Дети войны

Моим родителям: Савко Нине Васильевне и Савко Владимиру Георгиевичу посвящаю.

Вечная мерзлота. Первая баня. Чёрная икра

Распоряжением № 20319 от 25.03.2014 г. «Присвоение статуса детей Великой Отечественной войны, проживающих в Иркутской области», мне присвоен статус «дети войны».

1948 год. Саша Савко во Львовской пересылочной тюрьме

Что же помнится мне о той поре? Как входили в детское сознание понятия: война, смерть, фашисты, Родина, герои, Победа?

Детство прошло за Полярным кругом, на земле, где царствует вечная мерзлота. Ямало-Ненецкий национальный округ, Тазовский район, небольшой посёлок Антипаюта. Осенью 1942 года сюда, в тундру, на голый берег привезли партию спецпереселенцев: русские, молдаване, румыны, украинцы, латыши, литовцы, евреи, татары... Короче, неблагонадёжное население, высланное из Прибалтики, Украины, бывшей Бессарабии и других регионов СССР. Какие грехи были за плечами этих людей – не знаю. Скажу лишь о своей семье.

Мой дед, Савко Георгий Иванович, вместе с женой Марией и младшим сыном Фёдором попал в немилость из-за того, что до 1939 года (при румынах) был членом либеральной партии. Мой папа, Савко Владимир Георгиевич, – старший сын. Он мог бы и в стороне остаться. В партии никакой не состоял. К новой советской власти был лоялен. Был женат – жена Нина Васильевна, двое детей. Дочери два года с небольшим, сыну – три недели. Но поскольку родители жили под одной крышей с неблагонадёжным дедом, тройка решила – дели ответственность на равных. В список высылаемых карандашиком подписали и нас четверых. Было это в ночь на 13 июня 1941 года.

Зиму прожили в деревне Долгих Дубровинского района Тюменской области. Недалеко от Тобольска, от деревни Долгих по прямой это километров 70. А летом 1942 года новый маршрут – на Север. Шли по воде долгих два месяца. На баржах и пароходе вместе с людьми везли стройматериалы, сено, продукты питания, лошадей. Тазовская губа. Родина ненцев, песцов, оленей и северного сияния. Выгрузили всё и всех. Голый берег. «Устраивайтесь». И устраивались. В высоком глинистом берегу рыли глубокие землянки, обкладывали картоном, хворостом, сооружали шалаши. Короче, из любого подручного материала пытались сколотить времяночку что-то наподобие жилья. Обогрев простой, но надёжный – буржуйка. Тепло держала хорошо, потому что день и ночь топили. Благо, хвороста в тундре завались. Хвороста от карликовых берёз. Леса там нет. Не растёт.

Тазовский район – самая крупная территория Тюменской области. Она же – самая северная окраина России, и, можно сказать, самая холодная. Лютые морозы, снежные бураны, многодневные вьюги и метели, ледяные ветра, пурга и поля красных маков летом прописаны на полуострове Ямал.

Иркутск. Дети переселенцев. Завтра в школу (крайняя слева стоит Саша Савко)

Людей привезли обжить эти места, обустроить Север. На вечной мерзлоте заложили Северный рыбзавод, детский сад, больничку, жилой дом. Работали быстро. Торопились. Уже поджимали морозы. Молотки стучали день и ночь. Энтузиазм, трудолюбие, желание выжить – всё, вместе взятое, сработало. В декабре люди праздновали новоселье: закончилась почти трёхмесячная жизнь в глиняных норах на открытом воздухе. Сорок счастливчиков! Первый жилой дом в Антипаюте. Одно помещение, около 40 кв. м. В центре – большая кирпичная печь, огромная чугунная плита. От двери слева направо вдоль стен – деревянные нары, над ними точно такой второй этаж, опоясывающий стены. Нары добротные, широкие. На второй этаж поднимались по лесенке. Каждая семья получила своё семейное гнёздышко-место. Все – соседи. Одну группу людей от другой отделяли занавески. Семья – занавеска, семья – занавеска... Вся жизнь крутилась вокруг печки. Это, можно сказать, главное действующее лицо в доме: около неё грелись, на плите готовили – котелки, кастрюли, чайники, чугунки – всё шипит, кипит, брызжется. А по вечерам она походила на ёлку, обвешанную одеждой для просушки: фуфайки, ватные брюки, шапки-ушанки, валенки, шарфы, рукавицы, унты, полушубки, пальто...

У окна – стол. Обедали и ужинали по очереди. Иногда все вместе чаёвничали. Вся жизнь шла на глазах друг у друга. И дневная, и ночная. Ссор и скандалов не помню. Никакой вражды и разборок. Хотя нет. Вспомнила одну стычку. Однажды. Когда весь большой дом (каждый за своей занавеской) спал, храпел, видел сны, в двери кто-то сильно начал стучать, колотить. Мужчины, понятно, вскочили – сонные, держат дверь, не пускают. Снаружи выламывают. Выломали. В дверь ввалилась группа местных – ненцы. Они, видимо, на собачьих и оленьих упряжках ехали не один час, возможно, больше суток в цивилизацию – посёлок на берегу Карского моря. Промёрзли. Продрогли. Гостиниц или заезжих домов, где человек мог остановиться, отогреться, не было. Да на Севере о них и понятия не имели! Просто если ты приходил в их жилище – олений чум – тебя и накормят, и спать положат на самое тёплое место – у костра. А тут на тебе... неслыханно, чтобы в дом не пустить. Ввалились. После небольшой потасовки, одержав победу, они уселись на пол. Накрыли стол (на полу): строганина, хлеб, спирт... Приезжие поняли свою оплошность. Кто бы ещё объяснил людям местные порядки! Вообще ненцы, как я их запомнила, – это детство человечества: простые, доверчивые, искренние, очень добрые. Их дети учились в интернате – в посёлке. Взрослым сказали – детей надо учить. И они привозили их со всей тундры – учиться. Дети не понимали, зачем их оторвали от оленей, рыбалки, зачем им это надо «Маша ела кашу...». И они сбегали домой. Так и жили.

