Спасая человечество

Меня порой обескураживают парадоксы нашего бытия и родного языка. Впрочем, это взаимосвязано: как думаем, как говорим — так и живём. Возможно, тут и кроются загадки русской души, над которыми ломали головы зарубежные философы и стратеги, возможно, отсюда прорастают корешки национального характера. Что свято для нас? Бог. Мать. Душа. Отечество. И самый заклятый мат вбирает их в свою обойму: и бога, и мать, и бессмертную душу, и родное отечество, и пресвятую богородицу... Самое святое — в грязь, под ноги, смачно растоптать. Что это за потребность такая? От какой запредельности и отчаяния она идёт? Не знаю, не могу понять!

Идёшь по университету, навстречу прехорошенькие студенточки — и несётся от них мат- перемат, так, между делом, для связки слов... Оторопь. Ступор. Из того же ряда: так, между делом осквернить памятники на кладбище, изгваздать кабину лифта, поломать штакетник... Самоутверждение навыворот: вот я какой негодяй!

Кажется, не впервой я затрагиваю эту тему, но сейчас возник повод взглянуть на неё под другим углом. Почему мы привычно говорим: жизнь собачья, злой как собака, как собак нерезаных, как собака на сене, чёрного кобеля не отмоешь до бела, собаке — собачья смерть?... А ведь все эти презрительные слова— о давнем и самом преданном друге человека! Она и защищает, и сторожит, и охоту обеспечивает, и всё понимает, и никогда не предаст — а вместо благодарности заслуживает только презрение? Почему, что за несправедливость?! Моё возмущение поймут те, для кого собака стала членом семьи, умным и чутким другом.

Увы, 13 мая, в пятницу (день-то какой заклятый!) я со слезами на глазах вёз нашу Лари — умницу, красавицу, чемпионку России среди среднеазиатских овчарок — усыплять в городскую ветеринарную клинику. Уже не было сил видеть её муки (лимфолейкоз, онкология— всё, как у людей). Кажется, она ничего не поняла и не почувствовала, только облегчённо вздохнула после инъекции и уснула навсегда... Как ни странно, я был бесконечно благодарен в душе за эту смерть ветеринарному врачу Юрченко Александру Михайловичу. Он не только безошибочно поставил диагноз и потом безотказно консультировал меня, но и прекратил страдания собаки у последней черты. Не знаю, умеет ли улыбаться Юрченко, наверное, умеет, но его улыбки я ни разу не видел. Не до того. Сломанные лапы, опухоли, камни в почках, отравления — ветеринар работает за терапевта, хирурга, травматолога, анестезиолога, ревматолога, совмещая десятки врачебных специальностей. А ещё надо быть хорошим психологом: и с огромным догом поладить, и хозяйку кошечки уберечь от сердечного приступа после безнадёжного диагноза. А приём у Александра Михайловича длится с 8 утра до 10 вечера.

— Как же так можно, работать по 14 часов?— спросил как-то его.

— А что делать... — только и произнёс немногословный Юрченко.

Что делать, если столько страждущих. Во дворе клиники вижу крылатые слова, которые приписываются академику Павлову: «Медицина лечит человека, а ветеринария — человечество». Только здесь понимаешь глубочайший смысл этих слов. Стало быть, не всё у нас потеряно...