Игорь ШИРОБОКОВ (с) "Мой Байкал, наш Байкал"

 

 

 

 

 

Любовь… вечная и самая волнующая, самая красивая загадка человечества. Поэтому написано и сказано о ней все или почти все, а разгадки так и не найдено. Да ее и не может быть, потому что каждый из нас, появляясь на этой Земле, участвует в том грандиозном спектакле, который разворачивает на человеческой сцене эта самая всемогущая любовь, и каждый из нас своей ролью чуточку изменяет древнее действо.

Человек любит человека, живое любит живое – это привычно, это объяснимо, хотя и не всегда понятно.

А вот что такое любовь к Байкалу?

Тысячи людей глубоко и преданно любят…что? Красоту? Но ее много еще на планете. Первозданность, непохожесть, суровый простор – но это всего лишь определения, характеристики, абстрактность.

Так чем же покорил Байкал душу и сердце человека, как вспыхнула эта болезнь, не проходящая всю жизнь?

Помнится, ничего подобного тому, что называют "с первого взгляда" у меня не было. Школьником я несколько раз бывал в Листвянке, но особых впечатлений не осталось: много воды, деревянные домики на берегу, черный кукиш Шаман-камня вслед убегающей Ангаре… Нет, запомнилась, пожалуй, одна бытовая подробность: мальчишки бродили по берегу с лукошками и собирали из – под камней бычковую икру – свиньям на прокорм. (Это врезалось в память потому, что вскоре после пуска Иркутской ГЭС бычковой икры не стало, как не стало и изобилия жирного байкальского омуля на всех железнодорожных станциях и полустанках побережья)

Итак, любовь с первого взгляда не получилась, остались впечатления, но не возникло чувства. С тех пор я немножко жалею тех гостей, которые проскочив шестьдесят километров до листвянского туристического тупика, потом с гордостью говорят, что видели Байкал, знают Байкал, восхищены Байкалом… Ничего они не видели. Вернее, видели, но ничего не могли почувствовать, взглянув на обжитый краешек сибирского моря со смотровой площадки.

За свою долгую-долгую, бесконечную жизнь – а таковой жизнь нам кажется только в школьные годы – я много раз попадал на Байкал, но как-то вскользь, рикошетом: то в Слюдянке, то в Листвянке, то в Култуке, то из окна поезда мелькало синее озеро и оставалось где-то вдалеке. Пока не случилось событие сверхъестественное : отец получил отпуск летом. Для геолога-поисковика это действительно за гранью реального, ведь все полевые сезоны, начиная с ранней весны и кончая поздней осенью, проходили где-то в глубокой тайге, в предгорьях Саян. То ли тему неожиданно свернули, то ли камеральные работы в городе затянулись – короче, случился непредвиденный отпуск. И отец с приятелем, собрав ребятишек махнули на Байкал. Мы загрузились в катер гидрометслужбы "Шакальский" и отчалили от пристани в Листвянке – отчалили, мне показалось, в другой мир, в другое пространство, где было только синее небо, синее море и белоснежные зубцы гор на горизонте. Пахло живой рыбой, пахло чуть-чуть соляркой, где-то под ногами добродушно бурчал и подрагивал дизель. Это было настолько восхитительно, что я быстро раскопал в рюкзаке тетрадь, карандаш и забрался в трюм, куда потом забирался по несколько раз в день, чтобы записать промелькнувшие мгновенья. Из этих мгновений позже я написал первый в своей жизни рассказ – наивный, неуклюжий, какой и мог написать восторженный десятиклассник.

Что-то в одночасье распахнулось, разбилась какая-то скорлупа в душе и красивая картина Озера ожила, стала Байкалом. Перебирая ныне те давние ощущения (Господи, какая пропасть лет!), я пытаюсь понять, что же послужило тем животворным толчком, что переменилось во мне самом. И вот какая неожиданная отгадка приходит на ум: запах. Да-да, в существовавшей красивой картинке раньше не хватало запаха и, как ни парадоксально, одной безобразной по сути его составляющей – не хватало запаха солярки. Именно ее присутствие в чудесном байкальском букете, одухотворило пейзаж предчувствием приключений, морской романтики, призрачными мотивами, навеянными книгами Александра Грина и Константина Паустовского.

Должен сделать еще одно предположение: думается мне теперь, что Байкал уже вызрел в какой-то зыбкой форме во мне самом и недоставало самой малости, капли, дуновения – чтобы он ожил, чтобы растворился и слился с большим Байкалом. Не на карте надо искать великое озеро, надо искать его в себе самом. Это можно обосновать даже на физиологическом уровне. Ведь известно, что человек на 80% состоит из воды, а Байкал – планетарное хранилище чистой питьевой воды . Кроме того, как слышал я от ученых, состав байкальской воды по какой-то генной структуре полностью соответствует составу человеческой крови. "Ты и я – мы одной крови!" – вот какой зов идет от сибирского моря, от живого к живому. Почувствовав этот первобытный зов, я уже не мог разорвать себя и Байкал как единое целое. И не могу представить, чтобы хоть раз в год не свидеться с ним, не постоять на его берегах очарованным странником. Ну, а самое большое счастье, это пройти по Байкалу на катере, как тридцать лет назад, пройти мимо Ольхона, Святого носа и дальше на Север, где нет дорог и человеческого жилья, где так необъятны тишина и воля, вода и небо, где так изменчивы облака и неизменны горы, где так доступно и несуетно таинство общения с миром Байкала.

Но справедливости ради надо отметить, что быть рядом – не значит быть вместе. Позже, уже тридцатилетним корреспондентом "Комсомольской правды", я работал с рыбаками Ольхона. В один из сказочных вечеров, когда бот наш, ткнувшись к берегу, застывал в расплавленном золоте, а над головой полыхал алый жар заката и всплески сытых хариусов оглушали в тишине, как ружейные выстрелы, у нас с бригадиром состоялся такой разговор:

– Вот ты и на Тихом рыбачил, и на Оби, а ведь все равно на Байкал вернулся. Разве отпустит такая красота…

Бригадир обалдело посмотрел на меня.

– А-а-а, – позевывая выдавил он из себя – вода везде мокрая. Лишь бы деньги были…

И тут же без перехода – Славка, твою мать, куда бутылки затырил?!!

Лишь бы деньги были. А деньги – чтобы купить водки.

Вода везде мокрая… Возможно, я несправедлив к своему бригадиру, ведь что для меня отпускной подарок, долгожданное свидание, то для местного жителя ежедневная обыденность. Беда, наверное, в другом – когда вода и все в ней содержимое становится для человека неким перегонным кубом, откуда все живое перегоняется лишь в звонкую монету и нечто сорокаградусное.

Вода везде мокрая… Ну почему так ранила меня, на долгие годы, эта фраза? Обиделись после публикации очерка рыбаки, обиделись даже некоторые журналисты – за рыбаков, за "маленького человека", которого, якобы нельзя осуждать, а можно только жалеть и защищать.. Но если "маленький человек" и "большой чиновник" думают и поступают одинаково, то какая между ними разница? "Вода везде мокрая" – заявляет чиновник, распоряжаясь сбрасывать в озеро стоки целлюлозно-бумажной промышленности. "Вода везде мокрая" – усмехается местный житель , сливая в озеро остатки солярки. "Большой чиновник" уверен в себе, когда имеет в единомышленниках "маленького человека", когда подпитывается его сознанием.

Это их общее сознание, в котором нет места чуду и красоте, всему, что хоть немного оторвано от сегодняшних потребностей и аппетитов. Но об этом у нас еще речь впереди, а сейчас мне не хотелось бы отрываться от чуда соприкосновения с Байкалом, от промелькнувших мгновений.

"Байкал затаил дыхание – совсем как человек. И от этого повсюду разлилась неуловимая тревожность: что-то будет, что-то он замыслил. В сумерках на меня наткнулся пьяненький старпом Федорыч, долго вглядывался как бы не узнавая, а потом с трудом выговорил:

Ты где сы-с-пишь?

В шлюпке.

Вольному воля. А в трюме надежней…

С востока подкрадывалась, вытесняя ранние звезды, черная туча. В ее ватных боках то и дело вспыхивало розовое сияние.

Што? – коротко вопросил Федорыч, боднув тучу тяжелой головой.

Зарницы – неуверенно ответил я.

Ха , зарницы!- обрадовался моей необразованности старпом. – Врешь, паря! Горны это, чистые горны… Эх, ночью загорнит…

Розовые вспышки наливались в красный цвет и, уже не затухая, разгорались в черных углях тучи, как в громадном кузнечном горне.

А ночью налетел шквал и я узнал, что такое неумолимый и страшный байкальский шторм. Федорыч толковал не о кузнечных горнах, он предупреждал о горном, налетающем с севера урагане…"

Это из записей в давнем, потрепанном дневнике, где остались жить строчки о штормах и штилях, о восходах и закатах, о сказочных рыбалках и приключениях на берегах с таинственными названиями: Хобой, Мужинай, Покойники, Лударь, Ая, Святой Нос…

Сейчас мне кажется тот дневник неполным и по-юношески эгоистичным: только мои личные наблюдения и переживания, а о близких, родных мне людях не нахожу ни строчки. Но ведь постоянно был рядом младший мой брат Ваня, десятилетний пацан, который видел то же самое, только другими глазами, переживал те же мгновения, только своей подрастающей душой. Помню, как настырно он клянчил у меня маску и трубку с ластами, чтобы заглянуть в зеленоватую глубь прибрежных озер; как делал "бороды" на спиннинге и верещал на всю тайгу, выловив первую в своей жизни щуку. Но то, что осталось у меня непобедимой страстью к рыбалке, у Вани переросло в другое качество. Он стал ихтиологом, он изучал и выращивал знаменитого байкальского омуля и сига. Защитил диссертацию, до поздней осени пропадал в экспедициях и на рыборазводных заводах ( рыбаки приписывают прибавление сига в Малом море Ивану, несколько лет проводившему там эксперименты с мальками). Личной трагедией для него стала "утечка" в Иркутское водохранилища с Бурдугузского рыборазводного завода форели – ведь загрязнение Байкала может быть не только промышленным, но и биологическим, чужеродная форель вполне могла нарушить сложившуюся систему жизни озера…

Иван умер, не дожив до своего сорокалетия. Еще совсем несмышленышем, только начавшем ходить, он требовал у всех "длинную работу" – чтобы делать долго, обстоятельно, с перспективой. Он был так устроен. И его внутренняя система ценностей и представлений не выдержала, рухнула под лавиной стремительных изменений последних лет. Лимнологический институт оказался без финансирования, опыты и экспедиции стали почти невозможны, сотрудников лаборатории надо было увольнять – словом, ни постоянной работы, ни перспектив… Байкал еще выдерживает антропогенные нагрузки – Иван не выдержал.

Схоронили Ваню на крутом, обрывающемся к Байкалу склоне листвянского кладбища. На этом настояли капитаны байкальской научной флотилии. Даже смерть не разлучила брата с Байкалом. Или Байкал призвал его к себе. Навеки.

Безнадежная затея – рассказать все о Байкале. Многие пытались – кто словом, кто кистью, кто объективом, – но в результате удавалось запечатлеть лишь один миг, одно минутное состояние сибирского моря: отчего так? А кто, скажите, из писателей или художников, кто из людей всех времен осмелится заявить, что воссоздал саму жизнь? Нет, человеку это не дано.

Байкал, как все мы, наполнен жизнью сиюминутной и вечной, прекрасной и пугающей, простой и непостижимой. У нас одна кровь, но Байкал неизмеримо больше и мудрее маленького человека. Вот почему нас так неудержимо влечет к нему, вот почему только на его берегах возникает то необъяснимо высокое и чистое состояние души, которое невозможно высказать словами. Можно простоять у Байкала всю жизнь и не увидеть его дважды одинаковым. Вот чаша его горит расплавленным золотом, вот мелководье засветилось собственным изумрудным сиянием, вот горы подернулись сиреневой вуалью, а через миг водная гладь закипела молоком… Вот Байкал, играющий солнечными бликами, безмятежен и ласков… но, чу, шевельнулся воздух, свалилась с хребтов черная туча – и синий котенок вздыбил белоснежные полосы, превратился в разъяренного тигра…

Я не владею кистью, поэтому приходится рисовать словами. Даже не знаю, как это назвать: что-то вроде словесной живописи получается… Кое-что даже было опубликовано. Вот легкая, но дорогая мне акварель из августовского номера "Советской молодежи" за 1973год.

БАЙКАЛЬСКИЕ ЭТЮДЫ

Куплены билеты. Скоро переполненный "Комсомолец" сипло рявкнет отходную и не спеша, похожий на старый утюг, пойдет проглаживать синий Байкал. Мы поплывем на наше место, на самый север озера, где были в прошлом году. Интересней, наверное, побывать в других краях, ведь не так уж много нам отпущено, ну, двадцать-тридцать таких отпусков еще будет, а увидеть надо бы многое, но нас, как паломников, тянет на прежнее место поклониться красоте, которая подарила нам, быть может, лучшие дни в жизни.

Пора собирать мой выгоревший оболаковский рюкзак, он будет нелегок, как и прошлым летом. В обратный путь его необъятные бока опадут. Только будет ли меньше груза? С Байкала можно везти рыбу, орехи, ягоды, но надолго ли их хватит? А мой багаж до сих пор со мной, и на этот раз мне хочется распаковать его, поделиться со всеми…

Коллекция большая. С чего бы начать… Да вот, пожалуй, с неизменной нашей спутницы и чародейки, подарившей целую галерею байкальских пейзажей.

Луна

На таганке напевает чайник вечерние мелодии, хотя вечерние они для Москвы, а здесь, на Северном Байкале, уже давно ночь. Рыжий цветок костра распустился в темном колодце сосен. Но черный сруб призрачен, шагнешь за него – и видишь, что ночная шаль совсем прохудилась, а дальше, в полгоризонта, пылают холодным снегом горы. Они плывут над озером, как айсберги, и кажутся нереальными, будто приготовлены в павильоне для киносъемки, словно подсветили их неоновыми лампами.

Мы привыкли видеть лунный камень в серьгах и перстнях, а тут его – целый горный хребет… И чего-то не хватает в этом немом торжестве красоты, какой-то ликующей песни. И вдруг она звучит. Громче, громче, со всех сторон – лунная соната, клич жизни и любви – в реве круторогих гуранов. Они не смолкнут до рассвета.

…В эту ночь наш костер горел по другую сторону хребта, вставшего стеной над озером. Глубокая ночь. Чуть тлеют угли. Гул на перекатах речки уже не воспринимается ухом, зато слышно, как прозудел на одной ноте и затих комар, вот всплеснула рыба, стрельнул искрами лиственничный уголек…И шепот кажется криком:

– Смотрите… Три ели на луне!

Луна долго выплавлялась из горы, потом замерла над верхушкой и легонько взмыла в пространство. И унесла с собой три стройных дерева, можно было разглядеть каждую веточку. Серебряный бубен висел на тайгой, а на нем были выгравированы ели. Маленькое чудо длилось недолго – минут пятнадцать – потом луна стряхнула украшения и поплыла по своему пути. Теперь она сама принялась рисовать, углубляя тени, отбеливая все светлые краски, избавляясь от полутонов. Наверное, луну и надо считать первым на земле графиком. Фантазия ее безудержна. Груда плавника на островке становится скелетом динозавра, речка превратилась в лавину слюды, куст выглянул насторожившимся оленем, а галька на берегу зажглась россыпью самоцветов... Разве заснуть в такую ночь!

…Туман на Байкале. Он наплывает слоями и стирает, будто ластиком, воду, берег, даже звезды.

– Бакен зажегся – говорит кто-то, кажется Таня.

За мысом тлеет, как кончик сигареты, красный огонек.

– Нет, лодка с рыбаками возвращается – Привстал Мишка. – Фонарь на корме горит, к Байкальскому чапают.

Я что, первый раз на море?! – ринулся в спор Вовка, знаменитый мореход, гурман и рыболов. – Это ходовые огни на мачте. Катер идет, понятно!

Когда взглянули еще раз – катер исчез. К берегу мчался алый парус. И невольно екнуло сердце от реальности гриновской сказки…

Это представление нам устроил молодой месяц, прикрываясь за туманом. Вначале, он показал макушку – вот бакен. Потом туман провел по нему несколько раз своим ластиком – и появились огни на мачте.

Налетел ветер, размыл молочное марево – и помчался по Байкалу алый парус мечтателей…

Боясь утомить читателя, закрываю этюдник с луной. А сколько картинок отложилось с нашего "маленького Байкала" – озера в восьми минутах ходьбы от славного моря!

ПОДВОДНЫЕ АЛЛЕИ

Вода прозрачна настолько, что не будь легкой ряби и отражения облаков – подумалось бы, что бесконечно продолжается берег, песок и растут верхушками вниз сосны. И стаи полосатых окуней, забияк и щеголей, начинают кружить вокруг, только ступишь в воду. Они привыкли прикармливаться здесь, когда мы моем посуду. Шлепнешь паута, бросишь около ног – его тут же, после маленькой свары, схватят полосатые разбойники. Боюсь рассказывать, как ловили мы их с плота, но у меня есть семь свидетелей. Кто-нибудь закидывает удочку, а я ныряю, в маске с трубкой, держась за леску. Одной рукой отгоняешь мелких окунишек и подводишь крючок с наживкой к тем, что покрупней. Самый решительный бросается на приманку – и его вытягивают на плот…

Подводные заросли напоминают тропический лес, Они качаются, как при сильном ветре: синие, зеленые, желтые. Среди аллеек, на импровизированных площадях прогуливаются окуни: очумело носится молодь, рослые держатся особняком, легонько толкаются, распускают плавники – точно подростки на танцплощадке. Но вот на мгновение все стихает, словно появилась на "пятачке" всеми уважаемая и грозная персона. Так и есть – щука! Она застывает метрах в двух подо мной, благодушно пошевеливая плавниками. Окуневая танцплощадка оживает: на этот раз местная повелительница не в настроении устраивать разгон – гуляй, братва – щука нынче сама настороже, уставила желтые гляделки вверх: что это там за чудовище с двумя хвостами…Она будет неотступно следовать за мной, за "чудовищем", как подводная лодка за линкором, потом метнется торпедой в заросли после моей глупой затеи схватить ее за хвост, и теперь уже наблюдает издали, провожая неповоротливого пришельца до берега…

ЗАГАДКИ

Первой нам встретилась такая. Петляет среди сосен и кедров тропинка. Обычная, таежная, с тем расчетом пробитая, чтобы на лошади проехать и вьюками за деревья не зацепить. Петляет себе тропинка и вот…выходит на мост. Мост широкий, добротный, два автомобиля разъедутся. Переходишь его – и снова маленьким ручейком среди сосен вытекает тропинка. Кто сотворил это чудо?

Разгадку нам дал лесник. Оказывается, лет двадцать назад здесь хотели провести дорогу, чтобы соединить Нижнеангарск с Байкальском. Строительство начали с моста, но на этом все и закончилось. А мост стоит. Как памятник благим намерениям…

С моста удобно рыбачить. Десяток хариусов мы положили в полиэтиленовый мешок, набрали в него воды и устроили в тень под мостом, придавив для надежности камешками. Через полчаса решили перейти на другое место, спустились за уловом и оторопели: мешок был разрезан, хотя рыба осталась на месте. Мысль о чьей-то шалости сразу же отбросили, – встречаясь на тропе, здесь здороваются – и каждая встреча запоминается – так они редки. А когда стали вынимать рыбу из мешка – она распадалась на куски, будто вареная. Что за таинственный вредитель покусился на наш улов? Как успела за полчаса разложиться рыба? Мы расспрашивали местных жителей, разговаривали с зоологами и ихтиологами, но никто так и не разрешил загадки…

Много еще страниц в прошлогоднем альбоме: здесь и остров "Буян", будто сошедший с красочной иллюстрации сказки Пушкина; и эвенкийский гроб из окаменевших от времени лиственничных плах в глухом и мрачном месте у звериной тропы; и, конечно же, сам Байкал…

Мне хочется, чтобы мой сын, сыновья моих внуков, вернувшись с Байкала, были также зачарованы его красотой. Поэтому только любоваться им сейчас мало, чудо надо защищать и оберегать тщательнее полотен Рафаэля. Всем вместе – от бывших и будущих необдуманных, а потому преступных вторжений, каждому – от браконьерских выстрелов, пожаров, от своего пристрастия к "сувенирам" (нормальному человеку не придет в голову оторвать на память кусочек от "Сикстинской мадонны")

С Байкала можно везти рыбу, орехи, ягоды, но надолго ли их хватит? Везите красоту, ее вам подарит Байкал на всю жизнь."

На Байкале можно найти все, кроме покоя. Ведь жизнь и покой – несовместимы.

Коренные жители говорят о Байкале только уважительно, верят, что старик может обидеться и рассердиться, если назвать его озером. Недаром и в песне величают "Славное море, священный Байкал…"

Да, Байкал может быть не только щедрым, но и жестоким. У прибрежных жителей в редкой семье обошлось без жертв, взятых седым исполином – Байкал не прощает небрежности и легкомыслия. Так и катер моей юности "Шакальский", который я упоминал здесь, десяток лет назад в считанные минуты был опрокинут смерчем и затонул вместе с командой. Но чтобы ни случилось, как бы ни велика была беда, я не слышал, чтобы люди проклинали Байкал. Ругали судьбу, свою жизнь, водку, но никогда хула не касалась сибирской святыни.

Где бы я ни был, ты всегда со мной, мой старший брат, забравший младшего брата. Наверное, так было надо. Ты и я – мы одной крови.

ОМУЛЕВАЯ ПУТИНА ( 1984 г )

– Не понимаю, почему в Сибири так много говорят об омуле? – молодая сотрудница Лимнологического института была явно не сибирячкой, это чувствовалось по ее московскому говору, и ответить ей так вот сразу было непросто. Да она и не ждала быстрого ответа.

– Это можно объяснить тем, – продолжала девушка, – что омуль – единственная здесь ценная промысловая рыба, имеющая по давней традиции большое потре­бительское значение. А вот, – она подняла на свет банку с побелевшей в формалине пескариного размера рыбкой, –вот действительно байкальское чудо: голомянка. Это эндемик – на всем земном шаре она нигде более не встречается. И красива необыкновенно, переливается на свету голубым и розовым. А оставишь на солнце – растает. Когда-то за ней приходили монахи с Тибета и собирали по берегам – жиром голомянки излечивались от болезней. Она основной и самый многочисленный житель Байкала, но поймать голомянку в глубинах чрезвычайно трудно даже для исследователей. Промысел ее – дело будущего. Вы пробовали голомянку? Разве омуль сравнится! А нерпа? Она водится и в северных морях, но мех байкальской уникален по своим качествам. Что омуль?

Действительно, что же омуль? Девушка права, он составляет едва лишь сотую богатств Байкала. Есть ценности значительнее: и голомянка, и нерпа, и окружаю­щая природа, н драгоценная вода... Но омуль издавна служил для сибиряков символом Байкала, как хлеб был символом русского поля. Омуль был вторым хлебом в селах и городах на много верст от озера, давно это было и недавно, но вкус сибирского деликатеса не забывается.

Как хлеб для русского человека – не просто булка, так и омуль для сибиряка – не только вкусная рыба...

Дефицитный байкальский омуль, а точнее, повышенный спрос на него, определяет стиль жизни на побережье, порождая браконьерство, спекуляцию, пьянство. В этот же узел вплетаются непростые проблемы охраны природных богатств, экономики, туризма, рационального и бережного хозяйствования на берегах сибирского моря. Чтобы присмотреться к этим вопросам «изнутри», я устроился рыбаком на Маломорский рыбозавод.

ДЕНЬ В СЕРЕДИНЕ ПУТИНЫ (странички из дневника)

«В Москве еще десятое июня, а у нас уже одиннадцатое, начался рабочий день. Чайки еще не проснулись, прячут головы под крыло на своих скалах. Предрассветный штиль. Тишина. Только дизель постукивает, но звук этот не спугивает, а как бы баюкает байкальскую тишину и умиротворенность. Со стороны Баргузина огненный шар прожигает водную гладь. Всей кожей ощущаешь, как пронзительно холодны его первые лучи. Валера не признает резиновую робу, но тоже натягивает оранжевую куртку поверх неизменной фуфайки –тепло загоняет. Лишь Федору все нипочем, рубаха его как всегда распахнута до пупа, на голове зимняя шапка –он и зимой, говорят, в таком одеянии на мотоцикле гоняет... Слава врубает сирену и сбрасывает обороты – впереди по курсу маячит буй с цифрой 38 (это номер нашего бота), сейчас мы его зацепим багром, и пойдет работа.

