- ПУТЕВОДИТЕЛЬ:
- ЧТО ПРОИСХОДИТ?
- Новости: выбор тем
- НАШИ ПЕНСИИ И ПРАВА
- Пенсии и деньги: выбор тем
- Права и возможности: подробней
- Наша безопасность: темы
- ЗДОРОВЬЕ
- Здоровье: каталог болячек
- ДОМ, БЫТ И ДАЧА
- Дом, быт и дача: выбор полезных тем
- Еще полезные «не мелочи»
- НАШИ ВНУКИ
- Темы «внуковедения» — выбор
- СТИЛЬ ЖИЗНИ
- Психология и стиль: выбор тем
- ДЛЯ УМА И ДУШИ
- Чтение: темы
- Музыка из прошлого
- ...И еще для души!
- СОТРУДНИЧЕСТВО
Где память есть, там смерти нет... |
| Владимир МАКСИМОВ, литератор |
| 22 Февраля 2019 г. |
|
Именно о памяти – родовой памяти, мне и хотелось бы сегодня с вами поговорить, дорогие наши читатели. Тем более что повод, совершенно случайный, натолкнул меня на написание данной статьи...
В начале года я обычно стараюсь навести порядок в скопившихся за год, а то и за много лет, бумагах. Ненужное – выбрасываю. Что-то кажущееся ещё ценным и нужным – оставляю. На всякий случай... Вот и ныне на одной из полок, до которой только со стремянки и можно добраться, я нашёл весьма увесистую папку с надписью: «Публицистика». В папке этой оказались мои многочисленные статьи по экологии, печатающиеся – или нет – в районных («Ленинское знамя» – Слюдянского района); городских («Знамя коммунизма», «Ангарский строитель» – Ангарск) и областных («Восточно-Сибирская правда», «Советская молодёжь» – Иркутск) газетах. Несколько заметок были даже опубликованы в газете «Байкальский целлюлозник», правда, почти всегда с единственной целью: показать, как я неправ, как дремуч и как несведущ в различных науках. Тем более таких, скажем, тонких, как влияние сточных вод БЦБК (Байкальского целлюлозного комбината), сбрасываемых через огромную трубу на глубине в сорок метров прямо в Байкал, на экологическую обстановку озера. Обычно на мою заметку строк в сто – сто пятьдесят в этой заводской многотиражке (единственной газете Байкальска) следовал ответ «компетентных учёных» из института Экологической токсикологии, расположенного в аккурат напротив комбината и финансируемого Министерством лесной и целлюлозно-бумажной промышленности. Так вот, эти самые «учёные» (извините, но не могу я по отношению к ним не взять это слово в кавычки), во главе с его директором Альбертом Максовичем Беймом, в своих статьях – на полосу, а то и более – неоднократно и научно обоснованно доказывали местным жителям (почти ежедневно чувствующим на себе и своих близких отвратительный запах метилмеркаптана), как я не прав в своих злобных измышлениях, очерняющих наши самые передовые технологии по варке целлюлозы и очистке сточных вод БЦБК... Одних только судов с БЦБК за свои публикации мне пришлось выдержать аж три. И где всё повторялось точно так же, как в публикациях «Байкальского целлюлозника», по принципу «не верь глазам своим», не верь своему обаянию. Это вам всё просто кажется. На самом же деле, самые передовые очистные сооружения очищают воду. А запах метилмеркаптана даже полезен для здоровья. Хотя в Байкальске аллергиков и астматиков я знал немало. Так вот, различных статей моих в этой папке оказалось не меньше тридцати. Немного поразмыслив, я многие из них отправил в макулатуру, поскольку победили всё-таки здравые силы, и БЦБК, худо-бедно, наконец-то закрыли. Впрочем, честно говоря, я думал, что до закрытия БЦБК не доживу. Частенько, даже публикуя где-то (ни одна центральная газета – «Правда», «Известия», куда я тоже посылал свои статьи, их не брала) свои статьи я ощущал себя всё-таки Дон Кихотом, борющимся с ветряными мельницами. А точнее, с неповоротливой, насквозь проржавевшей чиновничьей системой всевозможных рангов, не желающих ничего менять. А тем более прислушиваться к своим гражданам, выражающим не их линию – линию партии, а свою собственную... В этой же папке я обнаружил – тоже отпечатанные на машинке, уже готовые, но так нигде и не появившиеся статьи: «Как я прорывался за бугор», статью о художнике Валерии Звереве, о котором