Вручили премии Станиславского

Элегантная, почти домашняя церемония в отеле "Балчуг-Кемпински" по традиции венчает фестиваль "Сезон Станиславского" и московский театральный год. Имена лауреатов известны заранее, и потому кроме радостных встреч - никакого волнения, пишет "Российская Газета".

Почетную премию этого года за вклад в искусство получил выдающийся актер театра и кино Алексей Петренко, и само по себе это сделало церемонию крупным событием. После московских гастролей МДТ-Театра Европы ни у кого не вызвали сомнений имена лауреатов, получивших премии за лучшие актерские свершения прошлого сезона - Ксении Раппопорт (она сыграла леди Мильфорд в "Коварстве и любви") и Сергея Курышева (доктор Штокман в спектакле "Враг народа"), оба - в режиссуре Льва Додина. К ним присоединился актер СТИ Алексей Вертков, сыгравший Веничку в спектакле "Москва - Петушки" в постановке председателя Жюри Сергея Женовача. А лучшим спектаклем сезона был назван "Добрый человек из Сезуана" (Московский театр им. Пушкина), а статуэтка и премия отправилась к его режиссеру Юрию Бутусову.

Премия Станиславского была вручена еще одному режиссеру, бельгийцу Люку Персевалю, недавно возглавившему Талия Театр в Гамбурге. В этом сезоне он показал в Москве и Питере три своих спектакля. Среди них - "Там за дверью" Борхерта на фестивале NET и "Каждый умирает в одиночку" на Зимнем фестивале Льва Додина.

Оба связаны с сюжетами Второй мировой войны и оба стали событиями в немецкоязычном театре. Выбор когда-то широко известного, но основательно позабытого романа Ханса Фаллады "Каждый умирает в одиночку" был совершенно необычным. Несмотря на его огромную популярность после войны, роман был забыт, и до тех пор, пока его вновь не опубликовали без купюр, не вызывал никакого интереса в Германии. История лояльной к режиму семьи, решившейся после гибели сына на Восточном фронте начать индивидуальное сопротивление, оказалась настоящей терапией для немецкой публики, привыкшей в современном театре к жесткому политическому самобичеванию. Персеваль (едва ли не впервые за последние десятилетия) сменил способ рассказывания о травме. "Немцы" в его спектакле, хоть и бывают порой похожи на шаржи Кукрыниксов, все же рассказаны как обыкновенные люди, не одержимые никакими специально "немецкими" комплексами и фобиями.

Умеющий резко менять режиссерские манеры, на этот раз Персеваль предстал в своем самом консервативном обличье. Бесконечный нарратив, точный и полный психологических подробностей рассказ о жизни и переживаниях людей, заставил немецких критиков призадуматься - не есть ли эта консервативная форма рассказа самой современной сегодня?

Пустая сцена, стол, несколько стульев и бесконечная вереница людей - эпическая фреска о жизни берлинцев 40-х годов прошлого века. Великолепный ансамбль актеров, играющих легко и нежно, без всякого нажима, рассказывает о любви и ненависти, о презрении и сопротивлении, о бегстве и спасении, едва ли не впервые позволяя своим соотечественникам в зале пережить острое чувство понимания предков. Это и было задачей режиссера. Подробности берлинской жизни 40-х существуют на фоне огромной инсталляции: высоко уходящий в колосники задник несет с собой множество предметов быта, представляя странную аппликацию, похожую то на карту города, то на разбросанные в полях стога, то на вещи, выброшенные из квартир и домов. У его подножья, на заднем краю сцены, вытянулась полоса сваленного берлинского скарба (художник Аннет Курц).

Семейная пара как единственную форму любви и верности убитому сыну выбирает тихое сопротивление: без всякого героического пафоса они пишут открытки антигитлеровского содержания и подбрасывают их в трамваи, больницы, кабинеты и туалеты. Им страшно, как и тем, кто доносит на них в гестапо. Внимательный к человеку, вне яростных оценок и обличений, изнутри самих событий и чувств, язык Фаллады чем-то похож на прозу Юрия Трифонова.

Люк Персеваль, полный какого-то деревенского, фламандского тепла, лечит немецкие раны рассказом о самом существе жизни, отодвигая в сторону всякую идеологию и непримиримость.