Дети войны. Глава из повести «Свинцовая вьюга»

Сегодня 7 ноября – большой праздник, день Великой Октябрьской социалистической революции. По этому случаю Анфиса отпросилась у председателя колхоза, где работала дояркой, и приехала домой в Иваново. Фиса надела красивое платье, дочку нарядила в белую кофточку, юбочку в складку, на плечики надела кружевную накидку с бантиком. Девочка села на табуретку, тщательно расправив юбочку вокруг табуретки, чтоб не помять одежду.

– Мама, мы куда пойдём?

– К папе, в госпиталь.

– Ты будешь петь?

– Обязательно, а ты стишки расскажешь, можешь и поплясать.

– А Миру с Вовой возьмём?

– Пусть собираются.

– А Сашу?

– У Саши мама сегодня дома, он наскучался по ней, пусть останется с мамой.

Зашипела тарелка (радио), и раздался необыкновенный голос Левитана, который отличался от всех голосов в мире, он был такой величавый, громкий, размеренный. Говорили, что Гитлер обещал Левитана первым повесить на фонарном столбе, когда возьмёт Москву, но оказалось, руки коротки у злодеев.

Левитан рассказал о празднике, затем зазвучали марши, и Анфиса заторопила детей:

– Быстрей обувайтесь... Августа, ты не волнуйся за Вовку с Мирой, всё будет хорошо, мы выступим и скоро придём.

Ира подошла к тёте Августе и дала ей свою куклу, ей было жалко больную тётю.

– Не плачь, тётя Гуса, мы скоро придём.

Вот и госпиталь. В фойе уже собрались раненые и работники госпиталя. Раненые, увидев Фису, заулыбались, им нравился её чистый, красивый высокий голос. Кто-то сказал:

– Вон соловушка наша пришла!

Сначала женщины пели хором, Фиса запевала. Потом дети читали стихи, некоторые пели песенки. Анфиса поставила дочку на табуретку, чтобы её увидели, и Ира громко, не выговаривая «р», продекламировала несколько стишков. Затем женщины пели по одиночке. И вдруг заиграла гармонь плясовую, кто­то из бойцов и на фронте не расставался со своей тальянкой.

Анфиса вышла в круг и стала в такт музыке отбивать дробушки, петь частушки. Ира подбежала к маме и старалась сплясать вприсядку. Им громко хлопали, смеялись и плакали.

После выступления Ира спросила:

– Мама, а почему дяди плакали?

– Это они так радовались.

– Когда радуются, то смеются, а не плачут.

– Иногда бывает, что от радости плачут.

– Нет, мама, им было больно, видишь, они в бинтиках.

Наверное, ребёнок прав. Вот на скамейке сидит боец Фалилеев из костромской деревни Балаболиха. Кажется, у него оторваны кисти обеих рук. А в переднем ряду сидит мальчик лет одиннадцати-двенадцати, ему ампутировали ножку. У него маму повесили фашисты, а папа погиб. Ушёл мальчик к партизанам, воевал, получил ранение, рана загнила. Кое-как сумели его в госпиталь отправить. Вот куда он после госпиталя пойдёт? В детском доме, конечно, примут, но ведь там нет ни мамы, ни папы. А вон по госпиталю ходит девочка лет шести, у неё не по-детски серьёзное лицо. Привёз её сюда старый санитар, уговорил главврача до его возвращения разрешить пожить ей здесь.

Санитар увидел девочку в сожжённой деревне. Девочка была босая, в одном платьишке, она ходила по пепелищу и тихонько, беспомощно плакала, нет, не плакала, а поскуливала. Ручки и ножки её были в глине. Потом боец выяснил, что жителей деревни согнали к школе. Мама девочки догадалась о нависшей беде и столкнула дочку в яму-воронку, незаметно бросила свою шаль, прикрыв девочку, и велела молчать. Так девчушка спаслась, а всех жителей фашисты убили.

А сколько ещё детей бродило по деревням и посёлкам? В городах таки х деток определяли в детские дома, а в деревнях – кто обувки даст, кто покормит или одёжку какую наденет, зимой ночевать пускали. Вот так они и выживали...