я постараюсь всё-таки написать, и заметку: «Из рассказов моей бабушки Ксении Фёдоровны Заниной, в девичестве Любимовой». Вот об этих заметках, увы, весьма фрагментарных, я и хочу с вами поговорить. Ибо, как я уже сказал в заголовке, где память есть – там смерти нет. А родство своё помнить надо не только из-за того, что Иваны, не помнящие родства, подобны верблюжьей колючке, неведомо куда несомые ветром по степи. Как перекати-поле, увлечь которых в любом направлении совсем нетрудно... А помня своих предков, глядишь, и нас наши потомки вспомнят потом... Итак, из рассказов моей бабушки Ксении Фёдоровны Заниной 1895 года рождения, в девичестве Любимовой: «Значит, прапрадед моего отца (это, выходит, седьмое от меня поколение моих предков. – Прим. В. М.), Фёдора Любимова, служил дьяком в Яицком казачьем войске, на Урале. Жена у него была калмычка. Поэтому тятя наш нередко говорил: «Мы калмыцкой породы. А калмыки, хоть и оставались буддистами были, не меняя своего вероисповедания, повёрстаны в казаки. Во время семилетней войны России (1756–1763 годы. – Прим. В. М.) с Пруссией. С Фридрихом Великим, когда у нас правила дочь Петра Елизавета Петровна. И конница их на своих низкорослых лошадках первой ворвалась в Берлин! Представляю зрелище. Гиканье, лохматые лошадки, развевающиеся цветные халаты, лисьи малахаи, свирепые лица. Чувствовалось, что отцу моему эти воспоминания нравились. И историю он знал хорошо. Часто нам, детям, много интересного рассказывал... После участия в восстании Емельяна Пугачёва (1773–1775 годы) прапрадеда нашего расстригли и сослали в Сибирь. И хотя он был дьяк-растрига, здесь, в Сибири, он служил дьяком же в сельском храме, поскольку духовенства не хватало... Отца же моего, Фёдора Любимова, в девятьсот втором году сослали ещё дальше на север, на Лену. На золотоносный прииск Надёжненский, как было писано в сопроводительных бумагах: «На вечное поселение...» Там потом на этом прииске и так называемый Ленский расстрел приключился. Но это уже позже было (апрель 1912 года. – Прим. В. М.). Мы этого ничего не застали, потому что нам по царскому манифесту в 1905 году, в связи с рождением царевича Алексея, вышло помилование. И мы смогли вернуться на нашу заимку... А рядом с нашей заимкой была ещё и заимка Занина. Там казаки стояли. А станица у них была в селе Головинском, что на Московском тракте и доныне стоит. И службу они несли по охране этой главной дороги империи... Баяли, что заимку Занину основал Егор Занин. Казак, пришедший с Дона, потому что лампасы у него на штанах были красные, как у всех донцов, а не жёлтые, как у местных казаков. А жена у него была хохлуша. И было у него от неё пятеро детей. Четыре сына: Данила, Герасим, Алексей, Иван и дочь Прасковья. А жена Егора, я даже это помню, всё просила своего мужа: «Отвези ты меня, Егорушко, обратно в Рассею...» Не нравилось ей в Сибири... Ещё помню, что жили на казачьей заимке не только Занины, но и Литвинцевы. Сестра моего тятеньки – Мария, которую все почему-то называли «агличанка» была замужем за одним из Литвинцевых... Один из сыновей Егора Занина, Данила, кажется, дослужился в первую мировую (1914–1918 годы. – Прим. В.М.) до урядника, имел четыре Георгия за храбрость, был пожалован государем в «дворяны» и даже наделён землёй. Правда, дворянство у него почему-то было без права наследования титула его потомками... С внуком Егора Занина Василием Ивановичем мы и обвенчались, когда мне было лет семнадцать, наверное. Держали постоялый двор, варили пиво. Казаки, когда в станицу и обратно ездили, всегда у нас останавливались, бывало, и с ночёвкой. Но через какое-то время – уже при Советах – их всех расказачили. И они сделались колхозниками. Постоялый двор забрали на нужды колхоза. И мы переехали жить в какой-то домишко заимки Занину. А году в тридцать четвёртом, однако, всем вдруг вернули казачью форму. И даже учения какие-то устраивались несколько раз, на которых казаки