ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-03-29-03-08-37
16 марта исполнилось 140 лет со дня рождения русского писателя-фантаста Александра Беляева (1884–1942).
2024-03-29-04-19-10
В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за...
2024-04-12-01-26-10
Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой...
2024-04-04-05-50-54
Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.
2024-04-11-04-54-52
Юрий Дмитриевич Куклачёв – советский и российский артист цирка, клоун, дрессировщик кошек. Создатель и бессменный художественный руководитель Театра кошек в Москве с 1990 года. Народный артист РСФСР (1986), лауреат премии Ленинского комсомола...

Экстремаль. Часть 2

Изменить размер шрифта

alt

Начало: http://moi-goda.ru/pereval/ekstremal-chast-1

Сосед с тройником, собственно и выдернувший сига, разбойно-бичеватого вида и неопределённо пожилого возраста, оживился необыкновенно, приосанился и принялся раздавать команды направо и налево.

— Эй, ну-ка тарань пол-литру! Есть-есть у тебя, не жмись, на...А ты расколотку на... живенько! Дело-то на... международное на... Крещение будем на.., по всем байкальским правилам на...

Он не матерился, преисполнившись ответственности момента, только «накал» для привычной связки слов. Наплескал полную кружку водки, густо посолил и поперчил куски мёрзлой рыбы грязными, прокуренными пальцами, отчего у бедного Янека подкатил комок к горлу. Но энтузиаст не давал опомниться.

— До дна! — Потребовал он. — Теперь заедай на..!

Мужики, проникнувшись духом международных связей, уже «таранили» к месту события полные и початые бутылки, рыбу, колбасу, хлеб... Каждый норовил чокнуться с удачливым иностранцем и по-детски обижались, когда он пытался отказываться.

— Смир-р-на-а! — Вдруг рявкнул энтузиаст, и мужики послушно выстроились полукругом. Энтузиаст поднял обеими руками выловленного сига и... к ужасу Янека начал возить мокрым, слизистым хвостом по его лицу. Экзекуция была настолько неожиданна, унизительна и противна, что выдержал он её только благодаря оглушающей дозе водки.

— Ур-ра-а ! — закричал энтузиаст. Камчатка дружно подхватила. Янек, видя это всенародное ликование, наконец, почувствовал себя героем. Его лицо, перепачканное подсыхающей слизью и чешуёй, сияло счастьем... В один момент он стал самой популярной фигурой в этой разношёрстной и подпитой компании, он всех любил, о таком триумфе среди мальчишек мечтал он в детские годы...

Георгий наблюдал за происходящим, как мамаша за вознёй своих чад в песочнице. На льду и на воде он не позволял себе не то чтобы лишнего, но и самого малого: не раз убеждался, что с малого и начинается лишнее, а там и до беды недалеко... Две-три машины после встряски снялись с места, ещё две стояли особняком и экипажи их, солидные люди в очках, не принимали участия в неожиданном разгуляе. И ещё один застенчивый старичок одиноко кукожился у своих лунок; он всякий раз опасливо, как черепаха, втягивал голову в тулуп, когда весёлое буйство достигало апогея или приближался слишком близко неугомонный Энтузиаст. Они были как плюс и минус — энтузиаст и застенчивый. Гоша отметил про себя, что в любой компании возникают такие полюса, видно и в людской массе действует закон электричества...

А Застенчивый меж тем, как-то по-крабьи бочком и незаметно подобрался к Георгию. Его скрипучий голосок, какой и ожидался от божьего одуванчика, в застенчивости своей срывался до шёпота:

— Я извиняюсь... Простите за нескромность...Вы, я вижу, человек солидный, не чета... Иностранец ваш, извиняюсь, как сюда попал?

— Обыкновенно. Купил путёвку и приехал...

— По официальным, стало быть, каналам?

— А по каким ещё? Во всяком случае, не диверсант...

Застенчивый задышал ровнее. Боязливо оглянувшись продолжил:

— Публика эта, извиняюсь, не смущает? Иностранец всё-таки...

