А я сяду в кабриолет…

Свои истории рассказывает мне Екатерина Иннокентьевна Горбунова (Орлова по мужу), как в военные годы оказалась она на ремонтных работах и строительстве отводных веток Транссибирской железной дороги. Случаи разные вспоминает. И, скажу я вам, это не занимательные сказки из «Тысяча и одной ночи», а реальные события – горькие и страшные, которые определили её и без того несладкую жизнь.

Без отца, без матери

С детства своего далекого начала Катя. С трепетом поведала о деде, который отца и мать ей заменил. Не строгим, но и не сентиментальным был отец Иннокентий-священник Бирюлькинского прихода. Рассуждал правильно и толково: человек, мол, не всегда одинаков, частые переходы у него бывают от добра к злу и обратно. Такими Господь нас вылепил. Но красив раб божий только в добре. И к этому состоянию надо стремиться.

В проповедях батюшка призывал немногочисленную паству свою к любви и раю душевному, к чистоте помыслов, не зараженных грехом.

Отца Иннокентия Горбунова любили в небольшом поселке Бирюльки. Крепких домов на берегу кормилицы Лены здесь срублено было немного, но церквушка ставлена была ой как давно! Не так уж велика и богата была – деревянная, однопрестольная, с одним куполом. Но колокол был больно хорош – звонок и басовит (когда надо).

Жить бы да радоваться. Но окаянные времена пришли в двадцатых – тридцатых годах. И здесь, в далекой Сибири, нашлись подстрекатели, борцы за коллективизацию, за раскулачивание – сторонники новой власти и строители новой счастливой жизни.

В один момент церковь была порушена. Погром в ней учинили. Иконы сапожищами растоптали, а церковную утварь, ценную, начальство куда-то по себе прибрало. Брёвна церквушки раскатали, крест веревками сдернули, колокол ниц упал и замолчал надолго. Дверной проём створок напрочь лишился. Ветер свободно гулял, завывал в непогоду в осквернённом храме. Вроде, как плакал. А потом и вовсе все останки сожгли. Ветер всё и разнёс куда неведомо.

Посёлок Бирюлька хоть и небольшой был, но постарше таких крупных городов, как Иркутск. И гордился этим. Сюда, в Бирюльки, первыми прибыли царские посланцы-казаки. Домов понастроили, но засиживаться долго не стали. Оставив для охраны десятка полтора служивых, ушли они по Лене до Байкала, а там через горы перемахнули и в долине Иркута острог поставили.

Оставшиеся казаки этот край полюбили. Особенно река Лена им приглянулась. Своенравная, конечно, сколько у неё изгибов, поворотов, островов! Коли мчится среди гор и уступов – бурлит, холодом дышит. А рыбы не счесть! Лес тоже багатющий . Осели служивые надолго, насовсем и церквушку поставили. В конце восьмисотых-начале девятисотых годов в этот приход священником был назначен Иннокентий Горбунов.

После бесовских событий святой отец остро почувствовал свою ненужность. Да и новая беда, семейная, личная, ни на минуту сердце его не оставляла. Дочь единственная, Ольга, совсем от рук отбилась. Загуляла. В скверне жила. Образ жизни совсем не праведный, не христианский избрала. Пятерых детей нарожала от отцов разных, раскидала дитяток малых – Шурку, Тоню, Володю, Толю по людям чужим, одну Катюшку восьмилетнюю отец Иннокентий отстоял, себе забрал. Жаль всех внучат, но не «потянул» бы всю ораву. Стар стал и силы были на исходе – то в спину отдавало, то ноги не шли. Бывало и сердце молотом ухало. Пробивался отче еле-еле. В работники его уже не нанимали, видели, что возраст даёт о себе знать. Только грамота и выручала. Писал отец Иннокентий толково и складно. Коли просили сельчане бумагу какую составить в органы властьпредержащие он не отказывал. Платили за услугу куском хлебушка, кружкой молочка, рыбкой свежей выловленной. Словом, кто чем мог.

