ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-03-29-03-08-37
16 марта исполнилось 140 лет со дня рождения русского писателя-фантаста Александра Беляева (1884–1942).
2024-03-29-04-19-10
В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за...
2024-04-12-01-26-10
Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой...
2024-04-04-05-50-54
Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.
2024-04-11-04-54-52
Юрий Дмитриевич Куклачёв – советский и российский артист цирка, клоун, дрессировщик кошек. Создатель и бессменный художественный руководитель Театра кошек в Москве с 1990 года. Народный артист РСФСР (1986), лауреат премии Ленинского комсомола...

Поэзия обнажённого сердца...

Изменить размер шрифта

1805 8 1

19 мая ежегодно вручается литературная премия «Начало» имени Риммы Фёдоровны Казаковой, русской, советской поэтессы.

Слава, признание, успех – явление капризное, непонятное, иногда необъяснимое. По крайней мере, я так понимаю. В жизни, ведь, зачастую как бывает? Один творец вырвется вдруг, попадёт, может быть и случайно, на орбиту известности с одной ролью, одной песней, одной книгой или строкой – и «пошла писать губерния»! Талант, гений, звезда... А приглядишься – «король-то голый»: и читать нечего, и слушать уши вянут, и смотреть грустно. Другой же идёт по творческой тропе годами: много играет, неплохо пишет, открывает душу нараспашку читателю и зрителю, а известность не спешит к нему. Идёт длинным путём, окружным, видимо. Долго и трудно. Бывает, и не доходит при жизни. Мне кажется, героиня моего интервью стоит ближе к последнему. Даже то, что вы сейчас прочтёте, отлежало в записи на кассетах более 17 лет, прежде чем легло на бумагу. Так случилось.

Римма Казакова. Её творческая жизнь складывалась ровно, спокойно, неторопливо. Без особых взлётов и резких падений. В меру ругали и в меру замечали. Подходили время, очередь – печатали; приближалась юбилейная дата – чем-то награждали, отмечали. Забегая вперёд, приведу цитату из беседы с нею:

– В нашей среде отношения складываются по-разному и неровно. Порой нужна жизнь, чтобы тот, кого любишь ты, полюбил тебя. У меня такое ощущение, что мои коллеги моих стихов не читают. И я для них так и осталась дальневосточной девочкой, которая за барский стол захотела сесть. Но я не обижаюсь. Не обижаюсь потому, что с годами поняла: есть разные критерии состоявшейся или несостоявшейся жизни. Есть оценка коллег. И есть оценка читателя. И это греет мне душу. Слава Богу!

Начала печататься и издаваться одновременно со звёздными (по-настоящему талантливы, признаны и гениальны) Е. Евтушенко, Б. Ахмадулиной, А. Вознесенским, Р. Рождественским. Но имя её никогда критики не упоминали в этом ряду. И вдруг... в 80–90-е годы именно её поэтическая строка стала главным вдохновителем для многих именитых композиторов: И. Крутой, О. Фельцман, Е. Дога... Появились песни «Ты меня любишь», «Ариадна», «Отпусти меня, любовь», «Мадонна» ... Прозвучав однажды в эфире, они стали хитами. Именно песни на её стихи стали выбирать лучшие исполнители тех лет: С. Ротару, Л. Лещенко, А. Серов, М. Муромов...

Нельзя сказать, что до этого музыка обходила её стороной. Нет. Ещё в 1958 году, прочитав в «Юности» её стихи, молодая А. Пахмутова написала песню «Ненаглядный мой»: «... я тобой переболею, ненаглядный мой». Потом к её стихам обращались П. Аедоницкий, Б. Мокроусов, В. Баснер ... Но это было от случая к случаю, нечасто. А вот к концу 20 века – бум! Словно энергия накопилась и пришло время взорваться. Композиторы, казалось, соревновались: кто из них напишет больше и лучше... В редакции художественного вещания Иркутского телерадиокомитета (ИГТРК) в те годы шли передачи по заявкам зрителей: «Счастливый конверт», «Примите наши поздравления». И мы вынуждены были из выпуска в выпуск ставить одни и те же концертные номера: «Ты меня любишь», «Музыка венчальная», «Мадонна» и т.д. Так просил зритель-заказчик. Автора текста не знали. Песню любили.