Транзистор в это время еще молчит, пуста его шкала. Но тут, словно черт из табакерки, вырывается из него бодрый голос и скачет по палубе под веселенькую музыку:

– Энергичнее, товарищи! Ноги у нас на ширине плеч, продолжаем наклоны туловища в стороны. Раз-два...

Вот мы и продолжаем эти наклоны, как учит далекий бодрячок-физкультурник, тягаем сеть из стылой глубины: раз-два, раз-два... Упражнение наше неизменно, и нет ему конца: едва начали выбирать первую ставку, а всего у нас сетей два километра сто метров, а тянуть их надо с тридцатиметровой глубины, а вода не теплее льда, а бечева врезается в ободранные и едва поджившие за ночь пальцы... Хорошее упражнение, не соскучишься! И где это Славка поймал зарядку в такую рань? Наверное, Владивосток проснулся. У нас-то на Байкале пятый час утра.

– Следите за дыханием, – учит чуть позже другой бодрый голос, – дышите ровнее!

Это из Благовещенска или Читы доносится. Спасибо, дядя, за совет, но дыхание у нас ровное: воздух тут байкальский, высшей пробы, сети идут аккуратненько, без сбоев, и я их выкладываю ровными кругами. Ячейки пусты, как глаза сумасшедшего, цедим водичку... Хорошего мало.

– Где же твой фарт? – «подкусываю» Федю, с которым на пару тянем сеть через борт. Когда вчера заметывали эту ставку, он так изощренно, со смаком и вывертом, запустил буек в воду, что сам засмеялся от удовольствия: «Во, класс! –похвалил он себя. –Фарт завтра ухватим!»

Сейчас он посмеивается, но не скажу, что добродушно – пустые сети заработка не прибавляют, а путина коротка.

– Так я чо? Я шаманить не обучен. Это бригадир у нас нефартовый. Ишь, небо коптит, рыбу отпугивает...

Валера дергает плечом, будто назойливую муху отгоняет, и отворачивается, продолжая смолить одну «беломорину» за другой. Не нравятся ему эти шуточки, вот они где у него сидят... Он уже второй час без работы: должен выщелкивать рыбу из ячеи, а нет ее, рыбы.

– Ой, напугал, противный! – блажит Федя, когда неожиданным подарком через борт переваливается первый омулек.

А следом другой, третий. Повеселее пошло, хотя и не густо.

– Ноги шире плеч, еще шире! – не забывает нас транзистор.

Это родной Иркутск, судя по всему, принялся делать зарядку. А команда поставить ноги шире плеч своевременна – «баргузин» начал пошевеливать вал, того и гляди бултыхнешься за борт, а держаться можно только за сети, которые тянут вниз. Ну, да как-нибудь, главное, омуль хорошо пошел.

Валера едва успевает выбирать рыбу из сетей, тут бы и Слава пригодился, но от штурвала в такую погоду не отойдешь.

–...Продолжаем бег на месте, а затем переходим к водным процедурам... – вот и Москва заканчивает свою радиозарядку, а нашей работе края не видно. А что до бега, даже на месте, то это к нам не подходит: руки не оторвешь от бечевы, ноги – от палубы. Качает. Зато с водными процедурами богато живем - то и дело окаты­вает холодный душ. Славка, сердобольная душа, прикуривает в рубке сигарету, сует мне в зубы, но огонек тут же заливает водой. Да, погодка, так ее растак!.. Но все когда-то кончается, и вот оно, маленькое счастье – на волнах запрыгал долгожданный «кирюха» – поплавок на конце сети. С первой ставкой закончили. Я бегу на камбуз приткнуть руки к горячей трубе. Блаженство! Не успеваю, однако, толком согреться – эх, прожариться бы, до костей чтоб достало! – как оглушает внезапная тишина. Новое дело: заглох дизель. Славка кряхтит и чертыхается в моторном отсеке, но его обращение к богу и всем двенадцати апостолам до адресата не доходит. На помощь к мотористу ныряет Федя. Поршни на эту подмогу никак не реагируют. А между тем ветер относит нас на другой берег Малого моря. Берег этот – скалистая стена, хоть картинки малюй прямо с борта, но если бот швырнет на эту стенку, то картина будет по-настоящему живописной... Мы с Валеркой освобождаем ящики на палубе, сбрасываем рыбу в трюм – для устойчивости. Потом бригадир решает выметывать сеть: относит нас с подходящей скоростью и в подходящем, по мнению бригадира, направлении.

–– Икру метать не будем, – говорит Валера, – это дело рыбье.

Бодримся, но глазами не хуже локаторов обшариваем все Малое море. И вот под ольхонским берегом показался бот. Бригадир зажигает красный фальшфейер –сигнал бедствия. Не заметили, проходят мимо. Еще одна гигантская спичка вспыхивает в руках у Валеры. На этот раз удачно – бот направляется в нашу сторону. В тот же миг за борт плюхнулся большущий камень, расцветив палубу радужными брызгами. Бригадир того чудесного всплеска не заметил – это, выражаясь фигурально, с моей души камень упал. Когда плывешь по воле волн, камень этот особенно тяжел и потому избавиться от него вдвойне приятно...

Уже разглядеть можно – к нам спешит... «тридцатка». Сюрприз! Не далее как вчера вечером вышла с ними одна история, следы ее остались кое у кого на лице... Но об этом разговор особый, пока замнем для ясности – как выразился бы наш Федя.

Ребята подошли, а мы им даже помахать не можем: Слава с Федей укрощают дизель, а мы с Валерой кончаем заметывать сеть.

«Тридцатка» очень ловко пришвартовалась бортом, их бригадир-моторист Сергей без лишних слов направился в моторный отсек. Мы к тому времени закончили с сетью, и два бота на одном движке стали медленно продвигаться в сторону Хужира. Минут через пятнадцать чумазый наш спаситель вылез на палубу и, вытирая руки ветошью, кивнул Славке: – Заводи!

Движок послушно зарокотал. Что-то там с бензонасосом было. Мастер! В каждом движении, во всем облике крепыша Сергея чувствуется спокойная уверенность и затаенная сила. На берегу он чуть поигрывает в ковбоя: джинсы, широкополая шляпа; в море – дельный бригадир; немногословный, толковый, строгий. Надо бы с ним поближе познакомиться, как будет время.

Прощались с «тридцаткой» как старинные друзья, только что не целовались. Им – в Хужир (пролетели с рыбой, пустыми возвращаются), нам –обратно, еще одну ставку выбирать.

Волнение стихло. Гомонят чайки. Любопытные нерпы метят наш курс черными мячиками голов.

– Не я буду –хапнем рыбку! –заявляет Федор. Как в воду глядел. Омуль пошел сразу, без предисловий, густо забив сети. Серебристый наш красавец, черноглазый омулек! Тут не до разговоров, успевай поворачиваться! Закончились утренние зарядки по всему Советскому Союзу, а мы продолжаем свое упражнение: наклоны туловища к сетям, ноги на ширине плеч... Первым заметил Славка.

– Всплывают! – как-то приглушенно и тревожно крикнул он.

Ну, вот и я дождался. Раньше только в разговорах слышал: «помнишь, в Шибетах всплыли?», «прошлый год по эту пору всплывали у Шарика...» А сегодня на моих глазах сети от избытка рыбы поднялись из глубины на поверхность, расстелились серебристой дорогой, приманив со всех островков расторопных чаек. Скоро убеж­даюсь, что событие это не только радостное, но и усложняющее нам жизнь, не зря слышалась тревога в Славкином голосе... Вытягиваются сети без усилий, идут как по маслу, но зато они «сшиты» рыбой в тугой жгут. Непросто выбрать рыбу из такого жгута, еще труднее распутать многочисленные узлы, и все это надо делать быстро, ходом, с непостижимым для новичка проворством и умением. А тут еще лезут под руку «скорпионы» байкальских глубин рачки-бокоплавы, норовят уколоть своими острыми шипами. Воткнется такая колючка в палец – поработаешь на аптеку... В запарке этой время летит стремительно: транзистора не слышишь, окружающих красот не замечаешь. Очнулись, когда сеть кончилась. Пятый час дня. Ба, мы ведь, братцы, не обедавши! И мимо ужина я проплыл – пока дойдем до Хужира, пока сдадим рыбу, столовая давно закроется.

Вечером иду от пирса в гостиницу, и земля продолжает качаться под ногами, песчаная дорога кажется продолжением дороги морской. Сапоги-бродни налиты свинцом, но я не только усталость чувствую после пятнадцатичасовой вахты, я вдруг ловлю себя на том, что непрерывно вышлепываю пересохшими губами какие-то необыкновенно бодрые марши. К чему бы это? И без особых самокопаний – на них просто сил нет – понимаю, что это поет во мне рабочая, рыбацкая гордость. Мы сдали нынче более тонны рыбы. Сразу представились хвостатые очереди в магазинах Иркутска, где на руки дают по килограмму нашего омуля – выходит, лично я обеспечил рыбой 250 горожан, а вместе мы - тысячу. Приятно осознавать это.

Мечтаю: вот дойду до гостиницы и упаду в постель аж до четырёх утра...Но через два часа в окно стучит Славка – подъём, выходим в море с ночёвкой. Вот и поспал...»

Так прошел этот обычный день в середине путины, отмеченный добрым и нелегким уловом. Всякие уловы случаются, но легких у рыбака не бывает, без труда рыбку не выловишь. Не успел я в этот день на почту и в столовую, не успел зайти в сельсовет и лесничество – как не успевал предыдущие две недели. Таков уж рабочий день у рыбака.

Раньше в качестве отпускника и туриста я не раз встречал нынешних своих коллег: деревянный ботик приткнут к берегу, пожилые мужички с многодневной щетиной спят среди бела дня. А невдомек было, что рабочий день у этих мужичков начался задолго до рассвета, и пока мы спали в своих палатках, они уже успели померзнуть, потягать рыбку, а к вечеру им опять надо выходить в море и ставить сети...

Впрочем, в нынешнюю путину я такой картины, пожалуй, наблюдать бы не мог. Во-первых, в июне спать на берегу некогда, надо рыбу сдавать; это позже, когда кончится массовый ход омуля, можно приткнуться с пустыми сетями к берегу. Во-вторых, не осталось на Мало-морском рыбозаводе пожилых рыбаков. Малое море бороздят теперь двадцатилетние ольхонцы. В-третьих, нет и в помине деревянных ботиков, их сменили металлические суда, надежные и устойчивые, имеющие кубрик, камбуз и даже гальюн. Что касается антуража – пустых бутылок, то тут, как выражаются кабинетные работники, есть вопросы, есть...

В своем дневнике я, наверное, несколько драматизировал эпизод с заглохшим дизелем и ветром, что присуще всякому новичку. Но к Байкалу нельзя относиться пренебрежительно. Случалось, мы убегали от шторма в надежные отстои и болтались там сутками, не рискуя высунуть носа. Нынче мы подали сигнал бедствия, случалось и нам заниматься спасением.

Вот запись из дневника от З июня:

«Дует Култук – рыбный ветер, южный, но на поверку вовсе не теплый в рассветные часы. Порой хрустят по борту прозрачные льдинки, весна здесь только набирает силу. Страшно представить, что придется опять на много часов окунать в эту стынь мои израненные бечевой, негнущиеся пальцы. Тяжело начинаем день. Только после многих попыток удается выловить багром буй – швыряет нас прилично. Слава маневрирует ботом, сдает к сетям, но тяжеленный груз подается с трудом. Наконец изрядно попотев, ухватили саму сеть, показался первый омуль, но тут бригадир рассмотрел вдали красный огонь

Фальшфейер зажгли! –– зычно перекрыл свист ветра всегда негромогласный Валерий–– Бросай сеть! Бросай к едрене фене!

–– Может, балуются? –– осторожно посомневался я. На меня так глянули...

И сеть летит в воду. Мы выкидываем её, как мусор, –– сеть, которая стоит не одну тысячу и требует аккуратного обращения. Люди в беде!

Слава врубает предельные обороты, палуба лихорадочно вибрирует, кубрик заливает водой. Минут через двадцать мы были на месте. Возле отвесной стены берега болтался бот МРХ-35. Винт оборвался. А ветер крепчает. Еще разойдется – сорвет с якоря и расхлещет о скалы. Так что поспели мы вовремя...»

Случалось, Байкал выбрасывал на берег и солидные теплоходы. Два года назад опрокинулся и в считанные минуты затонул большой катер гидрометеослужбы «Академик Шакальский». Спастись не удалось никому. Да, фамильярности Байкал не любит, с ним можно только на «вы». Короткая и крутая волна его бьет и болтает суда похлеще волны океанской. У каждого ветра на сибирском море свое название и свой нрав, но свирепей Сармы ничего не бывает. Сарма всегда у нас под боком, всегда готова вырваться из горного ущелья – так что дремать не приходится.

Я наблюдал в Хужире, какими молодцами, какими щеголями сходили на берег матросы с рефрижераторов и сухогрузов: джинсы, кроссовки, батники – весь «джентльменский» набор. А наш брат-рыбак вываливается на пирс весь очешуевший с головы до ног в буквальном смысле слова – не до шику.

– Небось, завидуете матросам – вон какими пижонами они ходят, – спросил как-то у ребят.

– Чего-о? –обиделись они. – Тряпкам их, что ли, завидовать? Хочешь знать, рыбак –дважды моряк!

Так-то! И в самом деле. Ходим по морю как матросы. Водички в штормы хлебаем побольше, чем на больших судах, да еще рыбку тягаем, горбатимся над сетями с рассвета до заката. И хоть называется наш пролив у острова Ольхон Малым морем, проблемы этого водоема малыми и маленькими не назовешь, как не назовешь малой или легкой работу рыбака.

СКОЛЬКО ОМУЛЯ В БАЙКАЛЕ...

До шестидесятых годов про омуля не говорили, его ели. Рыбные ряды на рынке были завалены омулем малосольным, «с душком» и «без душка», копченым, варе­ным, мороженым и вяленым. В шестидесятых не стало и омуля, и рыбных рядов. Что же случилось?

Есть данные, что в начале века рыбное стадо было тоже очень истощено. На северном Байкале, например, вылавливали в 1915 –1916 годах только 2,3 тысячи центнеров омуля (меньше половины нынешнего годового плана Маломорского рыбозавода). Специалисты считают, что продуктивность байкальских организмов изменяется по долгопериодным циклам. Кризис наступает примерно через 50 лет. И если после неблагоприятных биологических условий начала века омуль восстановился сам – в тридцатые годы уловы достигли прежнего уровня, – то в шестидесятых потребовалось полное запрещение промышленного лова.

Рыбное стадо сибирского моря, как и все хозяйство страны, здорово подорвала война. Омуль был вторым хлебом, и рыбаки трудились на пределе человеческих сил, снимали с байкальской нивы все, чтобы помочь фронту и голодающему тылу. Кончилось военное лихолетье, но в пятидесятых годах уловы вновь резко увели­чились, на этот раз за счет новинки – с Азова привезли ставневые невода-ловушки, перекрывавшие ход омуля вдоль побережий. Завод и рыболовецкие колхозы под­считывали прибыли, а что там оставалось в Байкале – никто не задумывался, его считали бездонной омулевой бочкой. Таким образом, с неблагоприятным биологическим циклом совпал еще и значительный бесконтрольный перелов.

В 1969 году промысел омуля запретили. Хорошая, своевременная мера! Но не обошлось без накладок. Рыбацкие бригады продолжали вести интенсивный отлов бычка-желтокрылки, как самой «никудышной» рыбешки в биологической нише Байкала. Бригадам и заводу это было на руку – хоть какая-то работа, впору ведь было вовсе закрывать завод. Но старые рыбаки все же возражали: нельзя переводить бычка, за его мальками –«поедью» –омуль идет, это для него самая лако­мая пища... К их мнению не прислушались. Бычка добывали столько, что на Ольхоне им заваливали луга, и женщины ходили с граблями, ворошили рыбу на солнце, как скошенное сено. Бычок десятками тонн шел на рыбную муку.

Вот и получается, что одним решением для омуля создали условия, чтобы плодиться и размножаться, а другим решением подрывали его кормовую базу...

Полностью запретили и отстрел нерпы, этого уникального байкальского тюленя с очень ценным мехом. Тоже своевременная мера по сохранению и умножению при­родных богатств. Нерпы сейчас на Байкале столько, как никогда за всю историю не было, она уже появилась и на южном Байкале, возле Листвянки, где ее прежде ни­когда не видели.

Считалось, что нерпа питается главным образом бычком и глубоководной голомянкой (эта рыбка-эндемик представляется основным, самым распространенным жителем байкальских глубин, но она не собирается в косяки, как омуль, и потому не поддается пока современным орудиям лова). Не знаю, правомерно ли считать голомянку второсортной рыбешкой, годной лишь в пищу нерпе, и сбрасывать ее с весов экологического равновесия – не аукнулось бы в будущем? – но речь у нас сейчас об омуле. А его специалисты упорно вычеркивают из меню байкальского тюленя. Не хочется спорить с учеными, но приходится. Дело в том, что выходя с бригадой в море, рыбу мы искали по двум приметам: где гомонят чайки и выныривает нерпа – там ищи омулевый косяк. А когда поднимали сети, то нередко в ячейках находили лишь рыбьи головы да плавники – нерпа нас опередила, больше некому. В ловушках ставневых неводов она ведет себя и вовсе необузданно, как волк в овчарне. Так что симпатии к этому весьма симпатичному зверю у рыбаков нет.

В Байкале сейчас насчитывается около 70 тысяч голов нерпы, каждая взрослая особь поедает в год более тонны рыбы, стало быть, арифметика простая – 70 тысяч тонн приходится на ее долю. Немало, если учесть, что Маломорский рыбозавод добывает в год б тысяч центнеров. Нетрудно предположить, что такая перенаселен­ность отражается не только на рыбных запасах, но и на самочувствии самой нерпы.

У байкальского тюленя прекрасный мех, целебный жир, нежное мясо – промышлять его надо. Тем не менее зональный рыбокомбинат не берется за добычу, даже ограниченную, дескать, промысел непрост и опасен, а специалистов уже нет, к тому же надо налаживать производство по выделке шкур, по переработке мяса и жира... Хлопотно это, конечно, но ведь выгодно и необходимо!

В такие вот непростые условия попал байкальский омуль. Он начал неплохо размножаться, чему способствовали и рыборазводные заводы, но на голодном пайке не очень-то разжиреешь. А вот голодный паек оказался благом... для любителей подледного лова. В выходные дни на Малое море устремлялась армада машин, их не могли удержать ни штрафы рыбинспекции, ни опасные пропарины и трещины, в которые нередко проваливались грузовики и легковушки. Рисковали не только из спортивного интереса: прикормленный бормашем (рачком-бокоплавом) голодный омуль хватал любую искусственную наживку, и некоторые умельцы вылавливали его за день по многу сотен штук. Если учесть, что оборотистые дельцы в городе пускали его по рублю за штуку, то улов бывал, ей-ей, неплох)

Нынче, по весеннему льду, я пробовал побаловаться с удочкой.

– Ну как, будет рыба? – спросил я у местного старожила.

– А куда ж ей деться-то! – ответил тот. Проторчал весь день на льду без единой поклевки.

– Где же рыба? – добиваюсь у того же деда.

– А откуда ей взяться-то? – отвечает он. Этот разговор можно посчитать шуткой, а неудачной рыбалке надо бы... порадоваться. Это значит, на мой взгляд, что омуль поправился и стал разборчив в пище, на мякине его не проведешь. Начала попадаться под камнями у берегов бычковая икра, ее еще мало, но она появилась. Между тем Маломорский рыбозавод продолжает вылавливать бычка. Проку от такой продукции мало, а урон омулевому стаду наносится большой. Не пора ли вовсе отказаться от подобного промысла?

Удачной была нынче омулевая путина. План полугодия ольхонские рыбаки выполнили за полтора месяца на 120,7%, были полными сети, были полными ставне-вые и закидные невода. А магазины даже во время путины по-прежнему предлагали одну лишь океаническую рыбу.

Где же омуль?

Сразу можно ответить, что вылавливается его пока очень мало, и запрет на промысел, объявленный в 1969 году, до сих пор никто не отменял. То, чем занимается Маломорский рыбозавод, называется научно-промысловой разведкой, не более. Ограничен план добычи – не более 500 тонн в год, есть лимит на орудия лова – десять ботов с сетями, два ставневых невода и один невод закидной. Невода находятся в работе только полтора-два месяца, потом их снимают, а сети мокнут в байкальской воде круглый год. Причем рыбаки на неводах зарабатывают за короткий срок путины в десять раз больше сетевиков. Для меня поначалу тут крылась загадка: ведь в таком случае к Хогоеву и Колесову, бригадирам невод­ников, должны бы рваться все рыбаки из других бригад. Но по своим знал: не завидуют большим заработкам, не рвутся.

– У каждого свой интерес, а курочка по зернышку клюет, –уклончиво объяснил загадочную ситуацию Славка. Позже я понял, что «зернышки» –это не зарплата, вернее, не только зарплата, и уж конечно, это не та рыба, что сдается на завод.

Вот как «по-свойски» меня, новичка, наставлял один житель Хужира:

– Ты давай не спеши доставать свой блокнот, когда заметишь что у ребят. Дело житейское. Ты пойми рыбаков. Положим, план я делаю без осечек и даже премия светит. Подвел я родной завод? Нет. Должен кому-нибудь? Тоже нет. И потому я не буду убегать от хорошего покупателя и с радостью отсыплю ему несколько ящи­ков омуля. Считай, центнер заводу я сдаю за 17 рублей, а покупатель мне за этот же центнер даст две сотни. Не отходя от кассы, без вычета подоходных и алиментов. Никакой бюрократии, все довольны. И покупатель в накладе не останется – в городе он за этого омуля двойную цену возьмет... Но, правду сказать, не те времена пошли, не те. Дороги нынче тройным кордоном перекрыты, мышь не проскочит. Оптовых покупателей, стал быть, нету. Туристы по берегам еще не появились, Бай­кал пока еще не прогрелся. Позже рыбы будет не в пример меньше, но зато туристы палатки расставят, и кордоны с дорог уберут. Кумекаешь?

Я кумекаю, и по моим скромным подсчетам выходит, что каждый четвертый, а то и третий выловленный в Малом море омуль благополучно минует официальные сводки и прилавки магазинов. Впрочем, должен оговориться, благополучно – не всегда. Позже я смотрел в областной рыбинспекции протоколы, которых нынче не­обычно много. Так, например, 5 июля задержан автобус, на котором пытались вывезти тонну омуля. Покупали ночью на пирсе в Сахюртэ, отдали две с половиной тысячи. В результате предприимчивые работницы Качугского завода остались без рыбы да еще с перспективой заплатить... 50 тысяч рублей штрафа –по 10 рублей за каждый хвост. Подобная перспектива отпугивает многих любителей легкой наживы, хотя, конечно, не всех.

А сколько омуля все же вылавливают браконьеры? Это вопрос за семью печатями, но судя по тому, как серьезно, на широкую ногу поставлен у них промысел, можно предположить, что вылавливают они не меньше Маломорского рыбозавода. Они подчас и буи над сетями расставляют с заводскими номерами – не подкопаешься... Встречались нам и хорошо организованные «дикие» бригады с большим закидным неводом: по берегу движется трехосный грузовик, полный «работников», парал­лельным курсом две моторки...

Были встречи средь бела дня. Возле Харанцов подрулили на моторке под двумя «Вихрями» двое. Полная лодка сетей. «Э-э, Валера, – сказал подвыпивший парень, – не там сеть поставил, вдоль берега только тины здесь начерпаешь, в пролете будешь. Я снимаюсь, понял, только потому и скажу, а ты никому ни звука. Держи в море на Тонкий мыс, а как появится за Шаманом очистная, бросай маяк. Рыба будет, понял, с тебя бутылка...» И рыба была, браконьеры дело знают. О ночных встречах и говорить нечего. В полночь Малое море переполнено гулом лодочных моторов, словно тут стартовали олимпийские гонки. В укромных бухтах можно поздороваться со многими ответственными работниками острова, в том числе и с теми, кто по долгу службы должен заниматься охраной природы. Днем после нелегкой ночной «смены» встретиться с ними труднее...

Дело не в том, что рыбинспекция плохо работает, дело в том, что она не пользуется поддержкой населения.

– Кому поможете? – спрашивал я у бригады. – Инспектору или браконьеру?

– Конечно, браконьеру – Отвечали не задумываясь. – Это свой брат, рыбак. Мы их выводим на рыбу, они – нас. Взаимопомощь. Жизнь-то, она переменчивая, сегодня ты рыбак, а завтра проштрафишься и уйдешь с завода –ты кто? Такой же браконьер...

