ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ

Драгоценная подушка

Зоя ГОРЕНКО   
13 Октября 2023 г.
Изменить размер шрифта

1310 09 1a 

Антонине Никифоровне Дубинской из села Тулюшка Куйтунского района 86 лет. Живет она в небольшом домике одна, но не забытая и не покинутая добрыми людьми и своими тремя детьми, которыми она гордится и за которых радуется. Они ей и быт помогают поддерживать, и подарки привозят, в том числе и ценные. Но самой главной ценностью для нее остается простая старая перьевая подушка, выданная ей в Андреевском детском доме (Свищевский район Пензенской области). С ней она прошла сквозь все крутые повороты своей юности и зрелости, с ней вступила в старость. Обняв ее, вспоминает самое дорогое и самое страшное время своей жизни, начало ее…

Драгоценная подушка

«Мне году не было, как я осталась сиротой. Ни отца, ни матери. Сестре было три годика, брату 14. А я только родилась. Жили мы в такой деревне – соломой покрыты крыши, пол земляной… Отец вперед умер, с голоду.

А потом и мама, она умерла на печке, и нас мертвой хваткой зажала с сестрой. Она вместе с нами там лежала, обнимала нас. Брату было 14, пацан еще. Он что найдет где, кидал нам на печку. Мама, видно, нам все отдавала, а сама совсем ослабела и умерла. Но нас из рук так и не выпустила. Соседи потом кое-как оттащили нас от нее, выручили. Бабка Акулина сняла нас с печки, а брат схоронил отца и маму. Рассказывал, что у деда взял лошадь, отвез, ямку сам вырыл и закопал. Никаких гробов абсолютно.

Это все по рассказам я знаю. Сама-то себя я помню, как уже ходить стала.

Мы с сестрой ходили по деревням побирались, кусочки собирали. То одни нас возьмут поночевать, то другие. То на чердаке заночуем, то на траве, где попало… Дом наш кто-то сломал на дрова. Там очень плохо было с дровами, даже солому обирали с крыш. И мылися – помню, что вот такая печка здоровая, заслонка, туда залазили и мылись. А брата в армию взяли, тут война же началась, его и забрали. А мы голодные две сестры маленькие, никто на это не обращал внимания, забрали и все. Не знаю, как выжили. И до сих пор Господь меня не отпускает. Фотографий родителей нет. Брат вспоминал, что мама была красивая, коса большая, фамилия Жук, Степанида Акимовна…

Ну, вот мы и побирались. И сестра говорит: «Тут плохо подают». И ушла в другую деревню с девчонкой, что постарше. И не вернулась, заболела там. А та вторая – большая девочка Настя, ее дразнили Настя Титяста, бросила ее. Это она мне потом рассказывала. Сестру я Лелей звала, так-то она Ольга, а брат – Сашка…

Ну, вот и потеряла я ее, даже забыла. Мол, Лелька куда-то ушла, исть мне не несет. А она простыла, где-то под забором упала, женщина шла – подобрала и в больницу отвезла, подлечили там.

А я одна скиталась до 6 лет. Летом на улице, немытая, где в луже, где под дождем умывалась. А ела – у кого куры в траве яичко снесут, я найду и поем. Корова у одних была, смотрю – творожок в узелке висит, стекает. Я тихонечко открыла калитку, никого нет, я раз узелочек, убежала, наелась… Кто подобрей – даст, покормит. Ну а зимой кто-нибудь пустит на печку. А тараканы! Цветные аж, падают, падают… Одни пустили… А зимой в избу корову, бывало, заводили, ясли там, а я еще маленькая. Мы, видимо, с их ребятишками наблюдали за коровой, смотрели, как она ест. И упала я, свалилася на рога корове. Кровища! А то еще раз подошла к девочке, они там с дедушкой что-то копали, я к ним, вроде – давайте помогу, она как махнет лопатой по руке, так шрам и остался…

А вот уже в 44-м году открыли детский дом в Андреевке. Там рядом Тарханы, где Лермонтов… Я босиком все время ходила, дождь прошел, я с чердака слезла, стою моюсь в луже, нашла кусочек мыла красненького, я сроду его не видела. И стою умываюсь. Какой-то мужик идет, говорит: «Че, готовишься?» Я думаю, че он сказал, куда я готовлюсь? Помылась…