Может, и не рискнул бы навсегда оставить родные Бирюльки Иннокентий Иннокентьевич. Прирос к ним с молодых времён, но приход порушен был, и сил уже не оставалась видеть, как дочь родная свою жизнь губит. Слава нехорошая к ней крепко прилепилась, а ей всё нипочем. Гуляет.  Отец Иннокентий уж головы поднять не мог, людям прямо в глаза посмотреть. Кто и насмехался: – Что? Бог-то твой не помогает? Вот и решился батюшка уехать из посёлка подальше, где его позора никто не знал, не ведал.

***

Может, кто из сельчан и видел, как однажды, раным-рано, в старенькой длиннополой рясе спускался к реке высокий седобородый старец. Сумку холщовую с добром немудрящим через плечо перекинул, а на руках нес полусонную худющую девчушку. Платьишко на ней много раз стираное перестираное, заплатками изукрашенное, видно, не грело её. Дрожало дитё. Старик всё крепче прижимал её к себе, по головёнке гладил.

Туман густой ещё не сошёл с реки. Тайга притаилась. Сосны не шелохнутся, ни шишка, ни иголка не падут. Утонул в тумане и весь посёлок. Самый сладкий сон грезился и малому, и старому.

Не все, однако, нежились. У самой кромки воды качался в водах Лены карбас. Фигура тёмная у борта застыла – Пахом ждал батюшку, готов был уже за весла взяться. Иннокентий внёс свою драгоценную ношу, внучку Катеньку, бережно усадил около одного из бортов, тряпицей укрыл: «Спи, родимая, путь долгий. – Ну, с богом! Пахомушка!»

Шли более тридцати километров против течения. За это время и туман рассеялся, и солнце, не скупясь, теплом одаривать стало. Долго плыли. Трудно грести одним веслом против течения, но Пахому не привыкать. Вот и понтонный мост Качугский показался. Доплыли с божьей помощью!

Высадил Пахом пассажиров на берегу, отвёл их к дальним родственникам, просил любить да жаловать и назад – в Бирюльки.

Мечтал отец Иннокентий устроиться в здешний, Качугский, приход. Да не суждено было. Слух до Бирюлек не дошел, что и здесь, как в Верхоленске, Харбатово, Зуево, в одну ночь все храмы христианские спалили нехристи. Пришлось с сумой и внучкой по домам идти. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло! И здесь раскулачивание местные власти проводили с нарушением законов и правительственных постановлений. Гребли всех под одну гребенку без разбора. Повыгоняли люд из домов, дедами ещё построенными, в землянки и сараюшки. Без крыши над головой остались многие середняки и бедняки, к которым эти санкции по раскулачиванию вовсе и не подходили. Нельзя было эту категорию раскулачивать.

Тут и пригодилась образованность Иннокентия Горбунова. Пострадавшие от несправедливости властей жители частенько стали обращаться к нему с просьбой написать прошение. Дед излагал всё толково и обоснованно–требовал вернуть дома, как незаконно отобранные. И получалась! Многим дома, как жители говорили, «вертали» обратно. В благодарность отдаривались хлебом, рыбой и молочком.

Преставился тятя, родненький

До сих пор деда своего, Иннокентия, вспоминает с грустью и теплотой Екатерина Иннокентьевна.

– Да какой он мне дед! Тятей я его звала. Добрый, душой красивый. И мне своей доброты щедро передал. На все руки был мастер. Обутки-то какие шил? Любо-дорого взглянуть! Чирки ладные, ичиги! Народ прознал про это, так с руками норовили оторвать – оставляли подольше пожить, особенно где семьи большие были.

Вот когда обшивал тятя всё семейство, мы квартировали здесь подольше – отогревались во времянках, на палатях, лавках. Хозяйка, бывало, и тряпицу какую укрываться давала.

Самый тяжёлый выдался у меня тридцать третий или тридцать четвёртый год. Беда в одночасье пришла. Заболели вместе с тятей головным тифом (сыпной тиф, который передается вшами. Появляется мучительная головная боль, высокая температура, сыпь).

Квартировали тогда в бурятской семье. Грязно было, ребятишки завшивленные. Наверное, тут и заразились, вошь подцепили.

Положили меня с тятей в одну палату. Не помню, сколько пролежала, только однажды в себя пришла и от страха заорала – вижу супротив, на койке, мой тятя, Иннокентий Иннокентиевич лежит, весь тряпками и бинтами обмотанный. Еле-еле санитарки мой рев остановили. Объяснили, что ревом горю не поможешь, а тятя преставился, отмучился.