— Мужики как мужики, — пожал плечами Гоша, — иностранец тоже почти свой, из славян...

— А он, извиняюсь, из православных будет или из каких?

— Вот уж не знаю... — Прилипчивость Застенчивого стала надоедать. — У них там, в Польше, больше католики...

Решительно надвинулся Энтузиаст, и Застенчивый моментально втянул голову в плечи, примолкнув. Однако, увильнуть от надвигающегося, как от встречного поезда на однопутке, было невозможно.

— Эй, ты, педрила! — Хлестнул его окрик. — Там последнее разливают, на... Ты уж слюной истёк, на... Давай, на, жопу в горсть, и дуй к честной компании, на...

Энтузиаст не стал дожидаться, когда тот подует, а решительно сгреб Застенчивого за воротник и поволок в кружок мужиков. Застенчивый не сопротивлялся, скособочившись и покорно перебирая ногами. После он также покорно деликатными глоточками опорожнил кружку водки, предназначенную на троих, и виновато потупился, не решившись взять ещё и закуску.

— Порядочек! — Энтузиаст довольно потёр заскорузлые ладони. — А теперь, на, мы с тобой, Янька, порыбачим. Может, на, сиг на шум ломанулся, на... Глянь, ещё одного выцепим, на... Эти-то пущай дозревают, на...

Янек безоговорочно подчинялся Энтузиасту. А трезвый Гоша всё с большим интересом приглядывался к беспардонному заводиле. Разбойно-запойного вида и неопределенного возраста тип этот вёл себя более чем странно. Он... не пил! Ну, совсем! Он будто режиссировал спектаклем, подпаивая актёров.

— Сам-то почему не пьёшь? — Не утерпел Георгий.

— А, — махнул тот рукой, — эту историю, на, все знают, на...

— Расскажи...

— А, чё там рассказывать, на...

И поведал.

Раньше Энтузиаст не то чтобы пил, а запивался. С работы выгоняли, жена ушла, схлопотал как-то два года за дебош по пьяному делу — ничего не останавливало... Однажды весной наладился на рыбалку, примерно в этих же краях. Продолбил майну большую, поставил над ней палатку, из досок лежанку соорудил, газовая горелка в углу, свет от аккумулятора — словом, разместился со всевозможным комфортом. Любил вприглядку рыбачить: рыбу всю видно, омули как начинают наплывать из синеватого сумрака — душа поёт! И сходов меньше: смотришь, омуль уверенно на мушку идёт, только рот откроет — тут его и дёргай, он уже на крючке... За два дня мешка три натаскал, славно клевало. Только к вечеру подкатила компания: ну, и давай поливать... Улов им весь на спирт поменял, как уехали не помнит, не забывал только спирт разводить, по нужде из палатки выкорячиваться да ещё забота была — в майну не свалиться... То ли через день, то ли через неделю глаза продрал, за подергушку взялся, а удержать не мог, руки трясутся... Рыбы в майне не видать, прикармливать надо было. Закурил, уставился бессмысленно в пустую глыбь...

— И вот тут, на, он и пошёл на меня из глыби. — Продолжал Энтузиаст. — Страшенный, на, чёрный, хвостищем шевелит, глазищи, на, в пол-лица. Ну, думаю, п..., допился до чёртиков. Сам, на, шевельнуться не могу, обмер весь... А он всё поднимается, на, наплывает, на, как похмелье. Высовывается из майны... Глаз сымает и говорит: «Мужик, дай докурить!» Тут я, на, грешным делом и... обоссался. Бычок-то ему протянул, не помню как, он затянулся два раза и говорит, на, падла хвостатая: «Мужик, а рыба вся мористее от тебя метров на пятьдесят крутится». И сгинул в майну... Очнулся я потом, из палатки выполз, на, а в сотне метров, на, от меня водолазы машину поднимают...

Терпеливо переждав, пока слушатели вытрут слёзы после смеха навзрыд, рассказчик продолжал так же серьёзно:

— Смех смехом, а руку у меня на полгода, на, парализовало. И, веришь — нет, в майну загляну — он на меня оттель лезет на... Кружку нальют— он, на, опять на меня наплывает... Пришлось завязать, на. Теперь одна радость, на, себя показать, на других посмотреть. Подготовишь их, на, и никакого кина не надо, сутками представление идёт...

