ЗДРАВСТВУЙТЕ!

НА КАЛЕНДАРЕ
ЧТО ЛЮДИ ЧИТАЮТ?
2024-03-21-05-29-01
Александр Вертинский родился 21 марта 1889 года в Киеве. Он был вторым ребенком Николая Вертинского и Евгении Скалацкой. Его отец работал частным поверенным и журналистом. В семье был еще один ребенок – сестра Надежда, которая была старше брата на пять лет. Дети рано лишились родителей. Когда младшему...
2024-03-14-09-56-10
Выдающийся актер России, сыгравший и в театре, и в кино много замечательных и запоминающихся образов Виктор Павлов. Его нет с нами уже 18 лет. Зрителю он запомнился ролью студента, пришедшего сдавать экзамен со скрытой рацией в фильме «Операция „Ы“ и другие приключения...
2024-03-29-03-08-37
16 марта исполнилось 140 лет со дня рождения русского писателя-фантаста Александра Беляева (1884–1942).
2024-03-29-04-19-10
В ушедшем году все мы отметили юбилейную дату: 30-ю годовщину образования государства Российская Федерация. Было создано государство с новым общественно-политическим строем, название которому «капитализм». Что это за...
2024-04-12-01-26-10
Раз в четырехлетие в феврале прибавляется 29-е число, а с високосным годом связано множество примет – как правило, запретных, предостерегающих: нельзя, не рекомендуется, лучше перенести на другой...

Рассказы отца (продолжение)

Изменить размер шрифта

alt

Днепр

– Пап, а Днепр широкий?

– Смотря где.

– Ну там, где вы его форсировали.

– Э-э, Юр, он нам таким широким показался, куда там Волге...

– А как же вы переправлялись?

 

– Не переплавлялись, а форсировали, – отец достал неизменную в таких случаях пачку папирос, – ладно, слушай.

– Старшина Гайнутдинов!

– Я!

– Рядовой Пискунов!

– Я!

– Рядовой Щукин!

– Я!

Полковник опустил листок, с которого считывал фамилии и внимательно посмотрел на лица трёх солдат, стоявших перед ним. Спокойные, подтянутые, только в глубине глаз заметно ожидание. Гимнастёрки бугрятся на груди, у каждого медали на таких же выцветших, как и гимнастёрки, ленточках. Стоят вроде по стойке смирно, но нет той натянутости, которая обычно видна у рядового состава при разговоре с начальником штаба дивизии.

– Ваша задача – переправиться на тот берег и наладить связь. Идёте добровольцами. На подготовку – 20 минут. Вопросы есть? – и не выдержал, добавил, – на вас вся надежда. – И опять не дожидаясь ответа, – что вам надо, получите у майора, – кивнул головой влево, – всё, выполняйте.

– Ну что, ребята, давайте свой заказ, – майор положил листок на планшетку и приготовил карандаш. – Да вольно вы, – с какой-то виноватостью в голосе добавил он. Солдаты переглянулись и остались стоять на месте. Первым голос подал Гайнутдинов:

– А после дивизионных связистов что осталось?

– Ничего! – с какой-то гордостью ответил майор. – Их у самого берега прямым попаданием накрыло, на моих глазах прямо. Я им и пушечку маленькую дал, и барабан с кабелем, и телефонов пять штук, и мешков на плот положили, а тут прямое. И от полковых связистов ничего, их посреди реки опрокинуло, никто не выплыл даже, – как бы предупредил он следующий вопрос.

– Значит так, – Щукин хозяйственно прищурил глаз, – лодку всё равно надо, только маленькую, на троих, но чтобы не протекала, две катушки с проводом, два телефонных аппарата, два ящика немецких мин от ротного миномёта, инструмент там, кусачки, пассатижи.

Его перебил Пискунов:

– Ещё патронов по 4 диска на человека, гранат десятка два, потом НЗ на троих, тушёнки три банки и спирта по фляжке!

Майор уже давно не записывал:

– А зачем вам, ну, это, мины немецкие?

– Как зачем? Кабель притапливать, чтобы не видно было, а спирт на берегу пригодится, промокнем ведь, – Гайнутдинов невозмутимо смотрел на майора, – и ещё бы сапоги новые, а то в этих как-то неудобно плыть, – опустил он глаза на свои раздолбанные кирзачи.