Ещё одно событие, можно сказать, эпохальное, – в посёлке сдали баню. Под новый, 1943, год. Натопленное, наполненное паром помещение приняло посетителей. Первая помывка (так они говорили) за полгода. Пришёл весь посёлок. Мылись вместе и мужчины, и женщины. Одни – слева, другие – справа, между ними – длинная, широкая деревянная лавка. Смех, шутки, остроты.

– Нина, давай я тебе массаж сделаю!

– Да ну тебя, Фурман, никакого массажа мне не надо.

Сюсюкаловы, Чунины, Майнберг, Вайнштейны, Дежманы, Савко, Гастер, Кудрявцевы, Гительманы – одна большая семья. «Ребята, кому пару поддать?!»...

Появился детский сад. Всем детям нашлось место. Мамаши на саночках возили туда дошколят. Возили по очереди, по графику. Туда – одна, назад – другая. Большие санки, усаживалось по несколько малышей в ряд. Сани на длинной верёвке.

Помню очень холодный, морозный день. Полярная ночь. Темнота. Молодая мамаша отводит свою вахту – тянет нагруженные детьми сани. Дорога – сплошные наносы, замороженные кочки, лёд и снова наносы, кочки, лёд... Она, видимо, очень устала, выбилась из сил. Остановилась передохнуть и говорит:

– А ты чего, корова, расселась?! А ну-ка, поднимайся и помогай, сзади толкай...

И «корова» сползла на снег, стала позади, упёрлась ручками и головой в железные прутья санок – толкает как может. Тронулись. Этой «коровой» была я. Мне уже пять лет – через полгода исполнится, взрослая, должна помогать старшим – я всё поняла. Так это «должна» шло за мной всю жизнь. По сей день.

Когда утром домочадцы разбегались на трудовые посты, в доме обязательно оставался кто-то один, дежурный. В его обязанности входило: навести чистоту (вынести мусор, помои), позаботиться о том, чтобы у печи назавтра были нарубленные дрова, во всех кастрюлях – горячая вода, а в доме – тепло. Народ ведь вернётся с холода, с мороза!

Где-то далеко-далеко шла война. Бомбёжки. Наступления. Отступления. Смерть. Гибель людей. В тылу все работали на фронт, на Победу. Чем же маленький, затерянный в ледяной пустыне посёлок мог помочь стране? Мог. И немало мог дать: оленину, пушнину, рыбу, рыбий жир. Неслучайно ведь привезли сюда здоровых молодых людей, крепких мужчин. Дать оружие в руки нельзя, неблагонадёжные. Кирку, лопату, топоры и пилы – можно. Работать все умели, хотели, от дела не бегали. Карское море, Тазовская губа и впадающие в них северные реки были полны рыбой: осётр, нельма, максун, белуга, тюлени – только успевай добывать. Правда, зимний лов в тамошних широтах – каторга. Но необходимая. На фронте труднее и страшнее.

Из разговора с папой:

– Но вы же раньше никогда не занимались ловом.

– Ну и что. Начальство с каждым поговорило, побеседовало. Выяснилось: кто что-то может, а кого подучить надо. Разобрались, где и на каком месте от кого будет больше толка, на кого и в чём можно положиться. И отобрали самых крепких, надёжных, смышлёных.

Папа среди них. Быстро сколотили рыболовецкие бригады, вооружили необходимым инвентарём и развезли по местам. Называли это экспедицией. На льдинах устанавливали брезентовые палатки, в палатках буржуйки. Печь не гасла ни днём, ни ночью – держала хоть и сомнительное, но тепло. Хотя по утрам волосы от брезентовых стен кипятком оттаивали. Была своя рыболовецкая повариха, кормилица бригады. От дома уезжали далеко и надолго. Путина продолжалась с сентября по май. Выловленную рыбу замораживали и поленницей складывали на льду. Раз в неделю приезжали из посёлка за уловом. Обоз из нарт и саней отправлялся в обратный путь гружённым доверху. Тягловая сила – собаки и олени.

Северный рыбзавод (его тоже строили переселенцы) сдали, как у нас говорили когда-то, раньше запланированного срока. Вот на этот завод и возили рыбу. Здесь шла обработка сырья. Работали в основном женщины: разделывали, коптили, солили, сушили, вялили, расфасовывали... На рыбе и мама работала.

Разговор через годы:

– Мама, вот тогда, наверное, вы и наелись досыта чёрной икры – осётр, белуга?

