ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-03-29-03-08-37
16 марта исполнилось 140 лет со дня рождения русского писателя-фантаста Александра Беляева (1884–1942).
2024-03-29-04-19-10
В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за...
2024-04-12-01-26-10
Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой...
2024-04-04-05-50-54
Продолжаем публикации к Международному дню театра, который отмечался 27 марта с 1961 года.
2024-04-11-04-54-52
Юрий Дмитриевич Куклачёв – советский и российский артист цирка, клоун, дрессировщик кошек. Создатель и бессменный художественный руководитель Театра кошек в Москве с 1990 года. Народный артист РСФСР (1986), лауреат премии Ленинского комсомола...

Ветер странствий

Изменить размер шрифта

alt

Но истые пловцы – те, что плывут без цели,

Плывущие, чтоб плыть, глотатели широт,

Что каждую весну справляют новоселье,

И даже в смертный час ещё твердят – вперёд!

Состояние души настоящего путешественника выразил в этих строках Шарль Бодлер. «Меня уже было не остановить», – подтвердил наш герой после первого плавания. Мы продолжаем публиковать записки Евгения Серебренникова. С огромным трудом добравшись до Аляски, он обнаружил, что пригласивший его для морского путешествия американец легкомысленно переменил планы. Но наш герой не пал духом.

Другое измерение

На Аляске я успел обзавестись добрыми знакомыми. Они и помогли мне найти англичанина, владельца яхты, которому нужен был член экипажа. Так я отправился в кругосветное плавание. После «кругосветки» я ещё долго сохранял странную, балансирующую походку, словно под ногами у меня по-прежнему была палуба «Фионы». Нас было трое: богатый англичанин Эрик, владелец яхты, матрос Уолтер – только что из строительных рабочих, и я. Мы «оттолкнулись ногой от причала» в Нью-Йорке. Через год яхта достигла Маркизских островов. Здесь витали имена Меллвила и Гогена. В Бермудском треугольнике никто не погрозил нам ни снизу, ни сверху. А вот Бразилия дорогого стоила – после шторма понадобились новые паруса. Их ждали два месяца.

Краски южных морей, тропические пейзажи – я просто обалдел! Раньше я видел только Север и Дальний Восток. Потом на мою неокрепшую душу свалились Рио и Буэнос-Айрес. Я увидел мыс Горн, остров Пасхи, легендарный Баунти – попал в другое измерение.

Здесь у них иные мерки

Вернувшись, я стал мечтать о собственной лодке. Но возможно это было только в Америке. Получив очередное приглашение для путешествия на яхте, я отправился за визой в более близкий мне по расстоянию и душе Владивосток. Однако женщина-консул, пролистав мой заштемпелёванный экзотическими странами паспорт, в визе отказала, добавив, что я, возможно, участвую в переброске наркотиков. По американским меркам я мог подать на неё в суд, но из России сделать это было непросто.

Затем по жаре, на поезде – через всю страну я двинулся в Москву, в более приветливое, как мне казалось, американское посольство. За прошедшее время желающих посетить США заметно прибавилось. Ушлые москвичи вовсю торговали местами в очереди, и страхов рассказывалось ещё больше. Выбирать подходящего клерка уже не было возможности, и я на деревянных ногах двинулся к окошку, где принимал посетителей коротко стриженный, подтянутый, загорелый американец моих лет.

– Яхтсмен, – заулыбался он, читая приглашение. – О, мыс Горн, – уважительно произнёс чиновник, найдя штемпель маленького Чилийского порта. – А какая лодка?

– Да сорок четыре фута, – затараторил я, почти влезая в окошко, – отличный калифорнийский бот, «Вестсэйл», на нём и во льды идти можно, только капитан осторожничает.

– Любите скорость?

– Да какой русский… – понесло меня.

Здраво рассуждая, работать в России можно и не зная Гоголя, да и американцы быструю езду любят не меньше. В общем, мы расстались с дружеским рукопожатием, что было вызовом толпе посетителей, которая мучилась неизвестностью.