Загнобила меня печаль-кручинушка. Как жить-то мне теперь? Писать, читать не умею, чирки шить не могу.

Умные люди посоветовали «по нянькам» пойти. И пошла. Устроили к начальнику милиции Сверчкову, ребёнок у него в семье совсем маленький был. Долго я у них нянькой была, пока бабушка родная не приехала. Родители мною довольны были. Вот добром начальник и отблагодарил –паспорт выправил. У меня ведь никаких документов не было. Отца родного никогда не видала, имени и фамилии его не знала. В паспорте меня и записали по деду, как Горбунову Екатерину Иннокентьевну, рожденную 5 декабря 1925 года.

От Сверчкова попала к Анцуповой Марии Петровне. Большим начальником в Качуге она была – заведующей кредитным сектором местного банка. Сына её, Гену, нянчила аж до 1942 года.

С повесткой на трудовой фронт

Война шла уже год. На западе горели села и деревни, города фрицы бомбили, а Красная армия отступала. В Сибири спешно формировали воинские части, отправляли эшелонами всех, кто мог встать на защиту Отечества. Оставалось только женское население, дряхлые старики, дети.

В сорок втором Кате исполнилось семнадцать лет. Самый призывной возраст. Тут вдруг и повестка подоспела: «Просим прибыть к Качугскому поссовету к 18:00. При себе иметь кружку, ложку, котелок, две смены белья…»

– А у меня больше нечего и не было. – Вспоминает Екатерина Иннокентьевна. – Пока «по нянькам» ходила добра не успела нажить. Предметом гордости была только тугая русая коса, объект зависти всех соседских девчонок.

– К поссовету примчалась первой. От моей хаты, где в это время квартировала, он туточки, за углом находился, совсем рядом.

Батюшки, что за чудеса! Думаю! Кроме меня, подтягиваются и пешком, и на телегах такие же молоденькие девчонки из соседних деревень – Манзурки, Зуево, Полозково, Больших и Малых Гол. Набралось нас около ста сорока-ста пятидесяти призывного, т. е. семнадцатилетнего возраста. Явились все к указанному времени. Столпились у дома, где поссовет размещался, а на древке красный флаг с серпом и молотом колыхался. Ни одной «железнодорожницы» среди прибывших не было. Все призванные были дочерьми, внучками охотников, рыбаков.

***

Два замечательных тома, посвящённых 100-летию Транссибирской магистрали, вышли из печати ещё в 2001 году («Железнодорожный транспорт Восточной Сибири из XIX в XXI век». – Облмашинформ, 2001 г.). Коллектив авторов весьма впечатляет! – Профессора истории и заслуженные работники всех участков великой магистрали весьма скрупулезно поработали над имеющимися историческими фактами.

И, конечно, большой упор сделан на деятельности восточносибирских железнодорожников в условиях военного времени – 1941–1945 годов. Раскрыт полновесно и ярко самоотверженный труд железнодорожников региона, сделавших всё возможное для победы над врагом. – Поимённо отмечены сотни фамилий. Заслуженных! Никто не забыт. Два тома подтверждают это – имена, фамилии, звания.

Я не ставила себе цель упрекнуть составителей в умолчании или сокрытии некоторых фактов. Ни одной строчки, никакого упоминания о бригаде, сформированной в Качуге из деревенских девчат, я не нашла ни в одном из томов. Возможно они им и не известны были. Ведь необъятного не объять. А кроме того, «история» военизированного отряда Мостопоезда 131 МПС на общем глобально представленном в юбилейном издании материале, наверное, выглядит весьма ничтожной. Но горько стало за этот строительный отряд путейцев, сформированный из деревенских простодушных девчонок, которые железной дороги отродясь не видели, но, начиная с 1942 и по 1946 год, а некоторые и далее, без выходных, день и ночь в невероятно тяжёлых условиях строили объездные пути или «штопали» старые там, где нужда было особенно острой.

…Какими они разными были, эти девчата! Потом, спустя какое – то время, станут все на одно лицо – грязными, немытыми, завшивленными, в ватных штанах, прожжённых телогрейках, которые просушивали, если удавалось, у костров. Их нельзя было даже в деревни пускать, людям казать. Глядеть страшно и неприятно. Настоящее лесные ведьмы!