Спокойно так объясняют, убежденно. Как же покончить с этими немалыми «неучтенными выловами»? Одними штрафами, убежден, с застарелым злом не справиться, одна рыбинспекция будет бессильна. Только совместными усилиями, с помощью местных жителей можно наладить порядок на водоеме. Как переделать сознание людей, как сделать «плохих» ольхонцев «хорошими»? Плохи сами по себе даже подобные риторические вопросы, дело тут не в душеспасительстве и просветительстве, а только лишь в разумной экономической политике, при которой жители побережий должны ощущать себя хозяевами суши и моря. Только сумасшедший способен разорять собственный огород и рубить под собой сук.

Проблема непростая, но решаемая. Однако прежде чем отважиться давать какие-то советы, я приглашаю читателей сойти на берег. Как бы долго рыбак не бороздил моря, а живет он, как и все мы, на земле.

ХУЖИРСКИЙ ПРИЧАЛ

Перечитываю дневник. И ловлю себя на том, что скучаю без парней. Вроде недолгой была путина, а поди ж ты, привязала крепко.

Бригадир наш выглядит порой хмурым и озабоченным, но под этой личиной ему трудно спрятать добрейшую душу и природную мягкость характера. Последнюю рубашку снимет –это про него. Только попроси. И просят. Например, рыбу – когда швартуемся к Хужирскому причалу, знают, что отказывать не умеет. Валерию 32 года, но выглядит он значительно старше и считается на Ольхоне одним из пожилых бригадиров.

Вячеслав , моторист, только через год отметит тридцатилетие. Парень он основательный, покладистый, с добротной такой крестьянской жилкой. Любит порядок, чистоту и, кажется, страдает из-за того, что не может этого добиться на нашем боте.

Славка прост, по не простоват. В случае конфликтов теща поддерживает его, а не родную дочь – это что-то значит... В гостеприимном его доме собрана неплохая библиотека и растет ласковый пацан. А вот «Жигуленка» своего Славка расколошматил как-то не по-хозяйски скоро –деталь неожиданная для его характера, но кое о чем говорящая.

Федор –самый младший –ему 22 года, – но не последний человек в бригаде. Порой кажется, что вместо сердца в его могучей груди бьется неутомимый дизель: работой Федю не загнать, никаким холодом не остудить. Но сердце у него умеет болеть, что-то точит парня, не дает покоя. Дома неполадки? Нет, мимо. Как-то обронил он: «Я жену знаешь как уважаю – от и до». В его устах это были почти стихи, а лицо стало на миг таким, будто он погладил пушистого котенка...

Что-то в себе самом и окружающих не устраивает, даже бесит Федю. Глаза его умеют цвести васильками, но гнев будто дождем смывает в них всякую окраску, за­глянешь – как две сквозные дырки в черепе. Не по себе становится. Федя умеет стоять на своем, переспорить всех в бригаде, а с бригадиром, мне кажется, он сцеп­ляется по всякому поводу, просто из спортивного интереса.

Вот весь наш маленький коллектив, моя бригада. Но... помните, ребята? После одного утреннего «разбора полетов» я предупредил вас, что буду писать все, как есть, ничего не скрывая – и вы согласно кивали больными головами: да, мол, всегда лучше горькая правда... Ну вот. Перелистываю дневник и вижу, что горьких, неприятных записей в нем слишком много, чтобы их замолчать... Вчера опять безобразно напились. Пока я стоял за штурвалом, в кубрике спешно «ликвидировали» несколько бутылок, а потом еще пришвартовался бортом МРХ-39, и на палубе совместными усилиями «добивали» какую-то брагу из грязной кастрюли. На этот раз чаша не миновала и Славку, который обычно воздерживался. Какая же после этого работа? Надо выметывать сети, а бригадиру невтерпеж покомандовать, власть употребить. Федя – на дыбы! Вопрос «принципиальный» – кому за какой край сети браться. Слово за слово и – шмяк! – Валера получает по зубам. Мелькают кулаки, трещат рубахи. Я меж ними ужом, того и гляди самому прилетит, но растащить-таки удалось. Ну-ну, успокоились!.. Выбрасываем сеть на пару с Федей, а бригадир взялся за штурвал, оттер Славку – ему, пьяному, только дай порулить. Ну, и нарулил – сеть пошла под корму, намоталась на винт. Пришлось ее обрезать –снова крики и ругань... Нет, это не работа! Больно смотреть на Валеру – ну что за бригадир с разбитой губой! На восходе бужу Федора, к сетям подходим. –– Заколебал! – рявкает он, зарывая голову под подушку...

Вот возьми его за рупь двадцать, а кто сеть будет тянуть?.. Как и следовало ожидать, весь похмельный улов уместился в одном-единственном ящике.

Когда я говорю ребятам все, что о них думаю , Славка лопочет в ответ: «Раз все, так я тоже не рыжий...» У Валерия набухли, зачернелись мешки под глазами, и видно, что его скручивает в бараний рог головная боль, но он заявляет спокойно: «Еще три дня пить буду. Свой организм знаю». Ну, братцы мои, это уже болезнь... Федор спит богатырским сном. На него известный синдром не действует. До поры до времени. Два Фединых брата чуть старше его, но у них уже морщинистые лица молодых старичков. Водка здоровья не прибавляет.

Я приводил в дневнике случай, когда нам на помощь подоспела «тридцатка». А накануне с бригадой этого бота у хужирского причала вышла безобразная драка. Весло новое сломали, синяками приукрасились. Как потом выяснилось, по «серьезной» причине начался мордобой – кто-то кому-то в кубрике не долил водки... Я все хотел поговорить с бригадиром наших «супротивников и спа­сителей» Сергеем , да не успел. Пропал его бот на несколько дней, переполошив администрацию завода. Но никто не утонул, не разбился о скалы, случилось самое обыкновенное: загуляли. Пили, сбывали рыбу налево, пока милиция не остановила. В результате заведено уголовное дело, бригада расформирована. Лихому бригадиру сочувствуют – не повезло мужику, со всяким могло случиться...

Действительно, собственные деньги из получки тратить на водку здесь не принято. Хватает того, что дают сети.

А первая бутылка на нашем боте открывается –аж мурашки по коже! – в четыре утра. Ее прячут с вечера, загодя, и старательно «забывают» – до утра. Это назы­вается дальновидностью, предусмотрительностью и, конечно, заботой о собственном здоровье... Еще мои рыбаки гордятся тем, что не тянут из семьи. Дома у них и мебель, и хрустали, и ковры – все, «как у людей». Но это благополучие на глиняных ногах.

Я вижу, как гибнет Валерий: с каким-то отчаянным азартом он меняет на выпивку здоровье, достоинство, авторитет. Как помочь ему, если он сам все прекрасно понимает...

Я вижу, как стремительно портится характер у Феди, он все больше мрачнеет, становится раздражительным.

Чем закончится этот его нынешний разлад с окружающими и самим собой, неизвестно...

Тревожно и за Славку, хотя он сам с усами – в прямом и переносном смысле, – не маленький. Первым наставником у него был Шарик, теперь вот Валерий. Чтобы понять, какого рода эта преемственность, надо знать историю первого славкиного бригадира.

Шарик – личность на Ольхоне почти легендарная. Считалось, что везет этому прирожденному рыбаку, как шарику – всегда он к удаче прикатится, ни за что не за­цепится. Отсюда и прозвище пошло. С особым восторгом рассказывают рыбаки о последней путине удачливого бригадира.

Значит, так. Омуль пошел, рыбаки на ботах давно по морю рыскают, завод план набирает, а Шарик и глаз не кажет, бот его с зимы на берегу ржавеет. Всполошилась администрация, стали принимать экстренные меры. Укараулили, засекли пьяного Шарика в собственном доме и обложили круглосуточным наблюдением. Все дороги ему к магазину перекрыли, похмелиться не давали и та­ким вот примитивным, но верным способом «выкурили» бригадира на путину, как медведя из берлоги.

За три дня Шарик отремонтировал свой бот и в первый же выход в море взял 20 центнеров. Между прочим, самый наш большой улов был 10 центнеров, и мне каза­лось, что превзойти его физически невозможно... Так вот, а еще через неделю он выполнил план полугодия, далеко обставив других рыбаков. Победителей не судят, и после бригадир мог спокойно поработать «на себя». Славка вспоминает, что выпадали дни, когда лично у него в кармане набиралось по пятьсот рублей. За два сезона с Шариком он и приобрел «Жигуленка», которого не очень берег.

Умер легендарный бригадир на берегу, обморозившись по пьяному делу... Оборвалась жизнь, как хмельная песня: и слов, и смысла не осталось, а мотив, лихой и бесшабашный, будет помниться долго...

Но встретил я и непримиримую, выстраданную ненависть к доблестному пьянству. Валентина Ивановна – знаменитый байкальский мастер, знают ее не только на Ольхоне. На каждом ящике с соленым или копченым омулем Маломорского завода оттиснута ее фамилия. Вот уже больше тридцати лет это лучший и надежнейший знак качества на знаменитой продукции завода, которая в рекламе не нуждается. С первого взгляда видно, что Валентина Ивановна – женщина крутая, решительная, привыкшая полагаться на собственные силы. Не берусь утверждать, возможно, это совпадение, но именно у женщин такого склада я знаю самых безвольных сыновей... Чья в том вина? Когда заходит разговор о сыне, о нашем Валерии, руки ее начинают предательски дрожать и она поспешно закуривает папиросу.

– Скрывать мне нечего, – говорит Валентина Ивановна, –трагедия. Мужа схоронила –водка свела на тот свет. Теперь Валерка встал на ту же тропку... Может, воспитывала плохо, не знаю. Ведь раньше мы как работали: идет рыба, значит, из цеха не выйдешь. И сутки, и двое. Бабушка принесет мне ребятишек, покормишь их за ящиками –только-то и видела... Омуль... –Голос у женщины густеет до низкого рокота. – Вся жизнь, весь остров отравлены этой проклятой рыбой. Ведь не омуля вытаскивают из сетей, а полтинники, живые деньги. Можно и без денег обойтись: один омуль – литр молока, два – банка тушенки, десять – бутылка водки... Такой вот натуральный обмен. За омуля у нас не то что машину, за него можно мать родную продать, купить и снова продать... Нынче чуть легче стало: дороги крепко перекрыли, и спекулянты побаиваются, а то ведь раньше бригады неделями рыбу на завод не сдавали... Конечно, должны бороться... Ведь вы знаете такого-то? Он раньше неплохую должность на заводе занимал, а потом подался командовать рыбинспекцией. Я ему говорила: «Куда ты, дурачина, голову суешь? У них там свои дела – не выпутаешься». «Нет, отвечает, мы работаем, мы боремся, а у тебя обывательское представление. Наша служба и опасна и трудна». –«А кого ж ты, герой, поймал? Старика, который четырех сирот воспитывает, да еще одного хромого бедолагу... Спроси-ка, коль не знаешь, считает кто их браконьерами? Ты вот этого капитана с катера рыбинспекции с поличным поймай – будет дело. И по морю нечего рыскать. Хочешь, я тебя сейчас за руку возьму и пешком доведу до места, где сети браконьерские стоят? Да ты и без меня их знаешь...» Обиделся он тогда. А скоро сам попался – видать, не пришелся ко двору. Ну, да это я так, к слову о местной экзотике. Валерка-то трезвый сегодня? То-то он от меня не прячется. Не знаю я, что с ним делать, не знаю! Чувствую, добром не кончится, а отвести беду не могу. Хуже есть ли пытка для матери...

Еще один штрих к «местной экзотике». В сельпо я выяснил, что на каждого жителя острова, включая женщин, детей , больных и престарелых, в месяц приходится по 6 литров водки (не считая той, что везут из Иркутска и других населенных пунктов для «натурального обмена»). Как-то на праздник из-за штормовой погоды не удалось завезти на остров спиртное, так председатель сельпо сутки прятался дома в подполье...

В окрестностях Малого моря можно не работать – сети прокормят, хватит и на хлеб, и на бензин для собственной «Волги». Можно вообще не прикасаться к сетям, но успешно торговать омулем.

...Человек с золотыми коронками подошел ко мне на хужирском причале, когда я еще не успел толком освоиться здесь. Пошатываясь и старательно выговаривая слова непослушным языком, он назвал свою фамилию и стал намекать, что имеет героические заслуги перед Родиной, изранен в боях, но подвиги его не оценены по достоинству, а значит, нет правды на свете и т. д. Действительно, места живого не найдешь – весь изранен – синими наколками. Так что с «подвигами» все ясно... Фамилию золотозубый соврал, он только вышел после очередной отсидки. Похвастать собственной фамилией он не рискнул даже в пьяном виде. Его отец, действительно воевал геройски и вернулся с фронта, позванивая орденами. Но вскоре все заглушил звон кружек, он стал единственным смыслом в жизни, а герой окончательно спился и потерял человеческий облик. Сыновья начали рано догонять отца и ступили на свой собственный «героический» путь – ограбили школьный музей. Это святотатство сравнимо лишь с ограблением могил. Музей – гордость и реликвию Ольхона – собирали мальчишки и девчонки нескольких поколений во главе со своим учителем, выдающимся краеведом Николаем Михайловичем Ревякиным. (Недавно музею дан статус областного краеведческого и присвоено имя Ревякина.) Совершив эту первую гнусность, братья Королевы не остановились, сея вокруг зло и горе. Один из них умер в заключении, другой отбывает срок, а этот недавно освободился. И живет припеваючи-попиваючи.

Рыбацкие боты с уловом золотозубый встречает как истосковавшаяся невеста жениха. Лихорадочно помогает вычерпывать рыбу из трюмов, перегружать на причал ящики – и беззастенчиво наполняет свой мешок омулем. Как-то я подсчитал: он только с наших ящиков отбросил себе полсотни штук, а ведь встречает таким образом все десять ботов. С каждого хвоста у него будет к вечеру по пятьдесят копеек. И он не единственный такой «помощничек», хотя на пирсе посторонним находиться запрещено. Таким вот образом еще один ящик от каждой бригады уплывает на корм «зеленому змию». Как бороться с утечкой омуля? Оказывается, проще простого. Когда в конце путины на пирсе смонтировали кран для подъема ящиков с палубы прямо в кузов машин – нужда во всяческих помощниках сразу отпала. А еще при сдаче рыбы стали дежурить представители ад­министрации – и золотозубого с компанией как ветром сдуло.

Браконьеров и спекулянтов постепенно отваживают от их рискованного промысла, но любителей легкой наживы еще достаточно. С берегов Малого моря уходит, по существу, одна проезжая дорога, которую можно перекрыть, как убедил опыт прошлого года, объединив усилия рыбинспекции и милиции. На срок путины можно еще привлекать боевую комсомольскую дружину имени Улдиса Кнакиса при Иркутском сельскохозяйственном институте, поручив студентам дежурство у ставневых и закидных неводов. Тогда уж действительно мышь не проскочит – звание боевой и непримиримой дружина не раз подтверждала делами.

А что делать с разбазариванием омуля рыбаками? На каждый бот инспектора не приставишь... Но речь не о том, чтобы отбирать у рыбака рыбу, когда он несет десяток штук домой. Пусть несет и кормит семью, угощает гостей. Речь о другом. Вот загулял, потерялся на несколько дней экипаж «тридцатки» – происшествие это волнует лишь администрацию завода, нас оно нисколько не задевает. Точно так же не заботит других рыбаков, куда мы деваем свой улов – направо ли, налево или в воду выбрасываем... Совершенно иное дело, если бы бригады были укрупненными и в них входило по нескольку ботов. Простояли мы или прогуляли – значит, за нас должны работать другие. А с какой стати – скажут нам товарищи. Продали рыбу оборотистым покупателям –значит, запустили руку в общий карман. Это уже совсем никуда не годится. «Э-э, друг дорогой! –остановили бы нашего Валеру. – Не спеши-ка в магазин! Нас не волнует, что твоему организму надо три дня похмеляться. Рыков вчера двадцать центнеров сдал, а ты только пять – не по-артельному, паря, получается...» Вот какой разговор мог возникнуть на хужирском причале, работай тут укрупненные бригады, а не одиночные экипажи. Я уверен – подействовало бы. Бригадная ответственность – лучший инспектор и контролер. В то же время это одновременный удар по хищениям, пьянству и спекуляции.

Ощутил я и некоторую ущербную незавершенность в самой профессии. Нелегкий труд по сбору урожая с водной нивы приближает рыбака к крестьянину, но, в от­личие от хлебороба, рыбак не сеет, а только жнет. Нравственная окраска труда получается совершенно иная. А ведь сеял когда-то Маломорский рыбозавод –в устье реки Сармы были у него рыборазводные цехи, рыбаки подращивали и выпускали в Байкал мальков омуля. Пять лет действовали эти животворные цехи, а потом были признаны нерентабельными.

– Как можно положить на весы рентабельности мальков, если к тому же цикл созревания длится не меньше восьми лет? –недоумевал вместе со мной директор рыбозавода Петр Иванович Мамонтов, явно сожалея о преждевременно закрытом «нерентабельном» производстве.

Как ни важны нравственные аспекты, а все же ключ ко многим проблемам надо искать в экономике. Докапываясь до причин, почему все же рыба из государственных сетей попадает в руки спекулянтов, надо прежде всего честно признать, что это выгодно рыбакам. Разве дело, когда «соровая» рыба вроде окуня, щуки, сороги принимается у рыбаков почти по той же цене, что и омуль, имеющий большой потребительский спрос? Этот перепад в реальных ценах и подталкивает рыбака сбывать омуля «налево».

Разумная организация труда и производства –вот что прежде всего требуется на Малом море. И для успешного хозяйствования и для сбережения природных богатств необходимо это оздоровление экономики района. Это, несомненно, единственное лекарство от многих социальных болезней, которые начали здесь проявляться по причине повышенного спроса на любимую сибиряками рыбу.

Если такими мерками удастся перекрыть утечку омуля, то Маломорский завод может увеличить вылов по крайней мере в два раза .

Хотелось бы добиться большей ясности во мнениях и рекомендациях ученых. Пора ли начинать промысловый лов омуля и в каких пределах? Сколько нерпы можно добывать и как организовать эту добычу? Какая кормовая база требуется омулю и на какую численность рыбы ее сейчас хватает? Наконец, по какому пути развивать экономику прибайкальских районов, чтобы дать все блага человеку и не нарушить природного равновесия?

Словом, заказов с хужирского причала для научных учреждений набирается немало. Байкал должен служить людям.

ОСТРОВ ОЛЬХОН: СЕЗОН ОЖИДАНИЙ

Елена Яковлевна, хлопотливая и разговорчивая хозяйка гостиницы, среди прочих новостей непременно сообщала мне о своей внучке-доченьке. «Наша-то головку держит!.. Из ложки начала есть! – не было для нее на всем свете событий более радостных.

Взрослая дочь Елены Яковлевны родила девочку, но отказалась забирать ее из больницы, когда узнала, что та неизлечимо больна. А бабушка посчитала, что нет большей подлости, чем бросить беспомощное дитя, – и забрала внучку к себе, в Хужир. Оформляет документы на удочерение.

– Пусть врачи пишут свои диагнозы, а я доченьку поставлю на ноги. – Убеждена Елена Яковлевна. – Воздух наш байкальский сам по себе целебный, хоть по ре­цептам выписывай, а еще солнце такое, да молоко, да рыба, да травки целительные... Для человека ничего лучше нашего Ольхона не придумаешь. Чудо-остров!

И я наблюдаю одно из его чудес – девочка поправляется.

Давно, в незапамятные времена поселился человек на Ольхоне. Не поленился переплыть широкий пролив – и было ради чего. Корабельные сосны, песчаные пляжи, живописные скалы, красные поляны брусники, склоны гор, благоухающие душистым чабрецом, изобилие дичи в лесах и рыбы в море – вот каким нашел человек Ольхон. «Ветреный, солнечный» – так переводится его название с бурятского. Название точное. Ветры по каким-то непостижимым маршрутам гонят тучи всегда мимо острова, и потому солнечных дней здесь больше, чем на Черноморском побережье. Остров невелик: 72 километра в длину, 15 в ширину. Своими очертаниями он повторяет Байкал, и так же, как Байкал, уникален, красив, загадочен.

На снимках, сделанных из космоса, ясно просматривается по всему Ольхону система оросительных каналов. В действительности на острове ничего подобного не видно. Но оптика не может ошибаться. Оросительная система здесь была – более тысячи лет назад. Мы со Славкой проехались по нескольким дорогам и не сразу, но все же приметили, что холмы разлинованы бороздками явно искусственного происхождения. Их-то и разглядели чувствительные приборы из космоса. А древними строителями и земледельцами, как предполагают, были курыкане – предки нынешних бурят и якутов. Еще от них остались крепостные стены и связанная с ними загадка – от кого надо было защищаться на острове древнему народу?

Но оставим загадки археологам. Нам важно знать, что еще древний человек хозяйствовал на Ольхоне умело и рачительно: сеял пшеницу, разводил скот, рыбачил, добывал нерпу и зверя. Кое-чему неплохо бы поучиться у древних аборигенов и в наше время.

Запрет на лов омуля и отстрел нерпы был мерой очень непростой. Он принес несомненную пользу, но больно отразился на экономике всего Ольхонского района, перекроил судьбы многих и многих людей. Рыбацкие колхозы были переведены на сельхозустав, а весь район получил овцеводческую ориентацию. Сгнил колхозный флот на берегах, стали заколачиваться избы –люди, лишившись исконного промысла, покидали родные места. Из 12 населенных пунктов уцелело нынче только 3, число жителей сократилось втрое. Лишь густые заросли крапивы метят места былых деревень...

А перед оставшимися хозяйствами стояла твердая установка: любой ценой увеличивать поголовье скота. Перспектива была соблазнительной: мясо, нагулянное на здешнем разнотравье, отличалось изысканным вкусом, и потому развитие новой отрасли решили всячески форсировать. Не за шерсть поэтому спрашивали и не за мясо – за число голов. И овец развели: на Ольхоне их поголовье доходило до 15 тысяч. Хотя – и в этом кроется ошибка! –остров способен был прокормить лишь 5 –7 тысяч. Результат не замедлил сказаться: вытаптывался в пыль тонкий растительный слой, уничтожался лесной подрост – на остров начали наступать пески.

Сейчас поголовье несколько сократилось –до 9 тысяч. Но Тамаре Андреевне Харнутовой, секретарю партбюро совхоза «Ольхонский», при нашей встрече нечем было похвастать. Да и какое там – хвастать! Хозяйство в долгах, как в шелках, еле сводит концы с концами. Стадо вырождается, у овцематок выпадают от старости зубы и появляется на свет слабый, болезненный приплод. Нужно срочно сокращать и обновлять поголовье, но –вот парадокс! –старая установка все еще действует. Как признался мне первый секретарь Ольхонского райкома партии Владимир Никитович Дружинин, районные организации не в силах ее отменить.

Кормами в совхозе обеспечены лишь наполовину, а себестоимость завозных, из-за моря, огромна. Людей катастрофически не хватает. Уходят на рыбозавод, пере­езжают в другие районы, а некоторые в совхозе только числятся –это для них своеобразная «крыша», чтобы беспрепятственно заниматься браконьерством и спекуляцией. Может быть хуже, да хуже некуда...

«Кормов» здесь в избытке хватает лишь для ненасытного «зеленого змия». Как ни забавно, но и религия подкормила сомнительную славу «пьяного» острова. Жил когда-то в Хужире, «святом месте», шаман-провидец Варнашка. Был он достаточно грамотным, имел связь с забайкальскими ламами и потому мог поразить воображение бурят. Старые люди долго его помнили. И вот как-то одному старику приснился будто бы Варнашка. Пришел тот во сне к изголовью старого бурята и пожаловался: «Проехал я всю землю Ольхонскую, устал очень. Не нашел места, где коня привязать, отдых найти. Плохой остров, однако, стал: не ставите коновязи, забыли совсем Варнашку...» И коновязи были поставлены на всех возвышенных местах. У этих ритуальных столбов поначалу приносили в жертву баранов, позже привязывали только шкуры, потом оставляли слегка початые бутылки, теперь оставляют только бутылки пустые...