— Эй, полячина! — Раздался хамоватый окрик.

— Вот те и спектакля началась, на, — подытожил Энтузиаст.

К ним разболтанной походкой приближался... Застенчивый. Только застенчивость его будто ветром сдуло. Требовательно уставившись на Янека снизу вверх и вызывающе подбоченясь, он то ли прокричал, то ли визгливо пролаял:

— Понос в какую сторону?!

Янек растерянно моргал и заливался краской.

— Во, вражина, не понимает! — Наступал бодливый старичок. — Я русским языком спрашиваю: у тебя понос в какую сторону — к берегу или от берега?

Пунцовый гость пролепетал что-то о нормальном стуле и хорошем самочувствии...

— Стул дам. — Подобрел Застенчивый. — У меня складной, брезентовый. А понос тут мимо, мимо бормаша проносит. Понял?

С большим трудом до Янека дошло, что речь шла о подледном течении и он ещё раз подивился превратностям русского языка...

— Со мной пойдёшь. — Распорядился Застенчивый. — Я тя научу сигов ловить. Я тут главный спеш... специалист. А этих — он смерил презрительным взглядом Гошу и Энтузиаста — этих п...в не слушай. Молчать!.. Миру — мир! Русский с китайцем братья навек!.. — И, вцепившись в рукав шубы, потянул Янека к своим лункам...

— Во, даёт, на! — Восхитился Энтузиаст. — Откуда что берётся, на, в тряпичной душонке!

День потихоньку таял, как сосулька на весеннем солнце. Запасы спиртного и вовсе сошли на нет — судя по затишью на камчатке. Кто уполз в палатку, кто похрапывал прямо на льду, крепко зажав в руке подергушку. Энтузиаст подремывал в своём древнем «газике» — волнующих сцен больше не наблюдалось. Застенчивый пронзительным будильником взламывал временами тишину, раздавая команды, но также внезапно умолкал, затихнув, где придётся. Один только Янек неутомимо, как дятел, долбил пешней большую майну — выполнял распоряжение Застенчивого.

Георгий засобирался домой и попытался оторвать гостя от нудного занятия, но получил неожиданно резкий отпор.

— Отвали, на! — Заявил тот совсем как Энтузиаст. — Не надо меня опекать. Я остаюсь с друзьями. Контракт действует. Завтра меня забирать.

— А спать где? — Попытался урезонить Гоша.

— Спать на льду. Под звёздами. В спальном мешке, на...

«Ну, и ... флаг тебе в руки!» — Чертыхнулся про себя Кузнецов, завёл снегоход и укатил в Енхок. Дальнейшие события разворачивались без него.

Янек всё глубже вгрызался в лёд, и вот, после одного из ударов, пешня не отозвалась твёрдой отдачей в плечах, рыбкой скользнула из перчаток и, тихо булькнув, канула в ледяное крошево... Он забыл наставления Застенчивого и не накинул на руку веревочную петлю, для того и предназначенную, чтобы страховать ускользающую пешню.

А хозяин утопшего орудия был тут как тут, будто последний бульк пешни отозвался предсмертным криком в его сердце. Застенчивый опять требовательно, снизу вверх, буравил его взглядом, прожигал неутоленной яростью.

— Пешнюлечка моя! В масле закаленная! Сам Кузьмич... за три пол-литры ковал! Убью!..

Однако убивать, вопреки сильному желанию, не стал, а метнулся к дремлющим рыбакам за подмогой, где моментально организовал митинг и вошёл во вкус ораторства.

— Мужики! — Вопил Застенчивый. — Братья и сёстры! (Где уж он углядел сестёр — непонятно). Видели, как над нашим братом изгаляются?! Последнюю, кровную пешню изничтожили! По миру пускают жидомасоны, дерьмократы чёртовы! От них погибель земле русской! Сталина на них нету! Я при коммунистах во как жил! Дай Бог кажному!.. Вся власть Советам! Ещё поднимется русский мужик с топором! Даёшь Баркашова!..

