Девяностые. Начало (9)

Главы из книги Игоря Широбокова «С Ельциным и без него, или Политическая шизофрения».

Предыдущие публикации:

• Девяностые. Начало
• Девяностые. Начало (2)
• Девяностые. Начало (3)
• Девяностые. Начало (4)
• Девяностые. Начало (5)
• Девяностые. Начало (6)
• Девяностые. Начало (7)
• Девяностые. Начало (8)
  

Было еще несколько знаковых статей в перестроечную пору 80-х. Это грянула весна с ее ликованием пробуждения, сквозняками, пьянящим воздухом свободы, надеждами, распутицей и бестолковым гомоном ошалевших птах... Ошалевшими птахами казались прежде всего журналисты, получившие возможность горланить то, о чем еще недавно и пикнуть не смели...

Началась перестройка и вспыхнула, занялась пламенем борьба за Байкал. На всех митингах и пикетах выставлялись стенды с вырезками моих газетных статей – таким образом, я как бы стал знаменем неформалов со всеми вытекающими отсюда последствиями. Меня начинают «двигать» всюду, где только объявляется выдвижение. С точки зрения современных избирательных технологий ход грамотный: имя раскручено, закрепилась прочная репутация бесстрашного защитника всего и всех – что еще надо замордованному народу...

Но избирали тогда не избиратели, а выборщики, а этим инструментом партийные органы еще владели. Неудивительно, что попытки пройти в делегаты Всесоюзной партконференции и в народные депутаты СССР были неудачными. Особенно запомнился зал во Дворце культуры авиационного завода – он был на две трети заполнен партийным активом. Стенка получилась неслабая и потрепали меня вместе с другими выдвиженцами-демократами основательно и со смаком. Избрали, как и намечалось, директора завода. Хороший был мужик, основательный хозяйственник, а на первых же заседаниях съезда свалился с тяжелейшим инсультом – не выдержал остервенелости политических баталий...

Собственно, я сам не прилагал никаких усилий для избрания, считая себя как бы испытательным полигоном для зарождающихся демократических сил. Плыл в потоке, потому меня и трепало, как щепку, и на берег выбрасывало. Бурное было время.

Примерно за год до российских выборов родная редакция меня основательно подставила, сама не желая того. Я написал статью о ситуации в милиции и прокуратуре, озаглавив ее «Крутится карусель». Редакторы конкретизировали постановку вопроса и поставили огромный заголовок: «Крутится карусель круговой поруки в правоохранительных органах Иркутской области». Вот так вот крупно и громко – на весь Союз. Органы вскипели праведным гневом. Наверняка последовали звонки и от московского начальства: что это за поруку вы там развели, понимаешь, разберитесь немедленно...

Я писал о конкретных случаях непрофессионализма, корпоративности, бездушия определенных работников милиции и прокуратуры – вот с ними бы и разобраться, навести порядок в рядах. Но уважаемые ведомства не пожелали вдаваться в детали и зациклились на заголовке: это их, всех скопом, обвиняют в тяжких грехах, пятнают честь мундира... Уже через четыре дня в суд поступают исковые заявления от областной прокуратуры за подписью прокурора области А. Плешивцева, от заместителя начальника следственного управления прокуратуры М. Голды (фамилия которого, кстати, даже не упоминалась в статье) и от начальника отдела общего надзора М. Архиповой. Еще через двенадцать дней последовало аналогичное обращение в тот же суд И. Титаренко, начальника УВД области и бывшего следователя прокуратуры М. Пислегиной. Все они требовали одного: привлечь к ответственности автора и газету за публикацию статьи, порочащей их честь и достоинство. Требовали защитить честь и достоинство прокуратуры, управления внутренних дел и отдельных работников. Обычное дело, когда должностные лица защищают свою репутацию в суде, это нормально. Но ведомство, затевающее судебную тяжбу из-за нерадивых сотрудников, тем самым олицетворяет себя с ними и попадает в положение унтер-офицерской вдовы, которая сама себя высекла...

Основу статьи составил факт исчезновения молодой женщины. Милиция долгое время и под разными предлогами не вела поиски. Только через полгода дело было зарегистрировано должным образом, и его принял к производству следователь прокуратуры И. Цвиркун. Он идентифицировал останки, выловленные в Ангаре, нашел убийцу, доказал его вину и... неожиданно уперся, как он признавался, в непрошибаемую каменную стену.

