«Сад моей памяти». Виталий Венгер

Эта книга известного иркутского фотохудожника Александра Князева ещё не издана, но уже привлекла к себе любопытство многих. «Сад моей памяти» автор не просто написал, а сложил из фотографий и скупых воспоминаний. Получился цикл фотоэссе, где, кроме иркутян, вы встретитесь со многими интересными людьми... Читайте и смотрите!

Актёрская тайна Виталия Константиновича Венгера, кажется, не имеет разгадки и для него самого. Сколько бы ни написал он книг о театре, а написал он на одну книгу больше, чем его друг Михаил Ульянов, ̶ возможно ли приблизиться к актёрской тайне, если она смущала ещё самого Шекспира?!

Однажды я было попробовал сделать фотокнигу об актёре, назвав её «Лики судьбы», без устали снимал его на репетициях, в гримёрке, за кулисами, дома... Было занятно наблюдать его жизненные перемещения, в которых был свой театр. Попадая в иное пространство, актёр мгновенно вживался в него, наполнял собой настолько, что всё сверкало и искрилось его присутствием. Я удивился: каждый шаг его становился мизансценой, в повороте головы уже присутствовала интрига, сказанное невзначай становилось репликой, а ремарки этой пьесы сами встраивались в сюжет съёмки. Поехали как-то к нему на дачу в конце весны. Прячась от студёного ветра, зашли в теплицу, где грядки были ещё не тронуты, а стёкла светлы, чисты, как перед премьерой. Спектакль для единственного зрителя начался тут же: Виля принёс бутылку водки, рюмочки, сам расположился на «подмостках», и омытые стёкла теплицы сомкнулись бликами в кристалл ожидания, а наша нехитрая трапеза обернулась королевским пиром.

Волшебник и чародей, воспитанный в лучшей театральной мастерской страны, где вместе с ним Михаил Ульянов и Юлия Борисова постигали сценические премудрости от единомышленников Евгения Вахтангова, он дословно запомнит завет учителя: «Дело жизни, назначение её – радость. Радуйся на небо, на солнце, на звёзды, на траву, на деревья, на животных, на людей. И блюди за тем, чтобы эта радость ничем не нарушалась. Нарушается эта радость чаще всего корыстью, честолюбием – и то и другое удовлетворяется трудом».

Это он запомнит и исполнит, выйдя на сцену в лучшем спектакле о себе самом и закадычном друге Викторе Егунове, где они были вместе и заодно.

Я говорю про «Лес» А. Н. Островского. Комедия по определению автора в постановке Вячеслава Кокорина игралась как высокая трагедия, источающая радость признания жизни. Диалог двух актёров взрывался звёздными вспышками и затихал в немой радости...

«Зачем же даром изнашивать свою душу! – вопрошал Несчастливцев – Венгер. – Кто здесь откликнется на твоё богатое чувство? Кто оценит эти перлы, эти брильянты слёз? Кто, кроме меня? А там... О! Если половину этих сокровищ ты бросишь публике, театр развалится от рукоплесканий. Тебя засыплют цветами, подарками. Здесь на твои рыдания, на твои стоны нет ответа, а там за одну слезу твою заплачет тысяча глаз».

А мы, повинуясь своей зрительской участи, сидели в зале, радовались узнаванию и горевали предчувствием, что так просто это не кончится, что мы – зрители уходящего театра, где Виталий Венгер и Виктор Егунов исповедуются нам о самом сокровенном, что испытали на сцене и увидели в миру, что обнажится пропасть, едва оборвётся исповедь, театр рухнет в неё, а нам останутся только воспоминания, только образ Несчастливцева с вечными загадками живого актёра.

«Комедианты? Нет, мы артисты, благородные артисты, а комедианты – вы! Мы, коли любим, так уж любим; коли не любим, так ссоримся или дерёмся; коли помогаем, так уж последним трудовым грошом. А вы? Вы всю жизнь толкуете о благе общества, о любви к человечеству. А что вы сделали? Кого накормили? Кого утешили? Вы тешите только самих себя, самих себя забавляете. Вы комедианты, шуты, а не мы».

Заключительным монологом Несчастливцева закончилась эпоха театральных открытий, хотя будут впереди Тевье-молочник и Король Лир, будет успех, поклоны и поклонники... Будет болезнь, студёный ветер огорчений из родных стен, затворничество с пишущей машинкой и нескончаемые строки той исповеди, что зародилась в «Лесе» и продолжается в его книгах. Обнажённая память диктует заветные слова о театре, братьях-актёрах, рыцарском служении сцене и собственной судьбе, попавшей в заложники погасшему времени.

В современной западной драматургии есть пьесы, словно специально под Вилю написанные. Читая Сэмюэля Беккета, мне мерещился Венгер в главных ролях – мера сложности и глубины написанного совпадали с его ненасытной глубиной и многомерностью дара. Но сегодняшний театр в провинции развлекает и развлекается сам, заботясь о кассе и не ведая собственной неполноценности... «Лес» снова стал комедией для искушённых... Примитивное лицедейство обросло павлиньими перьями, заботы о мире перекочевали на паперть, «духовные скрепы» торчат засовами, культура мается запретами...

А я вновь перелистываю его книгу «Птицы небесные», где все сказки о друзьях-актёрах, об их странностях и причудах, где речь о щедрости и бескорыстии, послушании и бунтах... Листаю, перечитываю, припрятав желание выведать актёрскую тайну, что ведёт пишущую руку по лабиринтам памяти...

Понимаю, что «тайна сия велика есть» или, как сказал бы Михаил Александрович Ульянов, «мы все сказочники, мы – представляем... И это – прекрасно... По-человечески добро и щедро. Мы одариваем зрителя фейерверком выдумки, находчивости, веселья, остроумия, той самой актёрской храбрости, и зритель, сам не зная как, чувствует, что все эти дары от доброго, расположенного к нему сердца театра».

• Расскажите об этом своим друзьям!