ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-03-29-03-08-37
16 марта исполнилось 140 лет со дня рождения русского писателя-фантаста Александра Беляева (1884–1942).
2024-03-29-04-19-10
В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за...
2024-04-12-01-26-10
Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой...
2024-04-04-05-50-54
Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.
2024-04-11-04-54-52
Юрий Дмитриевич Куклачёв – советский и российский артист цирка, клоун, дрессировщик кошек. Создатель и бессменный художественный руководитель Театра кошек в Москве с 1990 года. Народный артист РСФСР (1986), лауреат премии Ленинского комсомола...

Рассказы отца

Изменить размер шрифта

alt

Днепр

 

(Продолжение. Начало в № 18).

...Пришёл он в себя от стука жести о собственные зубы. Жёсткая рука поддерживала его голову, а прямо у рта наклонилась большая пол-литровая кружка. Он сделал большой глоток, и дыхание перехватило. Чистый спирт!

– Что, ожил? – пробился к нему чей-то голос из-за собственного кашля. – Пей, заработал! Давно воюешь?

– Как и дивизия!

– А-а, пограничник! Как фамилия-то?

– Красноармеец Пискунов, а ещё со мной были Гайнутдинов и Щукин. Их не нашли?

– Не знаю, вряд ли. Ты как себя чувствуешь, нормально?

– Да вроде всё цело.

– С пулемётом приходилось обращаться?

– Конечно, у нас на заставе старшина Щетинин…

– Ладно, потом расскажешь. Теперь дуй к Павлову, у него на фланге пулемётчиков повыбило. Серёга, покажи дорогу!

Борис хотел было сказать, что он связист, но посмотрел вокруг себя и промолчал. На НП было всего три человека.

– Да-а, худо дело, если у комбата под рукой никого нет, – подумал он про себя, а вслух добавил – у меня автомат утонул.

– Возьми любой, – приведший его солдат по имени Серёга был недоволен, – пошли.

Они вышли из блиндажа.

– Вот по этому окопу и топай. Извини, брат, я у комбата один остался, так что иди уж один.

Борис понял, что это извинение – последнее признание его бывших заслуг, дальше надо воевать.

– Ладно, Серёга, чего там! Ты за связью присмотри, – и пошёл по траншее.

– За Родину, за Сталина! – молоденький лейтенант, последний из оставшихся командиров стоит на бруствере. Пистолет, поднятый в правой руке, планшетка на боку, левая рука как бы приглашает за собой. Тёмное, в грязных потёках лицо с открытым провалом рта притягивает взгляд, на него смотрят сейчас все, кто прижался к стенкам окопов, и лейтенант это понимает. Если он сейчас упадёт, то контратака захлебнётся, а это последний шанс, немцы в сорока шагах, огневой мощи его роты явно не хватает. И он делает шаг вперёд. Сразу несколько автоматных очередей терзают его тело, но левая нога ещё твёрдо опускается на землю и только потом, подломившись, не держит тело, и он падает. Но солдаты уже наверху. Шаг лейтенанта отвлёк на себя внимание нападающих, это шанс, а в окопах нет ни одного новобранца. Их немного, всего человек тридцать, это всё, что осталось от батальона, потом роты, все, кто ещё может держать оружие в руках. Они бегут вперёд, и цепь их выравнивается, рассредоточивается так, чтобы каждый бежал один. Кучкой нельзя, автомат на тридцать шагов оружие смертельное, а привлекает внимание именно несколько фигур, легче выцелить. Грязные, в фантастическом рванье, они бегут прямо на немецкую цепь. Те тоже грязные, потные, в руках короткие автоматы, но их больше, гораздо больше! На каждого приходится по два-три человека. И это тоже не новички на войне, бой тяжёлый и затяжной, а в таких боях сперва гибнут малоопытные.

Немцы на какую-то секунду задержали движение. Даже стрельба утихла, надо же оценить, сколько врагов прёт на тебя! Прикинули и… успокоились! Двое-трое на одного, это как раз, это правильно! Сейчас мы этих Иванов разделаем! И, сдвигая свои ряды, они двинулись вперёд.

