Памятник у дороги |
Если вы будете ехать от Качуга вдоль Лены до Жигалово, пожалуйста, будьте внимательны, подъезжая к деревне Заплёскино. Здесь, на пологом склоне сопки, вы увидите небольшую плиту розового байкальского мрамора. Летом перед нею обязательно будут цвести яркие цветы, высаженные по весне чьей-то заботливой рукой, цветник обложен плоскими речными камнями, крашенными белой краской. На плите – двадцать одна фамилия мужчин из Заплёскино, которых родная деревня не дождалась с войны.
Память солдат, не вернувшихся с войны, постарались сохранить в каждом селе или деревне, в которых ещё живут. Но этот скромный обелиск как-то по-особому тронул душу. Чувствуется, что ставили его не по решению властей, а по велению сердца сами односельчане, не забывшие своих защитников, павших где-то далеко от берегов Лены, озабоченные тем, чтобы передать память о них своим потомкам. О том, как появился этот памятник, рассказал Виталий Игнатьевич Воробьёв, стараниям которого мы во многом обязаны тому, что этот памятник появился на пологом склоне сопки у дороги, что идёт вдоль Лены от Качуга до Жигалово. Деревня Заплёскино, родина Виталия Игнатьевича, расположена на правом и левом берегах Лены. В этот день восьмилетий Виталий присматривал за скотом на поскотине, что на левом берегу. Вдруг видит – по правому берегу скачет на лошади всадник, горячит коня, который и так несётся галопом. Как ни мал был Виталий, а сразу понял – что-то случилось, уж больно тревожно выглядела эта скачка. Деревенский мальчик почуял – без дела крестьянин так изводить скакуна не будет… Пришёл в деревню и услышал – началась война… Эту весть всадник спешил принести из Петрово, где был телефон. Война… Слово это пугало. Конечно, не только мальчик из глухой сибирской деревни, но и взрослые люди не могли представить себе размеров надвинувшейся катастрофы, неимоверного числа человеческих жизней, которые она пожрёт, запредельных человеческих страданий, усилий и лишений, которые придут вместе с самой большой в истории человечества бойней. Были и такие, кто радовался – мол, завтра же войдём на вражескую территорию, а через месяц покончим с фашистами – «Но от тайги до Британских морей Красная Армия всех сильней!» Многие верили словам этой песни. А в это время на западе страны уже умирали солдаты, пылали на аэродромах, не успев взлететь, самолёты, рушились города. Отцу семьи Воробьёвых Игнатию Ивановичу было тридцать пять лет, самый подходящий возраст, чтобы пойти на фронт. И хотя он был председателем колхоза «Верный путь», но на войну отправился первым из заплёскинских мужиков. За ним за все страшные военные годы ушло больше шести десятков колхозников. Вереница из телег, повозок, возков растянулась вдоль Лены на несколько километров. Откуда она начиналась – из Тыпты, Чикана, Дальней Закоры, Знаменки? Ясно, что каждое село провожало своих кормильцев – вливались в этот тележный строй колхозники из Воробьёво, Петрово, Кундуя... Этот день, 26 июля 1941 года Виталий запомнил на всю жизнь. Отец прощался с семьёй. В избе стоял плач, ревели все, от мамы до малышки Нэлли, которой тогда не было и месяца. Запряжённый в ходок мерин Буйный терпеливо ждал у ворот – ему тоже предстояло тащить тяжёлый воз войны... Отец разобрал вожжи, сел на передок и потонул в этом тележном потоке. Исчез из глаз жены и детей на целых четыре года… На целую войну. Сибиряки шли спасать Москву. Под тележный скрип, под плач жён и детей отправились защищать Родину пахари, охотники, рыбаки. Вскоре начали приходить скорбные вести. Первым погиб Лука Финогенович Воробьёв, похоронка на него пришла в декабре 1941 года. Потом их было немало – двадцать одна страшная бумажка. Так получилось, что Виталий провожал их почти всех, и всех запомнил. Обычно садились на телегу по нескольку человек, женщина разбирала вожжи, и – до следующего сельсовета. Там давали свою повозку, а возница возвращалась в Заплёскино. Ушли двоюродные братья Виталия Александр и Иван Воробьевы. Ушли и не вернулись. Врезалось в память, как будто было вчера… Константин Воробьёв уходил один. Уходил студёной зимой. Как сейчас видит Виталий Игнатьевич – стоят они с матерью на льду реки, продуваемые студёным ветром, ждут попутную машину и плачут оба. Парню было девятнадцать лет… Его имя осталось на розовом мраморе памятника… Отцу Виталия повезло – он вернулся с войны. На фронте был пулемётчиком. Во время отражения вражеской атаки пуля попала в каску. Она раскололась, один осколок вошёл в глаз, другой мало не поразил мозг, третий остался в голове солдата до конца жизни. В госпитале лежал долго. Глаза лишился. Но не комиссовали – продолжал служить, но уже, конечно, не пулемётчиком… Как крестьянина, привыкшего обходиться с лошадьми, поставили ездовым. Много поколесил по фронтовым дорогам. Были на них неожиданные встречи. Раз повстречал Дмитрия Почекутова, своего крестника из деревни Коркино. Можно представить радость земляков, встретившихся в этом огромном человеческом котле, над которым ежеминутно витала смерть. И вдруг Воробьёв услышал конское ржание, которое показалось ему очень знакомым. Присмотрелся – да это же конь Буйный, на котором он