Виктор Астафьев: помню его таким

Завтра, 1 мая – день рождения Виктора Петровича Астафьева. Нынешней осенью исполнится двадцать лет со дня его ухода. И все эти годы вокруг имени писателя не затихают споры. И чем больше споров вокруг его имени, чем больше упрёков, а то и обвинений бросается в его адрес, тем сильнее выкристаллизовывается главное: в наше время жил писатель мирового уровня и он навсегда останется в русской литературе со своим «Последним поклоном», «Царь-рыбой»… Журналист Николай Савельев делится сегодня с читателями «Моих годов» своим рассказом-воспоминанием о встречах с Виктором Петровичем Астафьевым.

На встрече в детском доме

С осени 1986 года по 1990 год я работал от «Комсомолки» по Красноярскому краю. Вхождение было трудным. Из районной газеты в сразу в центральную. Наверное, через год моего пребывания в Красноярске меня познакомил с Астафьевым Гена Сапронов. Помню, что когда поднимался вместе с ним в квартиру Виктора Петровича, то от волнения весь покрылся потом. Но у него было удивительное свойство: мгновенно, простецкими словами снимать напряженность и вносить в душу спокойствие и лад. Словно мудрый и всезнающий человек хлопает по плечу: «Не тушуйся, все образумится». Я настолько осмелел, что тут же позвал Виктора Петровича к себе в гости. Повод нашелся. Утром в корпункт доставили мебельный чехословацкий гарнитур. И опять простота. Писатель обращается к жене: «Маня, вот ребята зовут Колину мебель обмыть, давай съездим». Может, сработало женское любопытство, что за мебель? Так или иначе, но вечером они приехали. Моя жена настолько волновалась, что, встречая дорогих гостей, перепутала отчества: «Проходите Марья Петровна и Виктор Семенович». А они только засмеялись. Был вечер, и была, кажется, любимая еда сибиряков – окрошка, а что еще, не помню. Заметил, что Виктор Петрович очень бережно относится к еде. Ни одной крошки хлеба не оставляет на столе. Так относятся к хлебу те, кто знает ему цену и кто испытывал голод.

С того дня и начались наши встречи.

Спустя какое-то время он позвонил мне и позвал в детдом. Ребятишки слушали гостя, устремив и навострив глазенки и уши. Видимо, уже знали, что приехал писатель, который сам сполна хватанул детдомовской и военной мурцовки. Запомнились его слова: «Ребята, ваши сегодняшние беды еще и не беды, а так, бедки. Худо-бедно вас тут кормят, поют, одевают, а вот шагнете за порог детдома, там все и начнется. Нужно хорошо учиться, много работать, тогда выстоите». Помню, как одна худенькая девчонка задавала много толковых вопросов, а когда выходили из зала, он наклонился к ней и, чтобы не слышали воспитатели, стал спрашивать доверительно: «Тебя здесь не бьют? Что за еда?» Посветлел лицом, когда услышал, что все хорошо. С собой увез на память простенькие поделки, которые сделали и подарили ему детдомовцы. Лишь много позже дошла до меня информация, что тогда он перечислил в детдом весь гонорар от недавно вышедшей книги. Но на встрече в детдоме об этом не было сказано ни слова.

В школе Овсянки урок литературы проводит Астафьев. Рассказывает о дружбе с Колей Рубцовым, о жизни в Вологде. Говорит и том, как был удивлен, прочитав «Вечерние стихи» Рубцова. Он не раз бывал вместе с Рубцовым в том речном ресторане, о котором повествует стихотворение. В его памяти имя у буфетчицы было совсем иное, и была она хамовата и некрасива. А вот у Рубцова в стихах нет на то и намека, лишь нежность и легкая печаль. Читал и любимые стихи Тютчева «Вот бреду я, вдоль большой дороги», и лермонтовские строки «В полдневный зной, в долине Дагестана». Читал Виктор Петрович проникновенно, до мурашек по коже, своим чуть низким глуховатым голосом. Но урок поставили в расписание, словно для галочки, последним, шестым. Ребята устали, им не до поэзии, хлопали двери, кто-то беспрестанно заходил, выходил. «Чувствую, как растет стена отчуждения у детей к поэзии. Впереди не сто, а тысяча лет одиночества», – проговорил он на обратном пути и всю дорогу до города ехал молча...

