Патовая комбинация

Глава из новой книги Валентины Рекуновой.

Не дай бог, эпидемия

– Любите вы, Павел Дмитриевич, нагрянуть врасплох!

– Люблю. Вы же ведь понимаете: есть резоны.

– Но и промахнуться недолго, – управляющий Балаганским уездом расхохотался. – Не задержи меня нынче почта, так и разъехались бы: вы ко мне, а я в Бильчирскую волость.

– Так я бы за вами следом, – серьёзно отвечал управляющий губернией Яковлев. – В Бильчирской волости у нас что за прореха?

– Четверо в тифе лежат. Не дай бог, эпидемия, вымрем все поголовно: на целый уезд один врач.

– По штату два – участковый и уездный.

– Уездного-то что считать? Он ведь по судебному ведомству, трупы режет и дальше Балаганска не выезжает. А участковый к Зиме приписан, оттуда и нарезает во все концы. Положим, завтра он приедет в Бильчир и там на какое-то время останется; а ну как за это время полыхнёт ещё в двух-трёх местах? Одному не перехватить.

– Раньше-то как справлялись?

– Так ведь до нас ни тиф, ни чума, ни холера не докатывались. Даже в девятьсот пятнадцатом, когда беженцы заполонили Иркутск. Но теперь другой коленкор: переполнилась, видно, коробочка, а войне-то не видно никакого конца. Мы газеты-то получаем, приказы колчаковские смотрим и примечаем: он самый корень большевистский думает выкорчевать. Ну а этого ни в три года, ни в десять не сделаешь, да и силы уж нету воевать, в деревнях всё подчистили. В общем, Павел Дмитриевич, раз уже вы приехали, обещайте на случай эпидемии прислать из Иркутска докторов.

Яковлев помолчал. И рубанул:

– Дальше только хуже будет. Под призыв попали уже два уездных врача, Гельберт и Моросанов, не сегодня-завтра их возьмут. Не застрахован и ваш, и пока он на месте, выцарапывайте его из судебного ведомства и бросайте на тиф. На Иркутск не рассчитывайте: у нас на переселенческом пункте с декабря эпидемия сыпного тифа, и (чего прежде, кажется, не бывало) гибнет сам персонал – санитары, сиделки, рабочие, сторожа... Кухарка умерла, десять лет отработавшая благополучно.

В 1918 году в Иркутске заболели оспой 152 чел. (умерло 33), скарлатиной – 479 (умерло 52), дифтеритом – 363 (ум. 22), брюшным тифом – 411 (ум. 89), сыпным тифом – 308 (ум. 39), возвратным тифом – 191 (ум. 6), корью – 71 (ум. 17), коклюшем – 54 (ум. 21), сибирской язвой – 2, европейской холерой – 1, азиатской холерой – 1 (ум. 1). Из газеты «Мысль» от 20.02.1919 г.: «В управлении Иркутской уездной милиции заболели сыпным тифом начальник, бухгалтер, трое служащих и 4 милиционера. Помещение до сих пор не дезинфицировано».

К началу 1919 года в ведении губернского земства находились 23 земских сельских лечебницы. Из них 4 в Иркутском уезде (в Усолье, Иркутске, Тунке и Оёке), 6 в Балаганском уезде (в Зиме, Черемхово, Балаганске, Усть-Уде, Залари, Бохане), 4 в Нижнеудинском уезде (Тайшете, Тулуне, Кимильтее и Братском), 3 в Верхоленском уезде (в Манзурке, Знаменке и Верхоленске) и 6 в Киренском уезде (в Усть-Куте, Чечуйске, Витиме, Нижнем Илимске, Орлинге и Маркове).

В собственных зданиях помещались 8 лечебниц, в общественных – 6, в наёмных – 9. В Киренском уезде на февраль 1919 года существовала двухмесячная задолженность по выплате жалования медперсоналу.

Пусть консулы сбросятся!

В первую половину января нынешнего, 1919-го, пленных красноармейцев переводили из переселенческих бараков в изолятор Александровской тюрьмы и отделение для тифозных тюрьмы губернской. Врачи жаловались на нехватку белья и медикаментов (главное препятствие в борьбе с тифом), и управляющий губернией Яковлев объехал иностранные представительства. Английский консул распорядился о выдаче двухсот пар белья, а французский передал тюремным врачам медикаменты.

Этого было мало, конечно, и Павел Дмитриевич решил подключить общество врачей Восточной Сибири. Очень кстати повстречал на Большой доктора Бергмана.

– На 31 января 1919 года назначено экстренное заседание, – предвидя его вопрос, отвечал Георгий Адольфович. – Исключительно по одному вопросу: лекарственный голод и связанные с ними спекуляции. Члены правления уже теперь ищут выходы, чтобы не тратить время на выработку постановления.

Из газеты «Мысль» от 20.02.1919 года: «Михеевская аптека, стремясь устранить лекарственный голод хотя бы частично, стала приготовлять нашатырный спирт из имеющихся запасов нашатыря. Быстро истощив свои небольшие запасы, аптека была вынуждена прекратить производство. Между тем в местном военно-аптечном складе имеются большие запасы нашатыря, но по полученному из Омска распоряжению склад не имеет права ничего отпускать на сторону. В лаборатории склада также производится эфир, столь необходимый для изготовления эфирно-валериановых капель, но и он, вследствие указанного распоряжения, не может быть использован для нужд города».