В ряду песенных поэтов Римма могла бы соперничать разве что с Робертом Рождественским. Она интересна была композиторам полвека назад. Интересна и сегодня. Лучшие исполнители выбирали её песни для своих концертных программ вчера (М. Кристалинская, Г. Великанова, В. Толкунова...) и сегодня (Ф. Киркоров, Валерия, Н. Басков, О. Кормухина). Почему? Вот на это «почему» я и пыталась получить ответ, когда звонила Римме Фёдоровне и просила о встрече. «Где?» – задала она вопрос. Я предложила несколько мест на выбор: кафе на Пушкинской, Союз писателей (благо, всё это в центре Москвы), гостиницу, где мы остановились, или... Она выбрала «или». И пригласила к себе домой. К 12 часам. Дом её находился тоже в центре столицы: метро «Новослободская», ул. Чаянова, 7.

И вот мы с оператором С. Яковлевым в гостях у поэтессы. Приглашение в комнату сопровождалось тяжёлым вздохом и словами:

– Господи, одни тревоги и беспокойства в этой жизни. С ума можно сойти!

Я жила в этой же жизни. И очень хорошо понимала, о чём говорила хозяйка. Это были годы, когда шахтёры бастовали, рабочие месяцами не видели зарплаты, в моём родном Иркутске предприятия одно за другим закрывались, цены на всё – заоблачные. А за хлебом в магазин нужно было идти каждый день. На дворе апрель 1999 года.

А она, между тем, продолжала:

– Посмотрите, что делается! Жить хочется честно, не воровать!

В те годы появились эти её несколько строк:

«Читающая публика читает,

болтающая публика болтает,

торгующая публика торгует,

ворующая публика ворует.

Гармония! Такая благодать!
Работающих что-то не видать».

После небольшой паузы продолжила:

– Хотя мы выросли на таких жёстких хлебах, что теперь, в принципе, нам ничего не страшно... Я – дитя войны. В детстве, помню, всегда хотелось есть. Душа детская была опечаленная, надтреснутая... Над головой всегда висела черная звезда – звезда войны. Отец и брат – на фронте. Поэтому ложились и вставали с мыслью – живы ли, не нам ли почтальон несёт чёрную весть?..

1805 8 2

Римма Казакова с сыном Егором Радовым

Так начался наш разговор. С экскурсии. С экскурсии в детство, в войну, в прошлое. Прошедшего то страшное испытание война не отпускает. Вчера и сегодня. Всегда рядом, стоит руку протянуть – и дотронешься.

– Получается, жизнь ваша, как и вашего поколения, и моего, начиналась с преодоления. А дальше? Всё шло гладко или бег с препятствиями?..

– С годами выработала в себе способность, черту – устойчивое сопротивление материала. Но жизнь, в целом, прожила прекрасную. Спасибо родителям. Не побоялись отпустить ребёнка (после окончания Ленинградского университета, я историк) в дальнее одиночное плавание – на Дальний Восток... Первая своя комнатка. Квартира. Училась всему: варить суп, покупать одежду, экономить деньги, рассчитывать рубли до зарплаты... устраиваться в жизни. Чего-то хотеть и добиваться.

– А до этого? Мама, папа, домашняя девочка...

– В бытовом плане – да, домашняя. А вот закалку – работать до упаду получила в студенчестве. Ежегодно летом ездили на какие-то стройки. И работали – будь здоров как! Бесплатно! Коровники. Телятники. Линии электропередачи. Строили. Сдавали. Открывали. Время было замечательное. Чистота чувств, открытость отношений, чуткость – зарождались там. Там воспитывалось то человеческое, что должно быть в каждом. Закончила университет – казалось, всё в жизни могу: дом построить, фундамент залить, крышу покрыть. Я левша и правша. Работаю одинаково обеими руками. Поэтому и уставала меньше. Открыла в себе плотницкий талант. Прораб говаривал: «Слушай, была б ты парнем – цены б тебе не было!» Лет 40 назад на Всесоюзной поэтической дискуссии, выступая, Е. Евтушенко сетовал: как это можно было юным Б. Ахмадулиной и Ю. Мориц на этих стройках позволять таскать тяжёлое! Я слушала его речи, как марсианские. Искренне не понимала суть его возмущения, я столько перетаскала! И это время – работа в коллективе – самое счастливое в моей жизни.