с коней, на скаку, шашками «рубили лозу»... А в марте тридцать восьмого года Василия Ивановича арестовали. И больше я его уже ни разу не видела. А у меня на руках остались четыре дочери: Ольга, Катя, Люба – мать твоя, которую я самостоятельно в бане родила, поскольку был Ильин день, и повитуха где-то гуляла и Ольга, старшая наша дочь, её нигде найти не могла (мама моя с 1925 года рождения. – Прим. В. М.), и Клава. Поговаривали, что забрали Василия за Вовку Занина – брательника его, который советскую власть не признал и года до двадцать восьмого, однако, всё нагонял, как говорили, «коммунякам кота». Разбойничал, одним словом. До Монголии доходил со своей бандой. Там скрывался, когда его чекисты прижимали. В банде его и Иннокентий Занин был, и племянник Иннокентия Мамон Матвеевич Занин. Не могли они смириться с новыми порядками. Ну, их всех и поубивали потом в разное время... А самого Вовку Занина Яшка Шульгин застрелил. Дружок его, которого чекисты где-то в Кутулике, кажись, словили у полюбовницы и пообещали, что если он их на Вовку Занина выведет, они ему все его злодеяния против Советской власти простят... Ну, через какое-то время Яшка Вовку на телеге в Головинскую мёртвого и привёз, рогожей прикрытого. Одни только ноги с телеги свисали из-под рогожи. Он ведь, Вовка-то, высокий был, здоровый, сильный. Остановил, значит, Яшка телегу перед милицией и ждёт, когда кто-то оттуда выйдет. Ну, один милиционер, главный который, вышел и с ухмылочкой так спрашивает: – Ты кого это, Яшка, привёз? Какого зверя такого добыл? – Да Вовку Занина, – отвечает. (Он его в зимовье, где тот скрывался, убил.) Ну и тошно, видать, самому-то. – Принимай, – говорит, – а я пойду напьюсь. Некогда мне с тобой лясы точить. Так милиционер аж от телеги отпрыгнул. Так они Вовку боялись. А Яшка усмехнулся и говорит: – Да не боись ты. Он уже мёртвый. И ничё тебе не сделает... Яшке потом за эту операцию маузер в деревянной кобуре выдали. И в Кутулик в милицию, кажись, служить определили, хотя форму он не носил. В гражданском ходил. И, как напьётся, маузером всех стращал: «Я вас, – кричал, – научу советскую власть любить, казаки недобитые...» Сгинул потом куда-то, как будто и не было его на этом свете. Поговаривали, что казаки эти самые недобитые его и пристукнули где-то в тихом месте... А вот брат мой Лука большевиком вернулся с Германской войны. Валенки даже красные носил. Хотя ему перед войной, как казаку, Лютоев, который был знаком с нашей семьёй ещё по северам, «екатеринку» дал (25 рублей. – Прим. В. М.): «На обмундирование казаку!» – сказал. А родственник Лютоева был в то время головой Иркутска. Так вот, Луку его брат наш, горбун, от второй жены отца Сусаньи, прямо во дворе дома, с крыльца своего, из карабина убил, когда тот пришёл к нему что-то экспроприировать. Кажись, сбрую конскую или ещё чего... Вот такие сказки-присказки, внучек...» Записал я эти бабушкины весьма разрозненные пунктирные воспоминания где-то в середине семидесятых годов прошлого века. И вот теперь они, хотя бы и пунктиром, соединили всё же и век восемнадцатый, и век двадцать первый. А закончить сию статью мне хочется тем, что в гражданской войне победителей не бывает. Есть только проигравшие. И это нам тоже очень хорошо надо помнить, чтобы не повторять трагических ошибок прошлого. А ещё: недавно на радио «Искатель» я услышал песню какого-то довольно интересного исполнителя, где в припеве были такие слова: Нашла коса на камень. Идёт война на память Лет... Так вот, эту войну на память лет нам надо непременно выиграть. И помнить не только о наших родных и близких, но и о прочих людей не забывать. И стараться относиться ко всем (по возможности, конечно), особенно к людям старшего поколения, так как мы хотели бы, чтобы потом относились к нам. Тогда и жизнь наша станет значительно лучше, добрее, гармоничнее и счастливее. Чего, в конечном-то итоге, каждому из нас и хочется, не так ли?
Тэги: |