В тот день столпились они в 18:00 у поссовета с узелками в руках, застенчивые и боевые, красивые и не очень, с веснушками и без, розовощекие, смуглые, синеглазые, и с чёрными, как лесная смородина, глазами. В косыночках, платочках, шалюшках. Деревенские семнадцатилетние девчонки, вчерашние школьницы, заробели в незнакомом месте. Ведь в большинстве своём дальше родных деревень они и носа не казали, вот и стояли совсем потерянные. Самые робкие, видать, с родственниками пришли и жались к ним, как испуганные ягнята.

Вот, наконец и начальник на крыльцо вышел. Обстоятельно и толково всё рассказал, проблему обрисовал:

– Дорогие девчата! Война идет второй год кровопролитная! Все мужики там, на фронте, – ваши отцы, братья. Но тыл должен воинам помочь. Руки ваши сильные, привыкшие к труду, нужны.

Приедете на место, вам всё расскажут, что делать и где. Взяли с собой, что в повестке указано – чашку, ложку, котелок, две смены белья? Этого хватит. Уезжаете всего на три месяца. Не такой это большой срок. Привезём назад. Не волнуйтесь! Страна ждет от вас помощи и крепко надеется. А сейчас – по машинам.

Постановление НКПС

На фронтушли десятки тысячи железнодорожников. Кадровая проблема тогда встала очень остро. Как же её было решать? И основным источником пополнения кадров явились женщины и подростки. Уже в июле 1941 года Политуправление НКПС приняло постановление «Об организации обучения женщин и подростков и вовлечению их к работе на транспорте». В основном развернулась массово – политическая работа среди жён и других членов семей железнодорожников и привлечению их на транспорт. Профессии слесарей, токарей, путевых рабочих и путевых обходчиков начали осваивать тысячи жен и дочерей железнодорожников.

Стратегические резервы – вагоны с военными грузами из Сибири и Дальнего Востока шли незамедлительно. Материальная база изнашивалась, от напряжения лопались рельсы. ГКО принял решение об увеличении пропускной способности дорог Урало-Сибирского и Дальневосточного направления.

Дорогу надо было поддерживать в хорошем санитарном состоянии, обеспечивая непрерывное движение поездов. Дорога перестраивалась на военный лад. Установлены были нормы снабжения продовольственными товарами. На одного работающего железнодорожника дневная норма хлеба – 800 г, месячная норма сахара – 800 г. Нормы менялись.

В мае 1942 года введено дополнительное снабжение для перевыполнивших нормы выработки. «Второе горячие» питание состояло из 50 г мяса или рыбы, 50 г крупы, 10 г жира и 100 г хлеба. Но эти льготы касались лишь тех, кто имел отношение к семьям железнодорожников. (Во время войны МПС (министерство путей сообщения) были даны особые права призывать и привлекать к работе всех граждан. Обстановка того требовала. Так призваны были качугские девчата).

Что было, что будет…

Увозили девчат из Качуга, когда солнце за сопки уходило, тонуло в лесных дремучих чащобах. Но пока тьма не все поглотила, можно было разглядеть пролетающие мимо деревушки и с девчата с любопытством вглядывались в то, что исчезало и оставалось в клубах пыли, поднятой колёсами машин. Самые бойкие знакомились с рядом сидящими соседками, кто-то озорные частушки запел, перекрывая тарахтенье мотора, и звонкий беспечный хохот метнулся за борт полуторки.

Грунтовая дорога петляла, кружила. Потемнело как-то враз, ночь накинула плотное покрывало, скрыла всё, весь мир. Только упорно резали тьму фары грузовиков. Кое-кого сон сморил. Девчонки притулились друг к другу, прижались, крепко.

…Через семь часов тряски въехали в Иркутск. Подвезли их к железнодорожному вокзалу. Железная дорога жила и ночью–пыхтела, шипела. Протопали через лабиринты и хитросплетения рельс. В тупичке стоял Мостопоезд 131 МПС. Пятнадцать теплушек ждали своих пассажирок, не пассажирок, а теперь уже постоянных жильцов. Девчонки разместились на нарах, налаженных с двух сторон от чугунной печки, кто на верхние вскарабкался, кто на нижние и сразу же провалились в сон. Колеса затарахтели – Мостопоезд «рванул» в тьму, в даль.