– Это ты о чём, Саша? На работу, чтобы от греха подальше, чтобы не искушать судьбу, строго-настрого было запрещено брать с собой хлеб. Обедали только дома. Иначе и сесть можно было – за вредительство.

Коробки с консервами, бочки с рыбой, тюки с пушниной везли в окружной центр и дальше по маршруту – на Большую землю.

Из разговора с папой через годы:

– Папа, радио не было, газеты приходили с запозданием на неделю, а то и месяцы, сам говорил. Как же вы узнавали, что и как на фронте?

(Задумался.)

– Как не было? Рация была. По ней всё сообщали. Иногда хорошо работала, чётко. Иногда слов не разобрать. Но в общем-то понятно... Как же не были в курсе? Радовались, когда наши наступали. Переживали, когда тот или иной город оставили. Особенно тревожно было, когда шла мясорубка под Москвой и Сталинградом.

(Пауза.)

Хронику мы, конечно, не видели. Откуда? Но художественные, довоенные, фильмы крутили: «Секретарь райкома», «Семеро смелых», «Волга-Волга». Мы их успели почти наизусть выучить.

(Пауза.)

Мы часто от зарплаты отказывались. Бывало, приедет на льдину, где шёл лов, кассир. Привезёт зарплату. Новости с фронта, какие знал, расскажет. Сводки последние услышим и примем единогласное решение: в ведомости распишемся, а деньги брать не станем. Всё у нас есть: и хлеб, и сахар, и рыба... А на передовой – кровь, а в тылу – голод. Нашу зарплату – в Фонд обороны. Вот так.

Продуктовые карточки. Цинга и морошка. Чистописание при коптилке

Не помню, чтобы люди жаловались на неудобства жизни. Почти с самого начала войны были введены продуктовые карточки. Хлеб, крупа, сахар, масло (любое), рыба, кондитерские изделия – всё лимитировано. Даже мыло. Норма для взрослого была повыше, детская – пониже. Если занятому на тяжёлой работе положено 800 г хлеба в день, служащему – 500, то ребёнку до 12 лет и иждивенцу – 400. Потеряешь деньги, из кармана вытащат – перезаймёшь у кого-то. Украли или потерял карточку – это уже трагедия. Ведь только предъявив продавцу (наряду с деньгами) бумажку с синей печатью, где были указаны твои данные, можно было что-то купить к столу, «отовариться». Мы были малы, родители как-то выкручивались – нам обозначенной нормы хватало.

На полках северных магазинов были и овощи – картошка, морковь, свекла, лук, но всё это сушёное, сушёные овощи. Как, например, сегодня сухофрукты. И тоже по норме.

– Мама, как же мы росли без витаминов? Ведь в сухих продуктах их ноль.

– Ты не помнишь, что такое тундра летом. А я помню. На моховых кочках – огромные белые булки – грибы. Никогда не забуду. Поляны в тундре летом – россыпь ягод: голубика, морошка, брусника. Собираю в ведро и радуюсь тому, как вы будете ладошкой ягоду выгребать – и в рот. Как это короткое лето успевало дать такое богатство – непонятно. А ты говоришь: не было витаминов, – было.

(Пауза.)

В первую зиму, правда, сильно умирали – цинга пошла. Помню, красивая молодая девушка. Там в сопках похоронили. Первая покойница. Страшное дело – цинга. Ненцы, местные, нам подсказали: «Маранга лечить надо». «Маранга» – так они называли морошку.

Хожу по тундре, тебя вспоминаю – и в голос плачу. Ты ходила по бараку на четвереньках, как собачка. Опухшие ноги, как столбики, не держали. Огромные синие пятна на ногах и по телу. Цинга. Ягода и спасла всех...

Семья Савко, 1953 год. (Саша рядом с отцом)

На Севере каждому, включая детей, был положен (по карточкам) спирт. Да, этот самый, чистейший, прозрачный, 90-градусный напиток. Для тундры продукт жизненно необходимый. Чтобы по-настоящему согреться и разогнать тепло по телу – ничего лучше не придумано. Именно он, спасительный спирт, помогал не замёрзнуть охотнику и рыболову. Понятно, мама на этот «напиток» выменивала что-то другое, более подходящее для детей: шоколад, сгущённое молоко, масло. Она научилась стежить на заказ одеяла ватные. Заказы были. Короче, крутилась как могла. Вся забота о нас, пока папа был на льдине, лежала на ней, молодой женщине, которой было всего 24 года, а на руках уже трое. В 1944 году родилась Танечка на этих нарах.

Мыло, посуда, керосин, что не назови – дефицит. Завоза с Большой земли ещё не скоро ждать, да и завезут ли? Как же люди выкручивались? Жизнь учила. Нет мыла? Мама пропускала через древесную золу воду. Она становилась мягкой, приятной. В такой воде и детей купали, и бельё стирали. И, нужно сказать, всё неплохо отстирывалось. Чаю не из чего попить? Нет кружек! Приспособились делать из консервных банок. Брали верхнюю крышку, скручивали в трубочку, сгибали, припаивали к банке. Готово! Такую кружку никогда не разобьёшь. Правда, чай из неё пить неприятно – очень обжигает губы. А ты не пей, подожди, пока остынет. И пей тёплый.

