Морозным вечером в Сочельник

В Рождественский сочельник ехала в электричке – в Слюдянку: давние знакомые пригласили в гости. С удовольствием согласилась. Какой же это радостный праздник – Рождество! И настроение особенное, приподнятое. Даже в самом этом слове чудится ядрёный морозный воздух и хруст колкого снега.

Смотрю в окна, где словно из детских волшебных сказок мелькают картинки – ели, сосны, пихты, заснеженные, обряженные в добротные, ну впрямь боярские тулупы. Ни одна ветка на могучих красноствольных деревах не дрогнет. А спеси-то, спеси сколько?! Тихо. Ворона ненароком примостится, так cтряхнут её небрежно лапой. Чего, мол, расселась! В гости не звали.

Почти на каждой остановке вваливается в вагоны всё новый и новый молодой розовощёкий народ с горными лыжами и рюкзаками. Эти уж точно направляются в Олху или до самого Байкальска на лыжную базу.

Бабульки втискиваются с тяжёлыми сумками. Молодежь ворчит, не скрывая раздражения:

– И куда их несёт? Дома – то что не сидится!

А старушки, видно, подарки да гостинцы свои немудрёные внучатам везут – пироги, настряпанные натруженными за долгие годы руками, или холодец. Какое ж Рождество без него? Пост-то прошёл. Вот и спешат порадовать самых родных и близких. До темноты бы поспеть.

Галдёж в вагоне нарастает. То смех где-то грянет, оглушит, то песня лихая взорвётся.

Спешит электричка, карабкаясь с перевала на перевал. После Большого Луга вроде схлынул народ. На скамейках места кое-где освободились. И подсела я к женщине. Тихая и одинокая сидела она около окошка, пристально вглядываясь в мелькающие пейзажи. Ничто, казалось, её не волновало – ни шум, ни гвалт.

Слово за слово разговорились. Как-то разом вспомнили обычаи и обряды православные, зимние, рождественские.

Анна Михайловна (так отрекомендовалась попутчица), как оказалось, знала много примет любопытных, старинных, уже забытых и с удовольствием вспоминать их стала:

– Ещё моя бабушка, да и свекровь говаривали: если на Крещенье день тёплый, то хлеб будет тёмным, т. е. густым, если день холодный, ясный – лето будет засушливым; коли пасмурно и снежно – урожай вырастет обильный. Если Крещенье под полный месяц выйдет – быть большой воде.

– А знаете, Нина Фёдоровна, – обращаясь ко мне, спрашивает соседка, – как в старину в народе говорили об январе?

– Январь – новому году начало, зиме серёдка, поэтому первый месяц изображали всегда двуликим – со старым лицом, которое смотрит в прошлое, и с молодым, обращённым в будущее.

А тут и я вспомнила детскую песенку, которой научила меня моя бабуля, и пропела её вполголоса:

Вот настало Рождество,
Наступило торжество.
Извещают нас волхвы
От востока до Москвы.

Вспомнились и пословицы, и поговорки. Мы, словно в детство с моей попутчицей впали, в школьную викторину поиграли.

Я говорю: – декабрь – это стужайло. Год замыкает, зиму начинает.

Соседка подхватывает:

– Новый год – к зиме поворот.

– Снег на полях – хлеб в закромах.

– Спасибо мороз, что снегу нанёс.

– Нина Федоровна, согласитесь, что связь с природой в деревне более тесная, более крепкая, чем в городе. Мы вот всегда примечали – коли при ветре снег привалит вплотную к заборам, значит лето плохим будет, а если промежек увидишь, то урожайным.

– Как же хорошо вы знаете приметы народные, наверное, в самой глубинке, в деревне жили? – говорю с восхищение и удивлением.

– С рождения жила в селе, мимо которого проскочили недавно, – в Смоленщине. И не уехала бы, но одно обстоятельство, весьма горькое и неприятное, заставило всё бросить (работу, дом) и уехать в город. Вспоминать не хочется, хотя всё, вроде, уж быльём поросло, более тридцати лет минуло. Как раз под Рождество всё и случилась. И если б не чудо дивное, ниспосланное нам Святым провидением – Матушкой Пресвятой Богородицей, – то как бы жизнь наша с дочерью сложилась, не знаю.

***

В Смоленщине жили с дочерью, затем и внучкой в доме, построенном ещё моим отцом. Хоромы, правда, были не ахти какие роскошные, но вполне удобные для жилья. Я в школе работала, преподавала в младших классах. Ирочка, дочь моя, рано замуж вышла за Геннадия – механика здешнего совхозного. И внученьку, Сонечку, родила. Вот уж радость-то была смотреть, как дитё растет, сил набирается.

В тот Сочельник рождественский памятный мы, как всегда, стали стол праздничный к Рождеству собирать. День на вторую половину пошёл. В печке русской гусь томился, зажаривался. Пирог с черёмухой и ватрушка творожная загодя были испечены, холодец по тарелкам разлит и застывал в кладовке.

Геннадий истомился, не знал куда себя девать до ужина. Вызвался с Сонечкой прогуляться, на санках покатать её с горки. Ненадолго – всего на полчасика.

Снарядили папашу. В санки девчонку усадили. Салазки по заказу сделаны были – удобные, глубокие, ещё и медвежьей шкуркой мы их обшили (друзья-геологи зятю добрый кусок подарили). Закутали свою красавицу. Ей в ту пору исполнился год и два месяца. Только-только ходить начала и кое-какие слова проговаривала. Валенушки одели, шубейку шалью крест-накрест обвязали. И шапку белую пуховую с красным помпоном плотненько на головку натянули.