Иной славы заслуживает остров. Совершенно ясно, что району нужна более гибкая и продуманная хозяйственная ориентация. Ее подсказывает сама природа. Как я уже упоминал, на Ольхоне солнечных дней в году больше, чем в южных районах страны, к тому же здесь нет характерных для Восточной Сибири резких перепадов температуры. Чем не идеальные условия для тепличных хозяйств? Возникает в связи с этим другой вопрос: куда сбывать продукцию? Какую-то часть можно довезти до Иркутска, всего 300 километров, а остальное... остальное подсказывает все та же природа, сказочной красоты природа Малого моря. Туристские комплексы, построенные на материковом берегу Малого моря, могли бы стать потребителями сельскохозяйственной продукции Ольхона. (Сам остров для ту­ризма не годится –природа его слишком хрупка и ранима.) А на материковом побережье есть все для индустрии отдыха: дорога, теплые заливы с идеальными песчаными пляжами, склоны гор для зимних видов спорта, раздолье для любительского рыболовства... Райский уголок! Естественно, при соответствующей охране и сбережений байкальских богатств.

Но это задачи стратегические, требующие определенных государственных затрат. А есть немало такого, что вполне по силам решить на месте. О проблемах омулевой путины я уже сказал достаточно. Но как объяснить, что жители Хужира, например, живут у воды... без воды? Ее подвозят к домам и огородам водовозки, и нескольких бочек едва хватает на полив грядок. А разве трудно и дорого пробросить по улицам летний водопровод? Или такая досадная мелочь, как автобус. Островитяне сут­ками, бывает, пережидают непогоду в аэропорту областного центра. Проще отправиться на маршрутном автобусе, но он идет только до паромной переправы, а дальше – сорок километров пешком? Тоже невелика проблема – пустить из Хужира стыковочный рейс автобуса к переправе. Связь с островом будет куда надежнее. Или внешний облик самого поселка: прекрасные сосновые леса вокруг жителями превращены в сплошную свалку. Есть поссовет, лесничество, общественные орга­низации, большая средняя школа, а хозяев нет. Школьному лесничеству, будь оно создано, было бы вполне по силам навести порядок в окрестных лесах, не был бы тут лишним и воспитательный эффект. Но увы... Во время путины я не раз прикидывал к себе жизнь островитянина, примерялся к ней. А что, если и в самом деле поселиться на Байкале? Конечно, не ради повышения культурного уровня и бытовых удобств становлюсь я сельским жителем, в этом я существенно теряю, но зато приобретаю роскошь общения с природой... Примерил, подумал и сказал себе: оставь, старик, пустые бредни, ничего-то ты не приобретаешь, одни потери городские подсчитывай...

Живу у озера, но рыбы мне не видать, как собственных ушей, – если не устроюсь профессиональным рыбаком. Помыкаюсь я так год-другой и заведу по примеру соседей собственные сети, то бишь стану браконьером. И неважно, какие сети закину: двадцатиметровый конец, чтобы накормить семью ухой, или километровый загон, чтобы черпать из него на продажу. В любом случае иду на риск и считаюсь браконьером.

Захочу я с ружьишком побродить по окрестным лесам – не тут-то было, руки вверх, братец, сдавай оружие! Потому как ведомственный заказник, и охотиться возле моей деревни имеют право лишь городские таксисты или другие какие «заказчики» моих родных лесов. (Тут я имею в виду не Ольхон, где всякая охота запрещена, а все ближайшие таежные села.)

Выйду кедровую шишку бить – стоп, скажут, поворачивай назад, промысловая зона!

За ягодой соберусь – а ее давно с корнем шустрые горожане на юрких «Жигулях» зеленой еще повыдирали.

Обложен я со всех сторон красными флажками, как матерый волчище. А я не волк, просто живу я здесь, в тайге сибирской. И выхода нет, а если имеется хватка и характер рисковый – ловлю и стреляю, недоспелые ягоды-орехи спешу раньше горожан обобрать, дрова тайком в заказнике заготовить. Если не удалось с инспекторами по-свойски договориться –тоже ведь люди, им жить здесь! – так ловите меня, тайга большая, а мне в ней каждая тропка знакома...

Вот и получается, что живу на природе, а отгорожен от нее высоченным законодательным забором. И потому своей я природу не могу считать, и потому я в ней не хозяин, а расхититель. По своей ли вине?

Всякое новое – хорошо забытое старое. Раньше в таежных сибирских деревнях мужики артельно пользовали окрестные богатства: в один день по решению сель­ского схода начинали белковать, верши на реках ставить, кедровую шишку бить. Сами, артельно, порядок на закрепленных участках поддерживали, контролировали друг друга, охраняли лес от непрошеных вторжений.

Думается, если бы отвели жителям байкальских побережий участки для любительского лова со строго лимитированным количеством и размерами сетей, обязали коллективной ответственностью за порядок и охрану вверенных водоемов, то разного рода моторизованным хищникам и хапугам пришлось бы несладко. То же самое разумно было бы сделать и в таежных угодьях. В таком случае мои рыбаки не смотрели бы недобро вслед инспектору, а были бы ему верными помощниками.

Сибиряков настоящими сибиряками делает не какой-то особый климат, а суровая и прекрасная природа: она учит, воспитывает, закаляет. Когда человека разлучают с природой, – это противоестественно – ведь они часть друг друга. И сейчас парни с Ольхона отправляются служить в те рода войск, где требуется особая закалка: в десантники, в пограничники, в военно-морской флот. И в ребятах из моей бригады я уверен: Валерий, Слава, Федор не подведут в крутой момент. И надеюсь, они пой­мут, что иначе о нашей совместной работе и жизни на Малом море я сказать не мог – ведь мы договорились: все, как есть... Мне очень хочется, чтобы жизнь их была такой же чистой и глубокой, как сам Байкал.

Июнь-Июль 1984 года.

Записки эти писались в стародавние , еще советские времена - в другой экономической ,социальной ,политической эпохе . Поэтому мои выводы и рекомендации кому-то покажутся сегодня наивными и " совковыми "... Пусть так ,но больно не хочется ретушировать прошлое - его , бедолагу , за последние годы уже столько раз переписали ! К тому же ,как мне кажется , перемены коснулись только внешних примет , а существо жизни на берегах Байкала нисколько не изменилось .

Костры и палатки, теплоходы и отели

Всему свое время. И у каждого времени, у каждого возраста свои представления. В том числе – об отдыхе, о проведении отпуска, о туризме.

Мое поколение вылупилось из советских шестидесятых годов как цыпленок из яйца, и до сих пор на наших поредевших "перышках" сохранились остатки той скорлупы. Это время "оттепели" и ниспровержения кумиров, время больших надежд и больших разочарований. Самым страшным пороком нашей истории мы считали культ личности Сталина – и с воодушевлением пели Окуджаву "о комиссарах в пыльных шлемах", мы презирали партийных чинуш – и только что не молились на святого дедушку Ильича, соглашаясь с поэтическим кумиром А.Вознесенским, что "Ленин, как рентген, просвечивает нас"… Словом, много чего было намешено в наших юных головушках поварами из официальной и неофициальной пропаганды. Так мой дед на отдаленной колхозной пасеке всегда потчевал меня "фирменным" блюдом, которое сам называл "неразберихой" В котелок с похлебкой он бросал сало, соленую селедку, картошку, огурцы, грибы, лапшу, доливал молока – словом сваливал в одну кучу все, что было под рукой. И ничего – котелок мы с ним всегда вычерпывали до дня, да еще похваливали. Но, наверное, " неразбериху" из котелка переварить проще, чем содержимое того "котелка" который носим на собственной шее.

Мы не "хипповали" как западные сверстники, наш бунт заключался в ином уходе от действительности. Нашими идолами стали костры и палатки, гитары и бардовские песни. Мы презирали "цивилизованный" отдых и всякие там обывательские дачи-огороды, санатории и пляжи, массовки и курсовки. Мы называли себя романтиками и туристами, хотя не имели ничего общего с романтизмом и спортивным туризмом. Рюкзак был для нас символом и средством, но не покорения пространств, а уединения – чтобы забраться в такую глушь, где не встретишь двуногих, где только наша дружная компания и природа, где никто не видит, что мы пьем, не слышит, что мы поем, и о чем молчим.

Памятник тем временам постоянно у меня перед глазами – из окна кухни, выходящего на лодочную станцию, взгляд неизбежно натыкается на ржавый остов корабля, когда-то носившего имя "Комсомолец" Он явно не на месте, как жук в муравейнике моторных лодочек и катеров. Он никогда и не проникал в эти места, – морской рыболовный сейнер тридцатых годов, переделанный под пассажирское судно для Байкала – просто не представляю, как его удалось протащить из порта Байкал через мелководье ангарского истока в заливчик у городского микрорайона. Но это уже жизнь после смерти. Жизнь нагримированной мумии. Курносый, плосковатый ( как у большинства сибирских чалдонов) профиль стараниями китайских сварщиков вздыбился современными надстройками, превратив чалдона в некоего кавказца. Говорят, заказали для обновленного "Комсомольца" и силовую установку, всадив в это дело немыслимые деньги, да "маленько" просчитались – не вошел двигатель в старую скорлупу. Теперь впору написать на ржавом борту новое название "Перестройка", и это будет настоящий памятник реформаторским идеям России конца суматошного века…

Да, брюзжать, иронизировать – это мы мастера, тут нас хлебом не корми – особенно, когда перевалит за сорок. И вода-то была мокрее, и сахар слаще, и воздух гуще… Вижу, вижу в себе этот грех, каюсь. Но ничего с собой поделать не могу. Чалдонистый, простой как утюг "Комсомолец" мне дороже любого океанского лайнера. Потому что с "Комсомольца" многие годы для нас начинался Байкал. Потому и не может примириться душа с новым обликом старого приятеля.

Палубный билет до самой северной точки Байкала стоил фантастически дешево даже по тем временам. Четыре рубля. В переводе на традиционные мерки – цена бутылки водки. За двое суток незабываемого плаванья. Конечно, за такими билетами приходилось постоять, но игра, как говорится, стоила свеч.

И вот ранее утро. Легкий озноб: то ли от морской прохлады, то ли от предстоящего. Сиплый, раскатистый гудок "Комсомольца" заставляет вздрогнуть прибрежные сопки и ленивую гладь Байкала, а в каждом из нас, стоящих перед опущенным шлагбаумом, словно взрывается пороховой заряд. Шлагбаум взлетает – и десятки бегунов с пакетами палаток наперевес устремляются к пароходу. Остальная публика не спешит, согбенная необъятными рюкзаками и прочей поклажей. В этом и заключается тактика взятия "Комсомольца". Штурмовая группа с палатками первая врывается на пароход, потом еще рывок на верхнюю палубу и здесь уже бросаешься плашмя, разбросав пошире руки и ноги, на железный пол. Победно оглядываешься по сторонам. Рядом, по всему пространству, в каком-то плотном шахматном порядке, раскорячились в нелепых лягушачьих позах другие "штурмовики". Все, места заняты. Теперь можно не спеша, в полном согласии с соседями растягивать палатку. В считанные минуты вырастает на "Комсомольце" разноцветный палаточный городок. Палатки подвязываются одна к одной так плотно, что по палубе, кажется, уже и не протиснуться. Но вот подтягиваются основные силы с тяжелейшим скарбом и детьми, весь этот цыганский табор непостижимо быстро упаковывается в полотняные "каюты", и когда теплоход выходит из порта, палубный городок уже обжит, а его население умиротворенно наблюдает за уплывающей по левому борту Листвянкой.

Роскошь такого плаванья теперь не купить ни за какие деньги. Под нами располагались настоящие каюты, они назывались "вторым классом", и публика там поселялась респектабельная, с чемоданами, но между нами была пропасть, мы смотрели на все эти каюты, как аристократы из отеля Хилтон взирают на картонные шалаши бездомных.

Преимущества у палубников были очевидные. Билет стоил в несколько раз дешевле, но даже не это главное. Железные клетки кают днем накалялись и напоминали то ли сауну, то ли пыточную камеру. С наступлением вечерней прохлады, неизменно поднимался "градус" у пассажиров, которые всю ночь штурмовали ресторан. Все это подогретое спиртным сообщество с неизбежными разборками и прочими пьяными прелестями роилось у дверей кают, и такое соседство было, мягко говоря, на любителя.

А перед нами был распахнут весь Байкал от берега до берега, мы здесь были как на маленьком плавучем острове. Отель – палатка, в которой можно спрятаться и от жары, и от холода, и от дождя. Хочешь на пляж – пожалуйста, только найди свободный клочок пространства. Палуба чуть вибрирует и всегда слегка подогрета идущим из чрева корабля теплом машинного отделения. Поэтому приятно загорать даже при свежем ветре, а ночью с подогретым полом и вовсе благодать. После заката воздух становится гуще, как гуталиновая мгла за кормой, качаются звезды в сетях антенн, звенят в разных уголках гитары. Как обычно, на палубе возникало несколько импровизированных концертных площадок, где просидеть можно было до рассвета. Здесь завязывались знакомства, старательно переписывались слова незнакомых песен, срисовывались схемы маршрутов, объявлялись новые любовные парочки. Посторонние (пассажиры из кают и трюма) на этот романтический палубный остров почти не проникали, потому что пробраться среди лабиринта палаток было делом нелегким. И я до сих пор удивляюсь терпению и даже благожелательности матросов к "островитянам": когда им приходилось выполнить какие-то работы на палубе, матросы напоминали эквилибристов или канатоходцев.

Симпатии к обитателям палаточного городка можно было понять. Молодая команда тянулась к молодежи, к песням, которые не услышишь по радио, к разговорам, которые не велись в прибайкальских поселках. Среди туристов были москвичи, ленинградцы, волжане, но всегда преобладали прибалты. И, увы, по пальцам можно было пересчитать иркутян. Я заметил, что все мои земляки гордились Байкалом, но мало кто бывал на Байкале, проводил отпуск на Байкале. Считалось, что отдыхать надо в Сочи или в Крыму, а "славное море" никуда не убежит, оно всегда рядом… Однако, сейчас мне представляется, что дело не только в психологических установках, но и в немалых хлопотах, которыми оборачивалось путешествие на Байкал. Чтобы отправиться в Сочи, достаточно было иметь деньги и билет на самолет. Для Байкала денег требовалось меньше, но бытовых сложностей возникало больше. В одиночку не отправишься – значит нужна компания. И туристическое снаряжение. И рыболовные снасти. И продукты. Тушенку, сгущенку, крупы днем с огнем в магазинах по тем временам не сыщешь (мы, например, сочиняли какие-то справки, что, дескать, отправляется экспедиция и доставали консервы с прочей снедью на базах) А еще надо достать билет на "Комсомолец", который курсировал по озеру через пять дней, а желающих было в десятки раз больше.

Люди, преодолевшие тысячи километров и тысячи препятствий нашего "ненавязчивого сервиса" ради свидания с Байкалом не могли не вызывать уважения. Интеллигентность и образованность светились в них и через многодневную щетину, как лампочка через абажур. Это была своеобразная аристократия. А было обидно за тех, кто не мог позволить себе такую роскошь общения с Байкалом, за, так сказать, широкие массы трудящихся.

Вернувшись из отпуска, я в очередной раз принимался разбираться с проблемой туризма на Байкале. Ясно было, что один "Комсомолец" с перевозками не справляется, нужны новые суда. В пароходстве соглашались, что хорошо бы получить новый современный теплоход, но … И начинались такие "но", которые останутся в наследство и новому тысячелетию. Да, перевозить пассажиров и туристов надо, но и один "Комсомолец" был головной болью пароходства. Даже в те годы, когда убытки волновали начальство не больше легкого насморка, содержание допотопной посудины обходилось слишком дорого. Сезон на Байкале короток, как сибирское лето: максимум 3-4 месяца, а теплоход и команду надо содержать весь год. Поднять цены на билеты – значит лишиться значительной части пассажиров. Строительство северобайкальского участка БАМа заставило-таки открыть пассажирскую линию Иркутск – Нижнеангарск, которую обслуживает теплоход на подводных крыльях "Комета". Ничего не скажешь – быстро. 12 часов – и весь Байкал пройден. Но это уже совсем не то. Никакого единства, слияния с Байкалом в застекленном салоне не почувствуешь, стремительная сигара летит, скачет по волнам, проносятся мимо заповедные бухты – как на любительской кинопленке. Скучно, господа, заснуть хочется, чтобы это мельтешение быстрее закончилось…

"Комсомолец" отслужил свое, а взамен туристы ничего не получили. Частные большие буксиры, обзаведясь каютами, ресторанами и длинноногими официантками, утюжат озеро вдоль и поперек, но, увы, прокатиться на них могут только очень состоятельные люди. За счет непомерной цены обслуживания эти суда и держатся на плаву. Появилось и немало других частных перевозчиков: катера, яхты, катамараны. Они предпочитают иностранцев с твердой валютой и "новых русских". Так что у "старых" русских перспектив мало.

Какой же выход? Не знаю. Если пофантазировать, то замена "Комсомольцу" видится в каких-то ковчегах вроде самоходных или буксируемых барж с палаточными городками на палубах. Чтобы могли приткнуться к берегу в любом месте и даже оставить такой плавучий кемпинг в какой-то бухте на продолжительное время, Но здесь тоже возникают проклятые "но". Как обеспечить окупаемость за тот коротенький бархатный сезон на сибирском море? Как обеспечить безопасность при сумасшедших байкальских штормах? Как соблюсти экологическую чистоту "ковчегов" и допустимую нагрузку на рекреационные зоны?

Проблема в том, что Байкал и спасается своей недоступностью. Доступные места за несколько лет превращаются в нечто отталкивающее – как доступная женщина в дешевом борделе. Это произошло с маленькой жемчужиной озера бухтой Песчаной. Реликтовые "ходульные" деревья давно рухнули, берега загажены, по воде цветут мазутные пятна. Сюда добираются на моторных лодках, речных трамваях и прочих посудинах – близко от Иркутска.

Малое море подальше, но за 4-5 часов можно добраться на машине по вполне приличной дороге. В июле-августе здесь берега облепляют тысячи машин. С прибрежных сопок это напоминает столпотворение тараканов возле теплых труб. И от тараканов, и от машин остаются соответствующие следы…Но вытравить автомобили с Малого моря не поднимется рука даже у национального парка – ведь это самое доступное для многих иркутян и благодарное место для отдыха. Вода прогревается до 20 градусов, рыбка ловится, солнечных дней больше, чем в Крыму. Малое море может себе позволить и слесарь, и учительница, и всякий очкарик из Академгородка. Кстати, их права, наши права на отдых, на пользование природными богатствами защищены Конституцией.

Но Байкал настолько уникален и бесценен, что тоже должен быть надежно защищен. Интересы противоположны, потому и требуется их разумный баланс. Фанатизм любого толка смертельно опасен. Мне, например, довелось слышать такие рассуждения уважаемого руководителя, коренного жителя байкальских берегов.

Больную скотину жалостливый хозяин забивает, чтобы долго не мучалась. Я вижу, как с каждым годом хиреет, хворает Байкал. А целлюлозники его травят и травят… Будь моя воля, я бы взорвал в Байкале атомную бомбу, чтобы не продлевать его мучений – разом бы покончили со всеми спорами и у промышленников бы руки были развязаны: лей, сливай в него что хошь, режь на куски…

Другой экологист из города заявил, что не колеблясь уничтожил бы все население ради спасения и благополучия Байкала. Человек, дескать, все равно будет наносить вред этой сокровищнице Земли, поэтому в космическом масштабе лучше избавиться от зловредного человечества.

Другая крайность кровоточит и изрыгает зловоние уже десятки лет на восточном берегу Байкала. Это целлюлозно-бумажный комбинат. В пятидесятые годы ради получения кордной нити для оборонных нужд ЦК КПСС объявил лозунг: "Байкал должен работать на социализм!" А "работать" – это значит отравлять чистейшую воду и принимать ядовитые стоки целлюлозного монстра. С тех пор никакие постановления старых и новых властей не могут справиться с этим чудовищем. Да и желания особого что-то не наблюдается. А такое бездействие подпитывают некоторые столичные ученые. Особенно меня поразило выступление одного из них в журнале "Наука и жизнь" Причем, эта публикация вышла в то время, когда на волне гласности и перестройки общественность поднялась во весь рост на защиту Байкала. Так вот этот певец технического прогресса утверждал, что Байкал не представляет абсолютно никакой ценности для страны. Дескать вода в нем слабоминерализирована и непригодна для питья, а Байкальский целлюлозный только улучшает ее, подпитывая всякими минералами. Купаться в Байкале невозможно, потому что вода в нем не прогревается выше +8 градусов, берега являются разносчиком энцефалита, очень высока сейсмоопасность, повышен радиационный фон, рыбные запасы не представляют промыслового значения и т.д.

Ужас! Но экстремисты с двух противоборствующих сторон только делают вид, что воюют друг с другом. Крайности сходятся. На самом деле они, те и другие, выступают против самой жизни; первые готовы уничтожить человечество ради природы, вторые – природу ради нужд человечества, забывая, что человек – важнейшая составляющая природы и жизни на земле.

Но коли у нас речь в этой главе идет о туризме, то необходимо поспорить с публикацией в "Науке и жизни". Ученый автор сочинил такую "страшилку", что поверив ей, только сумасшедший решится отдыхать на Байкале. Ледяная вода, на берегу поедом ест энцефалитный клещ, волосы встают дыбом от радиации, кругом грохочут землетрясения – бр-р-р! Да, вода в Байкале холодная – на глубине. Но в многочисленных глубоких заливах, на мелководье в июле-августе она прогревается до 24 градусов и единственное отличие от черноморских пляжей, что даже эту подогретую воду можно пить. Разлитую в бутылки байкальскую глубинную воду можно теперь попробовать и в Москве, в том числе в Кремле, на официальных приемах. Да, энцефалитный клещ на берегах встречается, но его несравненно больше в окрестностях Иркутска, и, насколько мне известно, это зловредное насекомое, к сожалению, давно обжило пространства от Тихого океана до Балтийского моря.

Байкал потряхивает – сказывается глубочайший разлом в земной коре – но эти чуть ли не ежедневные толчки способны зафиксировать только сейсмологические приборы. Радиационный фон, действительно повышен – в местах выхода радоновых источников. Сотни больных успешно лечат на них свои недуги и ежегодно возвращаются к этой целебной "радиации". Снабжать всю страну омулем, хариусом, сигом, Байкалу, наверное не по силам, но человек с удочкой и мало-мальским умением голодным на Байкале никогда не останется. А если повезет, то уловом можно будет хвастаться всю оставшуюся жизнь.

Вырастить цивилизованный туризм на Байкале может быть еще сложнее, чем ананас на сибирской грядке. В конце восьмидесятых, на гребне предпринимательского романтизма, многие бросились в туристический промысел на Байкале, но вскоре были выброшены на берег. Оказалось, что иностранцы с тугими кошельками (а именно на них строились все расчеты) равнодушны, мягко говоря, к байкальской экзотике. Их не устраивает политическая нестабильность в стране, высокая преступность, они не доверяют самолетам "аэрофлота", они хотят иметь страховку и т.д. и т.п. Они готовы насладиться экзотикой и в таежном зимовье, но по утрам-вечерам им вынь да положь теплый душ и, пардон, ватер-клозет, а также телефон с факсом. Вот такие они привереды. Выходило, что заставить иностранца расстегнуть кошелек и обогатить предпринимателя, а вместе с ним сделать процветающим все Прибайкалье, можно только одним способом: вначале раскошелиться самим, причем на такие суммы, которые снятся только "новым русским". Можно, конечно, привлечь иностранные инвестиции, но денежки счет любят, а за "бугром" их умеют считать лучше. Значит самое малое, что требуется, это выверенная и обоснованная концепция развития туризма на Байкале, это финансовый прогноз и бизнес-план каждого предприятия, это государственные гарантии под вложенные деньги и еще много чего другого.

Я уже, помнится, говорил, что Байкал спасает отсутствие дорог. Надеюсь, что это спасительное отсутствие сохранится на долгие годы. Большинство первозданных, заповедных бухт и заливов байкальских (особенно в северной части) не выносят перенаселения. Прошли десять человек – уже тропа, не зарастающая годами. Срубили кедрушку – весь кедровник ослаб, того и гляди ляжет под ураганом, как костяшки домино. Строить в таких местах хоромину – отель экономическое безумство и экологическое преступление. Классическая формула "разоряя природу, человечество разоряет себя" для многих остается абстрактной, потому что хапают и получают блага одни поколения, а расплачиваются другие. В нашем же случае действия и последствия идут нога в ногу (сразу же после открытия отеля окажется, что нет надежной транспортной схемы, нет населения для обслуживания комплекса, слишком дороги электричество и связь, а развороченный, вытоптанный ландшафт никого не привлекает) – поэтому безумцев не находится.

Однако, жизнь показала, что и в заповедные места путь для ограниченного экологического туризма не закрыт.