Катя вспоминает, что ехали долго, но подробностей не припоминает, ведь почти семьдесят лет прошло с тех пор. Названия населённых пунктов не объявляли, а им и не надо было их знать.

Вот заскрежетали колёса. Дёрнулся состав и остановился. Команду услышали: «Выходи!»

– Так начался трудовой фронт. Как сейчас вижу ту первую деляну, – вспоминает Катя.

– Обозначили нам участок, но сначала расселили в допотопном бараке, сооружённом, наверное, во времена ещё Первой мировой войны. Завалился он на бок, развалился почти. Подладили его, подняли, залатали. Рядом палатку военную растянули – в бараке не все вместились.

С режимом работы командир ознакомил:–Подъем в 6:00, отбой как солнце сядет. Снабженец выдал фуфайки, штаны ватные, портянки, одеяло байковое (одно на трёх человек разрезали), ботинки сверху парусиновые, а подошвы деревянные. Кому ботинок не хватило – лапти достались. Вот это уж горе было! Рвались лапти и кололо подошву очень.

– А что делать-то надо было? – Спрашиваю Катю.

– Все, что приказывали. Ремонтировали участки старых железнодорожных веток, меняли шпалы, рельсы. С нулевого цикла начинали прокладывать новые объездные дороги. Сколько мы их проложили, сколько ленточек перерезано было после окончания какого-либо участка не могу сейчас вспомнить. Остались в памяти отдельные эпизоды, не яркие, а скорее трагичные и не в хронологическом порядке, а как некие вспышки, которые никогда не забудешь как ни старайся.

– Екатерина Иннокентьевна, Вас в Мостопоезде было сто сорок молодых, физически здоровых, крепких семнадцатилетних девчат. Это ж самое романтическое время! О чем вы мечтали? О чем говорили после работы?

– Не о звёздах думали. Не видели мы их. Нам небо с овчинку казалось. Падали, как подкошенные, и мысль свербила, если ночью, часа в три или в четыре, платформы с балластом придут, значит опять придётся сгружать, а в 6:00 – подъём, как обычно.

(Недавно прочитала в статье одного журналиста; «Тем отличается человек от обезьяны, что глядя на звезды, может задаться вопросом откуда всё это.» И подумала, что тем девчатам некогда было философствовать, У них была одна общая идея. Она всё заслонила – победить фашистов. Стране нужна была дорога – вот и строили они её! Не до звезд было!)

Срок мобилизации истек

Прошло три месяца – срок, на который их мобилизовали! Напомнили начальству, что пора, мол, домой. Взгляд командира осадил и охладил их радостный порыв:

– Вы что! Война не закончилась. Новый участок начнёте строить. Взрывать вот те сопки будете. Дело к зиме идёт. Завтра фуфайки, штаны, ботинки, лапти, онучи новые получите. Утеплитесь!

…И опять Мостопоезд 131 МПС прибыл на другой участок, на новую деляну. Так продолжалась до конца войны, а потом ещё несколько долгих лет.

Лучшие друзья девушек кирка, пила и мотыга//подзаг.//

Продолжает свои истории Екатерина Иннокентьевна:

– Мы, наверное, совсем примитивными стали. Одна мысль свербила: думали, чем бы голод заглушить, аж животы сводило. Летом, бывало, увидим на склоне кусты ягод, вроде по нужде забежим, схватим горсть, вторую не успеем – охранник уже кричит с наблюдательной точки:

– Поторапливайся! Не рассиживайся!

– Со временем мы просто в роботов превратились. Когда о романтике думать, если с утра до позднего вечера кирка, мотыга, топор, пила подружками нашими были. Ночью, если не разгружали балласт (щебеночный или гравийный) с платформ, то для солдат носки на фронт вязали.

Падали от усталости. Пот съедал глаза, фуфайки к спине, к рукам прилипали, ватники почти не просыхали. Болела каждая клеточка тела. После отбоя разжигали костер, пшенку в котелках запаривали. Норма хлеба у нас была 600 г в сутки и крупы выдавали по 300 г – на две-три каши. Утром в 6:00 подъём. Быстро койку надо убрать, одеться, если что от ужина оставалось, можно съесть, не успеешь – бегом на деляну.

