- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой...
Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.
Юрий Дмитриевич Куклачёв – советский и российский артист цирка, клоун, дрессировщик кошек. Создатель и бессменный художественный руководитель Театра кошек в Москве с 1990 года. Народный артист РСФСР (1986), лауреат премии Ленинского комсомола...
Пассажирка стрекочет неумолчно, словно кузнечик на лугу:
Елена Викторовна Жилкина родилась в селе Лиственичное (пос. Листвянка) в 1902 г. Окончила Иркутский государственный университет, работала учителем в с. Хилок Читинской области, затем в...
Верность женщины |
|
К 80-летию перегоночной авиатрассы Аляска – Сибирь. Продолжаем публикацию очерков М. И. Денискина из книги «Летящие».
Ранее:
...А какой снег валил на Иркутск тем вечером 1933 года! Летчики вывалились из «Арктики» навеселе. А по Большой улице народ гуляет, фонари светят и все вокруг белым-бело. То-то шуток досталось от парней двум девчушкам. Шли, усыпанные снегом, подружки-рабфаковки с работы, с телеграфа, и могли бы и вовсе мимо пройти, да чернявый, самый бойкий, увязался: – Разрешите представиться: Георгий Иванов, инструктор аэроклуба. Почти ас. Можно вас проводить? Августа Кулемина не терпела хвастунов и в карман за словом никогда не лезла: – Вот стань полным асом, тогда и провожать будешь... Долго гуляли под тем снегопадом. Уж и компания их шумная потихоньку растаяла. А они все говорили. И на озябшие ее пальцы он дышал... Могла ли худенькая востроносая девчонка подумать, что этот парень, такой несерьезный на вид, станет первой ее любовью, первой – и единственной на всю жизнь? Поженились ровно через год. Потом Сережка родился. Муж перевелся в 11-й гидроотряд, делал аэрофотосъемку по БАМу. Жили небогато. Но время для них летело стремительно – все через шутку да с легким сердцем... Однажды в воскресенье, на Троицу, собрались с семьями на берег Иркута. Денек выдался погожий, вода теплая. Ребятишки резвятся. И только скатерти разостлали да искупались по разу, глядь – со стороны Каи катит офицер в автомобиле. Кое-кого из летчиков сразу увез с собой. – Нет, мать, – помотал головой Иванов, – здесь что-то не так. Давай-ка собираться. Из штаба домой вернулся мрачный, даже сердитый – никогда его Августа таким не знала: – Вот, мать, что называется, и пожили: война! И «спецгруппа Галышева» отбыла в неизвестном направлении. Долго никаких вестей не было. Потом меж летчицких жен тихонький шепоток пошел: наши-то, мол, на трассе особой, из Америки самолеты гоняют, секретное дело... А последнее их свидание Августе накрепко запомнилось. Младшему, Ленечке, всего несколько месяцев было, простыл малец. Георгий внезапно возник в больничной палате. И не вошел, а влетел: белый халат на военную форму наброшен, сапоги скрипят. И, как всегда, улыбка – во все лицо. Недолго побыл, несколько минут, спешил, каких-то гостинцев оставил. А в дверях задержался на чуточку, обернулся, халат с себя потянул, а на плечах – погоны новенькие: было лето 1943 года…
Как-то с утра, в Петров день, собралась Августа картошку окучивать. Шагать неблизко: поля под картошку отводили аж за аэродромом. Ленечку оставила под присмотром Сережи – ему хоть и девять всего, а парнишка серьезный, не шалопай. Идет, идет она. На плече тяпка, в руке – узелок с едой. А Гоша родной в глазах стоит. Как уходил из дому в рубашечке голубенькой, ворот нараспашку. И – улыбается… – Господи, помилуй! – перекрестится Августа. – Что же за наваждение такое! Тяпка вонзается в сухую землю, скребет. Знойно в воздухе. Сушь. Бежит пот на глаза. Работает женщина. Шаг за шагом. В наклон. А видение