На Малом море по материковому берегу напротив острова Ольхон расположилось урочище "Енхок". Как переводится это название, мы с женой так и не выяснили, поэтому придумали ему свое толкование : "столица муравьев". Но об этом чуть позже.

Урочище взял в аренду у национального парка охотовед по образованию и предприниматель по призванию Юрий Николаевич Мильвит. По сути он перенял у парка его обязанности поддерживать порядок на немалой территории, пресекать браконьерство, следить за численностью зверей и птиц, бороться с пожарами и т.д. В наследство перешло таежное зимовье с горами пустых бутылок – местные жители с острова, а также городские чины привыкли здесь охотиться на крупного зверя и "отдыхать по полной программе" вдали от жен. Можно представить, сколько конфликтов и стычек сулило это "наследство" Юрию Николаевичу. Но он шел на все, чтобы получить единственное – право заниматься экологическим туризмом.

Сегодня в урочище гостей принимают четыре уютных домика, разукрашенных деревянной резьбой и обставленных современной мебелью; сказочная банька на берегу ручья; "удобства" до которых так охочи иностранцы; выложенные булыжником дорожки с переходами для муравьев… Да, муравьи здесь – коренное и самое многочисленное население. Мильвит рассчитал что максимальное число отдыхающих не должно превышать двадцати человек – такую нагрузку этот уголок природы принимает на себя без всяких последствий, а персонал в три-четыре человека способен обслужить такое количество гостей по любой программе (пешие и конные походы, фото охота, рыбалка, лицензированная охота, фитолечение и т.д.) Домики, или как их громко именует хозяин – коттеджи – теряются среди вековых лиственниц; тут более приметны, как столичные небоскребы, муравейники, которые Юрий Николаевич считает признаком экологического благополучия. Самое интересное, что он заставил этих рыжих неутомимых тружеников работать на себя. Дело в том, что у Мильвита болен позвоночник и он придумал, как вдали от городских больниц принимать лечебные процедуры. После нескольких заходов в парилку с непременными прыжками в обжигающий ручей надо сесть на деревянную площадку у подножия огромного муравейника и постукивать по ней, как стучат в дверь, опасаясь разбудить детей. Муравьи тут же заползают на спину и начинают сражаться с пришельцами, кусая и обрызгивая муравьиным спиртом. Подтверждаю, что ощущаешь при этом только легкое, приятное пощипывание. Юрий Николаевич утверждает, что атакуют муравьи в основном лишь больные участки тела. Присутствующий при этом медицинский работник был просто потрясен: тут тебе и глубокое прогревание, и точечный массаж, и иглоукалывание, и терапия!…

Кстати, и диких туристов с палатками тут никто с побережья не гонит. Только отметься: кто таков, откуда и соблюдай порядок. Предоставят и услуги (за плату, конечно): дров привезти, баньку истопить, на лошадях прокатиться, хлеб испечь, чего из продуктов приобрести… Другое дело, что "диких" тут совсем мало: отрезок в тридцать километров на джипе преодолеваешь за три часа. Дорога еще та! Это дорожное препятствие спасает "столицу муравьев" от перенаселения, создавая в то же время для хозяев массу трудностей с доставкой на базу любой мелочи. Но у "Енхока" появились постоянные клиенты. Едут сюда из Иркутска, из Москвы, из Западной Европы, из Канады. Это еще не турпоток, а едва заметный ручеек, но он не пересыхает даже зимой…

Таких уголков – малодоступных или с ограниченным доступом – на Байкале не возьмусь пересчитать. А вот людей, которые были бы способны обустроить их без ущерба для природы, способных "поженить" прогресс и первозданность, таких, увы, даже для "Красной книги" маловато…. Но они еще придут, они еще учатся или собираются родиться, но они придут обязательно и потому малый туризм обречен на успех.

С "большим" туризмом куда как сложнее. Ему требуется надежная транспортная сеть, все современные коммуникации, обученное для сервиса население, способность природы выдерживать значительные нагрузки, привлекательные возможности для круглогодичного отдыха, экологически чистые продукты питания и т.д. Всем этим условиям в полной мере отвечает только юго-восточное побережье Байкала. Этот участок опоясан железной дорогой и потому давно и прочно обжит.

Итак, два важнейших условия имеются: транспортная доступность и оседлое население. Транссибирской магистрали особых характеристик не требуется – проверена временем. Автомобильное шоссе – лучшее в области. Электричеством и связью все поселки обеспечены. Местные жители работают на железной дороге, лесоперерабатывающих и горнорудных предприятиях, а, значит, достаточно высок их образовательный и профессиональный уровень. В новых экономических условиях безработица здесь стала бедой для многих семей. Полной занятости не было и раньше, хорошо, если 1-2 члена семьи работали на основном предприятии, а остальные кормились с приусадебного участка, с "даров" Байкала и тайги. Сегодня, когда многие производства закрылись или сводят концы с концами, многим семьям можно рассчитывать только на "подножный корм" и отхожие промыслы. Индустрия туризма, появись она здесь, обеспечила бы рабочими местами и вдохнула новую жизнь в бедствующие поселки.

Для населения туризм стал бы благом. А для природы? Думается, что существенного вреда (при должном контроле) некоторое увеличение людей на южном побережье не принесет. Почвенный слой тут основательный, тайга отличается действительно южной дородностью и плодовитостью. Тут и кедры в обхват, и папоротники в человеческий рост, и голубые ели, а грибов, ягод!…Тысячи отдыхающих, тысячи ягодников и грибников высаживаются здесь из электричек, автобусов, паркуются на автомобилях – и всем хватает места. Ясно, что такой неорганизованный поток как-то отследить и проконтролировать безумно сложно, во всяком случае, с организованными отдыхающими хлопот куда как меньше.

Что до сезонности, которая как палка в колесе тормозит туристическую повозку, то здесь еще надо погадать, какое время года привлекательнее для отдыхающих. Летом – купание, походы, водные прогулки. Осень – грибы ягоды, орехи. Зима – заснеженные долины и горные склоны, пригодные для любого вида лыжного спорта. Весна – полыхающие багульником склоны и добычливая омулевая рыбалка по последнему льду. Байкальская зима, сковывающая всякие туристические инициативы на южном побережье оборачивается привлекательнейшим временем года.

Надо отметить, что сама зима на Байкале гораздо мягче, теплее, чем в отдалении от озера. Сибирское море здесь действует как гигантский термос. Отроги Хамар-Дабана (в отличие от склонов западного побережья) всегда покрыты толстым снежным покровом, поэтому вполне могут конкурировать с Кавказскими горнолыжными базами. А учитывая, что на Кавказе и других горных районах России и СНГ стало неспокойно и небезопасно, то при хорошем развитии и обустройстве Хамар-Дабан может стать вне конкуренции для любителей горных лыж. Стоило, например, в Байкальске поставить простенький подъемник и расчистить трассу, как от желающих отбоя не стало. За неимением мест в гостинице, горнолыжников уже разбирают по квартирам. А если бы убрать печально известный целлюлозный комбинат?!…

Несомненной находкой для гипотетического туристического комплекса была бы и Тункинская долина, примыкающая к побережью. Живописная и плодородная, она могла бы прокормить комплекс экологически чистыми продуктами питания, напоить лечебными минеральными водами. Тункинскую долину называют второй Швейцарией: заснеженные пики Саянских гор, шапки потухших вулканов среди возделанных полей, водопады, озера, буйная растительность – дух захватывает, когда еще едешь по ухоженному шоссе. Но надо открыть дверцу и шагнуть в эту монументальность, чтобы почувствовать себя песчинкой в потоке вечности из прошлого в будущее, где настоящее неуловимо и призрачно. Об этом расскажет неумолчный гул водопада и многозначительная тишина шаманского святилища, шелест близких звезд над седыми колокольнями гор и монотонный скрип молельных барабанов в буддийском дацане…

Тункинская долина представляется мне руками матери-природы, обнимающей двух своих любимых сыновей – старшего Байкала и младшенького Хубсугула. Это кратчайший путь между двумя родственными озерами, заботливая рука, соединяющая разные культуры и верования, разные обычаи и времена. Здесь мирно уживаются шаманизм, буддизм и православие; традиционное бурятское скотоводство и казацкое землепашество; просторы степей, вековая тайга, озера и горы. Что и говорить – туристический рай. Набравшись впечатлений на Байкале, путешественники не смогут расслабиться по пути на Хубсугул в соседнюю Монголию – открытий и восторгов хватит на весь переход по золотой долине.

Тункинская долина не только радует душу, но и лечит тело. Один легендарный Шумак чего стоит – высокогорное урочище с десятками сильнейших целебных источников, куда в прошлые века добирались больные аж из Петербурга. Добирались на носилках, а возвращались пешком, здоровыми и помолодевшими.

Итак, мы нашли идеальное место для туристических комплексов и курортов? Не так все просто. Пока дымят трубы Байкальского целлюлозного комбината никакое здоровое соседство с ним невозможно. Остается только надеяться, что этот ядовитый дым над Байкалом когда-то рассеется и забудется, как туман. Туман человеческих ошибок.

Туман над Байкалом

Сколько работал в "Молодежке" – а работал я в ней ровно десять лет, с семидесятого по восьмидесятый год – столько и рвался написать о проблемах Байкала. Но куда там! Областной молодежной газете хватило одного "написания" – статьи Давида Медведева, "Пятно против озера", после выхода которой тогдашний первый секретарь обкома партии Н.В.Банников коротко распорядился: "С газетой разобраться, зам редактора уволить и исключить из партии!" Как положено, состоялось бюро обкома, где с газетой "разобрались", но зам редактора Олега Харитонова не уволили только потому, что накануне вышла статья с теми же фактами о загрязнении озера в "Комсомольской правде". После этого цензура ни в одном издании не пропускала даже намеков на какие-то загрязнения или опасности, грозящие Байкалу.

Поэтому "рваться" я мог сколько угодно, даже перейдя собкором в "Комсомольскую правду" – можно пуп порвать, а цензора не обойдешь… Хотя – тут я должен оборвать себя и сделать истины ради одно существенное отступление – в те времена журналистике удавалось сказать значительно больше ,чем сейчас, в новом столетии .

Власть партийного диктата была непоколебима, всеобъемлюща, всесильна, но в своей неподатливости она служила тем оселком, о который точились перья публицистов. Чем чудовищнее были запреты, тем утонченнее и совершеннее звучало слово, и даже умолчание для умного читателя говорило очень о многом. Потом, с приходом Горбачева, была объявлена "перестройка и гласность". Перестраивать ничего не собирались, но многие шлюзы в пропускнике цензуры приоткрыли. И хлынуло такое половодье, такой бурный поток!.. Сказать то, о чем никогда не говорилось, успеть высказать свои мысли и чувства, опубликовать работы мыслителей и поэтов, стертых в лагерную пыль… Ведущие журналисты, а позднее и депутаты – трибуны стали популярнее артистов, на них едва не молились. Система же стояла непоколебимо перед этим вешним потоком, прикрываясь лишь привычными кумачовыми лозунгами "Народ и партия едины", "Слава КПСС!" – и, конечно, вся эта железобетонная конструкция рухнула в одночасье. Публицисты и писатели, торопясь выговориться, выплеснуться, уже не следили за словом, не шлифовали мысль; читателя, быстро перекормленного информацией, уже ничем нельзя было удивить, кроме как чернухой, порнухой и чертовщиной. Слово стремительно девальвировало, в оборот пошла воровская "феня" и косноязычная скороговорка. Словом, приехали! А тут и новоявленная цензура подоспела: на смену партийному чинуше явился денежный мешок, хозяин, который разрешает писать обо всем, за исключением небольших "пустячков", затрагивающих его интересы. А так как интересы финансовых корпораций, региональных администраций, партийных группировок простираются очень широко, то русло свободного слова вновь сузилось до ручейка среди болотных кочек. Партийную цензуру за десятилетия научились обходить какими-то эзоповскими приемами, такие же десятилетия потребуются журналистике, чтобы научиться обтекать денежную преграду. Как говорится, за что боролись – на то и напоролись…

Сделав это крайне огорчительное отступление, я возвращаюсь к самому кануну "перестройки". В 1984 году мне удалось поработать месяц с рыбаками Ольхона и опубликовать в "Комсомолке" очерк о нравах и жизни прибрежного населения, о состоянии рыбного промысла. Беспробудное пьянство, браконьерство, деградация – все это просматривалось на берегах без научных анализов и замеров. А коли болело общество, то не мог быть здоровым и сам Байкал. Где здесь причина, а где следствие всеобщего загрязнения – определить также трудно, как начало у круга. Имеющий уши да услышит, имеющий разум да прочтет между строк…

Между тем надвигалась кульминация борьбы за Байкал. 13 апреля 1987 года появилось очередное, восемнадцатое по счету постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 434 "О мерах по обеспечению охраны и рационального использования природных ресурсов бассейна озера Байкал в 1987-1995 годах" Надо отдать должное : это было самое проработанное, полное и радикальное постановление из всех предыдущих. Если бы оно было выполнено, то сегодня Байкал был бы экологическим оазисом, самым благополучным уголком Земли. Среди прочих решительных мер предусматривалось прекратить к 1995 году производство целлюлозы на БЦБК. При этом в пункте 8 было записано: "обеспечить в 1988 году отведение очищенных сточных вод Байкальского целлюлозно-бумажного комбината в реку Иркут…"

Партийные деятели ожидали, как принято, "всенародного одобрения и поддержки", а получили… по морде. Грубо, но иначе то состояние шока в Иркутском обкоме партии не передашь. Представляю, что чувствовал первый секретарь обкома партии Василий Иванович Ситников, когда ему сообщили, что на вокзальной площади какой-то тип собирает подписи. Против постановления ЦК! Святотатство! Потрясение основ! Это было первое за семьдесят лет публичное выражение несогласия в тихом Иркутске. Василий Иванович, как его легендарный тезка времен гражданской войны, лихо вскочил на…, нет, сел в "Волгу" и помчался на вокзал.

Пока первый мчится к вокзалу, надо бы объяснить, что вызвало невиданный протест. А вызвала его та единственная строчка о сточной трубе в Иркут, которую я процитировал выше. Самые сообразительные и недоверчивые граждане (а народ у нас вынужден быть сообразительным и недоверчивым) разглядели в окаянной строчке большой обман и подвох. Если записано, что комбинат через восемь лет будет закрыт – сообразили они-, то зачем тянуть дорогостоящую трубу? Заверения, что это временная мера, вызывали лишь улыбки – нет у нас ничего более постоянного, чем "временные" сооружения. Труба снимала все претензии к целлюлозникам о загрязнении Байкала и, значит, он мог оставаться на вечные времена. А тем временем прекрасная река Иркут превращалась в сточную канаву и несла бы свои отравленные воды прямехонько в областной центр. При этом создавалась угроза серьезных аварий, так как трубопровод прокладывался по горам с сейсмической активностью до десяти баллов. Приличное землетрясение – и содержимое трубы хлынет в Байкал, сметя на своем пути Транссиб и прибрежные поселки. А вонючие дымовые трубы комбината будут продолжать дышать, отравляя окрестности. Вот такой вот подарочек разглядели иркутяне в правительственном постановлении. В другое время посудачили бы на кухнях и только, а тут уже наслушались речей Горбачева, прониклись демократическими идеями, процесс, как говорится, пошел. И заводилы нашлись…

Приехал Василий Иванович на вокзал, разглядел тощую фигурку бородатого диссидента с плакатиком и столиком для подписей, ринулся к нему. А тот, смахивающий на Христа, не испугался, не оробел, не отступил и даже позволил себе учить его, первого, конституционным правам и прочим глупостям. Впервые, наверное, Ситников испытал, что такое бессильная ярость…

Возмутитель спокойствия назвался Анатолием Сосуновым, дворником, при этом сыпал цитатами и юридическими нормами, что твой профессор. Немалая толпа, разогретая речами смутьяна, поддерживала явно его, а не руководителя области. Что делать в такой ситуации? Забрать куда следует – в милицию или психушку – не поймут, не дадут. Среди защитничков просматривались знакомые лица журналистов и "бородатиков" из Академгородка – эти шум на весь свет поднимут. Пришлось ретироваться. Собиратель подписей глядел орлом–победителем и обещал - нет, какова наглость !- продолжать начатое, пока решение о трубе не будет отменено…

На ближайшем бюро обкома Василий Иванович не мог сдержаться. Всегда внешне корректный и интеллигентный, он стучал кулаком и кричал так, что партработники втягивали головы в плечи. Особенно досталось мне, собкору "Социалистической индустрии".

Как может газета ЦК КПСС выступать против постановлений ЦК КПСС! – возмущался Ситников – Настраивать народ! Заниматься саботажем! При этом восхвалять всяких проходимцев и тунеядцев! Все! Хватит! Конец!

Но это был не конец. Это было только начало новой "иркутской истории". Под статьей , напечатанной в газете " Восточно -Сибирская правда ", стояла подпись: "А.Сосунов , дворник ".Статья называлась" Спасем ли мы красоту?" и была полемически заострена против академика , чья позиция в разгоревшейся дискуссии выглядела довольно двусмысленной .Подпись , несомненно , шокировала ( против академика - дворник ! ), хотя к тому времени иркутяне ко многому успели привыкнуть : город буквально кипел небывалыми доселе страстями по Байкалу . Сбор подписей (а их собрали 107 тысяч) все чаще перерастал в митинги и демонстрации. Первую демонстрацию, несмотря на запрет властей, провел по центральным улицам 22 ноября 1987 года все тот же "проходимец" Анатолий Сосунов. Люди, его окружавшие, стали называться "Движением в защиту Байкала". Быстро сколотился актив: художник А. Костовский ,научные сотрудники из Академгородка В.Зубков ,В.Модонов ,В.Наумов , В.Тергоев... Байкал перестал быть заботой одних только экологов , он стал символом чего-то большего . На митингах звучали уже не только экологические, но и политические требования: секретарь ЦК КПСС Егор Лигачев , представлявший самое консервативное крыло партии , получил первый публичный отпор именно в Иркутске 23 июня на многотысячном митинге, организованном " Движением в защиту Байкала " . В Академгородке регулярно заседал " Клуб гражданских инициатив " ,на заседания которого устроители могли пригласить и секретаря обкома , и начальника КГБ." Движение в защиту Байкала " стало колыбелью и школой едва ли не для всех общественно-политических организаций нового Иркутска , а в масштабах страны - крупным политическим событием того времени .

Разношерстный народ собирался на этих эколого-демократических сходках. Можно было увидеть здесь и уважаемых докторов наук, и оперяющихся кооператоров, и бунтующих представителей правоохранительных органов, и любознательных комсомольских вожаков, и, откровенно говоря, просто шизофреников. Всех, казалось, объединяла борьба за правду и справедливость, да только правда у каждого была своя и справедливость каждый понимал по-своему. Время всех расставит по своим местам. Кто-то уйдет во власть, в депутаты. Кто-то останется в профессиональных "протестантах" – этой породе людей необходимо всегда находиться в состоянии драки (против соседей, сослуживцев, коммунистов, демократов, правительства, Президента… с кем и против кого им неважно, лишь бы пошуметь и поднять уровень адреналина в крови). Некоторые довольно успешно продвинулись в бизнесе и теперь, с высоты своих "навороченных" джипов, они кроме денег ничего не видят. А у кого-то ровным счетом ничего не изменится. Этот "кто-то" – Анатолий Сосунов. Он как был дворником при школе, так им и остался. Но значение движения и роль его организатора Сосунова были признаны и оценены : экологическая организация республики Бурятия Фонд Байкала на своем заседании в Улан-Удэ заочно избрала дворника Анатолия Сосунова вместе а академиком Григорием Галазием и писателем Валентином Распутиным своим почетным членом , а три научно-исследовательских института Иркутска выдвинули его кандидатом в народные депутаты СССР. Председатель президиума Сибирского отделения Академии наук Валентин Коптюг в одном из интервью сказал : " ...Биться придется, видимо , еще долго .Ведомства в какой-то период будут апеллировать к высшим органам власти .В ход пойдут знакомые аргументы и самый главный - нет дополнительных мощностей. Но в качестве противовеса есть не менее существенный аргумент - общественное мнение и общественное экологическое " Движение в защиту Байкала " ,особенно сильное в Иркутской области и Бурятской республике. История с трубопроводом ясно показала ,что общественность может заставить власть, в данном случае это было правительство Рыжкова , изменить ранее принятое решение, которое шло в разрез с интересами общества ."

Первый секретарь назвал .Сосунова проходимцем и тунеядцем. Ну, да Бог ему судья… А в шестидесятых годах Анатолию давали совсем другие оценки.

Была в ЦК ВЛКСМ бронированная комната особой конструкции, своеобразный сейф . Здесь в обычное ,непарадное время ,хранились комсомольские святыни - Знамя ВЛКСМ , ордена ВЛКСМ и Книга почета ВЛКСМ , в которую заносились имена, составившие честь и славу комсомола : Николай Островский , Зоя Космодемьянская , Александр Матросов ,Олег Кошевой ...Только строго ограниченный круг людей имел доступ в это хранилище , но Анатолия провели туда , чтобы он собственными глазами увидел в Книге почета свой фотопортрет и лаконичную запись : " За мужество и отвагу , проявленные в борьбе с антиобщественными проявлениями и преступностью ". Его имя занесено в Книгу почета ВЛКСМ постановлением бюро ЦК ВЛКСМ от 24 июля 1965 года .Это была высшая комсомольская награда того времени.

Его исключат из комсомола .Но не в Москве , а в Иркутске - в конце шестидесятых...

Сосунов учился на юридическом факультете Иркутского университета, но перешел на биологический и его научная работа о зимующих птицах области была отмечена почетной грамотой на Всесоюзном конкурсе студенческих работ. Университет закончил за три года по индивидуальному графику, с отличием защитил дипломную работу, был рекомендован в аспирантуру. Он много пишет для газет , и уровень этих публикаций позволяет ему еще в студенчестве стать членом Союза журналистов СССР . Но, на свою беду, Анатолий согласился пойти работать в обком комсомола , ему предложили наладить деятельность комсомольских оперативных отрядов . Для обкома он был завидным приобретением. Незадолго до этого в столичном издательстве "Молодая Гвардия" вышла в свет книга "Звезды первой величины", где рассказывалось о людях, которыми гордилась вся страна: о первых космонавтах, знаменитых ученых, легендарных разведчиках. В этом ряду был и очерк об Анатолии Сосунове, начальнике комсомольского спец отряда по борьбе с уголовной преступностью, биологе и журналисте. На телеэкранах страны шла документальная кинолента о нем. Тогда же Анатолий был занесен в Книгу почета ЦК ВЛКСМ.

Сосунов не медовый пряник, чтобы нравиться всем. Далеко не пряник. Натура чрезвычайно сложная и противоречивая, но в то же время и цельная, несомненно возвышенная и глубокая, но и болезненно непримиримая – он не вписывался в стройные ряды строителей коммунизма, как не вписывается и в ряды демократов, он вообще не умеет ходить строем. Поэтому из рядов его вычеркивают. Лишний человек. Как Печорин у Лермонтова, Онегин у Пушкина, Чацкий у Грибоедова, Чайлд Гарольд у Байрона. Такие водились во все времена – герои не своего времени.

Худой и далеко не могучего телосложения , этот юноша "со взором горящим" был просто грозой и бедствием для карманников и прочей уголовной шпаны. В милиции его называли виртуозом личного сыска. В воровской среде , как и полагается признанному сыщику , он носил кличку " Дошлый " .В штате милиции он никогда не числился , но был награжден медалью "За отличную службу по охране общественного порядка " и именными часами министра . На счету Сосунова сотни (!) самостоятельно раскрытых опасных преступлений, совершенных матерыми рецидивистами ,имеющими не только громкую кличку в блатном мире ,но и целый набор судимостей . Он брал их только с поличным , на месте преступления .За десять лет этой необычной и рискованной общественной деятельности им задержано - с товарищами и в одиночку - 500 преступников, из которых 319 – за кражи, 28 – за грабежи, 3 – за убийства, 2 -за разбой, 4 – за взлом магазина, 17 – по розыску и 127 – за мошенничество, хулиганство и другие преступления" Такими результатами не всякий райотдел милиции может похвастать!

