была связана с поражением вермахта под Москвой. Руководил ею шеф Генштаба Гальдер. Для захвата или же уничтожения Гитлера предполагалось использовать танковую и авиадесантную дивизии. Но эти войсковые части по приказу Гитлера были срочно переброшены на Восточный фронт, где вскоре и были разбиты. Путч не состоялся. Провалились и попытки свергнуть Гитлера в 1942 г.
13 марта 1943 г. в личный самолет Гитлера, на котором диктатор прибыл на оперативное совещание в штаб группы армий "Центр" в Смоленск и должен был через несколько часов вернуться в Берлин, генералом Хеннигом фон Тресковом была подложена взрывчатка замедленного действия, замаскированная под две бутылки коньяка. Один из сопровождавших фюрера офицеров согласился захватить эти бутылки в Берлин и передать их в подарок генералу Фридриху Ольбрихту. Но взрывной механизм не сработал…
21 марта 1943 г. офицер штаба группы армий "Центр" барон Рудольф-Кристоф фон Герсдорф должен был взорвать себя вместе с Гитлером во время посещения последним выставки трофейного советского оружия, которую группа армий "Центр" устроила в берлинском цейхгаузе. Но взрывной механизм в кармане шинели Герсдорфа был установлен на 10 минут, а Гитлер провел на выставке всего лишь 2 минуты. Герсдорф едва успел скрыться в туалете, чтобы извлечь взрыватель из адской машины…
На 20 июля 1944 г. в ставке Гитлера "Волчье логово" было назначено важное совещание, на котором с докладом должен был выступить начальник штаба армии резерва полковник граф Клаус Шенк фон Штауффенберг. В портфеле, с которым граф вылетел в ставку, было взрывное устройство. Оставив портфель под столом, с другой стороны которого стоял Гитлер, Штауффенберг под благовидным предлогом покинул зал заседаний. Вскоре раздался страшный взрыв. Штауффенберг был абсолютно уверен, что Гитлер убит. Прилетев в Берлин, полковник немедленно приступил к выполнению плана государственного переворота. Но Гитлер чудом остался жив: жизнь ему спас массивный дубовый стол, отделявший его от портфеля Штауффенберга.
Уже вечером 20 июля 1944 г. Штауффенберг был схвачен на своем рабочем месте - в Генштабе сухопутных сил на Бендлерштрассе в Берлине. Его ждал немедленный расстрел. Вместе с ним были казнены генерал пехоты Фридрих Ольбрихт, полковник Мерц фон Квирнхейм и обер-лейтенант Вернер фон Хефтен. . Всего приведено в исполнение свыше 200 смертных приговоров, около 7 тысяч человек было арестовано. Некоторые участники заговора (например, генералы Бек и Тресков) покончили с собой, чтобы не попасть в руки палачей.
Но гитлеровцы сумели схватить не всех участников заговора. Майор Генштаба сухопутных сил Иоахим Кун через неделю после провала покушения на Гитлера добровольно сдался в советский плен, где рассказал о подготовке антигитлеровского государственного переворота.
Призраки немецких тылов
У них не было линии фронта, они появлялись всюду: врезались в оборону противника, прорывали её и уходили вглубь всё дальше и дальше.
Подобное произошло на Юго-Западном фронте 29 января 1943 года. Они не считались партизанами: так воевал 8-й кавалерийский корпус. Конники с саблями на Второй мировой войне — явление редкое, а для немцев необычное — вовсю шли танковые сражения. Командующий 3-й гвардейской армией генерал-лейтенант Дмитрий Лелюшенко, в прошлом лихой донской рубака, отдал приказ приданному ему корпусу прорваться через линию фронта и парализовать коммуникации в тылу противника.
Впереди кавалерии должны были идти танковые соединения, но бронетехники у командующего не оказалось, но корпусу удалось прорваться самостоятельно. Казаки не спасовали и следовали по заданному маршруту, уничтожив по пути отдельные отряды, транспортные и тыловые подразделения. На одном из железнодорожных перегонов они пустили под откос восемь эшелонов. Среди немцев началась паника. За одну ночь корпус прошёл 70 километров.
Фельдмаршал Манштейн срочно стягивал навстречу конникам три пехотные и 6-ю танковую дивизии, задействовал авиацию. Наша авиация корпус не поддержала. Эскадроны несли большие потери, но казаки не дрогнули...
21-я горно-кавалерийская дивизия, часть которой сформирована в Иркутске, вела наступление на станцию Баронская. Здесь впервые и отличился парень из Жигаловского района деревни Усть-Илга Георгий Ерохин. Он взорвал водокачку, лишив воды важный железнодорожный узел.
16 февраля с немецких самолетов были сброшены листовки с ультиматумом от Манштейна: «Мы истребим всех. Предлагаем сложить оружие и прекратить сопротивление... Шашки в землю!?»
Из штаба фронта пришла шифровка с особо секретным заданием. Основные силы корпуса 23 февраля стали прорываться назад через линию фронта, а в тылу остался полк иркутянина гвардии майора Дмитрия Романенко для выполнения особого задания.
О прорыве из вражеского тыла вспоминал иркутянин гвардии сержант Дмитрий Ефимов: «В нейтральную зону я прорвался с пятью казаками, мы падали от усталости. Среди нас было трое раненых, но и здоровые не могли больше двигаться»
К исходу 24 февраля 14-я гвардейская кавдивизия, в которую и входил полк Романенко, соединилась с частями 3-й гвардейской армии Лелюшенко, без полка нашего земляка.
Немцы прозвали казаков «диким корпусом».
Историческая справка. По данным Центрального архива обороны, в рейде корпус уничтожил свыше 12 тысяч солдат и офицеров противника, 2 бронепоезда, эшелон с горючим, 20 паровозов, эшелон с танками, два с артиллерией, три с автомашинами, один с самолетами. Взорвано три железнодорожных моста, 30 складов с боеприпасами, освобождено 1430 военнопленных.
Особое задание
Когда над линией фронта стихла канонада и ночное небо погрузилось во мрак, казаки кавполка Романенко остались одни. Им предстояло продолжить рейд и скрытно пройти по тылам в сторону Винницы. Впереди трудный день: люди смертельно устали, кони истощены. Основное задание знал только командир, ему предстояло выбрать надёжный эскадрон для решающей операции.
Среди конников из Иркутска --Георгия Ерохина и Александра Стерлигова-- у командира был на примете сержант Михаил Докучаев из Москвы, который до войны занимался конным спортом. Так Романенко подбирал людей в эскадрон. Операция по замыслу предстояла авантюрная и дерзкая по исполнению. Подобных маршей по вражеским тылам советские кавалеристы ещё не совершали. Однако, - думал командир, - в Отечественную 1912 года Денис Давыдов рыскал по тылам французских армий в поисках Наполеона? А чем мы хуже?
Им приказали захватить или уничтожить Гитлера, который должен был появиться в «волчьем логове» - своей ставке на Украине, чтобы провести совещание после Сталинградской битвы и обговорить новое наступление.
Полк уходил на Запад
Георгий Алексеевич Ерохин умер двадцать пять лет назад. После войны он жил в Иркутске, хотя родом с Лены.
Кавалерийский разведчик вынес из секретного рейда Знамя своего 54-го кавполка, которое хранилось в Иркутском Доме офицеров. Полный кавалер орденов Славы не любил рассказывать о войне, тем более молчал об одном эпизоде — важном задании Верховного Главнокомандующего.
Ставший командиром 14 гвардейской кавдивизии, кавалер четырёх орденов Красного Знамени полковник Дмитрий Ефимович Романенко был смертельно ранен в живот 25 апреля 1945 года недалеко от Берлина.
Герой Советского Союза гвардии сержант Михаил Докучаев живёт в Москве. С ним и встречался автор этих строк.
Рассказывает Герой Советского Союза бывший командир Кремлевского полка, генерал-майор Госбезопасности Михаил Степанович Докучаев:
С вашими земляками я прошёл боевой путь кавалеристов от Ельца до Берлина и Бранденбурга. Это о них песня: «Едут, едут по Берлину наши казаки»... Только долгой была эта дорога. Каждый рейд по тылам врага — смертельная опасность. В этих операциях и совершал подвиги любимец полка Гоша Ерохин. Мы были готовы выполнить и особое задание — уничтожить ставку фюрера. Как получилось бы это, не знаю. Верно только одно — с вами мы бы не вели беседу. Я позднее узнал, что совещание Гитлер провёл в Мюнхене, где решался вопрос об операции «Цитадель». Побоялся фюрер полететь в Винницу, узнав, что по его тылам идёт кавполк.
На Украине мы соединились с партизанами Ковпака и прорвались к нашим, когда представилась возможность. Вышли почти все живыми.
Едут по Берлину наши казаки
Поэт Цезарь Солодарь в майские дни 1945 года находился в Берлине и видел, как лихие парни со звучной песней едут на конях. Солодарь сдав в редакцию «Красной звезды» материалы, побежал к Дмитрию Покрассу, чтобы показать ему своё новое стихотворение. Композитор с братом Данилой тут же написали музыку.
Накануне парада Победы по радио в исполнении Ивана Шмелёва прозвучало: «Едут, еду по Берлину наши казаки». На параде Победы гвардии старшина, полный кавалер орденов Славы Георгий Ерохин шёл в составе сводного полка 1-го Белорусского фронта от своего 54-го гвардейского кавалерийского полка.
Рассказывает Герой Советского Союза генерал Докучаев:
« И всё же мы добрались до логова Гитлера, пришли к Берлину вместе со всем войсками и закончили войну. Нам приходилось, опережая моторизованные части, отрезать гитлеровцам дороги к отходу, освобождать узников из тюрем и концлагерей. В тюрьме под Бранденбургом около трёх тысяч поляков, чехов, французов, англичан получили свободу. Мы поспели вовремя: тюрьма была заминирована, готовился взрыв. Здесь находился будущий генсек ЦК СЕПГ Эрих Хонеккер. После взятия города мы стали называться 7-м гвардейским кавалерийским Бранденбургским корпусом. В Берлине наш гвардейский кавполк проскакал мимо павшей имперской канцелярии и бункера Гитлера — последнего логова фюрера.
P.S. Корпус воспитал 146 Героев Советского Союза, 18 полных кавалеров ордена Славы.
Пехотинец Александр Теплов
Николай Алфёров
Александр Владимирович Теплов
Ноябрь 1941 года. Алма-Ата. Военно-пехотное училище. После завтрака по сигналу сбора на плацу построились в две шеренги курсанты с полной выкладкой. Обведя их взглядом, начальник училища полковник Филатов после минутной паузы своим зычным голосом сказал:
— Враг рвется к Москве. Столица в опасности. Наше училище в полном составе вместе со мной едет её защищать. Доучиваться будем в боях...
Раздалась команда, роты, построившись в шеренги по четыре, звучно отбивая шаг, двинулись к железнодорожному вокзалу, где для них уже были приготовлены товарные вагоны...
Училище было переформировано в 39-ю стрелковую бригаду во главе с Филатовым. Бригаде было приказано занять огневую позицию в районе железнодорожной станции Лобня, что севернее Москвы.
До Лобни добирались пешим ходом через всю Москву. Шли ночью по темным улицам, едва различая силуэты деревьев и зданий. Не было видно ни одного огонька ни в окнах, ни на проспектах. По небу рыскали беспрерывно прямые белые лучи прожекторов. Они сходились, пересекались и уходили в разные стороны, упираясь в кучевые облака. Такое курсанты видели впервые.
Вдруг в западной части города послышался гул самолетов. На эти звуки метнулись лучи прожекторов. Кто-то в рядах закричал: «Смотрите! Смотрите! Самолеты!» Все заметили на пересечении двух лучей действительно самолет. Его цепко держали лучи прожекторов. Стервятник мгновенно оказался в кольце разрывавшихся зенитных снарядов. Вскоре, охваченный пламенем, самолёт полетел вниз, за ним тянулся шлейф дыма. Лучи прожекторов не отпускали жертву почти до самой земли. По колонне пронесся восторженный крик: «Ура! Ура!» А через несколько минут два луча снова скрестились в небе и мертвой хваткой держали «жертву» до тех пор, пока она не стала добычей зениток. Одобрительные, радостные возгласы пронеслись по колонне и на этот раз...
К своему участку обороны стрелковая бригада добралась на рассвете. Курсанты стали занимать готовые окопы полного профиля, вырытые москвичами в промерзшей земле. Всем выдали 10-и зарядные винтовки, по две пачки патронов, по две бутылки с зажигательной смесью. На завтрак дали сухой паек — сухари. Противотанковые гранаты пообещали подвезти к обеду. Пообещали к обеду всех снабдить гранатами Ф-1 и РГД.
Рядовой Александр Теплов служил во второй курсантской роте. В Алма-Атинском училище он проучился только два месяца. До этого учился в Ташкентском горном институте. В августе 1941 года с третьего курса добровольно ушел в армию и был направлен в военно-пехотное училище...
От долгой ходьбы и усталости, как и всех, его клонило ко сну, невольно смыкались веки. Он не услышал лязг немецких танков, разрывы мин и снарядов... Командир роты, пробегая по траншее, громко повторял: «Приготовиться к бою! Приготовиться к бою! Наготове иметь бутылки с горючей смесью!»
Теплова и других, крепко уснувших бойцов, ротный едва растормошил. Тем временем немецкие танки приближались к окопам, выплевывая из стволов смертоносный огонь и строча из крупнокалиберных пулеметов. Прижимаясь к танкам, бежали автоматчики в серо-зеленых шинелях и летних пилотках. Теплов стал считать танки: два, три... пять... тринадцать... Прозвучала команда: «По фашистам огонь!»
Курсанты, плотно прижимая приклады к плечу, открыли огонь по фрицам. Но после нескольких выстрелов затворы самозарядных винтовок стало заклинивать. Причиной тому стал крепкий ноябрьский морозец. И вражеские танки безнаказанно раздавили бы бойцов, если бы по ним не открыли огонь артиллеристы дальнобойных орудий. Сначала снаряды разрывались то позади, то впереди танков. Затем стали падать кучно вокруг них. А до переднего края обороны оставались 150-200 метров. Но вот от прямого попадания снаряда снесло башню у одного танка, разорвало гусеницу у второго, разом зачадили еще два танка, от которых едкий дым потянулся к окопам. Этот мощный заградительный огонь артиллеристов вынудил немецких танкистов повернуть назад. Показали спины и автоматчики. До сотни трупов фашистов остались на снегу...
Потери были и среди курсантов. Этот бой был первым боевым крещением молодых бойцов, их первым фронтовым экзаменом.
До конца дня немцы не предпринимали попыток атаковать. Передышкой воспользовался полковник Филатов. Заменил у бойцов десятизарядные винтовки на простые трехлинейки. Организовал подвоз противопехотных и противотанковых гранат. Бутылки с зажигательной смесью бойцы надежно укрыли в окопных нишах. Саперы ночью установили противотанковые мины на опасных направлениях.
Спрашиваю Александра Владимировича Теплова, как долго курсанты в ноябре сорок первого удерживали оборону возле станции Лобня.
— До 5 декабря этого же года — до наступления Западного, Калининского и других фронтов на московском направлении. А до этого были ожесточенные бои. Фашисты ежедневно атаковывали нашу оборону. Бомбили её, обстреливали из минометов и пушек разных калибров. Пехота при поддержке танков пыталась опрокинуть, смять нас, прорваться к Москве. Выручала нас артиллерия. Артиллеристы хорошо пристреляли местность, нанося урон немецкой технике и живой силе. Несла урон и наша бригада. Немало ребят погибло, получило ранения. Поэтому в бригаду ежедневно поступало пополнение, в основном из Сибири.
15 декабря сорок первого я получил ранение в левую ногу. А дело было это так. Наш батальон, как и другие, выбивал немцев из населенных пунктов. Однажды батальон выкурил фрицев из одной деревни, в которой не осталось ни одного уцелевшего дома. В сугробах торчали одни печные трубы. А холод был лютый! Хотелось согреться, просушить валенки, портянки. Начальник штаба бригады предложил комбату выбить немцев из другой деревни с уцелевшими домами. Комбат так и поступил. Но проявил при этом беспечность: не выслав вперед разведку, не узнав местонахождения пулеметов, повёл батальон в атаку. Фрицы, подпустив нас метров на сто, открыли кинжальный огонь. Полегли из-за бездарности комбата десятки бойцов. Сам он был тяжело ранен. Был ранен и я. Уже в санбате от раненых узнал, что немцев из деревни все же выбили. Но эта атака дорого обошлась батальону. Если бы немцы имели тёплую одежду, как мы, не лежали бы с окоченевшими пальцами рук, батальон, наверное, тогда полег бы весь у деревни... В ту злосчастную атаку я получил сквозное ранение в ногу. Четыре месяца провалялся в Нижнем Новгороде — в госпитале.
— А после госпиталя где воевал?
— После госпиталя я попал в 5-ю гвардейскую дивизию генерала Ласкина на Западный фронт. Однажды чуть было не попал в плен. Был август 1942 года. В Томкинском районе Смоленской области наш второй батальон в лесу был в полуокружении. Комбат Дэбнер приказал мне со своим отделением разведчиков (я уже был в звании сержанта), охранять его блиндаж в три наката бревен. На поляну перед блиндажом просочилось 30 немецких автоматчиков. У нас, помимо автоматов, был ручной пулемет. Всех фрицев мы уложили. Одного автоматчика я прикончил на бруствере своего окопа. Из его кармана вытащил парабеллум, магазин его был полон патронов. Рядовым, сержантам, как известно, пистолеты не положено иметь. Но этот трофейный пистолет я не сдал, засунул за пазуху. И правильно поступил: он меня спас.
А случилось это так: получив ночью пополнение в четыреста штыков, батальон после 15-минутной артподготовки должен был выбить немцев из большой деревни. Артподготовка прошла, но многие огневые точки противника не были подавлены. В результате батальон при наступлении на деревню нёс большие потери. В 10-и метрах позади меня разорвалась мина. Осколки вонзились мне в ноги, руки, спину. Вдобавок взрывной волной был контужен. Я потерял сознание. Очнулся где-то вечером, но было еще светло. Застонал. Вижу: ко мне молча идут двое. По каскам определил — немцы. Стал шарить вокруг себя — искать свой автомат. Его не оказалось. Очевидно, наши ребята его подхватили, когда пробегали мимо меня. Вспомнил про парабеллум. Немцы, видя, что я лежу неподвижно, не стреляли. Подпустив их метров на восемь, первым выстрелом я уложил одного, другого двумя выстрелами тяжело ранил, а сам пополз к перелеску, за которым начинался лесок погуще. Забрался в небольшую ложбинку и стал прислушиваться. На выстрелы прибежало несколько немцев. Мне их не видно было. Увидев одного своего убитого, другого тяжелораненого, они стали прочёсывать лесок. Лежу ни жив ни мертв. Пули просвистели над моей головой. Думаю: слава богу — пронесло. Я так продрог на мокрой холодной траве, что зуб на зуб не попадал! Старался не шевелиться. От неподвижности ноги ломило в коленях, грудь дышала тяжело. Когда не стало слышно шагов фрицев, ползком выбрался из леса. Сориентировался — двигаться к своим надо в северо-восточном направлении. Решил днём не рисковать, отлежаться в лесу. Проспал весь день. А вечером, когда взошла луна и её свет пробрался в глубину леса и ложился на траве длинными полосами, пополз к своим. Наткнулся на минометчиков, они проводили меня в санитарный батальон.
После выздоровления воевал в составе 63 стрелковой дивизии 3-го Белорусского фронта. Освобождал Белоруссию, участвовал во взятии Витебска, Вильнюса, других городов, в форсировании больших и малых рек. При подходе к Каунасу получил, уже в который раз, ранение. Осколками был ранен в обе ноги.
В Вильнюсе хирурги правую ногу старшего сержанта Теплова сохранили, а левую вынуждены были ампутировать. Так в конце июля 1944 года война для него закончилась. Потянулись дни, недели пребывания в госпиталях. Долечивался он в Казани.
А потом поехал в Ташкент - доучиваться в горном институте. В Ташкенте никто не ждал: мать умерла еще в декабре 1941 года, отец жил в доме для престарелых. Александр Владимирович поселился в общежитии. В институте познакомился со студенткой Тамарой Якимовой, они с первого взгляда полюбили друг друга. Поженились и пятьдесят два года прожили душа в душу. Ни разу у них не было размолвки, разговора на повышенных тонах.
И вот, с грустью говорит ветеран, год назад его ангела, Тамары Ивановны не стало. Умерла на его руках...
У старого ветерана увлажнились глаза, он с трудом себя сдерживал. Я постарался переключить разговор на другое.
— У Вас Александр Владимирович в квартире чисто, уютно. Кто Вам помогает?
— Невестка Нелля Николаевна и сын Владимир. Покупают мне продукты, стирают бельё, убирают в квартире. Недавно меня сбила машина. Болею. Дети предлагают жить вместе. Но пока хочу пожить один. Живу воспоминаниями о минувшем. С друзьями играю в шахматы. Я ведь шахматист первого разряда. Шахматы — мое хобби.
— Чем же Вы награждены?
— Основная моя награда — медаль "За боевые заслуги". В пехоте рядовых и сержантов особенно не жаловали боевыми орденами и медалями, У многих ветеранов — пехотинцев нижних чинов на груди только юбилейный награды. Думаю, Вы и без меня хорошо это знаете!
Этот разговор состоялся в 2004 году, в том же году Александра Владимировича не стало. Пусть же земля ему будет пухом!
Пилот Иван Бровкин
Николай Алфёров
Иван Алексеевич Бровкин
В годы Великой Отечественной войны из-за нехватки боевых самолётов (много их было уничтожено в первые дни войны!) использовались небольшие учебно-тренировочные самолеты-«стрекозы», или «кукурузники» (именно так любовно называли в армии У-2), которые были сделаны из деревянных брусков, реек и фанеры. Крылья обтягивались плотвой хлопчатобумажной технической тканью – перкалью. Скорость их составляла 100-200 км/час. Загружались бомбами, общий вес которых не должен был превышать 300 килограммов. Этот самолет У-2 в 1944 году был переименован в По-2 в честь его создателя – авиаконструктора Н.Н. Поликарпова.
Машина была проста в управлении и надёжна: на ней даже в случае отказа двигателя можно было, планируя, сесть и, войдя в штопор, легко выйти из него. Вес самолета с полной загрузкой составлял всего 900 килограммов.
Фашисты презрительно называли эти лёгкие самолёты «Русь-фанер». Однако эти машины в ночное время бомбили железнодорожные станции с воинскими эшелонами, сбрасывали бомбы на мосты, населённые пункты, занятые противником. В темноте для врага «кукурузники» были почти неуязвимыми и урон захватчикам приносили немалый.
3 июля 1943 года с на Юго-Западном фронте с небольшого аэродрома на опушке леса вблизи реки Оскол на закате солнца один за другим с короткими интервалами стали подниматься в небо У-2, загруженные небольшими бомбами весом по 50 кг.
Нa одном «кукурузнике» со взлётной площадки поднялся и младший лейтенант Иван Бровкин с опытным штурманом Ковалёвым. На боевое задание Бровкин летел впервые и очень волновался.
Набрав высоту l000 метров, самолёт пересек линию фронта. За немецкими окопами в роще показались силуэты вражеских танков и грузовых автомашин, из землянок сквозь дверные щели просачивались полосы света. Это была та самая цель, на которую надо было сбросить бомбы. Бровкин сбавил обороты мотора и снизил самолет на 100 метров. С высоты 900 м. сбросил бомбы и развернул машину на обратный курс. Из четырех бомб одна угодила в танк, а другая в цистерну с бензином. К небу взметнулось два столба огня. Лучи вражеских прожекторов лихорадочно заметались по небу в поисках дерзкого советского самолёта, но тщетно: младший лейтенант поднял У-2 к облакам и скрыл его от глаз немецких зенитчиков...
Однажды в конце июля 1943 года на том же Юго-Западном фронте младший лейтенант Бровкин со штурманом Ковалёвым на рассвете на своем кукурузнике У-2 сбросили бомбы на железнодорожный мост на территории противника и взяли курс на свой аэродром. За ним увязались два вражеских истребителя. Увёртываясь от них самолёт уклонился от курса. К счастью вскоре показалась линия фронта, немецкие лётчики не стали рисковать, и чтобы не попасть под огонь наших зениток — отстали...
У-2 благополучно пересёк передний край обороны, но Бровкин заметил, что двигатель самолёта стал работать с перебоями. Дотянуть до своего аэродрома машину не удалось. Иван Алексеевич выключил зажигание и посадил У-2 на небольшое поле возле деревушки, из которой тут же прибежала стайка ребятишек. Дети наперебой стали рассказывать, что недалеко от этого места расположена воинская часть.
Пока Бровкин разговаривал с ребятами, из леса выбежала группа бойцов. Они залегли и приготовились стрелять по самолёту. Поняв, что самолёт свой, советский, бойцы организовали его охрану. А Бровкин с Ковалевым направились в воинскую часть, чтобы оттуда сообщить на свой аэродром о том, что случилось с самолётом. Через некоторое время с аэродорма привезли бензин, самолёт заправили и вскоре пилоты благополучно посадили крылатую машину на взлётной полосе в расположении своей части.
На родном аэродроме командир эскадрильи крепко пожал руки Бровкину и Ковалеву, объявил им благодарность и пожелал в дальнейшем та кже успешно выполнять боевые задания.