Электричества в посёлке не знали. Всё освещали свечи, керосиновые лампы, коптилки. Нет свечек и керосина? А рыбий и нерпичий жир на что? Налил в баночку, приспособил фитилёк, зажёг, всё видно: читай, пиши, шей... К керосиновой лампе, понятно, нужен стеклянный колпак. Без него лампа – не лампа, а коптилка. Такие колпаки научились делать из бутылок. Скручивали жгут из ниток, обмакнули в керосин, обвязали дно бутылки, подожгли, а потом по дну ударили – оно и отлетало. Та же процедура повторяется и с горлышком. Стеклянный колпак готов.

Человек, если он научен думать, всегда что-то хорошее и нужное придумает. Быт – это такая мелочь. Главное – дух и вера: всё это скоро закончится, и жизнь будет замечательная! На фронте труднее! Это жило в нас.

Вот в таких условиях жили, пошли в первый класс и учились мы, «дети войны». Понимали ли мы, что происходит в мире? Может быть, не так остро, тревожно и озабоченно, как взрослые, но понимали. Ведь об этом нам рассказывали и воспитатели в детском саду, и учителя в школе, и родители. Память сохранила какие-то картины, воспоминания, относящиеся к тому военному времени.

Зима 1943 года. Детский сад. Воспитательница читает нам, малышам, поэму М. Алигер «Зоя». За это произведение поэтесса получила Сталинскую премию и передала в её Фонд обороны. Сидим. Слушаем. Мало что понимаем.

...Стала ты под пыткою Татьяной,

онемела, замерла без слёз.

Босиком, в одной рубашке рваной

Зою выгоняли на мороз...

Что такое мороз, знали. Даже закутанные до глаз в шарфы, в рукавицах и валеночках мы мёрзли, а тут – босиком. Очень страшно и жалко...

...Тупой сапог фашиста

выбивает ящик из-под ног....

...Зоя о пощаде не просила...

Погибла.

Вечером дома.

– Мама, ты знаешь, была такая девочка Зоя... Фашисты её замучили...

Тороплюсь, пересказывая, сама себя перебиваю. Маме всё было интересно: слушала, уточняла, просила повторить. Мы вместе переживали историю героини. Мама училась вместе со мной. Позднее сказки А. Пушкина, Андерсена, «Сын полка» В. Катаева – всё было прочитано дома вслух. Она просила. Мои герои, интересы, увлечения были и её кругом забот, частью её жизни.

Вечер. Мама сидит за прялкой – прядёт заячий пух. У нас всегда были шапочки, кофточки, рукавички из этой мягкой пряжи. Благо, зайцев в тундре много. Охотники привозили в посёлок, продавали. Мне команда: «Читай».

Царь с царицею простился,

В путь-дорогу снарядился,

И царица у окна
Села ждать его одна.

Работа остановилась, веретено замерло в руках, пряха – вся внимание.

...В ночь родила царица дочь.

Мама сочувственно комментирует:

– Дочку родила. Одна ведь, тяжело!

Что такое одна и тяжело – ей хорошо известно. Вот потому и царице сочувствует.

Первый класс. Урок пения. Учительница поёт «Песню о казачке».

... Расшумелся ковыль,

Голубая трава,

Голубая трава – бирюза.

А геройская быль

Не забыта, жива,

Хоть давно отгремела гроза...

...Рыли яму клинки

На просторе в степи...

...Спи... товарищ, дружок боевой...

Она поёт и плачет. Слёзы льются по щекам. Она их вытирает, а они льются. Помню песню. Слёзы. И то, что мне тоже хотелось плакать... Мы понимали, что казачка умерла, что за этой ушедшей жизнью стоит война. Понимали, что нет ничего её страшнее. А самые главные злые люди на земле – это фашисты. Они напали на нас. И мы их ненавидели.

В ноябре наступали вначале густые и ранние сумерки, а вскоре – полярная ночь. Круглые сутки – ночь, темнота. В классе на стене – керосиновая лампа, а перед каждым учеником – коптилка с рыбьим или нерпичьим жиром. При таком освещении писали палочки в тетради, учились читать. Домой приходили в саже и копоти. Всегда хотелось спать. Полярная ночь, как вампир, высасывала силы.

Урок чтения. Разучиваем стихи И. Никитина «Русь».

...Мурава лугов

Ковром стелется,

Виноград в садах

Наливается...

Виноград, нивы спелые – нам не очень понятно, о чём речь. А вот дальше – это точно написано про нашу Антипаюту.

...Гляну к северу -

Там, в глуши пустынь,

Снег, что белый пух,

Быстро кружится;

Подымает грудь

Море синее,

И горами лёд

Ходит по морю...

...Уж и есть за что,

Русь могучая,

Полюбить тебя,

Назвать матерью,

Стать за честь твою

Против недруга,

За тебя в нужде

Сложить голову!

Здесь-то нам уже совсем всё было и ясно, и понятно, и близко. Ведь это стихи про наших солдат, про наших героев. Это они на фронте бьют врага. И всегда побеждают! Когда были написаны стихи и жил поэт – мы не задумывались. Нас учили любить Родину. Учили тонко, умно, ненавязчиво. Нам показывали, как красива, богата и огромна наша страна. Мы это понимали. Гордились. И твёрдо знали: на свете нет ничего дороже родной земли. Но её нужно уметь защищать, беречь, охранять. Вот мы вырастем – и тоже станем героями!