\\курс\\ А дальше была штыковая, рукопашная, называйте это как хотите. Мальчишкам это очень интересно, поэтому много раз я спрашивал именно о ней, тем более в наградном листе было сказано, что в этом бою отец уничтожил семь солдат противника. И ни-ког-да отец не отвечал на этот вопрос. Если у него было плохое настроение, он вставал и уходил, обычное – замолкал, хорошее – отшучивался или рассказывал мне о границе, заставе, своём старшине, о том, чему его учили. Он не рассказывал о способах умерщвления или отключения человека и только посмеивался, если я просил его показать что-либо. А умел он многое. Мне было лет двенадцать, когда из открытых ворот какой-то усадьбы выскочил огромный цепной пёс и бросился на меня. Собака успела порвать мне штаны, и отец убил её голыми руками и очень быстро. Хозяину, выскочившему почти вслед за собакой, отец указал на меня и, не говоря ни слова, посмотрел тому в глаза. И тот, также молча, забрал труп собаки и исчез за воротами.

Извините, заболтался.

Ствол пулемёта смотрит вверх. Лента заправлена, пулемёт цел, но пулемётчик лежит на дне траншеи. Голова обмотана грязными бинтами, гимнастёрка на груди пропитывается свежей кровью. Перебинтовывать некогда, да и нечем. Борис добивает последними патронами конец ленты. Видок его тоже далёк от парадного, шея обмотана целым ворохом тряпок, потемневших от крови, ворот гимнастёрки распахнут и тоже коробится.

– Уноси его, я прикрою, – голос его хрипит и еле слышен. Но третий, дюжий молодец, весь в бинтах, с повязками на груди и руках, слышит.

– Я ж его не подниму, держать-то нечем, – он приподнимает обе забинтованные руки перед собой. Борис отрывается от своей работы и внимательно смотрит на солдата.

– А здесь от вас толку всё равно нету. Наклонись! – Он берёт пулемётчика под мышки и затягивает его на опущенные плечи и спину солдата. – Попробуй встать. Да не во весь рост, зараза! Ну вот, видишь, так и дуй к берегу, теперь ты за него в ответе.

– Слушай, а тебя как зовут-то? – Дюжий остановился и посмотрел на Бориса.

– Меня? Ну все сегодня моим именем интересуются! Борис меня зовут, Борис Пискунов, связист из батальона, а его Витёк, вот фамилии не знаю, не говорил он. Но пулемётчик знатный, целый полк положил, так и передай. А тебя как звать-величать?

– Валерка я, из Нерчинска. Ну, бывай. – И Валера медленно, согнувшись так, чтобы не уронить раненого, скрылся за поворотом полуразрушенной траншеи.

В последней атаке, которую они только что отбили, их пулемёт стрелял практически один. Лишь редкие выстрелы из окопов говорили о том, что где-то ещё есть живые. Но Витёк действительно был мастер, и полк не полк, но хороший полный взвод остался лежать перед бруствером. И фрицы уже отступали, когда он не поберёгся и высунулся наружу, схлопотав пулю. Похоже, это был снайпер. Где он спрятался, Борис не знал, и поэтому не трогал пулемёт, и вообще старался не высовываться. Борис даже своих снайперов не любил, знал, что после них фрицы лютуют, запросто можно в любой момент пулю получить, а тут чужой. Да и стрелял немец не дальше 150 метров, так что высовываться не стоило. С такого расстояния и сам Борис не оплошал бы, а тут всё же снайпер!

Недалеко разорвалась мина и послышались приближающиеся автоматные очереди.

– Значит, снова пошли, неймётся же им, – Борис глянул на небо. Солнце уже почти садилось, но за дымом пожарищ и пылью разрывов можно было смотреть на него не щурясь. И всё же Борис отвёл глаза, ему предстояло стрелять, а глаза для пулемётчика важный орган.

– Не то что шея, – усмехнулся он про себя. Шею пробило ещё днём, но как-то ловко, навылет, и боль была терпимая. Борис вспомнил мать. Она рассказывала, что у его отца на гражданской было ранение в шею, от него он потом и помер:

– Ничего, пробьёмся, – успокоил он себя.

Автоматные очереди приблизились. Борис отошёл от пулемёта на несколько шагов и осторожно выглянул за бруствер через небольшую амбразуру. Неполная рота немцев двигалась на него, заливая всё перед собой автоматными очередями. Они не спешили, короткие перебежки в 6–8 шагов и снова автоматный огонь.

