День знаний и печали

Никогда не любил 1 сентября. Для меня это была «чёрная» дата, которая безжалостно убивала лето и вольную волюшку школьных каникул. Только вчера сияли на изумрудной траве жёлтые солнышки одуванчиков, из пронзительной синевы неслись трели невидимых жаворонков, ветерок доносил с речки манящую свежесть воды, пропитанную запахом моих любимых пескариков и ельчиков. Как славно всё начиналось! А каким сладким дурманом убаюкивал сеновал, куда можно было прошмыгнуть в любое время ночи, не тревожа бабушку с дедом! И даже тяжёлые повинности с окучиванием картошки в тридцатиградусную жару, изнуряющий сенокос с разъедающим глаза потом и тучей комаров не портили впечатление праздника. Стянул на бегу рубашку – и с крутого берега в речку – усталости как не бывало! Зрелое лето пахло земляникой и мёдом, свежескошенным сеном, парным молоком и тёплой землёй. В августе наступал, как первое предупреждение, Ильин день. «Хватит купаться, – заклинала бабушка, – олень в воду нассал, опять зачешетесь, как поросята!» А «поросята» не слушались, и перед сном дед щедро смазывал наши расчёсанные волдыри дёгтем. Но и эта неприятность не могла испортить каникул. Пока не начинали отстукивать неумолимо последние денёчки. И приходилось эвакуироваться с любимого сеновала – ночами подмораживало, над речкой клубился по утрам стылый пар и уже не манил в воду, на берёзках всё заметнее проступали жёлтые пряди старости...

Какая досада: уже не поудишь пескарей да ельчиков, не сгоняешь на велосипеде до колхозной пасеки, не засидишься на поляне с пацанами и девчонками до предутренней зари…

Только однажды я истово рвался в школу — в первый класс. Родители мои, как всегда, были в поле, в геологической партии, а деревенские ребятишки засобирались в школу, щеголяя новенькими серыми мундирчиками и фуражками с кокардами. Уж как я упрашивал бабушку записать меня в школу, а она всё отнекивалась. И неделя сентябрьская прошла, и другая началась. И тогда я решился. Встал пораньше и потопал самостоятельно в школу, что притулилась возле бывшей церкви на краю деревни. Уроки уже начались. Я постучал в большущую, почти до потолка дверь и, замирая от страха, протиснулся в класс.

– Чего тебе? – спросила учительница.

– Учиться хочу... – пролепетал я.

– Ну, проходи, садись. – Пригласила учительница. – Как зовут-то тебя? За партой умеешь сидеть?

Назвался. Сложил чинно руку на руку, как видел в каком-то фильме – с этого момента началась моя учёба. Деваться некуда, бабушка на другой день сходила в школу, справила школьную форму, пошила сумку и мешочек под чернильницу, стал я полноценным первоклассником. Без всяких документов, справок, прививок и прочей бюрократической канители. А вскоре и мама приехала, была она на последнем месяце с моим будущим братиком. Увидела меня в школьной форме, охнула и тяжело опустилась на крыльцо… Родители планировали отдать меня в городскую школу только на следующий год, а я опередил их, распорядившись собой, как Филиппок у Льва Толстого.

Потом были ещё четыре городские школы, но эта первая разительно отличалась от всех. Жаркая печь согревала нас, разновозрастных воробышков, в студёную зиму. Мы, первоклашки, сидели за партами вместе с четвероклассниками, а третий класс размещался за дощатой перегородкой. Учительница была на всех одна. Как она управлялась с таким беспокойным хозяйством? Второй класс размещался в другом доме, их было поболее всех. Вот вам и демографический срез. Четвероклассники появились на свет в 44-м году, когда и мужиков-то в деревне не было, лишь редкие счастливчики прибрели на костылях из госпиталей. Третьеклашки прорезались из победного 45-го, но основная масса победителей тогда ещё не успела вернуться домой. А в 46-м произошёл вполне объяснимый демографический всплеск, что и потребовало выделить для второклассников отдельное помещение. Вот так и учились мы, послевоенные дети— в тесноте, да не в обиде. Без охраны на входе и школьных буфетов, без Интернета и ОБЖ. Выросли, детей на ноги поставили, теперь пришёл черёд внуков и правнуков.

Я не смазываю внучат дёгтем, как мой дед когда-то, но искренне им сочувствую. У них не было речки детства, летней волюшки, остался жалкий огрызок, а школьные программы стали на порядок сложнее и бессмысленней. Школьная реформа как началась в двадцатых годах прошлого века, так и продолжается по сей день. Тогда была задача воспитать в детях коллективизм и поднять на строительство социализма, а теперь мы что строим и какую смену хотим воспитать? Нет ответов.

А московские чиновники вынашивают грандиозные планы и затевают масштабные реформы, не представляя, даже отдалённо, жизни за Садовым кольцом. Мой коллега Олег Харитонов приводит такой характерный пример:

«...Новые реформаторы, судя по всему, представления не имеют, что происходит во вверенных их попечению школах, особенно сельских. Потому пишут приказ – поставить во всех без исключения школах страны душевые кабинки (!) и биде (!!) А в Эхирит-Булагатском районе Иркутской области есть деревня со странным названием Зады, а в ней Заднинская (так на вывеске) начальная школа. И вот там стоит молодая учительница-бурятка, у которой в школе нет и десятка учеников, и размышляет – куда же ей эти штуки поставить, если у неё одна классная комната, а туалет типа сортир на улице, там, конечно, можно все эти диковинки разместить, только пользоваться ими будет затруднительно – морозы в Сибири не шутка, а если летом – так ведь каникулы… Да и где денег взять?»

Такой вот День знаний. Ещё Соломон сказал: «Во многих знаниях есть многие печали». Наша страна знания не поощряет – дабы меньше печалилось население. А то совсем тошно станет.