– А тельняшки можно? В них сподручнее, – опять встрял Борис.

Майор опустил планшетку. От его размягчённости, навеянной тем, что люди идут на верную смерть, не осталось и следа. Натура хозяйственника взяла своё.

– А полушубки белые офицерские вам не надо? – ехидно спросил он и пошёл прочь.

– Ну, Борис, вечно ты не вовремя влезешь, – Щукин поправил автомат, – пошли сами лодку искать.

И он направился к берегу. Борис пошёл за ним, А старшина побежал за майором, догнал его и стал что-то доказывать, азартно размахивая руками. Через пятнадцать минут они нашли лодку и после небольшого скандала с её владельцами столкнули в воду. Лодка протекала, но не так чтобы очень, и Щукин уже конопатил её какими-то тряпками.

– Эй, славяне, вы где? – на берегу между кустов появился Гайнутдинов, за ним шли четыре тюка в солдатских сапогах. По-хозяйски осмотревшись, Гайнутдинов скомандовал.

– Складывайте всё сюда, да на берег не лезьте, без вас загрузим.

Солдаты ушли. Гайнутдинов раскрыл один рюкзак, достал три банки тушёнки, одним движением ножа вскрыл их, раскромсал на три краюхи буханку хлеба, разрезал большую луковицу и только потом достал фляжку. Оглянувшись по сторонам, он разлил её содержимое по трём кружкам.

– Давайте быстро, ждут наши.

На носу лодки прилеёг сам старшина, прикрыв собой телефонные аппараты и солдатские вещмешки. За вёсла сел Щукин, он вырос на Чусовой и хвалился, что гребёт так же свободно, как и ходит. На корме пристроился Борис, одна катушка провода с накинутым на шею ремнём стояла между ног, на вторую он сел. Два ящика с минами лежали прямо перед ним. К ним подошёл майор, посмотрел на лодку, реку, которая каждую минуту дыбилась разрывами снарядов и, вздохнув, махнул рукой.

– Ребята, доплывите, пожалуйста! У меня там столько имущества… – И виновато пожелал – Ни пуха вам!

– А пошёл-ка ты… – Борис, как всегда, в карман не лез, а сейчас тем более. Ну что мог сделать этот майор, хотя всё, что они просили, нашёл, даже мины немецкие, и спирта не пожалел. Борис столкнул лодку на воду.

– Поехали!

alt16 октября 1943 года дивизия пограничников-забайкальцев нанесла отвлекающий удар по обороне немцев, форсируя Днепр в районе города Лоев. Они захватили плацдарм ещё ночью, удерживали его уже 12 часов и практически выполнили свою задачу. Резервы немецких войск со всех сторон двигались к Лоеву и с ходу вступали в бой, но не могли ни потеснить, ни сбить упрямых пограничников в реку. Что перед ними одна из лучших дивизий на этом участке фронта, немцы тоже знали и были уверены в том, что раскусили замысел советского командования. Теперь осталось всего ничего, чуть надавить на русских и всё, победа. Ни штабы немцев, ни наш командир дивизии не знали, что дивизия уже выполнила задачу, отвлекла на себя значительную часть резерва немецких войск, её действия не стоят первыми в сводке начальников высших штабов, ни помощи, ни внимания теперь не жди. Дивизии осталось только одно: надеяться на себя и стоять в обороне. Но никто из дивизии об этом не знал.

Лодка выскользнула из кустов и, целя чуть выше по течению, двинулась через реку. Гайнутдинов внимательно смотрел вперёд, в воде плыло много предметов, о которые лодке не стоило задевать, Щукин размеренно и внешне неторопливо опускал вёсла в воду, Борис же сноровисто вставлял оперенья мин в петли – восьмёрки на кабеле и тихонько опускал их в воду. Со стороны казалось, что три рыбака ставят сети, только вот время выбрали неудачное.

А река не была пустынной. Несколько небольших лодок сновали вдоль нашего берега и, как видно, не совсем безрезультатно, то одна из них, то другая задерживалась и что-то доставала из воды. Немецкие артиллеристы относились к этому достаточно равнодушно, снаряды рвались в воде с равными интервалами. Стрельба носила скорее отсекающий характер, видно, корректировщикам было не до этих одиноких лодок.