Родился Иван Алексеевич Бровкин 3 июля 1923 года в деревне Ахтырка Венгеровского района Новосибирской области. Весной 1941 года после окончания 9-го класса приехал в Иркутск к старшему брату Максиму для дальнейшей учебы. В начале воины был зачислен курсантом в 83-ю учебную эскадрилью ГВФ (гражданский воздушный флот). Эскадрилья дислоцировалась в городе Черемхово. А с октября 1942 года Бровкин учится в городе Чебоксары (столица Чувашии) в авиашколе ночных бомбардировщиков. 3 июня следующего года в звании младшего лейтенанта прибывает в 370-й авиаполк ночных бомбардировщиков 62-й авиадивизии 17-ой воздушной армии 3-го Украинского фронта.
В свободное от боевых вылетов время он рисует самолёты, делает наброски с натуры техников, лётчиков, некоторые особо удачные рисунки отправлял домой. В части в то время фотографа не было.
В праздник 7 ноября командир полка должен был вручить ордена отличившимся летчикам. Вручение орденов решил произвести в деревенском клубе на фоне портрета вождя. Портрет Сталина поручили нарисовать Бровкину, дав ему половину листа ватмана и газету с фотографией Верховного главнокомандующего. Эту работу Иван выполнил за два часа. Комполка остался доволен работой лётчика-художника. После этого авторитет Бровкина как художника ещё больше вырос.
Вскоре ему поручили оформить большой альбом «Герои 17-ой воздушной армии». Альбом был оформлен на славу! Его возили для обозрения по полкам армии, а в настоящее время альбом хранится в музее военно-воздушных сил.
Последние 12 месяцев воёны Иван Бровкин был пилотом в 589-ой отдельной авиационной эскадрилье связи при 57 механизированной армии. Участвовал в освобождении от немецко-фашистских захватчиков Молдавии, Румынии, Югославии, Венгрии, а день Победы встретил в Австрии.
На фронте у Бровкина были удачные и не совсем успешные боевые вылеты. В каких только передрягах не был его У-2 (позднее По-2): немецкие истребители охотились за ним в воздухе, вражескеие зенитки били с земли. Но младший лейтенант ухитрялся уводить свой «кукурузник» и от тех и от других целым и невредимым, а большей частью в пробоинах. Но его По-2 выживал, поднимался в воздух и снова прижимался к огородам, деревьям или прятался в облаках.
У каждого фронтовика своя судьба. Может быть, как знать, есть свой ангел-хранитель… Наверное, Иван Алексеевич родился, как говорится, «в рубашке». Он остался жив и не был даже ранен. Не зря его в конце войны называли счатливчиком, хотя смерть постоянно витала над его головой. Много смертей он повидал на фронте. И не раз хоронил своих боевых друзей-лётчиков, которые из последних сил старались на подбитых самолетах дотянуть до своего аэродрома. К несчастью, не всегда это удавалось...
В августе 1947 года И.А. Бровкин демобилизовался, в Иркутске поступил на учебу в художественное училище. Успешно окончив его, стал преподавать изобразительное искусство в педучилище № 1 города Иркутска. Проработал в училище 33 года, в его трудовой книжке всего две записи: принят на работу и уволен в связи с уходом на пенсию. Работу свою любил, ответственно относился к подготовке и проведению уроков. Сам любил живопись и эту любовь передавал своим питомцам. Все 33 года вел занятия по изобразительному искусству и все 33 года в родном училище был бессменным редактором стенгазеты «Учитель». Стенгазета в Иркутске среди специальных учебных заведений занимала призовые места как по оформлению, так и по содержанию, много сил учитель-фронтовик отдавал оформлению плакатов, портретов и других материалов к праздникам. По оформлению колонна учащихся этого педучилища заметно выделялась среди других колонн учебных заведений.
И.А. Бровкин любит музыку, играет на аккордионе, в училище на вечерах аккомпанировал солистам, хоровым коллективам.
Его мужество и героизм отмечены орденами Отечественной войны II степени и Красной Звезды, медалями «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За освобождение Белграда» и многими юбилейными.
Работая в педучилище, Иван Алексеевич заочно окончил факультет журналистики Иркутского госуниверситета. В педучилище встретил ту единственную, с которой более полвека разделяет радости и трудности.
Катя Поланская, как и её муж, из крестьянской семьи. Она очень способн: с золотой медалью окончила среднюю школу и с отличием - Иркутский университет. 30 лет проработала преподавателем русского языка и литературы в иркутском педучилище № 1. У нее, как и у И.А. Бровкина, в трудовой книжке две записи: принята на работу и уволена в связи с уходом на пенсию. Она отличник народного просвещения, как и муж, награждена медалью «За доблестный труд. В ознаменование со дня рождения Владимира Ильича Ленина». Про нее говорят: «Учитель от бога!».
Екатерина Александровна подарила своему фронтовику двух сыновей – Василия и Александра. Супруги Бровкины вырастили их достойными людьми.
У И.А. Бровкина много увлечений. Но основным — остаётся живопись. Он рисует и свои картины демонстрирует на различных выставках. Такие полотна, как «Нетронутый уголок тайги», «Зима в Прибайкалье», «Зимняя сказка», «Спасатели на реке Ия», «Автопортрет с лодкой», «Хорошо на Байкале» и другие на выставках получили высокую оценку. За многие Иван Алексеевич поощрен дипломами.
В свои 84 года Иван Алексеевич бодр, полон сил, по-прежнему активен. Заядлый рыбак и садовод. Вот уже почти двадцать лет принимает активное участие в работе правления своего садоводства «Победитель». Кстати, он был у истоков его создания.
Этот фронтовик всегда выглядел моложе своих лет. Это объяснимо: никогда не курил и не увлекался спиртным, никогда не был завистником, ко всем людям относится доброжелательно.
Иван Алексеевич очень обеспокоен негативными явлениями в стране. Переживает, что в последние годы самой массовой профессией стало «ремесло уличного сбора порожней посуды» и «ремесло нищих», число которых катастрофически растет, как это обычно бывает в самые тяжкие и смутные времена.
На мой вопрос о том, что ждёт современную молодёжь, если учесть влияние на неё таких негативных факторов как пропаганда не лучших образцов западного образа жизни через телевидение, печать, интернет, он после некоторого раздумья ответил:
– Считаю, что лучшие национальные традиции и устои возьмут всё же верх, не будут молодые люди лакействовать перед Западом, сохранят свое достоинство.
Пограничная полоса
Олег Суханов, член Союза журналистов России
День пограничника отмечался 2 мая и Иркутск позеленел от фуражек ветеранов разных поколений, которые по традиции проходят в колонне по улицам города, возлагают цветы к Вечному огню, а после ставят пограничный столб и идут на остров Юности отмечать свой праздник, поминать погибших на рубежах огромной России.
Раньше граница СССР была величайшей и требовала сотни тысяч защитников. В 1932 году границу молодой Таджикской республики отправились охранять добровольческие отряды, среди пограничников находились наши земляки — рабочие завода имени Куйбышева и железнодорожники. Границу перешли банды Ибрагим-бека, которые сжигали кишлаки, убивали мирное население. Басмачей снабжали оружием и боеприпасами англичане.
Среди иркутян был и Михаил Фомин впоследствии наш знаменитый сыщик. Подполковник в отставке, вспоминая молодость, показал мне серебряный портсигар с дарственной надписью «За мужество и отвагу. 1932 г.» Он, рассказывая, вскидывал брови, проводил пальцами по морщинкам лба, вспоминая дни, ставшие нашей историей. Сегодня его нет в живых, но память осталась.
На тайной тропе Памира
Бурный Пяндж резвился в ущелье. Жгучее солнце висело над Памиром, и вязкий воздух, раскаленный, как и песок, и камни под ногами, заставляли прятаться всё живое.
Взмокшие, белые от соли гимнастерки, едкий пот, стекавший по лицу покачивающихся в сёдлах людей, изнуряли тело, оно просило отдыха, жажда не утолялась тёплой водой из фляжки. Лошади лениво месили копытами коричневую пудру тропы. Пограничный отряд, несколько дней назад вышедший из Куляба, преследовал банду Ибрагим-бека.
Утром к месту ночевки прилетел самолет и пилот сбросил вымпел. На карте указывалось расположение бандитов, и надо было спешить по мере человеческих возможностей.
В веренице всадников был и Михаил Фомин. Крепыш тяжело переносил жару, обливался потом и вспоминал Сибирь, город, холодные струи Ангары. В Пяндже вода из ледников, но достань хоть глоток: стены каньона обрывались отвесно на километровую глубину. Михаил окликнул товарища: «Ты как, Пётр?»
- Сталь плавишь, - отвечал Петр Карпов, - из цеха выйдешь проветришься, а тут...
И вновь в молчании конники продолжали путь.
Палившее солнце покатилось за гребни, но духота осталась, всадники спешились до рассвета, но сёдел не снимали, стреножили лошадей, костров не разводили.
- Петь, разгромим банды, домой поедешь?
- Я, наверное, в погранвойсках останусь, мы здесь надолго понадобимся, ни единого врага не пустим через Памир.
Тропа, по которой продолжал двигаться эскадрон, была обнаружена лётчиками и мало знакома местным жителям, она вела в труднодоступный район Памира и за кордон. Тропу знали лазутчики и басмачи. По ней уходил Ибрагим-бек.
Вскоре пропасть прижала эскадрон к отвесной скале. Изнурив людей пеклом долины, Памир подготовил смертельное испытание. С диким ржанием сорвалась в пропасть лошадь, с ней вьюки и разобранный «максим» принял Пяндж и скрыл в пене водоворотов. Ржание погибающей лошади навело панический страх на животных, они пятились и всё могло быть ещё хуже. Конники натянув поводья, прижимали коней к скале И, когда всё успокоилось — преследование продолжалось.
В расщелине появился снег, и бездна, прикрытая туманом, напоминала о величии «Крыши мира». Тропа становилась просторней, стали попадать валуны, и вскоре яркая белизна ослепила глаза.
Пахнуло дымком, и командир Чистотягов остановил эскадрон:
-- Карпов, Фомин, в разведку,-- и направил с ними одного из проводников.
С заснеженного гребня, как таковой тропы не было, где-то через ледники проложен мост, по ту сторону чужая страна.
Проводник сделал предостерегающее движение и указал рукой. За одним из выступов, словно каменное изваяние стоял человек в чалме и халате, с винтовкой наперевес, когда он скрылся — разведчики сделали бросок вперед, видимо караульный решил осмотреть другую сторону гребня.
Выглянув из-а камня, Михаил увидел плато среди хаотичного нагромождения скал, дымились костры, опоясанные патронташами люди жарили мясо, винтовки стояли в пирамидах. Басмачей было раза в три больше, чем бойцов в эскадроне. Бандиты чувствовали себя в полной безопасности: граница рядом.
Только внезапность, - решил Чистотягов, - обстреляем, забросаем из гранатомётов и предложим сдаться. Плато окружено скалами, им деться некуда, нельзя пропускать к снегам. Большая надежда на тебя, Карпов. У них пулемёты есть, но нет таких пулемётчиков.
Плато окружили незаметно. Проводник восточным ножом убрал часового. Очереди из «максима» врезалась в сомкнувшиеся над костром халаты, повалили их в зашипевший от бараньего сала огонь, эхом пронеслась над Памиром. Захлопали в ответ английские винтовки. Замешательство среди басмачей прекратилось, только смолк пулемёт. Они рассыпались по плато, защелками затворами.
- Выдайте курбаши и сдавайтесь, жизнь гарантируем! - прокричал Чистотягов.
- Аллах поможет нам, - раздалось в ответ с новыми выстрелами.
- «Огонь!» - прозвучала команда и горы вздрогнули. Когда смолк пулемёт, Михаил подполз к другу. Рука Петра сжимала гашетку, а голова уткнулась в неё, безвольное тело распласталось среди камней. Фомин бережно переложил Карпова и, поправив ленту, повёл стволом «максима», заставив врагов прижаться к скалам.
- Приготовить к бою гранатомёты, - принял решение командир. Дым от разрывов закрыл плато, вопли раненых и погибающих смешались с грохотом, какого не испытывали горы.
Огонь прекратили, над валуном вынырнула винтовка с развивающимся белым платком. Пограничники приготовились к приёму пленных.
Михаил Николаевич щёлкает портсигаром:
- Это была последняя банда в Средней Азии, но среди пленных не оказалось Ибрагим-бека, решил отсидеться, но его выдали позднее бывшие сообщники, которые решили начать новую жизнь.
Финский рубеж
А сейчас расскажу о тех, кого не было на празднике пограничных пятидесятых. Они жили на улицах, прилегающих к заводу имени Куйбышева. Валера Цыганков на Волконском переулке, а друг Костя Хачитуров — в заводском Доме ударника на Тимирязева. Молодых заводчан отправили на службу — охранять советско-финскую границу. В те места, где в годы войны в отряде «Буревестник» воевали их отцы: партизанское соединение которого формировалось в основном из заводчан.
Валера Цыганков рос сорванцом — был дерзок и непредсказуем, но пришло время служить в армии — пришёл из военкомата гордый и радостный, его с другом отправляли охранять границу, ещё двое парней из усадьбы Волконского уходили с ними. Не мечта ли это — быть рядом с друзьями!
Письма на Волконский стали приходить из далёкой Карелии, с советско-финской границы. Валерий служил на одной из застав Сортавальского погранотряда, в тревожном болотистом месте, где в своё время охранял границу легендарный Тайво Вяха, задержавший Рейли — самого знаменитого шпиона двадцатых годов (этот эпизод показан в телесериале «Операция «Трест»).
Чрез год службы с границы родителям пришло письмо. Начальник заставы благодарил отца и мать за воспитание сына, настоящего пограничника.
Всё выяснилось после службы Цыганка: долго ему пришлось рассказывать родным и друзьям, как он задержал матёрого шпиона. Как совершил свой подвиг Цыганок, мне удалось подробно узнать из уст участников той операции, о которой подробно в конце пятидесятых писал журнал «Пограничник».
Я был в командировке в Петрозаводске и зашёл в штаб пограничного округа.
На снимке Валерий Цыганков (справа)
… Попал Цыганков на заставу, «куда Макар телят не гонял». Участок напряжённый: среди болот проходили тропы — благодатные проходы для нарушителей. Однажды заставу подняли в ружьё, прибыла тревожная группа. Обнаружено нарушение границы. Прочёсывали окрестность и пути к железной дороге. Цыганок, держа автомат наизготовку, внимательно вглядывался вперед, посматривал по сторонам. Он крался по хлюпкой земле среди замшелых елей и кривобоких берёзок. Слева и справа раздавался лай собак.
Выйдя на сухой участок к старому дереву с толстым стволом, прислонился передохнуть. Неожиданно пограничник услышал за спиной прерывистое хриплое дыхание: человек явно устал. Валерий через плечо взглянул за дерево. По другую сторону стоял рослый мужчина, держа в руках по пистолету. Цыганок приготовил оружие и хотел строго приказать: «Руки вверх!». Но горло от волнения перехватило, и команда получилась шёпотом. Нарушитель, утомлённый погоней, стал настороженно озираться, но тут же успокоился, подумал, что ему показалось. И тогда что есть мочи Цыганок рявкнул: «Руки вверх!». Чужак вздрогнул и выронил оружие, он даже не успел поднять руки, как получил прикладом автомата. Когда подоспела помощь, нарушитель лежал на земле лицом вниз, с руками за головой и раскинутыми ногами. Шагах в двух от него застыл Цыганков с нацеленным на чужака автоматом.
Позднее выяснилось, что границу пытался перейти матёрый шпион.
Злой степной ветер
В семидесятые годы мне часто приходилось бывать на заставах Забайкальского пограничного округа в качестве специального корреспондента газеты «Советская молодёжь». Злой степной ветер хлещется мелкой галькой. Он настолько силён, что вывернул с корнями несколько тополей возле заставы. Сопки стоят молчаливыми свидетелями его деяний. Они безразличны ко всему: они видели многое. Немало ветров проносилось за века, десятилетия, годы. Грудой заржавевшего металла лежит неподалеку на нейтральной полосе оружие самураев, его хозяева потеряли свои мечи здесь.
На снимке пограничники Забайкальской заставы
Отважные пограничники стойко охраняли страну от самых различных бандитских вылазок из-за рубежа. Тропа, которая уводит к контрольно-следовой полосе, протоптана накрепко. Она проходила мимо обелиска неизвестному пограничнику далёких огненных лет. Каждый наряд на секунду сдерживает свой шаг, прежде чем заступить на охрану границы.
Начальника заставы Бориса Попова не сломили ни ветры, ни морозы, а на груди кроме знака «Отличник погранвойск 1 степени», медаль «За отличие в охране государственной границы СССР». Боевая награда получена в мирное время.
Это случилось сразу после моей первой командировки на заставу. Глубокой ночью пограничники были подняты в ружьё. Водитель Евгений Фурманчук, не включая фар, ворвался на своей машине в мрак. Ральф находился на своём обычном месте, между сиденьями, и тихо повизгивал от нетерпения.
Возле того места, где нарушитель перешёл границу, тревожная группа, которой руководил начальник заставы, начала преследование.
В кромешной тьме не видно даже очертаний сопок. Пограничников вёл Ральф. Умный пёс с опытом следопыта ловил в воздухе и на камнях запах человека, который оставил отпечатки на распаханной полосе. Перевалив хребет, Ральф побежал бодрее, по всей видимости здесь след сохранился более чётко. Он потянул группу в овраг. В руках пограничников вспыхнули фонари. Грозно зарычав, овчарка ринулась на бугор. Нарушитель держал руки над головой.
...На этой заставе служили Александр Тыглоев из Нукутского района, Николай Бабаев из Боханского района.
Помню и люблю
Нина Устенко
Послевоенное поколение-озорное и отчаянное. Оно, как земля после дождя, впитало всё, что накопилось в душах и сердцах людей, прошедших войну. К этому поколению принадлежу и я. И кажется иногда, что я вместе с отцом и его боевыми друзьями была на фронте. Так ощутимо близко воспринимали мы с братом рассказы о той Великой Отечественной. Эта страница истории нашей страны и жизни наших отцов и матерей до сих пор с моим поколением.
"Ах,как годы летят-мы грустим седину замечая", - поётся в песне. Эти слова очень точно отражают бег времени. Вот уже поседели виски у моих послевоенных сверстников, а отцы наши - молодые, красивые - смотрят с фото военных лет.
"8.12.43г. Дорогой Тосик!
Привет с фронта. Сегодня ,имея свободное время, решил написать тебе небольшое письмо.
Главное то, что сильно скучаю по тебе, так что выразить невозможно. Вот уже несколько месяцев встречаюсь с тобой в своих снах. Если ты читаешь газеты, то знаешь, какое теперь положение на фронте, какие задачи у союзников и у нас..."
В письмах с фронта можно проследить светлую и преданную любовь отца к маме, которую он пронёс до золотой свадьбы. Письма шли из разных городов нашей страны, а также из Польши и Чехословакии, где отец воевал.
В.Ф. Устенко с мамой (1937)
А встретились они с мамой в Иркутске. Двадцатилетний украинский паренёк приехал в Сибирь в 1934 году после окончания Зиновьевского техникума по распределению Народного комиссариата,"поднимать" тяжёлое машиностроение. Студентка мединститута(позже врач Маратовской поликлинники и молодой техник-конструктор полюбили друг друга. Отец очень хорошо рисовал и играл на фортепьяно. Дома хранятся его картины, которые он дарил маме ещё в 1937 году.
В ноябре 1941 года отец уходит на фронт. Он находится в действующей армии: Южный фронт, Юго-Западный, 1-й и 4-й Украинский фронты.
Войну закончил в Чехословакии в 146-й артиллерийской Киевской Краснознамённой ордена Суворова бригаде.В семейном архиве до сих пор хранятся подлинные документы тех лет: письма с фронта жене и сыну,военные фотографии боевых действий, друзей- однополчан, статьи из газет, где писалось об отце и многие другие реликвии.
При взятии чехословацкого городка Поличка отец был ранен и здесь же погиб его друг Иван Разумовский - отчаянно красивый парень из Белоруссии. Сейчас там открыт мемориал, а в 1966 году мэрией города был поставлен памятник русскому солдату, на открытие которого был приглашен и мой отец.
В.Ф. Устенко. Дорогами войны
"Победа уже близка", - писал отец в марте 1945 года, а в июле в г.Поличке открывается выставка картин художников-самоучек со всех частей и соединений 18-й армии. О картинах моего отца и других солдат писала в то время газета "Красная звезда". "Образцы славы" - так называлась заметка.
А ещё в этом городе живёт семья Милки Фалт( ей сейчас 80 лет). Она помнит, как июльским вечером русский солдат на фортепьяно играл ей с сестрой военные марши и песни. Это был мой отец. Позже мы переписывались с этой семьёй и уже взрослые сестры присылали свои фотографии.
После войны отец всю оставшуюся жизнь посвятил воспитанию рабочих кадров для нашей области. 27 лет он был директором сельского профессионального технического училища. (позже Профессионально-технический лицей 46). Училище было создано два года спустя после окончания войны. Первыми его учащимися стали триста ребят, лишившиеся в годы войны своих родителей. Они приехали сюда из детских домов Восточной Сибири и Дальнего Востока.
В.Ф. Устенко. 1961 г.
Новым этапом становления училища был переход на подготовку трактористов-машинистов. Страна ощутила острую потребность в механизаторских кадрах для сельского хозяйства, и выпусники училища стали пополнять коллективы машинно-тракторных и специализированных станций, колхозов и совхозов Иркутской области. В посёлках и деревнях электромонтёры проводили первые линии электропередач. Во многих далёких посёлках после войны ещё не было электричества. Жизнь шла, отогревались души людей.
Отец, прошедший войну и видевший страдания детей, как никто понимал своих воспитанников. Он никогда не кричал на них. Он уважал их личность. Чтобы как-то отогреть души ребят, он создаёт в училище изостудию, которой руководит сам, и духовой оркестр. Картины, написанные его воспитанниками долгое время украшали стены училища, а две из них до сих пор находятся в этом здании.
Я не пишу о наградах отца. У него их достаточно - и орденов, и медалей. Не пишу о его общественной деятельности. Я написала о нём, как о человеке, который научил меня и внуков любить жизнь и людей. А статья - это память сердца о моём отце, о моём дяде, о всех ветеранах войны, который я знала, помню и люблю.
Последний бой Олега Максимова
Олег Суханов, член Союза журналистов России
Семья Максимовых
Долгие годы наш земляк числился в списках без вести пропавших.
Ковельское направление. 1 мая 1944 год
Он очнулся от жгучей боли в животе и от жажды. Боль была намного сильнее той, когда был ранен под Гомелем в ноги. Он застонал. Над ним склонилось незнакомое лицо юноши.
— Тихо, тихо, хлопец. Немцы рядом.
— Пить, — прошептал раненый.
— Нельзя, хлопчик, нельзя, — ответило назнакомое лицо, а затем всё исчезло за пеленой тумана, теперь уже навсегда...
К Кустычам стягивала силы 214 дивизия фон Кирхбаха, прорвавшая нашу оборону на пятнадцать километров, и только ночью пришёл на поляну юноша, чтобы похоронить мёртвых.
Иркутск, 1984 год
Передо мной пожелтевшие треугольники фронтовых писем. Это память об Олеге Максимове, рядовом Великой Отечественной, затерявшимся на её безжалостных дорогах. Каков был Олег, вы можете судить по его письмам, предназначенным маме, Ольге Никитичне и подруге детства Наде Томиловой — оба адресата проживали в Иркутске, а я после расскажу о поиске моего двоюродного брата , о том, как до мельчайших подробностей удалось восстановить путь солдата до его последнего боя.
Письма матери
Добрый день, дорогая мама!
Сегодня Первое мая, вы все, наверное собрались и толкуете о том, как встречали праздник в былые дни, но ничего, когда-нибудь встретим. У меня всё нормально. Рвусь на передовую, но говорят, что пока ещё рано.
Целую крепко, Олег, 1/V-43 г.
Добрый день, дорогая моя!
Знаешь откуда я пишу? С фронта! Я теперь непосредственный участник Великой Отечественной. За меня не беспокойся: я жив и здоров. Береги себя. Описывать обстановку лишне. Нахожусь в Краснознамённой дивизии, которая не раз показала, как бьют немцев русские солдаты. Засыпая под разрывы мин и снарядов, думаю о тебе. Горжусь тем, что защищаю родных, нашу землю. Сейчас только вперёд и вперёд! Я бью фашистов за всё, что мне дорого! Привет Наде!
Целую крепко, Олег. 1/VIII-43 г.
Здравствуй, моя дорогая!
Прошу извинить за почерк, пишу в лежачем положении: нахожусь в госпитале. В одном из наступлений под Гомелем, когда до немецких траншей оставалось не более 100 метров, по мне дал очередь автоматчик. Две пули продырявили левую ногу, попали в бедро и колено, а тут ещё разорвался рядом снаряд и добавил во вторую ногу осколком. Пролежал до темноты, а потом пополз к своим. Добрался до лощины и встретил раненого товарища, разделили с ним кусок хлеба, у меня ещё сахару было граммов 100, а потом вместе поползли к своим. Сейчас в городе Канаш, недалеко от Казани. Пишите скорее, Привет Наде, пусть пишет, а то обижусь...
Целую, Олег. 1/XII-43 г.
Здравствуйте, родные иркутяне!
Пишу вам последнее письмо из госпиталя, сегодня выписываюсь в часть. Теперь снова в атаку, в строй! Дорогие не беспокойтесь, если некоторое время не будет писем, в дороге не скоро соберёшься. Живите спокойно и счастливо, а моё дело — служить Родине.
Целую, Олег. 9/II-44 г.
От него не было больше вестей, но в доме на Депутатской, 14 продолжали ждать долгожданного стука в калитку, выходили встречать почтальона. Шло время, вернулись домой, кому суждено было жить, получили извещение родные тех, кто сложил голову в бою, а о судьбе Олега ничего не было известно. На многочисленные запросы приходил неопределённый ответ: «Пропал без вести».