Увлечение биологией , литературой ( его домашняя библиотека с прижизненными изданиями поэтической и философской классики " серебряного века " едва ли не лучшая из библиофильских собраний Иркутска ) , - и грязный мир уголовщины . Как- то с трудом совмещается ,знаете ли ... Для себя я так объясняю это несоответствие. Анатолий знает, любит, просто боготворит птиц. В его квартире всегда живут какие-нибудь пичуги ,попавшие в беду : с отстрелянным крылом дятел Филька , контуженный чибис Чубик , раненый щур Шурик . Зимой уличные синицы ночуют на его стеллажах с книгами , а утром улетают по своим синичьим делам .С пернатым миром у него удивительные , даже в чем-то мистические отношения .Всем ,например , известно , что стрижи в неволе не живут, потому что всю свою жизнь проводят в воздухе : на лету питаются , на лету ,случается , и спят . На землю и деревья никогда не спускаются , прыгать и клевать не умеют .Поранившись и потеряв способность к полету , эти жизнерадостные питомцы чистого неба ,обречены на гибель .У Анатолия же потерпевшие крушение стрижи не только живут , но живут долго ,доживая до глубокой старости ( а одна парочка даже пыталась строить гнездо ) .Выпавший из гнезда обыкновенный серый воробышек в его квартире ,перелиняв , вдруг стал угольно-черным (редчайший случай меланизма ) В иркутском краеведческом музее хранится уникальный белоснежный воробей - дар Сосунова . По русскому поверью , встретить воробьиного князя (белого воробья ) может только человек ,отмеченный особой печатью . Анатолий встретил и белого и черного .Вот я и думаю: может, в прошлой жизни он был птицей -ястребом, коршуном или орлом? Их высокий полет, парение в небесных сферах вполне совмещается с поеданием всяких насекомых, грызунов и ползучих гадов. Так и у Сосунова.

Только неразборчив он оказался , потому что обрушивался на всякую несправедливость сломя голову , не рассчитывая собственные силы и возможности . Короче говоря - не политик . Придя в обком, Анатолий разглядел нечто "гадское" и в первом секретаре. Коршуном обрушился на него. А вожак комсомола был действительно вожаком, хорошим организатором и оратором, пользовался популярностью и поддержкой в обкоме партии (хотя, как говорится, ничто человеческое ему не было чуждо, грешки водились , и немалые ...)

Из этой битвы оба вышли с большими потерями. Первый секретарь расстался с должностью и партийной карьерой, Сосунов был уволен. Но если первому соратники по партии и комсомолу заботливо подставили плечо, не дали упасть, то второй всесильными соратниками был предан анафеме. Партия была посильнее церкви и могла показать отверженному, что это такое, когда земля горит под ногами. Устроиться на работу невозможно, жить не на что. После долгих мытарств .Анатолий оказался страховым агентом. Здесь его оставили в покое. Но ненадолго. Через несколько лет он и в руководстве госстраха разглядел "гадство", ринулся его "выклевывать" и после нескольких скандальных судебных процессов был уволен объединенными усилиями чиновников Госстраха , партийных и судебно-правовых органов . Уволен незаконно .

Об этой необычной судьбе я написал очерк в" Социалистическую индустрию", который был опубликован, сокращенный лишь на треть (гласность все-таки!), вызвав сильное раздражение в обкоме партии. А потом Сосунов, будучи уже дворником и сторожем в школе, вышел к вокзалу собирать подписи против строительства трубы, став лидером неформального движения в защиту Байкала, и вызвав уже не раздражение, а ярость хозяина области…

Меня избрали в 1990 году народным депутатом РСФСР и я предложил Сосунову стать моим помощником. Анатолий подумал и отказался. "Знаешь, – сказал он, – я хочу сохранить с тобой хорошие отношения…" Позже , став Представителем Президента , я решил восстановить справедливость и поднял из архивов несколько документов : решение бюро Иркутского горкома КПСС от 24 января 1963 года о представлении к награждению орденом Красной Звезды " за боевые заслуги в борьбе с преступность в Иркутске " и решение бюро обкома ВЛКСМ от 27 августа 1965 года о представлении к ордену Красного Знамени " за героизм ,проявленный при задержании опасных преступников " . Орденов он , конечно же ,не получил -слишком много " доброжелателей " водилось у него в партийно-комсомольских кругах .Взявшись хлопотать по этим наградам , я столкнулся с полным равнодушием к этому вопросу со стороны... Сосунова .Дело остыло, не закипев .Награды и карьера Анатолия не волновали .Следуя философии свободного духа, он не выносил над собой никого, кроме Господа Бога. (А может и с ним вступил бы в конфликт, близко познакомясь…) В девяностых годах, несмотря на свои заслуги перед "демократией" Анатолий оставался дворником и совершенно отошел от общественных дел. Возможно ,это объясняется и серьезной болезнью ,связанной с перенесенным орнитозом (плата за любовь к пернатым ) Но с птицами ,несмотря на ультиматум врачей ,расставаться не собирается .

В его комнате, под потолок забитой книгами, по-прежнему находят приют раненые птахи, каждую зиму ночуют синицы. Утром они улетают в форточку, а на ночь возвращаются и стучатся в окно…

Неудивительно, что в защиту Байкала и демократических преобразований наиболее активно выступил Академгородок: все-таки здесь сосредоточена интеллектуальная элита общества, и дрожжи свободомыслия в научных коллективах никогда не переводились. Однако, это восстание в научной среде таило глубочайшие противоречия, которые обнажились спустя годы.

Либерализация, экономические реформы, о которых мечтали неформалы, наконец, пришли в Россию и…разверзлись перед всей наукой катастрофической пропастью. Затратная, плановая экономика исправно финансировала науку, позволяя целой армии научных сотрудников безбедно существовать и удовлетворять собственное научное любопытство за государственный счет. К тому же почти все научные учреждения выполняли оборонный заказ, а у этой "священной коровы" можно было всю жизнь питаться, ее "вымя" никогда не оскудевало. Защитить кандидатскую, потом с божьей помощью докторскую – и больше ни о чем в этой жизни можно было не беспокоиться. И вот все рухнуло, приоритеты сменились, деньги не платят – их надо зарабатывать. Приехали…

Второй парадокс заключается в самой злосчастной "трубе". На многочисленных митингах, в письмах протеста неизвестных авторов, протащивших строчки о строительстве водовода в почти идеальное постановление, награждали такими эпитетами и проклятиями, что мало никому не покажется. Так кто же эти вредители, эти коварные враги Байкала?

Документы свидетельствуют, что идея принадлежала…самым авторитетным представителям советской науки, самым последовательным и бескомпромиссным защитникам Байкала. В их ряду Григорий Иванович Галазий, академики Андрей Алексеевич Трофимук, Борис Николаевич Ласкорин, Валентин Афанасьевич Коптюг…

Начало наступления на Байкал отмечено 7 июня 1954 года, когда заместитель министра бумажной и деревообрабатывающей промышленности СССР Н.Н.Чистяков подписал приказ о выборе площадки для строительства ЦБК. Уже умер Сталин и расстреляли Берия, но ни о каких дискуссиях о целесообразности строительства в ту пору и подумать не могли. О принятом решении было сообщено впервые на конференции по развитию производительных сил Восточной Сибири, проходившей в Иркутске в 1958 году. На конференции присутствовал весь свет сибирской науки, но серьезных возражений против проекта не последовало. Почему?

После известного ХХ съезда партии, развенчавшего сталинизм, в обществе повеяло весной, головы кружились от сквозняков свободы и дерзновенной "оттепели". Ученые совершили фантастический прорыв, дав стране ядерное оружие, ракеты, телевидение, вычислительные машины – поэтому авторитет их небывало возрос, их слушали на самом верху . Да, ученых слушали. Но слышали только тогда, когда их мнение совпадало с партийным курсом. Поэтому бояться было почти нечего, но за рамки участники конференции выходить не могли.

Возражения против строительства БЦБК на той конференции были бы выходом за "рамки". Дело в том, что на судьбоносном для Сибири форуме его участники совершили без преувеличения подвиг, восстав против губительного для Байкала проекта, который назывался так: "Улучшение гидроэнергетической характеристики р.Ангары путем сооружения прорези в истоке". Инженер Н.А.Григорович, выступая от московского "Гидроэнергопроекта", предлагал взорвать в истоке Ангары у Листвянки около 30 тысяч тонн аммонита, снести Шаман-камень, углубляя русло до 25 метров и выпустить из Байкала 120 кубических километров воды. Байкаловеды, писатели, энергетики и даже партийные работники Иркутска выступили с редким единодушием. Вот некоторые их доводы, опубликованные в "Литературной газете" 21 октября 1958 года.

"…При современном уровне техники можно произвести подобный взрыв. Даже взрыв большего масштаба. Но каковы будут его последствия?…

Во-первых, после того, как будет слито 120кубических километров (Н.А.Григорович рассчитывает сделать это за 4 года), прекращается и регулирующее влияние Байкала, ибо регулировать будет уже нечего.

Во-вторых, в проекте предусматривается в будущем восполнение "занятой" у Байкала воды и восстановление его уровня (на это потребуется, по мнению Н.А.Григоровича, 18-20 лет). Но к тому времени на Ангаре будут работать уже не 2 гидростанции, а значительно больше, и следовательно "заняв" у Байкала 32 миллиарда киловатт-часов, "отдавать" ему придется в несколько раз больше. До того же, как будет восстановлен уровень Байкала, первая ступень каскада -Иркутская ГЭС – на долгие годы снизит выработку электроэнергии.

…При снижении уровня Байкала будет оголена прибрежная полоса в 100-120 тысяч гектаров, которая является зоной жизни для всей флоры и фауны Байкала. Исчезнут нерестилища рыб, что поведет к катастрофическому сокращению рыбных запасов озера. По подсчетам управления пищевой промышленности Бурятского совнархоза, ущерб, нанесенный только рыбной промышленности Бурятии, выразится в сумме свыше 2 млрд.рублей… Во многих местах береговая линия отступит на километр и более. Населенные пункты будут лишены источников водоснабжения… С понижением уровня озера понизится и уровень грунтовых вод, и тогда огромные пространства лугов и пастбищ на восточном побережье Байкала превратятся в зону полупустыни. Понижение уровня Байкала приведет к переформированию прибрежных отмелей и создаст условия для их интенсивного размыва. Появится реальная угроза разрушения полотна и мостовых переходов Транссиба и потребуется ее перенос на предгорные склоны хребта Хамар-Дабан, что вызовет миллиардные расходы…

А.Бочкин, депутат Верховного Совета РСФСР, начальник строительства Иркутской ГЭС; Г.Галазий, директор Байкальской лимнологической станции АН СССР; А.Гайдай, журналист; Е.Гречищева, кандидат технических наук; Я.Грушко, доктор медицинских наук; М.Кожов, профессор Иркутского университета, доктор биологических наук; Г.Кунгуров, писатель; С.Моисеев, главный инженер строительства Иркутской ГЭС; П.Московских, секретарь парткома строительства Иркутской ГЭС; К.Седых, писатель; П.Силинский, председатель Иркутского облплана, Ф.Таурин, писатель; В.Щоцкий, кандидат географических наук"

Защитники проекта, который подрывал сами основы жизни Байкала и побережья, незамедлительно ответили, используя весь набор политических заклинаний:

"…Никто из нас не является врагом "бесценного дара природы" – Байкала, никто не пытается уничтожить это озеро-море, его воспеваемые поэтами красоты, места туризма и отдыха. Речь идет лишь о том, чтобы всесторонне использовать этот "дар природы" не только для любования и не только для ловли рыбы, но одновременно для всестороннего народнохозяйственного освоения и развития восточных просторов нашей Советской Родины, для коренного улучшения жизни и благосостояния населения Сибири, для укрепления обороноспособности нашей Советской страны… Это крупнейший в Советском Союзе регулятор водного стока, это крупнейшее хранилище гидравлической энергии. В метровом слое Байкала содержится столько же энергии, сколько вырабатывает крупнейшая сегодня в мире Куйбышевская гидроэлектростанция в течение года. Байкал не может использоваться однобоко только для бытовых и культурных целей. Он должен быть использован в полную силу всех своих возможностей, он должен работать для всех отраслей народного хозяйства, и в, в первую очередь, должен укреплять и усиливать основу нашей промышленности, ее энергетическую базу…

директор института Гидроэнергопроект" А.В.Сухоцкий; начальник проектного сектора В.Ф.Яро; главный инженер проекта использования Байкала Н.А.Григорович"

У туземцев есть магические заклятия, при которых они цепенеют от ужаса. В советском обществе магическими словами были: обороноспособность, благосостояние, советский образ жизни, коммунистическая партия и т.д. Если твои действия "соответствовали", то тебя этими словами могли представить к правительственной награде, если же решали, что ты против – те же магические заклятия могли стать последним приговором…

Авторы ответа в лучших традициях намекнули, что их оппоненты против обороноспособности и благосостояния… стали ждать реакции. Но заклятия не помогли. Участники конференции (не только на заседании в Иркутске, но и в последующих выступлениях) доказательно, аргументированно и последовательно отстояли свою точку зрения. Байкал сохранился в своих берегах.

Так могли ли они сказать и второе нет – строительству БЦБК? Там-то обороноспособность стояла во весь заклятый рост, как кобра перед дудочкой заклинателя. Одно неверное движение и… Речь шла о производстве кордной нити "супер-супер", которую намеревались пустить на производство шин для сверхзвуковой авиации. Конечно, никто не отважился выступить против "укрепления обороноспособности нашей родины", и осуждать за это людей того поколения никто не вправе.

Вот тогда-то и возникла идея: коли уж строительство проклятого комбината неминуемо, то надо радикально защищать воды Байкала – вредные стоки сбрасывать по трубе в Иркут. БЦБК был построен, отработал многие годы, а идея настойчиво пробивалась сибирскими учеными. И вот они добились своего – строка о строительстве трубопровода вписана в правительственное постановление. Но там же – и решение о прекращении варки целлюлозы, перепрофилировании комбината.

Вот почему известных байкаловедов, ученых с мировой известностью не было среди движения в защиту Байкала. Они благоразумно ушли в тень. Академик Трофимук хотел выехать в Иркутск и объяснить свою позицию по трубе. Отсоветовали – "разорвут"…

Весь гнев был обрушен на партийное руководство. По этой причине резко размежевался с неформалами известный писатель Валентин Распутин. Он не мог вынести потрясения основ, не мог слышать, как на митингах клянут консерватора Лигачева и возносят реформатора Горбачева. Совсем недавно Валентин Григорьевич получил из рук Лигачева звезду Героя социалистического труда. Дело, наверное, было не только в звезде и славянофильских пристрастиях писателя. Распутин предчувствовал хаос и разрушения. И, по большому счету, не ошибся...

Вскоре и кумир неформалов – Горбачев – потерял всякое уважение и авторитет в этой среде. Дело было не только в его политических ошибках и непоследовательности. Экологисты с Байкала не простили ему выступления в Красноярске, где он объяснил рабочим, почему в стране не хватает бумаги. "А бумаги у нас, дорогие товарищи, не хватает потому, что мы по просьбе трудящихся закрыли Байкальский целлюлозный комбинат". А комбинат по-прежнему пыхтел и смердел, не собираясь прекращать свою жизнь и в новом тысячелетии…

Новейшая история

Ловлю себя на том, что все время обращаюсь в прошлое. К истории борьбы за Байкал и против строительства БЦБК, к истории первых моих романических путешествий по Байкалу. Чтобы ввести это повествование в какие-то хронологические рамки, я назову эту часть просто историей. Вторая половина восьмидесятых с ее романтическими ожиданиями и представлениями, с ее демократическими потрясениями надо назвать новой историей. А вот то, что происходило и продолжает происходить в девяностых пусть будет новейшей историей. Новейшую историю трудно и преждевременно оценивать, она должна отстояться, как пивная пена. Поэтому рассказывая о ней, лучше всего опираться не на свои эмоции и мысленные образы, а на документы. Это скучнее, но ближе к правде.

Если в восьмидесятые общественное мнение создало вокруг моей головы чуть ли не нимб защитника Байкала, то в девяностые, став чиновником, я начал получать весьма болезненные оплеухи – тоже за Байкал. Реакция понятная и объяснимая: на Руси никогда не любили чиновников и любить их не будут. Их и не надо любить – ведь не девушки, не эстрадные звезды… Наиболее увесисто и смачно прилетало от самой оппозиционной и скандальной газеты "Земля" ("Оккупационный режим", "преступное окружение", "дерьмократы" – привычные выражения на ее страницах, но бывают и покруче…) Тем не менее, я считал, что оппозиционная пресса должна иметь право на существование и с ней надо работать. В канун нового 1995 года дал интервью этой газете, о характере которого можно судить по началу:

--Игорь Иннокентьевич, порядочных людей, окружавших когда-то Ельцина, кажется, уже давно не осталось среди союзников Президента, так что становится непонятным, почему до сих пор Игорь Широбоков в числе тех, кто продолжает служить Борису Николаевичу. Когда же Вы сами окажетесь в оппозиции к Ельцину?

--Поздравляю, коллега: с профессиональной точки зрения вопрос поставлен блестяще. Следуя его логике, я либо должен признать себя непорядочным, либо пообещать исправиться и перейти в оппозицию к Ельцину… Не буду делать ни того, ни другого. Если об оппозиции, то я был в ней всегда – в оппозиции к дуроломству, двурушничеству, к тупой и самодовольной силе. На том и остаюсь. Что касается бывших союзников, то больших достоинств я у них не вижу, как у бывших алкоголиков – такие люди в определенном смысле опасны. Не люблю радикалов. Поэтому я сам стараюсь обходиться без восторгов и истерик – в том числе в оценке Ельцина. У него есть сильные и слабые стороны, и они по-разному служат ему в разных политических ситуациях. Когда я не согласен с каким-то решением Президента, я стараюсь ознакомить его со своей позицией и предупредить о возможных социальных и политических последствиях. Ведь это тоже оппозиция, но конструктивная…"

Это был лишь вопрос на затравку. Среди полемики у меня прозвучала такая фраза:"…я никогда не стремился в политики, но мечтал стать писателем…" Эти слова и стали зацепкой для последующих дебатов в этой газете. Вскоре появилась реплика "О чем будет писать писатель Игорь Широбоков", а ниже был опубликован и мой ответ: "Он не будет митинговать и обвинять". Приведу их полностью.

"Прочитал в Вашей газете интервью с И.Широбоковым, бывшим собственным корреспондентом газеты "Социалистическая индустрия" и сегодняшним представителем Президента по Иркутской области.

Впервые я его узнал по статьям в защиту Сосунова и о. Байкал в 1987 году. В то время эти статьи ("политика слов") сыграли немалую роль в прекращении строительства водовода БЦБК – р. Иркут.

Потом были встречи, в основном, по вопросам, касающемся проблем Байкала, и мне всегда импонировала прямота и бескомпромиссность высказываний И.Широбокова. И когда меня мои товарищи по "движению в защиту Байкала" попросили поехать в Усолье-Сибирское и выступить перед избирателями за его кандидатуру в депутаты Верховного Совета РСФСР, я это сделал, и не жалел тогда.

Пожалел позже. Когда узнал, что после встречи И.Широбокова и Е.Гайдара в середине ноября 1992 года вышло правительственное постановление № 925 от 2 декабря 1992г. за подписью последнего. Констатирующая часть постановления была взята из статьи И.Широбокова "Не распри, а сотрудничество спасет Байкал" (ВСП от 14 августа 1992 года)

Это постановление отбросило закрытие Байкальского ЦБК в ХХI век! А согласовали его, как мне стало известно, "тройка": В.Яковенко, В.Арсентьев, И.Широбоков. Вот такая выходит "политика дел" И.Широбокова.

Правда, 19 января 1993 года в "Народной газете" появляется "Открытое письмо" к Ельцину Б.Н. и Черномырдину В.С. двух "законодателей" от Иркутской области; В.Игнатенко – председателя Иркутского областного Совета народных депутатов и И.Широбокова – представителя Президента России в Иркутской области, народного депутата Российской Федерации, которые, как я понимаю, должны были стоять на страже исполнения законов и постановлений и принимать меры к исполнителям. В письме же они констатировали, что постановление Правительства РСФСР от 16 марта 1990 года № 93 и решения Иркутского областного Совета о закрытии БЦБК 1 января 1993 г. "Оказалось невыполненным, и никто из должностных лиц не понес ответственности"

Это что же получается?

Юрист и журналист (будущий писатель), занимавшие в то время два высших поста в области, не знали того, кто и как должен привлекаться к ответственности за неисполнение законов. Сомневаюсь!

Более того, они не могли не знать, что БЦБК был на грани закрытия еще в феврале 1992 года. Если бы комбинат за январь выплатил всю начисленную сумму за выбросы, то в феврале он стал бы банкротом. И то только за одну хлорорганику ему надо было выплатить более 86 млрд.рублей в доинфляционных ценах. И. Широбоков говорит в интервью, что мечтает стать писателем. О чем же сейчас писать? Писать об уничтожении Байкала и "американской системе очистки воды" в квартирах сибиряков, о вымирающей России и пенсионерах, просящих милостыню для проживания, о своих победах на политическом и экономическом фронте, способствовавших быстрейшему развалу промышленности, сельского хозяйства, в итоге – страны?

Если так, материал, должно быть, собран богатый, не на одну книгу.

В.Кулиш, член правления "Движение в защиту Байкала"

PS. Сегодня я считаю, что было бы лучше для Байкала, для природы, для России, если бы водовод БЦБК– р.Иркут был построен. По крайней мере, Байкал тогда бы не уничтожался такими темпами, как сейчас; и второе, народ, живущий на берегах Иркута и Ангары, а это большая часть населения Иркутской области, наяву осознал бы, что такое Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат".

Ниже следовал мой ответ:

"Говорят, что лучший способ защиты – это нападение. Ни нападать на автора письма, ни защищаться от него я не собираюсь. Однако, читатели должны знать факты, а не догадки и домыслы. Вот факты.

 

К лету 1992 года появилось два проекта правительственного постановления по БЦБК. Один вариант подготовило министерство экономики и назывался он так: "О перепрофилировании Байкальского целлюлозно-бумажного комбината и создании компенсирующих мощностей по производству целлюлозы". О прекращении варки целлюлозы в нем не было сказано ни слова, а само перепрофилирование понималось как переход на новый способ варки целлюлозы.

 

Второй вариант был подготовлен иркутским областным Советом народных депутатов и носил более определенное название: "О прекращении производства целлюлозы на Байкале, перепрофилировании БЦБК и создании замещающих мощностей по производству растворимой и беленой целлюлозы за пределами водосборного бассейна озера Байкал" В первом же пункте этого документа было записано: "прекратить варку целлюлозы на БЦБК в 1993 году". Этот проект завизировали: председатель комиссии областного Совета народных депутатов по экологии В.П.Арсентьев, директор лимнологического института М.А.Грачев, член комиссии областного Совета по экологии В.В.Ломтадзе. Вот откуда появилась одна фамилия "из тройки" – В.Арсентьев.

В июне первый заместитель главы областной администрации В.К.Яковенко отвез этот документ в Москву и участвовал в совещании по его обсуждению в Минэкономики. Вариант областного Совета был отвергнут в министерских кругах по таким соображениям: прекратить варку – значит оставить страну без кордной и вискозной целлюлозы, работников комбината сделать безработными, а сам город Байкальск лишить систем жизнеобеспечения…

Вот вам вторая фамилия из упомянутой "тройки" – В.К.Яковенко.

Положение надо было спасать, не допустить "прописки" целлюлозного производства на Байкале на вечное время. И тогда третий из "тройки" И.Широбоков, отправляется к Гайдару с таким письмом:

"Сохранение Байкальского ЦБК на берегах Байкала, который содержит до 80% питьевой воды мира, несет для человечества такую же опасность, как испытания ядерного оружия в атмосфере. Испытания в атмосфере запрещены. Теперь Россия должна обезопасить питьевую воду и вправе рассчитывать на помощь мирового сообщества.

В связи с этим проект постановления Правительства России, согласованный рядом министерств, нуждается в доработке. Предложения, высказанные в заключении Высшего экономического совета и в замечаниях лимнологического института можно суммировать таким образом:

Название проекта дать в более определенной редакции: "О прекращении варки целлюлозы на Байкальском ЦБК и создании замещающих мощностей по ее производству взамен выбывающих".

Пункт первый изложить в следующей редакции: "Министерству промышленности РФ обеспечить в 1992-1995гг вынос мощностей по производству целлюлозы за пределы водосборного бассейна озера Байкал и перепрофилирование Байкальского ЦБК с учетом предотвращения антропогенных воздействий на экологическую систему озера"

Часть вторую пункта 1 изложить: "Для этой цели совместно с министерством экологии и природных ресурсов и администрацией Иркутской области… и далее по тексту"

Пункт второй дополнить:…вырученные средства направить в специальный фонд перепрофилирования, созданный при вневедомственном органе управления"

Часть 1 пункта 3 дополнить конкретным поручением: "отделу экономики и координации программ химической промышленности совместно с концерном "Шинпром", департаментами химической и нефтехимической промышленности рассмотреть возможность замены вискозного корда, вырабатываемого из целлюлозы Байкальского ЦБК, синтетическим кордом.