Я помню, как сильно мы хотели стать пионерами. Носить красный галстук с металлическим зажимом. У пионеров какие-то сборы проходят под звук горна, барабана... А мы... В те годы у пионеров был очень красивый ритуал: приветствовали они друг друга салютом. Необычно. Иногда можно было слышать: «Петька, почему салют не отдаёшь? Забыл? Под салютом», – и рука поднимается к голове. Салют.

И вот этот день настал, меня принимают в пионеры. Повязали галстук. Концы – в зажим, затянули, закрепили. Красота. Одна беда и горе – нет у меня своего галстука. Этот дали на время, сняли с соседа по парте.

1948 год. Спецпереселенцы в Лисихе (Н. В. Савко - стоит третья справа)

Жду конца праздника – рвану домой, маме показать, какая я в галстуке. Сосед настороже – перехватить, отобрать, своё же. Догнал. Отобрал, наподдавал – в снег головой. Прихожу домой, лицо в слезах и саже, реву... И, о радость, – на подушке два ярких, красных сатиновых галстука. Соседка вывесила бельё на мороз, среди простынок – одна красная. Мама выменяла у неё эту простынку на кусок новой бязи. В магазинах купить кумач невозможно было.

1947 год. Мои наивные родители решили: война закончилась, уже целых два года мирной жизни, а что же они делают здесь, на Севере? Ладно, дед провинился. Они же не причём! Кстати, когда привезли на Ямал, их разделили: деда и бабушку с младшим сыном Фёдором распределили в Новый Порт (посёлок покрупнее), а нас – в Антипаюту.

Маме – 27 лет, папе – 31 год, на руках уже четверо детей, в 1946 родилась Валя. Итак, на руках четверо детей. Они принимают самостоятельное решение вернуться на родину. Домой. В село Костычаны Новоселицкого района Черновицкой области. Там у них есть свой участок земли, на котором они ещё до войны успели заложить фундамент будущего дома и высадили больше десятка фруктовых деревьев.

По воде добрались до Тюмени. Дальше на поезде. Домой. И вот тут, когда проезжали по европейской части России, и я, и родители увидели, что сделала война с землёй, страной, людьми. Вдоль всего пути следования, вдоль железной дороги и сколько видит вдаль глаз – поля искорёженной военной техники: танки, сбитые самолёты, обгоревшие орудия, остовы железнодорожных составов, паровозы с отлетевшими колёсами, лежащие на боку. Деревни, сожжённые дотла. Железнодорожные станции – ни одного целого дома. Много бездомных людей, собак. Одинокие повозки... Такими я увидела следы войны.

Приехали осенью. Я пошла в школу. Но, как поётся в песне, «недолго музыка играла». Сразу же после нового, 1948 года – повторная высылка. За то, что «самовольно оставили место предыдущей ссылки». Черновицкая тюрьма. Львовская тюрьма. Там мы были все вместе: родители, и дети. Пересыльный пункт. Весной состав с провинившимися отправляется на Восток. Людей по пути следования высаживали группами: в Омске, Семипалатинске, Тайге и т. д.

9 мая 1948 года. Поезд дошёл до Иркутска. Подогнали грузовики: кузова и кабины деревянные, такие тогда были машины. С узлами, чемоданами, детьми и стариками – всех погрузили. Повезли. Первое, что я увидела и запомнила – Ангара. Огромное, голубое, прозрачное чудо. Картина и сейчас стоит перед глазами. Привезли в Лисиху. Всех поселили в клубе. Зал большой. Места хватило. Несколько дней все жили в зрительном зале. Кучками по 4–7 человек. Каждая – семья. В Лисихе был один кирпичный дом в два этажа. Его так и звали: «Красный дом». В нём жили те, кто охранял заключённых и работал в тюрьме. Тюрьма (мужская) располагалась недалеко от плотины сегодняшней ГЭС. Так вот, охранников куда-то выселили, а нас поселили. В комнатке – по две семьи. Нам повезло: дали отдельную комнатку, 8 кв. м. Ведь семья-то уже немаленькая, шесть человек.

Первого сентября я пошла в школу. 16-я школа недалеко от татарского кладбища. Двухэтажное здание. В каждом классе – кирпичная печь, дрова у печи. Школа оставила в сердце самые светлые и тёплые воспоминания. Детство. Оно всегда кажется безоблачным. Какие замечательные учителя были у нас: Оболкина Фаина Ивановна, Карнаухова Анна Даниловна, Мария Ефимовна Берсенёва. Они умели учить. А мы умели учиться. И очень нравилось нам – учиться.

Иркутск далеко от линии фронта. Здесь не бомбили. Не стреляли. Но следы прошедшего пожара заметны ярко и отчётливо. Много военных госпиталей. В магазинах, на улицах, по соседству очень много мужчин-калек: без рук, без ног, на костылях, вместо одной ноги – култышка, деревянная нога. На широкой доске – полчеловека (совсем без ног), доска на колёсиках, человек, отталкиваясь руками, рулит. Толпы в военной форме: гимнастёрки, галифе, кители, френчи, фуражки со звёздами, бескозырки, матросские тельняшки – все рода войск. У большинства грудь – иконостас: ордена, медали, орденские планки, какие-то значки. Кучками, по обочине дорог почему-то, запомнила мужчин в белых рубахах и штанах – говорят, это были пленные японцы.