Слушая Римму Фёдоровну, вспомнила своё студенчество. Тоже колхозы. Тоже бесплатно. Деревня Тюменцево Качугского района. Днём гоним свои картофельно-свекольные участки, вечерами репетируем концерт для сельчан. У каждого – свой номер: песня, танец, стихи. Клуб. На полу и на сцене – толстый слой кедровой шелухи – район славился кедрачами, отсюда грузовики, набитые кедровыми орехами и шишками, гнали в область. Зал до отказа наполнен зрителями. Аншлаг. На сцене «артисты» сменяют друг друга. Шквал «браво» встречает и провожает каждый номер. А под занавес – Люда Анисимова выдаёт бальный танец в сопровождении гармошки. Шелуха трещит под пуантами «балерины». Лебедь летает по деревенской сцене. Экзотика. Поэтому всё, о чём говорила поэтесса, было мне понятно и созвучно. И ещё я думала о том, какие прекрасные были у нас Учителя. Воспитание и обучение были для них неразделимы. Они очень правильно вели нас в жизнь. Вводили в жизнь... Вот в какие дали увёл её рассказ меня. Вернёмся к разговору.

– Итак, отработали положенный срок после вуза – и снова в город на Неве?

– Какое там! Восток задержал меня на многие годы. И лекции читала. И преподавала, писала в газеты и сценарии для киностудии. Ленинградскую прописку потеряла, но об этом даже не думалось. Мелочь! Публиковалась в «Юности». Выпустила в 1958 году первый сборник «Встретимся на Востоке».

– Это уже какой-то результат. Но было же начало, первая строка...

– Это было так давно и так рано, что уж и не... (задумалась). Помню: война, маленький город Глазов. Иду с бабами за водой. Воду из реки носили в вёдрах на коромысле. Я была так мала, что по целому ведру набирать было не под силу... Тяжело. Сняла коромысло. Села отдохнуть. В ведро посмотрела – льдинки плавают. К небу подняла глаза: по синеве – белые лёгкие облака, так похожи на льдинки в ведре. И вдруг я заплакала горько, навзрыд, громко, отчаянно. Бабы окружили: что ты, что? Тяжело – давай мы понесём твою воду, поможем. Кто-то кусочек хлеба достал – поешь, не плачь. Суета. Успокаивают. Они не поняли, да я и сама-то не поняла, только позже осознала – это было моё первое соприкосновение с красотой жизни. С невыразимой и непонятной её загадкой. И непониманием, что с этим делать! Позже я нашла способ распоряжаться такими ощущениями: начала писать стихи. И первое, сознательное – отправила на фронт, отцу... Знаете, я очень поздно осознала, что я поэтесса. Считала себя историком, журналистом. Даже вязать пробовала. Мечтала выйти замуж. Рожать детей. Но бодливой корове Бог рогов не даёт. Оказалось, совсем в другом моё предназначение. Туда меня Бог и повёл за ниточку.

Я стараюсь не вторгаться в личную жизнь героя: как, да что, да почему? Для меня эта тема запретная. По опыту знаю: захочет человек выйти на личное – выйдет сам. Римма Фёдоровна и вышла. В силу ли искренности и открытости души, а может выговориться незнакомому человеку решила – не знаю.

