Три летних дня в конце июня

Акварель. Мы на земле не долго... Ф. М. Достоевский

Завтра, 29 июня, у нашего давнего автора Владимира Максимова день рождения. Пусть эта публикация будет ему нашим маленьким подарком.

День первый

Ещё стояли самые длинные дни и — самые короткие ночи. Но был уже так близок Рубикон.

Для бабочки Ауры, казалось, минула вечность. Её долгая жизнь была на излёте. Но не было печали в её сердце.

Лишь лёгкая грусть и уcталость наполняли её существо. «Оказывается, можно устать даже от жизни», — без горечи подумалось Ауре. Она знала, что жизнь её с наступлением сумерек начнёт угасать. И к рассвету совсем угаснет. Но ей не жаль было минувшего. И не было страшно теперь. Ей хотелось уснуть. И сейчас это было единственным её желанием.

Вся её весёлая длинная жизнь была пропитана теплом и светом. «Солнца было, пожалуй, даже в избытке!»

К тому же она была счастливой матерью. У неё созревала дочь красавица Аурелия, которая в эту ночь достигнет стадии Имаго — взрослой стадии.

«Кому время цвесть, а кому уходить без печали», — подумала Аура, в смертельной усталости садясь на цветок.

День второй

Серый, унылый день. Поздняя осень — среди лета. Какая-то нудная морось с самого утра наползала с реки, но всё никак не могла разродиться дождём. Тяжёлый туман, как плотная калька, закрыл снаружи окна дачи. Печь чадила.

Прошло ещё каких-нибудь полчаса, и мы окончательно поссорились.

В машине было тепло и темно. Только от панели приборного щитка сочился зеленоватый свет, создающий какой-то призрачный уют. Шуршали на поворотах шины. Приёмник тихонечко мурлыкал музыкой, транслируемой с другого конца нашего шарика. Фары буровили уже редкий, кусками висящий над дорогой, туман. И всё было бы хорошо...

Но!

Я возвращался в город один.

Вчера на дачу мы приехали с Ней вместе.

Какой был чудесный и солнечный день! Хотелось обнять весь мир! Верилось в вечность, бесконечность, счастье...

Неужели всё это было только вчера?

Кажется, минула целая вечность...

Асфальт был гладкий. Ровно, неназойливо гудел мотор. И машина шла легко и плавно. И мысли были не суетливые, но обидные.

Да, всё заслонила эта серятина... Нудность нынешнего дня... А может быть, просто сказалась наша неприспособленность к жизни на природе. Неспособность преодолеть малейшее отсутствие комфорта: нет ванны, электроплиты, телевизора, тёплого гальюна! Может быть, это всё понемногу и вылилось в глупую, нелепую какую-то ссору...

А мы-то собирались прожить в уединении неделю.

Грезилось: солнце, горячий песок на пустынном мысу, купание в заводи реки...

Да мы бы завыли там за неделю от скуки!

Ну, ничего! Пусть теперь побудет одна. «Послушает шум ветра, посидит у «живого огня». Атавизма ей захотелось — пожалуйста, ешь сколько хочешь!

...Встречная машина ослепила светом фар. Этот внезапно возникший свет вернул меня к действительности.

Туман рассеялся. Среди туч появились первые холодно-колючие звёзды. До города оставалось километров пять.

Как раз в это время на землю и крышу машины обрушился ливень. Он монотонно и часто ударял по металлу. Дворники с трудом успевали очищать от сплошного потока воды лобовое стекло. Асфальт блестел и отражал свет фар в своей глубокой и таинственной черноте. У обочины дороги, в кювете, мгновенно образовались пузырящиеся потоки...

Я промок до нитки пока бежал из гаража до нашего с Ней дома, поэтому сразу принял горячий душ, завернулся в длинный махровый халат и уселся поудобнее в кресло перед телевизором с чашкой горячего чая. Я люблю пить очень горячий чай со сливками и мёдом...

Но!