не исчезает. Она даже рукой отмахивается. Улыбается Георгий… К вечеру домой еле доплелась. А тут соседка Маргарита Соломатина в дверь: – Ой, Гутя, у меня известие плохое! – Что, разбились? – Не знаю. Пропал самолет. Ищут… Мы сидим за столом. Чай давно остыл. Часы тикают. Из крана в кухне капает вода. Капли такие громкие, что и через несколько лет с диктофона я слышу их плеск. Августа Сергеевна старческими пальцами разглаживает такие же старые снимки. Покоробленные снимки тихо потрескивают. Моя собеседница то всплакнет, то скажет несколько слов. И вновь замолчит. Я не тороплю. Слишком непрост для человеческого разума этот путь назад. Через плотно слежавшиеся напластования времени нужно добраться до маленькой ниши. Там – память нескольких лет замужества, память о любимом человеке, о коротком счастье с ним… – А я ведь все не верила! Дурочка, в штаб бегала: почему, мол, бросили искать? Скандалила, ревела. Это уж после умом поняла: когда ж искать-то? Война же… И когда потом похоронку получила – не поверила. И когда комсомольцы (это уже после войны было, спасибо им) пригласили могилку посетить. Они там надгробье скромненькое поставили, ухаживают. Я съездила. Поплакала. И все не верила: я же его не хоронила… Честное слово, даже думала: задание-то было секретное, может, где-нибудь в Америке мой Гоша. Или ошибка какая, правда? Да мало ли что могло быть… По ночам спать перестала. Все прислушивалась… Снег заскрипит. Или где дверь стукнет. А душа прямо встрепенется: вдруг – он?.. А теперь уже не жду. Лет двадцать как. Устала. Постарела вся. И глаза выплакала… Невольно у меня вырывается: – Да как же, Августа Сергеевна? Неужели это возможно – всю жизнь ждать? И старая женщина, все еще красивая своей закатной красой, вдруг распрямляется, вскидывает на меня глаза и гордо, почти с вызовом, восклицает: – А возможно! Представьте себе. Это плохих не ждут. А хороших – ждут. Всегда! …Я ухожу поздним вечером. С небес на Иркутск снова валится снег. Оглядываюсь и вижу в окне одинокий силуэт. Знаю, что в том доме снова пахнет лекарствами… Где же ты, Гоша Иванов? В каких запредельных далях летит твоя душа? Или ты всегда здесь? Всегда – рядом со своею ненаглядной. Наверное, ты и помог ей выстоять и прожить такую нелегкую жизнь, в которой она теряла близких, порой теряла веру в справедливость. Оставшись с двумя сынишками, она еще взяла к себе своих четверых маленьких сестер. На всех шестерых – одна мама… ...Отчего-то тревожным было то утро 12 июля 1943 года. В кустах над Леной свистели птицы. Волна легонько плескала в берег. Но окрест Киренска горела тайга. И солнце – оно не сияло, а было какое-то нездоровое: даже не грело, а яичным желтком просвечивало сквозь мутное марево. И ветер наносил горькие запахи гари. – Группа майора Токарева – по машинам! – ожил динамик в летной столовой. Все оторвались от кружек с чаем, провожая взглядами летчиков: десять человек ушли к четырем «Бостонам». Через несколько минут фыркнули, заворчали моторы, закрутились винты, сизые выхлопы побежали по летному полю. Увы, тогда до Красноярска добрались только два самолета. Только через месяц – в августе – обломки самолета Иванова и Шабурова были случайно найдены в окрестностях Усть-Кута. Экипаж похоронили там же, на месте. Заломина и Максимова объявили пропавшими без вести (в 2003 году их отыщут поисковики Георгия Куприянова)... ...