– Так Баркашов – фашист вроде. – Встрял кто-то из жиденькой толпы. – А ты за коммунистов был...

– Наш фашист лучше нынешнего коммуниста! – Не отступился Застенчивый. – Коммунисты все дерьмократам продались за привилегии в Думе. Бей демократическую гниду в её гнезде!

И, как гранитный вождь, он простёр руку в сторону одинокой фигуры Янека. Кое-кто из публики воодушевился речью и двинул в указанном направлении. Другая часть сознательно пошла наперерез. Запахло Гражданской войной и порванными шубами...

Тут, сыто ворча, к обжитому месту подкатила большая машина с будкой. Первым из неё пружинисто спрыгнул крепыш в лётной куртке и, белозубо улыбаясь, приветствовал:

– Здорово были, мужики! Что за шум, а драки нету?

Противостояние рассосалось. Выяснилось, что приехали военные лётчики, а такое соседство сулило немало дармовой выпивки.

Застенчивый кинулся на крепыша и повиснул на нём с обьятиями.

– Юрка! Родной! Гагарин!

– Василий я... – Отбивался крепыш.

Застенчивый не слушал.

– Юрка! Космонавт! Богатырь земли русской! На тебе стояла и стоять будет... Старика обижают! Патриота! Демократ этот шведский – пешню утопил и тебя, говорит, замочу со всеми патриотами, в душу мать...

Юрка-космонавт вразвалочку направился к польскому гостю. Рыбаки насупились и опять начали было кучковаться на два лагеря... Но крепыш одной лишь своей ослепительной гагаринской улыбкой разгонял всякую хмурь.

– Потеря, конечно, серьёзная. – Сказал он, оценив обстановку. – Но восполнимая... Значит, помянем безвинно утопшую по христианскому обычаю... Спирта, мужики, не меряно...

И опять началось все сызнова...

– Тебе, как виновнику, высшая мера наказания. – Распорядился Юрка-космонавт и протянул Янеку полную кружку разведённого спирта. Пришлось испивать чашу сию, дабы погасить международный конфликт.

– Воды! Запить! – Коротко бросил белозубый Юрка. Застенчивый тут же подсуетился и поднёс бывшему неприятелю полную кружку, скалясь не без лукавства. Янек жадно хватанул холодную жидкость, надеясь притушить обжигающий пожар - и присел, задохнувшись. Внутри будто напалм полыхнул, из глаз брызнули слёзы, земля пошла из- под ног... Застенчивый, подлая душонка, вместо воды подсунул чистого спирта... Так Янек выбыл из игры благодаря проискам патриотов. Вертикального положения он уже не мог достичь, несмотря на все старания, и только давал невнятные указания Юрке-космонавту, когда тот его запаковывал в спальный мешок...

Но Застенчивый не долго торжествовал победу. Поминки затянулись до самой глубокой ночи, до непросветной тьмы, и в темноте этой кто-то дал зуботычину начинающему фашисту – то ли по ошибке, то ли из идейных соображений. Два передних зуба с золотыми коронками тихо хряснули и покинули место обитания.

Застенчивый ползал по кругу в поисках зубов, громко причитая и насылая проклятия:

– Фражины!.. Шетыре жуба швоих оштавалошь – половины лишили... Вшех жарежу! Вшех порешу!..

Старичка отловили и забросили в тёплую будку от греха подальше. Там он и успокоился до утра.

Последними то ли прибрели, то ли приползли к месту поминок парочка самых стойких и неугомонных.

– Ну, за упокой её души! – раздалось традиционное. И вскрик – Э-э! Да тут нерпа подо мной... Скользкая, шевелится, сука!

Последовал хряский удар...

– Животную бить! – Взревел другой голос. Последовал треск отрываемого рукава, сопение, смачные удары и невнятные вскрики. Янек медленно и тяжело возвращался из небытия. Голова трещала, под глазом нестерпимо саднило. До сознания донеслись слова:

– Я тя научу природу любить!.. Слушай сюда, а то ещё врежу... Слушай сюда – бери её за хвост... и помогай мне... Мы её, голубку, в родную... среду отпустим... Тут майна широкая...