– Щукин, побольше виляй, не показывай что мы на ту сторону, – Гайнутдинов воевал не первый день и умел использовать все шансы.

До середины реки добрались почти спокойно. Прицельной стрельбы по ним не было. Только на самой середине прямо перед ними встал столб воды, как бы говоря: всё, дальше нельзя.

– Борис, сколько у тебя кабеля осталось?

– Полкатушки

Гайнутдинов выставил перед собой винтовку. Стрелял он великолепно и не признавал автоматов, из своей старенькой мог бить почти очередями и очень точно.

– Всё, славяне, давай вперёд! – он махнул рукой и приник к винтовке. Лодка перестала вилять и, разгоняемая сильными толчками, пошла к берегу.

– Борька, успевай привязывать, не тяни провод – в несколько приёмов прохрипел Щукин.

– Я успею, ты только вёсла не сломай, детина.

Оставалось только одно: прямо и быстрее. Уже через минуту его дыхание превратилось в натужное хакание. Но лодка упрямо пробивалась к берегу.

А на реке что-то изменилось. Снаряды прекратили падать по всему руслу, и на секунду упала тишина. Но вот позади и справа от лодки выросли сразу два столба, и лодку кинуло на несколько метров вперёд.

Лодку ощутимо толкнуло. Винтовка в руках Гайнутдинова чуть шевельнулась и снова толчок. И тут же справа поднялись ещё два столба.

– Старшина, грести мешаешь, – закричал Борис, и это были последние слова, которые можно было расслышать. Водяные столбы накрыли лодку, её бросало, казалось, во все стороны одновременно, вёсла то захватывали воздух, то уходили так глубоко, что Детина уже не грёб, а просто тащил их из-под себя.

– Старшина, тонем, – закричал Борис. Лодка была полна воды, и только кабель каким-то чудом продолжал дрожать в его руках полновесной тяжестью. И вдруг всё стихло.

Борис стоял по пояс в воде рядом с берегом. На груди у него висела пустая катушка, и больше ничего не было. Ни его товарищей, ни лодки, ни оружия. В ушах звенело. Через звон в ушах он вдруг услышал:

– Эй, ты чего встал? Давай скорей сюда! – Под обрывистым берегом шевельнулась фигурка и поманила его к себе. Борис сделал два шага и остановился. Его рука судорожно схватила катушку:

– Провод! – и ощутила в пальцах тонкий конец провода, привязанный к основанию катушки. Он сделал ещё пару шагов и упал прямо в воду, не в силах справиться с натяжением тонкой нити провода. А к нему уже подбежали. Кто-то приподнял его голову из воды, бегло осмотрел его и громко крикнул.

– Живой! – а потом добавил, – это связист, у него катушка с проводом.

– Давай его сюда, – закричали из-под обрыва, и оттуда выскочило ещё несколько человек.

Борис сидел под берегом. Чьи то руки обхватили его голову и стали больно мять уши.

– Пусти, дурак, – Борис вырвался и посмотрел перед собой. На него восхищённо смотрели несколько солдат в бинтах и повязках.

– Ну, вы даёте! Вы же последние сто метров вообще по воздуху летели, прямо по взрывам! Как же ты живой остался? – Борис не успел ответить. Растолкав раненых, к нему наклонился запыхавшийся парень.

– Связист?

– Есть малеха!

– К комбату, живо, – парень протянул руку, помогая подняться.

Борис встал, попытался сделать шаг и остановился. Катушка с проводом была пуста, телефонных аппаратов нет, какой он связист! Секунду постоял, потом обратился сразу ко всем:

– Ребята, кто видел здесь штабной блиндаж?

– Пошли, по дороге покажу, – парень продолжал тянуть его за рукав. Борис снял катушку и протянул её одному из раненых.

– Держи, потеряешь, убью, – сказал он так, что с повязкой на голове невольно отвёл руки назад.

– Дай сюда, – другой весь в бинтах протянул руку и взял катушку, – ты только поскорее, а то вдруг что не так.

И засмеялся.

– Теперь живём! Ты только быстрее, – ещё раз повторил он.

В немецком штабном блиндаже Борис нашёл и катушку с проводом, и телефон. Телефон он отдал парню, который не отходил от него ни на шаг, и они быстро вернулись обратно. Срастив концы провода, он надел катушку на плечо и, взяв провод в ладонь, быстро пошёл за парнем.

