ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-03-29-04-19-10
В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за...
2024-04-12-01-26-10
Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой...
2024-04-04-05-50-54
Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.
2024-04-11-04-54-52
Юрий Дмитриевич Куклачёв – советский и российский артист цирка, клоун, дрессировщик кошек. Создатель и бессменный художественный руководитель Театра кошек в Москве с 1990 года. Народный артист РСФСР (1986), лауреат премии Ленинского комсомола...
2024-04-04-09-35-17
Пассажирка стрекочет неумолчно, словно кузнечик на лугу:

«Открывала, окрыляла, поддерживала»: памяти Натальи Крымовой

Изменить размер шрифта

Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.

Крымова Наталья Анатольевна. Легендарный театральный критик. Заслуженный деятель искусств Российской Федерации. Кандидат искусствоведения.

Крымова Наталья Анатольевна. Легендарный театральный критик. Заслуженный деятель искусств Российской Федерации. Кандидат искусствоведения.

«Володя ехал на машине, по-моему, по Козицкому переулку, там, где институт искусствоведения. То есть я его знала, и он меня, очевидно, тоже знал, но близкого знакомства не было. Машина остановилась. Володя выскочил и вдруг встал на колени… Я тогда ничего не знала о его болезни, но он был за рулем и абсолютно трезвым. Так вот, он встал на колени и стал говорить: «Спасите меня»… Причем там не было никакой мелодрамы или показухи – это была очень конкретная просьба, но почему она ко мне была обращена?! Я слышала тогда, что Высоцкий сильно пьет…»

(Из интервью Натальи Крымовой журналисту и писателю В. К. Перевозчикову. Валерий Кузьмич Перевозчиков – автор книг о Владимире Высоцком. Среди них – «Живая жизнь. Штрихи к биографии В. Высоцкого» и «Правда смертного часа: В. Высоцкий».)

Мы познакомились в Москве. В Останкино. В институте с таким несколько казенно-административным названием – «повышения квалификации работников телевидения и радиовещания». В институте учили всему новому, что происходит в информационном пространстве Советского Союза. Это было очень интересно, познавательно и помогало в работе потом. Лекции читали лучшие преподаватели факультета журналистики МГУ. Теоретики. Нам показывали работу прославленных сотрудников Центрального ТВ – редакторов, режиссеров, дикторов, корреспондентов. Практики. О человеке из отряда «практики» и хочется рассказать. О Крымовой Наталье Анатольевне. Тогда – авторе и ведущей программ о театре и актерах. Она работала в литературной редакции.

Самая первая встреча с ней несколько удивила. К кафедре подошла невысокого роста женщина. Темный, под горло, свитер, темная юбка, туфли на каблучке ниже среднего. Седые волосы – «соль с перцем» – на затылке прихвачены заколкой. Челка. Удивила своей незаметностью, скромностью. Полным отсутствием макияжа. От всех женщин телевизионного царства (кого мы до этого видели) она отличалась. Сверхскромностью. Она – профессиональный критик. Большинству профессия малоинтересная. Сами критики – люди непубличные. Задаю себе вопрос: зачем ты хочешь писать об этом? Будет ли читателю интересно? И отвечаю себе – не знаю. Так зачем? А затем – отвечаю опять же себе: такие непубличные личности своим творчеством по кирпичику создавали фундамент искусства страны, где я выросла. Моей страны. И имена их нужно знать. Хотя бы некоторые. Поэтому и пишу…

И вот эта «незаметная» женщина заговорила. А мы слушали и конспектировали. «Я люблю телевидение, которое направлено или к чувству, или к мысли. Остальное ТВ для меня не существует… Неясность мысли и неясность чувств – вот основной просчет творческих работ… пиши только о том, что сам чувствуешь и понимаешь… и тогда окажется, возможно, что так чувствуют и думают другие».

Одновременно конспектировать и слушать – невозможно. Или одно, или другое. Это я о себе. А ее хотелось просто слушать. Не отвлекаясь ни на что. Завораживали голос, интонация, смысл. Все притягивало, учило, наставляло. Это было в начале 1980-х годов.

Прошло время. Наступили 1990-е. Страна другая. Телевидение другое. Исчезли корифеи с экранов. Им на смену пришли «Ксюша – юбочка из плюша», «Два кусочека колбаски у меня лежали на столе», «Желтые тюльпаны» и бесконечная реклама всего на свете. И мне показалось уместным сделать передачу об одном из тех, кто в семидесятые-восьмидесятые годы знакомил нас с настоящим искусством кино и театра. Их имена всегда были на слуху. Вы их, конечно же, тоже помните. В. Вульф, публицист, театровед, автор программы «Серебряный шар». А. Смелянский, историк театра, один из ведущих ТВ-программ. Н. Крымова, театровед. Я – о последней. Поскольку была знакома с ней лично.