Дело в том, что доказательства, собранные следователем, упрямо выстраивались в версию, из которой следовало: обвиняемый не мог в одиночку замести следы преступления. Задушить жену во время супружеской ссоры мог, а все остальное сделали родственники... Ужаснувшись содеянному, он намеревался сдаться в милицию, но прежде известил о трагедии сестру. А та решила, что брата еще можно спасти и развернула лихорадочную деятельность, кинувшись за помощью к дяде – заместителю начальника следственного управления областной прокуратуры. Сестра, имеющая медицинское образование, профессионально расчленяет труп, а дядя помогает вынести останки из квартиры и уничтожить следы преступления... Я не вдаюсь в подробности этого дела и не утверждаю, что все было именно так (обстоятельства преступления и расследования позднее И. Цвиркун изложил в своей книге, и никто к нему судебных исков не предъявлял). Меня же поразила дикость, безнравственность ситуации: следователь по особо важным делам областной прокуратуры ведет дело против своего непосредственного начальника, а руководство прокуратуры не видит в этой ситуации ничего предосудительного. В стенах прокуратуры исчезают вещественные доказательства, изменяются протоколы свидетельских показаний – следователь буквально кричит об этом, бьет в набат, но его не хотят услышать. Обезумевшая от горя мать шлет жалобы в Москву, во все высокие инстанции, но ей отвечают как раз те работники прокуратуры и милиции, на которых она жалуется: мол, все в порядке, гражданочка, все в рамках закона, никаких нарушений не выявлено... Мне же казалось, что должностные лица прокуратуры и милиции творят беспредел, выйдя за рамки не только профессиональной, но и человеческой морали. Фактов для такого утверждения накопилось более чем достаточно, я задел болезненный нерв. Статью перепечатывали, ксерокопировали, расклеивали на заборах. Судебная тяжба только подливала масла в огонь – читатели считали, что юридический клан себя в обиду не даст и, объединившись, свернет журналиста в бараний рог. А значит, гонимому журналисту нужна поддержка.

Этого не учел генерал Титаренко, баллотируясь в депутаты по одному со мной избирательному округу. Из двенадцати кандидатов мы вдвоем вышли во второй тур, и большинство избирателей предпочло меня. Так я стал народным депутатом РСФСР по 40-му национально-территориальному округу.

Незадолго до выборов 1 марта 1990 года газета «Советская молодежь» опубликовала материал, в котором достаточно адекватно отражены мои мысли и настроения тех дней. Этой публикацией можно поставить точку в моей предвыборной истории, что я и делаю. (Печатается в сокращении.)

Тот самый Широбоков

(С собкором «Рабочей трибуны» беседует наш обозреватель Михаил Дронов.)

– Тебе не кажется, что собкор центральной газеты Игорь Широбоков, каким его представляет молва, и Игорь Широбоков в реальности – совсем разные люди? Что существует некий миф о нём?

– Ты прав, давно кажется. В жизни я молчун, не умею стучать кулаком по столу и устроить скандал даже в домоуправлении, когда топит собственную квартиру. А читатели принимают меня за этакого бесстрашного воина, неутомимо бьющего бюрократов и чиновников. На самом же деле я просто не умею отказать людям, когда они приходят ко мне за защитой. Иногда удавалось в статье распутать почти безнадежную ситуацию, отстоять человека или его дело. Но следом-то обрушивалась целая лавина жалоб от других пострадавших в жизни, а им я уже помочь не могу... И я должен вынести себе приговор: защищая одного человека, я обманываю других беззащитных. Чем острее статья, тем больший обман происходит. Тупик? Выход из него я вижу в трех направлениях: 1) ничего не менять и оставаться «спасителем», подменять следователей, адвокатов, советских работников; 2) все бросить и уйти на «свободные хлеба», в писательство; 3) постараться изменить структуры, в которых мы живем, в которых человек беззащитен.

Как видишь, я пытаюсь продвинуться по третьему пути, хотя по своим склонностям считаю идеальным для себя неторопливый писательский труд. Но время сейчас не то, душевный комфорт нельзя себе позволить, и опять приходится браться «не за свое дело».

– Игорь Широбоков – неформал среди неформалов? Вообще, твое отношение к этому пестрому люду?

– «Пестрый люд» – это и есть человечество. Из пестроты и соткано многоцветье жизни. « Неформал» – само слово для меня благозвучнее, чем «формалист». Формальные структуры у нас одеты в мрамор и гранит, они фундаментальны, как египетские пирамиды, они сыты и благополучны. Если я подопру своим хилым журналистским плечом мраморного колосса, то он этого даже не заметит. Правда, и мне перепадут какие-то крохи от его щедрот... А если я прикрою ладонями слабые побеги колючего инакомыслия от «горячей любви» вышестоящих, то моя помощь может оказаться действительно спасительной, ростки будущего гражданского общества выстоят. Так было в истории с байкальской трубой. Ну, прикрикивали, ну, сам товарищ Лигачев выговаривал главному редактору, но ведь выстояло байкальское движение! Да и сам я, как видишь, цел и невредим.