– Ген, ты только не долго – минут на тридцать. Хоть и не очень холодно, но дело к вечеру. Холодать быстро начнёт. Скоро и кормить её надо и ко сну готовить, – крикнула вслед Ирина.

В те времена праздники церковные православные почти забыты были, но народ по деревням традиции чтил. А как у нас на Руси отмечают эти традиции?! Конечно, с водкой, вином. А в деревнях ещё и своё зелье почти в каждой хате умели делать. Нельзя сказать, что зять выпивохой был. По праздникам, конечно, рюмку-другую принимал, но до дури не напивался.

…Ушёл Геннадий на прогулку с Сонечкой. До поры до времени мы с Ириной спокойны были. Но вот уж и полчаса прошло, и час на исходе, а зятя нет как нет. Ирина от калитки не отходит. Обежала все близлежащие переулки и улочки. За огород сбегала – там торная дорога проходила. Думала, что с горки катаются – склон там крутой. Но нигде и следов нет!

К ближайшим друзьям догадалась сбегать да расспросить: – Не видал ли кто Геннадия с Сонечкой?

Тут и картинка нарисовалась. Оказывается, заходил зять к Степану. Конечно, выпили за наступающее Рождество немного и для сугрева – граммов по сто. Генка сказал, что зайдёт обязательно к Федьке Иноземцеву и к Петру Переляеву в мехмастерскую, у которого сегодня срочная работа. Подбодрить надо!

Тут тревога нас с головой накрыла. Калитку на засов – и искать! Не знамо куда, но побежали.

Замолчала Анна Михайловна, торопливо слезу смахнула. Тяжёло ей вспоминать тот день было.

– Дальше-то что было, – спрашиваю, – нашли Сонечку?

– Нашли, но не мы, а ребятишки соседские – Дима с Костей. На лыжах они катались вдоль Иркута, где лыжня проторена. Домой стали возвращаться и по какому-то наитию свернули на дорогу, которая вела к геологическому посёлку. Тут увидели в сугробе красный мячик. Любопытство их одолело. Что за чудо! Откуда зимой мячик взялся? Подъехали, потянулись за ним. А это помпон красный на шапке. А в сугробе девчонку всю закутанную увидели. Испугались! Откопали.

– Да это ж Сонька, внучка нашей училки, Анны Михайловны! Откуда она тут взялась? Как же её утащить нам, такую тяжеленную?

Догадались. Стянули ремнями обе пары лыж. Положили Сонечку на полозья, как на сани, привязали чем могли и покатили. А мы тут с Ириной и выскочили к ним навстречу.

… Отправили ребят срочно за медсестрой. Ещё б немного и заснула б наша девонька насовсем. Еле выходили. Растирали ручки, ножки. В теплую водичку окунали… В себя придти никак не могли. Я перед иконой Пресвятой Богородицы ночью долго молилась, благодарила Пречистую за спасение рабы божией Софьи.

– А что с Геннадием стряслось? Почему так всё произошло, – спрашиваю.

– А что с ним могло случиться?! Выпил с одним другом, потом с другим и потянуло на подвиги. Вспомнил, что в посёлке геологов у него ещё один друг живёт. Решил и здесь отметиться. Тем более что посёлок совсем недалеко от села находился, всего-то в 3–4-х километрах. Помчался и про время забыл, и про дочку. А тут на повороте навстречу ему мужик сено в розвальнях вёз. Геннадий стал его объезжать, да видно санки с пьяных глаз так лихо крутанул, что ребёнок вылетел в сугроб, а пьяный он был уже изрядно и не почувствовал, что санки легче стали. Бегом до усадьбы друга домчался, оставил салазки у крыльца, и на минутку радостно заскочил с поздравлениями. Как по волшебству друг закадычный метнул на стол добрую бутылку мутного самогона… Закусили. Поговорили. Когда второй рюмкой начали чокаться, отец вдруг вспомнил: – Да у меня ж Сонька у крыльца осталась!.. Вылетел и протрезвел. Санки пустые… Как был без полушубка, без шапки бросился по дороге в деревню. Пулей летел. В снег валился. Падал. Полз. Поднимался. Рыскал по сторонам. Искал. Друг за ним следом с его шубой и шапкой мчался. Не мог догнать.

Примерно через час папаша, еле дыша, домой явился. Сполз у порога, руками голову обхватил. Глаз поднять не посмел…

Вот такое у нас Рождество тридцать лет тому назад приключилось.

На следующее утро Ира собрала Сонечку и на первой же электричке уехала насовсем в Иркутск. А я доработала в школе до лета, продала дом и покинула свою родную Смоленщину.

***

– Пора прощаться, Нина Федоровна! С праздником Святым Вас, с Рождеством Христовым. Подкаменную уже проехали, скоро и Андриановская. Я ведь к внучке Сонечке еду. Двойной праздник отмечать будем: – Рождество и второе её рождение. С правнуками меня встречать придёт – с Димой и Костей. Назвали мальчишек, как тех ребят, что её спасли, из сугроба вытащили. Сейчас им уже восемь лет исполнилось.

Я в этот светлый праздник всегда особо жаркие молитвы возношу Матушке Пресвятой Богородице. Благодарю за спасение внучки и здоровье прошу всем детям.

Остановился состав. По стылому перрону кинулась к вагону высокая молодая женщина с двумя парнишками. Забрали у бабули тяжеленную сумку с гостинцами, расцеловались и осторожно по утоптанной тропинке мимо заснеженных сосен и елей пошли к станционным домам. …Заметно потемнело. Самый канун Светлого праздника – Рождества Христова. Вот-вот взойдёт на небе и звезда Вифлиемская.