…Селиверстов переулок и дом, куда нас пригласили, в районе станции метро «Сухаревская» мы нашли быстро. Мы – оператор иркутского телевидения Борис Вакуленко и я, журналист. Хозяйку узнала сразу, почти не изменилась. Та же седина, челка, волосы на затылке в пучок. Черный свитер с квадратами ярких лиловых вставок ей очень к лицу. Ухоженные руки, красивые, с полпальца величиной серебряные перстни. Без макияжа. Квартира большая. Она живет одна. На тумбочке в траурной рамке портрет ушедшего мужа. Ваза, цветы свежие. Над ее головой, на стене, – несколько фотопортретов Владимира Высоцкого. На одном автограф: «Толе Эфросу и Наталье Крымовой. В. Высоцкий». В квартире тихо. Отсутствует даже тиканье часов. За окном темно – осень, уже темнело рано. Сидим в креслах за журнальным столиком. Друг против друга.

– Наталья Анатольевна, сегодня в любом интервью самых именитых можно услышать жалобу: в Союзе «крылья подрезали», «свободы творчества не было» и т. д. Как вы к этому относитесь?

– Я отношусь к этому плохо. Очень плохо. Потому что это стало штампом. Передергивают многие. Во всем. Нет, конечно, были и жертвы, и сломанные судьбы. Были. Но в каждом конкретном случае отдельно нужно разбираться. А так огульно – неверно. Недавно состоялся вечер памяти Анатолия Васильевича Эфроса. Пригласили меня. Вы бы слышали, что вспоминали: его запрещали, спектакли снимали, с работы увольняли… Все было не так. Спрашивается, разве это было самым главным в его жизни? Его главным качеством? Нет, конечно. Он никогда не был диссидентом и всегда делал то, что хотел. Фильмы, которые хотел снимать, снимал. Пьесы, которые хотел ставить, ставил. Это и было его главное. Это не входило в разряд достоинств или недостатков. На мой взгляд. Я говорю то, что было. Прошло время. Я многое поняла о нем. В частности, какой ценой оплачивалась эта внутренняя свобода. Свобода человека.

Эфрос А. В., 1925–1987 гг. Режиссер театра и кино. Педагог. Более 80 спектаклей поставил за время работы в театрах столицы. Более 18 телеспектаклей сделал на ЦТ. Снял около 20 художественных фильмов. Мы их с вами видели. «Шумный день» – с молодыми О. Табаковым, Л. Толмачевой. «Человек со стороны» с Л. Броневым. «В четверг и больше никогда» с О. Далем, В. Глаголевой, И. Смоктуновским. Его спектакль «Дальше – тишина» по пьесе В. Дельмара с Ф. Раневской и Р. Пляттом можно бесконечно пересматривать и каждый раз что-то новое открывать для себя. Ушел из жизни в 62 года – инфаркт.

1204 8 1

– Я думаю, абсолютная свобода человеку не свойственна. Ведь мы (и вы, и я, и все) в ответе за дом, детей, семью. А раз в ответе – это уже несвобода. Другое – внутренняя свобода. Без оглядки на «мнение сверху», поймут ли и т. д. Без этой свободы невозможно творчество любого художника. Внутреннее достоинство. Внутренняя гордость. Пример такой внутренней свободы для меня – Анатолий Васильевич. Когда человека в жизни абсолютно занимает то, что он делает. Делает и совершенно отрешен от того – закроют, отменят, снимут. Конечно, и это было. Во время сдачи, просмотров. Не в этом суть. Суть в том, чтобы добиться того, что ты хочешь сделать. Это суть художника. Внутренне он всегда был свободен.

– Сегодня вы профессор ГИТИСа, к вам приходят молодые будущие критики. Перед ними вопрос стоит – свобода?

– Они не очень понимают, что такое внутренняя свобода. Они живут в другое время, в другое время появились на свет. Считают себя свободными. Но они живут сейчас, когда деньги все решают. Смотрю я на них и думаю: вы будете работать в «критике», но она не приносит денег. А будут деньги тогда, когда вам закажут эту критику. А значит, и писать вы будете то, что заказчик скажет, а не то, что вы думаете. Какая же это свобода? У них какое-то детсадовское понятие о свободе. Конечно, время их во многом изменит. Но вот как? Писать на заказ – это уже несвобода и работа, далекая от профессионализма. А это самое безрадостное дело – освободить себя от решения профессиональных задач, от профессиональных забот.