Ну, и потом какая-то бабка приходит, ее Делегаткой звали, меня за руку берет, и еще один там Саша Максимов, как мой брат, много там таких было, и повела нас в сельский совет. А у нас нет документов, никаких. И повела нас эта Делегатка в село Андреевку, вела целый день с утра до вечера. Мы плачем, она шлепает, пить охота, есть охота, ведет и ведет. Наконец-то к вечеру дошли к такому большому зданию, там раньше церковь была. Котлы, лавки такие длинные, и женщины каки-то в белых халатах. Ну и вышел кто-то. Нас не берут, документов-то нету. Бабка Делегатка давай плакать: «Куда я их теперь? Пойду выкину куда-нибудь. Ну, нету документов, никто даже не записывал, что мы родились. Ну и вот она плакала-плакала, и нас оставили. Нас помыли с пацаном, накормили, одели, ботиночки со шнурками надели, постригли машинкой – вши же! И мы лысые с ним носимся! Платье, ботинки. Я ботинки то сниму, то надену – рассматриваю. На втором этаже мне поставили раскладушечку, и я спала там! Интересно так, в окна смотрю. Наутро со всех деревень кто на лошадях, кто пешком детей несут, везут. И был там дедушка Тимофей, он поставил табуретку и всех стриг на улице. Трава шевелилась от вшей!

Первый детдом этот в селе Андреевка организовался. Церквушку переделали, крышу снесли и сделали дом двухэтажный. И по 1951-й год я жила в этом детдоме. Кормили плохо, по месяцу хлеб не давали. Мы прямо список писали, просились прямо дежурить на кухню, чтоб миски облизывать, крошки собирать, очистки – так рады тому дежурству были…

Вот подходит время к осени уже, к школе. Я на крыльцо вышла, смотрю – машина подъехала, выпрыгивает девчонка, у нее венок на голове. Это как раз Ольгу-то и привезли, сестру мою. А я про нее даже забыла. Стою, а она: «Тоня, Тоня», давай меня обнимать. А я: «Ты кто?» – «Ты чо, мы же потерялись» – «Ой, Лелька, ты, че ли?» Узнала кое-как. Ну, и стали жить.

Голландка там была, печка такая. Холодища! Топить-то нечем было. Мы все там ссались поголовно. Матрас и подушка с соломой, и одеяло шинелевое, ни простыни, ни наволочки, ничего нет.

В первый класс мы пошли, за одну парту сели. И только стали учить букварь, тогда он такой интересный был, легче было учиться. А холодно, все простужены, на ночь няня ведро ставила мочиться, и вот я пойду писать, у меня такая боль, криком кричала, такие боли страшные. Ну и меня, и пацана одного, Колю Храмова, на лошадь, тулупами нас закрыли и увезли в район, в больницу. И долго-долго нас там держали. Потом пионервожатая за нами приезжает, сестра уже во второй класс перешла, а я опять в первый.

А, скажу, как нас в детдом-то почему направили. Оказывается, брат наш, который на войну ушел, стал нас искать. Написал в сельсовет тете Луше, которая вроде как нам немножко родственница. С Порт-Артура, оттуда письма шли, треугольнички. Она ему написала: твои сестры голодные, раздетые ходят побираются босиком по снегу! И он тогда с этим письмом (это он потом рассказывал) к командиру пошел. Плачу, рассказывал. Он говорит: ладно, Максимов, успокойся, через 10 суток мы тебя вызовем. Вот это он, командир, о нас побеспокоился, нас нашли и в детский дом определили. А так бы не знаю че...

И стал он нам с фронта письма писать. Еще возьмет – пять рублей в конвертик положит. А у нас отбирали! Воспитатель – зачем вам деньги? И так мы жили. А там у нас – семь классов кончишь, в ФЗО, ремесленное отправляли сразу. Вот сестра кончает 7 классов, и ее – в Пензу, разводить цыплят инкубаторских. И Колю этого Храмова туда же. А мы с ним когда полежали в больнице, он стал за меня заступаться. Если кто обидит, он сразу на того… И когда уезжал, другому пацану наказал: чтоб Тоню никто не обижал!

В общем, они уехали. Я остаюсь одна. Пишу брату. А он уже в 47-м году демобилизовался, в Иркутск уехал, женился на цыганке. Взял ее с ребенком, и своих двоих родили. И эта его Катя говорит: едь, забирай девчонку… И он приехал. Мне с собой дали одежку, обувь, еду какую-то, денежку и вот эту подушку…»

  • На этом детство, какое бы оно страшное ни было, для Тони Максимовой закончилось. Пошли новые главы ее жизни. Как там они, если классически, называются – «Отрочество», «Юность», ну и так далее. Жизнь с обретенными родственниками сразу не задалась. Быстрее, чем ожидалось, она лишилась всего детдомовского наследства. Кроме подушки. И злоключения закаленной в условиях жесткой выживаемости девушки продолжились. К сожалению, не нашлось достойного мужчины, который бы по-настоящему понял ее, обогрел и защитил, как тот детдомовский дружочек Коля. Но бог вознаградил ее хорошими детьми, а после и внуками. И все они могут прилечь на бабушкину подушку, которая хранит не просто старые перья, но великую память о русской судьбе…

  • Расскажите об этом своим друзьям!