Станция Сарны. Начало апреля 1944 года
Хмурый, промозглый апрельский день. Состав за составом подходят к станции эшелоны. Идёт перегруппировка войск перед летними наступательными боями. В распоряжение Первого Белорусского фронта вливаются свежие дивизии. 30 марта прибыла 4-я Божицкая, за ней — 41-я стрелковая.
Когда поезд подходил к станции, вернее к тому, что от неё осталось, Олег выглянул из теплушки.
Сарны, как и Ковель, один из крупнейших железнодорожных узлов Западной Украины. Хаос развален — привычный пейзаж войны. Солдаты, выпрыгивая из теплушек, поглядывали на небо, шутки смолкли, близость опасности дисциплинировала людей.
— Нам хоть в этом везёт, — кивнул на затянутое густыми облаками небо земляк Олега Миша Дунаев.
Максимову повезло: он вовремя прибыл в свою часть накануне переброски её на станцию Сарны. Пока находился в госпитале, его товарищи успели отличиться при форсировании Днепра в Рогачевско-Жлобинской операции, но многих Олег не встретил...
Иркутск, 1984 год
Логика подсказала, как вести поиск. Только несведущему кажется, что военные события — сплошная неразбериха. Но это взгляд со стороны, на самом деле армейская канцелярия — хорошо отлаженная машина, она и помогает разобраться в давно свершившихся фактах и событиях. Война, безусловно, оставила много загадок, в ней потерялись миллионы людей, но кропотливый поиск, желание познать истину никогда не останутся безрезультатными, если выбран верный ход и настойчив исследователь. Нужно помнить слова Юлиуса Фучика: «Об одном прошу тех, кто переживает это время: не забудьте!..Терпеливо собирайте свидетельства, кто пал за себя и за вас.... Пусть же эти люди будут всегда близки вам, как друзья, как родные, как вы сами!»
Ключ к разгадке находился в письме Олега к матери, всего в одной строке: «В одном из наступлений под Гомелем...» Это письмо датировано первым декабря 1943 года, написано уже из госпиталя. Гомельско-Реченскую операцию проводил Белорусский фронт (Центральный фронт переименован в Белорусский с 20 октября 1943 года). 26 ноября был освобожден город Гомель. Наступление вела 41-я стрелковая дивизия, которая впоследствии уже в составе первого Белорусского фронта приняла участие в Рогачевско-Жлобинской операции и вместе с левым крылом фронта в апреле 1944 года выдвинулась к Гомелю. Здесь и надо было искать рядового Олега Максимова, который после госпиталя должен был вернуться в свою часть. Сомнения были разрешены после обстоятельного запроса в Подольский центральный архив Министерства обороны СССР.
Юноармейцы поста № 1 набрали в гильзу земли с мемориала Славы погибшим иркутянам, передали её мне рядом с трепещущим на ветру Вечным Огнём. Иркутский гравировщик старательно вывел на гильзе слова: «Иркутскому солдату Олегу Максимову от благодарных земляков». Воин больше не значился в списках без вести пропавших, на похоронной стояла дата его гибели и место захоронения. Чтобы узнать все обстоятельства, я должен был выехать в далёкую Волынскую область, но перед дорогой решил встретиться с одним из адресатов Олега — Томиловой. Надежда Спиридоновна охотно дала согласие. Мы пришли в школу, в их бывший класс. Томилова достала из сумочки фотографию. На снимке была надпись: «8 кл. «Б», 26 средняя школа. 1941 г.». Фотография была сделана в последний мирный день.
Из воспоминаний Н. С. Томиловой:
Надя Томилова
— Наши мальчишки сразу повзрослели. Обычно весёлый Олег вдруг стал серьёзным, чуть замкнутым. Однажды, когда мы слушали по радио сводки Совинформбюро, он взял меня за руку, заглянул в глаза и спросил: «Надя, мы с тобой настоящие друзья?» «Ну конечно», — ответила я, сначала даже не придав словам большого смысла. «Только ты никому не говори, я собрался на фронт и это не только моя тайна. Мы с Костей Морозовым вместе решили пойти в авиационное училище». Я знала, что на войну забирают старших ребят, которым исполнилось восемнадцать лет. Олегу было только шестнадцать, и мне не поверилось, что это так скоро случится. Я, наверное, несмотря на нашу давнюю дружбу, все же плохо знала Олега. Первым нашим серьёзным испытанием стала война. Он был отличным парнем и надёжным другом, он всегда был готов заступиться за товарища, даже пострадать за него. Однажды на контрольной стал помогать мне в решении задачи, а сам получил двойку, хотя хорошо учился. Он знал наизусть много стихотворений Лермонтова и часто читал мне стихи. Он любил добрые шутки и ненавидел зло. Олег добился своего, поехал в училище, но не прошёл комиссию, однако не вернулся, попал в какое-то учебное подразделение. Вот с того времени я и стала получать треугольники с его письмами. Не скрою, я ждала его, долго ждала, как и его родные. Из мальчишек нашего класса в живых осталось только двое, войны хватило на всех.
Турийск. Май 1984 года
Я стоял возле обелиска в центре древнего городка. Перед Вечным Огнём на братской могиле каменный воин, преклонивший колено, принимал меч. В списках на мраморе среди сотен имён было и его: Максимов Олег Николаевич.
Мне не терпелось поскорее узнать о событиях тех лет. Рядом с Турийском в селе Мокрец местные школьники вели поиск и восстанавливали происходящее в их краях в годы войны. Путь лежал к излучинам реки Гурьи, мимо Кусточей и тёмного леса.
Учитель русского языка Иван Григорьевич Львов охотно согласился помочь, предоставив экспонаты школьного музея, где была карта расположения и действий частей в мае 1944 года. В похоронной стояла дата смерти Олега Максимова — 1 мая 1944 года. О событиях этого дня я узнал из воспоминаний командира 39-го стрелкового полка, 4-й Бежицкой дивизии, полки которой находились левее подразделений 41-й стрелковой дивизии.
Из воспоминаний полковника в отставке В. Д. Кисилёва:
— Накануне праздника Первого мая во всех подразделениях прошли партийные собрания, люди перед наступлением вступили в партию.
В 5 часов 30 минут немцы атаковали наши позиции по всей линии рубежей по Турье, они бросили танки с пехотой и, видимо, хотели выровнять фронт, а значит — или отбросить нас, или окружить, так как мы находились на самом острие западного выступа. С КП я видел, что всю мощь противник вложил в удар по позициям 41-й стрелковой дивизии, у самого изгиба Турьи, где берега наиболее заболочены. Они рассчитывали на внезапность и именно там подготовили танковую атаку. Манёвр удался. Мы видели, что соседи сопротивлялись отчаянно, много было подбито танков, но немцы бросали туда всё новые и новые машины. Мы ничем не могли помочь соседям, на нашем участке тоже становилось жарко. Вскоре немцы прорвались на позиции 41-1 стрелковой и нам пришлось усилить оборону слева...
Меня повели в Кусточи, к старожилам села. Пастуха Клима Алексеевича Ганюка нашли в поле. Ганюк разглядывал меня, стараясь угадать зачем пожаловал. Когда ему объяснили цель визита, Ганюк показал рукой на поле: «Здесь была битва». Кнутовищем прочертил линию окопов.
Из воспоминаний К. А. Ганюка:
— Со всего села пять домов осталось. В тот день сгорела вся деревня. Как только начался бой, мы укрылись в лесу, но любопытство разбирало и я наблюдал вот на этом месте где сейчас стоим, как идёт сражение. Как танки прошли через заболоченную реку. Вижу, как вёрткая девушка начала вытаскивать раненых к лесу, то одного, то другого, а медсанбат был дальше. Тяжело ей. Я не выдержал и начал помогать. Одного раненого притащила, а сама плачет. «Не везёт, — говорит, — парню, только после тяжёлого ранения из госпиталя пришёл». Запомнил я его, только взглянул — понял сразу, что не жилец...
Документы умерших собрал, в хвою под ель засунул, а сам в глубину леса схоронился. Ночью к деревне, а там одни печные трубы, нашёл заступ, пошёл на поляну, выкопал яму и схоронил всех. Потом уже, недавно, поля совхозные начали расширять, я про ту могилу и вспомнил. Документов не стало, одна труха, а вот в солдатских медальонах разобрались. Один из них и был, которого ищете, как помню — из Иркутска Максимов.
Пути-дороги Виктора Мельникова
Виктор Михайлович Мельников
Ветерану Великой Отечественной войны Виктору Михайловичу Мельникову недавно исполнилось 86 лет. Беседа с ним завязывается как бы сама собой, непринужденная, интересная. Мы рассматриваем семейный альбом, фотографии, наградные документы, многочисленные почетные грамоты.
Виктор Михайлович — коренной иркутянин. Родился, провел детство и юность на улице Сарайной (ныне ул. Александра Невского) в доме №38. Дома на этой улице были сплошь деревянные и одноэтажные. Каждая усадьба была окружена крепким забором, возле которого находилась вместительная скамейка, железных дверей и решеток на окнах не ставили. Это даже во сне не снилось.
Тогда во главе государства еще не было Н.С. Хрущева, и горожанам разрешалось разводить птицу и мелкий скот. В редкой усадьбе не слышалось хрюканье свиней, блеяние коз и кудахтанье кур. И не было удивительным, когда в канаве то в одном месте, то в другом лежали блаженно хрюкающие свиньи.
Пока взрослые на работе, ребятишки в школе, тихо было на улице Сарайной. Оживление начиналось под вечер. Взрослые выходили отдыхать на свои лавочки. Выходили семьями, шли от одной скамейки к другой — поговорить, пообщаться. Телевизоров тогда и в помине не было. Не в каждой квартире имелась черная тарелка репродуктора. Лавочки были местом обмена новостями.
Живущие на одной улице горожане хорошо знали друг друга. Дети вырастали под контролем не одной семьи, а, по существу, всей улицы. Взаимно наблюдая в течение многих лет, молодые люди подбирали себе друг друга на всю жизнь. Парни и девушки в теплое время года пели, танцевали. Танцевали под гармошку, балалайку, гитару.
Автотранспорта почти не было. И проезжая часть улицы превращалась для подростков то футбольное поле, то в площадку для игры в лапту. Особенной любовью пользовались городки и «зоска». Чтобы в «зоску» играть, достаточно к клочку пушистой шкурки прикрепить кусочек свинца (в семье Мельниковых использовалась медвежья шкура, добытая когда-то главой семейства Михаилом Афанасьевичем). Боковой стороной ботинка следовало подбить «зоску» вверх как можно большее число раз. Некоторые ребята до сотни раз заставляли взлетать вверх этот спортивный снаряд.
Эти и многие подобные игры любил Витя Мельников. Учился он сначала в школе №14 на своей улице, а затем в школе №26 (напротив нынешнего Театра кукол), которая во время войны использовалась в качестве госпиталя. Учащихся школы в 1941 году перевели в церковь, располагающуюся на территории Иерусалимского кладбища. Здесь в 1942 году Виктор Мельников и окончил 10 классов.
После школы он два летних месяца работал в геологической экспедиции от госуниверситета, а в сентябре был призван в Красную Армию. Сначала служил на железнодорожной станции Оловянная, а затем на станции Борзя в Читинской области.
На 79-м разъезде В.М. Мельников участвовал в создании укрепрайона на случай агрессии со стороны Японии. Японцы часто нарушал границу. Работа по созданию оборонительных сооружений была нелегкой, а питание — скудным — буханка хлеба на отделение, жиденький мясной суп с мороженой картошкой и перловкой. От тяжелого труда и плохого питания заплетались ноги.
В начале 1944 года Мельникова направили в Абакан в военно-авиационное училище, но по состоянию здоровья его в училище не не был принят. Его командировали под Москву, в город Загорск, на строительство танкодрома, где испытывались танки, самоходные артиллерийские установки, обучались танкисты.
Вскоре в звании младшего сержанта Виктор Мельников был зачислен в 7-ю гвардейскую танковую бригаду и отправлен в действующую армию. Командовал отделением автоматчиков, в задачу которых входило — оберегать новые тяжелые танки ИС-2 со 122-миллиметровой пушкой от немецких фаустпатронов.
7-я танковая бригада прибыла на 1-й Белорусский фронт в январе 1945 года поле взятия Варшавы. Стремительно двигаясь к Одеру, она с другими частями фронта очищала от фашистов польские, а затем и немецкие города.
Как-то в апреле во время налета немецких бомбардировщиков автоматчики спасались под танками. Виктору места не хватило под машиной, спрятал только ноги. Осколок от авиабомбы пробил диск его автомата и впился в левую руку. К счастью, ранение было легкое. В медсанчасти ему сделали перевязку, и Виктор вернулся в свое отделение. А когда в госпиталь на две недели попал командир взвода автоматчиков Виктор замещал его. С обязанностями командира взвода в боевой обстановке он справился прекрасно и был награжден медалью « За отвагу».
В составе танковой бригады Мельников участвовал во взятии Берлина. Однажды его отделение очищало от гитлеровцев подвальное помещение многоэтажного дома. Младший сержант заметил за одним из выступов подвала притаившегося человека в форме немецкого солдата. Скомандовал: «Руки вверх!». «Не стреляй»! – по- русски крикнул человек. - Я казах. Попал в плен, насильно был завербован в немецкую армию».
- И как Вы поступили с казахом? - спрашиваю Виктора Михайловича.
- Для меня он был власовцем. Поэтому я без колебаний выпустил очередь из автомата в этого изменника.
А в другом подвале, рассказывает Виктор Михайлович, увидел сидящего на корточках в окружении бутылок вина советского лейтенанта. «Видишь, младший сержант, я окружен бутылками, можно сказать, у них в плену, - заплетающимся языком с озорством сказал лейтенант. - Помогай опоражнивать эти бутылки с великолепным трофейным вином. Не пропадать же добру!».
- И что же Вы сделали, Виктор Михайлович?
- Выпил из горлышка одну бутылку и выбрался из подвала. А лейтенант остался «освобождать» остальные бутылки. «Не нализался бы до чертиков!»- подумал я. А вслух пожелал офицеру без приключений вернуться засветло в свою часть...
2 мая полк, в котором служил Мельников, вывели из Берлина. Автоматчики жили в палатках.
8 мая Виктор был дежурным по роте. Вдруг ночью открылась стрельба. Палили из стрелкового оружия. Вверх стали взлететь ракеты — красные, зеленые. Младший сержант не мог понять, что произошло. Из соседней палатки выскочил офицер и закричал что есть мочи: «Победа! Братцы, Победа!»
Танкисты, автоматчики выскочили из палаток, с криками «ура!», и тоже стали стрелять в воздух. Все кричали, обнимались, некоторых офицеров стали подкидывать вверх. Был подкинут и Мельников. В честь такого события всем захотелось выпить. В толпе глазами стали искать старшину. И расторопный старшина тут как тут: подошел к автоматчикам с термосом и наполнил водкой несколько солдатских котелков.
Мельников предложил выпить за долгожданную Победу, и десятки рук потянулись к нему с алюминиевыми кружками, чтобы чокнутся. Выпили и шумно, крикливо, беспорядочно стали говорить. Говорили все сразу, не слушая друг друга.
К автоматчикам присоединился комбат Котельников. Ему подали кружку с водкой, он хотел что-то сказать, но общем шуме его не было слышно.
«Замолчите! - крикнул младший сержант. - Ребята, замолчите же! Не галдите, дайте сказать комбату!» Старший лейтенант был уже в «приличном градусе» и заплетающимся языком выдавил из себя: «За Победу! За нашу с вами Победу!» Автоматчики, стараясь перекричать друг друга, гаркнули: «Ура! Ура! Ура!»
Подошла санинструктор Валя, высокая, крепко сбитая, с крупными чертами лица. Ее заметил веснушчатый солдат маленького роста. Выглядел он в своем обмундировании мешковато: все на нем было велико: пилотка держалась на ушах, ботинки, наверное, могли бы вместить еще пару ног, пряжка поясного ремня съехала на бок. Солдатик предложил выпить за Валю и, подскочив, чмокнул её в щеку. Растроганная санинструктор схватила его в охапку и так прижала к своей груди, что у него перехватило дыхание. Автоматчики охотно выпили за Валю — единственную женщину в роте. Не раз к ней приставали и танкисты, и автоматчики. Но она не позволяла себе упасть, и к ней не липла никакая грязь, за что её все уважали, любили...
Полк под командованием полковника Жибрика из-под Берлина перевели в Дрезден. Старая часть города авиацией союзников была основательно разрушена, сохранились только немецкие казармы, в которых и разместился полк. Мельникову присвоили звание сержанта и назначили комсоргом батальона. Вскоре он окончил курсы шоферов. Но шоферить после демобилизации не стал – применил свои знания и энергию в другом деле. После демобилизации В. Мельников, нигде не задерживаясь, вернулся в родной Иркутск. Его тепло встретили родители, родственники, знакомые. Он поступил в школу военных техников ВСЖД. Тогда ШВТ находилась в районе нынешнего телецентра. Виктор был принят сразу на 3 курс. После окончания школы ему, как и другим выпускникам, присвоили звание лейтенанта и направили работать на железнодорожную станцию Михалево, что в 30 км от Иркутска в сторону Байкала. С 1961 года в течение 22 лет Виктор Михайлович трудился в службе гражданский сооружений ВСЖД инженером, старшим инженером, начальником отдела. Какую бы должность ни занимал, к своим служебным обязанностям он относился исключительно ответственно, был всегда дисциплинированным и в деле, и в слове. На работе побаивались его сурового характера. Все знали, что Виктор Михайлович не любил разгильдяев, растяп и пьяниц. Сослуживцам нравилось работать с ним. Нравилось, что он никогда не повышал голос, не читал нудных нотаций и уважительно относился к мнению подчиненных.
Виктор Михайлович — потомственный железнодорожник. Его отец Михаил Афанасьевич в 1907 году за участие в мятеже против произвола офицеров в составе своего батальона был отправлен из-под Варшавы в Иркутскую губернию для отбывания наказания. Позднее он ремонтировал железнодорожные пути на станции Тельма. Трудовая деятельность самого Виктора Михайловича с 1947 по 1985 год была связана с Восточно-Сибирской железной дорогой. Жена, Нина Федотовна, трудовой путь начала на ВСЖД и оттуда же ушла на заслуженный отдых. Их дети — сын Евгений Викторович и дочь Людмила Викторовна — тоже работают в системе дороги. На Восточно-Сибирской магистрали трудятся и близкие родственники Мельниковых. Общий стаж работы «на железке» династии Мельниковых составляет более двухсот лет.
В свои 86 лет Виктор Михайлович по-прежнему строен и энергичен. Объясняет это просто: «Без дела сидеть не люблю, вот и не отяжелел ни душой, ни телом. Не пойму людей, которые могут в отпуске месяц на пляже пролежать. Я бы просто от тоски умер! Дома лучше — дела всегда есть, особенно на даче».
И он свою дачу не забывает даже зимой, использует любую возможность, чтобы съездить туда, поработать, подышать свежим воздухом.
С женой Ниной Федотовной Виктор Михайлович прожил в любви и согласии более 50 лет. Они вырастили и воспитали сына Евгения и дочь Людмилу. У них трое внуков и правнук.
За ратные подвиги ветеран награждён орденом Отечественной войны 1-й степени, медалями «За отвагу», «За победу над Германией в Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За взятие Берлина» и многими юбилейными. В мирное время его труд отмечен тремя значками «Победитель социалистического соревнования» и множеством почетных грамот.
Хочется пожелать Виктору Михайловичу ещё долгих лет жизни и семейного счастья.
Разведка боем
Николай Алфёров
1943 год. Калининский фронт. Немецкая оборона состояла из пяти полос с траншеями, окопами, блиндажами и разными огневыми точками. Впереди первой полосы обороны — минное поле. Местность лесисто-болотистая. Четвертая ударная армия неоднократно в разных местах пыталась прорвать вражескую оборону, но безуспешно. Не помогала перед атаками и артиллерийская обработка немецких позиций.
Было решено создать небольшую ударную группу из разведчиков, и без артподготовки на рассвете внезапно ворваться в первую траншею. Такая операция называлась разведкой боем. Эта ударная группа была создана из 80 человек. В шести километрах от передовой группа отработала технику предстоящего боя.
Опытные саперы к рассвету 28 июня 1943 года во вражеском минном поле сделали проход. Теперь успех броска на траншею зависел от внезапности.
В этой разведке боем участвовал двадцатилетний сержант из деревни Никольск Киренского района Иркутской области Павел Полосков. В разведку его взяли за смелость и меткую стрельбу. До войны он с отцом частенько охотился в тайге.
Разведчики бесшумно подползли к немецким окопам на расстояние броска ручной гранаты. И вдруг раздался взрыв — один боец подорвался на мине. Внезапность атаки сорвалась. Немцы застрочили из пулеметов и автоматов. Быть бы бойцам чуточку подальше от немецкой траншеи — все были бы перебиты. Разведчики на огонь фашистов ответили очередями из автоматов, стали забрасывать их окопы и траншею гранатами.
Хотя внезапность броска не получилась, но все равно эта атака наших бойцов была неожиданностью для врага. К тому же фашисты разведчиков приняли за штрафников, дерзость которых им была известна не понаслышке. И немцы отступили, оставили первую траншею и окопы.
Много полегло разведчиков в этом бою. Из 80 человек, считает Полосков, в живых осталось 8-10. Но задача была выполнена: первая вражеская линия обороны была захвачена, хотя и на узком участке немецкой обороны. На помощь разведчикам пришли части армии.
Но как дальше развивались события на этом направлении фронта, Полосков не знает. Он был тяжело ранен. Ему оторвало правую ногу ниже колена, спина, руки были изрешечены осколками (в госпитале хирурги извлекли их в количестве 70 штук). Правое ухо навсегда не стало слышать.
Во время Отечественной войны небольшие почтовые самолеты приспосабливали для вывоза тяжелораненых в тыл фронта. На крыльях самолета по обе стороны фюзеляжа прикрепляли для раненых ящики, похожие на гробы. В таком ящике летчик доставил Полоскова в город Торопец.
Когда раны зажили, Павел Полосков добрался до родной деревни в пяти километрах от Киренска. Стал сапожничать. Этому мастерству научился в госпитале. Вместе с группой раненых ремонтировал привозимые с фронта разбитые солдатские ботинки.
В Никольске в небольшом магазине продавцом работал малограмотный старичок. К тому же он часто болел. Сельчане уговорили фронтовика Полоскова принять магазин. Ассортимент товаров был небогат — мыло, керосин, спички, соль, обувь. Всё это продавалось, как и хлеб, по карточкам. Особенно дефицитным товаром была обувь. Об этом свидетельствует такой случай. У Павла валенок на единственной левой ноге так износился, что из него вместе с портянками вылезали пальцы. Сельпо фронтовику выдало талон на пару валенок, но с оговоркой — себе купить один валенок, а второй оставить для другого безногого инвалида.
Павел Петрович через пять лет был переведен в Киренск директором крупного магазина, а затем был назначен директором торгового куста. В 1970 году перебрался в Иркутск, где продолжал трудиться в торговле. В Октябрьском районе города организовал несколько специальных магазинов для инвалидов Великой Отечественной воины. Для ветеранов по Байкальскому тракту создал два садоводства.
Павел Петрович — человек сильной воли, твердого характера. После такого фронтового увечья не спился, не сник. Прожил после ранения все годы достойно. С женой вырастил двоих сыновей и дочь. Имеет шесть внуков и правнучку. Имеет как боевые, так и трудовые награды. Жизнь Павла Петровича без преувеличения можно назвать подвигом. Это наш ленский Маресьев.
Расскажу о своём отце
Коченкова Людмила, Иркутск, 2010 г.
 
На фотографиях Коченков Василий Максимович
Мой папа Коченков Василий Максимович родился 25 апреля 1914 г. в деревне Васильевское Баяндаевского района Иркутской области.
Работал в колхозе, хорошо играл на гармошке в 1932 г. женился.
В 1937 г. переезжает в р.п. Усть-Ордынский, где был принят в органы милиции на должность командира отделения, проработал до 1973 г., ушёл на пенсию по возрасту. В это трудное для нашего Отечества время (1937-39 гг), когда на одного оперативного уполномоченного была закреплена большая территория, Василий Максимович с честью справлялся со своей должностью, умело воспитывал, обучал своих подчиненных милиционеров.
В 1939 г. он добровольно уходит на белофинскую войну и в 1940 г. вновь возвращается на работу в органы милиции, где исключительно добросовестно выполняет свои служебные обязанности.
Лично по своей инициативе он задерживал опасных преступников, хулиганов, расхитителей и других антиобщественных элементов.
Когда в 1941 г. началась Великая отечественная война, папа вновь уходит добровольцем на фронт, хотя на него была наложена бронь, как на сотрудника органов внутренних дел, и были двое маленьких детей. Мне было 4 месяца, брату 2 года.
Всю войну, как с фашистской Германией, так и с Японией, он сражался на передовых позициях, не раз был на грани жизни и смерти. Он участвовал в освобождении, Чехословакии, Венгрии, Польши, Болгарии.
Родина высоко оценила его подвиги. 16 благодарностей Верховного Главнокомандующего осталось ему на память, которые хранятся в музее г. Иркутска.
Нам детям оставили копии этих благодарностей и его медали.
На груди моего папы — две высших солдатских награды Орден Славы III и II степени, боевые медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией», и др.
После победы в Великой Отечественной войне, папа вновь встал на свой пост по охране общественного порядка.
Молодые сотрудники, принятые на работу в органы милиции, за короткий срок, под умелым руководством Василия Максимовича познавали секреты и трудности милицейской службы.