– Какие они? Новое поколение?

– Что сказать? По тому, как учатся, о чем спрашивают и как интересуются, вижу: они очень серьезно ко всему относятся. Очень. Что с ними произойдет дальше – сказать трудно. Но то, что у них прекрасная память – вижу, рвутся к знаниям – это безусловно. Вижу, о чем-то они осведомлены гораздо лучше, чем я. Знают то, о чем раньше я даже не догадывалась. У них – широкое поле наблюдения, у меня – гораздо уже.

Когда-то она окончила этот же вуз. ГИТИС. 1948 год. Театр манил ее давно. Не сцена. Театр. Она хотела понять: в чем тайна настоящего искусства, лицедея, понять разницу между театром скучным, безликим и живым психологическим. Училась истово, с превеликим усердием. Получила красный диплом. А в 1971 году в этом же вузе защитила кандидатскую. Получила звание кандидата искусствоведения. На ее умные, глубокие статьи в разных изданиях, статьи о театре, актерах обратил внимание известнейший драматург, главный редактор журнала «Театр» Н. Ф. Погодин. Пригласил в отдел критики. Прошло совсем немного времени – и в театральном мире ее признали как самого авторитетного, влиятельного, честного, бескомпромиссного критика. Все знали, как тонко и проницательно отличает Крымова, где вдохновение, а где фальшь, дешевая подмена. Где талантливо созданный образ, а где мертвый заученный текст несут зрителю со сцены. Если в зрительном зале появилась Крымова, артисты играли в полную силу, с особым старанием и рвением. Коллеги говорят, что благодаря ей (в большей степени) состоялись драматурги А. Арбузов, В. Розов, А. Володин. Все нападки на их творчество, критиканство в адрес их пьес разбивались в прах, когда она, Крымова, произносила СВОЕ СЛОВО, оценку и мнение о том, что они создали. Она первая поняла, в чем сила и будущее зарождающегося Театра на Таганке. И часто именно ее рецензия решала судьбу того или иного спектакля.

Но, к сожалению, ничего постоянного нет в жизни. И она вносит нежелательные изменения. Так произошло с журналом «Театр». По каким-то причинам его закрывают. Вот тогда-то и появилась Наталья Анатольевна на телевидении.

– Я на курсах вас узнала, помню не только по эфиру, но и обсуждение ваших работ. Что дало вам общение с легендами? С теми, кого вы снимали, о ком рассказываете?

– Так как мы с вами не готовились к этому разговору – все рассказываю в порядке импровизации. И, конечно же, отвечать за свои слова буду как за некоторую импровизацию… Я не знаю, спустя годы на кого люди будут смотреть так, как я, допустим, смотрела на Фаину Раневскую. Потому что это явление природы. Огромное явление, которое бесконечно тебя удивляет. Я была в Канаде. На Ниагарском водопаде. И, понимаете, такое явление, как Ниагарский водопад, чудо света, меня не просто удивило – меня испугало. Я долго не могла опомниться. Меня испугало это необъяснимое наступление на тебя шума, брызг, звуков. Стихия неуправляемая. Что-то было в Фаине Раневской от этого Ниагарского водопада. Но вместе с тем я так же могу утверждать, какое горькое одиночество я увидела. Мы с ней общались долго и много. И я свидетель. И она, видимо, дорожила этим. Не мной. Общением со мной, возможностью общаться. Она беспощадно относилась к тому, что есть человеческая природа. И своя, и других. И сколько она видела всего, и какая была зоркая, наблюдательная. Ее зрение по поводу тех, с кем работала, ее шутки, остроты, беспощадность – это особая тема. Я говорю о ее наблюдательности и стихийной силе запоминания совершенно всего, что идет от человека.

– Как вы считаете, это помогало ей в работе, в работе над ролью, образом?

– Как это укладывалось в ее работы? Сказать трудно. Это процесс тайный. Например, под конец жизни она теряла физические силы. Но работала. В театре имени Моссовета. И вот идет спектакль. Островский «Правда – хорошо, а счастье лучше». Играла Фелицату. (Юрский рассказывал, он был и режиссером-постановщиком спектакля.) Так вот, ей уже было сложно играть. Шел 85-й год. Из гримерки выйдет – не знает, куда дальше, в какую дверь идти. Актеры выводили ее на сцену. Подводили к месту выхода. Но вот вступила она на подмостки – и все. Начинает играть. Поразительное явление, ошарашивающее своей неожиданностью.