Доктор Бергман вот уже второй год расставался с Иркутском. Всё говорило за то, что пора возвращаться на родину, но сначала он ждал своего 50-летия (а оно пришлось на 1918), чтобы встретить его в кругу неслучайных людей, а потом озабочен был передачей городскому самоуправлению прекрасно оборудованной лечебницы. Назначил самую низкую цену в 100 тысяч рублей, но поставил условием, чтобы город ни при каких обстоятельствах не менял её назначение.

В городской управе клялись и, кажется, искренне сожалели, что «одним замечательным доктором станет меньше». Георгий Адольфович принимал похвалу с достоинством и удовольствием, но при этом и замечал:

– Мы, доктора старой школы, сделали своё дело, и всего более говорит об этом подросшее общество фельдшеров, фельдшериц и акушерок. В сущности, оно приняло на себя обязанности скорой медицинской помощи. Любой горожанин мог обратиться на Русиновскую, 7 либо сделать вызов по телефону. Там даже и зубоврачебный кабинет заработал. А вот что действительно беспокоит, так это огромное число шарлатанов, выдающих себя за корейских, китайских и других иностранных докторов. С этим можно же что-то сделать городскому самоуправлению!

– Сложно всё по нынешним временам: милиция – не полиция, то, что было, сломали, а новое не отстроим никак. Кстати, о докторах. Вот свежий случай: Черемховская городская дума пригласила на службу врача Шиповалова, и он приехал, но прежде чем представляться, прошёлся по центру и присмотрел удобную для себя квартиру. Она была в частном владении, то есть добыть её можно было лишь путём реквизиции, и городской голова поинтересовался:

– Доктор, вас не смущает, что придётся хозяев на улицу выселять?

– Отнюдь. И вас не должно смущать, потому что вы в безвыходном положении.

– И что же в итоге?! – доктор Бергман явно утратил привычную сдержанность.

– Уехал доктор: гласные постановили в реквизиции отказать.

– Патовая ситуация, – Бергман помолчал. – А какие доводы взяли верх?

– Думаю, взяли верх гласные-домовладельцы.

– Значит, в Черемхово пока нет настоящей эпидемии. Либо есть в запасе ещё один доктор, – уверенно заключил Бергман.

– Это станет ясно очень скоро.

«Ещё до моего отъезда из Иркутска, – прибавил мысленно Георгий Адольфович. – Кстати, надо будет оставить большие шахматы моему соседу инженеру Зюськину – славный малый».

Не нужно говорить, что это от Зюськина

С утра инженер Зюськин был на линии, и только в начале четвёртого начальник станции Иннокентьевской разыскал его и передал:

– Супруга ваша в больнице: соседи отвезли с острой болью, а до вас дозвониться не смогли. Да вы не пугайтесь так: может, обойдётся. Давайте поезжайте, в Кузнецовской она.

Зюськины были женаты меньше года, и всё это время опасались насильственной мобилизации Михаила Игнатьевича сначала большевиками, а после колчаковцами. Но милая розовощёкая Гутя казалась вне всякой опасности – она и не жаловалась ни на что!

В приёмном покое было многолюдно, но ждать не пришлось, и Зюськину сразу сказали, что Августе Фёдоровне уже сделана операция, но врач теперь занят и ранее часа не освободится.

– Прогуляйтесь: так время быстрее пройдёт, – и вспотевший от волнения Зюськин с готовностью вышел во двор.

Пожилая фельдшерица топталась у входа, прилаживая объявление: ей хотелось его приподнять, но не хватало роста. Инженер молча принялся помогать, заслужив сконфуженную улыбку:

– Вот, приходится... иначе никак, – она разгладила плотный белый листок с коротеньким текстом, напечатанным сплошь заглавными буквами: «Вследствие чрезвычайного вздорожания медикаментов, перевязочных материалов и продуктов питания администрация Кузнецовской больницы вынуждена с 1 марта 1919 года повысить плату с больных до 15 руб. в сутки».

Зюськина неожиданно осенило:

– Вот что: я дам вам денег сколько нужно, только вы узнайте уже прямо сейчас, что с моею супругой – я больше ждать не могу!

– Вот доктор освободится – и скажет. А вы лучше бы съездили да привезли ей постельный комплект: у нас ведь три года уже не заготавливается бельё: то революция, то война, то думу разгонят, то опять соберут... А бельё всё штопано-перештопано, да и того не хватает. Кто состоятельней, так и не пользуется больничным, а в богадельню-то некому принести: там ведь все одинокие или брошенные.

– Вы про какую богадельню говорите?

– Да про нашу, при больнице которая! Для мужчин.

– Отчего же именно для мужчин?

– Так женщины всё же как-то устраиваются, а старики беспомощные совсем. Раньше хоть держали их в чистоте, а теперь и простыней нет на смену.

– Это в котором здании богадельня? Покажете?

– Покажу!

...Соседи (супруги Бергманы) пригласили Михаила Игнатьевича отужинать, и он в подробностях рассказал им про вырезанный у супруги аппендикс, и про 3-ю палату богадельни для лежачих больных. На другое утро Зюськин отправился, как обычно, на службу, но отработал лишь половину дня: несколько коллег пустили фуражку по кругу, и в начале четвёртого Зюськин стоял уже под дверью 3-й палаты с девятью новенькими комплектами постельного белья.

• Расскажите об этом своим друзьям!