В ходу ещё продуктовые карточки. Но не помню, чтобы у нас не было на столе хлеба, молока, масла (постного). Овощи были всегда. Выращивали сами. А вот с одеждой (элементарной – маечки, трусики, чулочки) было очень туго. Всё приходилось часами выстаивать в очереди, и то не всегда доставалось. Поэтому одевались, в большинстве, покупая с рук поношенные вещи.

Огромная территория напротив Метеостанции (целый квартал, огороженный высоким деревянным забором) называлась барахолкой, «тряпичный рынок». По субботам сюда со всего города и окрестных деревень стекались толпы людей. Одни покупали. Другие – продавали. Третьи – воровали. Барахолка – рай для карманников. Часто можно было услышать:

– Кошелёк украли! Держи вора!

– Люди добрые, что же делается – последнее вытащили!..

А кто-то просто так приходил – пообщаться, время провести, душу отвести. Смотришь – в одной группе веселятся. Играет баян, звучит «... давно мы дома не были» или «Катюша», или «Синенький скромный платочек...».

В другой уже напелись, идут разборки:

– А ты кто такой? Да я сейчас...

– А попробуй...

В третьей и напелись, и напились – уснули, разбросав костыли и тросточки.

В эти годы мы получали и в школе, и по радио, и из прессы всё больше и больше информации о том, какими же они были страшными, жестокими и кровавыми, эти «годы огневые – годы боевые». В главных кинотеатрах города – «Гигант», «Художественный», «Хроника» – перед каждым сеансом показывали военную хронику, в прокат выходили один за другим художественные фильмы на военную тему. И книги. Книги на документальном материале (о Володе Дубинине, Лизе Чайкиной, Н. Гастелло, краснодонцах, Карбышеве, лётчике Маресьеве).

Чем старше становились, тем острее понимали весь ужас и масштаб того, что случилось со страной, нашей землёй, с каждой семьёй.

Жить становилось легче. Мы занимали уже целую комнату в двухкомнатной квартире, кухня общая. Дом и сейчас стоит: угол Донской и Байкальской, двухэтажный, блочный. Все удобства на улице, подальше, за сараем. Вода – в колонке, на углу. Под окном – грядки с морковью, луком, свёклой. Нужно сказать, какой бы уголок ни получала семья, сразу же под окнами появлялись грядки, а в сараюшке – курицы и поросёнок. Семья увеличилась. Появились Тоня – 1949 год, Вова – 1952 год.

Мебель: три кровати, сундук с бельём, этажерка в углу, стол посередине. Говорят, «трудные послевоенные». Наверное, родителям было трудно. Шестеро детей. Мне же кажется, всё было хорошо и замечательно. Правда, обязанностей, кроме учёбы в школе, занятий в кружках и чтения книг было хоть отбавляй. На мне стирка белья: металлическая ванна, стиральная доска – и пошло дело. На мне субботние купания детей. Маленькие, они очень любили играть в театр. Выкупаю их, бывало, наряжу кого во что (папины кальсоны, мамин халат, свою кофту – сменного белья не было). И пока стираю то, что сняла с них да помою полы, они играют в театр. Поставят два стула подальше друг от друга, спинки соединят шпагатом, простыню перекинут – сцена готова, занавес на месте. Начинается представление.

Дети подросли, и купания в кухне, в металлической ванне с горячей водой из бака на печке сменились семейными походами в баню. Самая близкая располагалась между 3-й и 2-й Советской, по Байкальской. Между этими улицами был большой гастроном, а во дворе, в глубине, – баня. Мы её называли «баня на Русиновской». Русиновская – это улица, сегодняшняя Байкальская.

Сборы в баню – дело нешуточное. Главное, ничего не забыть: укладывали в сумку мыло, вехотку (мочалку), чистое бельё – всё от носков и трусиков до верхних рубашек, полотенце. Ходили только пешком туда и обратно. Какие-то 6–7 кварталов от дома – ерунда. В это время уже снабжение в магазинах стало получше. И бельё сменное появилось у каждого.

К тому времени родители определились с местом работы (до этого – чернорабочие, складывали горячие кирпичи на Лисихинском кирпичном заводе). Мама закончила курсы кройки и шитья, работала в женском ателье на Урицкого швеёй. Ателье того времени – одно из самых уважаемых в городе заведений. Ведь одевались только с барахолки или в то, что шили на заказ. Поэтому без дела портнихи не сидели. Все ателье и мастерские работали в две смены. И то заказчикам подолгу приходилось ждать готовую вещь – очередь.

Папа стал водителем. Возил грузы на дальние и близкие расстояния – куда пошлют от Лисихинского кирпичного.

Из разговора с мамой через годы

– Приду со второй смены – в доме тепло, чисто. Порядок. Дети спят. Сцена опустела. Занавес опущен. На одной кровати распутаю восемь ног (спали валетом, двое – в одну, двое – в другую сторону), на другой – четыре. И сама на покой. Если бы не ты, Саша, разве смогли бы мы с отцом всех вырастить? Ведь одни же дома оставались!

– Мама, не преувеличивай. Все так жили.

– Нет (качает головой), все, да не все.