– Эфрос с ней работал?

– Да. В 1969 году в театре Моссовета он поставил спектакль «Дальше – тишина». Одна из самых трогательных работ на сцене театра. Ростислав Плятт и Фаина Раневская в главных ролях. Десять лет шел спектакль. Позднее появился телевизионный фильм «Дальше – тишина», но и из репертуара театра пьеса Виньи Дельмар не ушла. Анатолий Васильевич много работал с Фаиной Раневской. И он говорил: «Я знаю, как Плятт работает, и как он завтра будет работать (они очень дружили, уважали друг друга). Но понять не могу, как Фаина Георгиевна работает! Совсем ее не понимаю! Управлять ею невозможно. Благодарю судьбу за союз с ней – да, конечно. Но вот как помочь ей? Непонятно. Все сама». В спектакле он просил ее выйти поближе к рампе, к зрителю, к публике. Она же – все дальше, вглубь. И это было в каждом спектакле, поединок, борьба. Каждый раз, сколько шел спектакль. Сколько было выходов – сопротивлялась. Что мне дала работа с ней? Как сказать? Все – одним словом.

– Как мало ее снимали в кино. Почему?

– На этот вопрос мы никогда не ответим. И я не могу ответить так, чтобы это вас удовлетворило. И сама себе не могу ответить. Только остается удивляться, как не щедры к ней режиссеры и кино, да и театра. К ее таланту. Ничего другого сказать не могу.

– Высоцкий. Первая встреча с ним?

– Первая – не помню. Наверное, это было… А нет, помню. Это было впечатление отстраненное. Это был спектакль «Добрый человек из Сезуана». Это когда он шел в Вахтанговской студии… В Театре на Таганке поставили через годы. В 1963 году Юрий Любимов выпустил спектакль «Добрый человек из Сезуана», где играли студенты третьего курса Щукинского училища. Незатейливые декорации. Но спектакль наделал много шума. Среди зрителей – Евгений Евтушенко, Илья Эренбург, Майя Плисецкая. Аплодировали стоя. Он играл в этом спектакле. Слово «Высоцкий» не звучало. Не могу сказать, что в спектакле выделился один актер. Все играли хорошо. Он тогда был одним из многих. Впечатление? Как вам сказать? Впечатление хорошей компании. Потом уже, через годы, возникли более близкие контакты. Хорошие спектакли. Я об этом очень серьезно и много думала и писала.

В 1968 году в журнале «Советская эстрада и цирк» была опубликована статья «Я путешествую и возвращаюсь». В статье – о С. Юрском, В. Рецептере и В. Высоцком. В частности, о поэте было написано следующее: «Исполнительский талант Высоцкого очень русский, народного склада, но это сама по себе обаятельная типажность подчиняется интеллекту, способности самостоятельно и безбоязненно мыслить и обобщать виденное». Как выяснилось позднее, уже после смерти поэта, это была самая первая прижизненная статья о поэте. Признание его таланта. Автор статьи – Н. А. Крымова.

– Анатолий Васильевич пришел на Таганку, первое чтение пьесы и встреча с поэтом. Как это было?

– Я знаю это только со слов Анатолия Васильевича. Идет чтение пьесы. Актеры слушают. Высоцкий отсутствовал. Был в это время в Париже. Роль, ему предназначенную, репетировал Шаповалов. И Анатолий Васильевич так рассказывал: понимаешь, что-то произошло невероятное: откуда-то из темноты, из дальнего конца зала что-то на меня было устремлено и все время держало в состоянии какой-то особой мобилизации. Оказывается, это был Высоцкий. Тихо вошел. Сел и слушал… Но его взгляд… Он прилетел из Парижа и… В общем, Шаповалов был отодвинут.

Речь идет о роли Лопахина в спектакле «Вишневый сад». Это был 1975 год. Режиссер Таганки Юрий Любимов отправился в Милан, в Ла Скала. Его пригласили поставить оперу. И чтобы во время отсутствия главного театр и актеры не простаивали, попросил Анатолия Эфроса из Театра на Малой Бронной выбрать и поставить какой-нибудь спектакль в его театре. Эфрос выбрал А. Чехова «Вишневый сад».