Ошибок не было, были травмы

Сопки «срывали» с пути, т. е. взрывали. Рыли «колодцы» (глубиной 20 м), а глину, гальку, песок, т. е. всю породу из них выгребали, затем опалубку возводили. «Колодцы» ставили с двух сторон деляны, соединяли их одним запальным шнуром и далеко отходили. Теперь взрывники дело продолжали, динамит закладывали и зажигали шнуры.

Издалека смотрели, как сопка раскалывается на две половины. Грунт скальный выравнивали, теперь пора шпалы укладывать, а далеко за ними не надо ходить – лес рядом. Рубим, пилим! Главный инструмент топор и пила. Стаскиваем лесины на спинах и очищаем участок от леса.

Подружка всё это время одна была у меня–Шура Бахтина. С ней лес валили, очищали, пилили стволы по размерам, нужным для шпал. Худо лиственница шла, керосин приходилось таскать в баночках, чтобы подливать его в распилы, тогда легче пилить….

Помню, что в сорок втором мне не повезло. Упала лесина в заданное место, все правильно рассчитали, да сучок здоровенный оторвался и хлестанул мне по глазу. Боль адская. Лицо всё побагровело, посинело. Долго болел глаз. Весь выболел и служить отказался. Ничего с тех пор не вижу им. Переболела в бараке, врачей не было, а как оклемалась опять на деляну, на просеку–подрубать лес, пилить, валить, крыжовать, распиливать по сортам (на 6,5 м) на шпалы.

Сигнал «стоп» услышим – останавливаемся. Командир проверит сколько сделали, тогда начинаем грузить в машину. Связываем обкрыжованные брёвна горячим тросом – бухтой толстой. В костре её разогреваем, потом ломом закручиваем так, чтоб стволы не шевелились. И лес отправляется на просушку, после этого обрабатываем его креозотом. Вот тогда шпалы готовы.

Я умудрялась таскать шпалы одна, но рельсы по два человека носили. Расстояние между рельсами измерялось шаблоном. Тут всё точно должно быть. И ни одной ошибки нельзя допустить. У нас рельсы лежали как влитые, не шевелились. Зашивали их железными костылями.

Работали весь световой день пока тропинку видно было. А ночью, если «вертушка» приходила с балластом, шли разгружать без всяких пререканий. Не спорили с начальством, ведь, бригада наша была военизированная, а дисциплина железная. Работа приравнивалось к фронту.

• Окончание - по ссылке.

• Расскажите об этом своим друзьям!

• «Хотел как лучше, но не успел…»: вспоминая Юрия Андропова
  
  15 июня исполняется 110 лет со дня рождения Юрия Андропова – генерального секретаря ЦК КПСС в 1982–1984 годах. Оценка его деятельности, вынесенная в заголовок, не будучи глубокой, тем не менее весьма популярна до сих пор.
• Взгляд на классика с позиций иллюстраторов
  
  Выставка редких изданий произведений Н. В. Гоголя из собрания библиотеки Иркутского областного художественного музея им. В. П. Сукачёва, представленных к юбилею великого русского писателя, продолжает свою работу в главном здании музея (Ленина, 5).
• «Этот случай запомнился мне на всю жизнь»
  
  Как назвать прозу Владислава Степановича Селиванова? Рассказы? Воспоминания? Эссе? Заметки? Определение жанра в современной литературе вообще занятие непростое – классические границы давно размыты. Можно встретить и роман объёмом с десяток страниц, и эссе размером в повесть, и вовсе несусветные формы – насколько уж позволяет фантазия автора. У Селиванова это всё-таки рассказы – короткие. Есть такое определение: короткий рассказ – краткое повествование в прозе с интенсивным эпизодическим или анекдотическим эффектом. А.П. Чехов считал, что это должен быть просто «кусочек жизни без начала и конца».
• 36 секунд одного мига
  
  Засекреченный подвиг иркутских летчиков...
• От родного порога
  
  Пётр Фёдорович родился в 1932 г. во Владивостоке, затем семья переехала на Украину, где пережила оккупацию. Работать начал в 15 лет – учеником слесаря. С 1949 г., окончив школу ФЗО, трудился каменщиком.
• «Мы с Гагариным родились в один день»
  