Когда «фонарь» залепила грязноватая муть, грозную опасность первым почувствовал радист Шабуров: в наушниках стало сильнее потрескивать. Шабуров попробовал вызвать лидера на связь, но эфир, будто там на сковородке жарили сало, рассыпался в треске разрядов. Тогда радист надавил кнопку переговорного устройства: – Командир, связи нет. Впереди, похоже, сильная гроза. – Понял, – спокойно отозвался Иванов. – Попробуй связаться с базой. – Пробовал. Земля молчит, вроде как и не слышит нас. – Ясно. Давай возвращаться. Выполнив крутой вираж, бомбардировщик лег на обратный курс. – Не пойму: это – дым или облака? – Хрен не слаще редьки. Снижаюсь. – А может, поднимемся? – Нет, надо видеть землю. Сколько до Усть-Кута? – Минут десять. – Ладно, занимаю пятьсот... (Еще через некоторое время): – Командир, Усть-Кут должен быть под нами. Садимся? – Пока не решил. Ни одного просвета! Попробуем еще пониже... – О! Видал молнию? Мы – в грозе, что ли? – А то! Теперь только держись: веселье полное! – Мы вроде на круге? – На второй пошел. Сам ничего не видишь? – Как в молоке. До Киренска горючка еще есть. Что будем делать? Машину вдруг затрясло – раздался взрыв – приборы скакнули перед глазами. – Что там у тебя? – Правый горит, мать-перемать! – Ты еще папу вспомни… Сильно горит? – Сильно! Ко мне лезет! – Да не ори ты! Кран я перекрыл. Идем на вынужденную. – Куда идти – носа не видно! – Тут восточнее луга были. До войны садился. – До войны… А если баки рванут? – Что, он еще горит? – Шутишь! Может, прыгнем? – Поздно, кума, высоты уже нет. – Я здесь зажарюсь! – Ладно, не каркай, дай работать… Они выскочили из пелены, когда Усть-Кут остался в стороне. Первое, что увидел Иванов, до луговины – несколько километров. Высоты нет. Под машиной – тайга, сопки. И всего-то сотня метров. Или меньше… Летчик обернулся за плечо: пламя срывалось с плоскости, лизало фюзеляж. – Командир, «фонарь» открыть? – Сдурел? Тебя же огонь достанет! Лучше ногами упрись сильнее – будем шлепаться на брюхо! Иванов потянул штурвал и подставил под удары днище. Теперь летчик видел только небо. А верхушки деревьев уже били в пол... (А в это время в Иркутске Августа, окучивая картошку, пыталась отогнать прочь навязчивое видение.) От крыльев и фюзеляжа летели клочья металла. Самолет, отбрасывая жирный дым, пробил просеку и исчез в чаще. Оттуда донесся взрыв... Летом 2003 года останки Иванова, Шабурова, Заломина и Максимова похоронили в братской могиле в Усть-Куте. Незадолго до праздников неожиданно мне позвонила Августа Сергеевна: поздравила с Новым годом. Мы немного поговорили и я, не удержавшись, спросил: – Августа Сергеевна, простите, а почему вы – Кулемина, а не Иванова? Женщина тяжело вздохнула: – Знаете, сразу фамилию не сменила, а потом и поздно было это делать. Да разве дело в фамилии? – И еще... Как-то нехорошо, когда люди одиноки. Может быть, среди ваших знакомых есть достойный мужчина вашего возраста... – Я вас поняла. Знаете, Миша, встречались мне добрые люди, даже делали предложения. Да я уж говорила вам: Георгия своего все ждала, детей поднимала, а на себя рукой махнула, не до того было. А после уж и времечко ушло. Ведь бабий век короткий… А вам доводилось читать роман «Верность»? – Писателя-фронтовика Козловского? – Да, я хорошо его знала, а с женой его, Зиночкой, мы дружили. – Так Зинаида Ивановна – моя соседка! – В самом деле? Зиночка жива-здорова? – Ну, все-таки возраст… – Привет ей передайте, мы как-то растеряли друг друга… И скажите мне как журналист: почему книгу Козловского до сих пор не переиздадут? Ведь это – замечательная история, чистая, трагическая. Вот что нужно читать нашим девчонкам и мальчишкам – о романтике, о высоких чувствах. А у нас – книжные прилавки завалены макулатурой. Пусть переиздадут «Верность», а? Что я мог сказать вдове?..
(Печатается в сокращении, полностью очерк опубликован в книге «Летящие».)
|