– Особый дар был у Высоцкого. Дар вбирания того, что говорит человек, которому он верит. А вобрав, подхватить и коротко сказать в роли, не ошибиться ни в чем. У него это получалось замечательно. И все, что просил сделать режиссер, у него не вызывало сопротивления. Повторяю – подхватывалось и развивалось. Вот этот контакт у Эфроса и Высоцкого – идеальные отношения актера с режиссером. Конечно, и встретились они уже тогда, когда и режиссер был опытный, и Высоцкий это уже был АКТЕР и ПОЭТ прежде всего. Слух Высоцкого к психологии человека, не музыкальный слух, а слух к человеку – это обостренное явление. Когда другой говорил что-то, Высоцкий или отбрасывал – мимо, или хватал – это ему надо. Взаимоотношение у них происходило на вершине мастерства двух художников. Наверное, в жизни Эфроса это самый безболезненный случай: актер другой школы, другого направления – но СОЮЗ замечательный!

– Анджапаридзе Верико, легенда Грузии, вы с ней работали…

– С ней – многие годы работы, и контакты, и общение…

Верико Ивлиановна Анджапаридзе (1897–1987) – советская и грузинская актриса театра и кино. Народная артистка СССР, Герой Социалистического Труда. Старшее поколение помнит ее по фильмам: «Падение Берлина», «Кето и Котэ», «Отарова вдова», «Не горюй!», «Гойя, или Тяжкий путь познания», «Покаяние»…

Михаил Чиаурели (1894–1974), режиссер, сценарист, актер. Около 50 фильмов снято мастером: «Незабываемый 1919 год», «Генерал и маргаритки», «Последний маскарад»… Муж Верико Анджапаридзе.

Софико Чиаурели (1937–2008). Актриса советского и грузинского кино. Дочь Верико и Михаила. Мы помним ее по фильмам: «Каникулы Петрова и Васечкина, обыкновенные и невероятные», «Приключения Али-Бабы и сорока разбойников», «Древо желания», «Мелодии Верийского квартала», «Ищите женщину», «Миллион в брачной корзине»… Весь огромный клан семьи Анджапаридзе – Чиаурели не перечислить: племянники, сыновья, дяди – но все работали в кино. Сценаристы, режиссеры, актеры… Каждое имя – легенда. Назвала лишь троих, потому что их упомянула в интервью Наталья Крымова.

– Помню, приехала первый раз в Грузию, и меня привели к Верико на день рождения. Нужно тост было произнести. И я или сдуру, или смолоду сказала, как прекрасно в свои 70 лет выглядит женщина (меня под столом толкали ногой, пытались остановить, а я все говорила). Оказывается, ей было тогда 60. Так неловко получилось. А потом мы сблизились и дружили. Знаете, бывают актеры, которым ум мешает. Это обычное явление. Она была очень умная. Но ум ей не мешал. Кроме того, школа жизни с Чиаурели была, конечно, соответствующей и нелегкой. Это была социально многовоспитанная женщина. Из тех редких грузинских женщин, которым Грузия позволяет все. По отношению к женщине Грузия – строгая страна. Но есть некоторые фигуры, которым позволено все. Ей было позволено. Всегда открытый дом. Люди, спускаясь с гор, из дальних мест, незнакомые заходили к ним. Просто так. Приносили подарки: виноград, сыр, молоко… Ее любили. Конечно, с годами все изменилось. Ушел Михаил Чиаурели рано, она, старея, теряла силы, дочь и зять (хорошие актеры), но это уже другое поколение. Дом закрылся.

– Я помню одну из ваших работ, она строилась на двух актрисах…

– Да. Это было. Два человека. Одна из них Раневская. Кого попало ей в пару выбрать нельзя было. Отказалась бы. И поэтому ее спросили: кого бы она хотела видеть рядом? Не задумываясь, Фаина Георгиевна ответила – Верико Анджапаридзе. Полгода работали мы над этой передачей. Хотя что назвать здесь работой? Трудно сказать… С Раневской нужно было и голубей покормить, и чай пить, и просто говорить. Я шла на все, лишь бы передача состоялась. С Верико – все было просто. Позвонила, услышала «да, приезжайте». Приехали и за один день все сняли. Она – совершенно полное спокойствие, доверие. Полный покой. А у Раневской все противоположное. И не поймешь, где игра, а где не игра, жизнь. Идет съемка. Вдруг: «Ой, ой…» – «Что такое, Фаина Георгиевна?» – «Нос не припудрила…» – «Ай – ой…» – «Что такое?» В туалет понадобилось. Все останавливается. Ждем. Все замерло. Понадобилось, нет – кто знает? Две такие разные фигуры. И, наверное, правильно мы их соединили.

– Верико чувствовала одиночество?

– Конечно. Старые люди все его чувствуют. Оно было глубинное, внутри. Внешне – нет. Такого одиночества, как у Раневской, – нет.