После концерта детей покормили кашей, а Козин отпросился побывать дома. Пока он одевался, доктор предупредил Анфису, что у её мужа эпилепсия и что надо делать, если вдруг будет приступ.

От трамвайной остановки Иван Яковлевич шёл на костылях, и сразу за ним увязалась ватага ребятишек. Шли все мимо магазина, около которого Ира часто подолгу стояла, глядя в витрину, где стояли красивые куклы. У девочки была кукла, сшитая бабушкой, но эти... такие красивые! Но мама почему-то не покупает. А сегодня Ира даже не поглядела на этот магазин, ведь она шла с папой.

Около дома подошёл соседский мальчик лет пяти, Саша, дружок Иры, и вместе с ней зашёл в дом.

Все разделись и прошли в комнату, так как на кухне бабушка Матрёна делала щаницу. Она зелёные капустные листки не выбрасывала, а вымачивала, потом мелко-мелко секла в корытце сечкой, затем слоями (слой иссечённой капусты посыпала солью, покрывала слоем отрубей) складывала в кадушку. Из этой заквашенной щаницы варили серые щи, которые были гораздо вкуснее, чем из белой капусты.

Быстро свернув свои дела, бабушка стала «ладить» на стол, занося немудрёную снедь из чулана.

Ира подошла к бабушке и попросила:

– Баба, испеки те вкусные оладушки.

– Какие, Ира?

– Такие чёрненькие, вкусные-вкусные.

Бабушка поняла, что речь шла об оладьях, которые она весной, после голодной зимы, испекла из мороженой картошки, прозимовавшей под снегом на полях.

– Ира, я бы испекла, но мороженой картошки нет.

– Как жалко, – Ира вздохнула и ушла в комнату. Долгие-долгие годы запечатлённый вкус понравившихся во время голода оладий будет казаться самым лакомым...

В комнате отец посадил на колени дочку, которая с непривычки сжалась в комочек. Саша во все глаза смотрел на них и вдруг опрометью выскочил на улицу, размазывая кулачками слёзы, спрятался за крыльцом.

Сашина мама нашла его рыдающим, завела в дом и спросила:

– Что случилось, Саша? Тебя обидели?

– Мама, Ирка сидит на коленях у папы, а меня мой папа никогда не посадит больше.

– Не плачь, сынок, твой папа был герой, ты им гордись и никогда не плачь.

– Я горжусь, но всё равно хочу, чтобы он меня посадил на колени.

Мать прижимала вихрастую голову сына к груди, утешала его, а у самой по щекам катились крупные слёзы.

А между тем Иван Яковлевич раздал детям конфетки-помадки. Вовка положил в рот помадку и поморщился от приторной сладости и от ощущения чего-то липкого. Мальчик выплюнул помадку.

– Ты зачем выплюнул? – спросил дядя Ваня. – Это же конфетка...

– Что такое конфетка?

Иван недоумённо посмотрел на жену. Фиса пришла ему на помощь и объяснила:

– Ну, это... это как сахарин, только не в порошке, а твёрдый комочек.

– Я не люблю эти комочки.

Козин в сердцах сказал, заскрежетав зубами:

– Ах, война проклятая! Дети не знают вкуса конфет.

И вдруг его затрясло. Анфиса побежала на кухню за ложкой, которую вложила между зубов мужу, отодвинув язык, и вовремя это сделала. Иван крепко сжал челюсти и повалился на пол. Его стало подкидывать, Фиса легла на мужа, но прижать к полу не могла. Вот уже из разбитого лица потекла кровь.

– Мама, Августа, да помогите же мне!

Все легли на Яковлевича, которого всё ещё колотило, но он уже был прижат к полу.

Испуганные дети спрятались на полатях.

Так закончился праздник в военные годы. Как бы празднично и весело не было, на душе всё равно лежала тревога и тяжесть военного времени. От души все порадуются после нашей Победы.

• Расскажите об этом своим друзьям!