За весь 35-летний период работы в органах внутренних дел он был примером и образцом добросовестного выполнения своих служебных обязанностей, самым активным общественников и авторитетом в отделе.
За трудовые успехи папа награжден медалями «За трудовое отличие», «За добросовестный труд», «Юбилейной медалью к 100-летию В.И.Ленина», «Ветеран труда» и другими юбилейными медалями. Он также является кавалером всех 3-х степеней медали «За безупречную службу в МВД СССР», «Отличник милиции», награждён Орденом Отечественной войны II степени.
Папа с мамой, которая проработала 36 лет членом окружного суда — вырастили двух сыновей и дочь..
Папа, по болезни ушёл из жизни в 1989 г.. Каждый год 9 мая, я достаю все его регалии, и всей семьёй с детьми и внуками мы вспоминаем, какой он был-- наш папа и дедушка.
Рейсы из Кабула
Олег Суханов, член Союза журналистов России.
В сентябре 1979 года в Афганистане произошёл очередной государственный переворот — диктатор Амин сверг демократический режим Тараки. Советский Союз, как говорили, выполняя интернациональный долг, ввёл 27 декабря в чужую страну свои войска.
Войска вывели только в феврале 1989 года. 14 тысяч человек погибло и умерло от ран в чужой для нас стране.
Вот несколько страниц из десятилетней войны.
В небе на Кабулом. 27 декабря 1979 года
Иркутянин, выпускник ИВАТУ, капитан запаса Виталий Тигунцев рассказывает:
- Я оказался в этот день в небе Афганистана и помню самый первый день войны. Наш лётный полк военно-транспортной авиации в ту точь подняли из Витебска по тревоге. Мы ничего не знали, многие думали, что начались обычные учения. Когда грузовую кабину заполнили десантники и захлопнулись створки грузолюка, мы узнали: Курс — Кабул! Если бы вы знали, сколько в первые же дни погибло наших ребят! Туда взяли крепких, здоровых парней, цвет страны. Обратно — истерзанные пулями и осколками гранат бесформенные тела, которые в то время грузили в самолёт без гробов. Мы долго потом отмывали кабину от крови.
Позднее, после каждого рейса это стало привычным, вернее, неизбежным делом. Тогда ещё верили, что война в Афганистане продлится недолго и скоро выветрится трупный запах из наших транспортных самолётов. Но спецрейсы из Афганистана в Союз продолжались долго.
Почему нас прозвали «чёрными тюльпанами?» Возможно потому, что чёрный тюльпан — символ смерти, а может по фамилии командующего -Чёрного. Считалось: появились наши самолеты в афганских аэропортах — быть горю и слезам во многих семьях. За один рейс порой доставляли до сорока гробов...
Мы, «чёрные тюльпаны» и сами не были застрахованы от смерти, взлетая из Кандагара, Джалалабада или Кабула, оторвавшись от полосы, сразу забирались по спирали на недосягяемую для стингеров (небольшие самонаводящиеся ракеты американского производства, активно использующиеся душманами) высоту.
Обычно «духи» с ракетными установками сосредотачивались неподалеку от аэродромов вдоль наших трасс, поэтому снижение и набор высоты должны быть максимально краткими по времени...
Один из наших экипажей забыл об осторожности и поплатился за это. Командир, лихой парень, оторвавшись от полосы, летал чуть ли не над головами душманов. Но «духи» наказали его, подкараулив на одном из вылетов.
Вернулся домой следом за похоронкой
На войне, как на войне — всякое бывает, - продолжал рассказ Тигунцев. - Вот с моим товарищем по училищу произошёл случай.
Когда начался обстрел на джалалабадском аэродроме, его загруженный самолёт готовился к вылету. Не закрылась одна из створок грузолюка, и однокурсник побежал её проверять. Экипажу приказали срочно взлетать. В этот момент одна из ракет взорвалась неподалеку от хвоста и мой товарищ выпал на полосу.
Ан-12 продолжал взлёт, но самолёт всё же сбили. А мой однокурсник прямо с полосы попал в госпиталь. Его посчитали сгоревшем вместе с другими членами экипажа. Отправили домой похоронку. Вот была потом встреча!
Мы воевали с верой, что защищаем афганский народ. Отрезвление пришло, когда с головой окунулся в эту войну. Смотрю на фотографии из Кабула, Кандагара — стоим рядом, такие молодые, опалённые порохом и мечтаем лишь об одном — выбраться отсюда поскорее.
Что дала мне эта война? Несколько наград, советских и афганских, Почётную грамоту Верховного Совета да в придачу — подорванное здоровье и неустроенность в жизни. Я недолго был офицером, но воевал, кажется целую вечность. Ушёл из армии капитаном запаса и всё пытался заново устроить судьбу...
Умерший дважды
Судьба Виталия Тигунцева, офицера ВТА, отличается от другой, более трагичной — солдата Сергей Урусова. Оба они искалечены Афганистаном, но только Сергею пришлось умереть дважды.
В первый раз он воскрес, уже награждённый посмертно орденом. Во второй раз ожить не удалось — его могила на Радищевском кладбище.
Помню, как в день нашего знакомства показал он орденскую книжку, которую иркутский военком вручил «убитому». А убили Сергея так... Пуля разбила череп, и парень долго лежал на грязной земле, пока не нашла его похоронная команда. Положили среди трупов — дожидаться очереди на «цинковое» жильё, а командир пока не улетел «Груз 200», оформил похоронку и наградную. Хотели уже запаивать крышку, но в это время Сергей перевернулся.... Его срочно увезли в госпиталь. В спешке «похоронку» не вернули. Она так и ушла по назначению. Так солдат стал числиться мёртвым среди живых и живым среди мёртвых.
Но Серёжу это мало волновало, лишь бы голова не болела. По ней ему крепко досталось в нашем Торговом комплексе, когда хотел, как льготник, минуя очередь, приобрести кроссовки. Потому что и времени было в обрез. Но сограждане сумками по раненой голове отбили охоту. Серёга угодил в госпиталь.
Его убили в мирное время в Москве, на встрече бывших «афганцев», когда террористы взорвали на кладбище бомбу.
Братья — старший Андрей и младший Сергей уже мечтали встретить вместе новый 1988 год. Андрей так и писал перед самой демобилизацией из Афганистана. Это было последнее письмо Ермакова старшего.
Он погиб в Кандагаре, а жизненные планы связывал с Тулуном: «Здравствуй, дорогой мой брат! Я приеду, мы сядем и помолчим. Будь молодцом, и я буду что надо. Ходи на могилки к папе и маме». Или: «Служу, дни считаю, жду дембеля — птицу счастья, а пока каждый день на сопровождение, проверяем участок Дороги жизни, чтобы не было мин»
Андрей мечтал вместе с братом крепко встать на ноги и не терять родственную связь, в каждом письме заканчивал: «Пиши чаще. На кладбище мамке поклонись за меня».
Братья росли сиротами, а классный руководитель Андрея Татьяна Игоревна Чечёткина заменяла им мать. Ей и вручили посмертную награду Андрея — орден Красной Звезды.
Сейчас Сергей приходит к дорогим могилкам на кладбище. Мечты не всегда сбываются. Школа, в которой учился Андрей Ермаков, носит его имя.
Связист Михаил Пономарёв
Алексей Николаев
Михаил Иванович Пономарёв
Михаил Иванович Пономарёв два года тому назад мечтал в кругу родных и друзей отметить своё восьмидесятипятилетие. Но болезнь помешала претворить замысел в жизнь. Седьмого августа 2009 года фронтовик Пономарёв после непродолжительной болезни скончался.
Михаил Иванович — уроженец Аларского района Иркутской области, родился в крестьянской семье. В 1940 году после седьмого класса стал трудиться в колхозе, а через два года , в возрасте 17 лет, был призван в армию, девять месяцев учился в снайперской школе в военном городке под Кяхтой в Бурятии.
Прибывших в школу новобранцев наголо остригли, сводили в баню, выдали новенькие хлопчатобумажные гимнастерки с прямым воротом и брюки «галифе» защитного цвета, ботинки с портянками и обмотками (обмотка – полоса ткани, которой обматывали брюки от ботинка до колена).
Свою одежду и обувь новобранцы сразу же сдали в Фонд обороны.
Научиться быстро справляться с обмотками оказалось не так-то просто! Этому искусству их учили командиры отделений, которые тоже носили ботинки с обмотками.
Вскоре новобранцы приняли военную присягу и стали курсантами снайперской школы. Их стали учить меткой стрельбе из винтовок с оптическим прибором. Стрельбы проходили у подножия высокой сопки, на которой не было ни деревьев, ни кустарников. Пронзительный ветер поднимал снежную пыль, обжигал лица курсантов.
Для того чтобы как-то согреться, курсанты прыгали то на одной, то на другой ноге, толкались, растирали снегом нос и щеки, если они белели от мороза. Но не замерзали, не знали простуд, забыли про насморк.
Кроме стрельбы, курсанты учились бросать гранаты, бегать с полным снаряжением. Серьезное внимание в школе уделялось маршировке. Выстраиваясь по взводам, роты печатали шаг то в одну сторону, то в другую по тракту, который уходил в Монголию.
Михаил Пономарёв занимался прилежно и в стрельбе, и в изучении снайперской винтовки, и в отработке штыкового боя. На политзанятиях его ответы отличались лаконичностью и глубиной.
По его словам, дедовщины, о которой в последние годы говорят, не было и не могло быть. Учеба была напряженной, свободного времени почти не было. Сержанты постоянно были с курсантами, с ними спали в казармах.
Это был начальный период Великой Отечественной войны. С театра военных действий поступали тревожные вести: немецко-фашистские дивизии приближались к Волге и Кавказу, в блокадном Ленинграде жители умирали от голода. Прослушав сообщения Совинформбюро о положении на фронтах, курсанты и командиры расходились с невесёлыми, сосредоточенными лицами. У всех от сердца отлегло, когда у Сталинграда были разгромлены вражеские войска.
Холодно и голодно было в снайперской школе. К вечеру у курсантов ноги заплетались не столько от тактических занятий, сколько от скудной еды...
В ноябре 1943 года Михаил Пономарёв вместе с другими выпускниками школы в товарных вагонах, отапливаемых печками-«буржуйками», ехал на фронт. Возле «буржуек» снайперы грели окоченевшие руки, травили анекдоты, рассуждали о будущем житье-бытье.
Щупленький, со вздернутым веснушчатым носиком снайпер Купряков вынул из кармана брюк аккуратно сложенную газету, оторвал ровненький треугольник, сделал козью ножку, засыпал в нее самосад, поджег угольком, затянулся блаженно и мечтательно произнес: «Вернусь с фронта домой, заведу семью и буду жить спокойно!».
Мечтал о будущей мирной жизни и Пономарёв: «Я также хочу жить после войны спокойно: работать, рыбачить. Но не пресмыкаться ни перед кем, а достойно жить! Пусть не сто, даже не девяносто лет, а меньше, но жить! По-моему, лучше меньше прожить, чем век просуществовать». С его мнением все согласились.
...Поезд мчался на запад. По обе стороны железной дороги, насколько мог видеть глаз, простиралась тайга. Быстро приближались и проскакивали телеграфные столбы с натянутыми проводами и птицами на них. Казалось, конца и края не будет сонным деревьям, сугробам, тишине и сумраку.
За Красноярском на одной большой станции снайперов сводили в баню.
-Давненько не мылись, - сказал Пономарёв и еще раз намылился, вода всё ещё стекала с него тёмно-синяя, как чернила. Пока бойцы мылись, их одежда побывала в прожарке, где на ней уничтожили паразитов.
После бани снайперы почувствовали необыкновенную легкость, у всех поднялось настроение. Кто-то мечтательно произнес: « Эх, сейчас бы кваску!» Другой добавил: «И чарочку!»
... Снайперов привезли в Великие Луки, определили в 90-ю гвардейскую дивизию, Михаила Пономарёва зачислили в радиовзвод 272-го стрелкового полка. В течение 10 дней учили на радиста, а затем отправили на передовую под город Витебск — областной центр Белоруссии.
Фронт находился в 80 километрах от этого города. В Витебске перед войной проживало 167 тысяч жителей, а когда город был освобождён от фашистов, в нём осталось всего 118 человек.
Как вспоминал Михаил Иванович, в роте его встретили по-братски: связисты делились последним кусочком хлеба, передавали свой фронтовой опыт работы.
В феврале 1944 года 90-й дивизии было приказано под Витебском прорвать оборону противника. После двухчасовой артподготовки стрелковые полки начали наступать. В 1-м батальоне 272-го полка был убит радист Кудинов. Пономарёва отправили с рацией занять место погибшего, расстояние до которого было три километра. Местность болотистая. Михаил, продираясь сквозь кустарник и осоку, короткими перебежками и по-пластунски добирался до батальона. Над головой со свистом пролетали снаряды и мины, жужжали пули, падали отрываемые ими ветки. Снаряды вырывали с корнем деревья и кустарник. Пономарёву было страшно. Казалось, что каждая мина, каждый снаряд предназначены именно для него, что он непременно будет убит сегодня и родители узнают об этом из похоронки!.
Но он всё-таки добрался до места живым. Комбат заставил Михаила немедленно включить рацию и связать его с командиром полка. После этого Пономарёв со связным комбата пополз к убитому Кудинову осмотреть рацию. Голова погибшего была прикрыта шинелью. Правая кисть была оторвана, словно срезана. Рядом зияла воронка от снаряда.
Михаил хотел откинуть шинель и взглянуть на лицо погибшего , но связной комбата его остановил: «Не надо — испугаешься: ему осколком снесло половину лица...»
В этот день Пономарёв видел много убитых, изуродованных бойцов. Невольно подумал, что такое может случиться и с ним. От этой мысли содрогнулся и про себя решил — надо старательно прижиматься к матушке-земле, как советовали обстрелянные солдаты...
Полки 90-й дивизии на этот раз не смогли выбить фашистов из мощных укреплений, созданных в течение нескольких месяцев. Дивизия отступила на старые позиции, а затем была переведена в резерв для пополнения.
Когда Пономарёв вместе с другими бойцами отходил назад, одна за другой прилетели две пули. Это немецкий снайпер охотился за ним. Одна пуля вырвала клок из ватника, другая угодила в угол рации. Эти пули заставили Михаила ящерицей ползти между кочек.
В июне этого же года в 272-й полк влили штрафную роту, насчитывавшую 170 человек, которой поручили ворваться в немецкие окопы под Витебском и посеять там панику. Телефонную связь этой роты с командиром полка осуществлял Пономарёв.
Штрафники ночью бесшумно заняли исходную позицию на нейтральной полосе в каких-то 40-50 метрах под носом противника. Скрытно подползти к вражеским окопам штафникам помогли низко нависшие тучи, которые сеяли мелкий дождь, мешавший немецким ракетам освещать местность.
Командовал ротой старший лейтенант Рябов. Его круглые глаза, глубоко сидевшие в тёмных глазницах, и тонкий с горбинкой нос придавали ему сходство с хищной птицей. В боевой обстановке Рябов не суетился, был хладнокровен и спокоен, не кланялся пролетавшим снарядам и пулям. Штрафники за это ротного уважали.
После непродолжительной артподготовки, по команде комроты, штрафники с пронзительным свистом и отборным матом понеслись на немецкие окопы, выбили из них фрицев и преследовали их более пяти километров. По пятам штрафников следовали батальоны полка. Вражеская оборона была прорвана. В прорыв ринулись подразделения различных родов войск. 26 июня 1944 года был освобожден Витебск, на другой день — Орша, 4 июня — Полоцк.
Много штрафников погибло в этой наступательной операции! Боевую задачу они выполнили с лихвой: положили начало успешному наступлению войск 3-го Белорусского и 1-го Прибалтийского фронтов.
За мужество и героизм в этой наступательной операции многие командиры и бойцы были отмечены боевыми орденами и медалями. Михаил Пономарёв получил медаль «За отвагу» и гвардейский значок.
Следующую награду — орден Славы 3-й степени — сибиряк Пономарёв получил в Прибалтике. Там была создана группа в которую входили 16 разведчиков, два сапера и два связиста. Одним из них был Михаил. Задание группе — зайти во вражеский тыл и вызвать панику.
Разведчики поставили связистов в центр своей цепочки, поочередно помогали им нести портативную рацию и питание к ней. За шесть часов ходьбы по болотистой местности группа прошла 12 километров и окопалась в тылу вражеской обороны. Когда полк начал наступать, разведчики открыли по фашистам огонь из автоматов и двух пулемётов. Немцы приняли разведгруппу за большую воинскую часть, просочившуюся к ним в тыл, и бросили на неё семь танков. Танки начали утюжить окопчики дерзких бойцов. Пять солдат были заживо погребены в окопах. Остальные же, после того как танки отошла, снова стали строчить из пулеметов и автоматов в затылок фрицам, сея панику в их ряды...
С помощью разведгруппы полк успешно выбил гитлеровцев с огневого рубежа. Всех разведчиков, оставшиеся в живых, отметили наградами. Связист Пономарёв был награжден орденом Славы 3-й степени.
9 мая 1945 года Михаил Пономарёв встретил в юго-восточной части Берлина. После Победы еще служил пять лет в Вооруженных Силах. На фронте он узнал почем фунт лиха, но остался целым и невредимым.
После демобилизации Пономарёв не ломал голову, где работать, - поступил работать на железную дорогу. Стал трудиться в 9-й дистанции связи ВСЖД монтёром, через 10 лет был переведён на инженерную должность в лабораторию связи Восточно-Сибирской магистрали. Заочно окончил в Улан-Удэ техникум железнодорожного транспорта. Перед уходом на заслуженный отдых в 1986 году он в течение 10 лет работал на руководящих должностях — заместителем начальника лаборатории связи и начальником вокзала Иркутск-Пассажирский. А когда пришла пора выйти на пенсию, увлёкся садоводством, разводил пчёл и с удовольствием угощал свежим мёдом гостей...
Тайна фюрер-бункера
Олег Суханов, член Союза журналистов России
Иркутянин Иван Седов одним из первых ворвался в логово Гитлера.
Они шли по подземелью, где ещё находилось много гитлеровских офицеров, которые, потупив головы, стояли с поднятыми руками. Седов шёл рядом со своим легендарным комбатом Фёдором Шаповаловым. У входа в приёмную лежал труп...
Иван Петрович Седов рассказывал:
Это лежал кто-то из военачальников, мы перешагнули через него и оказались в обширной приёмной, где правая дверь вела в комнату совещаний. Двери других комнат были закрыты, и немецкий майор услужливо открыл одну из них. В ней находился труп мужчины в чёрном гражданском костюме, во лбу мертвого была пулевая рана. Он был как две капли воды похож на Гитлера, и комбат спросил майора: «Гитлер?»
«Найн», - ответил немец и открыл соседнюю дверь, за ней лежал такой же комплектации и возраста мужчина, но одетый в военный костюм, и тоже с раной во лбу. Рядом лежал ещё один «Гитлер». «Три Гитлера?» - выдохнул Шаповалов. Майор отрицательно покачал головой: «Эрзац-Гитлер».
В комнате фюрера и Евы Браун Шаповалов увидел карту Берлина, помеченную кружками и стрелками, он взял её, аккуратно свернул и спрятал в гимнастёрке: «Для истории пригодится!».
Вскоре в бункер прибыло высокое начальство, и особисты попросили нас покинуть подземелье, но нашему батальону было поручено охранять входы и сад имперской канцелярии — в общем, все объекты последнего оплота Адольфа Гитлера, который уйдя из жизни оставил тайну своего бытия.
20 апреля 1945 года он отметил свой последний день рождения. Гитлеру-Шикльгруберу исполнилось 56 лет.
Берлин раньше эту дату фюрера отмечал шумно. В городе проходили парад, демонстрации, балы, рауты. А последнюю?
Из материалов военного корреспондента Мартына Мержанова:
«Адмирал Фосс, попавший в плен, рассказал нам, что в последний день рождения главаря рейха они спускались в бункер по скользким и грязным ступенькам. В назначенное время в комнату вошёл Гитлер. Его сопровождали Геббельс, министр вооружений Шпеер, адъютант генерал Бургдорф. Все встали, высокие чины рейха поклонились и выбросили руку вперед. Все было поражены обликом фюрера. Он постарел, осунулся, волочил ногу и боялся упасть, вспухшие от бессонницы глаза покраснели.
Только соблюдая табель о рангах, к фюреру подходили его приближённые. Последним подошёл Артур Аксман — имперский руководитель гитлерюгенда. Он просил Гитлера подняться во двор имперской канцелярии, где выстроилась колонна юных фольскштурмистов, Гитлер пошёл. Юнцы ждали напутствия, прежде чем идти в бой.
Гитлер обратился к ним с кратким словом: «Мы должны обязательно выиграть битву за Берлин. Хайль вам!» - закончил он.
Но никто не ответил. То ли потому, что не знали, как в таких случаях нужно себя вести, то ли были поражены словами фюрера и его визитом.
В этот день, 20 апреля, в 16-30 в подземелье началось очередное и последнее совещание со всеми руководителями рейха».
По ту сторону Одера
Войну Иван Седов начал в сорок втором, в то время сибиряк не задумывался о смерти: она считалась естественной необходимостью на войне, но перед последним штурмом он задумался над будущим — умирать не хотелось. Он помнил о бойцах своей миномётной роты, оставшихся в живых на небольшом плацдарме правого берега Одера, когда батальон Шаповалова по льду перешёл реку северо-западнее города Целлин и захватил этот клочок немецкой земли, и до Берлина оставалось шестьдесят километров.
Но на этом рубеже советские войска было остановлены. Перед бойцами батальона встали дополнительные послания из Берлина 25 мотодивизия и 303-я пехотная дивизия «Дебериц». Батальон находился в составе полка Исхана Гумерова, остальная дивизия оставалась ещё на левом берегу.
301-й стрелковой дивизией командовал Герой Советского Союза генерал Владимир Антонов, и она входила в состав 5-й ударной армии генерал-полковника Николая Берзарина, того самого генерала, которому в Иркутске в память о службе в нашем городе на доме по улице 5-й Армии, где размещалась пехотная школа, установлена мемориальная доска, - прославленный генерал, Герой Советского Союза Николай Эрастович Берзарин, первый комендант покорённого Берлина, павший в нём от пули снайпера, в тридцатые годы командовал здесь одной из учебных рот.
Все они войдут в историю, потому что будут штурмовать правительственный сектор Берлина, но накануне страшным испытанием стал Одер и эти последние шестьдесят километров. Случилось непредвиденное. На Одере тронулся лёд, и полноводная река отделила полк Кумерова от основных сил.
Из воспоминаний Ивана Петровича Седова:
- У меня было четыре 82-миллиметровых миномета и несколько сорокопяток, некоторыми и пришлось отражать одну за одной атаки фашистов. Наш батальон зашёл на круговую оборону в фольварке Гизков-Мерин-Грабен, где укрывался за небольшим бетонным забором. Я корректировал огонь минометов из окна дома, в подвале которого находился КП Шаповалова. Мин было в обрез, подпускали танки с пехотой на минимальное расстояние. Мины рвались на броне машин и разбрасывали пехоту, а танки пятились, боясь без неё продолжать наступление. Немцы засекли нас, и одна из мин разорвалась прямо на позиции роты. Не забуду, как с мольбой смотрели на меня раненые бойцы.
- Товарищ старший лейтенант, если немцы займут фольварк, не бросайте нас, просили они.
- Что вы, братцы, - я даже растерялся, мы выстоим, а уж если погибнем, то вместе.
Ночью Шаповалова вызвал к аппарату Берзарин и попросил продержаться, должны подойти понтонные части, гвардейские миномёты, тяжёлая артиллерия, начинается форсирование Одера. Потом трубку взял член военного совета Боковой и приказал записать радиограмму от заместителя Верховного Главнокомандующего и командующего войсками Первого Белорусского фронта маршала Георгия Константиновича Жукова, который возложил на 5-ю армию особую ответственность в удержании занимаемого плацдарма на правом берегу Одера и приказал расширить его хотя бы до 20 километров по фронту и 10-12 — в глубину.
«К сожалению, - отмечал в телеграмме Жуков, мы вам помочь авиацией не можем, так как раскисли аэродромы и взлететь самолёты не могут. Я всех вас прошу понять историческую ответственность за выполнение порученной вам задачи и рассказать своим людям об этом».
Подкупал тон приказа маршала, уничтожающий ранговые перегородки между знаменитым полководцем и подчиненными: «Я всех прошу...»
Весь день продолжались атаки, мы несли большие потери, мин не было, дрались кто чем мог. На следующее утро 1054-й полк Николая Радаева форсировал Одер. Нас отвели на восточный берег для отдыха и пополнения.
Конец рейха
В центре Берлина готовились к последующему штурму бойцы Седова, которые прошли с ним долгие годы войны. Бой начался.
Из книги Мартына Мержанова «Так это было»:
Перебираясь из одного укрытия в другое, бросая гранаты и стреляя из автоматов, отдельные группы всё ближе и ближе подходили к новому зданию имперской канцелярии. Особенно смело действовали здесь взводы Антонова, Фёдорова, Трубачёва, Пескова и Косенко. Отличались командир пулемётной роты Важдаев, пулемётчики Еганов, Беляев, Гарагуля, миномётчики старшего лейтенанта Седова».
Огромный бетонный забор, окружавший сад имперской канцелярии был пробит из орудия, и бойцы из батальона Шаповалова стали проникать через дыру на территорию сада, но пробраться к входу в подземелье фюрера было невозможно. Путь преградил броневик.
Седов, чтобы скорректировать огонь своих миномётов, выбрал удобное место на верхнем этаже противоположного здания. Вскоре мины стали ложиться неподалеку от входа в бункер. Седов видел, как мелькали фигуры в чёрных мундирах среди разрывов.