– А Высоцкий? Вы пишете, что и он одинок. Но ведь вокруг всегда люди?

– Мне кажется, поэт всегда одинок. Анатолий Васильевич Эфрос тоже писал, что он одинок. Хотя мне казалось – как? У нас нормальная семья. Хороший дом. Но было у него ощущение не то чтобы непонимания (замолчала, долгая пауза, подбирает слово поточнее, чтобы сказать), немного понимания. Мне кажется, острота этого чувства – принадлежность высокоорганизованной художественной натуры. Он, человек, это скрывает. Но это – так. Что касается Высоцкого. Он вообще всегда был окружен людьми, которые ему в подметки не годились, как говорится. Они были, вроде, по-человечески преданы ему, хотя все по очереди предавали. Но это был удобный для него круг. Хотя он на сто голов был выше этого круга. Мне кажется, круг этот не понимал, «что есть Высоцкий». С годами, после его ухода, этот круг все шире, и «друзей» все больше. Но это же неправда. И все вспоминают… И вообще хочу сказать вам: никакие контакты не спасают от одиночества…

Когда она произносила слово «одиночество», мне каждый раз казалось, что она о себе в данный момент… Оно чувствовалось во всем, что мы видели в этой квартире: в атмосфере дома, в молчаливых портретах на фото, детском натюрморте на стене, в книгах, давно не читаемых, легкой пыли на подоконнике… Одиночество.

Обо всех, кого видела, кого приглашала в свои программы, о ком писала статьи, она позднее написала книги. «Имена», «Любите ли вы театр?» Это самые читаемые ее произведения. «Имена» – рассказы о людях театра. Она вышла в трех томах. Каждый из них написан в разные периоды жизни. Первый – 1958–1971 годы. Второй – 1972–1986. Третий – 1987–1999. Главная тема, главные герои ее повествования – люди театра, актеры, режиссеры. А во второй книге – на примере анализа театральных постановок «Современника» и МХАТа имени М. Горького автор пишет о театре, его развитии и будущем. В знаменитой серии «Жизнь замечательных людей» вышла ее работа «Владимир Яхонтов». О судьбе и творчестве великого мастера слова.

– Можно об Эфросе спрошу? (Кивает.) Он перешел на Таганку, это было болезненное решение?

– Понимаете (смотрит в одну точку)… Дело не в том, что на Таганку, а дело в том, что с Бронной. Это страшное дело. Ведь Театру на Малой Бронной отдано было 17 лет. Он еще мог там работать и работать. Но это стало с некоторых пор невыносимо. Категорически невыносимо, когда тебя не слушают, не ценят, просто привыкли… Кстати, почему был идеальным контакт с Высоцким? Они не надоедали друг другу. Они жаждали друг друга. Вот на этом стоит настоящий союз актера и режиссера. Они нужны друг другу. Актеры – они публика, как дети. Ребенку много всего позволяешь, даешь – он становится непослушным, балованным. И актеры, получая много, становятся избалованными. Это одно. А второе – конфликт с директором театра. Появился новый человек. В художественных ценностях он не то что не разбирался, нет, он, возможно, и разбирался, но они ему были малоинтересны. С таким директором конфликт у Эфроса был неизбежным. В итоге создалась совершенно не творческая атмосфера. Кроме того, у директора власть подчинить себе актеров. Способов у него много для этого. Подчинил – и зарплата, и квартиры, и другое… Это я вам очень грубую схему изложила, на самом деле все, конечно, было сложней. Короче, в театре находиться стало просто невозможно. Я думаю, не одному Эфросу. Многим режиссерам за годы работы это пережить пришлось. Да и придется… Знаете, режиссура – труднейшее занятие. Но самое страшное, конечно, это момент предательства учеников, невозможность найти с ними общий язык… А тут Таганку предложили…

– С вами делился всеми своими муками?

– Делился почти всем. Я видела его страшные душевные мучения… Но без подробностей. Я много потом узнала, после его ухода из жизни. Не вываливал на меня все передряги. Я, конечно, тормошила, «скажи», но он молчал (она говорит медленно, словно выдавливая слова, словно не мне это говорит, а себе, пауза после каждой фразы). «Ты меня слышишь?» – «Да, говори, говори» – «Так слышишь или нет?» – «Так кое-что попадает в уши…» А сам где-то далеко. Работой был переполнен до предела. А моя забота была – пришел домой, чтобы дома было тепло, хорошо, вкусная еда… Старалась, чтобы так было.

– Он был помощником дома? Ведь театр держал в постоянном напряжении.