До комбата дошли быстро. Борис наскоро махнул рукой в виде отдания чести, прошёл к передней части блиндажа, где стояла стереотруба, и опустился на корточки. Руки сами нашли нужные клеммы и подключили к ним провод, а в голове билась, стучала одна мысль: только заработай, только не оборвись. Он приложил трубку к плечу и крутанул ручку вызова.

– Вроде нагрузка есть, – додумать он не успел. – Колос, Колос, я первый, как слышишь меня?

– Я Колос, слышу нормально, – произнёс он привычную фразу и подал трубку командиру. Он ещё успел услышать что-то громкое, что закричал комбат, и чью-то фразу:

– Дайте ему спирту, он же мокрый как мышь, – и провалился в темноту.

Пришел он в себя от стука жести о собственные зубы. Жёсткая рука поддерживала его голову, а прямо у рта наклонилась большая пол-литровая кружка. Он сделал большой глоток, и дыхание перехватило. Чистый спирт!

– Что, ожил? – пробился к нему чей-то голос из-за собственного кашля. – Пей, заработал! Давно воюешь?

– Как и дивизия!

– А-а, пограничник! Как фамилия-то?

– Красноармеец Пискунов, а еще со мной были Гайнутдинов и Щукин. Их не нашли?

– Не знаю, вряд ли. Ты как себя чувствуешь, нормально?

– Да вроде всё цело.

– С пулемётом приходилось обращаться?

– Конечно, у нас на заставе старшина Щетинин…

– Ладно, потом расскажешь. Теперь дуй к Павлову, у него на фланге пулеметчиков повыбило. Серёга, покажи дорогу!

Борис хотел было сказать, что он связист, но посмотрел вокруг себя и промолчал. На НП было всего три человека.

– Да-а, худо дело, если у комбата под рукой никого нет, – подумал он про себя, – у меня автомат утонул.

– Возьми любой, – приведший его солдат по имени Серёга был недоволен, – пошли.

Они вышли из блиндажа.

– Вот по этому окопу и топай. Извини, брат, я у комбата один остался, так что иди уж один.

Борис понял, что это извинение – последнее признание его бывших заслуг, дальше надо воевать.

– Ладно, Серёга, чего там! Ты за связью присмотри, – и пошёл по траншее.

– За Родину, за Сталина! – молоденький лейтенант, последний из оставшихся командиров стоит на бруствере. Пистолет, поднятый в правой руке, планшетка на боку, левая рука как бы приглашает за собой. Тёмное, в грязных потеках лицо с открытым провалом рта притягивает взгляд, на него смотрят сейчас все, кто прижался к стенкам окопов, и лейтенант это понимает. Если он сейчас упадёт, то контратака захлебнётся, а это последний шанс, немцы в сорока шагах, огневой мощи его роты явно не хватает. И он делает шаг вперёд. Сразу несколько автоматных очередей терзают его тело, но левая нога ещё твёрдо опускается на землю и только потом, подломившись, не держит тело, и он падает. Но солдаты уже наверху. Шаг лейтенанта отвлёк на себя внимание нападающих, это шанс, а в окопах нет ни одного новобранца. Их немного, всего человек тридцать, это всё что осталось от батальона, потом роты, все, кто ещё может держать оружие в руках. Они бегут вперёд, и цепь их выравнивается, рассредоточивается так, чтобы каждый бежал один. Кучкой нельзя, автомат на тридцать шагов оружие смертельное, а привлекает внимание именно несколько фигур, легче выцелить. Грязные, в фантастическом рванье, они бегут прямо на немецкую цепь. Те тоже грязные, потные, в руках короткие автоматы, но их больше, гораздо больше! На каждого приходится по два-три человека. И это тоже не новички на войне, бой тяжёлый и затяжной, а в таких боях сперва гибнут малоопытные.

Немцы на какую-то секунду задержали движение. Даже стрельба утихла, надо же оценить, сколько врагов прёт на тебя! Прикинули и… успокоились! Двое-трое на одного, это как раз, это правильно! Сейчас мы этих Иванов разделаем! И, сдвигая свои ряды, они двинулись вперёд.