В фактории Сым, 1989 год

Он знал и любил мировую поэзию. Иногда, словно опомнившись и спускаясь с высот, нарочито приземлял себя и собеседника: «Что поэтам не жить, несколько строк – и знаменит, а тут лопатишь тысячи страниц и сколько бумаги изведешь». Очень ценил и любил Николая Рубцова, Передреева, Прасолова. Знал неимоверное количество баек, историй, связанных с писателями. Когда был в настроении, рассказывал и показывал все в лицах так, что сводило от смеха скулы... Скептически относился к славе Высоцкого. «Нашли тоже мученика. Ездил на мерседесе, гостевал в парижах, а что видел Коля Рубцов?» И еще: «Хочешь знать, как жить, смотри на Женю Евтушенко, он всегда держит нос по ветру».

Помнится, уже в квартире и в другой раз читал Блока, достав книжку с полки в рабочем кабинете. И как же преображалось его лицо, словно все подсвечивалось высоким огнем вдохновения. И это всякий раз, когда он читал стихи или говорил о поэтах. Помню его именно таким. (Вот какое лицо и надо бы изваять, а на площади, в центре Красноярска высится громоздкая фигура писателя в мешковатом сельповском пальто.).

Однажды позвонил и позвал пролететь над речкой Маной. Тогда он много выступал в печати против молевого сплава древесины и хотел сам удостовериться, что речка спасена. Летели на вертолете довольно низко над землей, и он показывал мне все места, где были дедушкины покосы и заимка, так зримо описанные в «Последнем поклоне». Надо было записывать те встречи, но тогда казалось, что все впереди и все успеется…

В сентябре 1989-го мы впервые улетели с ним на рыбалку в таежную факторию Сым.

Немного предыстории. Я был знаком с профессиональным охотником и охотоведом из староверческой семьи Василием Сидоркиным. Он много рассказывал о Сыме и однажды позвал меня собой. А я позвал Виктора Петровича. На удивление легко он согласился лететь, хотя ни разу Василия не видел. Мы прилетели в Енисейск, потом в Ярцево. И тут пошли непонятки. Рейс в факторию был перенесен на неопределенное время. Мы слонялись по взлетной полосе, настроение писателя быстро угасло, и он засобирался лететь обратно, благо, что пилоты с Л-410 его узнали. Но Вася, довольно резкий человек, заявил, что пути назад нет и что сейчас мы пойдем к его родне, а завтра точно улетим. Пошли к родне, а там был уже накрыт стол и была магическая «огненная вода». Астафьев повеселел. Выяснилось, почему он хотел улететь. В Ярцево (в поселке Чушь из «Царь-рыбы») жили прототипы его книги. И не все описанные браконьеры, по слухам, были довольны своим книжным воплощением. Но Василий успокоил, сказал, что время прошло, все улеглось и «герои» книги теперь даже довольны, что остались запечатлены. Потом пошли проведывать и невестку писателя, жену его брата Кольчи (помните «Царь-рыбу»?). Та только что закончила побелку в доме и, видимо, умадохалась так, что было не до гостей. Особого радушия я не увидел. Кажется, писатель был обескуражен таким приемом.

Виктор Петрович и Марья Семеновна

Назавтра мы улетели в факторию. А оттуда на лодке забрались вверх по реке Сым в совершеннейшую глушь. По всей реке тянулись удивительной красоты боры с белыми грибами и брусникой. И там был праздник, и там все было как надо. Рыбацкая страсть в Викторе Петровиче была всепоглощающей. По несколько часов стоял он в воде, не выпуская из рук удилище. Облако из комаров и гнуса не были ему помехой. Кстати, хариуски-белячки, которые он вылавливал, были совсем небольшими. Против того крупного красавца хариуса, черного, с огненными плавниками, что я ловил у себя на родине в Тофаларии, это была не рыба, и интереса она во мне не вызывала.

