Инновационная медицина |
Женщина я уже немолодая, уже есть и правнуки, но каждый раз, когда иду в больницу, где-то там, в глубине, возникает неприятное ощущение, какой-то холодок: а вдруг что-то не так, а вдруг что-то найдут. Но идёшь потому, что ещё хочется жить, хочется увидеть, как устроятся внуки в этой непростой жизни (дети-то у меня уже взрослые, самостоятельные, и всё у них вроде бы складывается неплохо), хочется ещё радоваться правнукам. Ведь когда уйдешь в другой мир, никто не сможет принести тебе от них весточку. Вот и идёшь в поликлинику. Во время моего последнего похода терапевт, наблюдающий меня, внимательно просмотрела анализы и сказала, что надо пройти ещё маммографию: что-то непонятное происходит в одной из грудей. Болей я не чувствовала, уплотнений никаких не прощупывалось, но врач настоятельно рекомендовала не откладывать эту процедуру в долгий ящик. И я пошла. В регистратуре мне вежливо объяснили, что попасть к маммографу можно только по предварительной записи и не раньше чем через месяц, если записаться в тот же день. – Сегодня проходят те, кто записался месяц назад, – разъяснили мне. И я поняла, что мне жить в неведении ещё ровно месяц. Но делать было нечего, я записалась, получила талончик и отправилась домой, чтобы мучительно гадать, ожидая приговора хорошего или плохого. Какой уж будет. Я, конечно, переживала, но виду не подавала и никому, ни мужу, ни детям ничего не сказала. Зачем их беспокоить, может, там ничего и нет, а если есть, то пусть узнают в последний момент. Хотя в душе хотелось сочувствия, хотелось слов утешения вроде «не переживай, всё будет в порядке!» Но я так никому ничего и не сказала. И вот этот день настал. Я встала пораньше (обычно я встаю поздно), привела себя в порядок: как-никак я иду на серьёзное мероприятие. Приехала в поликлинику за несколько минут до времени, указанного в талончике, полученного мною ровно месяц назад. Поднялась на этаж, где находился кабинет, и удивилась: запись за месяц вперед, а в очереди только одна женщина. «Что ж это такое, неужели так хорошо работает наша страховая медицина, что и очередей уж нет», – подумала я. Что-то не верилось, мой жизненный опыт предательски шептал мне, что дело в чем-то другом. Мы как-то уж привыкли к очередям, без них, очередей, жизни нет: они везде – в магазине, в раздевалке, в транспорте. Мое предположение оказалось верным: единственная женщина впереди меня зашла в кабинет и вышла оттуда буквально через пару минут. Я посмотрела на неё, и в моих глазах она прочитала вопрос. – В чем дело? Что случилось? – Плёнки нет, – буркнула она и удалилась. – Как нет плёнки, – недоумевала я. – Запись вроде бы за месяц вперед, а плёнки нет. Непонятно. И я решила зайти к врачу. «Может плёнку можно купить?» – думала я. Ведь не ждать же ещё месяц! Я постучала в дверь и, услышав громкое «войдите!», вошла. За столом, заваленным папками с историями болезней, сидел доктор. – Доктор, извините, у меня талончик на это время, – начала я. – Ничем не могу вам, уважаемая, помочь, нету плёнки, – произнёс он вполне миролюбиво. – А может я куплю плёнку, – робко произнесла я. – Что значит купите, если её нет, нет на складе? Кончилась. Проходил внеплановый медосмотр, и всю плёнку «съели». Вот так, – произнёс он решительно, давая понять, что считает продолжение нашего диалога совершенно бесполезным. Не успел доктор закончить свое объяснение, как раздался телефонный звонок. – Я занят, – буркнул он в трубку и решительно положил её на место. Потом снова посмотрел на меня, такую непонимающую, и продолжал как бы для себя: – Вот все сейчас говорят, что надо больше уделять внимание пациенту. Больше работать с больным. А когда, скажите мне, уделять ему внимание, если приходится сидеть и заполнять все эти папки?! Писанина, писанина, а когда работать с больным? – продолжал он, как бы не обращая на меня никакого внимания. В его голосе появились нотки раздражительности и усталости. – А я, между прочим, учился на врача, думал, что буду лечить людей, а не служить писарем в больнице. А здесь сидишь и пишешь, пишешь, уже рука устала писать, а надо писать! Труд врача сегодня оплачивается по тому, сколько историй болезни он заполнит, а не по тому, скольким людям он помог. Черт знает, что это такое! Но всей этой писанине придумали красивое имя – оптимизация медобслуживания населения, – закончил доктор и горько улыбнулся. Мне стало жалко его, заваленного папками, болеющего за дело, которому хотел посвятить всю свою жизнь, но так и не уяснившего для себя, кто он, врач или писарь от медицины. – Да вы не расстраивайтесь, доктор, – начала я. – У нас вся страна только и делает, что пишет. Вот и мы в университете тоже пишем: пишем планы, пишем программы, которые никто не читает. Потом нам говорят: не тот формат, надо переделать. Мы переделываем, переписываем, надеясь, что кто-то где-то все это когда-нибудь прочитает. Сейчас ведь смотрят не на то, как и чему ты учишь, а на то, что ты там написал. Так что мы с вами почти родственники. Доктор посмотрел на меня с сожалением и сказал: – Приходите через месяц, – и дал мне новый талончик. И теперь я снова жду, когда появится плёнка, а доктор продолжает совершенствоваться в правописании. Такая наша сегодняшняя жизнь, – знать бы заранее, чему учиться: лечить или учить, или писать...
|
|