  Вот и в наши края пришло долгожданное лето, а это значит, что многочисленные культурные события теперь будут проходить не только в музеях и библиотеках, но и на любимых горожанами уличных площадках.
• 10 интересных фактов о Пушкине
  
  6 июня исполнится 225 лет со дня рождения великого русского поэта
• Катча – Катенька – Екатерина вторая
  
  По следам экспедиции в Куйтунский район. Форма имени ребенка или подростка с окончанием на -ча в сибирской деревне употребляется и по сию пору: Кольча, Таньча, Тольча… Но чем она продиктована?
• Пушкин нашего детства
  
  Поэт всегда шел рядом с нами. С первого класса. Конечно, в школьной программе были десятки имен известных и талантливых поэтов и писателей: Кольцов, Плещеев, Фет, Тютчев, Баратынский…
• Пожилые книголюбы назвали ТОП-5 книг, которые должен прочитать каждый
  
  Книг так много, что часто бывает сложно решить, какую из них выбрать. Десятки жанров, тысячи авторов, разные вкусы... Пока ищешь подходящую книгу, можно получить почти высшее образование, шутят иногда книголюбы.
• Забытые уроки Франции
  
  В связи с недавним празднованием Дня Победы над гитлеровской Германией и ее сателлитами хочу напомнить читателям, как Франция стала «победительницей» во Второй мировой войне, начавшейся 1 сентября 1939 года оккупацией Польши.
• Шарль Азнавур: «Нищие годы – самые радостные в моей жизни»
  
  Шарль Азнавур – гениальный французский музыкант армянского происхождения. Певец, поэт и актер прожил долгую творческую жизнь, за время которой создал более 1300 композиций и сыграл в 60 кинокартинах.
• «Шурик» был другим!
  
  «А этот самый Александр Гайдай какое-то отношение к кинорежиссеру имеет?» – на днях спросил более опытный коллега. И тогда стало ясно, что хотя бы к 105-летию со дня рождения иркутянина, Гайдая-поэта, Гайдая-журналиста следует немного напомнить землякам об этом человеке.
• «Белые» и «красные»: формула примирения
  
  От памятника Колчаку к памятнику Троцкому.
• Связистка Вера, или Корреспондент по прозвищу Чижик
  
  Крымская наступательная операция проводилась с 8 апреля по 12 мая 1944 года и закончилась освобождением Крыма. Ее проводили войска 4-го Украинского фронта и Отдельной Приморской армии во взаимодействии с Черноморским флотом и Азовской военной флотилией. В этой операции принимала участие иркутянка Вера Андриановна Чегодаева (на гражданке корреспондент по прозвищу Чижик).
• Дорогами войны
  
  21 мая исполнится 100 лет со дня рождения Бориса Васильева.
• Дети войны. Документальный рассказ Евгения Корзуна
  
  Эту историю мне рассказал коллега по профессии. Он родом с Донской земли, вся его родня произошла из казачества, проживала и до сих пор проживает на Дону. А он после учебы в Москве обрел вторую родину в Сибири. Они подростками сполна хлебнули горечь немецко-фашистской оккупации.
• Черемховские наступают: о чем говорят перестановки в правительстве
  
  Правительство в очередной раз пополнила обойма губернаторов, которых в Кремле посчитали годными к работе на федеральном уровне.
• Размышления в Год семьи
  
  Мое послевоенное детство прошло в маленьком заполярном поселке. Домишки были неказистые, с удобствами во дворе, воду привозили на телеге, наливая пожарным шлангом через прорубленное в стене оконце двухсотлитровые бочки, много чего еще не хватало и в скромных магазинчиках того времени. А вот разновозрастной ребятни было много. И мы, мальчишки 10-12 лет, как-то мало обращали внимание на эти неудобства.
• Полководцы Великой войны: рейтинг от Сталина
  
  А действительно – кто был лучшим с точки зрения Верховного главнокомандующего? Расхожая точка зрения – Жуков. Вот и Парад Победы 24 июня 1945 года принимал именно он. А командовал парадом Рокоссовский, что тоже символично – его нередко называют «вторым после Жукова». Однако львиная доля возвышения обоих полководцев (особенно Жукова) приходится на 1970-е годы и позже. А как ситуация выглядела в годы войны и первое время после Победы, пока страну возглавлял Сталин?