Чтобы умыться в реке, Виктор Петрович снимал иногда брезентовую энцефалитку, и тогда бросались в глаза отметины войны: следы глубоких ранений на руках, спине (а ведь еще и выбитый глаз). Он сразу предупредил Василия, что с войны не переносит большую кровь, что не надо добывать крупного зверя. Сам иногда уходил с ружьем в лес и приносил рябчика. Вася насмешливо подтрунивал: «Вот Петрович с дударкой (ружьем) идет, жеребца завалил, будем объедаться». Василий привозил на лодке стерлядку, глухарей, бруснику. Ящик под столом поблескивал белоголовыми бутылочками. За таким роскошным столом мне уже потом не доводилось бывать.

Вася умел в тайге все. Помнится, как зацепилась у Виктора Петровича какая-то заграничная блесна, которой он очень дорожил. Вася на лодке, держась за леску, стал править к месту зацепа. Мы заволновались и стали кричать охотнику, что леска оборвется, не выдержит такого натяжения. Василий обернулся: «Я, может, хреновый писатель и журналист, но я знаю, что делаю в тайге». Блесну достал чин-чинарем, а мы поняли, что перечить ему не стоит. В семь лет он из «тозовки» добыл первого глухаря, а в двенадцать сохатого, и на его счету несколько десятков медведей. Приходили в наше зимовье и староверы. Люди основательные, с цепким умом. Спустя короткое время обращались к Астафьеву просто – Петрович. И это было не панибратство, а дань уважения.

Ровно через год осенью мы еще раз отправились к Василию. Теперь с нами был и друг Виктора Петровича, художник Владимир Зеленов. Мы только прилетели в факторию. Вечер. Ужинаем в домике Василия. Заходят две молодые эвенки и спрашивают закурить. Мы все не курим, они раздосадованные уходят, бросая взгляд на нашу «огненную воду». Зеленов сидит в задумчивости и вдруг произносит, что эвенки какие-то некрасивые. Выпили, и Зеленов провозглашает: «А ведь это была Синильга, почему мы их не пригласили?» Еще выпили. «Синильга – красавица, так и стоит перед глазами, мне нужно немедленно нарисовать ее портрет, полепить головку», – продолжает гнуть свою линию Зеленов. Астафьев урезонивает его, но бесполезно.

Там, в таежном зимовье говорили о многом. Запомнилось, что Виктор Петрович всегда ставил Валентина Григорьевича Распутина наособицу, но на божницу не возводил. Вот его слова: «Пушкину было дано пронзить свое время, а мне нет. И Вале тоже». Вспоминал жизнь в Вологде, Белова, Рубцова... В приливе чувств на память читал стихи разных поэтов, но чаще всего вот эти рубцовские строки:

Все улеглось! Одно осталось ясно –

Что мир устроен грозно и прекрасно,

Что легче там, где поле и цветы…

От него я тогда и услышал про повесть американского прозаика Д. Траболты «Джонни получил винтовку». (Короткая и страшная повесть о солдате обрубке, у которого осталась только память.). Видно, война не отпускала Астафьева и там, в таежном зимовье. Говорил о своем личном, но совсем мало. Было у него чувство вины, что не всё дал своим детям. Что литература, и только она «повела по жизни, и ей и было все подчинено». Однажды начал и оборвал на полуслове рассказ о женщине, которую встретил на берегу Енисея. И она явилась ему как подарок от жизни. Но так и не договорил – это осталось его тайной. Может быть, это был лишь набросок литературного рассказа о любви. Рукопись рассказа «Крик в тайге» он передал мне позже. Рассказ датирован так: «11 октября 1989 года. Утро. Амстердам». Рассказ опубликован, и в нем легко угадываются все, кто жил с ним в зимовье той осенью. Вдвоем с Зеленовым они еще летали к Василию. Вышел и документальный фильм-притча «Промысел» по сценарию Виктора Петровича. Но это было уже без меня.