немало поездил по колхозным дорогам и который когда-то увозил его на фронт! Конь, с которым они расстались в Иркутске, был тоже мобилизован в армию. И вот они встретились, и конь узнал хозяина… Но всё когда-нибудь кончается… Кончилась и война, хотя казалась бескрайней. И надо же быть такому – в День Победы Виталий находился на том же самом месте, что и 22 июня 1941 года. И снова противоположным берегом реки пронёсся всадник, не тот самый, конечно, но теперь он нёс радостную весть – Победа! Значит, скоро вернутся уцелевшие отцы, станет полегче. Кончились страшные годы, теперь маме и подросшим детям не надо будет ломать голову, как прокормить семь душ на мизерную зарплату школьной технички и нищенские заработки сыновей. Не надо будет оплакивать детские смерти – так ушёл в пять лет слабенький братишка Юрочка, последний день Виталий его не спускал с рук… Вернётся отец, а вместе с ним – прежняя жизнь. Отец демобилизовался из Пярну, портового города в Эстонии. Сердце рвалось – скорее домой, к семье! Довезли до Козлово, до Заплёскино ещё сорок километров. Там подводы меняли, дело шло к ночлегу. Но Игнатий Иванович решил – пойду пешком, места-то все свои, родные. Дескать, дойду до Тюменцево, последней деревни Качугского района. Там он надеялся встретить сына Виталия, моего нынешнего собеседника, он,ешРР пятнадцатилетний мальчишка, на паре лошадей почту возил. Однако сына в Тюменцево солдат не застал, он уже вернулся в Заплёскино и будет только через три дня. Решил и дальше идти пешком. Девятнадцать километров, начало ноября… Снег выпал, днём солнышко вышло, к вечеру приморозило, стало скользко. На ногах – обмотки да старые солдатские ботинки, подошвы стёрлись, скользят… В одном месте дорога отходит от реки и углубляется в лес. Огляделся – мама дорогая, восемь волков его окружают! Что делать? Хорошо, Лена ещё не встала, она, родимая, и спасла – забрёл в ледяную воду чуть не по пояс, так и шёл. Волки по берегу его сопровождали… Пока собаки в Коркино не залаяли. Так и спасся… В Коркино добрёл до семьи Почекутовых, тех самых, чьего сына Дмитрия, крестника своего, на фронте встретил. Так и радовались, и плакали, и ахали, узнав про волков и студёную ленскую воду. Обсушили, переодели. Хотели ночевать оставить, но Игнатий Иванович – ни в какую: домой и всё, каких-то четыре километра осталось. Глубокой ночью добрался. Семья ждала. Только он на порог, всех на ноги подняли: «Папка приехал! Папка приехал!» Нэлечка, которая родилась за месяц до того, как призвали отца, и та кричала: «Папка приехал!», хотя видеть его никогда не видела. Один за другим возвращались уцелевшие мужики, и радость была для всей деревни. И горе было общее. Последним из заплёскинцев погиб Мирон Ермолаевич Воробьёв, особенно обидно, что это случилось 3 июля 1945 года – после Победы погиб от руки бандеровца. О жизни Виталия Игнатьевича Воробьёва надо писать книгу. Но здесь мы ограничимся только историей создания памятника в Заплёскино. Жизнь трагична по самой своей сути. В судьбе каждого из нас приходит время скорбных разлук. Чем мы старше, тем чаще это случается. Виталий Игнатьевич похоронил отца и мать. Проводил в последний путь жену Веру. Заказал им памятники в Слюдянке. Тогда-то и присмотрелся к этим красивым плитам из розового мрамора. И решил наконец осуществить свою давнюю мысль – поставить этот скромный мемориал в память о погибших односельчанах. Плиту подобрали хорошую. Там же мастера высекли фамилии погибших солдат. Погрузил памятник в багажник своих «Жигулей-четвёрки» и без происшествий довёз до дому. Заплатил свои деньги. Потом администрация Жигаловского района расходы возместила. Сам Виталий Игнатьевич на установку поехать не смог, приболел. Устанавливал брат Георгий, он моложе, здоровей, к тому же по профессии тоже строитель, живёт в Шелехове… Георгий и место выбрал очень удачно. Десять человек ходили по речке, собирали плитняк, он и сто, и тысячу лет простоит. Поговорили с учительницей Александрой Владимировной Железняковой, вместе с нею решили, что дети будут смотреть за памятником. И хоть школа в Заплёскино недавно закрылась и Александра Владимировна работает теперь в Рудовке, она всё равно приводит детей к памятнику из розового мрамора, они сажают цветы, содержат это святое место в порядке. Но самое главное – знают, о ком хранит память этот тёплый камень. Есть надежда, что эти знания и память они передадут своим детям, и она никогда не иссякнет, не уйдёт, как вода в песок, а будет вечно жить на ленских берегах. Генералиссимус Александр Суворов, который как никто знал истинную цену русскому воину, сказал: «Войну нельзя считать законченной, пока не похоронен последний погибший солдат». Прошло больше шестидесяти пяти лет, как отзвучали последние залпы Второй мировой, а мы всё ещё произносим страшные слова: «Пропал без вести…» Пропасть без вести – это страшнее, чем погибнуть – потомки не знают места, которому можно поклониться. Многие матери и вдовы так и ушли из жизни, прожив её в ожидании, что их любимые постучатся в дверь. Так пусть же везде, где это ещё возможно, встанут памятники, такие как этот скромный обелиск у деревни Заплёскино.
|
|