А мы и правда жили хорошо. Голодными, разутыми и раздетыми не были. Скромно, скудно – но всё было. Школьная форма, тетради, дневники, сумки, ручки, чернильницы, учебники – всё, что надо!

Учебники берегли. Они переходили друг от друга по наследству. Родители всех вырастили, выучили. У пятерых из нас высшее образование, у младшей сестры – диплом об окончании медучилища. Все крепко, основательно стоят на своих ногах.

Ссорились ли мы? Было дело. Причина? Валенки или пальто одно на двоих. Один ещё не пришёл домой (из школы, с прогулки), а другой уже опаздывает на урок. Конфликт. Но самые главные разборки были из-за книг. А правило было такое: кто первый открыл книгу, тот её и дочитывает, и дальше по кругу. Очередь соблюдать не каждому хотелось. Конфликт. Из рук в руки переходили Осеева, Гайдар, Марк Твен, Жюль Верн, Андерсен, Шарль Перро, Фадеев, Пушкин, Некрасов... Книги открывали мир. То, что вокруг, мы не видели. Это всё временно. Вот подрастём, выучимся и тогда...

В конце 80-х годов в Иркутск приехали документалисты из Кишинёва. Снимали фильм о репатриантах, о том, как сложились их судьбы в Сибири. Взяли интервью у моих родителей. Диалог режиссёра Н. Гибу с мамой:

– Нина Васильевна, почему вы не вернулись назад? Ведь уже в 1956 году семью реабилитировали! Не виноваты!

– Зачем? Моя Родина теперь здесь. Ничего лучше Иркутска я не видела. Пусть мне скажут, что где-то колбасу, о которой многие кричат, дают километрами. Не надо. Правда, когда слушаю песню «Уголок России – отчий дом», вспоминаю домик под соломенной крышей, где выросла. А жить туда – нет. Родина – вот она, за окном.

– Сердце не прощает?

– Туда, откуда тебя выгнали два раза, не надо стремиться. Сердце не прощает... (После паузы.) Когда оглядываюсь, начинаю листать свою жизнь в обратном порядке, год за годом, день за днём – жуть берёт! Господи, да неужели это было со мной, неужели всё это я пережила? (Пауза – думает, продолжает.) И пережила, и вынесла, и внуков вон уже целое пионерское звено. Человек может вынести любое бремя и невзгоды. Главное, чтобы жить по совести и чести, в любых условиях. И своей головой.

Из разговора с папой через 60 лет:

– Папа, ты часто жалел о том, что так сложилась жизнь?

– Как? Нормально. Всё отлично. Я с детства знал, что есть судьба, и верил в неё. От неё не уйдёшь. Всё шло по указке с небес. Я мог быть убитым на фронте. А я детей ещё нарожал. Жив. Дети выросли. Все на своё живут. Никто на халя не надеялся («халя» – так он произносил слово «халява»).

С годами у родителей выработалась удивительная сопротивляемость бедам – привычка преодолевать трудности. Мама и папа были людьми той породы, кто никогда не роптал и не сетовал на то, что им дали стакан наполовину пустой. Наоборот, радовались тому, что в руках держат стакан наполовину полный. Никогда не читали нравоучений, на это не было времени.

– Я начал курить, 4-й класс, – вспоминает брат. – Папа учуял запах. «Куришь?». «Курю». Отец был жёстким: «Кури, кури, быстрей умрёшь».

В мае брату 75 лет, никогда в жизни он не распечатывал пачку с сигаретами – не курит.

Нас не хвалили. Не поощряли. Всё, что делали по дому, как учились – в норме вещей, правильно, а как же иначе? Так и должно.

Июнь. Дело к вечеру. Брат ещё не вернулся из школы. Мама нервничает. Пришёл.

– Где ты гулял весь день?

– Так у нас сегодня сочинение за год. Написали. Сидели во дворе, ждали, когда учительница оценки объявит, переживали.

– Ну и что?

– Пятёрка.

(Пауза.)

– Витя, там в баночке сметана – иди поужинай.

Всё.

Нравоучений родители нам не читали. Просто жили, работали. Но всей своей жизнью, поступками сумели показать детям:

– никогда ни от кого не жди подачки или снисхождения;

– ни у кого ничего не проси, не занимай;

– если решил что-то сделать, продумал – выполняй, но помни, за результат отвечаешь сам. Это твой выбор;

– хочешь что-то иметь – постарайся заработать собственным трудом. Другого не дано.

Большое спасибо им за науку.

Вот такие картинки детства разбудила во мне, расшевелила, вырвала, вытащила из глубин сознания простая белая бумажка: распоряжение № 20319 от 25.03.2014 года.

Мне уже много лет, и я точно знаю, что одно и то же (явление, ситуация, случай, слово, условие жизни и т. д.) другой, живший или живущий рядом, оценил бы, прокомментировал иными словами, увидел бы другими глазами. Более мрачно, трагичнее, драматичнее, острее. Так, как он понимает и понимал, чувствует и чувствовал. И это закономерно, правильно. Ведь сколько людей, столько взглядов, оценок, мнений, отношений. Но то была бы иная история. А это – моя. Как помню её я, жившая в то время, в тех местах, в ту эпоху.

• Расскажите об этом своим друзьям!