Для меня все складывалось как нельзя лучше в Красноярске. А я рвался в Иркутск, забыв, что от добра добра не ищут. И редакция пошла навстречу, перевела в этот город. А там все полетело под горку, и только вниз. Пришло письмо от Виктора Петровича:

«Дорогой Николаша! Чуяло, чуяло мое сердце, что уезжать вам не надо», – так начиналось письмо, а в конце был нарисован, конечно, цветок. После Иркутска я учительствовал несколько лет в поселке. И связь оборвалась. Как говаривал по таким поводам сам Виктор Петрович: «Пошла жисть – только держись». Но где-то в 1997 году я всё же раза два ездил в Красноярск. Астафьев был уже другой, да и жизнь другая. На берегах Енисея помпезные дворцы-новоделы. Домишко писателя на их фоне выглядел совсем невзрачно. Но кедр и рябина сильно вытянулись. Писатель в синей куцавейке, был, похоже, рад нечаянной встрече, но ему нездоровилось. Я в шутку сказал Виктору Петровичу, что он отстает от жизни, кругом такие дворцы. В ответ он устало махнул рукой: «Только скажи, и выстроят хоромы, да куда они мне? И тут-то тяжело уже управляться». Я знал, что к нему в Овсянку наведывался президент Ельцин со свитой. Охрана и челядь наделали тогда много переполоху. (Думаю, вряд ли Ельцин осилил хоть одну его книгу.). Но об этом визите Виктор Петрович упомянул лишь вскользь. Зато с немалой гордостью говорил о том, как навещал его здесь Дмитрий Хворостовский и оставил ему компакт-диски с записями концертов. Классическую музыку Астафьев понимал и любил, да и сам он любил петь старинные русские песни. Голосом и музыкальным слухом не был обделен. Довелось слушать мне, как слаженно и красиво выводили в застолье они со своей теткой в Овсянке душевные песни.

Наверное, в тот свой приезд я невпопад полез к нему со своими вопросами о его расхождении с Распутиным. Писатель хотел ответить резко, но сдержался: «Когда журналисты меня спрашивают, что у меня с Распутиным, отвечаю – какое ваше собачье дело? А тебе скажу так: я старшего его и Белова на войну. И все тут». Настроение писателя словно погасло. И от рюмки отказался: «Я теперь плохой питок. Одного легкого, считай что нет. Да и второе… Так что давайте с Васей».
«Может куда-то в сухое место поехать», – растеряно спросил я. Ответил, что звали в Израиль, но никуда не поедет, нужно работать. Роман «Прокляты и убиты» дается с трудом. Тяжелую и неподъемную ношу взвалил он на себя. В таком возрасте вновь окунуться в красную от крови воду Днепра, воскресить в памяти, пережить картины боев, когда танки и артиллерийские повозки вдавливает в землю тех, кто еще вчера жил и надеялся вернуться. Война не отпускала его, и вместе с этим романом, конечно, ускорила его уход.

Виктор Петрович дал тогда почитать мне рукопись первой части этого романа. Высветляющих страниц там практически уже не было. Лишь в описании русского поля зримо присутствовал тот прежний Астафьев.

Много позже при встрече с легендарным редактором «Молодой гвардии» Агнессой Федоровной Гремицкой, я спросил ее, почему она, литературный редактор с безупречным вкусом, не убедила его убрать матерные слова. «А он уже тогда никого не слушал».

Тогда же Виктор Петрович отправил с нами гостинец – рыбу стерлядку для Марьи Семеновны. В их городской квартире почти ничего не изменилось. Хозяйка усадила за стол. Чай всегда свежезаваренный. За чаем она разматывала неспешно нить воспоминаний. Может ей просто хотелось выговориться. Оказывается, она 13 раз перепечатывала «Пастуха и пастушку», а вот «Печальный детектив» ей вовсе не понравился. Но ничего с собой поделать не могла. А Астафьев там так ничего и не поменял. Рассказывала, как после Вологды, вернувшись в Овсянку, Виктор Петрович загулял со своей многочисленной родней. И как совсем недавно, забыв про свою аритмию сердца, искала машину, чтобы ехать в Овсянку и увозить в больницу мужа... У нее характер – кремень. И у Виктора Петровича далеко не мед. Когда она написала и издала книжку об их совместной жизни, Виктор Петрович сказал ей, что у нее только один выход – выкупить весь тираж и сжечь. Но потом остыл. Марья Семеновна принесла ему эту самую книгу, и он сделал на ней трогательную надпись. А вот цветка рядом с автографом не было. На страницах книги родня мужа предстает не в лучшем свете. Скорее всего, это и послужило вспышкой гнева писателя. Всё-таки мне кажется, что Овсянка не приняла Марью Семеновну. Она, похоже, отвечала тем же.