А дальше была штыковая, рукопашная, называйте это как хотите. Мальчишкам это очень интересно, поэтому много раз я спрашивал именно о ней, тем более в наградном листе было сказано, что в этом бою отец уничтожил семь солдат противника. И никогда отец не отвечал на этот вопрос. Если у него было плохое настроение, он вставал и уходил, обычное – замолкал, хорошее – отшучивался или рассказывал мне о границе, заставе, своём старшине, о том, чему его учили. Он не рассказывал о способах умерщвления или отключения человека и только посмеивался, если я просил его показать что-либо. А умел он многое. Мне было лет двенадцать, когда из открытых ворот какой-то усадьбы выскочил огромный цепной пес и бросился на меня. Собака успела порвать мне штаны, и отец убил её голыми руками и очень быстро. Хозяину, выскочившему почти вслед за собакой, отец указал на меня и, не говоря ни слова, посмотрел тому в глаза. И тот, также молча, забрал труп собаки и исчез за воротами.

Извините, заболтался.

Ствол пулемёта смотрит вверх. Лента заправлена, пулемёт цел, но пулемётчик лежит на дне траншеи. Голова обмотана грязными бинтами, гимнастёрка на груди пропитывается свежей кровью. Перебинтовывать некогда, да и нечем. Борис добивает последними патронами конец ленты. Видок его тоже далёк от парадного, шея обмотана целым ворохом тряпок, потемневших от крови, ворот гимнастерки распахнут и тоже коробится.

– Уноси его, я прикрою, – голос его хрипит и еле слышен. Но третий, дюжий молодец, весь в бинтах, с повязками на груди и руках, слышит.

– Я ж его не подниму, держать-то нечем, – он приподнимает обе забинтованные руки перед собой. Борис отрывается от своей работы и внимательно смотрит на солдата.

– А здесь от вас толку всё равно нету. Наклонись! – он берёт пулемётчика под мышки и затягивает его на опущенные плечи и спину солдата. – Попробуй встать. Да не во весь рост, зараза! Ну вот, видишь, так и дуй к берегу, теперь ты за него в ответе.

– Слушай, а тебя как зовут-то? – дюжий остановился и посмотрел на Бориса.

– Меня? Ну, все сегодня моим именем интересуются! Борис меня зовут, Борис Пискунов, связист из батальона, а его Витёк, вот фамилии не знаю, не говорил он. Но пулемётчик знатный, целый полк положил, так и передай. А тебя как звать величать?

– Валерка я, из Нерчинска. Ну, бывай. – И Валера медленно, согнувшись так, чтобы не уронить раненого, скрылся за поворотом полуразрушенной траншеи.

В последней атаке, которую они только что отбили, их пулемет стрелял практически один. Лишь редкие выстрелы из окопов говорили о том, что где-то ещё есть живые. Но Витёк действительно был мастер, и полк не полк, но хороший полный взвод остался лежать перед бруствером. И фрицы уже отступали, когда он не поберёгся и высунулся наружу и схлопотал пулю. Похоже, это был снайпер. Где он спрятался, Борис не знал, и поэтому не трогал пулемёт и вообще старался не высовываться. Борис даже своих снайперов не любил, знал, что после них фрицы лютуют, запросто можно в любой момент пулю получить, а тут чужой. Да и стрелял немец не дальше 150метров, так что высовываться не стоило. С такого расстояния и сам Борис не оплошал бы, а тут всё же снайпер!

Недалеко разорвалась мина и послышались приближающиеся автоматные очереди.

– Значит, снова пошли, неймётся же им, – Борис глянул на небо. Солнце уже почти садилось, но за дымом пожарищ и пылью разрывов можно было смотреть на него не щурясь. И всё же Борис отвёл глаза, ему предстояло стрелять, а глаза для пулемётчика важный орган.

– Не то, что шея, – усмехнулся он про себя. Шею пробило ещё днём, но как-то ловко, навылет и боль была терпимая. Борис вспомнил мать. Она рассказывала, что у его отца на гражданской было ранение в шею, от него он потом и помер:

– Ничего, пробьёмся, – успокоил он себя.

Автоматные очереди приблизились. Борис отошёл от пулемета на несколько шагов и осторожно выглянул за бруствер через небольшую амбразуру. Неполная рота немцев двигалась на него, заливая всё перед собой автоматными очередями. Они не спешили, короткие перебежки в 6–8 шагов и снова автоматный огонь.