• Критик Шнейдеров уверен, что после освобождения из колонии Михаил Ефремов будет крайне востребован как актёр
  
  Актер Михаил Ефремов, отбывающий срок за смертельное ДТП, создаст вокруг себя ажиотаж после выхода из тюрьмы. Об этом в беседе с журналистами заявил кинокритик Давид Шнейдеров.
• Андрей Губин объявил о завершении карьеры
  
  В последнее время было столько разговоров о том, что певец Андрей Губин наконец-то чувствует себя лучше и скоро вернётся на сцену, что поклонники сначала даже не поверили, когда артист заявил о завершении карьеры.
• Эксперт объяснил, почему могут назначить пенсию в размере меньше ожидаемого
  
  Пенсию некоторые граждане ожидают в одном размере, а она оказывается меньше предполагаемой. Так может случиться из-за неучтенного стажа и неофициальной работы, в ходе которой не производились страховые взносы.
• Школьница родила ребенка в туалете ТЦ, а папаша выбросил малыша в лесу
  
  В Архангельске 15-летняя ученица школы в августе прошлого года родила малыша. Все это произошло в туалете торгового центра. После 18-летний папаша отнес младенца в лесополосу и оставил там умирать своего ребенка.
• В Германии задержали мужчину, подозреваемого в расправе над семьей в турецком Бодруме
  
  В ноябре прошлого года в Турции, в Бодруме, были найдены тела двух человек – российской модели Ирины Двизовой и ее дочки, которые погибли от огнестрельных ранений. Подозреваемый в жестоком преступлении – экс-супруг модели Андрей Кушлевич. Ирина пыталась лишить его родительских прав.
• Стилист Александр Рогов посоветовал носить пижамные штаны не только дома
  
  Стилист Александр Рогов назвал модный тренд на весну и лето 2024 года. Соответствующий пост появился в его Telegram-канале.
• Американская актриса обвинила Андрея Кончаловского в женоненавистничестве
  
  Звезда фильма «Оппенгеймер» Эмили Блант обвинила российского режиссера Андрея Кончаловского в женоненавистничестве. Об этом она заявила в разговоре с The Sun.
• Станислав Садальский о своём уходе с Первого канала: «Меня сожрала Малышева»
  
  Многие уже и не помнят, что Станислав Садальский был ведущим программы «Таблетка» на Первом канале. Проект просуществовал несколько месяцев, а потом без объяснения причин был закрыт.
• У Николая Носкова обнаружились новые проблемы со здоровьем
  
  Недавно певец Николай Носков попал в больницу с подозрением на пневмонию. И уже в ходе углубленного обследования у артиста нашли новые проблемы со здоровьем.
• Кристину Орбакайте пригласили спеть на концерте в Кремле
  
  Организатор концерта в Государственном Кремлевском дворце Вячеслав Шаинский объяснил решение пригласить на выступление в честь Дня защиты детей певицу Кристину Орбакайте.
• Аферисты придумали мошенничество с медполисами ОМС
  
  Аферисты по-разному пытаются обманывать граждан. Например, они придумали схему с использованием полисов ОМС (обязательного медстрахования).
• Дороги в центре Москвы перекроют из-за инаугурации президента
  
  Сама церемония инаугурации президента начнется в 12:00 мск. На нее Владимир Путин приедет на обновленном автомобиле Aurus Senat.
• От самокатчика, сбившего пенсионерку, прокуратура требует почти 2 миллиона компенсации
  
  Самокаты – бич современных улиц. Вернее не сами средства индивидуальной мобильности, а самокатчики, которые ими управляют и все чаще совершают наезды на людей.
• Мама стала донором почки для умирающего сына
  
  Любовь матери безгранична. Женщина готова и жизнь отдать за собственного ребенка. А чтобы спасти своего сына, мама из Кузбасса отдала ему часть себя – стала донором почки.
• Взрослый сын Николаса Кейджа жестоко избил собственную мать
  
  33-летнего сына американского актера Николаса Кейджа Вестона Копполу обвинили в жестком избиении своей матери, артистки Кристины Фалтон. Об этом сообщает TMZ.
• Кристина Орбакайте готова тайно выступить в России за пять с лишним миллионов рублей
  
  В последнее время Кристина Орбакайте столкнулась с отменой своих концертов в России. Но за кругленькую сумму вполне готова выступить на закрытом мероприятии – например, на частном корпоративе.
• «Мы бы оплатили ей и лечение, и психиатра»: подруг Анастасии Волочковой пугает её пристрастие к алкоголю
  
  Уже традиционно Анастасия Волочкова отмечает праздники на Мальдивских островах. В своих соцсетях она регулярно выкладывает пляжные снимки и общается с подписчиками.
• Юрия Шевчука проверят на призывы к экстремизму
  
  Лидера группы «ДДТ» Юрия Шевчука проверят по статье «Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности» после его слов во время концерта в Дубае. Об этом сообщает Telegram-канал Mash.
• Жанна Агузарова спела в переходе московского метро
  
  Певица Жанна Агузарова спела отрывок из своей новой песни в подземном переходе в Москве. Соответствующими кадрами она поделилась на своей странице в соцсети.
• Лидер группы «Калинов мост» лишился денег после разговора с мошенниками
  
  60-летний Дмитрий Ревякин, лидер рок-группы «Калинов мост», стал жертвой мошенников. После разговора с аферистами он лишился более ста тысяч рублей.