– Что, научились уважать, – злорадно разглядывал цепь Борис. И вдруг задохнулся от появившейся догадки, если фрицы так и пойдут, они же мимо проскочат, шагов на тридцать в стороне!

Он ещё раз внимательно осмотрел поле.

– Точно мимо пройдут! Можно ещё пожить.

Для этого и надо только притаиться и лежать, огня не открывать, из окопа не высовываться. Борис опустился на дно окопа.

– Так, передовые сейчас пройдут, и до ночи тут никого не будет. А ночью… Только на берег нельзя, они прямо туда выйдут, ещё напорешься в темноте. А вглубь…– Борис потёр лоб. – Стоп, на берегу же раненые, и Витёк с Валеркой туда ушли, перехватят их...

– Чёрт! – Выругался он вслух. Бруствер окутался пылью от близкой автоматной очереди, несколько пуль звонко ударили в щиток пулемёта. Потом прямо над ним прогремел взрыв гранаты, пулемёт качнулся и опустил ствол. Борис выждал ещё несколько секунд и снова выглянул за бруствер. Так и есть. Он находился почти на фланге немецкой сети. Успокоенные отсутствием ответного огня немцы оставили перебежки и шли вперёд всей командой. Патронов не жалели, это у них уже в привычке. Ещё 10–15 метров и они поравняются с Борисом и пройдут мимо. Он хотел ещё подумать, что ему делать, но тело уже действовало само. Чуть ли не подкатившись к пулемёту, он внимательно осмотрел его и схватился за ручки.

– Снайпер после гранаты явно за пулемётом не следит, – отвлечённо подумал он и, привстав, поймал крайнюю фигуру в прицел. Затем чуть передвинул ствол вперёд и нажал на гашетку.

– Теперь только пулемёт удержать, – Борис видел, как первые пули почти в упор сшибли несколько ближайших фигур и ушли за следующими. Это был как раз тот невероятный на войне случай, когда вся цепь накрывалась одной очередью. Те из немецкой цепи, которые хотели пропустить её над головой, падали на землю и прямо натыкались на струю свинца. А пулемёт не останавливался ни на секунду. Уже вроде вся цепь лежала на земле, и вряд ли в ней остался хотя бы один живой, а Борис продолжал давить на гашетку. От двух сотен патронов осталось ещё штук двадцать, когда пуля снайпера ударила Бориса в лоб и откинула его назад.

– Опоздал, гад! – ещё успел подумать Борис и провалился в небытие.

Поздним вечером, когда поле боя освещалось только светом луны и заревом далёких пожаров, по нему брели несколько человек. Трое шагали обнявшись, средний с трудом переставлял ноги, ещё двое двигались на некотором расстоянии слева и справа.

– Стой, ребята, передохнём, не могу больше, – средний расслабил руки и опустился на землю. Сопровождающие остались стоять, один из них вытер пот с лица рукавом комбинезона и сдёрнул с головы шлемофон.

– Слышь, командир, – он внимательно осмотрел поле боя, – а пехота тут славно поработала, смотри, как цепями уложили! – И он рукой махнул вдоль ряда бугорков, лежащих на земле справа от них. Сидящий поднял голову.

– Да-а, крепко дали фрицу, кто же это тут был?

Сбоку подошёл ещё один.

– Тут пограничная дивизия форсировала, наверное, все полегли, как и наши.

– Ну, это ты брось, может, кто живой. Сидоров, посмотри, вон пулемёт стоит, может, жив кто?

– Да ну, товарищ капитан, кто тут могет быть живой, почти в обнимку лежат. Тута вообще только один лежит, значитца, остальных унесли. Что он, один отбивалси?

– Не ворчи, посмотри лучше, может, медальон есть или солдатская книжка.

– Сейчас, товарищ капитан. Вечно вы себе заботы создаёте. Сами ранетые, а всё неймётся. Ой! Живой он, товарищ капитан!

– Жмуров, помоги Сидорову, если что –– будете нести до самого берега, тут уже рядом осталось! Я сам дойду.

– Ага, дойдёт он! Тащи таперя вас обоих! Ох, лишенько мне с таким командиром, – Сидоров бурчал себе под нос, – Жмуров, бери этого, а я капитана возьму. Вот человек ведь!

(Продолжение следует)

  • Расскажите об этом своим друзьям!