Были у нас с Виктором Петровичем и другие встречи и беседы. Как-то приезжал и давал концерт в Красноярске Дмитрий Хворостовский. Василий Сидоркин (уже на то время не охотник, а глава Енисейского района) дал мне два билета. В фойе мы и встретились с Астафьевым. «Коля, давай поменяемся билетами». Ни сном ни духом не ведая, отдал ему свои билеты, и когда мы с женой уселись по его билетам, все стало понятно: нашими соседями оказались генерал-губернатор Александр Лебедь с супругой. Видно, не шибко хотел Виктор Петрович находиться с ними рядом. А может мне решил такой подарок устроить. К слову о Хворостовском. В 1987 году Коля Кривомазов, будучи тогда собкором «Правды», позвонил и приказал одна нога здесь другая там мчаться к нему в театр оперы и балета. Будет выступать вчерашний студент, победитель международного конкурса оперных вокалистов Хворостовский. Имя на тот момент мне ничего не говорило. (Кривомазову хорошо, он ГИТИС заканчивал, есть о чем говорить, а мне?). Но примчался, послушал арию Ленского. Голос такой божественный, что и без ГИТИСа вознесешься на небеса. «А счастье было так возможно, так близко…» – кажется, что про всех нас живущих эти слова из арии. Была и у Дмитрия и такая трогательная манера – во время оваций касаться крылышков носа. И еще кланялся больше галерке (где обычно сидели студенты), чем первым холеным рядам.
А тот концерт Хворостовского заканчивался русской народной «Ноченькой», где последние слова песни он даже и не поет, а шепчет – словно ветерок колышет и уносит вдаль память о нечаянной встрече. И Астафьев на той встрече был уже другой…

…Вот написал и подумал: а ведь он действительно был тогда уже другой. И круг писателей, примыкающих к нему, заметно отличался от тех прежних, с кем связывала его не только литература, но и одно мироощущение. И одно восприятие жизни, и России. На литературных встречах в Овсянке, куда он меня пригласил, уже не было ни Белова, ни Распутина. Видимо 1991 и 1993 годы стали «точкой невозврата» в их отношениях. Безусловно, здесь сказалось и то истеричное письмо деятелей культуры к Ельцину, где подпись Астафьева словно прилеплена в последней момент и выглядит совершенно чужеродной среди подписантов. Но заморозка отношений Астафьева и Распутина началась еще раньше, может со дня выхода Астафьева из редколлегии «Нашего современника». Подтверждением этому стала и недавно вышедшая переписка Распутина и Астафьева. Последние письма друг другу датированы 1987 годом. А уж девяностые годы – как водораздел. Переписку с Валентином Григорьевичем вела только Марья Семеновна (словно ощущая часть какой- то своей вины). Валентин Григорьевич отвечал, по сути, только на ее письма. И она пыталась стать связующим звеном между этими двумя великими и последними писателями 20 столетия. Но примирения при жизни так и не состоялось…

k//«Все виноваты, все виноваты и если бы все это понимали», – итожил много позже в письме к Марье Семеновне словами Достоевского их коренное расхождение и разлад Распутин.
Астафьев вместе с Распутиным могли бы, наверное, противостоять мощному натиску бездуховности на русскую культуру, литературу и вообще на русский народ. Их имена тогда значили очень много для людей. (Кормчие и рулевые страны все-таки оглядывались с опаской на этих писателей.). Объединись они, и, как знать, ход истории мог бы пойти в другом русле. Но не случилось. А может мне это лишь пригрезилось. У каждого свой путь. Но видится мне, что немалую горечь и без того в трагедийной жизни последних лет Астафьева добавил вот этот его уход в другой лагерь. А еще бесконечные неурядицы с взрослеющими внуками. Так что прощальная записка, найденная в его письменном столе с такими горько-пронзительными словами «мне нечего сказать вам на прощанье», все-таки адресована родным в первую очередь.