Пиратские нравы

Июльская Москва казалась уже не такой чужой, хотя мой обычный дух противоречия охлаждал душевный подъём: эта бумажка разве победа! Во время моего последнего яхтенного похода, на Тринидаде и Тобаго, бывшей Карибской пиратской вотчине, мне в ряду представителей других национальностей было отказано в визе. Соответственно, было запрещено сходить на берег. Несколько дней я честно парился на яхте, иногда ныряя с борта и плавая с маской в обществе стаи барракуд, которых я сравнивал с местными чиновниками. Конечно, я мог свободно уйти на берег, но товарищ по плаванию, который скрашивал моё вынужденное затворничество частым приношением холодного пива, показал рыбака на пирсе невдалеке от яхты. О том, что это переодетый полицейский, который приставлен персонально ко мне, знала уже вся округа. Но на главном острове – Тринидаде, куда мы перешли вскоре, я нагло разгуливал без разрешения по этой фальшивой стране и даже явился во Французское консульство и получил визу во Французскую Полинезию. Помог случай и моя отчаянно-наглая решительность – консул до этого работал в России и при слове «Москва» он закатывал глаза и делал блаженное лицо, говоря «Наташа», но называя её почему-то – «он».

Здесь невесёлые дела

А пока – я возвращался из Москвы, предчувствуя, что в этот раз расставание с родиной будет долгим. И я решил окунуться в привычный мир сибирской тайги. Маленькое тёплое убежище из кедровых брёвен, из них же дрова, весёлая лайка, весь день в бегах – и через месяц такой жизни показалось, что и не было отупляющей экваториальной жары и происков интернациональных бюрократов. Но жизнь шла своим чередом: виза получена, и к Новому году мне нужно быть в Америке. Ещё по приезде я приобрёл «доброжелателя» в лице местного шофёра с грушевидным лицом, необъятным брюхом и завистью к любой удаче. Простодушно обмолвившись, что если я не выберусь вовремя из тайги, то – «Гуд-бай, Америка», я подтолкнул его к подлому поступку – он за мной не приехал. Мне пришлось в лютый мороз, побросав всё, что можно, три дня бежать на лыжах по заиндевелой тайге. Небритым прыгнул я в самолёт на Камчатку, где в последний день действия визы узнал, что следующий самолёт на Аляску будет только через три дня. С Новым годом!

Сказалось, видимо, всё: и напряжение последних лет, и усталость, и январская, занесённая снегом Камчатка, где всё было не так, как в мои лучшие годы.

Не было ни сил, ни желания, ни денег возвращаться в Москву, опять кому-то кланяться, что-то доказывать. От безвыходности решился на почти невероятное – со знакомыми отослал в посольство паспорт и трогательное описание моих злоключений. Вынужденные месяцы безделья, отвратительная местная водка, вежливые соболезнования знакомых – год начался с неудачи: плохой признак.

Но раздался звонок, что возвращается мой паспорт с визой и письмом. Мои знакомые рассказывали, как чиновники не хотели даже брать документы без хозяина, как они уговорили их прочесть письмо – это подействовало!

В понедельник, 9 марта, после праздничного застолья я вылетел на Аляску.

Билет в один конец

Привыкший к быстрой процедуре перехода границы, я первым ринулся к стойке, но был озадачен сложным для меня вопросом:

- Где ваш обратный билет? Я был знаком с этим иммиграционным законом, но в прошлый приезд я подарил Аэрофлоту почти 500 долларов, так как ушёл из Америки на яхте, а вернуть в США обратный билет, купленный в России, было невозможно. Всё это я объяснил клерку, который на вид был не старше меня. Приглашение для яхтенного похода его не убедило:

– Вы нарушили закон, и я обязан вас депортировать. Не слушая моих неуклюжих возражений, он в раскачку, по-пингвиньи, отошёл и, уютно устроившись, начал копаться в моих вещах. Да, не приглянулся я этому седобородому толстяку, который решил, видимо, что я слишком много времени мотаюсь по миру и слишком мало времени уделяю работе. Он, де, тоже бы с удовольствием путешествовал, а не сидел бы на занудной службе. Хотя глядя на его необъятное брюхо и тусклые глаза, трудно было представить его пытающимся усмирить парус при сорокамильном ветре или гонящимся на лыжах за раненым медведем на склоне Камчатской сопки. Поняв, что дела мои плохи, я с бравадой отчаяния подумал: успею ещё на опохмелку в Петропавловск.

Вокруг меня деловито возилась целая орава служак.

– Нужна ваша подпись, что вы согласны на депортацию. Потом вы можете вновь обратиться в посольство за визой, – слегка заискивающе врёт чиновник. Затем у меня снимают отпечатки пальцев, обыскивают голого на цементном полу. В такой обстановке вопрос: из какого калибра я стреляю лосей, звучит как-то по-идиотски (по фото они догадались, что я охотник). Всё, я уже вне закона, а поскольку следующий самолёт на Камчатку будет только через три дня, их мне предстоит провести в тюрьме. Езда в наручниках по ночному Анкориджу, какие-то бесконечные двери, кокетливая чернокожая надзирательница (я ещё в состоянии это заметить), переодевание в розовое бельё цвета надежды и синюю униформу – и на рассвете 8 марта за мной клацнула железная тюремная дверь. С праздником, дорогие женщины!

От тюрьмы и от сумы

Толчками накатывает отчаяние – как всегда перед непонятным и особенно – бессмысленным. А бессмысленнее не придумаешь: никому не навредив, никого не обидев, влететь за решётку в стране свободы и демократии. Громадная, ярко освещённая камера с двухъярусными койками, храп и запахи непривычной жизни – я никогда не был в заключении. Места на койках не оказалось, я уныло и отупело накручивал круги по камере, борясь со сном, и не найдя другого выхода, – как фокусник, выдернул один матрас из-под спящего сразу на трёх матрасах негра. Тот только сверкнул глазами с яркими белками – и усталость тела победила тревогу разума.

alt– Breakfast! – рявкнул скрипучий голос в 6:30 утра, и нам, шеренгой выстроенным вдоль коридора, подают подносы с завтраком маленькие темнокожие женщины, не реагирующие на «спасибо». Последним в очереди не достаётся места за столом, и я, по-восточному расположившись на матрасе, заставляю себя есть. А за столом с шуточками идёт обмен: тебе – пицца, мне – кукуруза. Кексы заворачиваются в бумажки про запас. Добровольцы – как я убедился, одни и те же – протирают столы. Затем начальник из тюремщиков надменно пересчитывает «поголовье». В отличие от надзирателей, позволяющих себе шутки, он надменно серьёзен. В камере по соседству кто-то истошно требует к себе внимания.

– Shut up, fuсk you! – беззлобно успокаивают его мои сокамерники. Начинаются бесконечные переклички, вызовы к начальству, привод новых арестантов. Их предупреждают: «Эй, свободных матрасов уже нет!» Многие вопросы надзирателей мне непонятны и, сдуру приняв слово court (суд) за приглашение поиграть в теннис, я наивно расспрашиваю об этом приглянувшегося мне бородача.

– Это тюрьма, мэн, – опускает он меня на землю. – Весь спорт может заключаться в хождении между столами и вдоль решётки.

Но это – Америка, и здесь можно полежать на обеденном столе обутым или повиснуть на решётке, не вызывая волнения у тех, кто смотрит за нами глазами двух видеокамер. Итак, я в тюрьме, и это тоже нужно пережить, и этот опыт может мне быть полезен, – так я пытаюсь настроить себя, впервые в жизни засыпая несвободным человеком.

(Продолжение следует)

  • Расскажите об этом своим друзьям!