– Два раза была замужем. Было два мужа. Один – писатель, журналист Георгий Радов. Сын носит его фамилию. Второй – врач, хирург (имя не назвала). Я шучу: в браках приходилось быть и мужем, и женой. Я кормила семью. Ни с одним не сложилось. Не склеилось. То, о чём мечталось, о чём писалось в книгах – я не нашла в замужестве. Хотя оба были люди замечательные. Я их ни в чём не виню. Просто я ломалась на каком-то этапе. Скучность жизни не устраивала. Не выпало мне того человека, с кем приземлённые вещи можно было бы уводить в небеса. Вот сын, к слову, придёт. У меня настроение плохое. Гитару возьмёт. Попоём вместе – и как небо над нами раскрылось... Так что, не найдя в браке то, что искала, поняв, что червоточинку в себе искать надо, успокоилась, и тему эту закрыла. Вообще.

Я одна не пропаду
в неразборчивых потёмках.
Я занятие найду:
где – младенца, где – котёнка,

где – тропу, а где – строку –
для растрат святого пыла.
Хватит дела на веку,
Только бы желанье было!

Нет на свете лишь любви,

сумасшедшей, светлой, чёрной.

из моей живой крови

воровато извлечённой.

И моя вина, видать,

чем безвиннее, тем жёстче,

разве можно всё отдать

той душе, что брать не хочет.

Это в стихах – и слёзы, и тоска, а, возможно, и сожаление, что не случилось. А в живой беседе – ни слова упрёка или негатива в сторону любимых. Во всём винит себя. Хотя биографы пишут, что один пил по-чёрному. Второй слишком любвеобилен был на стороне. Того и другого она оставила сама.

В её стихах – нежность, любовь, парение над землёй, море страсти. А в жизни? Одна растила сына. Зарабатывала на хлеб и одежду. Ремонтировала квартиру и передвигала мебель. Одна. Жила, впрочем, как живут тысячи россиянок. Она – одна из нас: кто и коня стреножит, и пожар потушит. Сын – мальчик талантливый. Рано начал писать: рассказы, очерки, повести. Печатался в хороших журналах: «Юность», «Новый мир». Кажется, живи и радуйся! Но трагедия и беда её сына в том, то писать, издаваться, напиваться до безобразия и употреблять наркотики он начал одновременно. Римма Фёдоровна сама вышла и на этот разговор.

– Он употреблял героин. И пил сильно. Много лет. Зашивались. Кодировались. Но это не уничтожало тягу к наркотикам. В мозг больного словно внедряется навсегда чудовище, и оно требует: героина... героина... героина... Беседы, уговоры, обещания – всё пустое. Узнала, что в Подмосковье живёт доктор. Изобрёл новый метод лечения. Мой сын попал в руки к этому человеку. Провели ювелирную операцию на мозге: в мозг внедряются блокираторы, они блокируют центры зависимости от наркотиков и алкоголизма. Это произошло недавно. Сегодня Егор говорит: «Я ничего не помню, не знаю о той ситуации». Пока всё хорошо. Но как будет дальше? Вот таков мой горький и печальный опыт встречи с наркоманией. Это страшный опыт последних нескольких лет. Он ведь вместе с женой кололся. В итоге психологического расстройства невестка выбросилась из окна. Погибла. Сын чудом спасся...

Помолчали. Я переваривала услышанное. Она отходила от болезненных воспоминаний...

– Почему вы так самокритичны?

– А начинать разборки всегда надо с себя. Помню, ещё в студенчестве случай. Что-то строим. Пришли с работы усталые, голодные и, конечно, злые. А тут – хлеба нет. Бригадир не завёз. Понятно, все накинулись на него, кричим. А он так по-хамски отвечает: «Вот наглые, разорались! Потерпеть не можете. Сейчас завезут. Потерпите». И вот тогда, в тот момент ко мне пришло понимание: мы-то потерпим, мир не разрушится, но ты-то? Ты не выполнил свою работу вовремя. А должен был. С тех пор и повелось: спрашиваю с себя в первую очередь, причину ищу в себе...

Как-то в перестройку я задумалась – как жить дальше? Я поняла, что товар – я сама, моё творчество. Правда, не всегда издают, и не всё покупают... Но ничего другого я не умею. Я не хотела бы, чтобы на моей Родине укрепился строй, где будут процветать жуликоватость, умение обойти других хитростью, воровством и другими качествами не самого замечательного порядка. Меня не устраивает, а глубоко расстраивает, что большинство живёт абы как. Но в каком-то смысле я счастлива, что осталась человеком своего народа – у меня хорошая квартира, заработала своим трудом. И служу тому, чему должна служить. Совесть моя чиста. И когда я покупаю не булку хлеба, а четвертушку, то люди понимают – это не от жадности, а это норма. Денег мало. Жить надо хозяйственно, расчётливо. Экономно.