…Осенью, в год ухода Астафьева, в Иркутск приезжал Анатолий Заболоцкий, оператор «Калины красной». Был у нас дома. Мы знали, что Виктор Петрович болеет и только выписался из больницы. Звонили ему, разговаривали, обещали приехать, навестить. Но собирались, как оказалось, слишком долго…

…И вот еще одна весна без Виктора Петровича. На фото, которое он мне подарил, ему 65 лет. Сегодня мне самому 65, я живу в селе Мельница, рядом с березовой рощей и железной дорогой. Сразу за дорогой бежит река. Ночью отчетливей перестук колес, отрывистые гудки тепловоза – куда-то и зачем едут и едут люди. Как-то сажали картошку и вспомнилось. Я от тестя привез писателю деревенской рассыпчатой картошки, а он тут же подарил мне книгу, надписав: «За картошку одариваю «Царь-рыбой». И рядом с автографом характерный рисунок осетра. В березовой роще и в поле, что примыкают к моему дому, цветы: васильки, незабудки, колокольчики, кукушкины слезки и ландыши. Из дальнего леса привезли и посадили редчайшие цветы орхидеи, маленькие в крапинку и большие алые (в моем детстве их называли венерины башмачки, и еще довольно своеобразно и ласково – мудушки). Есть и точеные красавицы-саранки. Ромашек вокруг не счесть. Я знаю, что Астафьеву здесь бы поглянулось.

«Хотелось, что бы кто-нибудь из внуков жил в деревне», – это из его завещания, как вздох о несбыточном.
Весна нынче запаздывает. Топлю печку, перелистываю в памяти то, что было. А что было? Самое яркое: встречи с этим человеком, потом еще редкие встречи с Распутиным. А еще концерты Хворостовского, Татьяны Петровой. А еще тайга, да много чего хорошего. Нет, грех жаловаться на «жисть». «Что такое жисть?!» – вопрошает в «Последнем поклоне» дядя Левонтий.

…Мне было лет семь-восемь, наверное. Жили в родном Нижнеудинске. Картошку тогда копали поздно, в конце сентября. Рано утром приезжал грузовик, и мы с сестрами спросонья забирались кузов. Отец подгонял: «Нужно успеть до вечера все выкопать, машина ждать не будет». Хорошо помню, как шел дождь вперемежку со снегом, зябли руки, саднили сорванные и забитые землей ногти. И тут остановился поезд (поле примыкало к железной дороге). Было видно сквозь отдернутые занавески на окнах, как за столиком сидят люди. И пьют чай из стаканов с красивыми подстаканниками. Так все там было культурно, красиво. «Вот вырасту и тоже буду ездить в поездах и не буду никогда возиться с картошкой», – решил я. И вот вырос. Повидал разные страны, большие города. А теперь копаю картошку, ем драники и совсем не завидую тем, кто едет, летит, плывет за лучшей долей.

Вот и пойми эту «жисть». Одно, возможно, главное, все-таки понял в этой жизни Виктор Петрович: «Легче там, где поле и цветы». И то немало…

• Расскажите об этом своим друзьям!

• Школьница родила ребенка в туалете ТЦ, а папаша выбросил малыша в лесу
  
  В Архангельске 15-летняя ученица школы в августе прошлого года родила малыша. Все это произошло в туалете торгового центра. После 18-летний папаша отнес младенца в лесополосу и оставил там умирать своего ребенка.
• Стилист Александр Рогов посоветовал носить пижамные штаны не только дома
  
  Стилист Александр Рогов назвал модный тренд на весну и лето 2024 года. Соответствующий пост появился в его Telegram-канале.
• Американская актриса обвинила Андрея Кончаловского в женоненавистничестве
  
  Звезда фильма «Оппенгеймер» Эмили Блант обвинила российского режиссера Андрея Кончаловского в женоненавистничестве. Об этом она заявила в разговоре с The Sun.
• Станислав Садальский о своём уходе с Первого канала: «Меня сожрала Малышева»
  