Парадное здание имперской канцелярии обороняли особенно ожесточённо, но вот начался решительный штурм. Заместитель Шаповалова Салиджан Алимов бросился вперед, на ходу стреляя из автомата, а за ним майор Анна Никулина. Бойцы Шаповалова уже карабкались в окна, подсаживая друг друга. Алимов был ранен, и первый в здание ворвалась Никулина.
Над имперской канцелярией затрепетал красный флаг, его водрузила Анна Никулина.
Ещё продолжались бои в саду возле сухого бассейна рядом с входом в бункер, но к полудню 2 мая в него ворвался батальон Шаповалова.
Письма в Иркутск
Иван Петрович Седов полковник милиции в отставке, бывший преподаватель Высшей школы милиции жил в микрорайоне Ново-Ленино. Сюда и приходили письма от Шаповалова и оставшихся в живых однополчан. Вот одно, самое неожиданное.
«Здравия Вам желаю, дорогой Иван Петрович!
Это письмо вам пишет бывший солдат вашей роты 1050-го стрелкового полка 5-й ударной армии Боковой Иван. Хочу напомнить, наводчиком был Лебедев Леонид и Рябоконь Феодосий.
Нас Родина свезла с разных уголков для победы над гадостным фашизмом, мы сдружились и жили одной семьей, стремительной и победной.
Победа развезла нас по домам, и мы по какой-то причине не обменялись адресами, быть может, считали, что не нужно, а быть может уезжали без адреса — в войну потеряли дом, улицу или деревню и даже город. Как я вас разыскал, то так хотелось крикнуть, чтобы все слышали, что нашёлся мой командир миномётной роты... Как будто не было после победы многих лет...
Обнимаю по солдатски. Боковой»
Вся жизнь — подвиг
Галина Киселёва
Академика Михаила Григорьевича Воронкова кто-то из журналистов однажды назвал «Гомером ХХ века», «Сибирским Эйлером». В будущем 2011 году ему исполнится 90 лет, из них около полувека он отдал своей любимой науке - химии, и продолжает плодотворно работать, оставаясь гордостью отечественной науки. По цитируемости в мировой литературе Михаил Григорьевич занимает первое место среди всех российских ученых-химиков.
Трудно поверить, что этот человек уже четверть века полностью лишён зрения! Его память как самый современный компьютер хранит не только множество дат, событий, содержание специальных статей, но и сложнейшие химические формулы. Как великий Гомер он написал (и продиктовал) столько содержательных «химических поэм», что его будут цитировать еще долгие десятилетия!
Михаил Григорьевич автор около 3 000 научных статей, 55 монографий (15 из них изданы в переводе в США, Англии, Германии, Японии, Израиле, Румынии и Польше), а также 500 авторских свидетельств на изобретения и более 50 патентов Им открыто множество новых химических реакций и соединений, создана новая область в химической науке - биокремнийорганическая химия. Эти исследования привели к открытию веществ с уникальным действием на живые организмы. И специалисты назвали это величайшим открытием 20 века, сравнимым с первым полётом в космос.
Михаил Григорьевич Воронков, действительный член не только Российской академии наук, но академий наук и научных сообществ других стран - Латвии, Польши, Германии, Франции, Монголии, Азиатско-Тихоокеанской Ассоциации. Он лауреат государственной премии Украинской ССР, премии Совета Министров СССР, лауреат государственной премии Российской Федерации, лауреат премии А.Н.Несмеянова РАН, лауреат премии Международной академической издательской компании, лауреат премии Д.И.Менделеева Правительства СПб и Санкт-Петербургского научного центра РАН, награждён медалью А. Н. Коста за выдающийся вклад в мировую науку Фондом научного партнерства “InterBioScreen.
М. Г .Воронков – почётный гражданин Иркутской области, почётный член Флоридского института гетероциклической химии (США), почётный профессор Улан-Баторского университета, в 1991 - включен в книгу “Выдающиеся химики мира”, как член научной коллегии советников Американского биографического института (США), номинирован этим институтом как “Man of the Year 2006”, включен Кембриджским международным биографическим центром в справочник «Leading Scientists of the World».
Когда началась война, Михаил Григорьевич добровольцем ушёл на фронт. И сегодня мы предлагаем вашему вниманию его заметки о самых первых, самых трудных днях войны...
Так начиналась война...
Воспоминания очевидца и участника
Академик М.Г.Воронков
Конец мая и начало июня 1941 года были самыми счастливыми днями моей молодой жизни. Я успешно окончил третий курс химического факультета Ленинградского государственного университета (ЛГУ) (оставалось сдать лишь один экзамен) и мог полностью отдаться трём своим увлечениям (слово хобби тогда еще не употреблялось). Первым из них был спорт: лёгкая атлетика, борьба самбо и лыжи. Я был председателем спортклуба ЛГУ и легкоатлетической секции. В конце мая 1941 года я успешно выступил на открытии легко-атлетического сезона, заняв призовые места в беге на 100 и 400м, показав при этом результаты первого разряда. 6 июня я также хорошо выступил на первенстве Ленинграда по борьбе самбо для мастеров спорта и перворазрядников и занял второе место в своей весовой категории. При этом мне удалось победить чемпиона Ленинграда по классической борьбе С.Столярова (о чём была даже публикация в газете «Красный спорт»). В моём активе значилось 5 побед над мастерами спорта СССР, что дало мне право получить это высокое звание.
Вторым моим увлечением была не входившая в учебную программу экспериментальная работа в области органической химии на кафедре, руководимой профессором Б.Н.Долговым. А в третьих - меня осчастливил бурный роман с моей однокурсницей Валей.
14 июня ТАСС сообщил о том, что появившиеся слухи, будто Германия собирается напасть на СССР, ложны и составлены пропагандой сил, заинтересованных в дальнейшем расширении мировой войны и вовлечении в неё Советского Союза. Однако уже на следующий день военным кругам стало известно, что «на границе немецкие войска убирают все инженерные сооружения, а также укладывают снаряды и бомбы прямо на грунт, не рассчитывая на долгое их хранение. Нападения немцев следует ожидать с минуты на минуту». Но нас успокоил приказ товарища Сталина о том, что это провокация, на которую не следует отвечать под угрозой расстрела. Сейчас этому распоряжению «великого и мудрого вождя» приходится только удивляться!
Выше я сообщил всё, что сохранилось в моей памяти в предвоенные дни 1941года из сообщений радио и газет - к сожалению, в то время они подвергались жесткой цензуре, поэтому имевшаяся у меня информация была далеко не полной. Чтобы ликвидировать этот пробел и представить объективную картину предвоенного периода в жизни нашего Отечества, мне пришлось привлечь некоторые данные из весьма информативной статьи Виктора Манжеева «Сталин провоцировал Гитлера начать первым. Накануне 22 июня 1941 года» в «Новой газете» от 18.02.2010г. Она подытожила опубликованные на стыке веков многочисленные ранее засекреченные или забытые сведения о событиях, предшествующих началу войны. Некоторые наиболее впечатляющие факты из этой прекрасной статьи, которую я настоятельно рекомендую читателю, я осмелился упомянуть или даже процитировать.
Из сообщений действующей советской разведки в Германии, Чехословакии, Франции и даже Японии (Рихард Зорге) Сталину было хорошо известно о готовящемся нападении гитлеровской Германии на Советский Союз - плане «Барбаросса».
Более того, 10 июня 1941года советскому послу в Англии было передано личное послание Черчилля, в котором указывались сведения о немецких войсках, готовившихся к нападению на СССР, вплоть до номеров полков и дивизий.
17 июня советская разведка получила сообщение, что удара немецких войск можно ожидать в любую минуту, а уже 19 июня - что нападение Германии на СССР произойдёт 22 июня в 3 часа утра. Наконец, 21 июня агент советской разведки сообщил, что нападение Германии на СССР произойдет 22 июня в 3-4 часа утра.
Еще в начале июня 1941 года Жуков телеграфировал командованию 4-армии Западного фронта, что «в известных участках будут пролетать немецкие эскадрильи», и запретил их обстреливать. Нарушение этого приказа грозило очень тяжелыми последствиями.
Всегда недоверчивый и подозрительный Сталин не хотел верить многочисленным сообщениям разведки, так как они противоречили его планам. Он категорически запретил под угрозой расстрела отвечать на провокацию и любое выдвижение войск без его личного разрешения. В соответствии с этим Жуков приказал запретить полеты нашей авиации в 10-километровой приграничной полосе. Тем не менее, нарком Тимошенко и генерал Жуков вновь предложили Сталину привести войска на западной границе в боевую готовность. На это он резко ответил, что подобные действия могут вызвать войну.
В конце 60-х гг. прошлого столетия мне удалось близко познакомиться и подружиться с двумя советскими разведчицами, сестрами Лизой и Таней. В довоенные годы это были бойкие, весёлые и красивые комсомолки из Старой Руссы. Органам нашей разведки удалось их завербовать и выдать замуж за французского и немецкого коммунистов, подвизавшихся тогда в Коминтерне, которые вывезли их в свои страны. Одна из сестер стала Элизабет Маньян, любимой женой будущего редактора газеты «Юманите», другая - Татианой Грегор, очаровавшей будущего министра экономики ГДР. Вот они-то и сообщили на родину не только о плане Барбаросса, но и о точной дате нападения гитлеровской Германии на Советский Союз (Их данные, несомненно, были переданы Сталину). Я неоднократно встречался с этими замечательными женщинами в Берлине и Париже. В начале 70-х гг. они нанесли мне ответный визит в Иркутск, где я тогда возглавлял Институт органической химии СО АН СССР. Мною был им организован прекрасный и незабываемый (по их словам) отдых в палатках на диком берегу Байкала. Вот тогда-то они и поведали мне по секрету об их подвиге.
Впрочем, сообщения радио и печати о сложившейся в июне ситуации мало кого взволновали, так как наш народ был уверен в мощи и непобедимости красной Армии, Военно-морского флота и нашей выдающейся военной авиации. В 1941 году население СССР окончательно убедил в этом кинофильм «Если завтра война», рефреном которого звучали песенные слова: «И на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, жестоким ударом». Об этом говорили и выступления Сталина, Молотова, Ворошилова «Будем бить врага на его территории!».
В мою память глубоко врезались слова многих песен, которые мы распевали, например: «В целом мире нигде нету силы такой, чтобы нашу страну сокрушила. С нами Сталин родной, и железной рукой нас к победе ведет Ворошилов», или «Гремя огнем, сверкая блеском стали (кому это нужны демаскирующие себя своим блеском танки - прим. М.В.), пойдут машины в яростный поход, когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведет», или «Корабли наши лучшие в мире - в бой последний ударят по врагу», или «Знайте, враги, на удар мы ответим так, чтобы вам никогда не забыть. Не было, нет и не будет на свете силы такой, чтобы нас победить». Число таких примеров можно значительно увеличить. Незадолго до начала войны я прочитал произведение Николая Шпанова «Первый удар», в котором описывалось, как наши летчики молниеносно нанесли первый бомбовый удар по столице прорывавшегося к нам противника.
В яркий солнечный день 21 мая 1941года я отправился в Саблино на биологическую станцию ЛГУ. На её базе был проведён университетский кросс на дистанцию 1000 м, после которого намечалась дружеская встреча легкоатлетов университета. В обоих этих мероприятиях я, разумеется, участвовал и радовался своей победе в забеге сильнейших бегунов ЛГУ (именовавших себя «университетской конюшней»). Я разделил первое место со своим лучшим другом (увы, его жизнь оказалась очень короткой) Валентином Крюковым. Мы финишировали с ним, как говорится «грудь в грудь» с хорошим в те поры временем 2 мин 47сек. Далее следовало обычное студенческое веселье. В разгар белой ночи мы решили прогуляться, чтобы не спеша попасть на первый поезд в Ленинград. Я до сих пор помню, как я с красивой блондинкой Диной, чемпионкой ЛГУ по прыжкам в высоту, остановились на берегу реки Саблинки и, обнявшись, любовались восходящим солнцем. Мысленно я повторял слова Маяковского: «Жизнь прекрасна и удивительна!». А в это время немцы уже бомбили Киев. На поезд мы впрочем не опоздали и благополучно всей компанией добрались до Ленинграда. Я и Валя Крюков жили на Петроградской стороне, но попасть туда было затруднительно, так как Кировский мост был разведён.
На случайном трамвае мы доехали до Финляндского вокзала, откуда добежали домой. Счастливый и усталый я завалился спать и сразу забылся в глубоком сне. В полдень сквозь сон я услышал голос Вали Крюкова: «Мишка, вставай, война!». Сразу вскочив, я воскликнул: «Вот здорово, политэкономию не надо будет сдавать»!
Минут через десять, мы уже бежали в военкомат чтобы добровольно вступить в ряды Красной Армии.
По дороге Валя мне рассказал о выступлении В.М. Молотова, оповестившем Советский народ о коварном нападении германской армии на СССР. У военкомата уже образовалась большая очередь таких же, как и мы, добровольцев. Они активно обсуждали, почему о начавшейся войне сообщил Молотов, а не Сталин. Этот вопрос волновал и меня. Когда подошел наш черед, принимавший заявления майор сказал «Вы студенты университета и отправляйтесь в ваш партком». Там мы узнали, что формируется студенческий саперный батальон, и мы сразу в него записались. На следующий день в газете «Ленинградский университет» появилось обращение членов легкоатлетической секции ЛГУ, председателем которой я был, подписанное 11 спортсменами, начиная с меня. В нем мы клялись отдать все силы защите Родины от коварного врага. И все авторы, кроме меня, пали на поле боя смертью храбрых.
С первого дня войны Сталин ушел в глубокое подполье и ни с кем не общался чуть ли ни целую неделю. Очевидно, он был в тяжелом шоке от вероломного нарушения пакта Молотова–Риббентропа, согласно которому он дружелюбно с Гитлером разделил значительную часть Европы.
Лишь в конце прошлого века появились публикации, комментирующие самоотстранение И. В. Сталина от обороны страны и всех государственных дел. В них сообщалось, что на пятый день после начала войны в убежище Сталина прорвалась делегация, состоящая в основном из членов Политбюро. Увидев их, Сталин явно испугался, так как был уверен, что они пришли его снимать с поста генсека. Первым обратился к нему Молотов: «В сложившейся тревожной обстановке нам надо соорганизоваться и избрать главнокомандующего». Сталин спросил: «Кто будет главнокомандующим?» «Вы, товарищ Сталин!» - ответил Молотов. Иосиф Виссарионович оживился, испуг исчез с его лица, и он немедленно взял бразды правления в свои руки.
Через пару дней после выступления Молотова из репродукторов вырвались вдохновляющие звуки и слова призывной песни «Клятва наркому» в исполнении красноармейского ансамбля Александрова. Ее слова врезались в мою память. Вот они:
Великий день настал, и встали миллионы
На беспощадный бой за Родину свою.
Клянемся как один наркому обороны
Наш лозунг победить, иль умереть в бою.
Клянемся устоять и мужество утроить …
Я так и не понял, кому надо было клясться – наркому Тимошенко или первому маршалу Ворошилову.
Наверно, товарищ Сталин услышал эту песню по радио, и она тут же была запрещена, так как клясться нужно было не наркому, а ему – главнокомандующему. И до сих пор эту песню никто не вспоминает.
На смену ей вскоре пришла другая призывная песня: «Вставай, страна огромная,/ Вставай на смертный бой/ С фашистской силою темною,/ С проклятою ордой!». С тех пор она ежегодно звучит в День победы.
В конце июня сформированный и укомплектованный студенческий саперный батальон ЛГУ, который был доставлен поездом до Белоострова, не так давно бывшего поселком на границе с Финляндией, доступ в который был запрещен.
У полуразрушенного вокзала нас построили и отправили маршем в район деревни Агалатово. Наш лагерь был дислоцирован в близлежащем лесу, где нас уже ожидали армейские палатки, походная кухня и множество лопат. Батальоном командовал лейтенант–сапер, который перед строем разъяснил нашу боевую задачу «Здесь необходимо в кротчайшие сроки отрыть в песчаном грунте длинный глубокий противотанковый ров, согласно разметке. Сейчас мы вас покормим, а потом разбирайте лопаты и за дело!».
Нашей столовой оказалась лесная полянка. Каждому отделению выдали большую банную шайку каши с мясом. Новоявленные саперы разлеглись звездообразно вокруг шайки и жадно заработали ложками. Ложки и кружки нам было приказано захватить из дома. Некоторые студенты сначала брезгливо морщились, но скоро голод заставил их присоединиться к общему пиршеству. Игнорировал его только студент-филолог Ваня Толстой, по-видимому, происходивший из графского рода. Однако, проголодав сутки, он подавил свою брезгливость и вскоре уже первым прорывался к шайке, набирал полную кружку каши и уплетал ее где-нибудь в сторонке.
Иногда над нами пролетали вражеские самолеты. При их приближении мы быстро прятались в лесу, прижимаясь к стволам сосен. К счастью, это были только разведчики и пулеметный огонь они по нам не открывали.
Примерно в это же время на другом конце Ленинградской области немецкие самолеты обстреляли оборонные укрепления, возводимые мирными жителями. Одним из раненых там оказался мой другой друг на всю жизнь Виталий Гольданский, будущий академик, директор Института Химической физики АН СССР. Тяжелое ранение в бедро уложило его в постель примерно на три недели. Мне удалось несколько раз его навестить.
Работали мы чрезвычайно интенсивно, особенно студенты – спортсмены. И противотанковый ров быстро увеличивался и в длину, и в глубину. В редкие минуты отдыха, мы собирались на лужайке и пели популярные песни: «Катюша», «Полюшко-поле», «Жил простой моряк когда-то», «На Уфу ведет Чапаев красные полки» и т.д.
Несмотря на огромную физическую нагрузку, мы с Валей Крюковым продолжали тренироваться и бегали по лесным дорожкам. Однажды я объявил своему взводу: «Ребята, кто хочет побороться со мной, становитесь в очередь». На мой зов откликнулось человек двадцать и с каждым из них я быстро расправлялся: через пятнадцать - тридцать секунд противник оказывался на земле, и лишь последнего в очереди, стокилограммового детину, я поверг на землю лишь через несколько минут (я тогда был в весовой категории до 65кг). Среди побежденных оказался и будущий академик и директор Института химии силикатов АН СССР Миша Шульц. В мирное время он любил рассказывать об этом устроенном мною аттракционе.
Когда саперные работы были завершены, партком ЛГУ предложил всему батальону перейти в народное ополчение. Для этого было необходимо подать личное заявление, что мы и сделали, вернувшись в Ленинград. Заявления принимал в парткоме ЛГУ капитан, который внимательно их читал и регистрировал. Чтобы избежать отказа я снял очки, которые обычно носил, подошел к его столику и начал писать свое заявление, сильно наклонившись над листком бумаги. Капитан обратил на это внимание и заявил: «С тобой парень дело не пойдет, так как ты стрелять не сможешь!».
Увидев невольно появившиеся на моих глазах слезы, он произнес: «Я знаю, что ты химик, а у меня есть разнарядка подготовить для каждого батальона начальника химслужбы. Приходи завтра, я направлю тебя куда надо!». Этот эпизод спас мне жизнь, так как почти все мои друзья и товарищи по спорту и химфаку, вошедшие в ополченческий батальон, уже через пару месяцев погибли под Стрельней. Среди них и незабвенный Валя Крюков.
На следующий день я был направлен в Ленинградский технологический институт на секретную тогда кафедру Боевых отравляющих веществ (БОВ), которой руководил профессор Б.Г. Немец. Там нас две недели обучали обращению с БОВ, их индикации и средствам защиты. По окончанию этих курсов я был направлен в 102 батальон Василеостровской дивизии Ленинградской армии народного ополчения. Нашей казармой оказалась Академия художеств, которую за день до этого покинул предыдущий студенческий батальон, в который мне «посчастливилось» не попасть.
Этот батальон был уже выстроен у здания Академии художеств на углу Шестой линии и Университетской набережной. Все ополченцы были в военной форме, но почему-то без оружия. Я провожал их вместе с большой толпой родных и соучеников, скопившихся на тротуаре. С песней батальон двинулся к грузовым автомашинам, ожидавшим их невдалеке. Спустя несколько часов они оказались в Стрельне. Больше их никто не видел, так как почти весь батальон был уничтожен огнем немецкой артиллерии и авиацией. Среди погибших оказался и мой незабвенный друг Валя Крюков. Спаслось лишь несколько человек. Двое из них – А. Блек и А. Красовский, поведали мне о подробностях происшедшей трагедии.
На полу опустошенных аудиторий Академии художеств нас уже ждали матрацы, на которых еще прошлой ночью спали наши предшественники.
Боевая подготовка 102 батальона мало отличалась от обычных военных занятий студентов ЛГУ. Часть из них проводилась во дворе Академии, причем основное внимание уделялось штыковому бою. Однако владению стрелковым оружием нас не учили, вероятно, из-за отсутствия винтовок и патронов. При первом ночном сигнале воздушной тревоги я с некоторыми товарищами забрался на крышу Академии для уничтожения упавших зажигательных бомб. Однако наш район не бомбили, и мы с нескрываемым волнением и интересом наблюдали за битвой противовоздушной обороны города с авиацией противника. Небо прощупывали светящиеся иглы прожекторов, пронизывали ленты трассирующих снарядов и вспышки сигнальных ракет (среди них, кажется, были и вражеские), слышался грохот взрывов авиабомб и звуки скорострельной пальбы зенитных орудий. Все это казалось мне фантастическим столкновением цивилизаций из романа Герберта Уэльса «Война миров». Утром южные районы Ленинграда заволокли клубы белого дыма. Это горели Бадаевские склады, в которых были сосредоточены все продовольственные запасы города.
Однажды я забрел в актовый зал Академии, он был хаотически завален картинами, по-видимому, принадлежавшими кисти не только студентов и дипломников академии, но и зрелых мастеров живописи. Вид этих работ оставил очень тяжелое впечатление.
Вскоре пришло распоряжение о расформировании нашего батальона, как и всей Ленинградской армии Народного ополчения, и распределении ополченцев по действующим подразделениям Красной армии. Я был откомандирован в 209-й истребительный батальон войск НКВД, дислоцированный на острове Декабристов. Его казарма находилась в здании школы на углу Железноводской улицы и проспекта КИМа. Наш батальон был сформирован из студентов ЛГУ и досрочно освобожденных уголовников примерно в равном соотношении. Однако неприязнь между этими категориями солдат не проявлялась. Все они были объединены единой целью – защитить город Ленина от внутреннего и внешнего врага. Здесь я находился уже в настоящей армейской атмосфере и соответственно был экипирован: пилотка, шапка–ушанка со звездой, кирзовые сапоги, солдатские брюки и гимнастерка, широкий солдатский ремень, а вместо шинели – венгерская теплая куртка.
Ленинград уже начал голодать, мерзнуть, страдать от отсутствия электричества, водоснабжения и канализации. Мне часто приходилось патрулировать вечером и ночью в отведенном мне с напарником квадрате Васильевского острова, включавшем здания Академии Наук и ЛГУ, несколько научно-исследовательских институтов и академическую библиотеку. Однажды мой напарник отпросился у меня на полчаса сбегать домой неподалеку. Я в это время поднялся по высокой красивой лестнице на крыльцо у входа в Академию Наук, с уважением потрогал массивную ручку закрытой тяжелой дубовой двери и подумал, что за нее в свое время держались Ломоносов, Бутлеров, Менделеев и другие выдающиеся члены российской Академии Наук. Разумеется, у меня и в мыслях не было, что я когда-нибудь в будущем, если уцелею в этом военном кошмаре, буду также входить в это здание как член Академии. Внезапно завыли сирены воздушной тревоги. Я быстро сбежал по лестнице вниз и приютился у дверей Математического Института на углу Менделеевской линии и Университетской набережной. Бомбы падали где-то близко, на другом берегу Невы, и одна из них угодила в реку, недалеко от университета. Но почему-то мне не было страшно. Несколько раз я попадал под артиллерийский обстрел - фашистские снаряды разрывались очень близко от меня - но все-таки оставался невредимым.
Однажды я решил навестить родителей. Получив увольнительную, я отправился пешком по трамвайным путям, по которым давно уже не было движения. Мой путь лежал на Петроградскую сторону в родной дом на углу ул. Малой Монетной и ул. Мира. Когда я прошёл уже полпути, зазвучали сигналы воздушной тревоги, однако я по привычке не обратил на них внимания и продолжал свой поход под аккомпанемент скорострельной стрельбы зениток и взрывов вражеских авиабомб. На подходе к заветной цели, я оказался у двухэтажного деревянного дома на углу ул. Малой Монетной и ул. Мира. Внезапно раздался громкий взрыв авиабомбы, угодившей в это строение и полностью его уничтожившей. Взрывной волной меня отбросило в сторону, и я потерял сознание. Прибежавшие соседи из моего дома, из окон которого от взрыва вылетели все стекла, меня узнали и сообщили моим родителям. Отец и мать с помощью соседей притащили меня домой. Я очнулся на своем родном диване и понял, что почти ослеп. Левый глаз был залит кровью, а правым - я видел все как в тумане. Страшно болела и кружилась голова. Мама поведала мне, что кто-то из медиков, осмотревших меня на улице, сказал ей: «Солдатик будет жить, но вряд ли сохранит зрение». Мой отец, занимавший тогда высокий пост в Ленинградском тресте общественного питания, который находился под аркой Главного штаба, раздобыл легковую машину «эмку» и привез военного врача, который заключил, что к военной службе я теперь совершенно не пригоден.