– Жилось нам очень хорошо. Потому что я не знаю более правдивого… нет, это не то слово… более безошибочного в своей реакции человека, чем Анатолий Васильевич. Быт? Не брал на себя, но всегда был готов помочь, если надо. В каждую секунду. Только когда его не стало, мы с сыном поняли, от скольких проблем он нас заслонял. По существу, он все решал. У него был особый дар принятия решений. Мне оставалось только прислушиваться к нему.

– А бывшие ученики? Что-то изменилось позднее?

– Конечно. Через годы, конечно же, произошла переоценка. Притом там, внутри души, что-то перевернулось. Каются. Да что там… Для Эфроса это, конечно же, трагические времена. Предали на Бронной. Но не сложилось и на Таганке. Гудела Москва. Гудела пресса. Разборки и склоки. И трагедия недолго стояла за дверью – вошла в образе инфаркта и унесла с собой. А сколько планов, надежд, проектов хотелось выпустить на свет! Не случилось!

В последние годы Наталья Анатольевна успела издать наследие режиссера. Статьи, воспоминания, мемуары о нем. Так грамотно, профессионально, как это сделала она, – никто бы не сумел.

– Исчезли ваши театральные полотна из эфира. Почему?

– Это не ко мне вопрос. Это к руководству сегодняшнего ТВ. Хотя, возможно, сейчас нужно что-то другое, и я не могу уже чего-то делать, не понимая чего-то. Но все, что давно было сделано, хранится в архивах. Вошло в «Золотую коллекцию» канала «Культура». Периодически повторяют.

(Вы, наверное, заметили, насколько трезво, разумно и где-то самокритично она оценивает любую ситуацию. Копается в себе. Ни разу не пыталась даже сказать о каком-то непонимании, кого-то очернить. Что-то не получается – ищи в себе ответ. Такой ее подход ко всему. Видимо, это удел людей сильных.)

– Последнее время вас не видно даже на каких-то крупных театральных событиях. Почему?

– Не очень люблю посещать всякие мероприятия. Причины разные. Недавно пригласили на присуждение премии имени К. С. Станиславского. Пошла бы. Собиралась. Но в приглашении было условие: в вечернем туалете. Что за условия моего пребывания там? Не пошла. (Она не стала дальше развивать этот случай. Но, предполагаю, у нее и туалета вечернего могло не быть.) Всех, кому должны были вручать премии, я знала. Их работы на сцене видела. Так для чего идти? Чтобы отметиться?

А возможно, подумалось мне, это уже был не ее театр? Тот театр, который она охраняла все годы. Тот театр, который она считала единственно верным и правильным, и по Станиславскому. Тот театр, в котором она многие десятилетия защищала искусство от не искусства. Может, в этом была причина? Кто знает?

– В чем сегодня находите успокоение?

– Сегодня успокоение я не нахожу ни в чем. Но это, как бы, мое дело. И ничье больше. Осложнять этим жизнь близких или кого-либо еще – не имею права. Знаете, с годами выработалась привычка быть одной. Это накладывает на человека что-то. Что? Не объясню. Но рядом с этим – не пустая жизнь. Это жизнь, полная работы…

«Жизнь, полная работы» – это то, чем было заполнено все ее время в 1990-е годы. Она много работала на радио. Ее интервью с людьми искусства звучали ежедневно. Ее пригласили работать в отдел критики журнала «Московский наблюдатель». И работой она была там так загружена, что и «посидеть за чашечкой кофе» не выкраивалось времени. Выступая на презентации журнала, она как бы очертила круг своего видения атмосферы, которую нужно было создать в коллективе: «Мне хочется, чтобы в журнале сохранилось и культивировалось чувство локтя, совместимости, непродажности и сотрудничества. Чтобы основным было творческое начало и это бы нас всех объединяло. Мне необходимо чувство локтя. Может быть, я старомодна, но мне это нужно. Мы вместе делаем серьезное дело».

Гаевский Вадим (1928–2021) – театральный и литературный критик, балетовед, заслуженный деятель искусств РФ. «Весь смысл того дела, которым занималась Наташа, – ободрить и окрылить, протянуть дружественную руку, отпраздновать успех, поддержать в трудную минуту».