  Многие уже и не помнят, что Станислав Садальский был ведущим программы «Таблетка» на Первом канале. Проект просуществовал несколько месяцев, а потом без объяснения причин был закрыт.
• У Николая Носкова обнаружились новые проблемы со здоровьем
  
  Недавно певец Николай Носков попал в больницу с подозрением на пневмонию. И уже в ходе углубленного обследования у артиста нашли новые проблемы со здоровьем.
• Кристину Орбакайте пригласили спеть на концерте в Кремле
  
  Организатор концерта в Государственном Кремлевском дворце Вячеслав Шаинский объяснил решение пригласить на выступление в честь Дня защиты детей певицу Кристину Орбакайте.
• Аферисты придумали мошенничество с медполисами ОМС
  
  Аферисты по-разному пытаются обманывать граждан. Например, они придумали схему с использованием полисов ОМС (обязательного медстрахования).
• Дороги в центре Москвы перекроют из-за инаугурации президента
  
  Сама церемония инаугурации президента начнется в 12:00 мск. На нее Владимир Путин приедет на обновленном автомобиле Aurus Senat.
• От самокатчика, сбившего пенсионерку, прокуратура требует почти 2 миллиона компенсации
  
  Самокаты – бич современных улиц. Вернее не сами средства индивидуальной мобильности, а самокатчики, которые ими управляют и все чаще совершают наезды на людей.
• Мама стала донором почки для умирающего сына
  
  Любовь матери безгранична. Женщина готова и жизнь отдать за собственного ребенка. А чтобы спасти своего сына, мама из Кузбасса отдала ему часть себя – стала донором почки.
• Взрослый сын Николаса Кейджа жестоко избил собственную мать
  
  33-летнего сына американского актера Николаса Кейджа Вестона Копполу обвинили в жестком избиении своей матери, артистки Кристины Фалтон. Об этом сообщает TMZ.
• Кристина Орбакайте готова тайно выступить в России за пять с лишним миллионов рублей
  
  В последнее время Кристина Орбакайте столкнулась с отменой своих концертов в России. Но за кругленькую сумму вполне готова выступить на закрытом мероприятии – например, на частном корпоративе.
• «Мы бы оплатили ей и лечение, и психиатра»: подруг Анастасии Волочковой пугает её пристрастие к алкоголю
  
  Уже традиционно Анастасия Волочкова отмечает праздники на Мальдивских островах. В своих соцсетях она регулярно выкладывает пляжные снимки и общается с подписчиками.
• Юрия Шевчука проверят на призывы к экстремизму
  
  Лидера группы «ДДТ» Юрия Шевчука проверят по статье «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности» после его слов во время концерта в Дубае. Об этом сообщает Telegram-канал Mash.
• Жанна Агузарова спела в переходе московского метро
  
  Певица Жанна Агузарова спела отрывок из своей новой песни в подземном переходе в Москве. Соответствующими кадрами она поделилась на своей странице в соцсети.
• Лидер группы «Калинов мост» лишился денег после разговора с мошенниками
  
  60-летний Дмитрий Ревякин, лидер рок-группы «Калинов мост», стал жертвой мошенников. После разговора с аферистами он лишился более ста тысяч рублей.
• Пассажир поезда 10 раз ударил ножом участника «спецоперации» из Красноярского края
  
  26-летний мужчина напал на попутчика с ножом в поезде «Москва-Владивосток».
• Россиянам хотят предложить знакомиться для создания семьи на госуслугах
  
  Депутат Госдумы Виталий Милонов предложил добавить на портале «Госуслуги» раздел, где каждый сможет найти свою вторую половинку.
• Ушел из жизни пилот, совершивший кругосветку без посадок
  
  Американский лётчик Дик Рутан скончался в 85 лет. Он вместе с другим пилотом Джиной Йегером первым в истории авиации совешил кругосветное путешествие без дозаправок.
• Умер актер из «Титаника» и «Властелина колец»
  
  Британский актер Бернард Хилл умер в возрасте 79 лет.