Мы просто разговаривали. Это была беседа двух хорошо знакомых людей, чьи интересы, взгляды на жизнь близки и совпадают. Разговор вновь перешёл на творчество...

– Вам не хотелось заняться издательским делом?

– Нет, это не моё. Ни издательское, ни газетное. Я предпочитаю другие дела... Поэзию люблю вообще. Поэтов боготворю. Иногда человек всего одну строку может сочинить, и она останется в литературе. Не помню, кто написал: «мне чужих стихов не надо, мне со своими тяжело...» Как!

О своих коллегах она говорила сердечно, доброжелательно. Цитируя любимые, запомнившиеся строки.

– Возьмите Льва Озерова. Его я называю «поэтом одной строки». Это ведь его: «талантам надо помогать, бездарности пробьются сами» – вечный афоризм... Люблю Блока. Его стихи для меня – тайна. До сих пор не могу понять, как это написано. Люблю Евтушенко. «И мог я мелочью стучать» – он в деталях раскрывает мир и всё, что он хочет раскрыть – в деталях. Подсознательно я всегда у него училась. Очень люблю первые стихи Ахмадулиной. Именно первые. Лучшее у неё – её первый сборник «Струна». И мне кажется, что в последние годы она жила очень замкнуто. И очень углублённо. Прорабатывала в стихах оттенки своих настроений, своей жизни – в этом её беда. Помню, поехали мы вместе от «Литературной газеты» в командировку по стране. Она словно вырвалась в мир. Именно тогда появились новые строки:

Вот я переключаю скорости

навстречу ветру и луне,

и нет уже той прежней скованности,

той оробелости во мне.

ххх

...не надо плакать – надо плавать

в холодных реках. Надо вплавь

одолевать ночную воду,

плывущую из-под руки,

чтоб даровать себе свободу

другого берега реки.

А Вознесенский молодой – чудо! А Левитанский – чистый, светлый человек... Когда я читаю стихи своих коллег-товарищей, понимаю, как много у нас хороших, прекрасных душ и прекрасных поэтов... Конечно, хотелось бы, чтобы и ко мне относились с большим пониманием, с желанием понять. Восхититься хорошей строкой и понять слабую. Потому что сочинительство – это очень трудная работа. Это не семечки щелкать.

– С кем-нибудь из иркутских поэтов, писателей вы были знакомы, общались?

– Часто встречалась с Марком Сергеевым. Очень милый человек. Несмотря на расстояние, мы дружили. С Анатолием Шастиным были знакомы. У нас были очень тёплые отношения. Светлые, трепетные. Он очень нежно относился ко мне. Бережно. Я всегда в этом нуждалась. Это внешне произвожу впечатление благополучного, сильного, устроенного человека. На самом деле душа очень ранимая. Просто приходится быть сильной. На мне слишком много висит...

Ты прими меня, чужая жизнь,

за мою ладошку подержись,

лоб горячий, холодя, потрогай.

Я, в своей запутавшись судьбе,

хоть на миг – да прислонюсь к тебе.

Даже это будет мне подмогой.

– У вас среди композиторов много друзей...

– Не дружба. Партнёрство. Пожалуй, это самое дорогое, что у меня есть. Когда много лет ты работаешь с человеком, и он всю жизнь идёт рядом – это больше, чем любовь. Работала и работаю с Лукьяновым, Матецким, Лорой Квинт. И споры, и стычки бывают. Дорога совместного творчества – не розовая и не гладкая, вымученная. Иногда кажется, коллега недооценил тебя. Гордыня! Стараюсь избавиться от этого. Тренирую своё сознание. Хотя, в принципе, оно у меня правильное. Скромное... А в песне, мне кажется, исполнитель – главное лицо. Иногда думаю – пусть не платят, лишь бы пели... пусть поют, лишь бы звучало. Кого-то одного-двух выделить невозможно. Малинин – «А в начале осени клёны листья сбросили...», Лещенко с песней «Поздняя женщина», Серов, Муромов, Аллегрова, Басков, Киркоров. Сташевский что-то поёт. Работать с песней – очень интересно! Недавно в Севастополе зашла в бар, какой-то праздник – весь зал поёт «Постарею, побелею...». Я была так горда – моя песня! Счастлива!