Пункт 5 изложить в следующей редакции: "Министерству промышленности РФ совместно с Министерством экологии и природных ресурсов РФ…" и далее по тексту.

И.Широбоков, представитель Президента России в Иркутской области, народный депутат РФ"

В июле удалось встретиться с Е.Гайдаром, возглавлявшим в то время правительство России и убедить его (как мне казалось) в необходимости прекращения варки целлюлозы на Байкале. По моим предложениям глава правительства пишет такую резолюцию: "Головкову. В целом поддерживаю записку и проекты (кроме п.2) Прошу учесть при доработке. Прошу без меня документы не подписывать. Обязательно запросить позицию Минэкономики. Гайдар".

Как видите, на тот момент Гайдар не поддержал только предложение о создании специального фонда перепрофилирования. Я сознавал, что это еще не победа и Гайдара постараются переубедить другие ходоки и высокопоставленные лица (что и произошло в конце концов), поэтому предпринимались действия и в другом направлении. Большие надежды были на принятии Верховным Советом Закона "О Байкале", который бы запрещал размещение и действие на берегах Байкала опасных производств, прежде всего производство целлюлозы. В комитете по экологии Верховного Совета тогда "завязли" несколько проектов закона и выйти на согласованное решение никак не удавалось. Но после многих дипломатических маневров удалось достучаться до Хасбулатова, который издал следующее распоряжение:

"В целях согласования представленных в Верховный Совет РФ проектов закона Российской Федерации "О Байкале" и подготовки единого проекта закона к рассмотрению в постоянных комиссиях и комитетах Верховного Совета РФ, а также принимая во внимание обращение комитета Верховного Совета по вопросам экологии и рационального использования природных ресурсов и Высшего экономического Совета при президиуме Верховного Совета РФ о целесообразности создания рабочей группы для решения указанных вопросов:

Образовать рабочую группу в следующем составе: 1.Широбоков Игорь Иннокентьевич – народный депутат Российской Федерации, представитель Президента РФ в Иркутской области (руководитель группы)…

Поручить рабочей группе в течение 20 дней подготовить единый проект закона Российской Федерации "О Байкале" и представить его в Верховный Совет Российской Федерации.

25 августа 1992 года Р.И.Хасбулатов"

12 сентября 1992 года согласованный, единый проект Закона "О Байкале" был представлен Верховному Совету. Но, увы, Верховный Совет в то время с головой ушел в политическую борьбу, добиваясь отставки Президента и правительства, закон отложили "до лучших времен". А лучшие времена так и не наступили, в октябре 1993 года Верховный Совет прекратил свое существование.

Ничего не изменилось и с избранием нового парламента. Депутатам вновь не до Байкала…

Вот и вся история с "тройками". Ни представителю Президента, ни председателю комиссии облсовета не дано прав визировать или согласовывать правительственные решения. Тут В.Кулиш допустил явный перебор, наделив нас внеконституционными полномочиями.

Однако, сдвиги в решении байкальской проблемы все же есть. Постановлением главы администрации области от 29.12.93г. № 385 утверждена инвестиционная программа перепрофилирования, предусматривающая проведение инвестиционных торгов по продаже 44% акций АО "Байкальский ЦБК", вырученные средства от которых будут направлены на финансирование перепрофилирования комбината по варианту № 8 (предусматривающему прекращение варки целлюлозы). Закончены работы по ликвидации купола загрязнения подземных вод в районе промплощадки и организовано наблюдение по недопущению образования купола. Подготовлены контракты на закупку оборудования и начало строительства лесопильного завода и завода деревянного домостроения. Т.е. какие-то шаги по перепрофилированию БЦБК предпринимаются. Медленно, с огромными препятствиями продвигается дело – но это тема для отдельного разговора. Кстати, это и тема для писательского исследования, для трудной и захватывающей книги. А для общественности – непочатый край работы по контролю ситуации, проведению общественных экспертиз, привлечению внимания к проблемам Байкала влиятельных сил в стране и в мире. Но, повторяю, это трудная, долгая, кропотливая работы, оскорбительными заявлениями ее заменить нельзя.

А что до позиции автора "разоблачительного письма", то она исчерпывающе изложена в "послесловии": дескать, надо было травануть народ на Иркуте и Ангаре, чтобы знали, почем фунт лиха. (Такой же логики сегодня придерживаются некоторые московские "правозащитники", призывающие НАТО бомбить Москву в ответ на действия российской армии в Чечне). Что ж, каждый имеет право на свою позицию…

И.Широбоков

(газета "Земля" от 18.02.95г. № 6)

Боже, до чего же скучен и скуден язык официальных документов! Цитировать их – что принимать горькое лекарство – противно, неприятно, но, порой жизненно необходимо. В моем газетном ответе этого бюрократического снадобья было, пожалуй, с перебором.

Да и сам ответ нынче кажется вовсе не безукоризненным. При всех потугах к объективности торчат из него мои чиновничьи уши. К примеру, пытаюсь убедить других и самого себя, что центральные и областные власти не забывают о Байкале, а уж Широбоков – то сделал для его спасения все возможное. Вделать все – это недостижимая цель для живущих, это за гранью человеческих возможностей.

Попасть на прием к главе правительства – это еще даже не полдела. Встреча наша длилась минут двадцать. Гайдар слушал меня, потом перечитывал проект постановления, подчеркивая что-то карандашом, хмыкал, чмокал. Я не впервые видел близко Егора Тимуровича, раньше часто встречались на парламентских слушаниях и демократических тусовках, но в рабочем кабинете видел его впервые. Было уже поздновато, где-то после девяти вечера и премьер выглядел, как замотанный бухгалтер. Несвежая рубашка, съехавший на бок галстук, который явно ему мешал, беспорядок на столе. Чувствовалось, что ему абсолютно безразлично, как он выглядит и какое впечатление производит. Он просто вкалывал, а не представительствовал. Думаю, что это качество, плюс академичность ("заумность") языка способствовали тому, что первый реформатор не удержался на политическом олимпе, заслужив стойкую нелюбовь народа. Все-таки политик должен не только уметь работать, но и производить впечатление (пусть даже такое скандальное, как Жириновский).

--Прекратить выпуск кордной целлюлозы сегодня невозможно, мы связаны обязательствами перед Белоруссией, которые, кстати, подтвердил Президент. Вы в курсе?

--Да, Егор Тимурович, у меня есть копия этого документа.

--Вот поэтому без создания замещающих мощностей, без производства синтетического корда мы байкальских проблем не решим. Впрочем, этот пункт постановления у вас прописан достаточно… А вот с этим я категорически несогласен – никаких фондов перепрофилирования не надо.

--А почему?

--Как только появляется фонд, к нему тут же присасываются жулики…

Что ж, премьеру виднее…Я вышел от Гайдара с визой и уверенностью, что теперь-то участь БЦБК предрешена. Наивный! Бумажку с резолюциями и поручениями надо было хватать в зубы и не один месяц носиться по административным кабинетам Москвы, добиваясь нужного решения от исполнителей. Причем "пасти", "обрабатывать" надо было не первых лиц, а мелких клерков, готовящих мнения и решения. Тут надо иметь целую команду пробивных лоббистов, умеющих убедить, сыграть на личной заинтересованности, вручить кому надо сувенир с Байкала… Я же отправился в Иркутск, посчитав свою миссию законченной. Команды не было. Областная администрация была заинтересована в устойчивом финансовом ручейке, текущем от комбината. Помогли и…европейские модницы. Вискозный шелк стал пользоваться у них особой любовью, а вискозная продукция БЦБК повышенным спросом. Валюта, как всегда, оказалась весомее экологии.

Время убеждает, что любая проблема, в том числе и байкальская, это всего лишь узел интересов различных лиц, ведомств, территорий и т.д. Решительно потянув за одну нить, можно затянуть узел до такой степени, что и десятилетий не хватит, чтобы его ослабить и развязать.

Удивительные истории происходили с законом о Байкале. Действительно, существовали четыре варианта закона и разработчики бились насмерть за приоритет своего творения. Самой влиятельной была группа московских юристов, они имели возможность каждый день бывать в Верховном Совете и правительственных кабинетах. (Из Иркутска или Улан-Удэ часто в Москву не наездишься) Правда, курировал Закон от комитета по экологии, депутат из Бурятии – симпатичный молодой человек, слесарь. Я тогда работал в комитете по культуре и законом занимался, так сказать, по совместительству, из личной привязанности к Байкалу. Куратор из Бурятии знал о Байкале не понаслышке (в отличие от московских юристов), но водилась за ним одна слабость, из-за которой отыскать его самого и необходимые документы было практически невозможно. В комитете знали, что он в институте (слесарь, как и большинство депутатов, повышал свое образование в столичных институтах и академиях) В институте отвечали, что он в "Белом доме" и т.д. Наконец, как-то удалось застать его дома. Что поразило – даже кот (!) был "под градусом" – его детишки угостили какими-то лекарствами…

Очень активно и бескомпромиссно пробивала иркутский вариант закона (наиболее отработанный и выверенный, на мой взгляд) представительница лимнологического института, работавшая в Высшем экономическом Совете. Но, наверное, слишком активной и неуступчивой была ее позиция, потому что она умудрилась настроить против себя и закона весь комитет по экологии. А в особенности одну даму, занимавшую какую-то техническую должность, возможно, секретаря комитета. Так вот, с подачи этой дамы, имевшей немалое влияние, в законе постоянно появлялись хитрые поправки, которые делали объемный документ неприемлемым в принципе.

Например, вместо фразы "запрещается целлюлозно-бумажное производство", появлялась другая, :"запрещается строительство целлюлозно-бумажных мощностей". Этим самым БЦБК прописывался на Байкале навечно: ведь его не надо строить, он уже построен. Или, например, предлагалось границы центральной зоны проводить по административному признаку. Это означало, что в прибрежную зону, где строго ограничивается хозяйственная деятельность, попадал весь Иркутский район. Поэтому в самом Иркутске и немалых окрестностях надо было бы закрывать многие заводы, теплоэлектростанции, а на полях не применять минеральные удобрения и ядохимикаты… Ясно, что такие запредельные требования нереальны, закон просто не пройдет.

Как-то в неформальной обстановке я стал выпытывать у эксперта Госдумы, почему он столько лет выступает против законодательного запрещения целлюлозного производства на Байкале. Вроде бы эколог, должен понимать, какой вред несет БЦБК Байкалу.

--Конечно, целлюлозному комбинату не место на Байкале. – Согласился тот – но это не худшее из зол. Мне достоверно известно от (идет ссылка на даму-секретаря из комитета по экологии), что (называется представительница лимнологического института) хочет открыть на месте комбината свой стекольный завод по производству бутылок. Я специалист по стекольному производству, а со мной даже не посоветовались. Сбросы там могут быть еще хуже нынешних. Нет уж, мы не позволим этой коммерсантке манипулировать законом в своих целях…

Вот как тонко и изощренно наносят удары женщины! У них, только у них надо учиться политике, дипломатии и военной стратегии! Лимнологический институт долго и настойчиво занимался проектом розлива глубинной байкальской воды. Вот некоторое эхо факта – где розлив, там должна быть и бутылка, хотя ни о каком стекольном производстве в Байкальске даже речи не шло. Отзвук действительности, до неузнаваемости искаженный, запускается в уши авторитетному экологу, стекольщику. Тот уязвлен в самое сердце, не поимев своего интереса и теперь спасает БЦБК от корыстных "бутылочников", торпедируя закон и привлекая на свою сторону влиятельных специалистов. Уверен, что Григорий Иванович Галазий столкнулся в Думе с массой подобных дворцовых интриг – закон принят и подписан Президентом ,но запрет целлюлозного производства на Байкале так и не вошел в него ... Я не хотел кого-то обвинять и разоблачать, поэтому и не назвал фамилий, просто решил показать, от каких вздорных капризов, интрижек, бытовых мелочей зависит, порой, принятие решений даже на самом высоком уровне…

Тут я америк не открываю: интриги и сшибки личных интересов на государственном уровне существовали во все времена и у всех народов. Все мы, как говорится, люди… Но есть один застарелый, исконно российский недуг, который может пройти только со сменой поколений. Недугом этим – большевизмом – страдали не только вожди, начиная с Ивана Грозного и Петра Первого, им были неизбежно заражены и народные массы. Основной симптом – безоглядное стремление к простым и понятным решениям (которыми, как известно, вымощена дорога в ад).

Иркутский областной Совет (демократически избранный, чрезвычайно разношерстный и голосистый) принял решение: закрыть БЦБК к 1 января 1992 года. Проще и понятнее не бывает – закрыть, опечатать, и все тут! А как быть с работниками комбината, с населением Байкальска? "Переселить! – решительно отвечали "демократы" – В Братск или…вообще в Сочи" Просто и понятно, как сталинские переселения народов Кавказа… Человек у нас никогда не представлял какой-то ценности, вкупе человеки именовались народными массами. А с массой, ради светлой цели, разумеется, можно делать что угодно – мять, жать, прессовать, перемещать, лепить – на то она и масса… Светлая цель – конечно же, Байкал…

Новые большевики не подумали даже, а будет ли благом для Байкала простое закрытие комбината. Так вот, если бы это безумие осуществилось, то последствия для озера оказались бы куда болезненнее, чем существующие промышленные стоки. Невероятно? Да, если следовать логике простых решений. Комбинат опечатали, трубы заткнули – наступила экологическая благодать…

В реальности все гораздо сложнее.

Очистные сооружения БЦБК, едва ли не самые дорогостоящие и совершенные в мире (совершенство их, конечно же, условно, а не абсолютно) жестко привязаны к технологическому циклу производства. Попутно очистные сооружения перерабатывают все городские стоки – коммунальные и промышленные. В случае закрытия комбината его очистные сооружения перестают действовать и вся городская канализация устремится напрямую в Байкал. Это как в сказке о старике Хоттабыче: не понравился старому джину шум двигателей в самолете – дерг за волосок из бороды – и стало тихо… Пионер Волька сообразил, что катастрофа неизбежна и заставил Хоттабыча исправить ситуацию. Но сам большевик – Хоттабыч с его сказочным сознанием, опасности не чувствовал: шума нет, двигатели не работают – вот и славно…

Нет, я не согласен с теми, кто утверждает, что надежда на чудо, сказочное сознание, пагубный радикализм присущи только русскому народу. У всех народов сказочные герои одним махом, чудесным заклинанием решали все проблемы. Немногим лучше американские сказочки про чудесные превращения чистильщика обуви в миллионера, а проститутки в звезду Голливуда. Но если для взрослого свободного человека вера в чудо – праздничная игрушка, то для закомплексованного подростка это образ жизни. Подозреваю, что наше общество, замешанное на разных народах и различных культурах, вопреки всем биологическим законам, задержалось в подростковом возрасте. Такое случается и в семьях, где родители вбивают в детей безусловное послушание и почитание: всякая самостоятельность пресекается ремнем, каждый шаг контролируется, каждый поступок – с разрешения. В результате человек вырастает, но на самостоятельные шаги и поступки не способен в принципе. Что-то стащить тайком, напакостить, помечтать о золотой рыбке, поразить всех безрассудной удалью – это пожалуйста, это сколько угодно. А как прокормиться, одеться – обуться, дом обустроить – это забота родительская, не нашего ума дело… Так и жилось на Руси столетиями – под строгим приглядом батюшки – государя и матушки – церкви. В семнадцатом взбунтовались, скинули старшаков к едрене-фене, но, побуянив вволюшку, опять прижались к батюшке-вождю-императору и матушке – партии. Напрасно ругают Сталина: драл, мол, сек нещадно. А чего? Нормальный, строгий отец народов, толковый император… К излету века родители одряхлели и тихо преставились, подростки порхнули в разные стороны, погуляли от души, а, протрезвев, опять по батюшке-матушке заскучали. Своим-то умом и трудом не научились жить, самостоятельно выбирать и решать не умеем. А пора бы…

Шаг вперед, два шага назад

Так называлась работа В.И.Ленина, обязательная к изучению в школах и вузах. Но это кстати. Просто, на мой взгляд, подобным образом выглядит наступательно – отступательное движение в байкальской проблеме.

Серьезнейшим прорывом после победы общественности над злосчастной трубой стала в 1988 году всесоюзная социально-экологическая экспертиза "Байкал". Она собрала на турбазе в Листвянке около 300 участников: от секретарей райкомов партии, московских и местных ученых, до чудаковатых безработных, примкнувших к движению в защиту Байкала. Само название, "экспертиза", для этого события слишком пресно, по произведенному эффекту это была сокрушительная мозговая атака, разорвавшаяся бомба в сарае стереотипов, буря в пустыне единомыслия… Как ни скажи, все будет мало.

Надо заметить, что это событие происходило в конце восьмидесятых, когда старые идеологические догмы в головах советских людей причудливо переплелись с новыми веяниями, порожденными гласностью и обожаемым тогда Михаилом Сергеевичем Горбачевым. Самыми насущными лозунгами дня были: возвращение к ленинским нормам жизни и "вся власть советам", кое-кто робко лепетал о многопартийности, но говорить о частной собственности, бизнесе, парламентаризме, предпринимательстве не отваживался никто.

Руководили оргдеятельностной игрой и экспертизой методологи из Москвы Сергей Попов и Петр Щедровицкий. Если бы они показали себя воинствующими антикоммунистами, это было бы понятно. Нет, они не крушили идеологические основы, они только требовали, чтобы участники не жонглировали привычными лозунгами и догмами. Ну, например, авторитетный выступающий произносил неоспоримое: "Байкал должен быть чистым!" "Должен кому?" – тут же спрашивал Сергей Попов и требовал доказательств. Вскоре уважаемый ученый, отрезанный от спасительных лозунгов-поплавков, громко пускал пузыри и благополучно шел на дно.

Выяснялось, что Байкал никому ничего не должен, Более того, в чистоте озера не заинтересован и сам ученый – байкаловед, так как выводы его докторской диссертации и вся кипучая научная деятельность построены на загрязнении. Стань Байкал чистым – и весь смысл жизни теряется у байкаловеда. А кто еще заинтересован в чистоте сибирского моря? Хозяйственники– промышленники? Руководители региона? Туристы? Местные жители? Получалось, что никто. Просто есть определенное деятельностное пространство, на котором пересекаются интересы различных групп населения, институтов, управленческих структур. От этого понимания и надо плясать.

А "плясать" редко у кого получалось. При хирургически точном и глубоком рассмотрении неоспоримое оказывалось вздорной чепухой, мелкая деталь принимала глобальное значение, единство перерастало во множество. Петр Щедровицкий этаким Мефистофелем возникал из-за гостиничных пальм в разгар спора и произносил сакраментальное: "Уважаемый коллега! Позвольте мне..." Многих продирал озноб. Настолько логически безукоризненными, парадоксальными, информационно-насыщенными и беспощадными были его спичи, что у некоторых "ехала крыша".

Помню, далеко за полночь мы, ошарашенные журналисты, собравшись в номере, долго находились в каком-то шоке. Рушилась картина мироздания, разлеталась на осколки, собрать что-то привычное из этого хаоса никак и не получилось.

Естественно, не найдя ничего лучшего, хватались за самые нелепые версии. Кто-то горячо убеждал себя и других, что это агенты Горбачева, к тому же гипнотизеры и экстрасенсы, а заброшены они на наше пространство, чтобы внедрять населению "новое мышление". Великий умница и парадоксалист Миша Дронов (тогда ответственный секретарь "Молодежки") сидел в углу с бессмысленными глазами, мотал головой и бормотал: "это пришельцы, это инопланетяне…"

На другой день участники экспертизы уже копировали слова, выражения, жесты богоподобных методологов, а на третий день у многих картина мироздания вновь стала собираться из мозаичных кусочков во что-то более менее цельное..

Да, это был прорыв, шаг вперед. Но прошло десять лет и никому не удалось опубликовать этот огромный, бесценный труд – материалы экспертизы лежат невостребованными. Хотя они во многом превосходили и опередили выводы, сделанные в Рио-де-Жанейро на всемирной конференции ООН по окружающей среде и развитию в 1992 году. Да, нет пророков в своем отечестве!

Я предлагаю читателям внимательно прочитать одну сотую часть тех материалов – заключительный акт экспертизы и убедиться, что выводы ее еще долго не устареют.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ АКТ

ВСЕСОЮЗНОЙ СОЦИАЛЬНО-ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ

"БАЙКАЛ"

В период с 15 по 31 октября 1988 года в г.Иркутске проводилась первая Всесоюзная социально-экологическая экспертиза, организованная по инициативе Иркутского и Бурятского обкомов КПСС, Иркутского облисполкома и Совета Министров Бурятской АССР, при участии союзных организаций и ведомств.

Представители партийных и советских органов, правоохранительных и контролирующих организаций, предприятий, общественных организаций, творческой интеллигенции, прессы и духовенства всесторонне анализировали сложнейший комплекс проблем в рамках организационно-деятельностной игры (ОДИ) и собственно экспертизы. Постановку и анализ проблем, выработку подходов к их решению производили около 300 специалистов региона и страны, а также американские ученые.

НАЗНАЧЕНИЕ СОЦИАЛЬНО-ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ

Проведение первой социально-экологической экспертизы (СЭЭ) представляет собой эксперимент новой формы организации общественно-политической активности. Метод экспертизы способствует выявлению и исследованию всего спектра актуальных и назревающих конфликтов, возникающих в ситуациях, не имеющих однозначного решения и требующих длительного общественного и государственного контроля.

СЭЭ дает возможность максимально прояснить реально действующие силы, разработать и укрепить эффективные механизмы, в наибольшей степени отвечающие задачам воспроизводства и развития региона.

Форма СЭЭ позволяет осуществить прорыв сквозь слой социальных отношений и интересов к деятельностному базису, культурным основаниям определяющих ситуацию систем деятельности – от уровня проектирования до уровня производства и управления. СЭЭ является не сценкой тех или иных частных проектов, а комплексной экспертизой систем деятельности, определяющих ситуацию в регионе.

СТРУКТУРА РАБОТ В СОЦИАЛЬНО-ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЕ

СЭЭ полностью состояла из двух фаз. Первая фаза проводилась в форме ОДИ, которая позволила провести анализ ситуации и выйти на проекты возможных решений. По ходу игры были проведены две экспертные оценки – экологической обстановки на Байкале и существующих сфер деятельности, а также их инерционности и сценариев возможных изменений. На втором этапе работа проводилась в экспертных комиссиях по следующим направлениям: БЦБК и принятые решения; БАМ и большие программы; национальный парк и охрана природы; деградация земель и реорганизация сельского хозяйства; анализ информационных структур. Это позволило перейти от рассмотрения конкретных ситуаций к последовательному выделению процессов и тенденций, происходящих в регионе, и возможностей их дальнейшего развертывания.

ОСНОВНЫЕ ВИДЫ СОЦИАЛЬНО-ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ

Экспертные оценки однозначно показали, что проблемы Байкальского региона неправильно рассматривать и пытаться решить вне учета новой экологической ориентации в мировом развитии. Борьба за судьбу Байкала, затянувшаяся на десятки лет, отчетливо показывает, что проблема давно вышла за пределы хозяйственной или научной сферы. Несмотря на многочисленные правительственные решения, выступления ученых и широкой общественности, не происходит кардинальных сдвигов ситуации: продолжается уничтожение уникальной экосистемы озера, существующих форм культуры и жизни.

Создание в регионе образца реализации новой экологической политики и прецедента в области системной организации хозяйства, права, структур власти и способа жизни может стать практическим средством активного включения СССР в мировую политику. Экспертиза, рассмотрев и всесторонне оценив имеющиеся возможности, пришла к выводу о необходимости включения Байкала, как уникального природного образования, в список объектов Мирового Наследия.

Подобное решение предъявляет целый ряд требований и ограничений на формы хозяйствования, научной и политический жизни. Это тем более очевидно, если учесть, что по данным экспертного анализа, сохранение уникального экологического комплекса в существующих системах деятельности, структурах власти и правовых рамках невозможно.

Тщательный анализ оснований хозяйственного механизма, изучение причин его инерционности показал антиэкологичность существующей системы производства и потребления в целом.