– Умер Сахаров. Что он значил для тебя?

– Не имею права на громкие слова. Когда Андрей Дмитриевич был загнан в Горький, я, как все «послушное» большинство, питался лишь газетной информацией о нем. Услышал я его, лишь когда он взошел на свою Голгофу – на трибуну съезда. Уже кричали: «Распни его!» и топали ногами... Он остался непонятым, как Христос, как многие другие мыслители, учения которых благодарно подхватывали лишь после смерти. Теория конвергенции, правозащитное движение, отказ от насилия, модель Конституции – вот как много оставил Сахаров. В том числе и для меня.

– Тебе принадлежит одно из самых блестящих определений перестройки: – «возвращение к здравому смыслу». Легко сказать, с чего ты начал свое возвращение? А общество?

– Здравый смысл – это способность здраво мыслить. Надо лишь размотать идеологические бинты со своих извилин и ощутить себя здоровым человеком. Вот и все.

– Горбачев, например, соответствует образу человека, вернувшегося к здравому смыслу?

– Вполне. Вопрос в том, насколько он свободен в своих публичных суждениях и поступках, сидя на четырех креслах: председатель Верховного Совета, Генеральный секретарь, секретарь российского бюро, председатель Совета обороны? Мне кажется, что естественнее сидеть на одном стуле.

– Ты утверждаешь, что надо бороться только «за». Но ведь всякая борьба за что-либо означает борьбу «против».

– Да, утверждаю. Борьба «за» – созидательна. Борьба «против» – разрушительна и всегда вызывает ожесточение, а в конечном счете, и саморазрушение. Не буду напоминать, к чему приводят войны. Вспомни из своей журналистской практики, к чему приводит борьба двух соседей или двух группировок в учреждении – это коммунальный кошмар... Если выступаем, к примеру, за безопасность движения, то создаем условия для транспорта и пешеходов. Если же боремся против нарушителей, то вначале создаем условия для нарушений (скажем, ставим неприметный дорожный знак или запрещаем переход в самом многолюдном месте), а потом отлавливаем провинившихся. А к чему приводит борьба с природой? А с классовыми врагами? С пьянством, наконец?

Мы построили в своем сознании модель мира и самой жизни на порочном основании: дескать, жизнь – это борьба. Всего со всем. Начиная с молекулярного уровня и кончая международными отношениями. Такую примитивную, удобную для понимания и верования картинку подтверждали наука, идеология, образ жизни, запертые наглухо ворота государства. И только сегодня начинает пробиваться понимание, что мир неизмеримо сложнее, что держится он не на взаимоуничтожении, а на взаимодействии, сосуществовании, взаимосвязи всего живого и сущего.

Поняв это, надо начинать строить жизнь на других основаниях. Не хватать, не отбирать, не завоевывать – но давать. Непременное правило: давать, чтобы получать от других, от природы, от жизни. Я опять возвращаюсь к старым истинам, к Библии: да не оскудеет рука дающего,.. дающему да воздастся по трудам его.

– Ты утверждаешь, что нам надо по-новому строить взаимоотношения с природой. Но люди уже устали от подобных деклараций, поэтому давай конкретнее: что делать?

– Помогать природе. Идеальная модель сотрудничества заложена в пчеловодстве: помогая цветению жизни, обустраивая пасеку, мы получаем ценнейший мёд, а пчелы опыляют растения... У нас под боком бесценное сокровище – байкальская вода. Так позаботимся о ее чистоте. В будущем она может дать такие дивиденды, которые несравнимы с тюменской нефтью и бодайбинским золотом. А лес? Мы же крупнейшие в мире владельцы природных богатств, только не можем по-хозяйски ими распорядиться. Нужна жесткая экономическая ответственность за насилие над природой, платное природопользование, поощрение вкладов в природу.

– Ты выдвинут кандидатом. Я лично убежден: журналистам не место у власти. Не в этом их глубинная социальная миссия... Если большинство значимых гуманитариев займутся политикой, некому будет составлять нравственную оппозицию режиму: каким бы он ни был – гуманным ли, антинародным ли…

– В журналистике я тоже занимаюсь не своим делом. И мне мучительно стыдно, что не могу помочь всем, кто ко мне обращается. Ради них и решаюсь претендовать на столь ответственное «не свое дело» в российском Совете.

– Но ведь среди избирателей – люди, ожидающие конкретных действий... Что скажешь им?

– Им говорю, что ожидать от меня колбасы или комбикорма не следует.

• Расскажите об этом своим друзьям!