Телевизор почему-то не смотрелся.

Я видел красивую дикторшу, которая с приятной улыбкой говорила: «Согласно бюллетеню французского института демографических исследований, с момента появления первого человека на Земле прожило уже 80 миллиардов человек...»

Голос у дикторши был довольно низкий, приятный. Слова фиксировались памятью. Но я как бы не понимал их. Будто эта мило улыбающаяся женщина говорила на иностранном языке. Да ещё с комариной назойливостью зудела в голове чья-то фраза: «Телевидение — это голубой монстр. Пожиратель самого невосполнимого в жизни человека — его времени. Нельзя допустить, чтобы он выпивал всю нашу жизнь...» Мучительно хотелось вспомнить — где и от кого я это слышал?..

Выключил телевизор. Посидел в темноте... Дождя уже не было слышно. Он кончился так же внезапно, как и начался.

Включил возле кресла торшер. Решил почитать.

Не читалось...

Подошёл к окну. Стекло было холодным до ломоты во лбу.

С наружной стороны его отчаянно билась бабочка-однодневка. Её манил свет торшера, стоявшего недалеко от окна. Но преодолеть твердь стекла ей было не по силам. Чтобы не мучить красивую бабочку с траурным узором, я быстро расстелил постель и погасил лампу...

В Древнем Риме верили в то, что бабочки произошли от цветов, оторвавшихся от растений. Легенда — не более. Красивая, как всякая легенда. «Сон или явь?» — я не мог разграничить.

Стояла высокая, звёздная, тёплая летняя ночь. В траву опустилась бабочка-однодневка со строгим бархатным узором. Имя этой бабочки было Аурелия. И истекала её жизнь.

Рядом, на цветке, сидела другая бабочка — Аурита. Дочь Аурелии. Жизнь её в стадии Имаго ещё не началась, хотя чёрный узор уже расчертил её крылья.

— Запомни, Аурита, — устало сказала Аурелия, — жизнь — это долгий и трудный полёт, в котором нет и луча надежды. А если и возникает призрачный свет, манящий нас, мы не можем преодолеть Невидимое. И свет исчезает, уходит куда-то, и мы не успеваем прикоснуться к Неведомому. К этому яркому счастью, ради которого мы рождены. Будь к этому готова и не жди от жизни большего... Моя мать и твоя бабушка, Аура, рассказывала мне небылицы о радушии, яркости мира. А он мокр, сер и скучен, как долгий бесцельный полёт в конце жизни...

День третий

Утро выдалось на редкость яркое. Свежее. Умытое дождём. Гладкие стволы молоденьких берёз слепили белизною. Блестели сочно листья и трава.

Желания и мысли обгоняли машину, которая по пустой загородной шоссейке и так неслась на предельной скорости. Мне хотелось скорее увидеть Её. Разбудить, если она спит. Уловить её мгновенное изумление, а потом — и радость от нежданной встречи.

Как хорошо! Какой приятный ветерок с реки врывается в открытое окно машины сбоку! Какие дивные бабочки со строгим узором, словно во фраках, летают над поляной. Как много их! Как хорошо знать, что ты есть лишь частица праматери нашей Природы... А это солнце, деревья, цветы — есть лишь часть тебя самого!

Какая красивая долгая жизнь ещё ждёт впереди!

Бабочка-однодневка вспорхнула со своего цветка ранним солнечным утром и изумилась величию и яркости мира.

— Ах, старость, — подумала Аурита о своей матери, — всё ей видится в серых, унылых, размытых тонах. Никогда старость не поймёт молодости, потому что видит жизнь через свою усталость. А между тем жизнь так прекрасна!

Какое это счастье: порхать вместе с другими бабочками над этой поляной цветов и ощущать легкий ветерок с реки. Как хорошо знать, что ты неотъемлемая часть чего-то Целого!

Какая красивая долгая жизнь ещё ждёт впереди!