В частности, экспертиза установила:

Необходимость структурной переорганизации промышленности в пользу ресурсосберегающих производств, поддерживающих и сохраняющих экосистему;

практическую нерешенность проблемы с БЦБК в существующих структурах планирования и распределения; анализ свидетельствует о том, что решения, не приводящие к изменению технологических, организационных, плановых и других систем, вызывают лишь перенос источников разрушения и углубление экологической ситуации в целом. Ликвидация производства целлюлозы в Байкальске, может и должна стать прецедентом разрешения такого рода экологических узлов в принципе. В соответствии с этим в ходе экспертизы предложен вариант разрешения создавшейся ситуации;

В области землепользования деградация земель достигла катастрофических масштабов, что требует немедленных мер по реорганизации сельского хозяйства и реабилитации, рекультивации нарушенных земель;

Развертывание национальных парков, как показала экспертиза, является в данном случае компромиссом, который отнюдь не решает проблему в принципе, а, напротив, представляет собой замаскированную. экспансию старых форм природопользования и хозяйственной деятельности.

Состояние других систем деятельности в целом аналогично и не может служить опорой для разрешения проблемной ситуации и следующего шага на пути развития.

БАЙКАЛЬСКИЙ РЕГИОН

В этих условиях процесс регионализации и путь регионального самоопределения представляется единственной серьезной альтернативой централизованному и единообразному и потому малоэффективному варианту экономических преобразований. Ориентация на региональное развитие наполняет конкретным содержанием объявленную радикальную хозяйственную реформу – в полном соответствии с характером и спецификой Байкальского региона. При этом несомненно, что создание разумного многообразия форм регионального хозяйствования может стать необходимым условием развития страны, И такой регион, как Байкальский, в силу своей уникальности, должен, очевидно, в первую очередь выработать свою, качественно отличную от других, программу.

В ходе экспертизы специально анализировались разнообразные формы региональной организации хозяйства. Наиболее перспективной, имеющей реальные шансы на осуществление, признана форма регионального хозрасчета. При этом установлено, что существенное условие правильной организации процесса регионализации – сохранение существующего административно -территориального деления.

Установлено, что сведение экологических проблем лишь к охране природы и изменению технологий искажает представление о сложности ситуации и фактически дезориентирует общественное мнение. Экологическая проблема, как было показано, есть не столько проблема охраны природы, сколько проблема обеспечения качества жизни и подъема культуры населения, Реалистичность экологической региональной политики предполагает значительный подъем уровня и качества жизни.

Отличительной характеристикой Байкальского региона должно стать его превращение в плацдарм испытания новых форм организации науки, новых образцов экологического права, хозяйственной и общественной жизни.

НОВЫЙ ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПОРЯДОК И ПРАВО

В ходе экспертизы была выявлена назревшая необходимость в качественно иной структуре использования знаний и информации, развития наукоемких технологий, систем образования, информационного обеспечения, различных общественных сил.

Показано, что идеология ПДК, других норм и ограничений, на которой построены существующие системы контроля за состоянием природной среды, не может решить экологической ситуации. Представления о том, что выполнение требований на ПДК позволяет сохранять природную среду, вводят в заблуждение общественность и фактически разрешают экологические преступления.

В этой связи экспертиза отметила, что ситуация вокруг озера Байкал наглядно демонстрирует постоянное смещение в сторону периферийных трудностей и ухода от подлинных, первостепенных проблем, использование заранее недостоверных либо частичных данных и информации. Вследствие чего дезинформация и неверные оценки создавшегося положения приобрели массовый характер. Признана необходимость ликвидации социально и административно закрепленной монополии на знания и информацию. Необходим новый экологический информационный порядок, который включил бы в себя свободное распространение информации, снятие запретов на получение данных о влиянии изменений внешней среды на здоровье и качество жизни населения. Без введения такого порядка трансформация существующих систем, безусловно, невозможна.

Вопрос о реализации проектов и программ принципиального изменения ситуации упирается в неразработанность правовых основ, экологического законодательства в целом. На экспертизе выявилась необходимость разработки новых разделов права – таких, как региональное право, которое должно обеспечить возможность самоопределения региональных образований и самоуправления; экологическое право, гарантирующее воспроизводство естественных основ существования человека; право переходного периода, дающего возможность осуществлять трансформацию и качественное изменение общественных систем.

Необходим закон о Байкале.

ОБЩЕСТВЕННЫЕ ДВИЖЕНИЯ И ЗАДАЧИ ИНТЕНСИФИКАЦИИ КУЛЬТУРНОГО РАЗВИТИЯ

Важной характеристикой экологической ситуации на Байкале является дальнейшее разворачивание экологических общественных движений. Движения осуществляют крайне важную социокультурную функцию – выявляют зоны социальных и экологических напряжений, недоступных и неразрешимых в рамках действующей политической и административной системы.

Основным результатом деятельности экологических движений должно стать поднятие уровня регионального самосознания широких слоев населения.

Для реализации названных проектов и программ необходима высокая концентрация в регионе культурного потенциала, представляющего основной ресурс развития. В этой связи рассматривались варианты развертывания междисциплинарных исследований, гуманитарных научных программ с привлечением международной научной общественности, возможности создания Международного экологического центра, Экологического университета нового типа, систем непрерывного экологического образования.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Значимость выводов и результатов экспертизы будет обусловлена их дальнейшим использованием различными социальными группами. Представленность всех реально действующих в регионе сил в работе экспертизы обеспечивает качественно новую оценку ситуации, освобождая ее от частичных и искаженных взглядов, ликвидирует монополию на знания и информацию и дает потенциальную возможность последующего разворачивания региональных программ.

Экспертиза считает необходимым, для наиболее полного включения результатов и выводов в общественную жизнь региона, создание общественного регионального консультативного совета. В задачи совета входят: публикация и распространение результатов экспертизы (в том числе – приложений к Акту экспертизы); развитие регионального самосознания; формирование основы для принятия разумных и обоснованных решений, отвечающих интересам региона.

Примечание: данный акт экспертизы является результатом анализа и обобщений работы экспертов, но не выражением общей, обязательной для них точки зрения. Каждый участник социально-экологической экспертизы может иметь особое мнение, отличающееся от выводов, изложенных в Акте.

Данные экспертизы и обоснование выводов приведены в приложении".

* * *

Годы прошли. Я стал народным депутатом РСФСР, победив в очень трудной борьбе и очень большом округе. Пошел работать в комиссию по культуре Верховного Совета. Почему не в комиссию по экологии? Считал и считаю (наверное, не без подсказки той байкальской экспертизы), что экология – только часть культуры. Только подняв культурный уровень народа можно говорить о какой-то экологии.

Вскоре стал представителем Президента России в Иркутской области и надолго распрощался с журналистикой. Работал как мог и ушел, но это тема для другой книги. В 1996 году началась яростная борьба за президентское кресло. Я был в команде действующего президента не только из-за своей должности, но и потому, что уверился в грядущих переменах, которые были провозглашены в Указе, о котором речь впереди. Писал статьи, выступал по радио, пропагандировал Указ и намеренья президента на предвыборных встречах. Оказалось, что зря. И в этот раз был заявлен решительный шаг, а потом пошло отступление. Никто всерьез ни о каких переменах даже не думал. Но это станет понятным из моего выступления на III съезде общественно-политического движения "Наш дом – Россия" уже весной 1998 года. Я уже ушел в отставку и, возможно, это была последняя попытка докричаться, быть услышанным. Увы, и на этот раз не удалось получить слова с трибуны – "не дошла очередь". Поэтому текст доклада пришлось просто передать в секретариат, получив заверения, что "Черномырдин обязательно прочтет и доклад будет опубликован"… Конечно же , уважаемый Виктор Степанович прочитать не удосужился и доклад даже не опубликовали , несмотря на все клятвенные заверения ...

Не питая больше иллюзий, ни на кого не надеясь, привожу это выступление в своей книге.

ПРОГРАММА НДР – УСТОЙЧИВОЕ РАЗВИТИЕ

Уважаемые коллеги! К сожалению, я повторю в чем-то Жириновского, напомнив об Указе Президента РФ от 1.04.96г. 440 "О концепции перехода Российской Федерации к устойчивому развитию" В развитие Указа было выпущено Постановление правительства, в котором были расписаны поручения министерствам и ведомствам. Оба документа были разосланы на места, но не были опубликованы. С этого и начались странности. Уважаемый Виктор Степанович, если Вы вспомните, я уже высказывал свою обеспокоенность по поводу этих стратегических документов Борису Николаевичу и Вам в мае 1996 года во время подписания Договора о разграничении полномочий с Иркутской областью. Президент нахмурил брови и сказал, что "это непорядок, со стратегией надо работать и необходимо наладить контроль за исполнением…" Вы, как я понял тогда, о собственном постановлении вообще запамятовали. Я понимаю напряжение тех дней – шла труднейшая кампания по выборам Президента. "Устойчивое развитие" – это был козырь, выдернутый у коммунистов в политической борьбе. Козырь-то выдернули, привлекли на свою сторону немало сторонников, а после выборов выплеснули вместе с прочей политической шелухой. Выплеснули ребенка – уверяю Вас!

Напомню, сам термин "устойчивое развитие" появился после всемирной конференции ООН по окружающей среде и развитию (Рио-де-Жанейро, 1992 год) и стал чрезвычайно популярным в научной среде (и не только!) А вывод в Рио-де-Жанейро был сделан тревожный: при существующих социально-экономических системах ("капитализм", "социализм") человечество стремительно движется к трагическому концу, срочно требуются новые модели общественного и хозяйственного устройства, устойчивое развитие.

Имеется ввиду и экологическая, и экономическая, и социальная устойчивость. Нельзя считать общество устойчивым, когда оно разделено на "красных" и "белых", богатых и нищих, работающих и безработных, на "своих" и "чужих" по национальному признаку. Нельзя считать жизнь устойчивой, когда ради экономической выгоды вырубаются под корень леса, травятся ядовитыми отходами реки, озера, моря, атмосфера. Нельзя считать мир устойчивым, когда одни народы живут за счет эксплуатации других, когда одни имеют все блага цивилизации, а другие начисто лишены их.

Мы назвали свое движение: "Наш дом-Россия". Название обязывает ко многому. Нельзя жить в доме – и разбирать на дрова полы и крышу, нельзя вместе с тараканами вымораживать детей. А именно так сейчас и происходит. Дом надо обустраивать, чтобы всем жилось в тепле и достатке, в мире и согласии, с уверенностью в завтрашнем дне.

Это и есть устойчивое развитие. Это и есть стратегическая программа нашего движения. Не надо изобретать велосипеда, не надо тужиться над "национальной идеей" – надо лишь развить и доработать то, о чем громогласно заявлено государством в 1996 году.

Это стратегия национального примирения, предлагающая двигаться вперед без экономической несвободы социализма и без социальной разобщенности капитализма, жить по средствам, не грабя будущее детей, не отбрасывая, а перенимая опыт и культуру всех поколений.

Иначе говоря, от социализма предлагается взять все лучшее: принципы коллективизма и социальной защищенности, бесплатное образование и медицину, детские сады, государственное регулирование основополагающих отраслей экономики, всемерную поддержку перспективных направлений науки, долгосрочное планирование, все лучшие традиции народа.

От капитализма: свободу предпринимательства, свободу слова и правовую защищенность граждан, конкуренцию, рыночные регуляторы экономики, культуру производства и т.д.

Абсурдно слепо копировать чужой опыт, абсурдно перечеркивать собственную историю – сделать это просто невозможно. За короткий срок россияне убедились в "прелестях" необузданного рынка: индивидуализм, преступность, наркомания, беспризорность детей, правовой беспредел – все эти неизбежные издержки дикого капитализма нам миновать не удается.

У России есть все возможности к переходу на новый этап развития. Это неисчислимые природные ресурсы, это многовековая культура, научно-технический потенциал, фундаментальная индустриальная база., высокий (пока еще!) образовательный уровень населения. Немаловажно и то, что имеется еще значительный государственный сектор экономики, способный обеспечить опережающее развитие отраслей с передовой технологией (космическая и авиационная промышленность, энергетика, электроника и т.д.)

А если говорить о приоритетах, то на первое место надо поставить интеллектуальный ресурс. Какие ресурсы имеются у Японии? Гора Фудзияма, император да треска в океане, а всего остального она добилась интеллектуальным ресурсом своего народа, превратив маленькое государство в мировой центр высоких технологий. А у нас сегодня интеллект в лучшем случае остается невостребованным, а в худшем – просто уничтожается нищетой образования и науки.

Устойчивое развитие должно стать знаменем нашего движения. Ради чего? – ответ предельно ясен. Что делать? – то же достаточно понятно. А вот как делать? – самая сложная задача.

Представляется, что необходимо создать правовые основы, регулирующие экономические механизмы природопользования, использования интеллектуального ресурса. Предстоит установить систему стимулирования хозяйственной деятельности, ответственной за социальные результаты. Биосфера должна восприниматься уже не как поставщик сырья, а как фундамент жизни. Должна быть проведена оценка хозяйственной емкости локальных и региональных экосистем страны, определение допустимого на них антропогенного воздействия.

В соответствии с принципами устойчивого развития надо выработать комплекс мер на сохранение жизни и здоровья человека, решение демографических проблем, изменения структуры потребления и уменьшения огромных различий в доходах населения.

Одним из основных условий перехода к новой парадигме развития является обеспечение прав и свобод граждан, предполагающее формирование открытого общества, системными элементами которого являются: правовое государство, рыночное хозяйство, гражданское общество. Особое место здесь должно принадлежать молодежи, которой гарантируется безопасное будущее.

Переход к устойчивому развитию предполагает ряд ограничений, следовать которым будет нелегко, особенно на первых порах. Это, в частности, осуществление хозяйственных мероприятий на уже освоенных и экологически устойчивых территориях. Это отказ от любых проектов, которые наносят невосполнимый ущерб природе и здоровью населения. Здесь должна быть наработана система оценок и критериев, а также мер ответственности за их нарушение. При этом все показатели должны отражать качество жизни людей, уровень экономического развития и экологического благополучия.

Основными показателями качества жизни должны стать: ее продолжительность, состояние здоровья, экологическая обстановка, рождаемость, уровень знаний, доход (исчисляемый валовым внутренним продуктом на душу населения), уровень занятости, степень реализации прав человека, криминогенная обстановка и т.д. Не обойтись и без новых основополагающих понятий, таких как: природоемкость хозяйства, уровень потребления природных ресурсов, уровень устойчивости экосистемы при воздействии промышленности (на единицу конечной продукции) и т.д.

Особо хотелось бы сказать о Байкале. Без него у России нет будущего. По некоторым подсчетам наш "колодец планеты" содержит до 70% всех запасов чистой питьевой поверхностной воды Земли.

Воздух и вода – основные условия для жизни. Но если воздух окутывает равномерно всю планету и принадлежит всем без исключения, то запасы питьевой воды сосредоточены в России. Это ее бесценное достоение, это, если хотите, ее божественный промысел. Да, у России много богатств: нефть и газ, уголь и железные руды, золото и алмазы – но все они исчерпаемы, невосполнимы. Они когда-то кончатся – как медяки в кармане у пьяницы. А вода Байкала – это постоянно возобновляемый природный ресурс, вечный ресурс, уникальная природная фабрика по очищению и производству питьевой воды.

Поэтому существование опасных производств вблизи озера надо считать безумием, которое дальше терпеть невозможно. Работу целлюлозного комбината на берегах озера мировое сообщество должно роасценивать как испытание ядерного оружия в атмосфере. Угроза отравления воздуха планеты ничем не легче, чем угроза отравления "колодца планеты", питьевой воды. Если раньше деятельность БЦБК связывали только с интересами всемогущих лесопромышленников и оборонных ведомств в Москве, то сегодня все активнее проявляется местное экономическое лоббирование. Источник валюты (крайне нанадежный, кстати) становится важнее источника жизни. Вот это порочное сознание, отношение к жизненным ценностям и призвано преломить устойчивое развитие. К сожалению, федеральная власть еще далека от этого понимания: Закон о Байкале принят Государственной думой, но не подписан Президентом. Значительнее сдвиги на международном уровне: Байкал объявлен памятником природного наследия Юнеско, Всемирный банк выдает гранты на сохранение биоразнообразия Байкала… Но, как и следовало ожидать, все эти гранты не видят в биоразнообразии человека, он как бы лишний в этой биологической цепочке. Задача видеть человека должна стоять перед российским государством.

Устойчивое развитие должно отрабатываться на региональном уровне. Байкальский регион (Иркутская область, Бурятия) не только созрел для этого, но уже "перезревает", он готов стать полигоном для отработки новых подходов в развитии человечества. А "Байкальский клуб" готов делать все возможное, чтобы помочь движению "Наш дом – Россия" сделать стратегию устойчивого развития реальностью. Если, конечно, выяснится, что наши взгляды по этому направлению совпадают.

Спасибо за внимание.

И.Широбоков, президент общественного объединения "Байкальский клуб", действительный государственный советник РФ 3 класса.

 

И что в итоге? А ничего. Не может быть у Байкала итогов. Он продолжает быть. Не терпящий суеты и суесловия, ласковый и грозный, добрый и беспощадный – что ему наши дни и столетия…Он никому ничего не должен.

Написать о Байкале невозможно. Можно попробовать рассказать о своих ощущениях, встречах, мыслях – что я и попытался сделать.

И это лишь малая толика того, что осталось, запечатлелось в моей душе навсегда. Разве передашь тот восторг, когда упругая, будто батут, тропа вынесла меня с другом к сияющему, теплому и полному рыбы Слюдянскому озеру, на севере Байкала? Или тот драматитческий миг, когда с тугим звоном лопается толстая леска, а непомерных размеров хариус уходит у тебя из под ног в глубину? А тот тихий ужас в темном берендеевском лесу перед вековой колодиной с белеющим в ней скелетом человека? А стена воды, встающая перед катером, которую каждый раз считаешь концом света? Или те тысячи загадок,подброшенных тебе на его берегах, ответа на которые так и не можешь найти? А те встречи с людьми, рассказать о которых под силу только новому Шукшину?

Но вот почти мистический случай. Выпало как-то отметить мой день рождения у северной оконечности Ольхона. Был чудесный вечер, а утром еще в тумане мы подошли к мысу Хобой, венчающему с севера остров скальной короной. Я поборол искушение перед утренней рыбалкой и принялся штурмовать с сыном крутой, как лоб бычка, подъем. Просматривалось что-то напоминающее тропу, но взбираться по ней приходилось на четвереньках. И вот после семи потов, чертыханий, полного изнеможения – сказочная награда. Таинственный Хобой – мыс почитается священным у шаманистов – принял нас в свои шершавые ладони и поднял над Байкалом. Где-то внизу танцевали в теплых потоках воздуха чайки; туман поднимался, как занавес перед грандиозным спектаклем, а служившие декорацией горы на далеком материке чуть выбрировали. Казалось, что отсюда, с Хобоя, звучит грандиозный, но не слышный уху орган. А Байкал был всюду – впереди, сколько хватало глаз, справа, слева, только за спиной и под ногами чувствовались оберегающие ладони Хобоя. Лавина восторга и благодарности переполняла настолько, что безумно хотелось оттолкнуться от скал и полететь чайкой в этих упругих струях бирюзового эфира. Может быть, это называется медитацией. Я разговаривал с Байкалом, благодарил Байкал за сказочный подарок на день рождения. И сожалел, что у меня в карманах только сигареты, да спички, которые я и положил у жертвенного столба. Вдруг с неба спикировала чайка. "Н-н-на!" прозвучало над головой. Я невольно пригнулся. Перед глазами лежал новенький брелок для ключей в форме автомобильной свечи зажигания. Свеча раскручивалась и в ней обнаруживалась шариковая ручка. Это был подарок Хобоя и знак того, что я должен написать о Байкале. Я обещал. И, сегодня, заканчивая эти строки, говорю, что обещание в меру сил выполнил. На том брелке всегда со мной ключ зажигания от машины. С тех пор мне уже не доводилось путешествовать по Байкалу на катерах или теплоходе. Ежегодно я приезжаю на его берега в машине, останавливаюсь у кромки прибоя, глушу двигатель и, сжимая в ладони мистический подарок седого Хобоя, говорю: " Ну, здравствуй, Байкал! "…

1999 г. Иркутск

• Расскажите об этом своим друзьям!

• «…Я знаю о своем невероятном совершенстве»: памяти Владимира Набокова
  
  Владимир Набоков родился в Петербурге 22 апреля (10 апреля по старому стилю) 1899 года, однако отмечал свой день рождения 23-го числа. Такая путаница произошла из-за расхождения между датами старого и нового стиля – в начале XX века разница была не 12, а 13 дней.
• «Помогите!». Рассказ Андрея Хромовских
  
  Пассажирка стрекочет неумолчно, словно кузнечик на лугу:
• «Он, наверное, и сам кот»: Юрий Куклачев
  
  Юрий Дмитриевич Куклачёв – советский и российский артист цирка, клоун, дрессировщик кошек. Создатель и бессменный художественный руководитель Театра кошек в Москве с 1990 года. Народный артист РСФСР (1986), лауреат премии Ленинского комсомола (1980).
• Эпоха Жилкиной
  
  Елена Викторовна Жилкина родилась в селе Лиственичное (пос. Листвянка) в 1902 г. Окончила Иркутский государственный университет, работала учителем в с. Хилок Читинской области, затем в Иркутске.
• «Открывала, окрыляла, поддерживала»: памяти Натальи Крымовой
  
  Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.
• Казалось бы, мелочь – всего один день
  
  Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой год.
• Так что же мы строим? Будущее невозможно без осмысления настоящего
  
  В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за строй?
• Первый фантаст России Александр Беляев
  
  16 марта исполнилось 140 лет со дня рождения русского писателя-фантаста Александра Беляева (1884–1942).
• «Необычный актёрский дар…»: вспомним Виктора Павлова
  
  Выдающийся актер России, сыгравший и в театре, и в кино много замечательных и запоминающихся образов Виктор Павлов. Его нет с нами уже 18 лет. Зрителю он запомнился ролью студента, пришедшего сдавать экзамен со скрытой рацией в фильме «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика».
• Последняя звезда серебряного века Александр Вертинский
  
  Александр Вертинский родился 21 марта 1889 года в Киеве. Он был вторым ребенком Николая Вертинского и Евгении Скалацкой. Его отец работал частным поверенным и журналистом. В семье был еще один ребенок – сестра Надежда, которая была старше брата на пять лет. Дети рано лишились родителей. Когда младшему Александру было три года, умерла мать, а спустя два года погиб от скоротечной чахотки отец. Брата и сестру взяли на воспитание сестры матери в разные семьи.
• Николай Бердяев: предвидевший судьбы мира
  
  Выдающийся философ своего времени Николай Александрович Бердяев мечтал о духовном преображении «падшего» мира. Он тонко чувствовал «пульс времени», многое видел и предвидел. «Революционер духа», творец, одержимый идеей улучшить мир, оратор, способный зажечь любую аудиторию, был ярким порождением творческой атмосферы «серебряного века».
• Единственная…
  
  О ней написано тысячи статей, стихов, поэм. Для каждого она своя, неповторимая – любимая женщина, жена, мать… Именно о такой мечтает каждый мужчина. И дело не во внешней красоте.
• Живописец русских сказок Виктор Васнецов
  
  Виктор Васнецов – прославленный русский художник, архитектор. Основоположник «неорусского стиля», в основе которого лежат романтические тенденции, исторический жанр, фольклор и символизм.
• Изба на отшибе. Култукские истории (часть 3)
  
  Продолжаем публикацию книги Василия Козлова «Изба на отшибе. Култукские истории».
• Где начинаются реки (фрагменты книги «Сказание о медведе»)
  
  Василию Владимировичу в феврале исполнилось 95 лет. Уже первые рассказы и повести этого влюблённого в природу человека, опубликованные в 70-­е годы, были высоко оценены и читателями, и литературной критикой.
• Ночь слагает сонеты...
  
  Постоянные читатели газеты знакомы с творчеством Ирины Лебедевой и, наверное, многие запомнили это имя. Ей не чужда тонкая ирония, но, в основном, можно отметить гармоничное сочетание любовной и философской лирики, порой по принципу «два в одном».
• Композитор из детства Евгений Крылатов
  
  Трудно найти человека, рожденного в СССР, кто не знал бы композитора Евгения Крылатова. Его песни звучали на радио и с экранов телевизоров, их распевали на школьных концертах и творческих вечерах.
• Изба на отшибе. Култукские истории (часть 2)
  
  Было странно, что он не повысил голос, не выматерился, спокойно докурил сигарету, щелчком отправил её в сторону костра и полез в зимовьё.
• Из полыньи да в пламя…
  
  120 лет назад в Иркутске обвенчались Александр Колчак и Софья Омирова.
• Лесной волшебник Виталий Бианки
  
  На произведениях Виталия Валентиновича выросло не одно поколение людей, способных чувствовать красоту мира природы, наблюдать за жизнью животных и получать от этого удовольствие.