Туман в правом глазу постепенно рассеялся, и зрение ко мне вернулось, хотя в значительно сокращенном виде и только на правый глаз. В остальном, я быстро пришел в форму – сказалась спортивная закалка. Теперь передо мной стал вопрос, как дальше я могу служить Родине в эти ужасные дни. Справка об окончании курсов в ЛТИ по индикации БОВ у меня сохранилась. Она помогла мне войти в состав химической лаборатории штаба МПВО Ленинграда, начальником которой был инженер-капитан Ю.Н.Платонов. По иронии судьбы в 50-х годах он оказался моим коллегой в ИХС АН СССР. Здесь он разработал оригинальный метод микроанализа кремнийорганических соединений путем электростатической преципитации при сжигании в поле высокого напряжения.
В лабораторию нам привезли трофейные стеклянные ампулы странной формы неизвестного назначения. Когда одну из них мы осторожно вскрыли в вытяжном шкафу, глаза наши сразу наполнились слезами. Сразу стало очевидно, что это сильный лакриматор – слезоточивое БОВ. Капитан Платонов поручил мне установить, что это за вещество. Перегнав его на маленькой колонке, я определил его точные константы - температуру кипения, удельный вес и коэффициент преломления и провел несколько функциональных реакций. После этого я с уверенностью доложил начальнику, что это метил(1-бромэтил)кетон. Он, по-видимому, применялся немцами для «выкуривания» из зданий бункеров дзотов и дотов их защитников. Это был мой первый научный вклад в прикладную химию биологически активных веществ.
Наряду с этим, я не забыл и родной химфак ЛГУ. Там я досрочно сдал на «отлично» экзамен по стереохимии в заиндевевшем от холода кабинете проф. В.М.Толстопятова. Голодные экзаменатор и экзаменуемый сидели в шубах и шапках. В качестве «преддипломной» практики я участвовал в изготовлении «коктейля Молотова». Его основой являлся бензин, в который вводилась тонкостенная ампула с жидким сплавом калия и натрия. Все это помещалось в водочную или пивную бутылку, которая тщательно закупоривалась. Мне отводилась почетная роль избирательной проверки качества изготовленных таким образом зажигательных снарядов – её я с удовольствием исполнял в недостроенном кирпичном складе во дворе химфака. Там я метал эти бутылки в стену, которую моментально обволакивало пламя горящего бензина, и воображал, что это немецкий танк.
Об обстановке зимой 1941-42гг. в блокадном Ленинграде, вымиравшем на моих глазах от голода, холода, болезней, антисанитарных условий, вражеских артиллерийских обстрелов и авиационных налетов, мне до сих пор невыносимо тяжело вспоминать и тем более её описывать....
Счастливым финалом моей военной жизни и деятельности на Ленинградском фронте явилась Дорога жизни, вырвавшая меня вместе с преподавателями и студентами химфака ЛГУ из кольца блокады. Но это уже другая история.
В заключение не могу не сказать, что самой дорогой в моей жизни наградой среди многих орденов и медалей, полученных мною в дальнейшем за научные, трудовые и другие заслуги, является медаль за оборону Ленинграда.
Улица его имени
Владимир Преловский,
председатель Совета ветеранов войны, труда, Вооруженных сил
и правоохранительных органов Правобережного округа г. Иркутска.
В начале сентября, когда Россия, весь мир отмечали 65-ю годовщину со дня окончания Второй мировой войны, в Иркутске вышла историко-документальная книга «Командарм» известного иркутского журналиста Александра Глушкова. Интересное произведение увидело свет благодаря материальной поддержке генерального директора СХПК «Усольский свинокомплекс», депутата Законодательного собрания Иркутской области И. А. Сумарокова и генерального директора ООО «Барс» А. В. Мельникова.
Герой Советского Союза, генерал-полковник авиации В. М. Безбоков – председатель Иркутского областного комитета ДОСААФ. 1990 год.
Написанная хорошим литературным языком, богато иллюстрированная книга рассказывает о славном пути одного из видных советских военачальников, внесшего весомый вклад в укрепление обороноспособности нашего государства в 40-80-е годы ХХ века, активного участника Великой Отечественной и советско-японской войн, Заслуженного военного летчика СССР, Героя Советского Союза, генерал-полковника авиации В. М. Безбокова.
На войне, как на войне
Уроженец степного саратовского городка Аткарска, будущий военачальник В. М. Безбоков буквально накануне войны окончил Саратовскую военную авиационную школу пилотов и убыл для дальнейшей службы в одну из эскадрилий Ленинградского военного округа. Войну он, 19-летний второй пилот, встретил в 4 часа 22 июня 1941 года. В полдень того чёрного для нашей страны дня экипаж Владимира Безбокова уже вылетел на бомбардировку вторгшихся на советскую землю вражеских танковых колонн.
Воевал смело и самоотверженно, успешно проводил бомбовые удары по врагу под Москвой и Ленинградом, Гжатском и Вязьмой, Брянском и Калугой. Позже в составе своей эскадрильи экипаж под его командованием выполнял боевые задачи в интересах Западного, Сталинградского, Северо-Кавказского, Воронежского, 2-го Украинского фронтов. А когда Красная Армия пришла с освободительной миссией в Европу, его экипаж летал на бомбардировки военных укреплений и стратегических узлов, расположенных в Финляндии, Венгрии, Румынии, Словакии. Им приходилось наносить бомбовые удары по военным объектам, железнодорожным узлам, аэродромам. Они не только уничтожали живую силу и технику противника, но и доставляли с риском для жизни повстанцам Словакии оружие и боеприпасы; вывозили на советскую землю раненых, женщин и детей. По подсчётам, экипаж Безбокова сбросил на вражеские позиции 200 тонн бомб и 720 штук световых авиабомб. Экипаж лучшего в дивизии полка, выполнил девять боевых ночных вылетов с посадкой в глубоком тылу врага. А осенью 1945-го экипаж перебрасывал грузы и высаживал авиадесанты на аэродромах Харбина, Гирина, Янцзы, Пхеньяна, Шеньяна, Дайрена, Порт-Артура.
Мирное небо
Вторую мировую войну участник Парада Победы на Красной площади в Москве, командир эскадрильи, кавалер десяти боевых наград, Герой Советского Союза, 23-летний гвардии капитан Владимир Безбоков закончил в Порт-Артуре осенью 1945 года. Затем была долгая военная жизнь, всецело связанная с защитой рубежей страны. Он вошёл в историю советской авиации уже потому, что оказался первым командиром вновь созданного авиаполка, а затем и авиадивизии Дальней авиации на Семипалатинском ядерном полигоне. Именно там, в выжженных дочерна палящим солнцем казахстанских степях, в середине 50-х годов прошлого века создавался ядерный щит Советского Союза.
Позже Владимир Михайлович был слушателем Академии Генерального штаба СССР, которую закончил с красным дипломом; командиром авиакорпусов в Минске, Смоленске и Благовещенске. Занимал высокую должность заместителя командующего Дальней авиацией по боевой подготовке. В конце своей военной карьеры он командовал 30-й воздушной армией Верховного Главнокомандования СССР, штаб которой находился на улице Карла Маркса в Иркутске. В этот период Владимир Михайлович избирался депутатом Иркутского городского и областного советов народных депутатов, членом бюро Иркутского обкома КПСС, делегатом XXVI съезда КПСС от партийной организации Иркутской области.
Обо всем этом подробно, интересно и познавательно рассказал в своей книге лично знавший генерала, неоднократно с ним встречавшийся журналист Александр Глушков.
Прослужив 45 лет в Вооруженных силах СССР, генерал-полковник авиации В. М. Безбоков вышел в отставку по возрасту, но не остался в стороне: вскоре он был избран председателем совета Иркутского областного комитета ДОСААФ, а через несколько лет возглавил областной совет ветеранов войны и труда. О том, каким он был компетентным, авторитетным и заботливым руководителем ветеранского совета, на страницах книги с душевной теплотой вспоминает депутат Государственной Думы РФ, 1-й секретарь Иркутского обкома КПРФ С. Г. Левченко, работавший в те годы первым секретарём Ангарского горкома КПСС.
В память о выдающихся подвигах лётчика-фронтовика ещё при жизни одна из улиц в Приморском микрорайоне областного центра была названа в его честь. В 2001 году постановлением губернатора Иркутской области негосударственному образовательному учреждению «Иркутский авиационно-спортивный клуб Российской оборонной спортивно-технической организации» (РОСТО) присвоено имя почётного гражданина города Иркутска, Героя Советского Союза В. М. Безбокова.
Встречи с однополчанами
Книга ценна ещё и тем, что Александр Глушков, благодаря действенной помощи первого заместителя командующего 30-й воздушной армии Верховного Главнокомандования в 80-х – 90-х годах, Заслуженного военного лётчика СССР, генерал-майора авиации П. Т. Бредихина, обеспечившему ему перелёт на самолёте Военно-Воздушных сил России с авиабазы Белая до авиабазы Энгельс Саратовской области и обратно, побывал в Саратовском областном и Аткарском городском краеведческих музеях. Там он ознакомился с интересными экспонатами, связанными с жизнью и деятельностью легендарного лётчика-фронтовика, уроженца земли саратовской. А спустя два дня были встречи с работниками старейшего музея, расположенного на территории Рязанского Центра боевого применения и подготовки лётного состава Дальней авиации. И здесь автор книги обнаружил интересные свидетельства и фотографии В. М. Безбокова.
В Москве Александр Глушков встречался с легендарным боевым лётчиком, сослуживцем и другом Владимира Михайловича В. В. Решетниковым. Герой Советского Союза, кавалер трёх орденов Ленина, Заслуженный военный летчик СССР, генерал-полковник авиации В. В. Решетников почти 20 лет командовал Дальней авиацией страны, занимал высокий пост заместителя Главнокомандующего Военно-Воздушных Сил СССР.
В декабре прошлого года легенда советской авиации В. В. Решетников отметил 90 лет со дня своего рождения. Но, несмотря на столь почтенный возраст, Василий Васильевич и сегодня в строю – много лет он занимает пост председателя совета ветеранов Дальней авиации. Обладая литературным даром, написал и выпустил три художественные книги, которые, конечно, посвятил жизни и служению Отечеству советских лётчиков. Поэтому его многочасовой рассказ о В. М. Безбокове, который много лет служил под началом В. В. Решетникова в должности командира авиаполка, авиадивизии, авиакорпуса, заместителя командующего Дальней авиации по боевой подготовке, командующего 30-й воздушной армии, был, несомненно, полезен и ценен для автора.
В Москве Александр Глушков дважды встречался и с профессором, доктором военных наук, Заслуженным военным лётчиком СССР, генералом армии, Героем России П. С. Дейнекиным – известным советским и российским военачальником. Десять лет, с 1988-го по 1998 год, Петр Степанович занимал должности командующего Дальней авиацией, главнокомандующего ВВС СССР, затем – ВВС Объединенных Вооруженных Сил государств-участников СНГ. Последние шесть лет командовал Военно-Воздушными силами России. Петр Степанович и сегодня в рабочем строю – он занимает пост вице-президента ЗАО «Авикос» (Авиация и космос).
В 70-е годы прошлого века П. С. Дейнекин служил в должности командира полка, а затем и дивизии, которые дислоцировались в Воздвиженке Приморского края. Так что в тот период В. М. Безбоков, будучи заместителем командующего Дальней авиации, был непосредственным военачальником будущего Главкома ВВС страны. Вот об этом незабываемом периоде военной службы и вспоминает на страницах книги П. С. Дейнекин.
Пётр Степанович так говорит о В. М. Безбокове: «…Он всегда оставался для меня не только старшим другом и товарищем, но и непререкаемым авторитетом. И относился я к нему с огромным уважением. С моих капитанских времён особое восхищение и почтение вызывало уже то обстоятельство, что во время войны в огненном небе бились два «сталинских сокола» по фамилии Безбоковы. Братья Юрий и Владимир исключительно отважно и храбро воевали на многих фронтах… А начинали они ту страшную войну безусыми лейтенантами, только что окончившими Саратовскую военную авиашколу пилотов, в первые же часы трагически начавшегося знойного дня – 22 июня 1941 года…»
В одном из номеров «Красной звезды» за 1944 год был опубликован очерк о братьях Владимире и Юрии Безбоковых, командирах экипажей бомбардировщиков, служивших в одной из эскадрилий Дальней авиации Ленинградского фронта.
Об одной из последних встреч с Владимиром Михайловичем генерал армии П. С. Дейнекин вспоминает так: «…Однажды, будучи уже Главкомом Военно-Воздушных сил страны, я летел с Дальнего Востока. И мы встретились с Владимиром Михайловичем на авиабазе Белая. Он специально приехал тогда из Иркутска, чтобы со мной встретиться. Накрыли нам скромный солдатский стол прямо в самолёте, потому как временем я сильно не располагал. И мы с ним славно тогда посидели, и эту тёплую встречу я буду помнить до конца жизни…»
Своими воспоминаниями о легендарном боевом лётчике, 20-летняя часть жизни которого пришлась на Иркутск, на страницах книги также делятся начальник политотдела, член Военного Совета 30-й воздушной армии Дальней авиации в 80-х годах, генерал-майор авиации В. П. Помыткин; ветеран 30-й воздушной армии Дальней авиации, Военный лётчик-снайпер СССР полковник авиации Ф. З. Саматов; старший сын Безбокова, кандидат технических наук, доцент, полковник Советской Армии В. В. Безбоков.
…На фронтоне большого дома, стоящего на углу улиц Пятой Армии и Российской в Иркутске, в котором и по сей день живут вдова генерала Вера Николаевна и младший сын Михаил, в его честь установлена мемориальная доска с предельно лаконичной надписью: «В этом доме жил Герой Советского Союза Безбоков Владимир Михайлович. 14.06.1922 – 03.08.2000».
Упокой, Господи, души усопших раб твоих
Ольга Калаянова
В который раз открывает ящичек секретера подруга моя давняя, Лидия Егоровна Вялых. Документы важные, оставленные ей в наследство мамой – Ниной Афанасьевной Бурдинской, бережно перечитывает, в далекие, казалось навсегда ушедшие времена погружается. Нет, не забывается прошлое, живет годами рядом и сердце болит - горечью насквозь пропитано. Чувства те же остались, не сгорели, не притупились. Пожелтевшие листки писем и документов – вещественная память из прошлого.
Вспомнила Лида мамочку свою:
Ни годы, ни беды не сломили ее! Все делала истово, чем бы не занималась. Все доводила до конца, а себя не щадила в рвении своем и упорстве. Сколько писем отправила в различные военные учреждения, инстанции, комиссариаты, газеты! Просила найти и сообщить ей, дочери Лидии, внуку Андрею место гибели и захоронения мужа – Егора Ивановича Бекасова.
-Ни о чём и никогда мама не жалела. Только недоуменно сетовала и удивлялась, когда вспоминался ей один эпизод из далекого Богомягково (село в Забайкалье), где в самые тяжёлые военные годы (в 25 лет осталась вдовой) работала в колхозе учетчицей, нормировщицей, бухгалтером (словом, и чтец, и жнец, и на дуде игрец).
Радостная однажды пришла с правления – наградили ее за хорошую работу отрезом тёмно-серого шевиота на юбку. Да сшить обнову не удалось и в юбке не пофорсить – жулик пробрался в избенку и украл чемоданчик, в котором письма от отца с фронта лежали. Не так отреза жаль, а писем! Зачем они вору понадобились? Ведь выбросил где-то, мерзавец, последние, как оказалось, ниточки – строчки, отцовской рукой написанные. И никакой больше памяти о нем не осталось…
Сумерки за окном незаметно сгустились. Фонари зажглись. Ночь за окном вползала чёрно-лиловая, тяжелел воздух, тьма всё окутывала. Встать да свет бы зажечь, но ноги не идут к лампе. В руках у Лиды истлевший хрупкий листок, изломанный на сгибах (не дай бог упадет – вмиг рассыплется). В похоронке – извещении пером, четким почерком вписаны страшные слова. Придавили они, как гири чугунные, вириги, и топором не вырубить: «сержант 203 АЗСП Бекасов Егор Иванович, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит и умер от ран 11.1.43 г. Похоронен на хуторе Червлёный Сталинградской области».
Одна графа (строчка) осталась незаполненной – место рождения (а Егор и сам не знал, где родился он, детдомовец).
Вспомнилось, как «тихо умирала» над похоронкой мама, глотая и скрывая слезы. Загрубевшими ладонями гладила головенку пятилетней дочери, судорожно прижимала к себе, словно ее, кровиночку Егорушкину, потерять боялась.
Ушел полк в историю
После выхода на пенсию, отработав еще несколько лет (пока сил хватало) и как только письмо от Светлоярского райвоенкома получила, в одночасье собралась Нина Афанасьевна в Волгоград, на могилку к мужу – поговорить, порассказать, земельки родной сибирской к донской южной присыпать.
В 1976 году следопыты нашли останки Егора и захоронили в братской могиле с сотнями других сибиряков и забайкальцев, защищавших у станицы Червлёной подступы к Сталинграду. Здесь сложили головы герои. Фашисты с суши их танками давили, с воздуха тысячами мин прижимали к земле, на куски бомбы и снаряды их разрывали. Погибали солдаты, но не отступали. Оборону держали крепко.
…Вихрастый парнишка лет шестнадцати вручил в тот день Нине Афанасьевне книгу воспоминаний генерал-майора Морозова «От Сталинграда до Праги» с надписью: «От учащихся и учителей Червлёновской средней школы в день посещения братской могилы».
15 сентября 1976 г., с. Червлёное, Волгоградская область, Светлоярский район.
* * *
Вот и разошлись все, а женщина-вдова еще долго стояла над холмиком. Думала:
Лежишь ты здесь, родимый, уж тридцать три года. Совсем молодой. Мало пожил. Ушел почему так рано? И любил, и страдал! Война проклятая все у тебя забрала, даже день завтрашний не довелось увидеть. Уста свои занемевшие никогда не откроешь. А я расскажу, что сейчас глаза мои видят:
Сторона, что приют тебе последний дала, - южная, тёплая. Всё здесь благостно – сады богатые фруктовые, птахи поют, а цветы какой невиданной красоты! Да лучше наших жарков и ургуек (подснежников) все равно нет. Жалко, что не могла тебе привезти! После войны настроили здесь плотины, каналы нарыли, и вода по ним потекла. Обидно, что ничего этого ты не видишь.
Однополчане твои из 203-его стрелкового почти все на этой высотке у хутора рядом с тобой головы сложили. Фамилии их отчеканили на памятнике. Дивизия 422-ая дальше ушла, добивать немчуру. Дошла до Праги и победу великую здесь отпраздновала. Отвоевались, солдатики, оставшиеся в живых. А вы, родимые, в памяти нашей навсегда остались.
Господи, упокой души ваши…
За Волгой для них земли не было
Генерал–майор Морозов в «летописи» своей «От Сталинграда до Праги» вспоминает, как формировалась 422-ая дивизия.
Обстановка на фронте была очень напряженной. Захватчики оккупировали Украину, Белоруссию, Молдавию, Прибалтийские республики. Ленинград был блокирован.
Вот в это время срочно Верховное командование приступило к созданию новых резервов и переброске их на опасные направления.
Со всех концов Дальневосточного края прибывали рыбаки в огромных сапогах, голенища которых подвязывались к поясному ремню. Тихо перешагивали пороги штабов таежные следопыты и охотники, будто подкрадывались к белке или соболю. С достоинством представлялись шахтеры, не расставшиеся со своими горняцкими шляпами. Степенно входили колхозники - труженики земли и боевитые рабочие.
Через несколько минут, сменив гражданскую одежду на военную форму, все они становились солдатами Юго-Западного фронта, защищавшего Сталинград.
Загрузился эшелон. Орудия укрепили на платформах и подивизионно прицепили к вагонам с личным составом стрелковых полков.
Разгрузились на станциях Гумрак и Котлубань. Подошли к малой излучине Дона, но не успели оборону построить, как перебросили 422-ую дивизию в 57 армию Толбухина.
Комбинированным маршем от Дона до реки Червлёной полки двигались пешком и на машинах на новый рубеж.
Шли через Сталинград, мимо обелиска, что стоял на площади павших бойцов. Надпись отчеканенную читали: «Здесь погребены защитники Красного Царицына, зверски замученные врангелевскими палачами в 1919 г.» Клятву дали, что ни пяди земли Сталинградской не отдадут (и сдержали клятву).
А в Большой излучине Дона уже гремела грозная канонада. Горели хлеба, хаты. Чёрный дым драл горло. Прошли полки по безводной, сожжённой паленым солнцем степи. Оборонительные рубежи стали строить…
Сколько ж отборных не только немецких, но и румынских королевских и итальянских полков стояло под Сталинградом, вооруженных отборной военной техникой и хорошо обученных?! Сейчас уже точно подсчитано сколько дивизий пехотных, моторизованных, танковых сюда кинул Гитлер. Подсчитано сколько их и разбито было.
Здесь немцы выстроили сильно укреплённую оборонительную полосу с сотнями орудий бивших прямой наводкой и тысячами пулеметов. Создали крепости в посёлках, посадив сюда головорезов из разбитых авиационных, авиатехнических и танковых войск и остатков румынской дивизии.
В январе сорок третьего шли бои и днём и ночью. Фельдмаршал Паулюс бросал в бои последние войска южной группы.
Если б мог рассказать каждый клочок земли, каждый камушек с Большой излучины Дона о битве титанов – сибиряков и забайкальцев с исчадием ада – с немчурой! Это их позиционные сражения выматывали врагов до измора.
10 января все полки 422-й дивизии должны были прорвать оборону противника и, повернув фронт на восток, наступать вдоль железной дороги. Готовность в 24.00 9 января 1943 г.
Роковой день – 11 января 43-го
Нина Афанасьевна приладив очки, но почти не глядя, доставала частенько с книжной полки зачитанную до дыр книгу, когда-то привезенную из Волгограда.
Егорушкин командир, Морозов, написал. На все мои вопросы ответил. Вроде заранее знал, как для меня это важно. Именно про этот день, про последний бой Егора на странице 81 все мне рассказал.
«Утром 10 января после мощной артиллерийской подготовки полки дивизии перешли в атаку и начали штурм немецких позиций. Прорвать укреплённую оборону противника по северо-восточному берегу реки Червлёная в этот день не удалось. В ночь на 11 января прорвали оборону северо-восточнее…
Всю ночь происходили рукопашные схватки с остатками 371-пехотной и 29-й моторизованной дивизий немцев.
Выбитые из сел гитлеровцы начали отход, бросились в степь, через песчаный карьер.
Целый день – 12 января гремела в степи канонада. Не умолкала она и ночью».
А в степи завывала метель, тучи низко висели над полем, занесенным глубоким снегом. Дивизия с остатками полков шла в атаки не переставая, но Егор Бекасов, солдат 57 армии генерала Толбухина, этого дня (12 января) уже не видел. Убит был. Пал смертью храбрых.
Зима свирепела. Выла, как зверь, загнанный в берлогу, снегом засыпала воронки и тела погибших героев.
(По данным ЦАМО (центральный архив министерства обороны РФ) потери войск Донского фронта с 10 по 15 января 1943 г. составили убитыми, ранеными, пропавшими без вести и по другим причинам 22 043 человека, кроме не поступивших данных по 64-ой армии).
Войска фронта возобновили наступление с 15 января.
* * *
Большая излучина Дона! Это памятник, созданный самой природой – матушкой. Здесь каждый сантиметр высоток, курганов пропитан алой кровью наших дедов и отцов. А вдов и сирот сколько на Руси осталось? Стоны до сих пор не утихают, хотя прошло после тех битв кровавых шестьдесят пять лет.
В Волгограде на площади павших борцов стоит высокая стела – памятник воинам 57, 51 и 64 армий, отдавшим свои жизни во имя победы.
А сколько обелисков неприметных серых со звездами установлено по небольшим станицам и хуторам! Все они воздвигнуты на средства местных жителей. Не такие они величественные, но по-христиански, по-человечески захоронены здесь наши родные.
Приказ № 181
Этим приказом Министра обороны РФ Сердюкова совсем недавно был рассекречен огромный массив документов, которые позволили без пропусков и умолчаний написать подлинную историю Сталинградской битвы.
Донесения, переговоры по важнейшим операциям войны были недоступны до сих пор для изучения. Пылились они в архивах. Получилось так, что авторы этих донесений писали письма в будущее, своим потомкам.
Полную картину переломного сражения в Великой Отечественной войне дали эти рассекреченные документы. Ведущий военный историк Алексей Исаев считает, что изнурительные позиционные сражения, в которых было задействовано в несколько раз больше войск, чем на улицах самого города, сотни самолетов и танков Сталинградского и Донского фронтов к северу от Сталинграда, сыграли большую, может быть и основную роль в разгроме немцев под Сталинградом (при этом не умаляется ратный подвиг непосредственных защитников великого города).
Историк Алексей Исаев пишет: «Оборона Сталинграда – это один из типичных примеров защиты крепости не только силами защитников, но и интенсивным воздействием извне».
Именно присутствие так называемой «северной группы» войск диктовало распределение сил немецкой 6-ой армии и направление ударов при штурме Сталинграда.
«В позиционных сражениях под Сталинградом, в оперативных документах войск, сражавшихся к северу, в степях, где «плохо» было с лесами, часто упоминается местный ориентир – семафор на железной дороге, идущей от Котлубани в сторону Сталинграда. Этот элемент путевого хозяйства пережил несколько жестоких сражений. Удивительно, как он не был свален атакующими танками или разнесен на куски снарядами и авиабомбами. Семафору у разъезда в гораздо большей степени можно претендовать на роль символа Сталинградской битвы, чем дом сержанта Павлова. Хотя бы потому что он оказывался в центре событий гораздо чаще и упоминался в оперсводках до фронтового уровня включительно. Да и солдат с обеих сторон в окрестностях семафора лежит намного больше, чем вокруг любого, отдельно взятого дома в Сталинграде».