Первобытный ужас накрыл Янека, когда он заскользил вниз головой и через кокон спальника начала пробиваться вода – это он был нерпой! Это его отпускали в родную среду любители природы! Он бы и скользнул нерпой в стылую глубь, если бы не спальник, который держал воздух и выталкивал его на поверхность вроде поплавка. К тому же, придя в себя, полузадохшийся, полузахлебнушийся Янек заорал и задергался из последних сил... Оробевшие любители природы догадались вытянуть кокон из воды и, перепуганные насмерть, трусливо растворились в темноте...

Георгий поутру застал картину мамаева побоища: оторванные рукава, воротники, пустые бутылки устилали лёд. Возле застывшей проруби валялся обледенелый спальник, но явно не пустой. Чертыхаясь и обмирая от самых худших предположений, Гоша, обдирая руки, вскрыл неподатливую застежку-молнию и обнаружил с большим фингалом и заледеневшими волосами – но тёплого! – туриста. Конечно, ни о каких рыбалках больше и речи не могло быть. Полуживого Янека два дня отпаивали настоями и отварами, обкладывали примочками... Ночью он бормотал что-то про нерпу, поминки, космонавта Гагарина и спирт, но Гоша с Людмилой сколько не прислушивались, так ничего и не поняли...

К отъезду он был почти в порядке, только глаза оставались грустными и больными. Турист щедро расплатился, благодарил за гостеприимство и всё повторял:

– Это был грандиозный экстремаль, самый грандиозный экстремаль!..

А грустными глазами он, похоже, обращался к Богу и благодарил Его, что Он хоть и посмеялся над ним, но оставил живым...

Читальня //назв. Стр.//

Игорь Широбоков

ЭКСТРЕМАЛЬ //заг.//

(Окончание. Начало на стр. 7)

Так Баркашов – фашист вроде. – Встрял кто-то из жиденькой толпы. – А ты за коммунистов был...

Наш фашист лучше нынешнего коммуниста! – Не отступился Застенчивый. – Коммунисты все дерьмократам продались за привилегии в Думе. Бей демократическую гниду в её гнезде!

И, как гранитный вождь, он простёр руку в сторону одинокой фигуры Янека. Кое-кто из публики воодушевился речью и двинул в указанном направлении. Другая часть сознательно пошла наперерез. Запахло Гражданской войной и порванными шубами...

Тут, сыто ворча, к обжитому месту подкатила большая машина с будкой. Первым из неё пружинисто спрыгнул крепыш в лётной куртке и, белозубо улыбаясь, приветствовал:

Здорово были, мужики! Что за шум, а драки нету?

Противостояние рассосалось. Выяснилось, что приехали военные лётчики, а такое соседство сулило немало дармовой выпивки.

Застенчивый кинулся на крепыша и повиснул на нём с обьятиями.

Юрка! Родной! Гагарин!

Василий я... – Отбивался крепыш.

Застенчивый не слушал.

Юрка! Космонавт! Богатырь земли русской! На тебе стояла и стоять будет... Старика обижают! Патриота! Демократ этот шведский – пешню утопил и тебя, говорит, замочу со всеми патриотами, в душу мать...

Юрка-космонавт вразвалочку направился к польскому гостю. Рыбаки насупились и опять начали было кучковаться на два лагеря... Но крепыш одной лишь своей ослепительной гагаринской улыбкой разгонял всякую хмурь.

Потеря, конечно, серьёзная. – Сказал он, оценив обстановку. – Но восполнимая... Значит, помянем безвинно утопшую по христианскому обычаю... Спирта, мужики, не меряно...

И опять началось все сызнова...

Тебе, как виновнику, высшая мера наказания. – Распорядился Юрка-космонавт и протянул Янеку полную кружку разведённого спирта. Пришлось испивать чашу сию, дабы погасить международный конфликт.