* * *

Розовощёкий сержант ГАИ, совсем недавно получивший повышение по службе, всё ещё ощущал весомую прибавку к своей прежней значительности.

Держа конец рулетки в одной руке, и опираясь спиной об опрокинутую машину, он выцеживал указания рядовому-новичку.

— Ты, Серёгин, не мельтеши, как коза у колышка... Тормозной путь записал? Теперь, давай, от меня до обочины мерь.

Утро, по-прежнему, стояло такое же румяное, ясное, чистое, словно умытое ключевою холодной водой.

Машина лежала вверх колёсами, одно из которых (переднее) «распустившееся» неровными, рваными лафтаками резины, неспешно с повизгом, то и дело начинало прокручиваться от низовых порывов ветерка...

Над тёмным днищем машины весело, как беззаботные снежинки, порхали бабочки со строгим траурным узором.

Ветер перебирал светлые волосы парня (лежащего возле открытой, водительской дверцы машины), и белые лепестки ромашки, которые качали своими головами с жёлтым солнышком сердцевины возле его изумлённого бледного лица.

Ромашки на своих тонких стеблях тянулись к небу, синева и глубина которого отражалась в настежь растворенных глазах парня, по-видимому, так и не успевшего понять, что с ним произошло.

— Прямо, как живой. И ран вроде никаких, — проговорил Серегин внимательно вглядываясь в лицо. — И дорога ведь не скользкая, пустая... Дождь вчера был. И ни камня, ни гвоздя никакого не видно. Нелепость какая-то... Видать на повороте шина лопнула, — высказал он свою догадку.

И только тут заметил как на шее парня вдруг дернулась какая-то жилка. И, сначала с длинным интервалом, продолжила свою пульсацию. И обозначился едва ощутимый пульс.

— Он живой, — почему-то шёпотом доложил сержанту Серегин.

Они оттащили парня к березе и уложили там, что-то подложив под спину и голову.

Только после этого сержант проговорил, словно продолжая прерванный диалог.

— Нелепостей, Серегин, в нашем деле не бывает, — веско сказал он, с удовольствием усаживаясь на гладкий, высушенный солнцем и отполированный, до белизны кости, ветром огромный ствол тополя, лежащий недалеко от дороги. — Значит, гнал куда-то шибко.

Он зажмурился от неяркого и ласкового солнца. Снял фуражку и тыльной стороной ладони вытер пот со лба (казалось, что он как довольный, сытый кот, вот-вот замурлычет от удовольствия). Потом неспешно и размеренно достал из кармана портсигар и вынул из него папиросу.

— Будешь? — предложил он напарнику.

Тот отрицательно мотнул головой.

Сержант с удовольствием затянулся. Ему было хорошо в это тихое летнее утро. И на душе у него, как на небе, не было сейчас ни единого облачка, а всё было чисто и ясно. И впереди теперь ожидалось всё только хорошее. И даже это — дорожно-транспортное происшествие, или ДТП, как пишется в отчётах, не испортило ему настроения. Хотя, конечно, жаль парня. Такой молодой. Лет двадцать пять — не больше. Почти ровесник. Но может ещё и выкарабкается.

Он с наслажденьем, не спеша курил. Ему некуда было спешить, торопиться, потому что надо было дождаться куда-то запропастившуюся машину «Скорой помощи», вызванную им по рации.

«А там, глядишь, уже и обед. И жена Надежда поставит на стол тарелку его любимого украинского борща со свининкой... А может даже и рюмашку водки можно будет опрокинуть?..»

Тревожный вой сирены автомашины скорой помощи, несущейся по направлению к ним по пустынной дороге, прервал его приятные, неспешные мысли.

Когда санитары начали перекладывать парня на носилки, он застонал.

— Будет жить! — сказал идущий впереди полнокровный весёлый санитар.

Идущий вторым угрюмый сухощавый недоросток ничего не ответил, а только неопределённо пожал плечами...

Ангарск, 1979 г. Иркутск, 1998 г.

• Расскажите об этом своим друзьям!