Вовка ждал письма с фронта
Полевая почта незамедлительно отправляла солдатские письма по адресам. Открытки и «треугольнички» летели в далекую Восточную Сибирь, в город Иркутск.
Сюда из Красноярского края, из Ширы, вернулась Наталья к своим родителям – Софье Николаевне и Леониду Васильевичу – вместе со своим сорванцом, пятилетним Вовкой, после того как в марте сорок второго года проводила мужа Николая Ильича Калаянова на фронт.
(Эшелон с сибиряками и алтайцами через Мичуринск ушел на Харьков, чтобы на северных высотках Большой излучины Дона построить оборонительные рубежи. Сибиряки должны были пополнить потери Сталинградского фронта).
… Почтальонша тетя Маша аккуратно доставляла фронтовые весточки по всей улице Подгорной. Население «деревянной» улицы, расположенной почти в центре города, знало эту говорунью давно и любило, потому что нрава она была доброжелательного и сострадательного. Ждал Машу и стар, и млад. Что в тяжелой сумке ее таилось никто загодя не знал. Но начали уже приходить похоронки и голосили бабы – жены, матери, детки. Как костры горючие вспыхивали на Подгорной всполохи слез и горя. Маша – почтальонша лицом темнела, начинала причитать, словами утешительными успокаивать. Где только и брала их?
Деревянные, крашеные и некрашеные почтовые ящики висели в холодных подъездах. Безмолвно заглатывали они свою «добычу», молчали, до поры до времени не открывая свои тайны. Почтальонша уходила, когда убеждалась, что весточка пришла в дом добрая.
…Вовка больше всех ждал писем от отца. Веселился, когда видел в окно Машу. Папка в каждом письме рисунки отправлял – то Деда Мороза с пятиконечной звездочкой на шапке - ушанке, то лыжника в стеганом ватнике с автоматом, перекинутым за спину. Даже фрицев нарисовал страшных, мордастых, носатых. Вовка сразу присмирел – понял как фриц страшен.
 
Бодрые письма от отца радовали и бабушку с дедом. Дед забавно крякал, усы подкручивал и изрекал:
- Дождёмся папку, соберёмся и в тайгу махнём на несколько дней. Порыбачим, а где и дичь какую добудем. Я хорошие места знаю.
Наталья после таких весточек преображалась – глаза голубели и песню про синий платочек тихонечко напевала. А Вовка свою будущую жизнь по-своему начинал видеть: как на лыжах настоящих за отцом бежит, то с фотоаппаратом на велосипеде мчится.
Отец всегда хорошо заканчивал свои письма - одной строчкой: «Люблю, целую. Ждите, приеду».
… Тревога поселилась в доме, когда редко стали приходить письма. А потом и вовсе почтальонша даже не останавливалась около почтового ящика с номером их квартиры, а если с Натальей встречалась, то глаза прятала, словно виновата была в чем-то. Вовку гладила по голове и успокаивала:
- Не хныч, ерой, можа у отца карандаш куда сховался или бумага кончилася. Сам знаешь сколь писем он тебе уже настрочил. Не барствует он на войне, а воюет. Не реви, скоро батя тебе картинок опять нарисует...
Так в тревожном ожидании прошел февраль, март наступил. В апреле снег почти стаял, хотя ручьи еще бормотали.
Дед ежедневно слушал сводки Информбюро. Утешительными они были. И это успокаивало немного.
Паулюс принял ультиматум
По радио давно Левитан сообщил, что 8 января 1943 года Советское командование предъявило ультиматум окруженным под Сталинградом немецким войскам с предложением капитулировать. Ответ ждали 9 января 1943 г. у разъезда Конный – станция Котлубань. Это место было знаковым – не дом в Сталинграде, не населенный пункт на западном фронте окружения, а место «сражения за семафор» - место жестоких позиционных боев, гремевших на высотках с конца августа 1942 года.
Паулюс отклонил ультиматум. И тогда утром, 10 января, войска Донского фронта пошли в наступление. Земля гудела под железным градом артиллерийского обстрела. Преисподняя разверзлась. Грохот орудий не умолкал.
12 января войска 64 и 57 армий прорвали оборону противника и продвинулись на 6-8 км.
Каждый день приносил ощутимые победы. Враг отходил, теряя солдат, военную технику. Потери наших войск тоже были неизбежны и велики (с 10 по 15 января 1943 г. по Донскому фронту они составили 22043- чел.).
Все уже понимали, что крах врага неизбежен и дни считали.
30 января Ф. Паулюс получил последнюю радиограмму Гитлера: «Поздравляю Вас с производством в генерал-фельдмаршалы». Это был завуалированный приказ покончить жизнь самоубийством. Паулюс не подчинился.
«Штаб «новоиспеченного» фельдмаршала разместился в подвале исполкома Сталинграда. Обычно указывается, что штаб 6-ой армии располагался в универмаге, однако в журнале боевых действий Донского фронта уверенно указывается в качестве штаба и место пленения именно Исполком. Возможно, в последующем сообщали о пленении Паулюса в подвале универмага, чтобы не бросать тень на здание, в котором размещались органы исполнительной власти. Наверняка злые языки сразу же обозвали бы обиталище слуг народа «Домом Паулюса» (А. Исаев «За Волгой для нас земли нет», 2008 г.).
Утром 31 января в подвал Исполкома спустилась делегация 64 армии с ультиматумом, который был полностью принят…
Так закончилась самая кровавая в истории битва и 2 февраля 1943 года войска Донского фронта, все дивизии грузились в эшелоны, уходили на запад добивать фашистов.
Письмо пришло не от отца
Вовка вылетел в коридор пулей – кто-то громко стучал в дверь. Как ни старался малец скинуть тяжелый крючок, ничего не получалось. Ручонки еще силы не набрали. Мама помогла - широко дверь открыла. Ждали тетю Машу – почтальоншу. Так и есть – собственной персоной явилась. Письмо Наталье в руки отдала, почему-то в ящик не скинула.
Наталья Леонидовна взглянула на «треугольник». Почерк незнакомый, чужой, хотя адрес тот же, Коленькин, – п/п 16/96, часть 200.
Тревога сердце в холод ледяной утопила. Боль! (она никогда ее больше не отпустит). Ни вздохнуть, ни выдохнуть. Почти прошептала:
Прости, Маша, одна читать буду. Ты иди, ждут тебя соседи. Иди!
(Сегодня 2010 год. За окном весна, апрель. Снег растаял. В руках у меня письмо, полученное Натальей от незнакомого бойца. Она сохранила его с Коленькиными весточками – это листок из ученической тетради, разлинованный еле видимыми голубыми полосками. Простым карандашом солдат с передовой написал жене своего окопного товарища, с которым вместе Сталинград защищал в 1943 г.
Содержание письма я передаю дословно, ничего не прибавляя и не убирая).
«Письмо пущено 3/III 43 года.
Письмо от товарищя вашего мужа Николая Илича от Минова Николая В. Наталья Лионидовна я вам спешу сообщить что ваш муж Николай Илич погиб за родину на фронти 30/I 43 в 2 часа дня погиб. Так что без всякой муки сразу и не кричал он. Наташа наверно чуствал что так придется. Перед этим днем вобщим 29/I 43 нас с ним овиация к окопам минами пригнула, крошила. Он такой невеселый что я даже и невидал его такого за год бывши вместе. Но в этот день был очень скучен. Я у него спрашиваю почему вы такой Илич скучен а он отвечал незнаю вот и все что я хотел вам сообщить. И песню вашей рукой написанную отсылаю. В гимнастерке держал. Рассказывал как вместе её пели. И раз сказал: если что - отошли её Наталье.
… Кончится зимняя стужа,
Даль голубая ясна.
Солнцем согрето, близится лето,
Солнцем ласкает весна.
И вновь весной
Под зеленой тенистой сосной
Мелькнет, как цветочек, синий платочек
Милый, желанный, родной.
Помню при нашей разлуке
Ты принесла мне к реке
С песенкой звонкой горсть незабудок
В маленькой нежной руке.
И мне не раз
Снятся в предутренний час
Косы в платочке
И синь твоих девичьих глаз.»
Уцелела песня, танки ее не раздавили, не уничтожили. Вернулась она из окопов Сталинградских к любимой, желанной, родной. Душа вернулась.
(Я познакомила Вас с несколькими куплетами романса – его первым, начальным вариантом).
Еще до войны, в сороковых годах, Изабелла Юрьева впервые исполнила «Синенький скромный платочек». В то время песня стала настоящим хитом - народ распевал ее именно с этими словами. Из каждой форточки можно было ее слышать, и на патефонах ее «крутили». Это был популярный уличный романс. К. И. Шульженко песня не понравилась, посчитала ее мещанской. В угоду ей поэт Сурков изменил слова. Так появился второй вариант «Синенького платочка».
* * *
Софья Николаевна, Вовкина бабушка, из старенького комодика достала завернутую в мягкую салфетку тоненькую желтую свечку. Укрепила ее в медном подсвечнике, зажгла. Сладкий запах воска медленно поплыл и растекся по комнате. И Всевышнего попросила:
- Упокой, Господи, души усопших раб твоих и всех православных христиан и прости им все согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное.
* * *
Моря рукотворные разлились по тем местам, где в степях когда-то гуляли суховеи, где балки зарастали чаканом, полынью и кугой. В засушливые степи хлынули воды Цимлянского и Волгоградского морей. Хлеба тучные поднялись, сады, покореженные взрывами, возродились. На лесополосах, высаженных после войны, шумят могучие дерева – дубы, липы.
По берегам Дона, Чира, Червлёной, под яблонями и абрикосами стоят обелиски со звездами. Местные жители, школьники берегут покой сибиряков и забайкальцев, помнят, что жизни свои герои отдали за этот чудный край. И вечная им память.
Фамилия подвела! Недовоевал...
Ольга Калаянова
Батальон подняли по тревоге ночью. Погрузили солдат в товарные дощатые вагоны. Набили донельзя, битком. Просвистел паровоз, стукнули буфера и постепенно набирая скорость эшелон тронулся на запад.
В январе сорок второго все пути и дороги вели к Москве. Ещё в октябре немцы выдвинули свои ударные силы далеко на восток, за Можайск, что отстоял от столицы всего-то в 90 километрах.
От Нытвы, небольшого уральского городка, до Москвы ехали долго, хотя в мирное время этот путь занимал менее полутора суток. Весьма незначительным по протяженности был этот отрезок пути по железной дороге, но медленно продвигался эшелон по объективным причинам. Пропускали обгоняющие эшелоны с танками, артиллерией. Встречные составы везли на восток технику с эвакуированных машиностроительных предприятий Днепропетровска, Днепродзерджинска, Запорожья, Брянска. В самые кратчайшие сроки надо было восстановить оборудование на новых местах. Катастрофически не хватало оружия на фронтах.
Шли санитарные эшелоны с первыми ранеными и людьми, эвакуированными и бежавшими с захваченных территорий.
Вот потому и продвигался состав так медленно уже четвертые сутки.
Солдаты, уральцы, ещё не нюхавшие пороха, не видавшие врага, шутили:
- Нам бы на лыжи встать. Давно б до столицы-матушки лыжню проторили и вшей по дороге на таком холоде всех бы поморозили.
Что верно, то верно! Морозы трескучие в эту пору стояли. Давно таких не помнили, отродясь не видывали.
Солдаты лежали на нарах, не раздеваясь, закутавшись с головой и натянув шапки. За ночь шинели примерзали к тонким дощатым стенкам вагона. Количество вшей развелось несметное.
И вот она, Москва! Сборный пункт! Командир минометного взвода пятьдесят восьмого отдельного лыжного батальона, младший лейтенант Сергей Флаасс, получив от старшего по званию распоряжение, повёл свой взвод в баню на пропарку и прожарку. Отвели душу!
Вновь прибывшие батальоны вооружили. Выдали солдатам миномёты, запас мин. Все полученные автоматы-- английские.
* * *
Сергей Николаевич в своих записках, оставленных сыновьям, вспоминает:
- Двадцать второго июня сорок первого всей семьёй были на школьном празднике в Перми. Там и услышали речь Молотова. На следующий день, двадцать третьего июня, я поехал в военкомат, но велели ждать вызова.
Я нисколько не сомневался – мне не откажут. Я был уже вполне сложившимся советским человеком. В тридцатые годы отслужил в РККА, изучил материальную часть стрелкового оружия и артиллерийского – 122-миллиметровой гаубицы.
После демобилизации окончил курсы подготовки учителей физики и математики. Работал в школе завучем, директором, учителем. Женился ( о своей жене Лизоньке чуть позже - вспоминать о ней я готов ежеминутно).
… Ночью тридцать первого августа постучали в окно. С первым же автобусом, ранним утром, я прибыл в военкомат. Откуда направили в Нытву, в штаб полка на курсы младших лейтенантов – минометчиков. После окончания получил должность командира минометного взвода 58 отдельного лыжного батальона с вручением офицерского удостоверения личности.
Два месяца обучал свой взвод. Рядовой состав сформировался из молодых парней, добровольцев, все они были комсомольцами. До конца декабря учил ребят ходить на лыжах, изучал с ними материальную часть миномета, на тренировках условно вели огонь, подготавливались к бою, поражали цель. Досконально освоили винтовку, автомат, пулемёт. И когда был проведен кросс лыжной подготовки, взвод мой занял первое место. От командира всем объявили благодарность и премию выдали – по пачке папирос.
А тут и январь наступил. Получили фронтовое обмундирование, но оружия еще не было. Автоматы выдали в Москве. Уж как мы были довольны. Автоматы английского производства, с большим количеством патронов, калибр намного больше наших, отечественных. Офицеры других частей, с которыми встречались по пути к фронту, завидовали нам и частенько предлагали меняться. А мы гордились, нос задирали. Да всё это напрасным оказалось. При первой же стрельбе очередями эти заморские «штучки» негодными оказались для боя. Даже при небольшом нагреве ствола пули падали на снег вблизи стреляющего, а от промёрзших деревьев даже при одиночном выстреле, отскакивали. Выявилось всё это, когда батальон находился уже на фронте, около передовой линии.
К счастью, начали опробовать эти английские автоматы самовольно, в нарушение строжайшего приказа об экономии боеприпасов. Ведь все они были иностранные, а когда пополнение будет, никто не знал, не ведал. А когда постреляли, то поняли, что не оружие это, а игрушки. Воевать с ним никак нельзя.
Полетели докладные в штаб, в центр, шумиха началась. Тогда заменили заграничные на наши, отечественные ППШ (пистолет-пулеметы системы Шпагина. Их только в ноябре выпустили переоборудованные заводы автомобильных и счетно-пишущих машин. И через месяц первую партию уже направили на фронт).
Испытали ППШ. Отличные!
На западном фронте в сорок втором
Из Москвы эшелон отдельного минометного батальона направили на западный фронт.
- Не знаю я названия той маленькой станции, где высадили ночью, -вспоминает Сергей Николаевич:
- Абсолютная темнота. Выгружаемся быстро и бесшумно. Все в белых маскхалатах (природа диктовала свои условия. Тогда и танки в белый цвет выкрасили). Встали на лыжи и двинулись в неизвестном для нас направлении по снежной целине. Минометы, запас боепитания – на волокушах.
Молча шли, будто крадучись. Командир говорил шёпотом. Не курили. Всей шкурой чувствовали близость фронта. Шли всю ночь.
Забрезжило утро. Остановились. Заняли полуразрушенный одиночный скотный двор, но только успели скрыться, как над нашей территорией появился боевой, вражеский истребитель. Немец искал добычу. И нашел. По дороге ехал красноармеец в санях, запряженных лошаденкой, летчик снизился и разрывными пулями достал свою цель. Нас он не обнаружил, хорошо замаскировались.
Но вскоре пришло время открытых боев. Укрепления вражеские находились совсем рядом, в бой начали вступать. Загорались красные ракеты и больше часа шла артподготовка, били пулеметы, следом шли танки, пехота. Рукопашные бои были неизбежны. Вот тогда-то лыжные батальоны по глубокому снегу, вооружённые автоматами, мчались наперерез фрицам. Шли молниеносно, отрезали им путь к отступлению и пленных захватывали.
С упорными боями прошли мы многокилометровый участок фронта. К двадцатому января освобождены были города Брянск, Мценск, Ливны, Елец, множество сёл, деревень. При отступлении немцы посылали особые отряды «факельщиков», они всё жгли до последней хаты.
Я видел, как из погребных ям вылезали изможденные, уцелевшие люди. Видел, как детей малых в этих ямах спасали, уберегали как могли. Частенько наши отряды отгоняли «факельщиков», поджигателей (фрицы боялись лыжников, называли их белыми дьяволами. Возникали они внезапно из снега, из сугробов. Вставали во весь рост, на лыжах неслись стремительно, пули били метко. Много деревень от пожогов спасли лыжные батальоны).
* * *
Боевой день зимой короток. Светает к восьми утра, а в пять уже темнеет. Спали в основном на снегу, делали заслоны от ветра из снежных пластов, подкладывая под бока ветки деревьев, если таковые находились. Костры разжигали редко, когда уверены были, что немец их не увидит. Тут же засыпали и только дневальный поддерживал огонь. По его указанию переворачивались на другой бок, и он же следил, чтоб одежда не загоралась. Но всё равно к весне почти у каждого солдата шинели были с дырами, а ватные штаны и телогрейки изрядно прожжены.
… Стремительным маршем перемещаемся западнее. Проходим через усадьбу конного завода знаменитых орловских рысаков, мимо поместья Ивана Сергеевича Тургенева. Кругом руины и запустение. До наших святынь варварам дела нет никакого.
Рядом немцы заняли очень выгодный участок на склоне горы, заросшем мелколесьем и кустарником. Наши позиции как на ладони. Просматриваются на большое расстояние. А блиндажей, ходов сообщений, укрепленных огневых точек у немцев масса. Всё замаскировано!
Врага надо выбить с этих позиций. Два лыжных батальона кинули на операцию, а для поддержки и укрепления пустили семь танков. Но танки все устаревших конструкций, тихоходные, броня слабая. В снегу передвигаться не могли, барахтались на склонах горы, как черепахи.
За танками первым двинулся соседний батальон. Нам отдали приказ залечь в снегу в отрытых окопах и ячейках. Днём всё очень чётко видно. Танки не успели войти в расположение врага, как фрицы открыли по ним массированный огонь. Один за другим задымились наши танки. Пламя вырвалось. Сгорели…
Под огнём противника батальон был вынужден отступить на исходные позиции, потеряв несколько человек убитыми и ранеными. Наш батальон тоже накрыло огнём из многоствольных миномётов. Мины рвались рядом. Но белые маскхалаты делали нас невидимыми, и огонь был не прицельным. Дождались ночи, ушли в другое место, оттуда внезапно нагрянули на высотку. Атака удалась.
… Опять кружит метель, уничтожает следы жестоких боев, заметает воронки от снарядов, трупы, кровь. Снег валит вторые сутки мелкий, густой и холодный. Задувает под шинели.
К ночи обнаружили огромный сарай из жердей с соломенной крышей. Обрадовались! Не голое всё же поле и не в снег зарываться.
Но не состоялась «комфортная» ночевка. Несколько больших семей спасались здесь от немцев. Грелись около костров, спали.
Батальон разместился с наветренной стороны, за сараем. Костер разожгли. Руки, ноги гудят. Смотрю на искры, уплывающие в темную непогодь и тут же сгорающие, и мечтаю, как вернусь после войны к семье – жене, сыновьям – в поселок уральский с чудным, тёплым названием.
Волшебная наука физика
Ах, этот поселок Юг в Пермской области! Самый замечательный населённый пункт на всей планете. Именно здесь я встретил свою Лизавету – Елизавету Васильевну Жужгову, которая стала моей судьбой, моей женой на таких коротких сорок три года.
Юношеское время своё я назвал бы «периодом шатания». Не знал чем заняться и за что взяться. Мне всё было интересно, всё увлекало. Окончил в 16 лет четыре класса школы, стал помогать отцу в слесарном деле, батрачил. Поступил в ШКМ. После трёх лет учебы назначили меня заведующим районной библиотекой, затем – уполномоченным сельрабочкома. После окончания школы сельского и огнестойкого строительства был начальником стройучастка.
В 1930 году подал заявление в военкомат, чтоб призвали в армию. Комиссия признала годным к службе и я закончил курсы «молодого красноармейца». Затем попал в полковую школу и получил звание командира орудия.
Сергей Николаевич – курсант полковой школы (1932 г.)
Многому я научился на службе – ходить в пешем строю, ухаживать и ездить на лошади разным аллюром, рубить на скаку лозу. Узнал, что такое вольтижировка. Довелось принимать участие в тактических учениях дивизии, послужить в должности писаря строевой части.
В октябре 1932 года демобилизовался и хотел сдавать экзамены на литфак в пединститут, но опоздал. Поступил на курсы подготовки учителей физики и математики для ШКМ и ФЗС (школа крестьянской молодежи и фабрично-заводского состава).
В 1933 году с удостоверением об окончании был направлен в поселок Юг – преподавать в школе физику и математику.
… Августовские дни уже прошли, а сентябрь окатил холодными дождями. Несколько дней подряд, без перерыва с неба поливало. Дорога, размытая, в колдобинах и выбоинах, шла по долине небольшой речушки.
Чтобы добраться до места назначения, молодому преподавателю, Сергею Николаевичу Флаассу, выделили в Облоно лошадёнку. Ни шатко, ни валко, «пробуксовывая» и застревая, телега еле-еле тащилась сквозь глину и грязь почти по бездорожью.
«Ну, кажется, основательно застрял Гнедко! Соскакиваю, тяну за узду, толкаю телегу сзади, кидаю все, что под руки попадает в ямы, под колёса. Вдвоем с лошадёнкой вытаскиваю «экипаж» и тащу до следующей колдобины.
Два костюма, несколько рубашек да пара нижнего белья уместились в самодельный сундучок. Книги (самый ценный груз) я аккуратно перевязал бечёвкой и запаковал в большом брезентовом мешке.
Ну, наконец-то, сквозь густую, непробиваемую пелену дождя посёлок показался. В некоторых домах уже окна светились.
Школу нашел сразу, но кроме сторожа, здесь никого уже не было. Переночевал в какой-то комнатушке, а днем меня с жильём определили в дом недавно раскулаченных. От прежних хозяев мебелишка кое-какая осталась – стол, несколько табуреток, скамья, а железную складную кровать дал поселковый совет.
И окунулся я, как оказалось, в родную стихию. Понял, что учить физике и математике моё самое главное призвание. Пришло и уже не покидало никогда ощущение радости, нужности и востребованности.
Увлёк своих учеников шестых и седьмых классов волшебной наукой – физикой, но для нормального преподавания не было оборудования. Сами стали изготавливать приборы, модели машин, моторов. Уроки оживились. Фурор произвел проекционный аппарат с керосиновым источником света (электричества в поселке не было), с помощью которого стали показывать «световую газету» по материалам школьных событий.
К средине зимы меня назначили завучем школы, но уроки в своих классах я продолжал вести.
Блузка кремового сатина
Помню тот вечер в школе, когда все мои кружковцы засиделись допоздна – готовили выставку к праздничным дням в зимние каникулы. В кабинете горели электрические огни (от самодельных батарей), бил фонтан, вращались приборы…
Открылась тихонечко дверь (стука мы не услышали) и как-то уж очень неуверенно вошла в нашу «лабораторию» молодая девушка. Я вспомнил, что видел её в соседней начальной школе.
- Елизавета Васильевна Жужгова, - представилась молодая особа. - Я из соседней школы. Помощь ваша нужна. Очень хочется такую же световую стенную газету выпустить.
Конечно, знакомые девушки у меня были и среди нашего учительского состава, но никем я еще не был увлечён. Но на Лизоньку почему-то посмотрел другими глазами. Её незащищённость, простота и душевность покорили меня. Светленькая, миниатюрная хохотушка! На ней всё так ладно сидело! Отутюженное, аккуратное, незатейливое. Не заметил я как влюбился. Увлёкся по-настоящему. И Лиза ответила мне взаимностью.
Всё время мы стали проводить вместе. Школьные интересы сблизили крепко. Однажды я сделал Лизе предложение и она ответила согласием.
В марте тридцать четвёртого зарегистрировались в поселковом совете. Стали готовиться к свадьбе и родителей пригласили.
Мама моя, Фёкла Ивановна, из крестьянского рода Пановых, приехала. Я, детство своё вспоминая, слышу до сих пор её песни сибирские про бродягу, ямщиков. Приехали Мария Григорьевна и Василий Трофимович – Лизины родители.
Елизавета Васильевна и Сергей Николаевич перед войной
Предыдущий год, тридцать третий, выдался неурожайным, полуголодным - все продукты по карточкам выдавали. У колхозников ничего не купишь. Цены высокие, а зарплата учительская мизерная. Но всё-таки кое-что раздобыли. Как в сказке, «по сусекам поскребли» – мучки достали, пельменей немного налепили и учителей своих пригласили. Шутки были и веселье, и «горько!» многократное. О свадебных подарках в ту пору никто и не думал, но я заранее подкопил немного денег и сумел купить своей невесте блузку кремового сатина. В этой блузке Лизонька и была на свадьбе, моя самая желанная и дорогая светилась (как и я) вся от счастья. И сатин немудрящий на кофточке так к лицу ей был, моей ненаглядной. Фамилию мою «странную» Лиза приняла и стала Елизаветой Васильевной Флаасс.
