«Лес» и его жители |
13 Сентября 2012 г. |
На днях мне довелось пережить забытое чувство – сильное и радостное театральное впечатление от спектакля Красноярского театра им. А. Пушкина по пьесе Островского «Лес». Театр гастролировал в нашем городе в начале сентября. Сразу признаюсь, что я не заядлая театралка и уж конечно – не театральный критик. Движет мной чистое и бескорыстное желание порадоваться за красноярцев, которые могут регулярно получать такие впечатления. Я в моём родном городе от этого почти совсем отучена. Итак, Александр Островский, «Лес». Скромные декорации, небогатые костюмы. Не знаю, как всё это выглядит на собственной сцене Красноярска. На нашей – расписанные задники, комичный пруд в виде аквариума, в котором лакей Карп ловит рыбку, оклеенную фольгой. Рядом – огромный пень, он же легко превращается в накрытый стол. Выходит Карп (В. Лосьянов), по совместительству исполняющий роль «от автора», и объявляет: «Утро!» И изображает птичьи трели с помощью свистульки. Зал тут же включается в игру и радостно смеётся. «Мы тут решили вас немного развеселить и подурачить», – как бы говорят авторы спектакля. – Мы всего лишь актёры, а уж во что стоит поверить и принять всерьёз – решать вам». Многим из нас в школе привили стойкое неприятие Островского. Уж и не помню, в каком классе мы проходили «Грозу», но очень долго все пьесы этого автора представлялись мне сплошь «тёмным царством», сборищем мелких людишек, страшно далёких от современной жизни. Спасали лишь удачные экранизации: уморительная и яркая «Женитьба Бальзаминова», изящный и трогательный «Жестокий романс» да спектакли лучших столичных театров, которыми иногда баловало нас телевидение. И вот Островский на театральной сцене в интерпретации красноярцев. Мне просто не с чем сравнивать, поэтому я принимаю героев такими, какими их увидела в этом спектакле. Помещица Гурмыжская (Г. Саламатова), дама со следами былой красоты, в первой же сцене, говоря современным сленгом, позиционирует себя как существо кроткое и беспомощное, готовое бескорыстно помогать нуждающимся. Но Карп приоткрывает нам другое: она продаёт свои леса, а деньги пускает на ветер, на мелкие прихоти. И вскоре становится ясно, как и куда улетают деньги. Мелкая и жадная дамочка не умеет вести свои дела разумно. Её легко использует в своих целях купец Восьмибратов – этакая смесь наглости и беспардонности с показной широтой натуры и понятиями чести по-купечески. Спектакль течёт неспешно, завязываются сюжетные линии, интриги, проступают характеры. Вот пригретый, приближенный помещицей с неясной пока целью молодой человек – нелепый до крайности, боящийся потерять расположение барыни и шанс на сытое существование. И вот он же – жених, а потом и законный супруг Гурмыжской. И видит зритель: да он из тех, кто наутро после свадьбы сядет проверять счета и отрезать купоны. А уж как становится высокомерен! Вот и гадай, где всё это сидело, в каких тайниках мелкой души? И Островский, и его интерпретаторы умело заставляют нас думать о своих героях, оценивать их поступки. Спектакль постепенно втягивает зрителя в игру, имя которой – жизнь. А в жизни всему найдётся своё место, и никого нельзя зачеркнуть или осмеять. Во всяком случае – у Островского. Появление актёров Счастливцева (А. Киндяков) и Несчастливцева (Д. Корявин) наполняет действие новой энергией. Два талантливых исполнителя – такие разные и такие яркие – придают спектаклю блеск и глубину. По мнению режиссёра Сергея Ражука, наше время опасно тем, что человек привыкает читать дайджесты чужих мыслей, не затрачивая, не подключая душу. А когда душа не работает, она либо засыпает, либо умирает. И человек перестаёт быть человеком. Будить душу – вот задача театра, о котором так пылко говорит Несчастливцев. И, несомненно – задача этого спектакля. Актёрский ансамбль любит и понимает Островского. Это видно и по тому, как уважительно относятся авторы спектакля к пьесе. Нет здесь дешёвых примочек с осовремениванием текста. Нет ничего на потребу невзыскательной публике. И тем приятнее, что зал вполне оправдывает такое отношение: смех и аплодисменты там, где нужно, тому показатель. В зале много молодёжи – и это радует. На русскую классику, на Островского пришло «поколение пепси» и случилось чудо: они поняли и оценили хороший спектакль. И в этом им, несомненно, помогли и автор, и режиссёр, усилия которого не выпячены, а скрыты в игре актёров, в расстановке акцентов, в ритме спектакля. Сохраняется живая ткань пьесы, персонажи многомерны, стилистические решения тонки. Здесь нет проходных персонажей, кроме, пожалуй, соседей Гурмыжской. Их роль – играть свиту королевы. Хороши образы слуг. Карп – человек с достоинством, хоть и на должности лакея. В финале спектакля он сознательно, рискуя местом у хозяйки, обносит прыткого жениха шампанским, подходя прежде к Несчастливцеву. Он всё видит, всё подмечает, жалеет и судит нравственным судом. Молча скрывает он за стянутой со стола зелёной скатертью пару влюблённых – Петра и Аксюшу. И зелёная ткань подобна лесной чаще. И стол уже не стол, а пень, оставшийся от когда-то могучего и сильного дерева. И таких режиссёрских находок в спектакле много. Живая и яркая получилась Улита: тут гремучая смесь хитрости, лукавства и жизнелюбия. Ей бы тоже в артистки – характер народный, сочный. Барыне льстить-то льстит, но если прижмёт, стесняться не станет, выложит всё, что на душе. И такая в ней женская бесприютность, такое желание к кому-нибудь прислониться, что понимаешь – любит автор своих героев, не делит их на чёрненьких и беленьких, каждому даёт себя показать. Благодарный зритель не скупился на аплодисменты и крики «браво!» Какая это радость – живой театр, живой спектакль! Актёр Несчастливцев уговаривает бесприданницу Аксюшу, спасённую им после попытки утопиться в пруду, пойти на сцену, рисуя ей волшебный мир театра, мир высоких чувств и страстей. Мы, зрители, тоже мечтаем о таком театре.
|
|