Она умела открывать новые имена, благословлять молодых в большое плавание по морю искусств. И никогда не ошибалась. Открывала. Помогала. Отстаивала свое мнение, если это было справедливо. Пример тому – Сергей Васильевич Женовач. Молодой человек, мало кому известный режиссер три десятилетия назад. Попал в ее поле зрения. «Очень рада, что увидела работу С. Женовача «Владимир III степени» на «Малой Бронной». Написала статью «Дар». Вот он, талант. Вот оно то, что очень трудно всегда определить точными словами. Мне всегда очень интересно следить за его работой» (из радиопередачи Н. Крымовой). И следила. Все спектакли посмотрела, высказала мнение… Сегодня Сергей Женовач – один из самых известных театральной, и не только, Москвы режиссеров. Основатель и руководитель «Студии театрального искусства», профессор ГИТИСа. Обладатель «Золотой маски» сразу за два спектакля в 2007 году. Постановщик самых посещаемых спектаклей…

На работе она боец, организатор. А передо мной сидит усталая, одинокая женщина. И очень доверительно рассказывает о личном. О прошлом. Вы заметили, как тактична она в своем откровении? Не ищет виновных. Не жалуется на сына, занятого семьей и своими делами. Она умела анализировать. Не только увиденное на сцене, но и свою жизнь. И это достойно уважения. Несколько повторилась по мысли, просто хочу повторить – насколько она человек, разумно думающий.

1204 8 2

– Вы спросили – «успокоение?» Работа. Она очень удачно отвлекает... Это до… Знаете, я очень человек избалованный. Теми критериями, которые были органикой его и моей жизни. Когда мы жили нашими отношениями, своей работой. И все этим было переполнено. Ничего трудного не было для меня. И когда я вдруг обнаружила, что этим критериям, меркам, по которым шла наша жизнь, не отвечает никто, почти никто… пусто… Конечно, я понимаю, что и со мной трудно в общении, сложно. Как и мне с ними. Ничего не поделаешь, такая я максималистка. Но в общем-то как-то стараюсь бескомпромиссно держаться. Удается. Хотя, повторяюсь, я уж такой максималист, который тоже в общении труден.

Все, что я слышу, опять же, это размышление вслух. Не для меня. Не для вас, читатель. Для себя. Видимо, так в своем одиночестве она искала вопросы «почему?» и отвечала на них. Себе.

– Во что верите?

– Мы поженились детьми. Мне – 18, ему – 23 года. Сорок лет шли рядом. И, наверное, поэтому я верю в такую вещь, в которую мало кто верит – любовь. Я верю, что человеческие свойства и талант очень взаимосвязаны. Чем человек лучше, тем талант в нем прелестнее. Верю. Свято верю. Я не встречала человека лучше Анатолия Эфроса.

– Наталья Анатольевна, не знаю почему, но я никогда почти не задавала собеседнику вопроса: чем интересен человек? Считайте, я его задала вам.

(Подняла глаза на меня, долго молчала, перевела взгляд на портрет в траурной рамке. И заговорила.)

– Что такое человек? Это – долг. Долг есть самое важное и самое интересное содержание человеческой жизни. Этот долг может быть разным – тягостным, легким, тяжелым. Святым, наконец. Это мне объяснила великая Кнебель Мария Осиповна (1898–1985.). И я с ней согласна. «Самое интересное человеческое содержание – долг».

Попрощались. Поблагодарили за гостеприимство. В душе – судьбу и случай, что позволили встретиться. Был поздний час. Машина несла нас по ярко освещенным улицам Москвы. У каждой станции метро – толпы. Народ торопился домой. Кто после вечернего киносеанса, кто со спектакля, кто после концерта. Жизнь продолжается…

Мы ехали молча. Смотрели в окна машины. А на душе – тоска. Одолевали горестные мысли о быстробегущей жизни. О том, что в судьбе каждого человека, без исключения, наступает день и час, когда самое близкое и дорогое остается за порогом, в прошлом.

P. S. Их последний приют – Москва, Кунцевское кладбище. Рядом. Он ушел под старый Новый год, в 1987-м. Она – в первый день нового 2003 года. В «Русском журнале» от января 2003 года театральный критик Григорий Заславский написал в память об ушедшей коллеге: «Крымова могла без страха и упрека обернуться и посмотреть назад. В ее жизни не было статей или поступков, за которые следовало бы корить себя, тем более – стыдиться. Она была, пожалуй, последним представителем поколения, для которого нравственное и эстетическое в искусстве шло неразрывно, бок о бок и друг без друга существовать не могли…».

Встречаются люди (очень редко), перед которыми не стесняясь душу распахнешь, все самое потаенное расскажешь, совета прося и понимая: может, и не поможет, но выслушает, не осудит, посочувствует и не предаст. Перед такой личностью и колени можно преклонить. Поймет все правильно.

  • Расскажите об этом своим друзьям!