– Ностальгия по прошлому есть?

– Да. И, думаю, самая большая потеря – то, что ушло вместе с советским временем – чувство коллективизма. Так мы устроены. Что-то делать вместе. Сопереживать. А сейчас? Смотрю, лежит у магазина старушка. Все проходят мимо.

«Поослабли наши узы,

нет тепла в народе.

Как какие-то французы,

мимо мы проходим...»

Не хочу этим обидеть французов. Замечательный народ. Просто это другая нация. Другой менталитет... Я всегда росла с чувством:

«А случится беда –

я шагну, назову свой имя...

Я своя у своих.

Меня каждое дерево примет».

Сегодня такого чувства нет: каждый сам за себя. Жаль. Это большая потеря.

В квартире её много сувениров – зверюшки, статуэтки. Из кокоса, войлока, проволоки, майолики, фарфора, глины, дерева, соломы. Газели, слоны, верблюды, зубры, мартышки, козлы, буйволы, броненосцы. «Всё это, – поясняет хозяйка, – адреса моих поездок. Отовсюду что-то везла. Куба, Тунис, Вьетнам, Марокко, Индия... И у каждой – своя история. Разглядываю. Вспоминаю. Память».

– Какая вы в жизни? Что думаете о себе сами?

– Импульсивная. Малоуправляемая. Нерасчётливая. Иногда поступаю не по разуму и обдуманно, а по понятию «так кажется». Но ведь каждый из нас – самобытный «компьютер» – каждому своё. Часто ошибалась, была неправа, выбирала не тот путь. Но всегда пыталась разобраться в ситуации (потом, после) и сказать себе правду. Сказать правду себе – непросто, но необходимо. Это залог дальнейшего движения. Успокаивать свою совесть, врать себе – деструктивно.

Позвонил сын. Скоро должен зайти за какими-то документами. Ей нужно приготовить обед. Нам – уходить. Получила ли я ответ на вопрос «почему», с которым шла на встречу?

Человек искренний, открытый, она говорила так, как думает и чувствует. А не думала о том, как бы сказать, чтобы понравиться. Этому интервью много лет, но каждая мысль и слово созвучны дню сегодняшнему, словно разговор состоялся вчера. Она говорила о взаимоотношении мужчины и женщины, любви и непонимании, верности слову и ответственности за свои дела, о тревоге за детей и заботе о хлебе. А это – вечные темы, то, что движет жизнью и делает её осмысленной. Она – настоящая. Настоящая во всём: словах, стихах, тревогах, поступках. В ней нет фальши. И всё это – в её поэзии, строках, написанных обнажённым сердцем. Ранимым, незащищённым. А настоящее – всегда привлекательно и притягательно. И вчера. И сегодня. И завтра. На своё «почему», мне кажется, я ответила.

1805 8 3

Ваганьковское кладбище. Мать и сын

Ушла из жизни в мае 2008 года. Последний приют – Ваганьковское кладбище. Сын – рядом. И года не прожил после ухода матери.

P.S. Литературная премия «Начало» учреждена была в 2009 году. Инициатор – ученица Риммы Казаковой Нателла Лалабекян. Вручают премию 19 мая, в день её ухода. Вручают молодым, талантливым, успевшим сочинить что-то значительное. За эти годы лауреатами премии стало 8 человек. Помню, на вопрос: «Как бы вы распорядились большим состоянием, если бы оно у вас вдруг оказалось?», услышала:

– Помогала бы молодым. Их надо двигать, поддерживать, помогать.

  • Расскажите об этом своим друзьям!