– Что, научились уважать, – злорадно разглядывал цепь Борис. И вдруг задохнулся от появившейся догадки, если фрицы так и пойдут, они же мимо проскочат, шагов на тридцать в стороне!

Он ещё раз внимательно осмотрел поле.

– Точно, мимо пройдут! Можно ещё пожить.

Для этого и надо только, притаиться и лежать, огня не открывать, из окопа не высовываться. Борис опустился на дно окопа.

– Так, передовые сейчас пройдут и до ночи тут никого не будет. А ночью… Только на берег нельзя, они прямо туда выйдут, ещё напорешься в темноте. А вглубь… – Борис потёр лоб. – Стоп, на берегу же раненые, и Витёк с Валеркой туда ушли, перехватят их.

– Чёрт! – выругался он вслух. Бруствер окутался пылью от близкой автоматной очереди, несколько пуль звонко ударили в щиток пулемета. Потом прямо над ним прогремел взрыв гранаты, пулемет качнулся и опустил ствол. Борис выждал ещё несколько секунд и снова выглянул за бруствер. Так и есть. Он находился почти на фланге немецкой сети. Успокоенные отсутствием ответного огня немцы оставили перебежки и шли вперёд всей командой. Патронов не жалели, это у них уже в привычке. Еще 10–15метров и они поравняются с Борисом и пройдут мимо. Он хотел ещё подумать, что ему делать, но тело уже действовало само. Чуть ли не подкатившись к пулемету, он внимательно осмотрел его и схватился за ручки.

– Снайпер после гранаты явно за пулеметом не следит, – отвлечённо подумал он и, привстав, поймал крайнюю фигуру в прицел. Затем чуть передвинул ствол вперед и нажал на гашетку.

– Теперь только пулемёт удержать, – Борис видел, как первые пули почти в упор сшибли несколько ближайших фигур и ушли за следующими. Это был как раз тот невероятный на войне случай, когда вся цепь накрывалась одной очередью. Те из немецкой цепи, которые хотели пропустить её над головой, падали на землю и прямо натыкались на струю свинца. А пулемёт не останавливался ни на секунду. Уже вроде вся цепь лежала на земле, и вряд ли в ней остался хотя бы один живой, а Борис продолжал давить на гашетку. От двух сотен патронов осталось ещё штук двадцать, когда пуля снайпера ударила Бориса в лоб и откинула его назад.

– Опоздал, гад! – ещё успел подумать Борис и провалился в небытие.

Поздним вечером, когда поле боя освещалось только светом луны и заревом далеких пожаров, по нему брели несколько человек. Трое шагали обнявшись, средний с трудом переставлял ноги, ещё двое двигались на некотором расстоянии слева и справа.

– Стой, ребята, передохнём, не могу больше, – средний расслабил руки и опустился на землю. Сопровождающие остались стоять, один из них вытер пот с лица рукавом комбинезона и сдернул с головы шлемофон.

– Слышь, командир, – он внимательно осмотрел поле боя, – а пехота тут славно поработала, смотри, как цепями уложили! – И он рукой махнул вдоль ряда бугорков, лежащих на земле справа от них. Сидящий поднял голову.

– Да-а, крепко дали фрицу, кто же это тут был?

Сбоку подошел еще один.

– Тут пограничная дивизия форсировала, наверно, все полегли, как и наши.

– Ну, это ты брось, может, кто живой. Сидоров, посмотри, вон пулемет стоит, может, жив кто?

– Да ну, товарищ капитан, кто тут могёт быть живой, почти в обнимку лежат. Тута вообще только один лежит, значитца остальных унесли. Что он, один отбивалси?

– Не ворчи, посмотри лучше, может медальон есть или солдатская книжка!

– Сейчас, товарищ капитан. Вечно вы себе заботы создаёте. Сами ранетые, а все неймётся. Ой! Живой он, товарищ капитан!

– Жмуров, помоги Сидорову, если что, будете нести до самого берега, тут уже рядом осталось! Я сам дойду.

– Ага, дойдёт он! Тащи таперя вас обоих! Ох, лишенько мне с таким командиром, – Сидоров бурчал себе под нос, – Жмуров, бери этого, а я капитана возьму. Вот человек ведь!

(Продолжение следует)

  • Расскажите об этом своим друзьям!