Под Ливнами
В феврале подошли к участку фронта западнее Ливнов. Взвод мой направлялся в село, более или менее уцелевшее от пожогов. Здесь мы должны были получить продукты для всего батальона и вернуться. Но обстоятельства сложились так, что засветло до места назначения не доехали. Погода разыгралась не на шутку. Мело. Снег шёл сплошной пеленой. Рядом протекала небольшая речушка, но в темноте никак не могли ее «форсировать». При наступающей весне вся она уже была «разъедена» ручьями. Решили заночевать на хуторе, а как рассветёт - двигаться к батальону.
Часовых выставили. Моя очередь к концу ночи подошла. Одел я лыжи, автомат на шею повесил и вышел на улицу.
… Непогода ушла. Стихла метель. Мягкий белый снег, выпавший за ночь, никем и ничем еще не потревожен, чист. Только несколько заячьих стёжек.
И вдруг узнал я место. Здесь, на этом участке фронта, мы уже сражались. Чувство страха вспомнилось, когда командир (не буду называть его фамилию) чуть было не завёл весь батальон в расположение немецких войск. Только обнаруженная солдатом сеть телефонных проводов, которые у немцев были покрыты пластмассовой оболочкой (красной, зелёной, белой и т.д.), спасла нас от плена или вообще от полного уничтожения. Поняли, что зашли чуть не в самое логово врага. Резко изменили направление, выбрались к своим. Командира вызвали в штаб военной соседней части. К нам он больше не вернулся.
Командиром батальона назначили старшего лейтенанта Андреева, прибывшего из госпиталя после лечения. Этот гуляка и пьяница жил по своим моральным законам. Попойки со штабистами для него были обычным явлением.
… Получили приказ по батальону – выбить немцев из ближайшей деревни (из той самой, где мы сейчас продукты получали) и в оборону встать чуть западнее. Наметили план штурма. Распределили по участкам полосы наступления, выбрали места установки миномётов и определили сектор обстрела.
С наступлением темноты батальон двинулся на исходные позиции. На месте остался только командир батальона, штабисты, дежурный взвод охраны. С нами пошёл комиссар. Отправляя батальон, командир Андреев заверил, что прибудет на позиции ночью, боеприпасы доставит.
Заняли мы исходные рубежи и в назначенное время открыли ураганный огонь по позициям противника. За миномётами застрочили пулемёты, затем начался прицельный огонь из автоматов и винтовок. Боеприпасов не жалели - надеялись на командира, обещал ведь доставить пополнение.
Немцы запаниковали, несли уже огромные потери. Наступление для них было неожиданным, а лыжники в белых маскхалатах уже вплотную подползли к расположению вражеских подразделений и его огневым точкам. «Лёд тронулся!» Начали немцы отступать, снимать с боевых точек уцелевшие минометы, отправили обоз. Только заслон оставили, который прикрывал отступление.
Но тут кто-то из наших солдат чертыхнулся и проорал, что боеприпасы кончаются. К этому времени почти на всех участках наступления нечем было уже стрелять. Андреев с боеприпасами не появился. А причина, как выяснилось, была проста – наш командир и штабники изрядно перепились и забыли про доставку боеприпасов.
Немцы сориентировались и вернулись на свои позиции. Выбили нас и только ночь спасла весь батальон от полного разгрома. Комиссар начал планомерно отводить взводы, отделения. Под прикрытием темноты вынесли все пулеметы и миномёты. Вышли. Спасли и технику.
Как всё это сошло Андрееву, не могу сказать, но он оставался командиром до расформирования батальона, т.е. до весны.
Dura lex, sed lex
Весной в лыжных батальонах необходимость отпала. И взвод Сергея Флаасса выгрузился под Можайском на небольшой станции. Здесь, как и под Ельцем, ужасающая картина - разбитые дороги, покорёженная немецкая техника, трупы лошадей, под снегом убитые немцы. Около станции огромная воронка, куда стекает оттаявшая вода на тела стариков, женщин и детей, замученных фрицами.
«Горло сжимается от ненависти к нелюдям, сотворившим это. Сколько же еще нам нужно сил и времени, чтобы остановить эту черную силу, этих варваров, беззаконно нахлынувших на наши земли. Только не останавливаться, а гнать эту нечисть с нашей земли и торопиться надо.
Разместились в бывших партизанских землянках в лесном массиве, в пяти-шести километрах от станции. Меня назначили временно исполняющим должность начальника штаба вновь формирующегося 405 стрелкового полка. За две недели батальон полностью укомплектовали рядовым и командным составом и приступили к учениям. Вскоре прибыл начальник штаба батальона, а я занял место младшего адъютанта.
Ждали, что вот-вот отправят на фронт. И вдруг в расположение части прибывает сотрудник политуправления дивизии. Как душу он мне наизнанку выворачивал! Дотошно интересовался: знаю ли я немецкий язык, кто по происхождению мои родители. Почему фамилия такая (Фон-дер-Флаасс), есть ли родственники немцы.
Я не воспринимал все эти допросы всерьёз. Вины за собой никакой не чувствовал. Мама, Фёкла Ивановна, из крестьянства. Папиных родителей и родственников не видел, никогда и не интересовался, кто они. Знал, что отец был революционером, активным участником революционных кружков. Учился в одно время с Ульяновым, но из университета его исключили и выслали в Сибирь. Он мог жить везде, кроме европейской части России. Звали папу Николай Николаевич, а фамилия Фон-дер-Флаасс образовалась при неправильном переводе голландской фамилии Ван-дер-Влаас. Предки вроде были выходцами из Голландии.
Знал, что родня от отца отреклась за «предательство дворянских традиций», поэтому никогда о своих близких он не говорил, и связан с ними не был. В гражданскую воевал, был комиссаром (политруком) роты, затем начальником Липчинского районного отдела милиции, в Тюмени – начальником уголовного розыска. С нами отец почти не жил, а в семье нашей было шестеро детей. В 1922 году отец уехал куда-то на Кавказ. Там заболел воспалением легких и по дороге к нам в 1927 году умер.
Прошло немного времени и вдруг неожиданно приказ получаю - оружие сдать и явиться в штаб дивизии. Оттуда направили в г. Горький в распоряжение какой-то особой комиссии. В мгновенье ока меня демобилизовали. Недоумение было полное, почти шоковое. Главный аргумент – моя странная фамилия. Она, дескать, подтверждает, что я немец, а значит неблагонадёжен, потому в армии не место. Абсурд какой-то! Иду в вышестоящие инстанции, доказываю, что я русский. Еще в январе двадцать четвертого в комсомол вступил. Отец революционер. Всё тщетно, всё напрасно! Изменить ничего нельзя, никакие мои заслуги в расчёт не принимаются (будь я Иванов, Петров – другое дело, а то какой-то Флаасс!).
И объяснили доходчиво, что на таких «тёмных лошадок» есть приказ товарища Сталина – разобраться и если ничего особо подозрительного не обнаружится, использовать на трудовом фронте.
И направили меня, «неблагонадежного», в Сибирь, в г. Осинники на шахту №10…
Дважды Сергей Николаевич писал товарищу Сталину. Просил вернуть его на фронт, в действующую армию. Дважды получал ответ: «Верховный главнокомандующий Вашу просьбу оставил без внимания».
А мне вспомнился один латинский афоризм – «Dura lex, sed lex». Не волнуйтесь. Ничего плохого не кроется в этом изречении. В переводе на русский он звучит вполне пристойно – «закон суров, но это закон». А если придать современный оттенок, то получим другой, несколько примитивный смысл, но тоже точный – «Против лома нет приёма».
Простите за может быть не совсем нужное отступление от темы.
Без права, без надежды
Этапом, минуя Урал, где вся семья проживала, в Сибирь доставили С. Н. Флаасса почти как государственного преступника. Да, подвела фамилия! Крепко подкузьмила.
В шахте этот «отверженный» зарекомендовал себя по всем советским тогдашним меркам с самой лучшей стороны. А он на любом поприще, за что бы не брался, всегда был среди первых. План выполнял на 110-140 %. Иногда и на 200 % (когда попадался хороший пласт без прослойки породы).
Однажды на одном из участков с поверхности прорвалась вода. Поток нарастал. В конце смены спустился Сергей Николаевич в штрек из своего забоя, а там уже плывут щепки, деревянные обрубки, доски и вода выше колен. Как назло сел аккумулятор… Тьма обступила. Бежал по штреку долго, но выбрался
… И в огне горел Сергей Николаевич. Однажды в забое вспыхнул метан. Обожгло лицо, руки. Удалось вовремя шахтера доставить в больницу. Месяц пролежал на спине, несколько дней с кистей рук и с лица текла жидкость – лимфа. Врачи разрезали волдыри, промывали стрептоцидом. Жар снижали, кормили с ложки. Наконец утихла боль, но лицо и руки покрылись сплошной твердой коркой. Губы не шевелились, глаза не открывались. Поправился. Выходили врачи и снова он в шахту.
Наконец, в мае 1945 пришла победа. Воспрял духом, но только в сентябре выдали ему командировочное предписание явиться в военкомат по месту жительства до мобилизации в армию. Даже вещи свои немудрящие не стал забирать, сразу побежал на вокзал. Доехал до Новосибирска. Все поезда, идущие на запад, загружены, билетов нет. Добирался до Урала в санитарном поезде, потом «зайцем» в товарном вагоне.
На родной станции Юг поезд скорости не сбавил. Ночью соскочил Сергей Николаевич на ходу у знакомой деревни, а утром пешком дошагал до дома. На крыльце с сыновьями – Александром, Николаем и Германом - Лизонька его и встретила.
* * *
А сыновей Елизавета Васильевна с Сергеем Николаевичем вырастили достойных. Все трое – геологи, окончили Пермский Государственный университет, до сих пор трудятся – каждый на своем поприще. И фамилия им не мешает. Старший, Александр, - доктор геолого-минералогических наук, профессор, обучает студентов в Пермском техническом университете. Средний, Николай, – после двадцати лет работы на разведке слюдяных месторождений в Мамско-Чунском районе вышел на пенсию, занимается живописью, участвует в выставках. Младший, Герман,-доктор и профессор в Восточно-Сибирском научно-исследовательском институте геологии, геофизики и минерального сырья (г. Иркутск) изучает рудные месторождения.
* * *
Пришло время закончить «повествование», хотя можно было продолжить и рассказать еще о многом – как простился Сергей Николаевич со своей Лизонькой (ушла она из жизни после тяжёлой болезни), как будучи уже пенсионером, попробовал свои силы в Сибири, на Мамских гольцах. Как еще несколько лет этот неугомонный, пытливый и талантливый человек продолжал трудиться инженером-конструктором на Камском целлюлозно-бумажном комбинате. Ничем не брезговал, барской спеси в нем никогда и намека не было! Все испробовал, все испытал. И страдал, что с фашистами до великой победы не довоевал.
Тайна странной фамилии
Герцог голландский, Франц Ван-дер-Флаас, в 1808 (1809) году вынужден был эмигрировать в Россию со всей своей семьёй - супругой и двумя сыновьями – Иоганном и Францем. Благо, что коренное население Голландии с русскими познакомилось уже давно, в петровские времена. Великий государь Петр I проторил сюда путь не бескорыстно, а с выгодой – научить боярских, да дворянских отпрысков навигацкому делу и политесу европейскому.
Голландский герцог Франц Ван-дер-Флаас (Санкт-Петербург, начало XIX в.)
В первых годах девятнадцатого века политическая обстановка в Голландии складывалась весьма непросто. В соседнем, сильном государстве, - Франции, к власти пришел диктатор – Наполеон Бонапарт. Уже в 1804 году он объявил себя императором и планомерно начал уничтожать и подминать под себя десятки мелких феодальных государств – прибирать к рукам собственность и наделы именитых и не очень именитых голландцев.
Кто не захотел в ярмо обряжаться – бежал. Так поступил и герцог - Франц Ван-дер-Флаас.
В России жизнь семьи эмигранта протекала вполне успешно. Один из сыновей, Франц, закончил Императорскую военно-медицинскую академию, получил диплом доктора и на свои средства и пожертвования состоятельных граждан открыл в Петербурге первую бесплатную поликлинику для бедных, приходящих (амбулаторных) больных. Это был прообраз современных поликлиник. Подобного лечебного учреждения в то время не существовало не только в России, но и в Европе, а может быть и в мире. Архивы это подтверждают. Идею создания такой лечебницы поддержали известные в то время медики: профессор – хирург Пирогов, лейб-медик Арендт, лейб-окулист Кабат.
Сын герцога Франц Францевич Ван (Фан) дер-Флаас (1819-1859)
Успех лечебницы превзошёл все ожидания. Русский врач голландского происхождения, двадцатидевятилетний Франц Ван-дер-Флаасс, стал ее первым главным врачом. Августейшими попечителями были принцесса Евгения Ольденбургская и герцог Максимилиан Лейхтенбергский, чьё имя городская поликлиника носит и поныне (в 2008 г. исполнилось ей 158 лет).
Начиная с Крымской войны 1854 г. специалисты лечебницы работали повсюду, где шла война. Во время Первой Мировой войны здесь был лазарет. В 1917 г. лечебницу передали в ведение Красного Креста. Потом обосновалась здесь платная коммунальная лечебница Ленгубздравотдела (ныне это городская поликлиника ? 81 Санкт-Петербурга). Эта лечебница дала начало первой в России ортопедической клинике для инвалидов и калек, скорой медицинской помощи, стала прообразом института усовершенствования врачей…
О Франце Франциевиче много написано ещё при его жизни. Умер он рано, в 40 лет. Детей у него было шестеро. Известно, что одна из дочерей окончила с отличием консерваторию вместе с П.И. Чайковским, сын Леонид – прокурор, жил на Фонтанке в доме Державина. Николай стал горным инженером. Был он другом писателя Всеволода Гаршина, который не раз вспоминал о встречах с этим незаурядным человеком.
Приведу несколько строк из его письма жене - Н. М. Золотиловой:
… Есть у меня старый товарищ по семинарии, Фан-дер-Флаасс, горный инженер; он служит и живёт в лаборатории Министерства финансов на казанской; этот Флаасс прелестнейший музыкант и немножко композитор. Заберёшься к нему и слушаешь музыку. В прошлый раз он сыграл мне почти целую половину «Евгения Онегина». Хорошая, чистая и благородная музыка. И играет он славно: во-первых, по-мужски, во-вторых, без ломанья…
* * *
Реабилитировать, очистить от незаслуженно налипшей грязи свою фамилию взялся старший сын Сергея Николаевича – Александр. Разобрался он в архивных материалах:
- Нас трое братьев. Правда, я и Николай просто Флаассы с «лишней» буквой, а Герман – Фон-дер-Флаас. С нашей иностранной фамилией вообще было много переделок. Одно время Van-der-Flaas стали читать как Фан-дер-Фляас в связи с немецким произношением V(фау) как Ф и мягким I (эль). В дальнейшем в одной из ветвей вместо Фан появилось Фон – чисто на немецкий лад, да ещё лишняя буква «с» в конце появилась.
Братья Флаас
Дед, Николай Николаевич, коммунист, отбросил дворянские приставки и стал просто Флаасом. И в папином паспорте была эта же фамилия, и он передал её старшим сыновьям. Но в его свидетельстве о рождении записано, что он Фон-Дер-Флаасс. Перед рождением младшего сына отец потерял паспорт, а новый выдали с записью из метрик. Так младший из братьев оказался (а с ним и его дети) носителем этой «странной» фамилии.
Такова краткая родословная нашей семьи. Предки не подвели. Жаль, что отец не узнал тайну своей «подозрительной» фамилии. Может, повоевал бы до великой Победы. Хотя, едва ли такие детали могли повлиять на раз принятое «верховное» решение.
(В основу рассказа легли архивные документы семьи Фон-дер-Флаассов)
Фронтовая медсестра Людмила Осипова
Николай Алфёров
Людмила Васильевна Осипова известный человек в ветеранской среде города Иркутска. Её биография неразрывно связана с судьбой страны, с лихими военными годами....
Вступив в начале войны добровольно в ряды Красной Армии, она участвовала в защите Москвы, в боях на Орловско-Курской дуге, в форсировании Днепра, Вислы и других рек, в освобождении Украины, Польши, Праги, в штурме Берлина. Она испытала все тяготы войны: зной, холод, хроническую усталость, недосыпание и недоедание.
После войны Людмила Васильевна 37 лет трудилась в Иркутском противочумном институте и в свободное от работы время занималась воспитанием несовершеннолетних детей. С 1972 года она около тридцати лет занимала должность ответственного секретаря Совета ветеранов Октябрьского округа г. Иркутска и сегодня в этом Совете возглавляет комиссию по работе с фронтовичками и вдовами погибших воинов. Она является членом Иркутского городского комитета ветеранов войны, Вооруженных Сил и правоохранительных органов.
За проявленные на фронте мужество и героизм Л.В. Осипова награждена орденами Отечественной войны 1 степени и Красной Звезды, медалями «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За отвагу», «За боевые заслуги», «За освобождение Праги», «За взятие Берлина».
Уже в мирное время она награждена медалью «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина», почётными грамотами губернатора Иркутской области и мэра города Иркутска, двумя почётными знаками Российского комитета ветеранов войны и шестью почётными грамотами этого же комитета.
В защите Родины в годы лихолетья участвовали и братья Людмилы Васильевны - Борис и Георгий. Борис Васильевич Попов был летчиком, погиб в Крыму, а Георгий Васильевич Попов пропал без вести.
Воевали с немецкими захватчиками и девять её двоюродных братьев и двоюродная сестра Валентина Попова. Она была очень энергичным, волевым человеком и в годы войны служила командиром роты автоматчиков.
…Людмила Васильевна родилась 22 августа 1922 года в Ялте в семье участника Гражданской войны Василия Васильевича Попова. В.В. Попов в ту войну сражался с белогвардейцами в составе 25-й стрелковой дивизии, командиром которой был легендарный Василий Иванович Чапаев.
В семье В.В. Попова было пятеро детей: два сына - Борис и Георгий, три дочери- Людмила, Наталья и Анна. Чапаевец своим детям почти с пеленок прививал любовь к Родине. В 1924 году он с семьей переехал в Ленинград, участвовал в строительстве таких гидроэлектростанций, как Каширская, Магнитогорская, Сызраньская.
Его дочь Людмила после окончания средней школы в 1939 году продолжила учебу во Втором ленинградском медицинском институте.
23 июня 1941 года, на второй день Великой Отечественной войны, преподаватели и студенты мединститута собрались в актовом зале на митинг, на котором заклеймили вероломное нападение Германии на СССР. Вторжение фашистских войск на территорию нашей страны Людмилу Попову, как и многих её подруг, не только возмутило, но и удивило. Свыкшиеся с мыслью о мощи Советского Союза и его непобедимости, студенты, как, наверное, и многие советские люди, не сомневались, что с гитлеровской агрессией будет покончено в течение нескольких недель: ведь в бой советские войска поведут прославленные военачальники К.Е. Ворошилов и С.М. Буденный.
Но шли дни, недели, а фашистские войска не только не были отброшены, но и быстро двигались в глубь страны. В короткие сроки они продвинулись на восток на 300-600 кило-
метров, захватили Латвию, Литву, часть Эстонии, часть Украины, почти всю Белоруссию,
Молдавию, вторглись в западные области Российской Федерации, вышли на дальние подступы к Ленинграду, угрожали Смоленску и Киеву.
Над страной нависла смертельная опасность. Воспитанная в любви к своей Родине Людмила Попова не могла отсиживаться в тылу. В октябре 1941 года она добровольно вступает в ряды Красной Армии. Её определили медицинской сестрой в сортировочный эвакогоспиталь №34-13 Западного фронта…
В этот эвакогоспиталь один за другим санитарные поезда доставляли с фронта раненых бойцов. Врачи и медсёстры работали на пределе возможного, спали урывками, ели почти на ходу. От усталости с трудом переставляли ноги.
Однажды санпоезд доставил раненых из-под Наро-Фоминска. Раненых было так много, что для них не хватило мест в вагонах. Часть раненых находилось на двух платформах. Попова им меняла повязки. Подошла к одному офицеру, которому на вид было лет сорок. Шинель на нем была грязная. В рыжей щетине на щеках и подбородке запуталось несколько соломинок. Пока Людмила меняла окровавленный бинт на ноге офицеру, он не сводил свои глаза со стройных ножек медсестры.
На другой день помытый и побритый, он уже не казался ей таким старым, и уж точно не сорокалетним: - Сестричка,- обратился он к Поповой,- я из-за тебя вчера на платформе чуть-чуть не окоченел! Хорошо, что беспрестанно шевелился, холод отгонял!
Простите, что произошла задержка с выгрузкой раненых! Медперсонала не хватало.
На этот раз прощаю! Как тебя звать, красавица? Где жила до войны?
Жила в Ленинграде. Училась в мединституте. Зовут меня Людмилой. Есть ещё ко мне вопросы?
Больше нет. А меня зовут Валерием. Валерий Осипов. Запомни моё имя. На всякий случай. Может, свидимся ещё - чем чёрт не шутит! Останусь живым- разыщу тебя. Найду в твоём мединституте…
Таких мимолетных встреч на фронте у Людмилы Поповой было немало. Она не считала
их серьезными знакомствами. Но старший лейтенант Валерий Осипов запал ей в душу. Она частенько его вспоминала…
Работы у медицинских сестёр на фронте было невпроворот: надо было под свист пуль и осколков выносить раненых с поля боя, оказывать им первую медицинскую помощь. И работа эта была всегда срочная и опасная.
-Людмила Васильевна, когда было особенно тяжело на передовой?
- На Курской дуге. Разве можно забыть первый танковый бой 5 июля 1943 года?! От орудийных выстрелов стоял такой грохот, как будто небо превратилось в железный свод, по которому били стопудовые молоты. В перекрытиях блиндажей прыгали бревна, как клавиши. Небо заволакивалось дымом и пылью. От горевших танков, машин и человеческих тел несло смрадом, першило в горле, постоянно хотелось кашлять.
Там бои шли везде. Мы укладывали раненых танкистов и других бойцов рядами на соломе и обожженные участки на теле обливали раствором марганцовки, как могли облегчая их страдания. И делали это до тех пор, пока их не развозили по госпиталям.
Я на всю жизнь запомнила молоденькую телефонистку, которой при взрыве вражеской мины вырвало часть кишечника. Будучи уже раненой, она соединила концы провода, и телефонная связь продолжала функционировать. Девушка скончалась у меня на руках. И подобных случаев было немало…
В тот год в средней полосе России и на Курской дуге в июле стояла изнуряющая жара. То неё невозможно было спрятаться ни в тени редких деревьев, ни на дне окопа, ни у стенки траншеи. Даже лужи на дорогах высохли!
- Хорошо бы кваску холодненького попить! - мечтали раненые бойцы. Однако не только кваску — воды добыть можно было только с великим трудом. Немногочисленные колодцы вычерпали до суха. Тогда на Курской дуге сосредоточились сотни тысяч людей и лошадей. Люди цедили грязную воду сквозь носовые платки. Лошади такую воду пить не могли. С риском для жизни по бездорожью под градом снарядов и пуль возчикам иногда удавалось привести живительную влагу измученным людям и животным из близлежащих речек. И её конечно не хватало на всех
Людмила Васильевна в войну с санитарной сумкой прошагала по фронтовым дорогам от Москвы до Берлина, не раз была на волоске от смерти. В поверженной столице фашистской Германии на колонне Рейхстага поставила свой автограф и Людмила Васильевна Попова.
Демобилизовавшись в 1945 году в звании старшины медицинской службы, она во Втором ленинградском мединституте продолжила прерванную учебу.
Однажды до нее дошли слухи, что в институте какой-то майор разыскивает бывшую воинскую медсестру Людмилу. Попова не сомневалась, что это был Валерий Осипов. Сердце ёкнуло. «Ведь какой же настырный!- подумала она. -Сдержал своё обещание»…
Они встретились и Валерий признался Людмиле, что полюбил её ещё под Москвой на платформе санитарного поезда и полюбил на всю жизнь, и решил что она должна быть его женой. Вскоре они поженились и Людмила никогда не пожалела об этом.
По словам Людмилы Васильевны, Валерия Осипова невозможно было не любить: у не-
го был блестящий ум и при этом никакой спеси, чванства. Они были рождены друг для друга. У них в характерах было много общего: одинаковые взгляды на жизнь, доброжелательное отношение к людям, сострадательность к инвалидам и больным. Они оба не были глухими к чужой беде, помощь людям было главным смыслом их жизни.
Людмила Васильевна и Валерий Евгеньевич в семейном союзе были счастливы. Их не тяготило однообразие семейной жизни. Ни тот, ни другой не искали приключения на стороне…
Валерий Евгеньевич в начале пятидесятых годов окончил академию Генерального штаба и получил звание полковника. С 1956 года в Иркутске в медицинском институте работал старшим преподавателем на военной кафедре, а затем-в Якутском государственном университете возглавлял такую же кафедру. Там у него случился инфаркт миокарда. Он был вынужден вернуться в Иркутск, где его настиг новый удар судьбы — случился инсульт. 13 лет Валерий Евгеньевич был прикован к постели и в 1987 году ушёл из жизни.
Людмила Васильевна тяжело перенесла смерть мужа - наревелась вдоволь! Но чтобы хоть как то отвлечься от своего горя, от постоянных воспоминаний о счастливой семейной жизни, до предела нагрузила себя общественной работой. И люди потянулись к ней. Например, чтобы получить необходимые сведения о жизни кого-либо из ветеранов войны или труда люди зачастую предпочитают обращаться к ней, а не в ветеранские организации и, чаще всего получают исчерпывающие ответы... А ведь этой замечательной женщине, прошедшей войну и непростую, такую длинную гражданскую мирную жизнь скоро исполниться девяносто лет!
|