Воды! Запить! – Коротко бросил белозубый Юрка. Застенчивый тут же подсуетился и поднёс бывшему неприятелю полную кружку, скалясь не без лукавства. Янек жадно хватанул холодную жидкость, надеясь притушить обжигающий пожар - и присел, задохнувшись. Внутри будто напалм полыхнул, из глаз брызнули слёзы, земля пошла из- под ног... Застенчивый, подлая душонка, вместо воды подсунул чистого спирта... Так Янек выбыл из игры благодаря проискам патриотов. Вертикального положения он уже не мог достичь, несмотря на все старания, и только давал невнятные указания Юрке-космонавту, когда тот его запаковывал в спальный мешок...

Но Застенчивый не долго торжествовал победу. Поминки затянулись до самой глубокой ночи, до непросветной тьмы, и в темноте этой кто-то дал зуботычину начинающему фашисту – то ли по ошибке, то ли из идейных соображений. Два передних зуба с золотыми коронками тихо хряснули и покинули место обитания.

Застенчивый ползал по кругу в поисках зубов, громко причитая и насылая проклятия:

Фражины!.. Шетыре жуба швоих оштавалошь – половины лишили... Вшех жарежу! Вшех порешу!..

Старичка отловили и забросили в тёплую будку от греха подальше. Там он и успокоился до утра.

Последними то ли прибрели, то ли приползли к месту поминок парочка самых стойких и неугомонных.

Ну, за упокой её души! – раздалось традиционное. И вскрик – Э-э! Да тут нерпа подо мной... Скользкая, шевелится, сука!

Последовал хряский удар...

Животную бить! – Взревел другой голос. Последовал треск отрываемого рукава, сопение, смачные удары и невнятные вскрики. Янек медленно и тяжело возвращался из небытия. Голова трещала, под глазом нестерпимо саднило. До сознания донеслись слова:

Я тя научу природу любить!.. Слушай сюда, а то ещё врежу... Слушай сюда – бери её за хвост... и помогай мне... Мы её, голубку, в родную... среду отпустим... Тут майна широкая...

Первобытный ужас накрыл Янека, когда он заскользил вниз головой и через кокон спальника начала пробиваться вода – это он был нерпой! Это его отпускали в родную среду любители природы! Он бы и скользнул нерпой в стылую глубь, если бы не спальник, который держал воздух и выталкивал его на поверхность вроде поплавка. К тому же, придя в себя, полузадохшийся, полузахлебнушийся Янек заорал и задергался из последних сил... Оробевшие любители природы догадались вытянуть кокон из воды и, перепуганные насмерть, трусливо растворились в темноте...

Георгий поутру застал картину мамаева побоища: оторванные рукава, воротники, пустые бутылки устилали лёд. Возле застывшей проруби валялся обледенелый спальник, но явно не пустой. Чертыхаясь и обмирая от самых худших предположений, Гоша, обдирая руки, вскрыл неподатливую застежку-молнию и обнаружил с большим фингалом и заледеневшими волосами – но тёплого! – туриста. Конечно, ни о каких рыбалках больше и речи не могло быть. Полуживого Янека два дня отпаивали настоями и отварами, обкладывали примочками... Ночью он бормотал что-то про нерпу, поминки, космонавта Гагарина и спирт, но Гоша с Людмилой сколько не прислушивались, так ничего и не поняли...

К отъезду он был почти в порядке, только глаза оставались грустными и больными. Турист щедро расплатился, благодарил за гостеприимство и всё повторял:

Это был грандиозный экстремаль, самый грандиозный экстремаль!..

А грустными глазами он, похоже, обращался к Богу и благодарил Его, что Он хоть и посмеялся над ним, но оставил живым...

 

Уважаемый читатель МГ! Поставьте, пожалуйста, отметку о своем впечатлении от прочитанного. А если вам есть что сказать более подробно - выскажитесь в комментрии!

  • ПОНРАВИЛОСЬ

( 1 проголосовал )

  • НЕ ПОНРАВИЛОСЬ

( 0 проголосовали )

  • Расскажите об этом своим друзьям!

Тэги: