"Они сражались за Родину". Публикации 2009 года

 

 

За веру, царя и Отечество!

Ольга Калаянова

Драгоценную тетрадочку, разлинованную, скорее разграфленную аккуратными бледно-голубыми "полинявшими" клеточками, держу в руках. Самую обыкновенную общую тетрадь, купленную за 25 копеек в шестидесятых годах двадцатого столетия. В ней 96 страниц, что подтверждает типографский четко отпечатанный оттиск.

Автор текста заботливой рукой проставил даты начала и конца своего повествования, своих историй, вернее событий, непосредственным участником которых он был. Андрей Григорьевич Райспер доверил бумаге то, что сохранила его память.

Тогда, в 1968 году, ему уже исполнилось восемьдесят. И свою жизнь он проживал как бы заново, вторично, - так же страдал, негодовал и радовался, когда память поднимала из глубин своих все запомнившиеся события, которые оживали и заставляли трепетать его, уже поседевшего, пожившего, умудренного."Очерки жизни моей" (так назвал свой труд Андрей Григорьевич) закончены были, когда ему исполнилось девяносто лет и год шел 1978.Многое он повидал, был не сторонним созерцателем или наблюдателем строительства Транссибирской железной дороги (работал на извозе), изнутри знал положение золотодобычных работ в Забайкалье на приисках "Косой", "Ключ Орочен" и золотосдатчиком послужил - возил намытое золото в управление Кабинета его императорского величества. После возвращения с мировой, трижды раненый, из окопов, сбросив завшивленную шинель, попал прямиком в лихие революционные годы.

Эти годы прожиты, почитай, при самом близком "контакте" с отрядами Семенова, Каппеля и новой красной властью.Довелось быть в партизанских отрядах. Отсидел в тюрьме. Пережил коллективизацию. Жив остался, детей вырастил. После того, как тетрадь была исписана до конца, пролежала она в ящике стола без малого еще тридцать лет -до 2009 года. Особая благодарность внучке Андрея Григорьевича - Татьяне Анатольевне, которая принесла эти бесценные записи. Если бы тетрадь хранилась где-нибудь на чердаке или в кладовой, глядишь, истлела бы, превратилась в пыль, в прах и никто бы не узнал, пускай о некоторых, но истинных деталях и фактах от непосредственного участника событий дней минувших. Может быть, мне удастся извлечь самое важное из записей и рассказать Вам о самом главном.

Когда его, двадцатилетнего сибирского парня, призвали в 1914 г. в армию, он и представить себе не мог - куда, в какое пекло попадет, куда везут его через всю Сибирь, через что пройдет, как выживет и что потеряет? Мир словно обезумел. Были забыты законы морали и нравственности. Это в Первую мировую травили людей газами, убивали с воздуха. Впервые появились бронированные (до сих пор невиданные) машины - танки. Тысячи людей были раздавлены их стальными гусеницами. Такого не было ни в одной из прежних войн. Но хватит предисловий. Пора "дать слово" непосредственному очевидцу, участнику и солдату окопному с Юго-Западного фронта - Андрею Григорьевичу Райсперу.

По волнам моей памяти

Если заглянуть в историю предков, то помню со слов отца, что фамилия наша идет от поляков, которые в давние времена сосланы были и строили Кругобайкальскую железную дорогу. Отец вспоминал о бунте, который произошел на строительстве, когда четверых "подстрекателей", вступивших в спор за свои законные права с подрядчиком, казнили. Среди казненных был и мой прадед Якоб Рейнер.

Плохо я слушал отца, кое-что только запомнил, что публично казнили организаторов в Иркутске в 1866г. Мы уроженцы старинного Забайкальского города Нерчинска. Отец служил у купца Андоверова, известного всему краю. Заготавливал для его магазинов и лавок продукты, закупал скот. Жили мы в Курлыченской казачьей станице. Не знаю, где и какие школы отец заканчивал, но слыл грамотным человеком. И мне, по разумению своему, пытался, на сколько возможно было при тех условиях, дать образование. Я вполне успешно закончил приходскую школу, где было четыре отделения, а затем в Оловской области - двухклассное училище. Шел тогда 1906 год, а сейчас, в 1968, мне исполнилось ни много ни мало, восемьдесят. Жгучее желание заполнило меня - рассказать о некоторых днях или годах моей жизни. И начну-ка я с империалистической Первой мировой войны. Началась она в августе 1914 года. Я уж тогда женат был.

Первая Мировая

Призвали меня в армию 20 июля 1914 года сразу же после объявления манифеста о начале военных действий между Россией и Германией. В числе мобилизованных забайкальцев меня направили в Сибирский стрелковый полк, сформированный в г. Сретенске. Муштра замучила. Сколько годов прошло, а я все голос унтера слышу:

- Подравняйсь! Образование выправки слушай! Пятки вместях, носки разведены на ширину приклада. Промеж колен просвету нету. Голова не опущена и всякий видит, что ты есть солдат и готов отдать свою жизнь за веру, царя и отечество!... чего ты кривисси, ну? Держи голову пряма, ну!..

Придирки унтеров понять можно. Ведь с них потом на смотру спросят - почему у солдата такого-то голова дергается или выправки должной нет. Главное надо было вид лихой иметь и глаз пронзительный! ...Чуть только маршевые части сформировывали, так сразу же отправляли на фронт. Вот и в нашей учебной роте однажды унтер объявил призыв досрочного, добровольного отправления на фронт. И не раздумывая, мы с моим задушевным другом Выходцевым (родом он из Усть-Кары) первыми вызвались.В первых числах ноября 1914 года наш маршевый батальон из 800 человек быстро погрузили в товарные вагоны по 40 человек в каждый, выдали берданы с запасом патронов и с дымным порохом. До фронта ехали долго. Зима крепчала, в вагонах тесно и холодно. Направляли нас на Юго-Западный фронт - к австрийским границам.

Пока ехали Сибирью не ощущали, что на поля войны едем. Войной и не пахло! Представить даже не могли, что за война такая! На остановках вдоль полотна стояли мирные жители из соседних деревень и станций. Тишина, закаты, тихо и мирно. За Уралом обстановка уже изменилась. Все станции были забиты солдатами, наполовину вооруженными. Через семнадцать суток наш батальон прибыл на Юго-Западный фронт под самый Перемышль. ...Под Перемышлем наш полк прошел боевое крещение. Но как нас, забайкальцев, мало осталось после первого же боя!

Обучены были плохо, не обстреляны. Лезли на рвы и под бойницы, как стадо баранов. Многих убили, много и в плен попало. Четыре месяца мы осаждали Перемышль, но взяли неприступные форты. Зимовали в крытых ельником землянках, поизносились. Сапоги каши просили. Обовшивели. Один товарищ мой хорошо сказал: "Живем, как святые угодники, вшей давим, да Бога славим!" Вооружены были плохо - в основном берданками с запасом пороха. Взяли мы Перемышль 22 марта 1915 года. Людей много полегло и потрепанные части отвели в резерв на пополнение в Кавказский корпус 21 дивизии. Приходили новые части, плохо обученные, шли как в гости, не ведая, что такое война, а как только кидали их в бой, так и погибали почти все. Но приказы офицеров "вперед, ни шагу назад" исполняли безоговорочно, а солдаты много и не рассуждали, долг свой выполняли. Пока в резерве стояли, начали с нами усиленно заниматься. Прослышали мы, что наш корпус готовят к государственному парадному смотру. И опять муштра с утра до ночи. Главное, чтоб кокарда, нос, поясная бляха были на одной линии. Фуражка набекрень. Лоб открытый... Но на смотр всех не взяли, многие остались на месте, потому что плохо знали строевую подготовку.

Царь должен был вот-вот приехать в Каменец-Подольск, и дату смотра определили - 20 апреля 1915 г. Вся Заамурская пехотная дивизия была к этому времени вновь сформирована и полк должен был выступить на параде в Самбурах, в Карпатах. До места смотра нужно было пройти 30 верст маршем и в тот же день вернуться обратно. Ну и побили ж мы ноги! А те, которых не взяли на смотр, поиздевались над нами. Поумнее нас, черти, оказались - на учениях ни сноровки, ни выправки не показали, но зато отдохнули!И вот наступил день смотра. Вижу - Государь идет, за ним Верховный главнокомандующий - великий князь и вся свита. Царь идет медленно, рассеянно скользит глазами по нашим окаменевшим лицам. За ним, как гуси за вожаком, тянется свита. Все в золоте, в орденах. Мы держим винтовки "на кра-ул" , выворачиваем в сторону царя глаза и лица. Но ни одним словом не обратился царь к защитникам отечества, а у меня совсем некстати вдруг мыслишка взыграла: - А если сорвать с этих важных господ золотое обмундирование, чтоб от них осталось? И сам себе ответил: - Такие же человеки, только телом чище, да упитаннее. А так все то же! Ухмылку я вовремя спрятал. Голову держу прямо. Глазами "ем" начальство.

И прошел наш самодержец, но ни одного сердечного слова, и души не затронул, и дух боевой не поднял. После смотра простоял полк в резерве восемь дней. И снова кинули на передовые, снова бои. И вдруг, как гром с ясного неба, приказано отступать. Отходим! Отходим от Перемышля! Нам, "окопным", положившим здесь тысячи голов, не понять было, почему после трехмесячной осады крепости, куда уж войска наши вошли, опять надо было сдать ее и главное без боя. Но с начальством не поспоришь - ему виднее. Начали отступать. Неудачи, по - видимому, по всему фронту начались. А мы все раздеты, разуты. Часто и не кормили. Окопы рыли в направлении к неприятелю, подходя к нему иногда почти до ста шагов, там и окапывались. Но не смогли удержать наступление противника. Выбили нас с укрепленных позиций. Не было в наших войсках артиллерии, тяжелых мортир. Девять дней отступали. Днями атаки отбивали, ночами двигались к своим позициям и опять окопы рыли.

При отступлении много наших попадало в плен. А все потому, что команды офицеров не доходили до солдат. Ночью дадут приказ " на привал" тихо - от одного к другому. Кто услышит, а кто и нет. Некоторые засыпали крепко, измотаны были и не слышали команды следовать дальше, оставались и в плен спящие попадали....Отступаем. Окапываемся, проваливаемся в воронки, выбоины, в грязь, в жижу. Земля от сильных дождей размокла. Перед атаками, чтоб чуть-чуть передохнуть, зарываемся в неглубокие окопы. Ждем приказов. Иногда по двое-трое суток сидим и хлеба не видим. А уж горячее во рту не помним когда и было. Холод! Даже где-то в животе все окаменело, застыло. Согревались у костров и многие так старательно ноги грели, что при ходьбе перегоревшая подошва сапог крошились. Тогда заматывали ступни тряпьем или веревками, что под руку попадалось. Понимали мы, что в окружение попали, что немец обошел нашу дивизию. Выхода видно не было.

Очень осторожно пробивались по ночам на восток. Приказ был дан не курить и только иногда, крадучись, цигаркой затягивались, прятали ее в рукав шинели. Куда шел батальон никто из нас не знал, никто не ведал, где противник и сколько его. Слухи только прошли, что немцы уже город Львов заняли. Пятнадцатого мая 1915 года задержались мы на реке Сань. Только-только окопались в укреплениях, как немецкие пулеметы застрочили, и артиллерия с их стороны заработала. С выносных окопов пошел полк в атаку. Утро раннее, рассвет еще не наступил - четыре часа. Местность болотистая, открытая. Позиции немцев оказались близко, пробиваться через их укрепления было трудно, так как заграждения проволочные в несколько рядов, а на нашем участке разведчики не успели бреши прорезать. Оказались мы в углу. Немцы сразу же поняли наше безвыходное положение и открыли перекрестный пулеметный огонь. А нам укрыться негде, но сумели подползли под самое заграждение, а кто не успел, всех скосило огнем. Земля от крови покраснела. Липкой стала... После этой атаки в батальоне из восьмисот человек осталось чуть больше ста.

Раненых мы не могли спасти и немцы их добивали. Вот такая правда жестокая.Я с товарищем успел укрыться в выносных окопах, а когда стали переползать дальше, его пуля настигла. Остался я один. Ползу через трупы, кругом кровь, пулеметные очереди не утихают, почувствовал резкую боль под лопаткой. Понял, что пуля прошла в правое плечо. Ползу, изнемогаю. Чувствую, что сапог уже полон крови. Как сил хватило добраться до перевязочного отряда, сам не понимаю... ...Эшелон наш с ранеными прибыл в Москву в Александровский распределительный госпиталь. Мест не было и всех сибиряков решили эвакуировать в Сибирь, но довезли до Самары. Здесь я пролечился до августа 1915 г. и врачи вынесли решение, что ранение мое очень тяжелое и к службе я не годен.

Меня будут комиссовать. В это время немцы подошли уже под нашу крепость Брест - Литовский. Хорошая крепость, девять фортов. Немцы окружили ее с трех сторон, а у нашей армии не было сил отражать их нападения, не было вооружения достойного - ни пулеметов, ни винтовок. Брест надо было защищать, а народу солдатского погибло уже по всем фронтам тьма-тьмущая. Правительство объявило мобилизацию: на фронт стали брать уже до 50 лет, и со всех госпиталей на пополнение частей отправляли едва подлечившихся. В Самаре, почитай, всех с виду более менее годных держать берданку выписали. И у меня с комиссованием ничего не вышло. Попал я во вновь сформированный батальон. Набрали нас 800 человек, обмундирование выдали. И опять в эшелон, где почти все горе- вояки оказались с ранениями. У кого руки, у кого ноги перебинтованы. Довезли до стации Брест - Литовский и сразу же на передовую погнали, даже в город не завезли. Но оружия нам никакого не дали. Конечно, знали мы, что на фронтах винтовок уже через полгода войны не хватало.

Офицеры учили нас добывать оружие в бою, т.е. снимать с убитых австрияков, а из ихних винтовок стрелять никто не умел. Ведь новобранцев учили месяца 2-3 в тылу с палками вместо винтовок. Да многие и в своих берданках ничего не понимали. В руках никогда не держали.

Бывало, что и дуло у винтовки не смазано было, землей все забито. И разобрать магазин такой вояка не мог. Вот идем мы, битые - перебитые, крепость защищать: у кого ранение в ноги, те в кюветы заваливаются, падают, идти не могут. Беспорядочной толпой отошли от Бреста верст на 10, а начальники все погоняют:

"Шибче, братцы! Шибче!

Поднажмите! Мы им покажем, как ружья дадут! Да не забывайте, что пуля дура, а штык молодец! ..." Чем ближе к передовой, тем чаще стали раненые навстречу попадаться. Спрашивают: "Куда идете, братцы, безоружные! Кто вам винтовку даст? Кроме пули, ничего не получите!"

Тут генерал какой-то с передовой на машине подлетел. Велел в Брест вернуться и распорядился комиссию создать и отобрать только годных к боям. Вот тут и выяснилось, что из 800 человек батальона на передовую можно было отправить только 300, а остальных 500 долечивать. И я снова попал в один из крепостных госпиталей Бреста. ...А город уже несколько дней ежедневно обстреливался артиллерией, каждое утро его бомбили германские самолеты. Вокзал дымился. Грохот, смрад, гул. Орудия ревут по всему фронту. Удирают наши войска. Бегут как попало. Крики, пыль, кровь. Страх смертный. Спешно начали эвакуировать все госпитальное имущество, и всех раненых стали загружать в эшелоны.

В августе 1915 года, в ночь с 12 на 13, наши войска покинули крепость.

С горем пополам отправили эшелон с ранеными в Калугу. Пока отъезжали, окрест смотрю: горит все - хлеба, леса. Бомбы рвутся! Отчаянные вопли. Рычат германские пушки. Ад кромешный! А сосед на полке поет истошно: " Последний нонешний денёчек гуляю с вами я, друзья!" - на него шикают, а он орет. В беспамятство, видно, впал.В Калуге все госпитали оказались забиты ранеными. Эшелон дальше отправили - до Нижнего Новгорода. И здесь полный переполох, кругом польские беженцы - женщины, дети. Старики плетутся не знамо куда, губами потрескавшими шепчут : "Спаси, Господи, люди твоя". Голод. Есть нечего. Просят подаяния. Все разуты, больные, грязные. В Новгороде эшелон разгружать не стали, направили в Одессу, где разместили раненых в здании духовной семинарии. Лечили здесь еще два месяца, а потом направили на учебу в школу прапорщиков. Да не суждено мне было стать прапорщиком - в штрафники угодил. Однажды выбрался в город, захотел Одессу посмотреть, да и соблазнился на трамвае прокатиться. Тут меня патруль и заграбастал. Оказывается, по воинским частям был приказ, запрещающий солдатам ездить в трамваях. Штрафником отправили по месту нахождения моего полка, на передовую. И сразу же я в двух крупных сражениях побывал, а потом я счет боям потерял. В апреле 1916 г. Кавказский корпус, в состав которого входил полк, срочно бросили на румынское направление, в Хотынский уезд на реку Прут. Здесь на позиции стояли особые турецкие части. Высадили нас с эшелонов и спешно на передовую. Турки хорошо устроились на возвышенных лесистых местах. Блиндажи и дзоты. Окопы сильно укрепили, прорыли в три линии с ходами сообщений. А у нас место открытое, в долине. Правда, нашему батальону повезло - рядом железная дорога проходила, под насыпью хорошо окопались. Часть наша была смешанная - пехотинцы, кавалерия. В кавалерийских частях были в основном чеченцы. Командовал нашей дивизией генерал Ирманов. Перед одним крупным сражением помню, что по приказу его долго не шли в атаку - до тех пор, пока артиллерия не уничтожила укрепления турок. В нашем расположении тогда находились около 40 орудий разного калибра.

Подготовка к бою началась в 4 утра и закончилась в 4 дня. К этому времени первые и вторые линии окопов противника были уничтожены и мы побатальонно пошли в атаку. Место открытое, до противника далеко - саженей 400 и в гору. Кавалерии трудно пришлось! Пехота шла перебежками и окапывалась, а кавалеристам никак не окопаться - куда им деваться! Да и шанцевого инструмента у них не было.

И пока дошли до первой линии, осталось в живых человек 120, а конница почти вся полегла. А тут еще два немецких самолета подлетели. И по движущимся линиям пулеметами стали достреливать. Да уж! В бою - не в раю! Когда наш первый батальон подошел к линии окопов противника и пошел в контратаку, был почти весь перебит. Тогда приказ поступил: "Ни одного турка в плен не брать!" - И все наши части перешли в наступление. Клинками, штыками уничтожили всю отборную турецкую дивизию.

Турки сражались отчаянно и умирали стоя. В этом бою я снова был ранен, но легко и до окончания боя из строя не вышел, подлечился быстро.

...Вспоминаю бой под Станиславом. Во время наступления ранило нашего батальонного командира подполковника Немчинова. Он не вышел из строя, вел батальон вперед. Когда подходили уже под заграждения, подполковник был убит. А нас под заграждением осталось человек семьдесят. В окопы невозможно было прорваться, многие солдаты стали отступать, но адский огонь их настигал. Погибло множество. Мы стали ждать темноты и отстреливались, а ночью прорвались к своим. Приказом начальства тело подполковника надо было вынести с поля боя. Пошли три человека, но не получилась операция - одного убили, двух ранило. На вторую ночь я пошел за старшего с двумя солдатами. В два часа ночи подобрались к заграждениям. Все прошло удачно. Вот за эту операцию в штабе полка всем участникам вынесли благодарность, меня представили к золотому ордену Святого Георгия Победоносца II степени, а двух других товарищей наградили серебряными орденами 3 и 4 степени. После этих страшных боев наши части отвели в резерв (пришли нам на смену другие). А из нашей дивизии отобрали 40 человек в фельдшерскую школу, и я туда был зачислен. Курсы проходили при полевом госпитале. Практические занятия шли безостановочно - раненые поступали ежедневно. В этом "недостатка" не было - "война не жена - со двора не прогонишь". В конце 1916 года я был зачислен ротным фельдшером. Курсы из сорока выбранных закончили только двадцать три.

Долой войну!

После свержения царского строя наш полк принял присягу Временному правительству. На фронтах началось братание .Полк отправил делегацию в германские окопы из 10 человек во главе с начальником полковой разведки капитаном Чинаровым. Разведчики хорошую агитацию провели. Немцы со своих окопов стали кричать: "Долой войну! Зачем нам, братья, кровь проливать!" А Чинарова, как только он вернулся, сразу в штаб дивизии забрали, в полк он больше не вернулся. Его, по слухам, признали невменяемым... По приказу Керенского к нам стали прибывать на пополнение ударные части, сформированные из жандармов, уголовников, грабителей. Из женщин легкого поведения сформировался эшелон смерти. Все были одеты в японское новое обмундирование, а мы так и оставались обтрепанными, грязными. Наш Заамурский полк, как и другие фронтовые части, отказался продолжать войну. Создали полковые комитеты, куда и меня выбрали. Бои продолжали вновь сформированные части, но все они были необстрелянные, неопытные, но зато орали: " Только нам Россия дорога! Не отдадим ее!" - Погибало их множество, и в плен попадала тьма тьмущая. При Корнилове, это был уже сентябрь 1917 г., опять начались беспорядочные отступления. Отходили мы на Смоленск, и приказ был дан: на пути следования все сжигать, ничего неприятелю не оставлять. А шла уборочная страда, хлеба стояли на полях в скирдах и снопах. Ударные части, которые шли первыми, все жгли. Эти части, сформированные временным правительством, превратились в мародеров, грабителей. Солдаты ловили кур, забирали последнюю лошадь или корову. Если крестьяне не давали, их избавили прикладами. Обозники увозили с полей снопы хлеба, заготовленное сено, вырывали из земли картофель.А мы как отупели. Охватили нас чувства удивления и растерянности: до чего ж люди дошли? Где человек - то? Где совесть?.. В Волынской губернии поставили наш полк в резерв. Здесь царило полное затишье - ни занятий, ни речей, ни бесед никто не проводил. И вдруг 30 октября 1917 года меня вызвали со всеми вещами в штаб полка. Полковник Кутайсов вручил мне награду - орден Георгиевский и чуть помедлив, телеграмму подал. В ней сообщалось, что жена моя умерла. Дети одни остались!..

***

Получил я отпуск ввиду отдаленности от места проживания на полтора месяца...

До Читы я добирался более двадцати суток.

 

 

 

 

ЖИЛА БЫ СТРАНА РОДНАЯ...

Галина Маркина

Москвич, для которого Иркутск стал родным городом. Человек, чье отчество и фамилия даже в нашей многонациональной стране звучат непривычно. Бывший фронтовик, освоивший несколько профессий, но считающий главной из них охрану интересов государства. Борис Урхович Милонин.

Он родился и вырос в Москве. Детство и юность дарят нам самые яркие, самые прочные впечатления. Поэтому названия московских улиц вызывают в его памяти их старое обличье: конец 20-х годов - начало 40-х. Для него Канатчикова дача по-прежнему московская окраина, куда ездили с дворовыми мальчишками ловить головастиков - там были дачи фабрики "Гознак", где работала мама.

Здесь Окуджава нам тихонечко споет: "Охотный ряд, Охотный ряд..."

Борис родился в том же роддоме им. Грауэрмана на Арбате, в том же месяце того же 1924 года, что и Булат Шалвович. "Арбатского романса старинное шитье..." - дед по матери прекрасно играл на гитаре. Был отличным гитаристом и отец, он даже развлекал москвичей перед началом сеансов в кинотеатре "Яр". Научился играть на отцовской гитаре и Борис, что позволяло ему очаровывать барышень и легко становиться душой любой компании. Дед Бориса приехал в Москву из Питера, когда в новую столицу перевели важнейшее государственное предприятие - фабрику "Гознак". При переезде ему доверили самое ценное имущество фабрики - штампы и печати. Ехали в одном поезде вместе с вождем победившего пролетариата. На фабрике печатали не только советские деньги, но и валюту. Это было режимное предприятие, что повлияло на дальнейшую судьбу Бориса Урховича. Фамилия у деда была старомосковская - Каретников, до революции он служил гувернером аж у самого московского генерал-губернатора Дубасова. Проходная фабрики "Гознак" вывела в люди и Бориса Милонина. Но до этого еще далеко: пока в небе над родной Шаболовкой мальчишки с восторгом созерцают дирижабль-цеппелин, Боря бегает на уроки в школу №550, а потом даже попадает прямиком в коммунистическое завтра - "Лесную школу". Находилась она в Тучково, на Оке. Полгода мальчик провел в этой школе будущего: она размещалась в бывшем купеческом особняке со львами у входа, потолки были в лепнине. "Кормили нас не просто хорошо - изысканно, - вспоминает Борис Урхович, - учили тоже отменно. В школе занимались дети московской элиты, например, актеров МХАТа". Борис попал туда благодаря маме - работники "Гознака" пользовались некоторыми привилегиями.

Ах, война, что ты, подлая, сделала, стали тихими наши дворы..

Прямо с порога московской школы Борис Милонин попадает в военное пекло. "Учили нас хоть и быстро, но хорошо, - вспоминает он. - В 43-й году я прошел ускоренный курс в пехотном училище, мне навесили лейтенантские погоны и отправили на Северо-Западный фронт". Свидетельство о рождении Бориса сгорело под Рязанью в разбомбленном поезде, в котором вместе с "Гознаком" эвакуировалась его мама. Отцовская фамилия Милонен стала при военной неразберихе трансформироваться то в Мелонен, то в Милонин. Отец был финн, его звали Урхо, умер он в 1927 году, но трехлетний сын умудрился запомнить отца. Сохранилась фотография черноусого худощавого человека, мало похожего на традиционнее представление о финне - рыжеватом и неторопливом великане. А матери был отмерен долгий век - 98 лет.

До последних дней она сохраняла ясный ум и хорошую память. В роду по ее линии были долгожители: дед прожил 102 года, и еще бы жил, но его убили немцы как партизанского связного. Мать, отправляя сына на войну, говорила: "Ты долго жить будешь", повторяла эти слова, как молитву. Девятнадцатилетний лейтенант только головой кивал. По статистике из тех, кто родился в 1923-24 годах и воевал, в живых остались только трое из десяти.

Милонин попал в 7-ю гвардейскую стрелковую дивизию. В Прибалтике воины закрывали путь к Берлину 22 немецким дивизиям. Борис служил в разведроте: "Был у нас такой парень, Миша Чайкин - обаятельнейший одессит с массой дарований. Немецкий язык он не то чтобы прекрасно знал, но мог даже имитировать диалекты. Пойдет в разведку - обязательно принесет что-нибудь из запчастей, и где он их только находил! Такие ребята были..."Как-то полк, где служил Милонин, пошел в ночной поиск. На себе тащили не только личное оружие, но и минометы. Документы оставили в части - шансов вернуться почти не было. Задача ставилась такая: перекрыть шоссе, чтобы не пропустить на запад немецкие танки. В бою Борис был тяжело ранен: осколок вошел со стороны левой щеки. Залитого кровью, теряющего сознание старшего лейтенанта несли на носилках, сделанных из четырех винтовок, десятки километров. Это было возле городка Зилупе, в Латвии. Прятавшиеся на хуторах латыши, стреляли по нашим бойцам с чердаков своих домов.

Санитарный поезд за две недели довез раненых до Иркутска. В поезде Борису было совсем плохо: он не мог поднять головы - кровь заливала лицо, уходило сознание. В Иркутске он попал в госпиталь, размещенный в школе №26. Здесь Милонин пробыл полгода. Офицеры лежали в отдельной палате на втором этаже. Борис перенес четыре операции. Вернула его к жизни молодой врач Татьяна Ивановна Пашкова-Урбанович. Она едва успела закончить институт, но уже успешно оперировала - люди в военное время взрослели очень быстро. "Красавица была, - вспоминает Борис Урхович. - Муж у нее служил фронтовым корреспондентом газеты "Красная Звезда", сынок был маленький".

На фотографии, сделанной в госпитале, лейтенант Милонин - второй справа в верхнем ряду. Очень переживали ребята из отделения лицевой хирургии за свой внешний вид: вся жизнь впереди. Как только полегчало, стали удирать из госпиталя, бегали в Музкомедию, в кинотеатр "Художественный" - на Шнейдермана (он перед сеансом пел фронтовые песни). Кормили в госпитале хорошо, поэтому хлеб и масло парни меняли у местных жителей на самогон: на веревке спускали из окна и без обмана получали эквивалент. Врачи грозили, воспитывали - бесполезно. "Был у нас разведчик Ваня Курский, - вспоминает Милонин, - он ногу потерял, остался без глаза. Подруги подарили ему немецкий трофейный аккордеон, он выучился играть. Прозвище получил - курский соловей".

Иркутск москвичу Милонину сначала "не показался". Ночью из окна второго этажа госпитальной палаты города словно и не было, кругом стояли лишь деревянные домишки с окнами, закрытыми ставнями. Это вам не залитая огнями столица! Но потом разглядел лейтенант Иркутск, оценил и местоположение, и старинные улочки - как чувствовал, что этот город дан ему надолго. Удивило, что хоронили в городе торжественно, несли гробы непременно через центр, с оркестром. А еще запомнились омуль и сиги на местном рынке - невероятно крупные и вкусные.

Милонин вернулся на фронт. Было еще одно тяжелое ранение, контузия.

До свидания, мальчики, мальчики, возвращайтесь живыми назад!

Он вернулся в родную Москву - инвалидом, "ограниченно годным", как тогда говорили. Вселился в свою комнату, временно занятую эвакуированными. Борис стал думать о будущем. Ему предложили работу в органах госбезопасности: фронтовик с наградами, да и семьи работников "Гознака" были досконально проверены. Он согласился. Служба была сродни работе оперативника, он видел в ней нечто романтическое. Но ранения не позволили Милонину остаться в строю. Он вернулся на "Гознак", но уже в первый отдел. С этого времени его работа всегда была связана с охраной государственной тайны. Стране был нужен уран - ковался "ядерный щит Родины". Борис закончил курсы при Всесоюзном геологическом институте в Ленинграде. "Учили нас очень серьезно, без скидок, я получил навыки работы в полевой партии, умел работать с приборами, которые использовали при поиске урановых руд", - рассказывает Милонин. Снежинская экспедиция, ставшая впоследствии Сосновской, охватывала поисковыми работами Иркутскую и Читинскую области, Бурятию. Искали уран, который в документах называли "теллуром" или вообще "известью" - степень секретности была высокой. Борис работал на маршруте. Геологов принарядили шотландские коллеги. На фото Борис одет в форму шотландского поисковика: широкие клетчатые штаны, рубаха из шотландки, куртка-пиджак из плотного хлопка, высокие кожаные ботинки. На груди - тяжеленный прибор ПР-6.

Маршрут пролегал по водоразделу реки Сюльбан. Через каждые десять метров, невзирая на рельеф местности, нужно было делать замеры радиоактивности. А рельеф требовал альпинистской подготовки: скала под ногами имела отрицательный уклон. Борис ухватился за глыбу, та подалась вперед... Два часа он ждал помощи. Товарищи доставали его из под обрыва с помощью веревок.

О работе в поле после такой травмы пришлось забыть. Он возглавил отдел, отвечавший за секретность и безопасность в работе экспедиции.

У ПГО "Сосновгеология" богатая история. Кроме залежей урана геологи сделали много открытий, в частности, разведали Удоканское месторождение меди. Борис Урхович показывает впаянный в кварц прямоугольник меди почти идеальной формы. Трудно поверить, что это создала природа.

Геология захватила его по-настоящему. Но был дан приказ - и Милонин занялся связью: наступало время, которое определялось так: "Кто владеет информацией, то владеет миром". Последним местом работы Бориса Урховича стал Восточно-Сибирский трест инженерно-строительных изысканий. В нем он проработал более 30 лет. Выйдя на пенсию, он сохранил связь с трестом, за что очень признателен руководству, которое поддерживает своих ветеранов. "Можно обратиться с любой просьбой - и всегда получишь помощь", - говорит Милонин.

Что же будет с Родиной и с нами...

Борису Урховичу - 85, но выглядит он лет на двадцать моложе - невысокий, крепкий, голубоглазый. И даже шрам от тяжелого ранения похож на ямочку на щеке. Милонин говорит, что не любит вспоминать войну, но вот попросили, сказали: "надо", и он не отказал. Теперь считает школу№26 своей: встречается с ребятами, рассказывает о госпитале, в котором лежал, о войне. А дома много читает: и военную мемуаристику, и прозу. Он пытается понять, "что же было с Родиной и с нами". Борис Урхович по-прежнему верен идеям коммунизма, симпатизирует Зюганову и надеется, что коммунисты, объединившись с "Единой Россией", приведут страну к нормальной жизни. Сам он считает, что очень важно сохранять интерес ко всему, что происходит, не падать духом, поддерживать отношения с друзьями. Выбираясь к ним на дачу, Милонин с наслаждением купается в заливе. А дома все делает сам, наводит порядок и создает уют. До самого последнего времени каждый год, пользуясь своими ветеранскими льготами, путешествовал по стране. "Сейчас стала сдавать раненая нога, а то бы еще поездил, вот в Москве давненько не был", - говорит Борис Урхович. "Ах, Арбат, мой Арбат, ты - мое отечество. Никогда до конца не пройти тебя!".

 

 

ЗАВТРА БЫЛА ВОЙНА

Галина Маркина

22 июня. 11 часов. У мемориала "Вечный огонь" собрались пожилые люди: ветераны Великой отечественной войны, труженики тыла, ветераны вооруженных сил. В руках у них гвоздики. Собравшихся приветствует председатель Областного комитета ветеранов войны и военной службы Владимир Иннокентьевич Белобородов. Среди тех, кто сегодня возлагает цветы у Мемориала вечной славы, Петр Дмитриевич Фролов, воевавший на трех фронтах и отдавший авиации 40 лет, Иван Яковлевич Андаев, участник боев под Курском - он прошел фронтовыми дорогами в первые, самые тяжелые годы. Михаил Емельянович Белкин - участник боевых действий на Дальнем Востоке. Григорий Трофимович Акимов - бывший детдомовец. Попал на фронт мальчишкой, прибавив себе два года. Участвовал во взятии Берлина. "Мне даже довелось посидеть в кресле Гитлера", - вспоминает ветеран. И грустно добавляет: "Здесь уже мало моих товарищей собралось, почти никого нет в живых".

"Нас осталось мало, мы да наша боль", - приходит на память строчка Булата Окуджавы. Среди бывших фронтовиков несгибаемая Людмила Васильевна Осипова - легенда ветеранского движения. Ей трудно ходить, но превозмогая боль, она пришла к Мемориалу поклониться памяти павших и поддержать живых. Людмила Васильевна ушла на фронт добровольцем, участвовала в обороне Москвы, в боях на Орловско-Курской дуге, форсировании Днепра и Вислы, освобождении Польши и Украины, взятии Берлина. До сих пор, несмотря на возраст и болезни, она ведет огромную работу среди ветеранов, помнит каждого, всегда готова помочь.

Дмитрий Максимович Игумнов - участник операции "Багратион", которая началась 65 лет назад, в конце июня. Тогда наши войска освободили от врага Белоруссию и подошли к западной границе Советского Союза. Сейчас Дмитрий Максимович работает в городском Совете ветеранов.

К Вечному огню подходят группы детей, они возлагают цветы. Чеканят шаг постовые. Сегодня они особенно сосредоточенны и торжественны: ведь на них смотрят ветераны, и ребятам передается их настроение. Володя Парасочко, Гриша Губернаторов и Ксения Белогрудова пришли к Мемориалу вместе с руководителем военно-патриотического клуба "Патриот", военруком школы №14 Иваном Ивановичем Конюком. "Нашему клубу уже 10 лет, - рассказывают ребята. - Мы участвуем в игре "Зарница", недавно вернулись с городских соревнований "Олха-2009". Летом занимаемся туризмом, военной подготовкой. На базе МЧС в Николе осваивали навыки спасателей. Участвуем в работе Поста №1. А сюда пришли, чтобы сказать "спасибо" ветеранам за их подвиг в военное время. Мы хотим, чтобы они знали: мы их помним и любим". Тем временем ветераны садятся в автобус. В кинотеатре "Художественный" для них организован показ фильма "В тылу у врага", а вечером их ждут в органном зале.

22 июня в каждом округе Иркутска для бывших фронтовиков были организованы встречи, чтобы в этот день памяти и скорби, день начала войны, они знали: "никто не забыт и ничто не забыто".

 

 

 

"Их надо сбросить с перевала!"

Олег Суханов, пенсионер, член Союза журналистов РФ.

Историческая справка

25 июня 1942 года под ударами немецкой армии "А" наши войска Южного фронта отступили за Дон, и через три дня 1-я танковая армия Клейста создала угрозу прорыва на Кавказ. Ставке Верховного главнокомандующего пришлось создавать единый Северокавказский фронт. Сталин назначил командующим лихого кавалериста Маршала Советского Союза Семена Буденного и это усугубило положение. Танки прорвали оборону на ставропольском направлении и на 120 километров пропахали пшеничные поля. Им предстояло захватить Грозный.

В боях за Грозный

Танковые атаки захлебнулись в стремительном Тереке. 37-я армия генерала П.М. Козлова наглухо закрыла дорогу к Грозному и Махачкале. В августе в махачкалинском порту пришвартовался пароход с пополнением. Взвод бронебойщиков пошел пешком по горной дороге к месту назначения - аул Эльхотово, что неподалеку от Беслана. Взвод вел иркутянин Иван Маренко. Подполковника в отставке Маренко сейчас нет среди живых, но в моем блокноте остались его воспоминания:"На берегу Терека я принял свой участок обороны. Располагались за камнями, делали небольшие ячейки: в горных породах окопы не выроешь. До ноября сильных морозов не было. Под праздник, на седьмое, налетела авиация. Стоял сплошной грохот. Страшно вспомнить, как рвутся на гальке авиабомбы. Свистели осколки, летели камни, и неожиданно этот хаос прекратился. В небе появились краснозвездные истребители. С какой радостью мы смотрели, как наши соколы стали сбивать стервятников! Но радость была кратковременной: на позиции двинули танки - мы приготовились к встрече. На бронебойщиков в таких случаях возлагают большие надежды. Особый характер нужен в борьбе с танками: заволновался - считай, себя и товарищей погубил. Передние машины мы подпустили метров на шестьдесят, каждый промах здесь смерти подобен. Ударили разом - удачно получилось: насколько машин задымили сразу, а остальные стали пятиться. Это было только начало боя: весь день пришлось отбивать атаки. Так продолжалось весь ноябрь. 5 декабря в шесть утра я поднял свой взвод в атаку - на нашем фронте началось наступление. Форсировали Терек, а на пологом левом берегу меня нашла пуля... Только в конце марта 1943, я снова прибыл на фронт, когда уже освободили Краснодар.

Полями боев за Кавказ были долины и предгорья, но война шла и в заоблачных высотах, не менее кровопролитная и жестокая, где побеждало не только мужество, но и тренированность, и спортивное мастерство.

Историческая справка

Кавказский фронт, которым командовал генерал армии И.В. Тюленев, не только удержал рубежи по рекам Тереку и Уруку, но и занимал перевалы центральной части Главного Кавказского хребта, где в августе завязались бои между 49-м горно-стрелковым корпусом генерала Конрада и отрядами 3-го стрелкового корпуса 46-й армии. Основная база немецких горных стрелков разместилась в Черкесске.

Свидетельства вечных льдов

Там, где озеро Рица упирается в скалы Главного Кавказского хребта, высоко в небе висит ослепительная на солнце ледяная глыба. Гиды рассказывали туристам сказку о ее происхождении, о женских и мужских слезах, падающих со скал. Во время войны высоко в горах перевал в долину реки Бзыбь прикрывала горстка солдат, вооруженная трехлинейками. Не хватало сил сдерживать хорошо вооруженных немецких горных стрелков. Эдельвейсовцы теснили красноармейцев к южному склону. Фашисты просачивались к заветной тропе, ведущей в долину, на дорогу к Черноморскому побережью. Отступать было некуда. Снежная шапка венчала вершину над сражающимися. Бойцы поняли, что не сдержать врага и вызвали на помощь лавину. Она похоронила всех. Позднее образовался ледник. К нему поднимались самые опытные альпинисты. Они рассказывали, что сквозь лед виднеются тела в русских шинелях и альпийском обмундировании. По сей день так и сражаются противники в скалах над озером Рица.

Это не легенда. Я встретился в Невинномысске с участником тех событий... с немецкой стороны.

Проводник из Абвера

Он сменил фамилию, когда принял советское подданство после освобождения из лагеря для военнопленных. В Советский Союз, на Кавказ, его забросили в тридцать шестом году. Работал проводником на разных турбазах, постоянно ходил в горы, составлял карты троп, ждал своих...

В декабре сорок второго попал в плен, находясь среди эдельвейсовцев. На родину в ФРГ решил не возвращаться.

Он приехал жить в места, где воевал и поселился в Черкесске, а устроился работать инструктором физкультуры Невинномысского камвольного комбината имени Ленина. Работал с немецким трудолюбием и даже стал ударником коммунистического труда. Несмотря на возраст, в отличной форме. Альпинист высокого класса. Отпуск - всегда в горах. Водит группы, с ним ходили в маршрут и ангарчане, и иркутяне, и шелеховцы. В горы он ходил не только для удовольствия и заработка. Предметы основной цели находились в его тренерской в спорткомплексе комбината. Это были обелиски, которые делал сам. Их он устанавливал на местах бывших боев, вел постоянно поисковую работу, захоранивал останки погибших, старался устанавливать личность по медальонам. Погибшие в этой войне стали для него равны. Он пробирался к самым лавиноопасным участкам. Поднялся к леднику над озером Рица и там установил обелиск...

О войне в горах Кавказа вспоминал с неохотой, больше ссылался на литературу, которую собирал. Показал мне брошюру на немецком с записями бывшего горного стрелка Алекса Бухнера, с котором мне по великой случайности привелось встретиться в Венгрии на Балатоне.

Историческая справка

Осенью 1942 года в кинотеатрах Берлина демонстрировались хроникальные кадры восхождения немцев на Эльбрус. Публика аплодировала символическому падению советского Кавказа: на двух вершинах высочайшей горы Европы (5642м) развевались фашистские штандарты. В это время день за днем горно-стрелковые дивизии врага теряли своих лучших альпинистов на Марухском и Клухорском перевалах.В феврале 1943 года советский воин и альпинист Александр Михайлович Гусев сбросил с Эльбруса штандарты и установил флаги СССР.

Войны Алекса Бухнера

С немецким редактором телевидения Фридрихом Гюнтером я познакомился в международном Доме журналистов "Интерпресс" в Шиофоке. По утрам делали пробежки, а после сидели и беседовали.Гюнтеру понравилась моя книжка "Веди к победе, командир", которую он подметил на Международной ярмарке в Москве. Встреча с автором на Балатоне была для него неожиданной, возможно, это и сблизило нас. Он тоже увлекался военной тематикой.Я как-то поинтересовался, что ему известно о горно-стрелковом корпусе генерала Конрада, который воевал на Кавказе. Гюнтер загадочно улыбнулся, похлопал меня по плечу и сказал: - Узнаешь из первых уст, я вначале договорюсь о встрече.

Неподалеку от "Интерпресса" находилась германская вилла, на которой восстанавливали силы ветераны последней мировой войны. В один из вечеров сюда и привел меня Гюнтер. Мы подошли к столику, за которым сидел большеголовый, с крючковатым носом на морщинистом лице человек. Кивком он пригласил нас сесть. Им оказался тот самый Алекс Бухнер, брошюру которого я видел в Невинномысске.

Из воспоминаний Алекса Бухнера:

Нас оставалось совсем немного, тех, кто воевал в горно-стрелковом корпусе. Я потерял здоровье в ваших лагерях и теперь грею старые косточки на берегу Балатона. В великих Кавказских горах мы не ожидали встретить серьезного сопротивления, противник не имел даже специальной экипировки, которая положена альпинисту, тем более горному стрелку. Наша дивизия прошла специальную подготовку в Альпах. На последних учениях более тысячи человек в самых людных туристических местах так разместились в горах, что на протяжении дня ни один солдат не был обнаружен. Мы словно растворились в скалах. Командующий корпусом генерал Конрад был доволен нами.

Мы разглядывали противника в бинокль и видели перед собой дилетантов в длинных шинелях с длинными старыми винтовками времен Первой мировой войны. На ветру они прятались под скалы и спинами жались друг к другу, чтобы согреться. Мы думали, что перед нами не бойцы. Все будет легко и быстро. Кроме спецподготовки, у нас было удобное для гор вооружение, даже миниатюрные минометы за спиной.

Я с ужасом вспоминаю вашу страну. В Кавказских горах нас повсюду настигали снайперские выстрелы, обрушивались на головы лавины. Мы мечтали увидеть долины и побережье моря, а встретились со смертью. Однажды наша группа попала в засаду во время подъема по скальнику. Я один остался жив, оборвался и висел над пропастью всю ночь. Можно было обрезать фал и покончить с мучениями, но захотелось жить. Утром ваши, видимо альпинисты, спаси меня и я попал в плен. Бухнера Железным крестом после Испании награждал сам фюрер. Кавказ перечеркнул все его заслуги.

Однополчане

На Кавказе иркутяне сражались в 5-й и 7-й стрелковых дивизиях, которые позднее объединили в 110-ю гвардейскую, закончившую Великую Отечественную войну в Чехословакии.

Награды участникам битвы за Кавказ вручали 17 сентября 1943 года в 3070-м гвардейском стрелковом полку. Ордена и медали получили и наши земляки.

Бывший начальник строевого отдела дивизии Василий Филиппович Дыгай накануне Дня защитника Отечества вспоминает:

Новые испытания для дивизии начались летом 1945 года. Нас перебросили на Забайкальский фронт, где мы завершили Вторую мировую войну с японскими милитаристами. Дивизия совершила марш по безводной пустыни Гоби через большой Хинган протяженностью 1300 километров. За решительные действия на территории Маньчжурии дивизия стала именоваться Хинганской. В рядах бойцов были и те, кто сражался на Кавказе. Иван Маренко командовал ротой, минометной батареей Павел Василенко, ротой автоматчиков - Василий Рожков, отважно сражался командир батареи Иван Пахомов, его солдаты - кавалер двух орденов Славы Петр Онишко , разведчик Евгений Воронин. Есть у нас и свой марш, который для духового оркестра переложил известный иркутянин, военный дирижер подполковник Виталий Лялин. Знамя дивизии долгие годы хранилось в Иркутском музее гарнизонного Дома офицеров.

 

Кегельбан на передовой

Юрий Дилис

Стоял декабрь 1941 года. Бои шли на московском направлении, недалеко от г. Калинина. 117-й полк 23-й ордена Ленина мотострелковой дивизии вёл наступление в районе озера Селигер, г.Осташков.

Рота, в которой служил Дмитрий Николаевич, мой брат, находилась в с. Канищево. На другом берегу речки, на расстоянии 300 метров расположились немецкие окопы. Впереди окопов, на возвышенности обосновался немецкий дзот. Пулеметы врага вели прицельный огонь по наступающей роте. Две атаки бойцов были отбиты, больше десятка солдат сложили головы, не достигнув цели.

Два дня назад был получен приказ: во что бы то ни стало уничтожить огневую точку противника и занять траншеи. Прошли сутки, но приказ так и не был выполнен. Ночью истекал срок его исполнения.

Надо было готовить третью атаку. Местность перед дзотом хорошо просматривалась и простреливалась. Казалось, не было никакой возможности взять высотку и уничтожить ненавистный дзот, обеспечив выполнение задачи.

Наступали сумерки. На совете командиров взводов было решено больше не рисковать людьми в атаке, а подготовить группу бойцов из числа добровольцев. Дзот надо уничтожить этой ночью. Немцы пускали ракеты, и местность освещалась, как днём. Бойцы уже пытались вытащить погибших товарищей с поля боя, но фашисты открывали огонь по ползущим. Пришлось вернуться в окопы ни с чем.

Во взвод автоматчиков пришел политрук роты и просто сказал:

- Есть добровольцы пойти к немцам?

Каждый боец понимал, что значит идти на дзот - ведь можно и не вернуться. Но смельчаки нашлись из числа комсомольцев и "стариков".Семь человек. Посовещавшись, решили: пойдёт молодёжь - четыре чело-века, те, у кого нет детей. Стариков решили оставить--настояла молодёжь. Дмитрий, как комсомолец, был назначен командиром группы из четырёх бойцов. Подготовились быстро: автоматы и валенки обмотали бинтами, надели белые маскхалаты, документы сдали политруку. Ребята распределили обязанности: двое бесшумно снимают часового и занимают траншею слева и справа от дзота, блокируя подходы. Двое других подползают к двери дзота и, открыв её, бросают противотанковую гранату. Бросать гранату вызвался Дмитрий. Взрыв дзота означал сигнал к атаке.

Стемнело. Немецкий часовой, стреляя ракетами, освещал местность. Выбрав момент, когда ракета погасла, а другая еще не зажглась, четверка смельчаков перемахнула через бруствер окопа и поползла к вражескому дзоту. Ползли, зарываясь в снег, короткими бросками вперед, в моменты, когда гасла ракета.

Враг не подозревает, что противник уже близко, а то бы открыл огонь по ползущим. Расстояние между смельчаками и немецким дзотом постепенно сокращается. Осталось метров десять - пятнадцать. Надо отдышаться, успокоиться. Силуэт часового отчетливо высвечивается при каждом выстреле ракеты. Приготовлены "финки". Остается последний бросок.

Но что это? Фриц почему-то перестал пускать ракеты. Наступила темнота и тишина. Куда он делся...? ...Надо выждать... Скрипнула дверь блиндажа. Ясно: часовой пошел погреться или у него кончились ракеты. А может, сейчас выйдет сменщик? Надо спешить. Ребятам повезло, снимать часового не надо. Последняя пробежка, и все четверо спрыгивают в траншею. Занимают места.

Дмитрий срывает две гранаты с пояса и шепчет товарищу: " Давай!".Тот рывком открывает дверь блиндажа. Внутри помещения они видят стол, на столе - светильник и освещённые лица фрицев, повернувшихся к двери. Кидать гранаты сверху неудобно. Очень низкая притолока. Мысли мечутся - что делать? И тут приходит верное решение: кидать юзом, как в кегельбане кидают шар. Звучит команда: "Ложись!". Оба бойца падают на дно окопа.

Раздался оглушительный взрыв. Обе гранаты взорвались в блиндаже,он обрушился, завалив фашистов. Наступила тишина. Через несколько секунд послышалось громкое: "Ура-а-а-а!". Это родная рота поднималась в атаку. Застрочили пулемёты немцев на соседнем участке. Но поздно. Проход в обороне врага был обеспечен. Через несколько минут немцы были выбиты из траншей.

За этот подвиг все четверо были награждены медалями "За отвагу".

 

 

 

Когда-нибудь мы вспомним это, и не поверится самим...

Галина Романовна Коротких, Иркутск

Я считаю себя счастливым человеком: у меня есть внуки и правнуки, и я очень люблю жизнь. Но вот с приближением очередной годовщины Победы меня всегда посещает какое-то чувство тревоги, вины перед теми, кто не дожил. Я вспоминаю о войне...

Много написано о войне мужчинами: поэтами, писателями, историками, военными. Мало написано женщинами. По прошествии стольких лет я смотрю на войну как бы со стороны - и ненавижу её. Ненавижу за то, что дорогие и близкие мне люди покоятся в чужой земле. За то, что мои ровесники столько лет ходят на протезах. За то, что в госпиталях доживали свой век изуродованные войной молодые ребята, а многие ещё раньше ушли из жизни от ран и болезней.

Война не миновала и нашу семью. Мой дядя Коротких Ефим Герасимович в первые месяцы войны погиб под Москвой. Брат Филиппов Геннадий Ермолаевич, добровольно ушёл на фронт в начале войны, а в 1942 году вернулся домой с перебитым позвоночником. Балагур, весельчак и выдумщик - он 4 года пролежал в спинальном отделении Иркутского госпиталя и умер в 1946 году. Второй брат Кошман Василий Михайлович тоже в 1942 году пришёл с фронта с перебитой рукой: из-под гипса ползли вши. Рука так и осталась неработающей. Мой отец Роман Герасимович Коротких отказался от брони и в составе сформированной в Новосибирске коммунистической дивизии защищал Сталинград, был тяжело ранен, но вернулся в строй и участвовал в освобождении Болгарии.

Женщины на войне

Я окончила школу в 1942 году. Отцу я обещала учиться и поступила в Томский университет, но война всё не заканчивалась, и я пошла в военкомат. Просила отправить меня на фронт. "С восторгом нас, девчонок, не встречали, нас гнал домой охрипший военком", но пришла разнарядка - и я оказалась под Москвой, в Центральной школе снайперской подготовки. Служба женщин в армии началась при Петре 1. Он разрешил женщинам во время военных действий служить в армии сёстрами милосердия. А во время Великой Отечественной войны в армии было уже более 800 000 женщин.

Первыми призывали медиков: врачей, медсестёр, санитарок. Были сформированы три женских авиаполка ночных бомбардировщиков. Ими командовали знаменитые лётчицы Марина Раскова, Полина Осипенко, Валентина Гризодубова. "Ночные ведьмы" не давали спать фашистам. Тысячи женщин-зенитчиц в войсках ПВО охраняли наше небо. Женщины - радистки, связистки, телефонистки служили на флоте, в партизанских отрядах, в тылу.

А женщины тыла под лозунгом "Всё для фронта!" готовили патроны, заряжали бомбы, шили обмундирование, стояли у станков, растили хлеб и детей.

Школа снайперов

Женская школа снайперов открылась в 1942 году. До нас было два выпуска. Двум девушкам-снайперам присвоили звания Героев Советского Союза - Наташе Ковшовой и Людмиле Поливановой. Посмертно. Нас учили девять долгих месяцев, хотя шла война. От тяжёлых нагрузок у многих девушек прекращался физиологический цикл, истощалась нервная система, высыпали чирьи и ячмени.

Занималась с нами строевой подготовкой командир отделения старший сержант Королёва - симпатичная, женственная, на пару лет старше нас. Она учила нас строиться, маршировать, приветствовать старших по званию, стелить постель, заворачивать портянки, петь строевые песни. Запевалой в нашем взводе была Лида Степашкина - она пела чистым и звонким голосом:

Возьмём гранату и винтовку,

Возьмём наш грозный миномёт.

На огневую подготовку

Отец идёт и дочь идёт.

Пели от подъёма до отбоя: "солдат и песня - близнецы-братья". Боевую подготовку вёл у нас лейтенант Аблеев. Мы изучали винтовку: разбирали, собирали, отрабатывали действия с ней на плацу - "к ноге!", "на руку!", "пли!". Готовились к караульной службе. Наконец нам вручили снайперскую винтовку, стали заниматься с ней. Учились рассчитывать вынос пули при стрельбе по движущейся цели, например, по самолету. Это у нас не очень получалось, да и не пришлось нам по самолёту стрелять. У каждой из нас была своя винтовка, и её особенности мы знали досконально.

Политподготовка. Ее тоже ведёт лейтенант Аблеев. Сегодня нам повезло, льёт дождь, а это значит - занимаемся в помещении. На улице лейтенант нас держит на ногах, приговаривая: "Тяжело в ученье, легко в бою". Мы злились, ворчали, с завистью поглядывая на другие, "сидячие" взводы. Но вспоминали своего лейтенанта добрым словом, когда приходилось отмахивать в день по 50 километров, утопая в песке на дорогах Польши. Недаром пехоту называют царицей полей - "сто прошёл, ещё охота". В помещении Аблеев разрешал нам присесть на нижний ярус нар. Долго рассказывал о положении на фронте. Хронический недосып, полутьма, монотонный голос - нас клонит ко сну. Вдруг резкое: "Карпенко, встать!" Клара Карпенко, учитель начальных классов, худенькая, смуглая, вскакивает. Прислонившись к спинке нар, продолжает раскачиваться. "Карпенко, два шага вперёд!" Она как робот произносит: "Я и стоя могу спать".

Огневая подготовка

Наконец дождались стрельб. На полигон нас ведёт командир роты капитан Алмазов. Капитан - раненый фронтовик, высокий, красивый. К нам, несмотря на молодость, относится отечески. Мы - в полном снаряжении: винтовка, противогаз, снайперская лопатка, через плечо скатка и рюкзак. Патронов нам много не давали.

На стрельбище на нас обрушиваются команды: "Броском вперёд!", "Ложись!", "Окопаться!", "Замаскироваться!", "Газы!" Натягиваем противогаз и - вперёд, по-пластунски! Делимся на две группы: одна носит по траншее мишени, другая по ним стреляет. Винтовка прикладом больно бьёт в плечо. Иногда случались истерики: кое-кто из девочек боится выстрелов. После стрельб, по дороге в часть, валим деревья, обрубаем ветки и сучья и несём стволы на кухню. Дежурные их пилят, рубят, заготавливают дрова. А мы чистим винтовки под пристальным оком командира, который любит повторять, что винтовка любит ласку, чистку и смазку. Проверял он и несение караульной службы: замаскируется и ползёт до объекта. Если не успеешь крикнуть "Стой, кто идёт?" или "Стой, стрелять буду!", получишь наряд, а то и два. На фронте вспоминали мы капитана Алмазова добрым словом.

Фронт

В начале декабря 1944 года нас, выпускников школы снайперов, повезли на фронт. Ехали от Москвы до Бреста месяц. В пути потерялись обеспечивавшие нас продуктами офицеры, четыре дня мы голодали. На одной из стоянок обнаружили брошенную платформу с замёрзшей картошкой и свеклой. Резали овощи сапёрными лопатками и лепили на стоявшую в вагоне буржуйку. В Бресте нас определили на 1-й Украинский фронт. После боя было много раненых, нас оставили до прихода санитарного поезда - помочь погрузить солдат. Носилки были тяжёлые, раненые в крови, в земле, повсюду крики, стоны. Такой мы увидели войну. Догоняя свою часть, мы голодные шли через Польшу. По пути, на опушке леса, Валя Макзолова (она была из Бурятии) застрелила козла. Нарубили мы его на куски, сварили на костре, наелись до отвала.

Догнали мы свою дивизию, определили нас в 726 стрелковый полк. 12 января1945 года началось наступление с Сандомирского плацдарма. Днём воевали, а ночью шли. Спали на ходу, во время привала - прямо у дороги. С боями мы дошли до Германии и в ожидании пополнения стали в оборону в местечке Бухвальде на реке Нейсе.

Мы — снайперы

Снайпер - солдат окопный и работает, в основном, в обороне. Сержант Богатырев повёл нас знакомиться с участком, идём по траншее, впереди одиночные окопы. Звучит команда "Вперёд!", я прыгаю в окоп и пулей вылетаю обратно: на дне окопа полуразложившийся труп солдата. Сначала мы охотились из траншей, а потом обнаружили брошенную картонную фабрику. Подходы к ней простреливались, мы шли туда в темноте, спали там же в подвале.

Помню свою первую "охоту". Обычно мы ходили в паре, одна стреляет, другая наблюдает. Так вот в первый раз я так и не смогла выстрелить. Непросто оказалось убить человека. Я даже проклинала свою учёбу в школе снайперов: зачем же нас, девчонок, учили убивать! У немцев была кухня оборудована. Я прицеливаюсь, а он идёт ко мне лицом, улыбается. Я заплакала и не стала стрелять. Это было, когда мы стояли в обороне на Нейсе. Попало мне. Командир кричал: "Вас сюда для чего прислали, в куклы играть!?"

В другой раз я решила: буду стрелять по ногам. Выстрелила. Как он закричал! Упал на землю... Потом уж мы привыкли...

В начале апреля меня, Лиду Степашкину и Валю Снежкову вызвали в дивизию, и командир дивизии вручил нам медали "За отвагу". На счету у нас было по 13 фашистов. Комдив сказал: "Если бы каждый солдат убил по 13, давно бы война закончилась". После мы уж не считали и не делали зарубок на прикладе.

Несмотря на то что мы стояли в обороне, люди погибали. Однажды мы застали страшную картину: глубокая воронка, а вокруг санитарная рота и похоронный взвод. Оказалось, что снаряд попал в группу людей, которые собрались к прибывшей почте. Из тёплых воспоминаний - встречи с земляками. Рязанские, тульские, вологодские радовались, встречая своих. И лишь сибиряки не делились по областям. Однажды слышим: "Сибиряки есть?" Мы откликнулись. И разведчики из соседней части вручили нам по паре сапог! Мы с подругой Валей сразу в них нарядились. Сапоги - картинка: с каблучком, мягкие, блестящие! А через неделю пошли к старшине за "кирзачами" - наши сапожки оказались "эрзацем" и развалились.

Ещё вспоминается встреча с американцами. Это были негры. Они стояли в охране и кричали нам что-то вроде "пароль!" Мы пароля не знали и кричали в ответ, что мы русские. Они белозубо улыбались и угощали нас шоколадом. В середине апреля наша часть, получив пополнение, пошла в наступление на Берлин. Немцы уже, предчувствуя конец войны, охотно сдавались в плен. Но некоторые упорно сопротивлялись. К таким с белым флагом и в сопровождении автоматчиков шёл наш старшина-переводчик: призывал сдаваться. Большие колонны пленных двигались на восток. Гражданское население с колясками, набитыми разным скарбом, двигалось в разных направлениях, их никто не трогал.

Об окончании войны мы узнали на подходе к Берлину. Это было 5 мая. Двигаясь в колонне, мы услышали далёкое и протяжное "а-а-а!" и поняли, что это "ура-а-а!". И это - Победа, конец войны. Началось что-то невероятное: одни палили без конца в воздух, другие рыдали. Летели в воздух пилотки, все целовались и обнимались - радости, казалось, нет конца! Мы победили!

Смотрю назад, в задымлённые дали

-Нет, не заслугой в тот зловещий год,

А высшей честью девушки считали

Возможность умереть за свой народ!

 

 

Небо - его стихия

Тамара Хлебникова

На фотографиях Пётр Дмитриевич Фролов

Довоенный Ржев отличался неодолимой тягой к авиации. Аэроклуб, недалеко от него большой аэродром, бесконечный гул самолётов - такая атмосфера не могла не повлиять на судьбу деревенского паренька Петра Фролова. Да и все мальчишки грезили тогда авиацией. Петр окончил семилетку, ФЗУ, или фазанку, как называли тогда фабрично-заводское училище, и работал в ржевском вагонном депо. Аэроклуб стал для него первой ступенью на пути к высотам лётного мастерства. А посвящение в летчики произошло после окончания Ворошиловградской школы военных летчиков, которая находилась вдали от Ржева в украинском городе Луганске. В школу он попал по рекомендации руководителей аэроклуба.

Через два года, в 1940-м, младший лейтенант Петр Фролов был направлен в воинскую часть 33 авиационного полка, который дислоцировался в Белой Церкви.

В субботу, 21 июня, у летчиков был выходной. "Мы пошли на речку Рось, - вспоминает Петр Дмитриевич, взяли с собой винца - облепиховой настойки. Встретили там знакомую хохлушку и напросились к ней в гости. Сидим, выпиваем с её родителями. А мой земляк Андреев говорит "Слух пошёл, что война будет, нас, необстрелянных лётчиков, как мух, постреляют..." И в эту же ночь, в 4 часа, нас поднимают по тревоге - к самолётам подвешиваем бомбы и поднимаемся в воздух..."

Для лётчиков 33 авиаполка война началась с самых первых её дней. Полк отправили под Ровно, в зону наиболее активных военных действий. Начались бомбовые удары, потери людей и самолётов. На все экипажи не хватало техники. Тогда командование направило лётчиков в Липецк для освоения новых самолётов типа Пе-2.

Переучивание лётчиков затянулось почти на год. А в апреле 1942 года их отправили эшелоном на станцию Белая под Иркутск, где они получили новые иркутские самолёты Пе-2 - те самые, которые изготавливались руками работников нашего завода. В июне на иркутских "пешках" Фролов с товарищами улетел на Калининский фронт в 527 авиаполк, который располагался под городом Торжком и входил в состав 31 Воздушной армии. Командовал армией Герой Советского Союза М. М. Громов - легендарный лётчик, в 1937 году принимавший участие в беспосадочном перелёте из Москвы на Северный полюс и в США.

Зная о том, что Фролов родом из Калининской области, командир полка давал ему самые сложные задания в тылу врага. Об отважном экипаже Петра Фролова в годы войны писал в газете "Крылья победы" в номере за 8 августа 1942 года политрук А. Солошин: "Комсомольский экипаж Петра Фролова пользуется заслуженной славой в подразделении. Они сделали за месяц 26 боевых вылетов. Все задания командования были выполнены отлично".

В этом же номере газете стрелок-радист Григорий Морозов рассказывал об одном из полётов: "Нужно было разведать, где и какие подкрепления подтягивают фашисты к линии фронта. Над нашей территорией мы держались высоты 1000-1200 метров. За две минуты до подхода к линии фронта набрали высоту 2.5 тысячи метров.

Пользуясь разрывами облаков, мы то входили, то выходили из них. Вдруг я обнаружил шесть Ме-109. Фашистские пираты также заметили нас. Развернувшись, они пытались зайти нам в хвост. Об атакующих нас фашистских истребителях я немедленно сообщил пилоту т. Фролову.

С принижением на 15-20 градусов он направил машину в нижние кромки облаков. Стервятники вскоре отстали.

Пятнадцать минут мы летели над территорией, оккупированной врагом. Фашисты несколько раз крепко обстреливали нас крупнокалиберными снарядами. Но лётчик Фролов, умело маневрируя, спокойно и решительно вёл боевую машину. Штурман Быков сфотографировал шоссейную дорогу, по которой заметно было движение гитлеровцев. Часть бомбового груза он сбросил здесь, остальной - в замеченный нами эшелон. Сфотографировав ещё один важный объект, мы пошли на свой аэродром..."

По распоряжению Верховного главнокомандующего запрещалось отправлять на задания бомбардировщики без прикрытия истребителями. Но вопреки этому приказу 29 января 1943 года восемь самолетов Пе-2, в том числе и экипаж Фролова, были брошены на бомбардировку станции Змеевка. В этот полет Петр Фролов вызвался лететь командиром звена. Неожиданно "пешкам" преградила путь большая группа немецких истребителей "фокке-вульф". В ожесточенной схватке немцы потеряли шесть самолётов. Но бой был неравным, и фашистам удалось подбить все самолёты Пе-2. Уже на горящей машине Петр Фролов сбил немецкий истребитель. Погиб в этом бою штурман Александр Быков. Сам Фролов катапультировался, приземлился с парашютом радист Морозов и пять человек из других экипажей. Но земля, на которой они оказались, была захвачена немцами. Те окружили оставшихся в живых русских лётчиков. В перестрелке погиб командир одного из экипажей Колчеев. Фролов долго отстреливался, но был тяжело ранен. Очнулся в хате, увидел, как к нему подошла женщина-врач и пыталась сделать укол. Подумал - конец, умертвить хотят. Но женщина вдруг по-русски произнесла: "Не бойся, это от кровотечения". Позже узнал, что много пленных врачей работало у немцев.

До роковой схватки с фашистами экипаж Фролова имел 55 боевых вылетов, уничтожил много боевой техники, живой силы врага, сбил 4 немецких истребителя.

После допросов Фролова, раненого, с перебитой рукой, отправили в орловскую тюрьму, где был лагерь-госпиталь. Спустя месяц немцы привезли туда ещё одного лётчика, участника трагической бомбардировки, москвича Василия Паукова. Когда тот выпрыгнул из горящего самолёта, вдруг увидел, что навстречу летит "фокке-вульф", и сидящий в нём немец целится в него. Василий решил затянуть прыжок и слишком поздно дёрнул за кольцо. Удар о землю был очень сильным, лётчик потерял сознание, очнулся уже в немецком госпитале. Из орловской тюрьмы русских лётчиков увезли в Гомель, затем в Лодзь. В польском лагере встретился с однополчанами, сбитыми еще на Калининском фронте. Дальнейшим этапом стал рабочий лагерь, расположенный недалеко от литовского города Шелюты, из которого Фролову удалось бежать. Уже спустя много лет, рассказывая об испытаниях, которые выпали тогда на его долю, Петр Дмитриевич едва сдерживал слёзы:

- В Шелютах я встретил стрелков Морозова и Лабженидзе. Они прибыли сюда раньше. Спрашиваю, как насчёт побега? Морозов отвечает: "У меня был побег, но когда меня поймали, я 15 дней простоял в карцере. Сейчас опять делаем подкоп". Организатором побега был Юрий Павлович Цуркан, одессит, истребитель, окончивший высшую лётную школу. Я стал его помощником. Мы назначили день побега. Оставалось прокопать несколько метров до угольного склада. Последние полтора метра копали три дня: не хватало воздуха, сильно болела голова, выдерживали под землёй только минут двадцать, не больше. Осталось совсем немного прокопать, а группа вдруг возвращается и сообщает, что не сделали. Я должен был бежать со второй восьмёркой. Говорю Цукану: "Я полезу".

К тазику с двух сторон привязана веревка, насыпаю землю, а ребята к себе тянут, и так тазик за тазиком... И вот протыкаю землю снизу до дёрна, и убеждаюсь, что подкоп готов. Вылезали по одному и сообщали следующим, где находится часовой. Вылезла первая группа во главе с Цурканом, следом должна была бежать моя восьмёрка, но на свободе оказались мы только втроём: я, Петя Горелов, пограничник, и Лабженидзе. У Морозова, как я узнал спустя уже 20 лет при встрече с Цурканом, сдали нервы, и он не решился бежать.

20 августа 1943 года стало для друзей вторым днём рождения. Две недели ночами шли они на восток по незнакомой литовской земле, обходили деревни, остерегаясь полицаев, но всё же не убереглись: убили полицаи Петра Горелова. Остался Фролов вдвоём с Лабженидзе. Местные жители не отказывали им в куске хлеба, и вот, наконец, они встретили партизанскую бригаду имени Ворошилова, в которой пробыли полтора месяца, выполняя задания вместе с партизанами. Затем их направили на партизанский аэродром города Бегомля. 23 октября самолётом Фролов и Лабженидзе были доставлены в Москву. В дальнейшем Петра Дмитриевича ожидала спецпроверка, которую он проходил в Подольске. Там встретил Женю Добрынина, бежавшего после него через подкоп в Шелютах, и ещё двух знакомых лётчиков - бывших курсантов Ворошиловградской школы. Лётчиков после спецпроверки направили в пехоту. Иная судьба ожидала Петра Фролова. Он попал в запасной полк, который стоял в Казани. Там проводились тренировочные полёты: восстанавливались лётные навыки лётчиков, вернувшихся из плена, госпиталей. Фролов не был в воздухе меньше года, поэтому не потерял своих навыков. Заметив, как он летает, командир Терехов оставил его в полку инструктором. На этой работе Петр Фролов пробыл до конца войны. Бывших пленных демобилизовали в первую очередь.

Через 30 с лишним лет произойдёт самая памятная и значимая для Фролова встреча с Юрием Павловичем Цурканом. Оказавшись после побега на свободе, Цуркан вскоре снова попал к немцам и до конца войны находился в фашистских лагерях.В мирное время Петр Дмитриевич не расстался с авиацией, которой он посвятил 42 года своей жизни, налетав в общей сложности 18000 часов, освоил одиннадцать типов самолётов.

Интересной, насыщенной была дальнейшая биография лётчика. Поступив в авиацию Министерства геологии, Фролов работал в Архангельске, Коми ССР, Киргизии, на Урале, в Сталинграде, с 1950 года - в Иркутске. Летал на маленьком двухместном самолёте По-2, затем на Ан-2 и вертолётах, обслуживал геологов, ведущих поиски алмазов, нефти, урана. Когда Петр Дмитриевич работал в Сосновской урановой экспедиции, он со своим экипажем стал первооткрывателем месторождения урана в Читинской области. Сейчас на том месте стоит город Краснокаменск. В книге "Мифы и факты об уране", вышедшей в 2001 году, её автор Владимир Зенченко упоминает об этом открытии.Геолого-разведывательная работа была очень опасной. Часто случались авиакатастрофы, в которых погибали целые экипажи. Ведь летать приходилось на высоте всего 100 метров, а кругом горы. Попадал Фролов и в плохие метеоусловия, бывало, и отказывал двигатель его самолёта, но фронтовая закалка помогала отважному лётчику преодолевать все преграды.

Обслуживая Амакинскую алмазную экспедицию в Якутии, Петр Дмитриевич близко сошёлся с начальником партии лауреатом Ленинской премии Григорием Файнштейном, который в своей книге "За нами строят города" дал Фролову такую характеристику: "О Петре можно писать много, а можно сказать несколько фраз, и они, пожалуй, более полно охарактеризуют его: летал туда - куда надо было лететь, тогда - когда надо было лететь, делал всегда то, что надо было делать, словом работал, и с ним никогда ничего сногсшибательного не случалось".

С августа 1972 по июль 1983 года Петр Дмитриевич Фролов работал в спасательной службе нашего завода. Летал на вертолетах Ми-4 и Ми-8. Его лётная практика спасателя началась с самоотверженного поступка: он разыскал и ночью вывез экипаж, попавших в беду в Саянах.

Петр Дмитриевич имеет награды - медали и ордена: два боевых ордена "Боевого Красного Знамени, который вручили ему в 1952 году на Калининском фронте, и Отечественной войны II степени и один трудовой - орден "Знак Почета".Уже более 20 лет находится ветеран войны и лётной службы на заслуженном отдыхе. Но образ жизни по-прежнему у него активный. Ведёт большую общественно-патриотическую работу, занимается садоводством, водит машину. До последнего времени увлекался охотой, рыбалкой, объездил все местные окрестности. Но самое важное для него - это встречи с фронтовыми друзьями.

Доброго Вам здравия, уважаемый Петр Дмитриевич, и ещё много-много интересных встреч.

 

 

 

Новый год под Сталинградом

Алексей Щербаков

Наш полк был в обороне, остановив на своём участке наступление немцев, пытавшихся любой ценой взять Сталинград. Осень была слякотной, с частыми дождями туманами, но в декабре лег снег, наступили холода.

В наши поредевшие роты пришло пополнение солдат из Средней Азии. Это были дехкане из дальних кишлаков, не знавшие русского языка, и общаться с ними можно было только через их сержанта Нигмата Таджибаева, говорившего по-русски.

Поражала их набожность. Вестовой, прибегавший из штаба полка, говорил:

-Что за солдаты - когда ни придешь, всегда они на коленях стоят, молятся Аллаху! И так пять раз на дню.

Через выемку в бруствере окопа немецкий снайпер, выстрелом в голову, уложил азиата. Весь взвод толпой сбежался к убитому, и устроили галдеж:

-Вай - вай! Аллах! Бишмела!

В этот момент немец точно ударил из миномета: пятерых насмерть, десятерых ранил. Половина взвода отвоевалась! Урок подействовал - из окопа больше не высовывались, но молиться не перестали.

К концу декабря морозы ударили покрепче, да еще и ветер из-за Волги пронизывал до костей. В окопах без костра не согреться. "Околевали" и немцы. Их командование, обещавшее к зиме взять Сталинград, просчиталось. Шинели и пилотки совершенно не грели, и несчастные вояки пялили на себя всякое тряпье, особенно этим отличались их союзники - румыны и итальянцы из Голубой дивизии.

31 декабря, к вечеру, при полном безветрии крупными хлопьями пошел снег. Стемнело, а снег все валил. Воспользовавшись плохой видимостью, немецкие разведчики подползли к нашим окопам. Им это удалось благодаря тому, что мы готовились к встрече Нового года, утратив бдительность, да и погода поспособствовала.

В это время один из солдат взвода Таджибаева вылез из окопа по нужде. Он только успел снять галифе, как немцы его накрыли. И вякнуть не успел, как ему зажали рот. Дерзкая вылазка немцам удалась блестяще.

Отсутствие Турсунбаева, так звали солдата, заметили сразу, увидели и следы на снегу. Через три минуты наш разведвзвод был поднят в ружье. Наше отделение пошло следом за немцами, пытаясь догнать их по свежему следу. Ответного визита фрицы, конечно, не ожидали, и нам удалось проникнуть к ним за линию обороны почти до самого штаба. Под покровом темноты и снегопада мы улеглись под колесами стоявших у штаба машин, почти по оси занесенных снегом.

Прошло около часа. В освещенный проем двери видим, как из штаба вываливает толпа с криками. С трудом улавливаем немецкие слова: Комен! Шнела-шнела! Русиш швайн! Нихт швайн мефисто!... Догадываемся, что это немцы вывели нашего Турсунбаева.... Ждем выстрела или автоматной очереди, но их нет. Толпа снова возвращается в штаб. Мы же решили без "новогоднего подарка" не возвращаться.

Вскоре из штаба раздались звуки патефона и губной гармошки. Немцы начали встречу Нового года. А мы лежим, ждем. Только спустя сорок минут стали выходить офицеры "до ветру". Ну вот, выходит один, закуривает и идет к машине, где мы лежим. По походке видим, что немец изрядно пьян. Подошел к заднему колесу...и тут земля уходит у него из под ног. Он падает мордой в снег и на него наваливаются четверо наших солдат. Немец брыкается, не дает всунуть кляп, но, получив тумак по голове, успокаивается Его парабеллум у командира отделения, руки связаны за спиной. Подхваченный с боков двумя солдатами, с упертым в спину автоматом, бежит вместе с нами в обход штаба к нашим окопам.

Немец оказался обер-лейтенантом. Как потом нам сообщили, дал важные сведения, а главное, что у немцев на исходе боеприпасы и продовольствие. Обещанный Гитлером и Герингом фельдмаршалу Паулюсу воздушный коридор, перекрыт. Прорыв двух танковых армий Манштеина и Готта остановлен, части разбиты.

В штабе полка нас встретили с плененным языком, как героев. Обещали представить к наградам. Турсунбаева со связанными за спиной руками встретили солдаты второго отделения нашего взвода и привели в штаб полка. Смершовец, увидев на его груди плакат с текстом: "Нам не язык, вам не солдат!", был поражен и озадачен. В присутствии начштаба и сержанта Таджибаева смершовец допросил Турсунбаева, но ничего, практически, не добился, как и немцы. Он строго разговаривал с сержантом Таджибаевым, выясняя, действительно ли Турсунбаев не знает русского языка, и не мог ли чего-то выболтать немцам.

Потом он долго разговаривал по телефону со штабом армии, но, сам так ничего и не сказав, оставил солдата и сержанта в покое.

На другой день многие хотели посмотреть на того солдата, что no6ывал у немцев.... Оказывается, гитлеровцы пытались заставить его говорить по русски, даже разбили ему губы и выбили зуб, но разговора не получилось. Однако фраза "Нам не язык, вам не солдат!" гуляла по всем фронтам, пока шла война.

Нам за "языка" причиталась двойная чарка спиртного и в нашем блиндаже началась встреча Нового года. С поздравлениями вышли Дед Мороз со Снегурочкой, они пожелали солдатам быть Живыми и здоровыми!

У Деда Мороза были усы и борода из мочала, у Снегурочки - кокошник - солдатская пилотка, надетая поперек, а подкрашенные щеки и губы казались необыкновенно красивыми. Они стали раздавать подарки: консервы, галеты, хлеб и рафинад, что были в праздничный ужин.

После них появился гном в плащ-палатке до пола и в бумажном колпаке со звездами. Он стал раздавать упаковки в промасленной бумаге с приговором нараспев:

- Вот вам, ребятки, спелые гранатки! К ним еще помпончики - спелые патрончики! Больше берите, немцев угостите! Ему кричали:

-Давай! Давай!

Из глубины затемненного блиндажа вышла "Смерть" - высокий солдат, в немецкой каске и длинной накидке с наклеенными в фашистскими крестами и свастиками. На лицо наклеен белый череп с зубами, вместо косы - метла. Загробным голосом говорит:

-Вы меня не ждали, но я всегда сама прихожу! Но сегодня я добрая, у меня выходной. Налейте мне стаканчик водочки и я уйду к немцам.

-Уходи, проклятая! - кричали солдаты.

Начались новогодние гадания. Цыганка, солдат с копной волос из пакли на голове, приглашает погадать, а двое солдат поют:

В новогодний вечерок немцы погадали,*

За ворота башмачок, сняв с ноги, бросали.

Башмачок-то, гадины, все бросали краденный.

Лег волшебный башмачок, лег не вкось, а прямо.

Путь указывал носок немцам прямо в яму.

Теплая, покойная, яма та помойная!

Геббельс ночку погадал, вылил воска тонну,

Но себя не увидал в виде Аполлона...

Видел коротышкою, вральманом, мартышкою.

 

А потом появился Гитлер. Черные прямые волосы клином свисают на лоб, под носом усы - муха. Он весь трясется и изображает танец под текст песни:

Крутится, вертится черный бандит,

Днем он не дремлет и ночью не спит.

Ставит припарки и кутает нос.

В Африке жарко, в России мороз.

 

Танки и пушки фашистов громят,

Летчики наши на запад летят.

Подлого Гитлера черная власть

Крутится, вертится, хочет упасть.

 

Крутится, вертится, все ни к чему.

Вести плохие приходят к нему.

Губы трясутся и ноги дрожат,

Некуда будет ему убежать!

 

Танец был так хорош, что его просили повторить еще и еще. Солдаты, сменяя друг - друга исполняли куплеты:

Лишь вчера ефрейтор Вилли

Собирался в Могилев,

А сегодня он в могиле,

Полной фрицев до краев.

Офицер немецкой роты

Выдает солдатам боты.

По пять пар на целый взвод.

Эти боты старых мод.

Их конструкция, ей богу,

Остроумна и проста -

Как наденет фриц на ноги,

Не сбежать ему с поста!

 

Сидит Гитлер на заборе,

Чинит лапти языком,

Чтобы вшивая команда

Не ходила босиком.

 

На Кавказе Терек злится,

Он устал хоронить врагов.

От убитых Гансов, Фрицев,

Выходя из берегов.

Были и скабрезные куплеты, но все принималось на бис. На мгновение в притихшем блиндаже кто-то произнес:

- Ваня, давай нашу, русскую!

И негромкий, но уверенный баритон начал петь:

Степь, да степь кругом, путь далек лежит,

Как во той степи замерзал ямщик.

И, набравшись сил, чуя смертный час,

Он товарищу отдавал наказ:

Ты товарищ мой не попомни зла,

Здесь, в степи глухой, схорони меня.

Ты лошадушек сведи батюшке,

Передай привет родной матушке.

А жене скажи слово прощальное,

Передай кольцо обручальное.

А еще скажи, что в степи замерз,

А любовь ее я с собой унес.

Песню пели все. Наверное, она как-то соответствовала их теперешнему положению....В прокопченном от трех фитилей, горевших в снарядных гильзах, блиндаже подвыпившие солдаты веселились от души. Конечно, каждый понимал, что может быть это последний праздник в его жизни....

P.S. После первого дня наступления от нашего батальона осталось всего девять раненых солдат.

* Стихи из Окон Роста , 1941-1945 гг.

 

 

 

Ночной бросок

Юрий Дилис, Иркутск

Стоял декабрь 1941 года. Бои шли на московском направлении, недалеко от г. Калинина. 117-й полк 23-й ордена Ленина мотострелковой дивизии вёл наступление в районе озера Селигер, г. Осташков.

Рота, в которой служил Дмитрий Николаевич, мой брат, расположилась в с.Канищево. На другом берегу речки, на расстоянии 300 метров -- немецкие окопы. Впереди окопов, на возвышенности находился немецкий дзот. Пулеметы врага вели прицельный огонь по наступающей роте. Две атаки бойцов были отбиты, больше десятка солдат сложили головы, не достигнув цели.

Два дня назад был получен приказ: во что бы то ни стало уничтожить огневую точку противника и занять траншеи. Прошли сутки, но приказ так и не был выполнен. Ночью истекал срок его исполнения.

Надо было готовить третью атаку. Местность перед дзотом хорошо просматривалась и простреливалась. Казалось, не было никакой возможности взять высотку и уничтожить ненавистный дзот, обеспечив выполнение задачи.

Наступали сумерки. На совете командиров взводов было решено больше не рисковать людьми в атаке, а подготовить группу бойцов из числадобровольцев. Дзот надо уничтожить этой ночью. В темноте немцы пускали ракеты, и местность освещалась, как днём. Прошедшей ночью бойцы пытались вытащить погибших товарищей с поля боя, но фашистыоткрывали огонь по ползущим. Пришлось вернуться в окопы ни с чем.

Во взвод автоматчиков пришел политрук роты и просто сказал:- Есть смельчаки-добровольцы пойти к немцам ?Каждый боец понимал, что значит идти к врагу - ведь можно и не вернуться. Но смельчаки нашлись из числа комсомольцев и "стариков".Семь человек. Посовещавшись, решили: пойдёт молодёжь - четыре человека, те, у кого нет детей. Стариков решили оставить--настояла молодёжь.Дмитрий, как комсомолец, был назначен командиром группы из четырёхбойцов. Подготовились быстро: автоматы и валенки обмотали бинтами, надели белые маскхалаты, документы сдали политруку. Ребята распределили обязанности: двое бесшумно снимают часового и занимают траншею слева и справа от дзота, блокируя подходы. Двое других проникают к двери дзота и, открыв её, бросают противотанковую гранату. Бросать гранату вызвался Дмитрий. Взрыв дзота означал сигнал к атаке.

Стемнело. Немецкий часовой, стреляя ракетами, освещал местность.Выбрав момент, когда ракета погасла, а другая еще не зажглась, четверка смельчаков перемахнула через бруствер окопа и поползла к вражескому дзоту. Ползли, зарываясь в снег, короткими бросками вперед, в моменты, когда гасла ракета.

Сколько прошло времени с того момента, когда они покинули свои окопы? Час? Два? И нет конца этому заснеженному полю. "... Скорей бы все это кончилось...,--проносится в голове у Дмитрия,...Пока все идет удачно!" Враг не подозревает, что противник уже близко, а то бы открыл огоньпо ползущим. Расстояние между смельчаками и немецким дзотом посте-пенно сокращается. Осталось метров десять - пятнадцать. Надо отдышаться, успокоиться. Силуэт

часового отчетливо высвечивается при каждом выстреле ракеты.

Приготовлены "финки". Остается последний бросок. Но что это? Фриц почему-то перестал пускать ракеты. Наступила темнота и тишина. Куда он делся...? ...Надо выждать... Скрипнула дверь блиндажа. Ясно: он пошел погреться или у него кончились ракеты. А может, сейчас выйдет сменщик? Надо спешить. Ребятамповезло, снимать часового не надо. Последняя пробежка, и все четвероспрыгивают в траншею. Занимают места.

Дмитрий срывает две гранаты с пояса и шепчет товарищу: " Давай!".Тот рывком открывает дверь блиндажа. Внутри помещения они видятстол, на столе - светильник и освещённые лица фрицев, повернувшихсяк двери. Кидать гранаты сверху неудобно. Очень низкая притолока.Мысли мечутся - что делать? И тут приходит верное решение: кидатьюзом, как в кегельбане кидают шар. Звучит команда: "Ложись!". Оба бойца падают на дно окопа.

Раздался оглушительный взрыв. Обе гранаты взорвались в блиндаже,он обрушился, завалив фашистов. Наступила тишина. Через несколько секунд послышалось громкое: "Ура-а-а-а!". Это родная рота поднималась в атаку. Застрочили пулемёты немцев на соседнем участке. Но поздно.Проход в обороне врага был обеспечен. Через несколько минут немцы были выбиты из траншей.

За этот подвиг все четверо были награждены медалями "За отвагу".

 

 

 

От Тулуна до Берлина

Ольга Калаянова

Нина Яковлевна Горбатенко

В холле первого этажа Областного дома-интерната для престарелых и инвалидов на доске ветеранов Великой Отечественной Войны свое почетное место занимает портрет Нины Яковлевны Горбатенко.

Скупая подпись скажет вам немного: "На основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 23.06.1945 Н.Я. Горбатенко, награждённая орденом "Отечественной войны" 2 степени и медалями за участие в ВОВ, демобилизована.

В 274 авиационном истребительном полку служила укладчицей парашютов. В составе Белорусского фронта полк прошёл Украину, Польшу, Кенигсберг и дошел до Берлина".

Снимок под кустом сирени

Много историй невыдуманных, реальных, расскажут любительские снимки безвестных фотографов - черно-белые, тусклые, серые, совсем "непроглядные". Иногда сквозь эту безнадежную непроглядность можно узнать и человека, стоявшего пред объективом.

Благодарны мы за то малое, что сохранилось на этих снимках - важное и неповторимое. А память, если не подведет, возвратит к той, прошлой, жизни - оживит все детали, укажет и время, и место действия.

Разглядываю любительский снимок - пожелтел от времени "квадратик", уголки смялись. Не мудрено! Ведь прошло ни много, ни мало, а шестьдесят четыре года с того дня, как фронтовой фотограф, увековечив кадр, сумел в походных условиях проявить и закрепить его.

... Около куста сирени - молодая двадцатичетырехлетняя девушка с темными вьющимися волосами, в гимнастерке, туго перехваченной широким солдатским ремнем. Сержант. Улыбается.

Удалось фотографу поймать момент радости и счастья именно в этот день, час, миг. Не могло это состояние души остаться незамеченным.- Нина Яковлевна, когда ж это было? - спрашиваю. - Здесь Вы такая молодая, девчонка! В форме военной, солдатской. Воевали еще? Где это было?- А я со своим полком много стран прошла. Эта последняя - Германия. Отвоевались. Надпись смотри на обороте. Сама карандашом подписала. Конечно, отцвела она уже, побледнела, но разберёшь. Там всё точно указано. Читай...

***

Потеплело. Над землей висели низкие серо-голубые туманы. Иногда шли тихие дожди, после которых на чудом оставшихся, покорёженных от взрывов деревах и кустарниках начинали разбухать почки, проклёвываться рыхлые еле видимые зародыши будущей листвы.

Не было ощутимого тепла. Робкое солнце пряталось за тяжёлыми тучами - тёмными, угрожающе нависшими над многострадальной землёй.Погода была нелётной. Но, полагаясь на своё мастерство и везение, эскадроны упорно поднимались ввысь на заданную высоту - обстановка того требовала.

... От Москвы до Кенигсберга 1670 километров. Здесь под ногами уже немецкая земля. Но в своей ранней наготе она была так похожа на белорусскую и северную смоленскую.

Этим утром всё укуталось в туман как в полусон, как в полудрёму. Артподготовка начиналась чуть позже, в 7 часов, а сейчас только 4. Но за эти шестьдесят минут артиллерийского смерча - грохота, воя, огня - всё живое содрогалось, вся природа.

С 4 февраля 1945 г. советские войска вели бои северо-западнее Кенигсберга на освобожденном от фашистов Земландском полуострове. Эта глубинка Пруссии представляла собой замаскированную крепость. И брали её метр за метром. Тучи самолётов летали над ней — бомбили.

На этот важнейший участок фронта передислоцировался авиационно-истребительный полк №274.

Белорусский фронт, в составе которого находился полк, пробился в глубь Пруссии на 120 км и вышел к городу-крепости Кенигсбергу. Лавиной шли танки, пехота, артиллерия и летчики активно прикрывали наземные войска с воздуха.Восточно-прусская группировка врага была ликвидирована 13-29 марта. И весь фронт пошёл в наступление.

Второй месяц весны пошёл - на 6 апреля готовился штурм Кенигсберга. Отсюда немцы напали на Россию. Здесь сосредоточили они укрепления, не уступающие линиям Манжино и Маннергейма.

Почти три месяца советские войска готовились к наступлению. Немецкие позиции с самолетов фотографировались, а затем отслеживались малейшие изменения в дислокации противника.

Летчики авиационно-истребительного 274 полка на новых истребителях ЯК-3 надёжнее стали прикрывать бомбардировщиков, позволяя им более точно укладывать в цель свой смертоносный груз, и отгоняли вражеские "мессеры".Внизу находились Зееловские высоты, прикрывавшие Кенигсберг.

Купол, стропы, кольцо...

... Шел дождь. За темными тучами не видать было солнца. Всё окуталось клубами дыма и пыли. Взяли, наконец, высоты. Но Кенигсберг еще щетинился.Да! Погода была нелётной! Но ежедневно и еженощно тремя ярусами кружили над неприступной крепостью самолеты. Выше всех - истребители, ниже шли бомбардировщики, ещё ниже — штурмовики.

Самолеты летали так низко, что над одним из кенигсбергских замков летчики прочитали надпись: "Лучшая крепость Европы не будет взята никогда...".

Рядом стылое Балтийское море. Мощное дыхание его ощущалось сквозь гарь, копоть, особенно, если свирепые ветры налетали с просторов морских на сушу. Хотя сушей никак нельзя было назвать месиво разбитой и раскорёженной взрывами субстанции глины, земли и песка вместе с останками каких-то каменных и деревянных сооружений.

Три дня штурмовали наземные и воздушные войска крепость. Пал Кенигсберг. Искореженная дорога шла отсюда прямо на Берлин...Девчатам - укладчицам парашютов 274 полка тоже досталось в это, пожалуй, самое трудное и жаркое время.

В эскадрилье 30 истребителей ЯК-3. На десять самолетов полагалась одна укладчица. И три боевые подруги успешно занимались этим важным делом. Именно важным! Ведь не секрет, что никак нельзя летчику без парашюта! Мало ли какие экстренные ситуации возникают! Парашют - непременный атрибут к амуниции пилота - запасной на груди, основной за спиной. Возможно, парашют и не пригодится. Но кто знает? Гарантий нет! Война! И сборка правильная, без всяких отклонений - это первое незыблемое требование и условие. Никаких сбоев! Жизнь лётчика и от этого зависит - многим парашют жизнь спас.Укладку девчата производили на полянах. Раскидывали, расстилали все детали. Движения были отработаны как механизмы.

Купол - плотный белый шелк, стропы, кольцо... Купол, стропы, кольцо. Стропа на стропу, кольцо...

Самолеты улетали в грозное и опасное небо с пулемётами на борту. Улетали звеньями и в одиночку. Чаще звеньями. ЯКи-3 вступали в жёстокие схватки с "мессерами".

Парашюты укладывали один раз в месяц. Девчата проверяли каждую деталь, каждую стропу. Укладка могла производиться и чаще - смотря по обстоятельствам.

Фронт проходил рядом - иногда в 15-20 километрах. Частенько после отгремевшего сражения девушек подвозили на грузовиках к полю боя - раненых надо было выносить. Спасли многих - доводили, доносили до медпунктов, сдавали на руки врачам.

Эти же девчата, сменяя друг друга, дежурили на КП. Следили за вылетами и прилетами экипажей. Время фиксировали и ждали, до боли сердечной, возвращения летчиков, которые в эти дни совершали по 5-6 вылетов в день.Полевые мобильные аэродромы располагались чаще всего в неприметных местах, максимально приближенных к передовой линии фронта.

Как зеницу ока охраняли зенитчики боевую, воздушную технику. Но в военных условиях этого было мало. Вооружённые винтовками, каждую ночь заступали девчата на дежурства, чутко прислушиваясь к подозрительным шорохам или звукам. Нельзя было терять бдительность особенно сейчас, когда рядом находились злобные хутора Восточной Пруссии.

***

Только что на КП сменила Нину Таня Баранова - подруга полковая. Значит несколько минуток можно передохнуть - сапоги сбросить, а может чуть веки смежить — вздремнуть.

Нина заторопилась к землянке. Наскоро глотнув горячего чая (подружка позаботилась), рухнула на топчан. Усталость дала себя знать. В тепло окунулась. В буржуйке поленья ещё золотились.

Скользнув мимолётным взглядом по временному походному жилью, что-то необычное успела отметить, выхватить... Боже! Какое чудо! На перевёрнутом снарядном ящике, в консервной банке, красовался, как золотом окраплённый, трогательный одуванчик, а может подснежник или лютик.

Яркое видение казалось почти не реальным в соседстве с буржуйкой, с грубо сколоченными нарами, с темными стенами землянки, сложенными из неошкуренных брёвен.

Детство далекое вспомнилось, как венки плела из таких же жёлтых первоцветов.

Рука потянулась к цветку, но бессильно упала... Уснула? Скорее всего, это не сон был, а забытье какое-то - полусон, полудрёма. Жизнь довоенная, далекая привиделась. Да так ярко, будто вчера все происходило. Не было Сибири, Иркутской области, Тулуна, Красноярска, Москвы и войны не было! Ничего! Только детство и годы совсем ранние, беспечные на смоленской земле, которая сейчас, в 1945, рядом почти оказалась.

Хуторок на Смоленщине

Смоленщина, Монастырщинский район, деревня Левково - малая родина, как покрывалом уютным накрыла, укутала. Здесь родилась Нина в 1921 году.... На самом сухом, продуваемом ветрами месте, стоял на холме дом. Большой, пятистенный, на две половины, но с одним входом. Вся семья из четырнадцати человек худо-бедно в нем размещалась.

У бабушки, Вассы Ерофеевны, и деда, Льва Михайловича Горбатенко, пять сыновей было да три дочери. Сыновья невесток в дом привели. Внучата народились-- за этим дело не стало. Пятеро: Яков, Зина, Нина, Коля и Рая.... А вот и мамочку родную, молодую ещё, видит Нина - Дарью Тимофеевну и отца - Якова Львовича. Музыкантом когда-то он был. Играл на трубе в военном оркестре в Смоленске. Да бросил без всякого сожаления это свое "интеллигентное" занятие. Вернулся из города в захолустье, в Левково, с Дашенькой - любовью своей большой и единственной. И только труба "золотая" о той поре его молодости напоминала, почётно на стенке в горнице красовалась, словно говорила: и мы когда-то не лыком шиты были. Тоже кое-что умели. Теперь играть некогда. Робить надобно.

Деревней Левково назвать никак нельзя. Хутор. Ибо один дом и возвышался на исполосованном оврагами и "украшенном" ледниковыми валунами и каменьями участке земли, почти непригодном для землепашества. Только самые упорные и настырные мужские и женские руки ещё с незапамятных времён прибирали и прихорашивали эту землю.

Горбатенковский род фамилию свою оправдывал. Горбатился! Заставлял эти скудные наделы давать урожаи: вызревала рожь, картошка родилась, зацветал обильно сине-голубой, как небо, лён.

Вот на лён в основном уповали и надеялись не только на хуторе Левково, но все землепашцы, трудяги Монастырщинского уезда.

Понаделали искусственные запруды, водоемы. Пустили в овраги воду из болот (заодно и осушили их). Соорудили так сказать "ванны", где лён отмачивали.

После созревания, когда незатейливые голубые звёздочки отцветали, засыхали, и стебель льна силу, жёсткость и крепость набирал, начинали его мять, трепать - от кострики избавлять. Тут приспевала пора нитки из кудели прясть и полотна ткать, а потом в "ванны" закидывать. Несколько дней полотно мокло, затем обсыхало на солнышке и отбеливалось. И тогда уже мастерицы домашние кроили и шили рубахи, сарафаны, т.е. всю немудрящую одежонку проворили. Красна - ткацкие станки - завсегда нужны были крестьянским семьям.

... Пришла пора ужинать. Солнце на закат уходило. Воздух тяжелел, серые краски заметно лиловели.

За большим столом на длинных деревянных лавках, до бела отполированных временем, вся семья собралась. Бабуля любимую скатерть свою застелила - льняную, хорошо отбеленную. По краям - мережка тонкая, искусная, а по каждому углу красные цветы невиданные крестиком вышиты.Главное чудо - двухведёрный медный самовар - пыхтит, жаром исходит рядом с бабушкой Вассой. Глаз не оторвать от этого важного господина. А как ловко с деревянной ложкой управляется Васса! Яйца куриные, уложенные рядком вкруг трубы самоварной, поди, уж сварились. Пора их доставать. Всем по яичку и хватит.

На жестяных плоских блюдах горушкой лепёшки лежат, крендельки, ватрушки, обсыпанные тмином или другими какими пахучими зёрнышками. Запах от стряпни умопомрачительный! Всем поровну достается (не до жиру, быть бы живу). Никто лишнего и не берёт. Конечно, мужской половине поболе - работа мужицкая потяжелей всё же.Мучка на стряпню идет ржаная, грубого помола. Но и из этой муки Васса Ерофеевна сотворит такое, что язык проглотишь! Не зря поднимается раным-рано, чтоб опару завести в облитой зелёно-коричневой глазурью макитре. Несколько раз весёлкой подобьет перед тем, как в печь сажать, а может ещё горсть муки бросит, хотя мучку беречь надоть. Дотянуть бы до нового урожая!

За день и дядья, и тётки изрядно намаивались, да наламывались. Завтра опять с петухами вставать. Вот за ужином и говорили, советы держали - что да как.

Так и жили на хуторе. От зари до зари все, как муравьи, трудились. А жизнь - куда ни кинь - всё клин. Скудной, полуголодной оставалась. Муки еле-еле дотягивали до новых помолов. Также-- и картошку с брюквой, и свеклу.Руки в кровь оббивали, а толку мало. Земли были не очень плодородными, а наделы, которые по тогдашним законам только на мужиков давали, уж больно малы были. Не разбежишься.

И нечему было удивляться. Не только в Левково, но, почитай, по всей России впроголодь жили - по пословице "хлеб да вода - крестьянская еда".

К 1921 году от голодухи погибли уже миллионы. И поля, и огороды остались пустыми, не ухоженными. Некому было их возделывать. С горечью говаривали: "У нас скотины - таракан да жужелица, посуды - крест да пуговица, одежи - мешок да рядно".

Сибирские просторы

... Слухи будоражили. В Сибири, мол, можно земли заполучить сколь захочешь обработать. Хлынул народ из деревень и хуторов Центральной России за Уральские горы.

В 1925 году уехал на разведку с такими же ходоками Яков Львович Горбатенко, а вернулся, засобирался с семьёй на новые места, облюбованные, и братьев убедил.

... С немудрёным скарбом - пилами, лопатами да топорами по железной дороге направилась вся семья Горбатенко в 1928 г. в райские сибирские кущи. Нине в ту пору восемь лет исполнилось, Зине - три. Коленька, к великому горю и несчастью, не дожил несколько неделек до отъезда. Умер малыш двухлетний. Бились, бились за него, но не могли спасти мальчонку...

Сибирь за окнами вагонными во всей своей красе пораскинулась: леса могутные, невиданной ширины реки и синь небесная высоченная.Облюбовали новоселы место около деревни Урункуй Тулунского района Иркутской области.

От красоты сибирской дух захватывало! Тайга - матушка куда ни глянь со всех сторон обступала. И конца края ей нет. А дерева?! Лиственница, пихта, сосна. Кое-где болотца проглядывали - смоленскую землю, оставленную за Уралом, напоминали.

Рядом речка Ия - хоть и невелика, но рыбой богата была. Налавливали и окуня, и сорог, щук, и харюзов. Хватало на ушицу знатную, на пироги и жарёхи.Всей ватагой мужики хаты рубить начали. Вскорости на облюбованном взгорке, сухом, от реки недалеком, поднялись четыре сруба - по одному на каждую семью. Как игрушки встали дома. Освобожденную от леса землю новосёлы раскорчевали. В просторных на загляденье огородах грядки наметили. Пряслами всё огородили и поскотины наладили. От зверя таёжного надо было как-то охороняться.

Богата тайга была на медведей, лис, волков. И мелочи, грызунов, не счесть - зайцы, белки, бобры.

Чуть позже Васса Ерофеевна с Львом Михайловичем гостить приехали. И остались. Приглянулась Сибирь...

***

Помнится пешая дорога в школу в деревню Овчинниково. Здесь её научили палочки и нолики писать и букварь освоить. Трехлетку закончила, потом в Куйтуне - восемь классов. Всю библиотеку перечитала. Не хватало ей книг. Больше узнать о странах южных и северных хотелось. А еще бы лучше своими глазами всё увидеть. Всё, что таится за этим маленьким Тулуном - какие города и народы какие!..

На глаза объявление в газете местной попалось: открываются в Олхе двухгодичные курсы педагогов, учителей начальных классов. Не столь педагогика Нину привлекла, как возможность вырваться из Тулуна. После окончания 8 классов уже можно было поступить на эти курсы. Так и сделала.Милый посёлок на быстрой речушке, сбегающей с Саянских гор, очаровал. Тихо! Только на перекатах Олха-река неразборчиво бормотала, черёмуховым цветом одевала, дурманила нежным настоянным ароматом.

Тишину нарушали торопливо пробегающие по высокой железнодорожной насыпи паровозы. Гудели, черный дым стлался шлейфом, но истаивал мигом. Ибо долина Олхи всегда славилась своими "сквозняками".

Два года учёбы пролетели, как один день. После окончания курсов направили Горбатенко в Карлук, где проучительствовала в начальной школе год и зиму.

Радость и ощущение новых перемен пришли однажды с письмом от подружек, с которыми в Олхе училась. В гости звали к себе в Барнаул, и с работой обещали помочь.

... А война была уже не за горами. Сорок первый наступал.

Истребительный полк

В мае 1942 г. из Барнаула призвали Нину в армию. Годной к строевой службе признали и направили в Красноярскую школу младшего авиационного состава (ШМАС). Помнит Нина Яковлевна эту школу и сейчас.

- Присягу 274 истребительному полку я приняла в мае 1942г. на аэродроме, расположенном около какой-то небольшой деревушки.

Тридцать таких же девчат с самых отдаленных сибирских посёлков, с ферм, мастерских обучали, никакого послабления не давая. Научили всему, что необходимо было для борьбы с врагом. И строевой подготовкой занимались, и маршировали, винтовку изучали (смазывали, разбирали). Стреляли в цель. Все на фронт рвались, в действующую армию.

Здесь научили по-солдатски быстро и аккуратно застилать постель, портянки наматывать. Начальство приветствовать.

- Наконец, выдали вам военную форму, - вспоминает Нина Яковлевна. - Брюки мужские, гимнастерки. Все 50-52 размера. При моем росте 1,6 м и весе 48 кг этого было многовато и великовато. Гимнастерку, правда, ремнем затянула. Обошлось. А вот сапоги 42 размера на мой 37? Не совсем уютно. Пока на строевой гоняли, ноги в кровь разбивала.

Наконец, командир объявил сбор. Выдали нам фляжки, ложки. Загрузились в товарняк. В вагоне нары в два этажа, буржуйка посредине. Не помню, сколько дней добирались до Москвы. Я всю дорогу пыталась вспомнить тот путь из Смоленщины, когда в детстве ехала в Сибирь. Теперь обстановка была совсем другая. Обгоняли наш состав такие же товарняки с солдатами, с платформами, где зачехлённая военная техника стояла. Думы одолевали. Еду за Урал. Сказали, что везут пока до Москвы. Вот и начались "путешествия" мои. Но совсем не увеселительные! Не так я мечтала мир познавать. Куда дороги фронтовые забросят? И выживу ли? И горько было сознавать, что мечты не так сбываться начали. Таких горьких обстоятельств предугадать не могла. В Химки нас привезли, а Москву я не увидела.

Дорога к Берлину

Театр военных действий оказался очень долгим. Педагог, учитель начальных классов - Нина Горбатенко имела теперь другую военно-учётную специальность - укладчица парашютов. И в составе 274 авиационно-истребительного полка дошла до Берлина.

С мая 1942г. до мая 1945г. героический полк стал её родным домом. Сформирован он был в августе 1941г. через месяц после нападения гитлеровцев.Пилоты сражались на Брянском и Сталинградском фронтах. Тогда командовал полком замечательный командир и человек добрейший - майор Николай Васильевич Волчков. В боевом полете 26 марта 1944г. он погиб, сбит был.

За боевые заслуги полк наградили Орденом Кутузова III степени. Высокую планку до конца войны пилоты не опускали. Гордились Героем Советского Союза летчиком Гонтарем и бывшим командиром Корниловым.Нина Горбатенко, Татьяна Баранова и другие девчата следовали за всеми передвижениями своего подразделения.

В 1943г. полк перебросили на Кубань, затем в Донбасс. И в Крыму побывала Нина. Горькая мысль как-то пришла: - "Не таким я хотела увидеть Крым, Чёрное море, на Ливадийские дворцы посмотреть, восхититься пальмовыми садами и розами. Война страшная шла - не до путешествий".В Крыму аэродром расположился недалеко от солёных озер Джанкоя. Сохранились здесь еще отвалы соли, и кристаллы ослепительно сверкали на солнце. И одну Крымскую ночь с 22 на 23 мая 1943г. помнит Нина до сих пор.

...Канонада взрывов слышалась далеко. Фронт не так близко был. Вдруг режущий звук заложил уши. Бомбы начали взрываться - "мессеры" налетели, как-то сумели прорваться. Зажигательная бомба попала в сарай с боеприпасами. Все бросились тушить - затушили. Ну, думаем, обошлось. И вдруг, минуту спустя, опять у главного корпуса взрывы. Все кинулись "зажигалки" сбрасывать с крыши на землю, а тут наши Яки подоспели. Отогнали налётчиков. Справились! Слава Богу! Такого прямого налёта на аэродром больше не было.А к взрывам привыкли. Слышим вой сверху - значит бомба летит, прячемся в рвы, окопы. Потом надоело - ориентироваться стали - смотрим, куда летит, бежим в другую сторону.

На переправах особенно страшно было. Машины везли парашюты, боеприпасы, необходимый груз, а мы пешком. А переправы! - Это ж мишени для бомбёжек! И крики, и стоны. А идти надо за своей машиной, чтоб не отстать. А в такой сутолоке и месиве можно было потеряться как дважды два. Но всё обходилось.

После Украины и Крыма передислоцировались в Польшу. В январе 1945г. перебросили нас к Кенигсбергу, к Зееловским высотам. Они не так и высоки были, но довольно крутые, с множеством колоколен и кирх. Отсюда до Берлина оставалось 200 км.

Войска по всему фронту уже пошли в наступление. Сплошным потоком двигались танки, пехота, артиллерия. Наши истребители круглосуточно обеспечивали безопасное продвижение гвардейской армии.

Зееловские высоты взяли. Кенигсберг пал 9 апреля 1945г. Продвинулись мы еще на 100 км в глубь самой Германии. Ещё одна страна. Это был уже конец войны. Каждый метр отвоевывали, с трудом, но продвигались всё дальше. За боевые заслуги наградили полк орденом Александра Невского.

... Наш аэродром разместился в небольшом сосновом лесочке, вернее бывшем лесочке. Все стволы деревьев покорёжены, расщеплены, корни вывернуты. Печаль от такой жуткой картины сгладило небольшое тихое озерцо. Помню, что первые дни месяца были пасмурными, дождливыми. И день 9 мая был таким же неуютным, с примесью гари.

Вдруг радист вывалился из рубки, орёт:

- Война кончилась! Капут войне! Сдались немцы!

Что тут началось! Плакали, обнимались, целовались. Командир посадил нас в кузов машины. И вот мы в Берлине. В столице. На её главной, центральной площади. Здесь и сфотографировались около чудом оставшегося куста сирени.

Фотокарточку я подписала. Читай: - Александерплац. 9 мая 1945г.

 

 

Последний бой

С.Лидин(О. Суханов)

Росписи на рейхстаге оставили многие иркутяне: Павел Сергеевич Крысин из Слюдянки, черемховец Иннокентий Афанасьевич Боинов, устьудинец Иван Зиновьевич Толстоухов, иркутянин Иван Петрович Седов. Они штурмовали правительственный центр Берлина, а тем временем наши земляки заканчивали Великую Отечественную на разных участках большой войны. Герой Советского Союза генерал армии Николай Григорьевич Лященко добивал врага в северной Померании, уроженец города Зимы командовал 90-й Краснознаменной Ропшинской Ордена Суворова II степени дивизией, в которой служило много наших земляков. Дважды герой Советского Союза генерал армии Афанасий Павлантьевич Белоборов командовал 43 армией, которой сдавались последние немецкие части в Восточной Пруссии.

Из воспоминаний известного иркутского журналиста, гвардии майора в отставке Льва Петровича Перминова.

Лев Петрович Перминов

"Наш первый гвардейский корпус штурмует Данциг. Вслед за танками движется мое подразделение трофейных зенитных пушек. Я замечаю идущую навстречу необычную колонну: прижимаясь к стенам домов, идут молодые женщины. Они только что вырвались из концлагеря. Разве можно забыть их лица? Они простирали к нам руки, готовые обнять каждого чумазого солдата. В их сверкающих от слез и счастья глазах светились безумная радость и благодарность своим освободителям

Я вылез из кабины своей полуторки, встал на подножку и по праву воина как бы принимал этот парад. Лагерь был молодежным. Освобождены француженки, польки, венгерки, норвежки, итальянки. Да и мы были молоды. А радость так красила этих девушек, что все казались родными дочерьми Афродиты. Но даже на секунду я не мгу остановить колонну. Впереди нас ждал рубеж со зловещим название. Река в Данциге имеет несколько рукавов, и один из них назывался Мертвой Вислой.

.В Иркутске с 1990 года проводится турнир по мини-футболу памяти журналиста, известного спортивного комментатора областного радио, фронтовика Льва Петровича Перминова - рыцаря пера и эфира, в войну бесстрашного бойца.

*******

Афанасий Павлантьевич Белобородов

В июле 1985 года нашему земляку дважды Герою Советского Союза генералу армии Афанасию Павлантьевичу Белобородову принесли добрую весть. Генерал армии был болен, и новость придала силы - жители Калининграда приняли его в свою многотысячную семью почетным гражданином. К алым лентам родного Иркутска прибавилась еще одна. Он встал в один строй с почетными гражданами Калининграда, двумя видными полководцами И.Д. Черняховским и И.Х. Баграмяном.

Вернемся к событиям 1945 года, когда 1 апреля 43 армия генерала Белобородова, подошла к фортификационным сооружениям Кенигсберга. В то время фашистский гауляйтер форспоста Восточной Пруссии Вагнер заявил, что при всем желании русские не возьмут город-крепость и за 250 дней.

Афанасий Павлантьевич вспоминает:

"Я взглянул на часы, было ровно 9, когда послышались серии глухих ударов, это были "катюши" 11-й гвардейской армии Галицкого, с которой нам предстояло соединиться в городе. В 10 часов Баграмян подал сигнал начать и нам заключительную артподготовку. Тысячи орудий и минометов ударили враз. Показалось, что качнулась земля. В это время на мой КП прибыл член Ставки маршал Василевский. Он сразу как и Баграмян, обратил внимание на ненадежность моего пункта, но строгость смягчилась, когда пришло сообщение он комкора Лопатина, что его дивизии прорвали оборону противника и обходят пятый форт, где немцы оказывали жестокое сопротивление. Вскоре об успехах доложили командиры других корпусов. Маршал попрощался и уехал, но его предсказание сбылось. Крепко ударило по моему КП. Меня сбило ударной волной. Когда поднял голову, увидел Баграмяна, сидящего в углу и закрывавшего ладонями лицо. Сквозь пальцы бежала кровью, к счастью, это оказались только порезы от выбитого взрывом окна.. Василевский сразу узнал о случившемся и приказал спуститься в подвальное помещение, укоризненно сказал по телефону. "Могло быть и хуже". Можно было покинуть КП - наступление развивалось нормально.

9 апреля город был взят. Вагнер ошибся на 242 дня."

Послесловие

Первым в бункер Гитлера ворвался иркутянин полковник милиции в отставке Иван Петрович Седов, он в то время был старшим лейтенантом, а рядом с ним штурмовал имперскую канцелярию устьудинец Иван Зиновьевич Толстоухов. Его подразделение было в составе легендарной 5-й ударной армии, которой командовал первый комендант Берлина Герой Советского Союза генерал - полковник Николай Эрастович Берзарин, чье имя увековечено в Иркутске на здании бывшей пехотной школы, в которой он учился вместе с Афанасием Павлантьевичем Белобородовым, первой военной альма - матер талантливых полководцев.

 

 

 

Последний кавалер

Ольга Татарникова

В Иркутской области сегодня живет только один полный кавалер ордена Славы - Семен Иосифович Петрусенко. В поселке Новобирюсинском Тайшетского района даже дети знают, что соседствуют с героем. Он прошел почти всю войну, был ранен, воевал на Дальнем Востоке с Японией. Много лет проработал в органах внутренних дел. Вырастил четырех дочерей, восьмерых внуков, теперь уже и правнуки взрослые. Несмотря на почтенный возраст, ветеран очень хорошо выглядит и по-прежнему не расстается с сигаретой. В июне Семену Иосифовичу исполнится 90 лет. И он единственный из кавалеров всех трех орденов Славы Теперь, через много лет, Семен Иосифович показывает мне пожелтевшие от времени благодарности от Верховного главнокомандующего Иосифа Сталина, адресованные всей 317-й стрелковой дивизии. Вот за освобождение Ужгорода, вот за овладение Дьером (Венгрия), вот за Будапешт... Таких бумаг, как и наград на груди, у Петрусенко немало. Среди многочисленных медалей ("За отвагу", "За взятие Вены", "За оборону Кавказа", "За взятие Будапешта", "За победу над Германией", "За победу над Японией") на парадном пиджаке ветерана выделяются три главные звезды - ордена Славы. Первая за Кубань. Тогда 3 мая 1944 года. Вблизи села Раковчик сержант Петрусенко, отважно выдвинувшийся впереди стрелковых подразделений, огнем из ПТР уничтожил пулемет врага и поразил несколько немецких пехотинцев. За это и был удостоен ордена Славы III степени уже через месяц, 6 июня.

Вторая награда нашла своего героя тем же летом 1944-го. Командир отделения Петрусенко в бою за высоту недалеко от села Лючки вырвался на шоссе, истребил несколько вражеских солдат, пятерых взял в плен и захватил пулемет. Своим главным орденом, орденом Славы I степени, Семен Иосифович награжден за подвиг на Будапештском направлении. Все подступы к городу были серьезно укреплены немцами. Подразделение командира отделения противотанковых ружей 761-го стрелкового полка старшего сержанта Петрусенко не раз пыталось пробить оборону, но все никак не удавалось. Семен Иосифович решил лично уничтожить пулеметы врага, находившиеся в укрытии: взял несколько гранат и пополз в сторону орудий. Когда немцы обнаружили русского солдата, он был уже совсем близко. Чтобы пули не задели, ему пришлось прижаться к земле, а связку гранат спрятать под собой. Дождавшись удобного момента, сержант вскочил и пробежал несколько метров. По нему снова открыли огонь. В ответ сибиряк дал длинную автоматную очередь и, воспользовавшись замешательством немцев, бросил гранаты прямо к пулемету. Орудие разорвало вместе с вражескими пулеметчиками. Подразделение бросилось в атаку. Петрусенко сразил 10 фашистов, взял двух пленных, захватил 3 пулемета и 15 автоматов. На одной из улиц захваченного города герой сделал фотографию и отправил домой с подписью:

"На память маме и братьям, сестрам от сына Семена. Фотографировался 21 января 1945 года, г. Будапешт".

Призвание — военный

С военной карьерой Семену Иосифовичу расставаться не пришлось. Всю жизнь он проработал в органах внутренних дел - служил контролером в лагерях для осужденных. Сам открывал два отделения.

Вместе с женой Агафьей Федоровной ветеран вырастил четырех дочерей - Анну, Тамару, Людмилу и Светлану, потом и восьмерых внуков. Почти все внуки, как и дед, военные. Теперь у Семена Иосифовича 14 правнуков. Старший окончил Новосибирский военный институт. Герой войны 57 лет прожил с тещей, которая и помогала поднимать большую семью. Она умерла в 2002 году в возрасте 102 лет.

Сейчас Семен Иосифович живет вместе со своей старшей дочерью Анной. Она для отца и хозяйка, и медсестра, и переводчик: несколько лет назад у ветерана стало совсем плохо со слухом - сказалась давняя военная контузия. На приеме у губернатора Говорина 23 февраля 2002 года Петрусенко подарили слуховой аппарат. Но, к сожалению, он уже сломался. Разговаривать с Семеном Иосифовичем теперь помогает дочь.

Этой весной дом ветерана подмыли воды. Подвал залило, печка провалилась. Целый месяц Семен Иосифович живет среди ремонта, своими силами семья устраняет последствия наводнения. Почти два года Семен Иосифович не выходит из дома. Недавно родные все-таки уговорили деда съездить на речку, воздухом подышать. Стреляли по бутылкам, глава семейства дважды попал в цель, несмотря на то давно у него плоховато со зрением. Вот что значит военная закалка. К тому же охота и рыбалка для Семена Иосифовича много лет были главными увлечениями. Уже на пенсии ветеран войны занимался пчеловодством, устроил небольшую пасеку. Правда, по округе разошелся пчелиный клещ - насекомые погибли. Портрет Семена Петрусенко украшает стены многих военных учреждений области. Внуки гордятся своим дедом. - Неужели я и вправду последний полный кавалер ордена Славы в области? Нас ведь недавно было трое, потом двое... - удивляется Семен Иосифович. Двадцатого июня этого года ветеран отметит юбилей. На 90-летие Семена Иосифовича соберется вся его большая дружная семья, приедут дочери из Самары, внуки и правнуки.

 

 

Путь вечного огня

Галина Маркина

В этот день тысячи жителей стекались к центральной площади Иркутска. Сияло солнце, гремели военные марши, лица горожан были радостными и торжественными. Накануне Дня Победы,её 30-й годовщины, в городе должен был загореться Вечный огонь, священный огонь памяти о погибших во время Великой Отечественной войны.

Наш герой особенно волновался - ведь это он привёз его в город на Ангаре - вместе с коллегами-железнодорожниками. Адам Петрович Поляков получил это почётное право как ветеран войны и труда, один из лучших работников Восточно-Сибирской железной дороги. Огонь был зажжён от Вечного огня на могиле неизвестного солдата в Москве. "Сначала мы от факела перенесли пламя специальной спичкой в лампу "летучая мышь", лампу поместили в специально изготовленный контейнер. Ехали обычным поездом, железная дорога выделила нам 2 отдельных купе - в одном находился огонь, а в другом мы", - вспоминает Поляков. Вместе с ним везли огонь железнодорожник А.Н. Троицкий и отвечавший за безопасность К.В.Луковский. В Москве иркутянам вручили также землю, взятую из братской могилы с 40 километра Ленинградского шоссе, где похоронены воины, геройски погибшие в боях под Москвой. 8 мая 1975 года на мемориале памяти в Иркутске вспыхнул Вечный огонь славы.

Адам Петрович Поляков честно прошёл свой солдатский путь - ему повезло, что шли наши войска уже на запад, что миновали его ранения. Родился он в 1925 году, в сорок третьем - призвали в армию и отправили учиться на связиста в Белоцерковское пехотное училище, эвакуированное в Томск. Учили мальчишек сержанты, побывавшие под Сталинградом, видевшие страшный лик войны. Но молодёжь слушала их рассказы - и писала заявления: хотим добровольцами на фронт. Поляков вспоминает, что его с особым пристрастием расспрашивали сотрудники СМЕРШа: почему рвёшься в армию? Он был родом из Белоруссии, семья переехала в Сибирь перед самой войной. Он так и не понял, что стояло за этим вопросом, он ехал, чтобы защищать Родину.

Первую медаль "За отвагу" Адам получил за форсирование Днепра - устанавливал связь с противоположным берегом. "Наша часть форсировала Днепр сорока километрами южнее Кременчуга, - вспоминает ветеран. - Освободили Знаменку, Александрию и другие населенные пункты". Гитлер говорил: "Скорее Днепр потечет вспять, чем русские его преодолеют". Преодолели - и двинулись на Запад. Не раз проложенная Поляковым связь обеспечивала успех наступления: под Звенигородом связисты сделали "воздушку", то есть провод шел по верху. Немцы начали танковую атаку, которая неизбежно оборвала бы наземную связь с отрезанной от основных сил пехотой. Окруженным воинам удалось связаться с артиллерией, танковая атака захлебнулась. "Мой позывной был "Тура", - вспоминает Адам Петрович, - вернее, не мой, а нашей точки штаба дивизиона. От нас связь шла к командирам батарей, а от них уже на наблюдательные пункты. В нашей дивизии был один полк артиллерии, в нем я и служил".

А как-то бравый связист умудрился в одиночку взять в плен трех немцев. Вышло это почти случайно. Поляков возвращался с задания: восстанавливал оборванную связь и заблудился. По дороге подобрал немецкую гранату. С ней-то в руке он и забрел в окоп, в котором прятались немцы. Их часть отступила, о чем они не знали, поэтому появление с тыла противника повергло их в оцепенение. Поляков не сплоховал, взял врагов, можно сказать, на "голый понт": в его карабине уже не было патронов.

Адам Петрович участвовал в освобождении Румынии, Венгрии, Чехословакии. После Победы их в обстановке секретности перебросили на Забайкальский фронт. Бойцам сказали, что они едут в Москву участвовать в параде Победы. А привезли в Монголию, в город Чойбалсан. И пришлось Полякову, как товарищу Сухову, еще долго бродить по пескам: 1300 километров проделала их дивизия по пустыне Гоби, по бескрайним степям, воюя с манчжурской группировкой японских самураев. Форсировали реку Большой Хинган. Теперь его дивизия стала называться так - 110-я гвардейская стрелковая Александрийско-Хинганская дважды краснознаменная Суворова 2 степени.

Закончилась война. Поляков пришел на железную дорогу и проработал на ней 50 лет: сначала электромехаником, потом начальником поезда. Ему доверили возглавить бригаду фирменного поезда "Байкал". На ВСЖД оценили трудолюбие, исполнительность и надежность бывшего фронтовика. К боевым наградам прибавились трудовые.

На ВСЖД ценят своих ветеранов ВОВ - их 424 человека. Каждый год ко Дню Победы получают ветераны - бывшие железнодорожники - материальную помощь. Вот и нынче их молодые коллеги собрали деньги на счет Дорожного благотворительного фонда "Почет", часть средств поступила от субботника, который состоялся 25 апреля. Каждый ветеран ВОВ получит по2000 рублей.

Бывших фронтовиков также ждут на празднике, который будет проходить 9 мая на детской железной дороге: там состоится концерт, а после - праздничный обед. И еще: 9 мая каждый ветеран сможет бесплатно позвонить в любой российский город - друзьям-однополчанам, родственникам. Эту акцию совместно проводят ВСЖД и Иркутская дирекция связи станции связи - филиала ОАО "РЖД".

Восточно-Сибирская железная дорога помогает пенсионерам - своим бывшим работникам. За 2008 год на социальную поддержку потратили более 160 млн. рублей. Ветераны дороги получают помощь к юбилеям, скидки на тариф за пользование телефоном, льготную подписку на газеты. В 2008 году на собранные деньги отремонтировали 88 квартир ветеранов. Почти 19000 пенсионеров ежемесячно получают социальную помощь от родного предприятия через благотворительный Фонд "Почет".

Наш герой Адам Петрович Поляков тоже благодарен родному предприятию, на котором он проработал полвека. Приятно, когда за твоей спиной в старости не только дети, но и сильная организация, руководство которой понимает значимость такой социальной работы.

 

 

 

 

Сороковые, роковые...

(В материале использованы стихи Давида Самойлова и фото из архива Н.Г. Руденко)

На фотографиях Надежда Георгиевна Руденко

(Как пятачок стал плацдармом)

Зимой 1942 -1943 года я находилась на Ораниенбаумском пятачке. Бомбили и обстреливали нас беспрерывно. Лес был весь посеченный. Дома разрушили, и мы перешли под землю. В землянке, когда ложились спать, сапоги ставили так, чтобы можно было быстро сунуть в них ноги и выскочить. При бомбежке в щель набивались, не считаясь со званиями, безо всякой субординации.

Вспоминает Надежда Георгиевна Руденко, ветеран Великой Отечественной войны.

Западнее Ленинграда, за Петергофом, около города Ораниенбаум, нашими войсками удерживался небольшой участок советской земли - Ораниенбаумский пятачок. Он находился практически в тылу у немцев. С трех сторон была оккупированная территория, с четвертой - воды Финского залива. На нем базировалась морская авиация, которая уничтожала артиллерийские батареи, железнодорожные узлы и эшелоны противника, а также фашистские корабли в Финском заливе и Балтийском море. Я была специалистом по связи, и было мне 19 лет.

Школу Надя закончила тем самым летом сорок первого года. А завтра была война... Она пошла работать на Иркутский авиазавод в группу подготовки мастеров. Заводчанам давали бронь, но когда начали призывать девушек , Надежда отправилась сначала на Дальний Восток, а потом их сформированную роту послали на учебу в Рузаевку. Там, в школе младших специалистов, она стала мастером по связи на самолетах. В декабре сорок второго по Ладоге девушка приехала в осажденный Ленинград.

Моя первая встреча с войной - это ночная бомбежка на аэродроме Гражданка. Сейчас на месте этого аэродрома в Санкт-Петербурге - Гражданский проспект. О военном прошлом напоминает лишь название проспекта да бетонный обелиск. Во время войны это была городская окраина, рядом - картофельное поле. Садились летчики жутко: зимой - в смесь снега и грязи. Не было нормальной "взлетки". Так что уцелевшие в бою пилоты рисковали жизнью еще и на родном аэродроме. Потом стали отсыпать полосу - битым кирпичом разрушенных ленинградских домов. Кормили плохо, был такой суп - "хряп-капуста" назывался: подмороженные капустные листья да вода. Ну, летчиков кормили получше - им летать, но и они тоже силы теряли. Чехол от самолета, который раньше сбрасывал легко один летчик, с трудом снимали трое. Потом нас перевели под Ораниенбаум.

Ораниенбаумскому пятачку выпала решающая роль в снятии блокады Ленинграда - отсюда, из вражеского тыла, по разработанному Ставкой плану был нанесен основной удар. При подготовке операции в октябре - декабре 1943 года по Финскому заливу через Кронштадт в обстановке строжайшей секретности, при полной светомаскировке - баржами и катерами на пятачок была перевезена 2-я ударная армия генерала Федюнинского. За три месяца транспортировки боевой техники фашисты ни разу не обнаружили переправу. С Ораниенбаумского - не пятачка - плацдарма!- началась операция по освобождению Ленинграда.

Война вспоминается как ежедневное ощущение опасности. Помню, пошли мы с одной девушкой в столовую, она была метрах в двухстах от аэродрома - для безопасности поваров. Встретили по дороге двух летчиков, они говорят: "Не ходите, девчата, там стреляют". А нам так есть хочется! Саша, один из ребят, показал нам осколок снаряда, он был еще горячий, сказал: "Теперь меня не убьют, это будет мой талисман". Мы все же пошли в столовую. На обратном пути увидели в одной из воронок ... то, что от ребят осталось. Снаряды полетели, они и спрятались, видимо, надеялись, как в поговорке, что снаряд в одну воронку дважды не попадает. Попал... Мы были такие молодые, столько прекрасных парней рядом, а мы боялись влюбляться. Очень было тяжело терять их. Смотрим друг на друга, тянемся, а страшно. Этот страх души ломал; чтобы сохранить себя, приходилось чувства зажимать, не давать им воли. Такая вот молодость наша была. Но и смешное было.

Службы на аэродроме Гражданка размещались в парусиновых палатках, только все, что было взрывоопасного, хранили в землянке. Так во время обстрелов, в нелетную погоду, туда набивался весь персонал: теплее, да и осколки не достанут. А место было отгорожено канавой с водой. А за канавой - туалет. Слышно: стреляют. Вдруг в землянку влетает парень, весь мокрый, штаны руками держит и кричит, заикаясь: "Прямое попадание!" Все сперва замерли, а потом попадали от хохота - поняли, где его чуть не накрыло.

Смешное и страшное рядом было - не разделить порой. У нас был парень Петя, ростом 2 метра и 3 сантиметра, его звали Петр Первый. Так вот стоим мы в дверном проеме - при обстреле так безопаснее - и наблюдаем такую картину: наш Петя бегает по полю, да не один, а с Мариной, ищут, где укрыться. Маринка нормального роста, она в ямку входит, ее не видно, а Пете - все по пояс. Он дальше бежать, она за ним. Так и бегали по полю.

14 января 1944 года началась артиллерийская подготовка позиций немцев силами армейской и флотской артиллерии. На противника обрушился шквал огня и металла. Затем в атаку пошли танки и пехота, поддержанные авиацией. Летчики 9 штурмовой авиадивизии разгромили немецкий штаб, тем самым дезорганизовав слаженность действий противника. За 14 дней упорных боев наши войска освободили всю Ленинградскую область и часть Новгородской земли, а также весь берег Финского залива.

Свой посильный вклад в борьбу с врагом вносили и пленные, которых угнали на работу в Германию. Мы видели неисправные зажигательные бомбы, которые не срабатывали, а однажды наши саперы нашли неразорвавшуюся фугасную бомбу. Когда ее разобрали, в ней обнаружили записку: "Чем можем, поможем".Однажды и мне удалось совершить боевой вылет. Стрелки подначивали: не полетишь, струсишь. Я и договорилась с одним летчиком, его звали Борисом. В общем-то, это была бравада, хотя стрелков действительно не хватало. На меня надели парашют и надувную лодку (летали-то над морем), и - вперед! "Летчики, пилоты, бомбы-пулеметы..." Пулемет у меня действительно был. Борис мне велел его сначала опробовать в воздухе. В качестве цели я использовала щит из досок и бревен на заливе. Все прошло нормально, только я не заметила, как локтем, видимо, отключила тумблер связи с пилотом. А шли мы на ведущем самолете, сзади два ведомых. Борис спикировал на цель, обстрелял ее - до воды всего ничего было. Тут-то наш ведущий из пике никак не захотел выходить. Группа прикрытия, пока мы кувыркались, ушла. Мы остались одни. Но все обошлось, вышли из пике, прилетели на аэродром. Борис ко мне оборачивается, кричит: "Чего ж ты молчала-то, раз живая, я кричу-кричу, думаю - ну, все, убили!" Я вижу - тумблер связи отключен. А мне разговаривать некогда, надо обежать все самолеты, которые летали, узнать про неисправности. Я просила не говорить никому, что летала, но Борис не удержался, рассказал. Командир эскадрильи не ругался, улыбнулся и сказал: "Чего же промолчала, мы б тебе паек выписали".

Вечером 27 января 1944 года в Ленинграде был победный салют. Его зарево доходило и до бойцов на Ораниенбаумском плацдарме. Им хотелось разделить эти минуты радости с измученными ленинградцами. После войны Надежда вернулась в Иркутск.

Мои ровесники уже заканчивали институты, а мне нужно было думать, чем заняться в мирной жизни. Я решила поступить в горно-металлургический институт. Демобилизовалась я только в августе 1946 года, пришла - мне говорят: опоздала. А тут оказалось, что группа "отечественников" - тех, кто вернулся с войны, сдает экзамен по математике. Я пришла посмотреть. Меня спросили: "Рискнешь тянуть билет?" Я и рискнула, а математику я любила в школе - вот и сдала. И стала студенткой.

После института Надежда Георгиевна работала научным сотрудником института ИрГИРЕДМЕТ, защитила кандидатскую диссертацию. Долгие годы преподавала в ВУЗах города.

Каждый год на Ораниенбаумский плацдарм в День Победы приезжают ветераны, молодежь, жители Ленинграда, чтобы вспомнить те дни и почтить память погибших. Здесь, на аэродроме Барки, находится памятник воинам морской авиации. В годовщину 40-летия Победы Надежда Георгиевна Руденко вместе с другой иркутянкой Лидией Анатольевной Приваловой привезли и посадили возле мемориала сибирские кедры . Они прижились, окрепли и шумят над обелиском вместе с ленинградскими дубами и соснами.

В конце января этого года Надежда Георгиевна в составе группы ветеранов вновь поедет на встречу с фронтовой молодостью. Она получила приглашение правительства Санкт-Петербурга принять участие в торжествах по случаю 65 годовщины полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады .

Как это было, как совпало -

Война, беда, мечта и юность!

И это все в меня запало

И лишь потом во мне очнулось!

 

Сороковые, роковые,

Свинцовые, пороховые...

Война гуляет по России,

А мы такие молодые...

 

 

 

 

Танкист, спасший Львов

Олег Суханов, член Союза журналистов России, пенсионер

Владимир Бузинаевич Борсоев

Звание Героя Советского Союза нашему земляку Владимиру Бузинаевичу Борсоеву присвоено посмертно. Три года назад на малой родине героя в селе Холбот Баяндаевского района установлен величественный памятник, а его имя известно во многих городах Европы. На холме Славы неугасимым пламенем горит Вечный огонь в честь павших воинов, освободивших Львов от фашистских оккупантов. Здесь, рядом с могилой легендарного разведчика Николая Кузнецова покоится прах нашего земляка Владимира Борсоева. Множество гвоздик на его надгробии. Низко поклонившись, положил букет и я.

...Он вошел в город со своей Тернопольской истребительно-противотанковой бригадой, не повредив ни одного памятника архитектуры Львова. За это на все времена--уважение горожан к сибирякам.

Львов в глубине веков принадлежал Галицийскому наместничеству Австро-Венгерской монархии. Кичилась шляхта своим достатком - напоказ был Львов: перекресток дорог истории - "маленький Париж". Завоеватели присваивали городу разные имени. Леополис, Левенсбург, Лемберг - но только бурят Борсоев оставил ему имя Львов. Здесь памятники великим - польскому поэту Адаму Мыцкевичу и нашему земляку Владимиру Борсоеву.

Бригада полковника Борсоева стояла на подступах к Львову, где проходит Волынский шлях. Отсюда можно войти на главную улицу города, широкий проспект со скверами. Для танков лучшего не придумаешь.

"Из орудий не стрелять! - приказал полковник. - Берем всей армадой, пользоваться только личным оружием - здесь ценности мира". Солдаты верили полковнику, хотя ни разу не видели мировых ценностей. Борсоев понимал - будут большие потери: крепость поставлена на Замковой горе, а с нее просматривается весь Львов, выше ее - Княжья, для воинов всех времен выгодная стратегия. Для уличных боев опасность, особенно танкистам, в узких улочках, где можно пройти, только пробив брешь снарядами.Они пошли в атаку без артиллерийской подготовки, но Львов был взят...

Как стал командиром рано осиротевший паренек из улуса Холбот? В улусе школ не было, но он постигал азы грамоты самостоятельно, потому что появилась мечта стать военным, и обязательно командиром. Кто сильно мечтает - добивается цели. Он едет в Ленинград на свой страх и риск. Талантливый юноша поступает в военное училище, а после, уже перед самой Великой Отечественной войной, - в академию имени Фрунзе.

С первых дней войны он на фронте. С лета 1942 года Борсоев командир артиллерийского полка. Бои под Воронежем, Орловско-Курская битва, а в сорок третьем его полк участвует в освобождении Киева и Фастова. В конце года он получает звание полковника и становится комбригом 7-й гвардейской Тернопольской истребительно - противотанковой бригады, со своим соединением участвует в ликвидации Корсунь- Шевченковской группировки врага. Затем были Львов и Краков.Его отметил Верховный Главнокомандующий. В короткий срок бригада с постоянными потерями прошла от Вислы до Одера полтысячи километров.

Полковник частенько сам вставал к орудию: он был отличным артиллеристом и в одном из боев подбил сразу три танка. В Карпато-Дуклинской операции его бригада уничтожила пятьдесят два танка и тридцать семь бронетранспортеров.

Из воспоминаний о комбриге адъютанта А.С.Митрофанова."Это был бесстрашный, волевой, требовательный офицер, душевный человек. Он всегда находился там, где труднее, опаснее. Мне особенно запомнился один из эпизодов. После формирования Днепра наши части занимали огневые рубежи под селом Турбовка. Противник бросался в четыре танковые атаки. Вот лавина бронированных машин двинулась на позиции 5-й батареи. Там создалось критическое положение. Борсоев немедленно выехал на батарею. Артиллеристы сражались мужественно и отважно. К моменту прибытия полковника они подбили семь немецких танков. Но гитлеровцы продолжали наседать. Были выведены из строя три наших пушки. Тогда Борсоев сам встал у панорамы орудия, меня заставил подносить снаряды. Комбриг был метким наводчиком."

Он погиб в бою на Заозерском плацдарме 8 марта 1945 году у фольварка Одервальде. Незадолго до гибели писал в своем дневнике: "...я в высшей степени рад, счастлив, что дошел до логова зверя".

Комбриг был награжден орденами Ленина, Красного Знамени", Красной звезды, Отечественной войны и даже американским Орденом "Легион заслуженных офицерской степени".

6 мая 1956 года указом Президиума Верховного Совета СССР полковнику Борсоеву присвоено звание Героя Советского Союза - посмертно.

Имя Борсоева дали совхозу на его малой Родине, средней школе в поселке Усть-Ордынский, улице в Улан-Удэ. В Кырме и Усть-Орде установили бюсты. Недавно стала известна дата его рождения - 13 апреля 1905 года.

Иду через Стрыйский парк по улицам Лвова. А вот и улица имени полковника Борсоева - почетного гражданина города Львова.

 

 

У стен древнего города

Василий Дорошенко, участник боев за освобождение Новгорода, почетный железнодорожник

(к 65-й годовщине освобождения великого Новгорода от немецко-фашистских захватчиков)

За многовековую историю новгородская земля неоднократно подвергалась нашествию иноземных завоевателей, пытавшихся огнем и мечом поработить русский народ. Но особенно тяжелый, ни с чем не сравнимый по своим материальным и людским потерям урон новгородская земля понесла в годы великой отечественной войны, автору этих строк удалось быть участником памятных боев на берегах Волхова, у Ильмень-озера, у стен Новгородского Кремля..

Никто не забыт, и ничто не забыто. В этих словах отражена и вся наша боль об оставшихся в своей земле и за ее рубежом и самых близких, родных людях - сыновьях, отцах, братьях, мужьях. Тысячи и тысячи краснозвездных обелисков оставила война на бескрайних просторах нашей страны и далеко за ее пределами. Но оставила она и могилы Неизвестного солдата. В котле войны часто случалось, что в стремительном движении атак и в оборонительных боях, когда каждый стоял насмерть, просто не оставалось ни времени, ни возможности сразу похоронить товарищей. Я хорошо помню свой первый бой под Новгородом, помню и другие - в Австрии при штурме Будапешта, на чехословацкой земле...

Ведь каждый бой - это экзамен на твое мужество, на твою боевую зрелость. Но самый "близкий" в моей памяти - бой под Новгородом. Он запомнился не столько ожесточенным сопротивлением фашистов, сколько душевным потрясением от потери близких мне людей - красноармейцев и офицеров. Прошагал военными дорогами от седого Волхова до голубого Дуная и почти все время в составе 1009 артиллерийского полка 225 стрелковой дивизии, которая входила в состав 59-й армии, где командующим был генерал-лейтенант И. Т. Коровников. Первые бои на новгородской земле завязались в районе Сольцов.

Запах войны

15 августа 1941 года противник перешел в общее наступление на новгородском направлении. В ночь на 20 августа после кровопролитных боев Новгород был оставлен советскими войсками. Тогда наша дивизия потеряла до половины личного состава. Это было горькое и трудное время...

В 1942-1943 годах под Новгородом долго шли тяжелые бои местного значения. Гитлеровцы создали здесь мощный оборонительный рубеж, превратив захваченный город и его окрестности в крупный опорный пункт. Через Новгород проходили четыре железных дороги - на Ленинград, Волхов, Старую Руссу и Лугу. Используя их, немцы маневрировали своими войсками и перебрасывали по этим дорогам вооружение и боеприпасы. Вот почему вражеские дивизии с особым ожесточением обороняли Новгород. Скажу о стойкости бойцов, защищавших древний Новгород. Город этот в то время был небольшой, но его стратегическое значение было огромным. Здесь наша дивизия два года держала тяжелейшую оборону, отражая непрерывные атаки врага. Линия фронта проходила по реке Волхов, по мелколесью и болотам. Зимой - морозы и оттепель, летом - частые и обильные дожди. Вот в этих условиях, требующих большой выдержки, бойцы сдерживали превосходящие силы и даже в самые тяжелые и критические моменты не теряли веры, что настанет время, когда они погонят фашистов прочь с советской земли. Жестокое сражение длилось долго - более двух лет. Я хорошо помню неистовые бомбежки, когда небо чернотой соединялось с землей, и стада танков песочного цвета в снежной степи, ползущие на наши батареи. Я помню раскаленные стволы орудий, непрерывный гром выстрелов, скрежет и лязг гусениц, распахнутые телогрейки солдат, мелькающие со снарядами руки заряжающих, черный от копоти пот на лицах наводчиков, черно-белые смерчи разрывов...

Если горе имеет свой запах, то война пахнет огнем, пеплом и смертью...

Герои боев местного значения

Первые попытки освободить древний русский город были предприняты советским командованием еще летом 1942 года. Особенно ожесточенные бои разгорелись в июне. И хотя мы освободили ряд населенных пунктов, прорвать глубоко эшелонированную оборону гитлеровцев не удалось. Фашисты яростно сопротивлялись. В одной из атак, у деревни Никиткино, которая находилась недалеко от бывших аракчеевских казарм, когда мы поддерживали пехоту, ведя из орудия огонь прямой наводкой, я был 1 июля 1942 года тяжело ранен. Но самой деревни не было, то есть ни одного уцелевшего дома не осталось, а просто валялся кирпич и рос бурьян. В медсанбате разрезали гимнастерку и из левого кармана вытащили залитый кровью комсомольский билет. Таким я носил его всю войну. А после войны билет вместе с фронтовыми реликвиями сдал на хранение в Иркутский Краеведческий музей. Хочется сказать, сколько же таких комсомольских билетов, как мой, было омыто кровью в годину тяжелых испытаний!После излечения в госпитале я 2 марта 1943 года вернулся в родной полк, принял взвод управления в первом дивизионе. Тогда одна из наших батарей занимала огневую позицию южнее деревни Теремец - последнего опорного пункта обороны врага на левом берегу Волхова. Но пришел и час наступления. В ночь на 20 марта 1943 года части дивизии форсировали реку Малый Волховец и Левошня. В этой операции особенно отличился личный состав 299 стрелкового полка. Именно этот полк, который был так богат боевыми традициями. В нем служили три героя-богатыря: сержант И. С. Герасименко и рядовые Л. А. Черемнов и А. С. Кросилов, совершившие бессмертный подвиг. 29 января 1942 года, они закрыли своими телами амбразуры фашистских дзотов. Это помогло их подразделению захватить вражеский узел сопротивления, после чего наша 225-я стрелковая дивизия форсировала реку, смогла зацепиться за плацдарм. Неподалеку от того места сейчас установлен обелиск в память о подвиге сержанта Ивана Герасименко, рядовых Александра Красилова и Леонтия Черемнова. Подвигу трех воинов поэт Николай Тихинов в те дни посвятил следующие строки:

Герасименко, Красилов, Леонтий Черемнов,

Разведчики бывалые, поход для них не нов...

Идут полки родимые, ломая сталь преград,

Туда, где трубы дымные подъемлет Ленинград...

Простые люди русские стоят у стен седых,

И щели дотов узкие закрыты грудью их!

Особенно скрытно готовилось форсирование озера Ильмень. Соответствующие соединения (225-я и 372-я стрелковые дивизии и 58-я стрелковая бригада) тренировались на большом удалении от озера, а к его берегу прибыли лишь за сутки до исходного часа. Много внимания уделялось вспомогательному направлению, в обход Новгорода с юга. Сюда перебросили аэросанные батальоны, лыжников и особые средства усиления, легкие самоходки и бронемашины. Но всех нас беспокоило, что на всем пространстве Ильменя толщина льда не превышала 30 сантиметров. Выдержит ли он людей и технику? К январю 1944 года мы добились здесь превосходства в артиллерии над противником в пять раз. Если у него на один километр фронта приходилось 18 орудий и минометов, то у нас - 100; соотношение в танках - 1 : 4 в нашу пользу. Наконец, господство в воздухе принадлежало тоже Советской авиации. Удар наших войск был стремительным и внезапным, завязались ожесточенные бои. Необычно тихим для фронта было утро 14 января 1944 года, что для нас являлось непривычным, шел снег, кстати, снега было в ту зиму на территории древней земли очень много. И мы говорили между собой, что такое затишье бывает перед бурей. Так оно и случилось. И вдруг содрогнулась земля. Полтора часа длилась артиллерийская подготовка. Затем наши танки и пехота двинулись с рубежа Любцы-Слутка на фашистские позиции. Гитлеровцы были ошеломлены обрушившимся на них огневым ударом. " Артподготовка русских, - рассказывал после один пленный офицер 561-го отдельного штрафного батальона, - была ужасающей и страшной. Вся наша оборона была поднята на воздух. Русская пехота очень быстро ворвалась в наши укрепления. В 3-ей роте из 110 солдат и офицеров после артиллерийского огня и атаки русских было убито 40, ранено 29 и взято в плен 10 наших солдат и офицеров. "Правда, плохая погода затрудняла нашей артиллерии вести прицельный огонь, а из-за низкой облачности авиация вообще не сумела в первый день принять участие в подготовке наступления и вступила в действие только на второй день. Часть танков застряла в болоте: внезапная оттепель, необычная для января, превратила поросшие кустами кочковатые ледяные поля в грязное месиво. Мы тогда все волновались. И несмотря на эти трудности, отдельные полки нашего 14 стрелкового корпуса, которым командовал генерал-майор Рождественский, вышли на рубеж атаки за несколько минут до окончания артподготовки, и когда артиллерия перенесла огонь в глубину, полки эти ворвались в оборону противника. Удар оказался столь мощным, внезапным и стремительным, что первая позиция гитлеровской обороны сразу же перешла в наши руки, а 15 января была перерезана железная дорога Новгород - Чудово. К исходу дня 16 января 1-й стрелковый батальон 299 стрелкового полка под командованием майора Б. П. Демянюка перерезал шоссейную и железную дороги Новгород - Шимск севернее Воробейки. Противник потерял важнейшую дорогу, которая обеспечивала боевые действия полуокруженной Новгородской группировки противника. В этом бою отличились многие мои сослуживцы. Мужество и героизм проявил воспитанник полка Ваня Николаев. Будучи связистом, он под яростным огнем врага не раз восстанавливал телефонные линии. Четырнадцатилетний паренек был удостоен медали "За отвагу". Враг цеплялся за каждый выгодный рубеж. Бои не утихали ни днем, ни ночью. Они превращались в ожесточенные схватки не только за многочисленные водные рубежи и узлы обороны, за каждый город, но и за небольшие населенные пункты и отдельные высоты.

На льду Ильмень-озера

Упорно продвигаясь вперед, наши войска отбивали непрерывные и яростные контратаки. Не раз огонь орудий и минометов достигал такой силы, что снег, брошенный на ствол орудия, кипел и мгновенно таял. Но наши солдаты стойко выдерживали яростный натиск врага и непреклонно продвигались вперед. Даже трудно отдать предпочтение тому или иному роду войск. От пехотинцев и танкистов не отставали артиллеристы, минометчики, связисты, зенитчики. Под любым огнем бойцы исправляли поврежденные линии связи. В наступлении наши войска испытывали исключительные трудности. Лесисто-болотистая местность, бездорожье, наступившая сильная оттепель резко снижали продвижение войск, особенно артиллерии и танков, а также тылов. Не хватало автотранспорта. Но бойцы шли по незамерзшим болотам, утопая по колено в холодной грязи. На своих плечах они несли боеприпасы, вытаскивали застрявшие автомашины, орудия и даже танки и самоходно-артиллерийские установки. Все стремились помочь друг другу, чем только могли. Когда наметился успех на плацдарме озера Ильмень, южнее Новгорода, туда были переброшены через озеро 1347-й полк и наш 1009-й артиллерийский полк. Но нас беспокоило, что на всем пространстве Ильменя толщина льда не превышала 30 сантиметров. Выдержит ли он лошадей и технику? Переправить их было нелегко. Даже лошади проваливались под лед. Их вытаскивали веревками, которые заранее привязывали к постромкам. Технику переправлять было еще труднее, но мы своего добились. Нашему полку была поставлена задача форсировать озеро Ильмень. Едва спустились на лед, как налетела гитлеровская авиация. Но, умело маневрируя, мы избежали больших потерь. В этой операции особенно отличились командир батареи капитан В. Комаров и командир орудия младший сержант П. Каширин. В критический момент боя, отбивая ожесточенную контратаку вражеских танков, они выкатили орудие на прямую наводку и подбили две гитлеровские машины. Остальные были вынуждены ретироваться. Тогда наша батарея потеряла одно орудие, которое ушло под лед, а телефонистка Зина Кольцова была ранена. Бои за Новгород шли днем и ночью, не ослабевая ни на один час. Враг упорно сопротивлялся, рассчитывая на неуязвимость своей обороны. Но хорошо разработанная и искусно проведенная боевая операция разрушила все планы гитлеровцев.

Новгород - наш!

Все туже и туже стягивалось кольцо советских войск вокруг города. Одна за другой перерезались вражеские коммуникации. В момент, когда наши войска вступили на восточную окраину, немцы взорвали мост через Волхов. По остаткам пролетов и ферм, по льдинам и обломкам советские воины устремились в центральную часть города. Вот и стены древнего Новгорода. Здесь проявили себя наши сослуживцы, младший лейтенант П. Шатский и сержант М. Толмачев. Обезвреживая с группой саперов минные поля, они, улучив благоприятный момент, ворвались в опорный пункт гитлеровцев на окраине города и удерживали его до подхода основных сил дивизии. Несмотря на тяжелые условия местности и бездорожье, наши войска севернее и южнее Новгорода упорно преодолевали сопротивление врага. Они шли по болотам, пробиваясь навстречу друг другу. Воины тащили на себе орудия, минометы, боеприпасы. Ненависть к врагу, любовь к Родине вели людей на совершение героических подвигов. Опасаясь окружения, противник начал отходить из района Новгорода на запад. Но избежать разгрома ему не удалось. 19 января войска 59-й Армии перехватили все дороги, идущие из города на запад. 20 января начался общий штурм Новгорода. Ожесточенные уличные бои завязались ночью. В город наши части ворвались одновременно с нескольких сторон, а к утру мы завершили окружение и ликвидацию не успевших отойти частей новгородской группировки. Подразделения 58-й стрелковой бригады, 1347 стрелкового полка и нашего 1009 артиллерийского полка 225 дивизии, штурмовавшие с юга, встретились у стен древнего кремля с батальоном майора А. Веретенникова из 1238-го полка 378 стрелковой дивизии, ворвавшимся в город с северо-запада. Это его воины - сержант Иван Калачев, сержант Михаил Карпухин и рядовой Григорий Скуратов первыми достигли постамента памятника В. И. Ленина. С севера ворвался в город 1349-й полк 225-й дивизии с частями 191-й дивизии, наступавшей из района Кречевиц. В 11 часов 25 минут 20 января 1944 года войска нашей 59-й армии полностью овладели Новгородом, и в тот же день полковники Николаев и Швагиров водрузили красный стяг над новгородским Кремлем. Нашему ликованию не было предела. Ведь мы освободили от фашистских захватчиков один из древнейших русских городов, колыбель нашей национальной культуры. Сколько раз, готовясь к боям, мы говорили о Новгороде. Широко раскинувшись на берегу многоводного Волхова, он как магнит притягивал к себе наши сердца. Ведь каждый из нас знал, что Новгород рано стал крупным торговым и ремесленным центром России. Озеро Ильмень являлось изначальной точкой великого водного пути "из варяг в греки". Отсюда по рекам Мсте и Тверце новгородцы легко добирались до Волги, а по Шелони - до Пскова, чтобы затем оказаться на берегах Балтийского моря. И вот теперь древний Новгород снова свободен. С его высоких холмов, тянувшихся по берегу Волхова, мы с восхищением смотрели на пятиглавые купола Софии, на Кремль, называвшийся когда-то Детинцем. Нам не терпелось взглянуть на памятник "Тысячелетие России", который, как говорили наши сослуживцы, раньше бывавшие в Новгороде, стоял в самом центре городского Кремля. Но...

Отступая, фашистские варвары до основания разрушили в городе многие памятники старины, гордость нашей культуры. Бойцы и офицеры замедляют шаг на площади в кремле. Перед их глазами - следы варварства гитлеровцев: ценнейший памятник культуры, созданный в ознаменование тысячелетия России, разобран на части, которые валялись на снегу. Скульптурные изображения разбиты. Довести подлое преступление до конца - отправить памятник как металлический лом на переплавку - фашистам не удалось. Советские воины выбили их из Новгорода.

Город - призрак

Мы прошли через весь Новгород. Тысячи домов, фабрики, заводы, древние соборы лежали в руинах (из 2346 домов было разрушено 2306). В нем не осталось ни одного сколько-нибудь целого здания. Немецко-фашистские негодяи разрушили больницы, школы, предприятия, церкви, и даже телефонный кабель был вырыт из земли. В восточной части города осталось только одно здание учительского института, вернее - стены от него. Сердце обливалось кровью, когда приходилось смотреть на эти злодейские преступления гитлеровцев. Город пуст. Фашисты угнали в Германию 166 тысяч новгородцев на принудительные работы, многие из них не вернулись, не дожили до Дня Победы. Десятки тысяч людей были истреблены в лагерях на оккупированной территории. Наши бойцы отбили в районе Новгорода большую группу населения, угоняемого в рабство. Конвой, состоявший из 200 гитлеровцев, был истреблен. На день освобождения не было в городе и семи десятков жителей. В боях за Новгород войска 59-й армии разгромили пять пехотных дивизий, кавалерийский полк "Норд", другие части и подразделения противника. Были уничтожены более 17 тысяч, пленены 3 тысячи вражеских солдат и офицеров и захвачены 182 орудия, 120 минометов, много стрелкового оружия, 263 автомашины и немало другого имущества. Значительное количество вражеской техники было уничтожено на поле боя. Да, это была убедительная победа. В день освобождения Новгорода по радио передали приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина, в котором говорилось: "Войска Волховского фронта перешли в наступление на Новгородском направлении, форсировали реку Волхов и верховья озера Ильмень и, прорвав сильно укрепленную долговременную оборону немцев, сегодня, 20 января, в результате умелого обходного маневра штурмом овладели важным хозяйственно-политическим центром страны - городом Новгородом - крупным узлом коммуникаций и мощным опорным пунктом обороны немцев". Всем войскам, участвовавшим в прорыве вражеской обороны и освобождении Новгорода, Верховный Главнокомандующий 20 января объявил благодарность, 50 частей и соединений получили почетные наименования "Новгородские". В их числе и наша 225-я стрелковая дивизия. А вечером 20 января Москва торжественно салютовала доблестным войскам двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий. Большая группа бойцов и командиров, отличившихся в боях за Новгород, удостоилась высоких правительственных наград. На запад через освобожденный город двигались наши войска. Чувство законной гордости, наполнявшее сердца советских воинов, смешивалось со скорбью и гневом при виде разрушений. Фронтовики шли мимо руин Великого Новгорода и своими глазами видели следы фашистского варварства. Советский бойцы и командиры давали клятву уничтожить врага, освободить от него всю нашу родную землю. За дни фашистской оккупации на долю города выпало невзгод не менее, чем за предыдущие одиннадцать веков. Почти каждый ребенок стал сиротой, каждая женщина - вдовой, старик — погорельцем.

Вечные часовые

Несмотря на огромные разрушения, причиненные Новгороду, он начал быстро оживать. С запада еще доносились артиллерийские залпы, а в освобожденный город уже шел народ, его жители. Приступили к работе советские учреждения. Пришли строители, связисты, железнодорожники сразу же стали налаживать транспорт, приводить в порядок паровозное депо, перешивать и восстанавливать железнодорожные пути, ремонтировать паровозы и вагоны. После двухлетнего перерыва на улицах города вновь зазвучала русская речь. Жители этого края свято чтят память тех, кто отважно дрался и погиб в боях за Новгород в начале войны, и тех, кто сложил свою голову в январских боях 1944 года, освобождая новгородскую землю. Многие улицы Новгорода носят имена воинов, отдавших свои жизни за его освобождение. Никогда не изгладятся в памяти народной героические подвиги советских воинов - отважных солдат из Бурятии, Иркутской области, Красноярского края. Многие отдали здесь свои жизни. Вечными часовыми новгородской земли стоят памятники этим отважным бойцам. А в настоящее время Российское государство среди других городов присвоило Великому Новгороду почетное звание "Город воинской славы" за мужество и героизм в сражениях с фашистскими захватчиками.

 

 

Упрямый "Геринг"

Юрий Дилис, г. Иркутск

 

Эту историю рассказали мне участники Великой Отечественной Войны, ветераны, с которыми я встречался и случайно разговорился.

К сожалению, они ушли из нашей жизни. Все меньше и меньше живет их на этой земле. Но остается память о людях, прошедших ад и муки Великой Отечественной войны, и выживших, казалось бы, в самых невероятных ситуациях. Думаю, что читателю будет интересно узнать об отдельных эпизодах жизни этих людей в военное время. (п\ж)

Есть среди семейства ослов маленькие ослики. Их называют ишаками. Это небольшое животное с длинными ушами, на коротких тоненьких ножках. Ишак по натуре своей животное неприхотливое и довольно выносливое. С этим забавным животным Дмитрию Диеву пришлось познакомиться в городе Краснодаре, куда он попал после лечения в госпитале.

Краснодар советские войска освободили от фашистов 12 февраля сорок третьего года. Шесть месяцев жители города находились в оккупации у немцев. После освобождения города жители принялись активно его восстанавливать.

В помощь жителям были направлены подразделения солдат, которые были демобилизованы из действующей армии по разным причинам: все они прошли через горнило войны, были тяжело ранены или контужены.

Длительное время лечились в госпиталях и вот теперь, после относительного выздоровления были направлены на восстановление разрушенного хозяйства страны.

Война была в самом разгаре, но для них, этих солдат, она закончилась.Однако, в тылу им пришлось бороться с ее ужасными последствиями.

В Краснодар Дмитрий приехал в составе железнодорожных войск в конце весны 1943 года. После тяжелого ранения под Сталинградом, отлежав шесть месяцев в военном госпитале Челябинска, он был признан "ограниченно годным" и направлен в строительный батальон ж.д. войск.

Там он прошел обучение строительному делу по восстановлению ж.д. путей, мостов, виадуков.

Его поселили в небольшой комнатке ветхой избы. Хозяйкой была вдова Анастасия Федоровна. Муж ее погиб в первые дни войны сорок первого года, под Витебском.

Первым зданием, восстановленным после изгнания фашистов из города, был кирпичный завод. Небольшой заводик дымил трубой. Рабочие с утра до позднего вечера "выпекали" кирпичи, так необходимые для строек. Кирпичи возили к строительству на лошадях, старых клячах, списанных из воинских частей и ишаках. Автомашин не было - они были необходимы фронту. Когда Дмитрий пришел на работу, его встретил бригадир строителей Андрей Коваль. В звании сержанта рядового состава он был демобилизован по причине тяжелого ранения. Вражеские пули перебили ему обе ноги, и он мог передвигаться шаг за шагом, опираясь на костыли.

Андрей повел Дмитрия в конюшню и вывел ему серого ишака.

-- Вот твой перевозчик,- сказал Андрей, -- кличка у него "Геринг". Работоспособный, покладистый, но упрямый. Будешь с ним работать.

-- Почему его так зовут? - удивился Дмитрий.

-- Не знаю. Это еще до меня было. Кто-то из солдат дал ему это прозвище, ему видно понравилось и он стал откликаться на эту "кликуху".

Дмитрий слегка потрепал животное за холку, погладил по шее за ухом.

-- Мы с ним подружимся... Да, "Геринг"?

Ишак, как показалось Дмитрию, понял, что ему говорят. Он поднял голову и слегка мотнул ею.

Порядком, установленным на стройке, было такое положение, что за каждым животным, лошадью или ишаком, закреплялся хозяин или погонщик. Хозяин отвечал за свое животное и должен был кормить его, купать, расчесывать и в стойло загонять.

Вот и стали человек и животное возить на строительство от завода кирпичи. Поклажа состояла из двух корзин, сплетенных из ивовых веток и укрепленных на спине ишака веревкой по обоим бокам.

Дмитрий нагружал кирпичи в корзины и гнал "Геринга" на стройку. Ишак послушно двигался по пыльной дороге, перебирая тонкими ножками, как и другие, неся свою ношу в длинной веренице животных.

К середине дня, двигаясь с поклажей по дороге, "Геринг" часто вскидывал голову, как бы прислушиваясь и чего-то ожидая.

Уже позже Дмитрий узнал, чего так ожидало животное. Ишак своим нутром, интуитивно, чуял приближение обеда и поднимая голову смотрел на своего хозяина.

"Геринг" оказался на редкость упрямым и нахальным животным. Много пришлось Дмитрию с ним потрудиться, воспитывая его, заставляя работать. Из всех команд, которые давались ишаку хозяином он хорошо усвоил только одну - сигнал на обед. Сигналом служил гудок на кирпичном заводе и слова хозяина:

-- Ну, вот и обед!

И по каким-то таинственным признакам, этот сигнал и возглас хозяина означал для ишака полное неповиновение. "Геринг" ложился на живот, тем самым показывая человеку, что он дальше не пойдет и хозяин должен снять с него поклажу. Ничто не могло поднять животное: ни окрик, ни доброе слово, ни хворостина и даже пинок под зад.

Дмитрий хватал и тянул ишака за узду, потом за уши и за гриву. Пробовал Дмитрий тянуть упрямого ишака за хвост в обратную сторону от движения, чтобы животное шло куда нужно. Все было бесполезно.

Даже пучок сочной травы, ломоть хлеба, початок кукурузы, которые протягивал ишаку Дмитрий, не могли поднять "Геринга" с дороги.

-- А что делать?!

Приходилось снимать корзины, вынимать кирпичи, освобождая "Геринга" от груза. И здесь его не нужно было уговаривать и подгонять. Ишак вскакивал и мчался как угорелый, быстро перебирая ножками, задрав хвост, к своей заветной лоханке - небольшому корыту, наполненному силосом, отрубями, дробленой кукурузой, смоченной предварительно сывороткой.

Больше трех месяцев Дмитрий и "Геринг" возили кирпичи от завода на строительство объектов. Горы кирпичей перевезли, никто их не считал. Но, вскоре им пришлось расстаться.

Осенью, стройбат, в котором служил Дмитрий, перевели на станцию Марефа, под Харьков. Город к тому времени освободили от фашистов. Нужно было восстанавливать участок железной дороги, в том числе мост через реку Кубань.

Как сложилась дальнейшая судьба "Геринга" осталось неизвестным. Но это уже совсем другая история.

 

 

 

Фриц Шменкель: "Умираю за хорошее дело!"

Василий Дорошенко, участник Великой Отечественной войны, подполковник в отставке

На фотографиях Фриц Шменкель

С вдовой Героя Советского Союза Фрица Шменкеля - фрау Эрной, мне довелось познакомиться во времена работы в правлении Иркутского областного отделения Советского общества дружбы с ГДР. Сначала я много переписывался с Эрной Шменкель. А в 1967 году встретился с ней в московском Доме дружбы с зарубежными странами. Она рассказала мне много интересного о своем муже. С одобрения Эрны Шменкель в Мишелевской средней школе Усольского района был открыт детский клуб "Белая роза". 22 февраля исполнилось 65 лет после трагической смерти Фрица Шменкеля, расстрелянного фашистами в Минске. Имя этого человека широкой публике стало известно только в октябре 1964 года, когда в советских газетах появилось сообщение о том, что ему посмертно присвоено звания Героя Советского Союза. Немец по происхождению, коммунист - по идеологии, Фриц Шменкель еще осенью 1941 года сумел перейти линию фронта и остаться на стороне наших войск.

Он родился 14 февраля 1916 года в Варсове, у Штеттина. Отец - рабочий кирпичного завода - заботился о Фрице, как мог. Но в 1932 году во время стычки с фашистами он был убит.

"Я, молодой коммунист, должен выполнить его завет. Он до самой смерти активно боролся за дело рабочего класса. Фашисты расстреляли его. Этого преступления я никогда не забуду, " - так говорил Фриц Шменкель, когда он встретился с советским партизанским отрядом "Смерть фашизму". После смерти отца Фриц идет работать, заботится о матери. Много читает, предпочитая книги о судьбах человечества. Он ищет причины человеческих страданий, пути избавления от них. Часто встречается с товарищами отца - коммунистами, ушедшими в это время в подполье.

В октябре 1936 года Фрица Шменкеля мобилизуют на работу в Бейтен (Одер). Здесь он знакомится с Эрной Шеффер, на которой вскоре женится. Это было время больших забот. В начале 1938 года они переселяются в Глюлихен, в Шлезии, в деревню ее родителей. Отец жены владеет 70 моргенами земли. Это был по убеждению нацист.

Большие политические разногласия, постоянные придирки тестя бросали тень на совместную жизнь молодых. Эрна Шменкель в политических вопросах разбиралась тогда слабо и часто не могла объяснить взгляды и поведение своего мужа.

"Иногда я сомневалась. Но потом я всегда держалась стороны мужа, - рассказывала Эрна, - Фриц был первым человеком, который ко мне всегда относился хорошо. А потом мне нравилась его честность и откровенность. Он был щедр в отдаче и скромен, когда ему что-либо приходилось принимать". В это время у Фрица особенно остро пробуждается ненависть к гитлеровской диктатуре. Его тянет к открытым действиям. Со своим другом Берхардтом, работником имения, он пытается организовать сопротивление. Однако в декабре 1938 года их обоих призывают в вермахт. Они идут туда с твердым намерением не служить фашизму.

Фриц Шменкель уходит из армии. Он надеется, что таким образом его исключат из рядов вермахта. В октябре 1939 года он покинул военный транспорт по дороге из Раулен (Шлезия) в Берлин и вернулся к семье. За побег его приговаривают к восьми месяцам ареста. Весной 1940 его переводят из штрафного батальона Торгау в Кобник (Чехословакия).

Находясь в камере, он многое передумал. Именно здесь он окончательно понял, что побороть фашизм можно только активным действием, в суровой борьбе, только вместе с массами.

Фриц Шменкель изменяет свое поведение. Внешне он становится послушным солдатом, который, якобы, горит желанием служить нацистскому режиму и даже заявляет о добровольной поездке на восточный фронт. Обман удается. Его отпускают досрочно из-под ареста, разрешают навестить семью. "Это был изменившийся человек, - говорит Эрна Шменкель, - он стал еще более замкнутым и задумчивым. И ни о чем не рассказывал. Он только сказал, что его освободили из-под ареста и что он теперь твердо знает, каким путем он должен идти".

И действительно, Фриц Шменкель знал свой путь. Как только в Смоленской области он присоединился к своей части - первому артполку 186-й пехотной дивизии, то сразу начинает искать дорогу к советским партизанам. Целыми днями бродит он по деревням. Наконец, 20 ноября 1941 года он встретился с Михаилом Яковлевичем Сидоровым, советским активистом, через которого можно связаться с партизанскими частями. Сидоров проникся доверием к молодому немецкому солдату и доставляет Шменкеля в село Поделище в семью Поручикова. Мария Сергеевна Поручикова, старшая дочь лесничего Поручикова, говорила немного по-немецки. Она помогала Фрицу Шменкелю овладеть русским языком, перед тем как он был принят в партизаны. "Он часто рассказывал нам о своей Родине, которую искренне любил, - вспоминает Мария Сергеевна о Фрице Шменкеле, - Он был честным, трудолюбивым человеком". Там состоялась встреча с партизанами отряда "Смерть фашизму". Уже на следующий день Шменкель идет в бой.

Один за другим следуют бои по отражению арт-огня, нападение на немецкие гарнизоны, налеты на транспорт, вылазки разведчиков. И всегда партизана Фрица Шменкеля можно было найти в первых рядах, он показывает беспримерную храбрость и отвагу. За это его награждают орденом Красного Знамени. Фашисты вскоре узнали, с кем имеют дело. Вскоре появилось объявление на русском и немецком языках: "Кто поймает Фрица Шменкеля, получит вознаграждение: русский - 8 га земли, дом и корову, немецкий солдат - 25000 марок и два месяца отпуска".

Для Шменкеля и его советских товарищей по оружию название "Смерть фашизму" было наполнено одним содержанием. Оно было выражением любви к людям, ненависти к фашизму. Смыслом его борьбы, многих немецких антифашистов стала деятельность по быстрейшему уничтожению нацистского режима, по освобождению немецкого народа от гитлеровской тирании. Как можно было человека звать Фрицем - тем именем, которое стало символом ненавистных завоевателей? Так Фриц превращается в Ваню Шменкеля или Ивана Ивановича, как его вскоре с любовью называли солдаты. Вот несколько воспоминаний о Шменкеле его боевых товарищей. Они приведены в статье А. Земцова, опубликованной в газете "Правда" 7 октября 1964 г.

"Служебная аттестация комиссара Дмитрия Горских гласит: "Фриц Шменкель был активным участником многих боевых операций батареи. Он стоял всегда на самых ответственных и опаснейших местах и всегда доказывал свою верность нам, партизанам. Три раза батарею окружали, но она выходила из окружения, дробясь на маленькие группы, и всякий раз Шменкель приходил со своим пулеметом на указанный нами пункт сбора".

Петр Филиппов, бывший начальник штаба батареи "Смерть фашизму", после войны руководитель фотоателье в одном из районов Московской области, пишет о Шменкеле: "В бою он был храбрым и смелым, действительно бесстрашным...Никогда не жаловался на усталость, трудности, плохие условия. Я часто рассказываю молодежи о его партизанских делах, о моем боевом товарище, немце по национальности и коммунисте в душе".

В донесении от 15 мая 1943 года член военного совета западного штаба партизанского движения Западного фронта подтверждает показания крестьянки из Скерино: "10 августа Шменкель возглавил группу из трех партизан, у них было задание раздобыть пленного. После того, как группа пробилась в деревню Скерино, Шменкель проявил собственную инициативу и находчивость. Переодевшись в немецкую военную форму, благодаря знанию немецкого языка он без единого выстрела захватил в этой деревне семь полицейских и доставил их в отряд. Пленные дали ценные показания о противнике".

Фашисты сразу же подняли тревогу. В семье обыск следует за обыском. Квартира в Раудтен находится под постоянным контролем. Жене и троим детям отказывают от всякой финансовой поддержки. Начинается длительный период унижений и лишений.

"Я было начала сомневаться, - сознается Эрна Шменкель, рассказывая нам об этом времени. - Но мысли о Фрице и наших троих детях помогали не терять мужества. За это время я поняла также, что значит солидарность. Почти каждое утро я находила несколько кусочков хлеба, немного фруктов или что-нибудь из одежды для детей на моем рабочем месте. От кого это было, я так никогда и не узнала. Но я чувствовала заботу своих коллег. Иностранные рабочие, работавшие на нашем предприятии принудительно, которые знали обо мне и моем муже, вырезали и мастерили игрушки для моих детей. Теперь я все больше начинала понимать моего мужа".

В конце 1943 года Фриц Шменкель выполнял задание разведки. Вместе с другими партизанами их схватили фашисты. И хотя он был одет, как и все русские, но по разговору охранники узнали в нем немца. 22 февраля 1944 года он погибает от рук нацистов. Вскоре об этом сообщили семье. Несколько позже Эрна Шменкель получает последнее письмо своего мужа. Священник вермахта, доктор Эберхардт Мюллер, тайком из камеры смертников переправил его жене с собственными пометками.

"Извини меня за беспокойство, которое я вам причинил тем, что до конца шел по избранному пути, - пишет Фриц. - Но я не отказываюсь от своих дел и в последние часы моей жизни. Своему расстрелу я иду смело навстречу, т. к. я умираю за хорошее дело".

В заключение он просит жену заботиться о детях и утешить старушку-мать. Священник Мюллер подтверждает в своих дополнительных заметках, что он мало встречал людей, которые бы так бесстрашно, непоколебимо и твердо шли навстречу смерти.

Но и после смерти фашисты продолжали преследовать семью Шменкеля. Эрне предложили взять развод и жить со своими детьми под девичьей фамилией. Ей угрожали и говорили, что только тогда она сможет получить материальную поддержку. Но Эрна не пошла на это и осталась верной памяти мужа. Без поддержки, сама растила троих детей, воспитывала их такими же, каким был отец - честными и добросовестными.

Умирая под пулями у кладбищенской стены в Минске, он остался верным той клятве, которую дал в лесах Вадинска: "...не склонять головы перед кровавыми немецкими фашистами, даже если придется пожертвовать своей жизнью".

Мемориальная доска, установлена в Минске в память о Фрице Шменкеле, на которой написано: "В этом здании в феврале 1944 года был приговорен к смертной казни фашистскими палачами активный участник антифашистской борьбы и Великой Отечественной войны немецкий гражданин Герой Советского Союза Фриц Шменкель".

На фото: Фриц Шменкель в годы войны. Жена (в центре), две дочери и сын.

 

 

И память сердца говорит...

Тимофеев Юрий Михайлович

Литературная обработка Галины Маркиной

На фотографии Филипп Григорьевич Шитиков с семьёй

Посвящается памяти моего дяди, подполковника авиации Филиппа Григорьевича Шитикова, прошедшего во время Великой Отечественной войны путь от рядового летчика до командира полка пикирующих бомбардировщиков, умершего от полученных в боях ранений и контузий. Посвящается также памяти моих дядей - Алексея и Владимира Понятовых, отдавших свои двадцатилетние жизни под Москвой и Вязьмой.

Сознание полностью приходило к нему после очередного сильного взрыва: взлетали на воздух вагоны с боеприпасами, цистерны с горючим. Он полулежал на станционной скамейке. Рядом, держась обеими руками за грудь, сидел комэск Устюжанин. Голова его была замотана в обгоревшее тряпьё, сквозь дыры сверкали белки глаз. При каждом слове воздух из легких выходил со свистом, но в сиплом голосе слышалось ликование: "Очухался, Шитиков? Не ждали они нас со стороны Лихой, правильно мы зашли с западной стрелки!" Он прокашлялся, прохрипел: "Мы им оба наливных состава на входной и выходной стрелке запалили. Закупорили мы им эту Тацинскую!" И опять зашелся свистящим кашлем. А потом уже добавил тихо и твёрдо: "А вот, кажется, и наш судья идет. Больно уж у него злющая личность, как бы он нас в раз не прикончил". И на оклик вахмистра полевой жандармерии "Ауфштеен!" огрызнулся по-немецки: "Не тычь меня автоматом, помоги лучше встать!"

"Вставай, Федя!" - Филиппа он упорно звал Федей. -- Давай на ногах встретим расплату за свою работу. И хорошо, что мы ордена не сдали перед вылетом, пусть эти видят, чего мы стоим!" И он рванул на груди обгоревший клок комбинезона, открыв на френче свои четыре ордена: "Жаль только, что никто не узнает о нас правду - вся полуэскадрилья погибла". Вот тут командир был не прав: сбитые первыми, они с Шитиковым не знали, что один экипаж все-таки уцелел. Самый последний, идущий в атаку ПЕ-2 с дымящимся двигателем на немыслимом крене отвернул от станции, и, завывая уцелевшим вторым мотором, направился в степь. На виду у противовоздушной охраны станции, потерявший на вираже высоту бомбовоз неспешно приземлился в мёрзлой степи, пробежался, а потом, отчаянно взревев обоими двигателями, оторвался от земли. Он пошел на бреющем полёте над заснеженной степью, чадя одним мотором, и через минуту-другую исчез в дымке горящей станции как призрак. Охрана ПВО, не ожидавшая такой наглости, прозевала маневр подбитого бомбардировщика, и ее скорострельные "Эрликоны" не успели добить русский самолет.

Командиру 371 авиаполка Туманову от старшего лейтенанта Воронина

Рапорт

Докладываю, что задание командования о выводе из строя железнодорожной магистрали Сталинград-Лихая выполнено. На подходе к станции Морозовская группа майора Устюжанина была встречена истребителями противника (до двух эскадрилий), а также плотным зенитным огнем местной ПВО. Группа истребителей прикрытия была отсечена от бомбардировщиков истребителями противника. В результате скоротечного боя сводная эскадрилья была рассеяна. Только четырём ПЕ-2, в том числе и моему, удалось прорваться к западной цели - станции Тацинская. По решению комэска, группа на подлете к станции изменила маршрут движения и зашла на Тацинскую с юго-западного направления, что дезориентировало противника, который принял, очевидно, нашу авиагруппу за транспортную авиацию, которая доставляет грузы для 6-ой армии Паулюса. ПВО открыла огонь, когда мы уже были в пределах станции, а истребители поднялись в воздух после того, как станция уже была разбомблена. На входе и выходе станции были разбиты и сожжены два наливных состава. Повреждены четыре состава с разобранными самолетами, танковой и артиллерийской техникой, а также два состава с людьми. Потери группы, прорвавшейся к Тацинской, составили три самолета. Два сбиты прямыми попаданиями, один взорвался в воздухе - это экипаж старшего лейтенанта Лугового. Судьба двух других экипажей неизвестна. Прошу выделить группу для ремонта и перегона моего подбитого самолета из расположения 8-ой Воздушной армии в районе населённого пункта Малые Дербеты. Ст. лейтенант Воронин.

* * *

А меж тем дела на разбомбленной станции шли своим чередом. Пока группа военных во главе с генералом медленно приближалась к пленным лётчикам, фельджандармы от греха подальше связывали им за спиной руки. Старший охраны, довольный тем, что упрямые русские встали при подходе высокого начальства, и дали себя связать, брезгливо поправил на них обгоревшие остатки обмундирования. "Ишь ты, аккуратист!", - усмехнулся майор. А генерал со свитой уже подходил к пленным. Он еле сдерживал раздражение. Его угнетало и отсутствие столь желанного отпуска, и русская стужа, и бездорожье. Тревожили его и слухи об окружении армии Паулюса. А тут еще охрана станции оказалась настолько беспечной, что позволила одиночным самолетам русских так серьезно осложнить снабжение 6-й армии и эвакуацию раненых из Сталинграда....

Шитиков опять и опять уходил в беспамятство. Очнулся он от того, что его ткнули в обнажённое плечо чем-то холодным. Это был стек стоявшего перед ним немецкого генерала. Высокий чин, сморщив нос от запаха пахнущих гарью тряпок, провел стеком по двум орденам Боевого Красного Знамени и новенькому ордену Красной Звезды. Потом он перевел взгляд на "иконостас" на груди Устюжанина и выдохнул короткое "О-о-о!" В отношении этих русских он еще утром получил приказ передать их в разведотдел ВВС фронта, где надеялись получить от них информацию о секретных полевых аэродромах, откуда прилетали надоевшие всем пикирующие бомбардировщики русских.

Нужно было распорядиться по поводу указаний генерала - представителя фронта.

Повреждённые и догорающие вагоны передвигали на одну сторону станции, с другой стороны собирали уцелевшие. К генералу подвели группу людей, которые еле держались на ногах, некоторые пели, другие сыпали бранью. Устюжанин и Шитиков не сразу поняли, что происходит, а потом догадались, что немцы где-то раздобыли много спиртного, возможно, целый вагон, и перепились. Понял это и генерал. Он не колебался. По его приказу от группы отделили пять унтер-офицеров и фельдфебеля, с них сорвали погоны и поставили к станционной стенке. Они еще ничего не поняли и продолжали горланить песни. Короткая команда - и залп оборвал нестройное пение пьяных солдат вермахта. Устюжанин сказал: "Давно я про такое не слыхал, чтобы они вот так своих без суда шлепали!" И перевёл то, что услышал из разговоров немцев: солдаты и впрямь нашли свалившуюся под откос цистерну со спиртом. Перепилась все, в том числе и охрана ПВО западного блок-поста - вот они и проворонили русские самолеты. "Повезло нам!", - подвел итог Устюжанин. Шитиков согласно кивнул гудящей от контузии головой. Его уже не беспокоило, что с ними будет - ясно, что ничего хорошего: до линии фронта далеко и надежды на спасение никакой. Он подумал о жене (Саня, Саша, Шурочка!) - и о маленькой дочурке. Он в плену - и это не сулит им ничего хорошего. "Бежать надо", - шепнул он командиру. Устюжанин зашикал притворно и на ломаном немецком попытался объяснить насторожившемуся вахмистру: "Он, мол, контуженный, чего с него взять!" Верзила-вахмистр хохотнул, но тут же вскочил и вытянулся: к ним подошел офицер в тщательно подогнанном лётном мундире, на котором красовались два железных креста. "Напрасно вы коверкаете язык, майор, - заметил он. - У вас, насколько мне известно, прекрасное берлинское произношение. Я помню вас: перед войной мы встречались на маневрах и приеме в Киевском военном округе. Вас, впрочем, нелегко узнать в этом тряпье". Это был Карл фон Кюгель, племянник знаменитого генерала, который прибыл с группой асов-истребителей для прикрытия 6-й Армии при взятии Сталинграда и при нападении на Москву с южного направления. Он сказал, что лётчиков отправляют в разведотдел штаба ВВС: "Вам повезло, иначе этот генерал с особыми полномочиями просто вас бы расстрелял!". Он распорядился, чтобы вахмистр устроил русских в отдельном вагоне санитарного поезда и никого к ним не пускал. На его лице была зловещая метка, оставленная первым годом войны - косой шрам, превращавший лицо в мрачную неподвижную маску. Их проводили к санитарному поезду. В нём же размещались раненые немцы из-под Сталинграда. По дороге Устюжанин уговаривал Шитикова не горячиться: "Бежать, Федя, надо по-умному, чтобы наверняка. А так только зря пропадем - вахмистр нас самосудом и кончит. Бежать можно попробовать на Лозовой или в Ростове".

В вагоне Шитиков немного успокоился, но думал только о том, как устроить побег. Им принесли солдатский ужин, по окончании которого вахмистр пристегнул их наручниками друг к другу. Он приказал пленным лечь на пол и обмотал вокруг металлической стойки стола цепочку. Теперь убежать можно было разве что вместе с вагоном. Сами жандармы устроились на полках и завалились спать. Заканчивался самый чёрный день в жизни лётчиков - 23 декабря 1942 года. Что ждёт их завтра?

Они и предположить не могли, что утро следующего дня принесёт им свободу. На рассвете, после 230-ти километрового рейда по тылам 8-й итальянской армии, на станцию Тацинская ворвались танкисты 24-го танкового корпуса генерала Баданова. Бригада корпуса, смяв охрану аэродрома, передавила не успевшие взлететь боевые и транспортные самолеты и уничтожила почти все склады. Была ликвидирована важнейшая фронтовая база снабжения продовольствием, вещевым довольствием, горючим и техническими средствами армии Паулюса.

Довершила разгром 130-я танковая бригада, второй батальон которой с ходу окружил Тацинскую. Была уничтожена техника и живая сила, которую ждали в Сталинграде выдыхающиеся немецкие части.

Первыми почувствовали перемену находившиеся в соседнем купе раненые. Ходячие с криками "Русские танки!" бросились врассыпную. По их вагону ударили пулеметные и автоматные очереди. Охрана кинулась к окну, но нарвалась на огненную трассу. Тела жандармов упали на прикованных летчиков. Охрана не успела выполнить свой долг - уничтожить пленных. Лётчики с остервенением стали раскачивать стойку стола. Наконец болты не выдержали, и арестованные, скованные вместе, со стойкой в руках ринулись к выходу из вагона, наталкиваясь на тела убитых. Из вагона выкатились кубарем и сразу залегли. Пулемет был слышен уже вдали, а тут и автомат смолк. Вместо очередей лётчики услышали отборную, но такую родную брань - солдат костерил заевший диск своего автомата. Устюжанин скомандовал: "Делай как я!", с ним поднялся и Шитиков. "Ребята, славяне, мать вашу так! Своих перебьёте!" - закричал он.

Майор и капитан плакали, не стыдясь слез. Они еще не могли до конца поверить в свое освобождение из плена.Видимо, командир танка по разговорнику доложил о них начальству. Танкисты молча сволокли "летунов" к платформе, и могучий Федорчук двумя ударами кувалды разбил на траке гусеницы цепочку из хваленой крупповской стали. С оставшимися на руках браслетами наручников они подошли к командиру батальона. Он устало оглядел их: "Доложите, как положено, только покороче - скоро контратака". Шитиков, блюдя субординацию, молчал, ожидая, что Устюжанин заговорит первым. Но майор, сжав руками опаленную и контуженую голову, лишь промычал что-то несуразное и опустился на корточки. Так он и сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, пока Шитиков докладывал: "Я - Шитиков, командир авиазвена 371 авиаполка 202 авиадивизии, 3-го авиакорпуса 17-й Воздушной армии генерала Красовского. А это мой командир эскадрильи майор Устюжанин. Вчера мы были сбиты при бомбежке станции".- Стоп! Как зовут майора?- Юрий Устюжанин.- А отчество?- Антонович. Танкист наклонился и позвал: "Юра, узнаешь?" Тот с трудом поднял голову: "Нечаев, ты откуда? Как в танкисты попал?" Тот похлопал Устюжанина по плечу: "Потом поговорим. Залезай в 29-й. А ты, капитан, в 30-й. Кстати, вы тут неплохо поработали, ни один состав со станции не ушел - крепко закупорили. Я о вас доложил комбригу, а он - командиру танкового корпуса".

Качаясь в башне "тридцатичетверки", насквозь пропахшей пороховой и газовой гарью, Шитиков понял, поверил, что он - у своих, остальное, как говорится, уже семечки. На него снизошел покой. Он приоткрыл люк башни, вдохнул ядреный ноябрьский воздух - и отлетела усталость. Он прокрутил в голове события последних двух дней и вдруг ясно вспомнил: он и впрямь раньше видел того немецкого летчика, который отправлял их, пленных русских летчиков, в разведотдел штаба ВВС. Видел, и не далее как в сентябре 42-го под Сталинградом. Тогда немцы плотно окружили город, дожимая русских солдат, упорно обороняющих узкую полоску правого берега Волги. Пожалуй, Устюжанин прав - это тот самый знаменитый пилот - истребитель, сбивший более 150 самолетов - в Испании, Франции и России. На борту его самолета была изображена русалка в рогатой немецкой каске. Тогда, в середине сентября, немцы вклинились в стык между 62 и 64-й армиями и захватили станцию Купоросное. Окопавшись, они отбивали яростные атаки русских. По старой железнодорожной ветке фашисты подвезли 6 короткоствольных мортир и установили их на склоне оврага. У немецких корректировщиков Волга была как на ладони. Потери наших солдат, оборонявшихся на ближних переправах, сразу возросли. Мортирные "чемоданы" прицельно топили суда, груженные техникой, утлые лодки с людьми. Они в щепу разносили пешеходные наплавные мостики с непрерывно идущим людским потоком: солдатами - на правый берег Волги, с беженцами - на левый. После очередного доклада о возрастающих потерях командующий 6-й Армией дал приказ: "До начала переправы свежей дивизии Родимцева заткнуть глотку этим кочующим орудиям!" Но выполнить его оказалось не так-то просто. Хотя артиллеристы знали маршрут передвижения второй батареи, "достать" ее оказалось нелегко - она была расположена на обратном скате глубокого оврага. Не повезло и бомбардировщикам У-2. Взяв под крыло по два увесистых "подарка", они решили днем прицельно накрыть немцев на малой высоте. Но истребители Люфтваффе, дежурившие в небе над Сталинградом, сразу их засекли и не дали отбомбиться над батареей: беспощадно поливая огнем, погнали обратно через Волгу. Те, боясь попасть по своим, сбросили бомбы в реку. Приземлившиеся самолеты были сожжены на месте. В ту пору существовало полное превосходство немецких ВВС в воздухе.

Но приказ командования надо было выполнять. Это поручили сделать полку пикирующих бомбардировщиков. Из добровольцев командир полка выбрал сибиряка и уральца - самых "хитрованов", по его мнению - Шитикова и Устюжанина. После обсуждения плана летчики получили "добро" начальства и стали готовиться к вылету. Их расчет предусматривал внезапный подлет к батарее. Были учтены постоянно меняющиеся волжские ветра: низовик и верховик, а с ними и движение дыма от пожаров. Делали ставку и на необычность поведения их истребителей - отсутствие переговоров в эфире и постоянно меняющиеся глиссады - то есть направления полета. Они действовали как бывалые охотники: еще с вечера посадили оба самолета на заброшенный осовиахимовсский аэродромчик и улеглись спать в землянке, где жили военные моряки с речных катеров.

Утром они взлетели, дождавшись, когда верховик погонит дымное облако в нужном направлении. Самолеты воткнулись в этот гаревой смрад и, словно по темному коридору, промахнули Волгу и долетели на бреющем полете до злополучного оврага. Они увидели, как из-под природных известковых козырьков артиллеристы деловито выкатывают орудия, снимают маскировочные сети, готовясь к утреннему обстрелу наших позиций. Летчики обрушили шквал огня на батарею, стараясь в первую очередь перебить обслугу - нельзя было дать возможность спрятать орудия. Развернувшись, они на предельно низкой высоте аккуратно "вложили" в каждый орудийный капонир свой смертоносный груз.

Летчики намеревались вернуться все по тому же дымному коридору. В эфире их уже торопили: "Стрижи, стрижи! Немедленно обратно!" Но они не успели. Низовой ветер угнал дымное облако в сторону города. А на границе облака их уже ждали: на каждого по два "мессершмидта". Стрелку-радисту ведомого самолета, которым управлял Шитиков, удалось подбить ближний "мессер": немец задымил и, клюнув носом, отвалился в сторону.

"Командир, Устюжанин горит!" - крикнул второй пилот. Устюжанинский самолет, оставляя хвост дыма, снижался над Волгой. За ним гнался второй "мессер". Филипп увидел на немецком самолете силуэт русалки в тевтонской каске. Шитиков развернулся и встретил его всеми стволами, но ловкий противник сделал разворот и "оседлал" бомбардировщик. Шитиков, взмокший от напряжения, понял, что перед ним ас - может и не выпустить. Самолет затрясло под градом пуль. Боковым зрением Филипп увидел задранный вверх "шкас" стрелка-радиста и подумал: "Жив ли?" Через несколько секунд второй пилот волоком притащил раненого стрелка. Чтобы оторваться от "мессера", командир бросил самолет в пике. Но враг вцепился как клещ. Шитиков разогнал самолет в надежде догнать дымовое облако, но "русалке" надоела погоня, и он ударил по самолету Филиппа из всех стволов. Второй пилот простонал: "Нога!" и осел на пол. Старлей приказал: "Прыгайте!" Дымили уже оба двигателя. "Ну, пошел, не мешкай!" - закричал он и удовлетворенно отметил, что пилот и стрелок провалились в открытый люк. Шитиков не терял надежду спасти самолет. Но тут заело штурвал, уже вовсю горели двигатели, и летчик шагнул в пропасть открытого люка. Шагнул обреченно, потому что понял: немец будет его ждать. Спасти может только затяжной прыжок. Видимость была плохая, и он не сумел точно рассчитать высоту - рановато раскрыл парашют. "Русалка", видимо, решил поиграть с ним напоследок: он несколько раз облетел Шитикова, злорадно показывая два пальца - два сбитых наших самолета - догадался Филипп. Немец снял шлемофон и осклабился полным железных зубов ртом. Потом ударил из пулемета по куполу шитиковского парашюта. Купол обмяк, съежился. Навстречу понеслась серая масса воды. И тут грянули наши зенитки, заговорили пулеметы. Пилот "мессера" решил больше не испытывать судьбу и убрался восвояси. Очнулся старший лейтенант уже на берегу. Сначала он услышал неясный гомон, потом в него ворвался знакомый бас: "Да не тискай ты его так! Вон уже вода из легких с кровью пошла!" Летчик открыл глаза. Дюжий матрос перевернул его на спину. Сквозь пелену перед глазами Шитиков увидел физиономию Устюжанина, рядом с ним улыбался стрелок-радист Игорь. Голова забинтована, рука на перевязи, рот до ушей: "Жив, командир!" Матросы рассказали Шитикову о чудесном спасении его из волжской воды. У самой поверхности реки боковой ветер натянул уцелевшую часть парашюта и протащил летчика по воде. Проплывавшие мимо матросы с буксира зацепили багром купол, рассудив, что шелк им пригодится. Заодно достали и пассажира, который и был доставлен на берег - контуженный, с простреленной рукой.

Все это вспомнил Шитиков, мотаясь в башне танка: "Да, это был он, немецкий ас с русалкой на борту. Надо же, свела судьба еще раз! Интересно, где он сейчас? Наверное, танкисты на станции шлепнули. Ну и хрен с ним. Вон как он меня тогда "пожалел", а ведь тоже летчик". От воспоминаний заломило в висках, затряс озноб. Он обратился к командиру танка: "Браток, дай чего-нибудь согревающего, видишь, зубы стучат". "Тебе сейчас не спирт нужен, а сон хороший, - сказал командир, глядя в бледное лицо Филиппа, - налейте ему полколпачка, ребята".Еще долго при встречах с танкистами Шитиков присматривался, надеялся встретить тех, кто спас их из плена. И первым тостом всегда был тост за боевое братство танкистов и летчиков.

Командующему 17-й Воздушной армией генерал-майору Красовскому С.А. За образцовое выполнение боевого задания по выводу из строя железнодорожной ветки Лихая-Сталинград и проявленное при этом мужество прошу представить к награждению орденами Боевого Красного Знамени майора Устюжанина Ю.А. и капитана Шитикова Ф.Г. ИО командира авиадивизии полковник Нечипоренко.

Стоял январь 1943 года. Легкая поземка несла по заводскому аэродрому шелестящую снежную крупу. Шитиков и Устюжанин в новом обмундировании с только что введенными погонами ходили вокруг новеньких ПЕ-2, которые они вчера обкатывали. Сейчас они поджидали заводское начальство и военного представителя. Тот появился с раскрасневшимся и довольным лицом. "Все в порядке, принял самолеты, ну и на грудь тоже принял", - подумал Шитиков. "Значит, будет "добро" на вылет", - подмигнул ему все усекший Устюжанин.Уже на подлете к полевому аэродрому капитан внезапно заметил три неизвестно откуда свалившиеся истребителя. Густой бас Устюжанина успокоил: "Наши, Федя, наши!" Он по-прежнему звал его Федей. "Это нам почетный эскорт выделили, богатеем, однако!" И тут же строго: "Веди первую эскадрилью на посадку!" И по громкой: "Воронин - второй, Стрельбицкий - замыкаешь!" На аэродроме генерал, поглаживая еще теплые лопасти винтов, пообещал: "Работы много будет. Немцы пытаются разорвать кольцо под Сталинградом. Надо помочь наземным войскам. Как рука-то, Шитиков?" "Нормально, видимо, прополоскалась в холодной водичке, быстро зажила". "Ну, что же, будете отрабатывать такой подарок", - генерал кивнул на новенькие самолеты. И началась работа.***Началось решительное наступление наших войск под Сталинградом. О войне говорят - это тяжелая работа. С утра и до сумерек "пахали" бомбовозы, сбрасывая смертоносный груз на скопления солдат и техники врага. Самолеты мчались навстречу огненной лавине, несущейся из стволов наземных орудий в небо Сталинграда. Два года войны не прошли бесследно для наших летчиков бомбардировочной авиации. Старички передавали молодым потом и кровью обретенный опыт, учили обманывать противовоздушную оборону противника. Новые, более надежные советские истребители лучше стали прикрывать атаки бомбардировщиков. Они уже не давали безнаказанно добивать наши израненные в бою самолеты. Теперь немцы ввязывались в бой лишь при явном численном превосходстве.

Филипп Шитиков стал майором, был дважды ранен, побывал дома, в отпуске. Радовал сердце маленький Володя. Но возвращаясь в часть, Филипп ощущал тревогу и печаль. Он видел, как тяжело работают в тылу дети и женщины, как они плохо одеты, подростки выглядят старичками. Попадались ему и бывшие фронтовики, ставшие инвалидами. Многие спивались от беспросветной нужды и тоски, просили милостыню в вагонах поездов. Грызла тревога за семью: на Урале остались мать, жена с двумя маленькими детьми - дождутся, выдержат ли?

Война шла к концу, но и силы таяли. В октябре 1944 года войска 3-го Белорусского фронта перешли границу Восточной Пруссии. К середине января 1945 года начались активные действия по уничтожению находящейся здесь вражеской группировки. На 6 апреля был назначен штурм Кенигсберга - оплота прусского воинства. В штурме участвовал и полк майора Шитикова - в составе 1-й Воздушной армии. Кенигсберг был защищен четырьмя оборонительными линиями. Чтобы избежать больших потерь, до начала штурма было решено методично разрушать крепостные укрепления с помощью артиллерии и авиации. Но крепость имела мощную защиту - ПВО. Ее-то и бомбили летчики авиаполка майора Шитикова. Потери были велики: почти половина летного состава и самолетов. В один из вылетов, когда Филипп водил в пробивной штурм новичков, на аэродром вернулся лишь его самолет - один из четырех, весь изрешеченный огнем с земли.

Опытные летчики летали на берлинском направлении, так что нужно было учить "зеленых", что командир и делал - личным примером. Учил он, как правильно маневрировать при обстреле зениток, как бомбить точно в цель. Сам Филипп стал словно заговоренный - ни одной царапины. Раньше совсем не суеверный, начал Шитиков думать, что оберегает его медальон с портретом сынишки, который жена надела на шею при прощанье после отпуска. Но беда пришла, откуда не ждали...

Свой последний отпуск Шитиков не догулял - и вот почему. По приезде он застал мать в слезах. Дети выглядели совсем исхудавшими. Мать, оправдываясь, рассказала, что жене летчика уже три месяца не отоваривают карточки. Начальник УРСа Мордухович положил на нее глаз и велел выбирать: или она ему уступит, или пусть семья голодает. "Это правда",- сказала жена Саша, заливаясь слезами. Шитиков молча оделся, сунув пистолет за ремень.

Мордухович читал газету. Он недовольно посмотрел на вошедшего без приглашения военного: "Кто пустил?" Сзади металась растерянная секретарша. "Что же ты, крыса тыловая, моих жену и детей голодом моришь, пока я воюю?" Увидев, что офицер - грудь в орденах, в глазах бешенство - стал доставать пистолет, начальник УРСа упал под стол и затих. Стол был дубовый. Выпустив семь пуль в тумбу стола, Шитиков повернулся и пошел домой, уверенный, что рассчитался сполна, а там будь что будет. Но ловкий снабженец и здесь вывернулся, как привык изворачиваться всю свою жизнь. Имел Мордухович мощную и небескорыстную поддержку в лице местной партийной верхушки. Потому и наглел безмерно: жена Шитикова не одна страдала от его любвеобильной натуры.

Вернувшись домой, Филипп молча расцеловал дрожавшую от дурных предчувствий жену, приласкал детей, оставил подарки и отправился "судьбу пытать": прямо в военную комендатуру станции Челябинск. Комендантом оказался его бывший одноклассник - тут Шитикову несказанно повезло - человек решительный и справедливый. Он уже был в курсе дела, знал и то, что снабженец даже царапины не получил, но рвет и мечет. И то - опозорен перед народом, ибо наложил от страху полные штаны, что и стало тут же всем известно.

Комендант, не теряя времени даром, вызвал капитана и велел ему оформить Шитикову все документы до Москвы и отправить его первым же поездом. А сам лично забинтовал мстителю голову так, что узнать его было невозможно, приговаривая: "Ты у меня ни пить, ни болтать до Москвы не сможешь, а там дуй в часть, авось пронесет".

Мордухович же вовсе не собирался посыпать голову пеплом. Заручившись поддержкой местного партийного секретаря, он отправил письма Главному военному прокурору и в Главное политическое управление РККА. Кто знает, чем бы кончилось это дело для Шитикова, если бы коварная Фортуна не отвернулась от любвеобильного снабженца. Произошла смена партийного начальства. В сейфе новый секретарь обнаружил кучу жалоб на работу УРСа и его начальника. Почуяв беду, Мордухович срочно запросился в действующую армию. Война шла к концу, и заевшийся тыловик надеялся, что ловкие люди нужны везде, и его способности оценят. Судьба иногда любит пошутить: Мордухович попал в 1-ю Воздушную армию, под Кенигсберг. Шитиков узнал об этом, когда в штаб дивизии пришли все документы: и письма Мордуховича с жалобами в высокие инстанции, и ответы на запросы с Урала. Дело слушало офицерское собрание дивизии. Оно постановило: "Действия подполковника Шитикова считать защитой чести и достоинства своей семьи. Просить политкомиссию авиадивизии привлечь члена ВКП(б) Мордуховича к партийной ответственности за шантаж семьи офицера-фронтовика, исключить его из рядов ВКП(б) ". Офицеры просили командование разжаловать Мордуховича в рядовые и отправить в штрафбат. А дело Шитикова закрыть, признав, что он совершил проступок в состоянии аффекта.

Но начальство решило иначе: Мордуховича убрали с глаз подальше в тыл, предполагая, что на фронте с ним непременно разберутся по-своему. А Шитиков лишился прав на заслуженную награду - Орден Ленина, к которому был представлен. Вся эта заваруха изрядно потрепала нервы боевому летчику. Изнуряла и работа - по 15-16 часов ежедневных тренировок с молодыми летчиками на специально оборудованном армейском полигоне. Но тренировочные болванки с каждым днем ложились все ближе к центру круга на земле.

За неделю до штурма Шитиков повел своих лейтенантов на пробную бомбардировку. При подходе к цели их встретила лавина огня. Бомбардировщикам предстояло под градом снарядов и крупнокалиберных пуль уложить бомбы в заранее обозначенные цели. Решающим здесь был опыт командира. Скомандовав: "Делай как я!", Шитиков бросил " ПЕ-2" в пике на бастионы крепости, где под многометровым слоем кирпича, бетона и металла засел гарнизон Кенигсберга. Во время противозенитного маневра, выходя из пике, он отметил, что не видит один самолет в крайнем звене. Оказалось, что летчик Тарабин, считающийся уже опытным пилотом - как же, полгода провоевал! - увидел, как в хвост полку пристроился одинокий "мессер". Тарабин заложил неглубокий вираж в сторону подкрадывающегося воздушного пирата-одиночки и понесся ему в лоб. Ударили все орудия "Петлякова", от "мессера" полетели клочья. Бомбовоз протаранил не самолет, а черный дым, который остался от невесть куда провалившегося врага. Домой вернулись в полном составе. Командир полка был доволен результатами бомбометания (их подтвердила фотолента). "Зеленые" лейтенанты неплохо проявили себя в боевой обстановке. Пятеро получили легкие ранения, а два самолета - повреждение двигателей. Шитиков с удовольствием и гордостью вспоминал: при последнем заходе на цель он шел атаковать в хвосте и видел, как его авиаполк бесстрашно, мощными волнами перепахивал наземного врага. А воздушного врага не было, если не считать пирата-одиночки. По словам летчиков, кто-то видел на его борту изображение русалки в рогатой каске. О нем говорил и соседский комполка истребителей, извиняясь за опоздание: "Проболтались, понимаешь, в другом квадрате и упустили "Русалку". Обидно!" Он поздравил Шитикова с хорошим результатом бомбежки, отметив, что они научились "приземлять" истребители врага.

И вот настал день решающего штурма Кенигсберга. Три дня, начиная с 6 апреля 1945 года, артиллерия и тысяча самолетов всех четырех Воздушных армий утюжили огневые точки противника. Затем пошли в атаку части 11-й Гвардейской армии. И Кенигсберг, крепость, рассчитанная на долговременное автономное противодействие, капитулировал. Отечественная военная наука назвала эту операцию образцом взаимодействия массы наземных войск, военных моряков и авиационных соединений. Большая группа летчиков получила высокие правительственные награды. Командир авиаполка подполковник Шитиков был представлен к ордену Ленина.

После Кенигсберга полк получил приказ передислоцироваться в Польшу. Похоронили и помянули погибших в последний день штурма четырех летчиков, отправили в тыл раненых. Прощаясь, командующий Воздушной армией Громов, благословил Филиппа на учебу - по окончании войны.

Небольшой польский городок на границе с Германией выглядел таким тихим, но именно здесь война приготовила подполковнику зловещий сюрприз. Конец апреля, раннее утро. Шитиков вместе с адъютантом пешком, как обычно - для утренней разминки - шли в штаб полка. Автоматчики охраны немного отстали. В это время на них было совершено дерзкое и неожиданное нападение. Адъютант погиб на месте, а Шитиков получил тяжелые травмы черепа и перелом шейного позвонка. Первым, кого он увидел, когда очнулся, был капитан - командир группы СМЕРШ.

Контрразведчики были направлены их новым начальником подполковником Устюжаниным в зону действия авиаполка для очистки ее от вражеской агентуры. Но контрразведчики вдали от начальства расслабились: пили мягкую польскую водку и ухаживали за прекрасными полячками. А в это время в городке было совершено четыре покушения на военных летчиков. Зная, что раненный комполка - лучший друг их командира, смершевцы резво взялись за дело. В этот же вечер двое контрразведчиков, переодетые в летную форму и пущенные как подсадные утки, подверглись нападению. Двое нападавших были убиты во время перестрелки, один захвачен. Через него СМЕРШ вышел на след боевой группы Армии крайовой - подпольной польской организации, центр которой находился в Лондоне.

А Шитиков меж тем был между жизнью и смертью. Прилетел главный армейский хирург. Он похвалил местных врачей за умелые действия. Посмотрев рентгеновские снимки, констатировал: перевозить больного нельзя. На месте же проводить трепанацию черепа невозможно, потому что оборудование госпиталя еще в пути. Что же делать?***А Шитиков вторые сутки находился между жизнью и смертью. Срочно прилетевший главный армейский хирург, посмотрев рентгеновские снимки черепа, развел руками: транспортировать нельзя, а проводить трепанацию на месте нечем: оборудование госпиталя находилось в пути. И вдруг переводчик из комендатуры вспомнил, что рядом, за рекой, в немецком городке есть частная хирургическая клиника, при ней живет врач, старый профессор. Незадолго до прихода русских ему привезли на санитарном самолете сбитого сына - летчика, почти с такими же ранениями, как и у подполковника. Отступая из городка, друзья немецкого пилота навезли в клинику разного оборудования и медикаментов. Отец сделал сыну несколько операций и вытащил его с того света. Армейский хирург дал команду доставить Шитикова в клинику.

... Какой-то неясный силуэт в белом медленно приближался к нему. "Вот она какая, смерть - мелькнула у раненого мысль.Голова болела нестерпимо, ее будто давило железным обручем. Когда боль немного притупилась, летчик открыл глаза. На него смотрела медицинская сестра армейского госпиталя Наташа, младшая дочь главного хирурга, которую всегда ставили к тяжелобольным и умирающим. "Так я еще жив", - подумал он. И тут его бесстрашие перед смертью исчезло: ему страстно захотелось жить.

Осколки, которые давили на мозговую оболочку, удалили, и армейский хирург улетел. Как-то летчик проснулся: не вынырнул из беспамятства, а просто проснулся, как просыпаются здоровые люди. За окном была ночь. Рядышком шептались по-немецки. Краем глаза в тусклом свете ночной лампы он увидел спящую на раскладушке медсестру Наташу. Ее лицо было совсем детским. Возле нее на стуле сидел худощавый старик в черной "тройке" и белом халате и тихо разговаривал с человеком в бинтах с головы до пояса, лежащим на соседней, точно такой же, как у Шитикова, койке. Судя по всему, оба были немцы. Ничего из увиденного раненный летчик не понял, и, почувствовав усталость от этой неразберихи, стал медленно засыпать. Немецкий профессор, пожалел Наташу, которая не спала все время, что Шитиков находился в кризисе, будить ее не стал и сам ввел русскому, а заодно и своему сыну очередную дозу снотворного - летчики люфтваффе щедро снабдили лекарствами товарища по оружию, и, так уж получилось, вместе с ним и подполковника Красной армии.

Через неделю - уже был подписан акт о капитуляции - в комнату заявился собственной персоной Юра Устюжанин в новехонькой полковничьей форме: "Еду учиться. На кого, еще сам не знаю, но обещали, что буду при авиации. Заехал вот попрощаться." Себе Юра налил полный стакан коньяку, а товарищу в рот влил прописанную доктором микстуру. Приехавший на консилиум, а заодно и за дочкой главный хирург составил им компанию. Коньяку он предпочел чистый спирт. Уходя, Юра шепнул другу:"А сосед-то твой - "русалка в каске". Я уже все справки навел. Сбили его в Кенигсберге в последние дни штурма. Друзья-летчики перед самым отходом немцев привезли его к отцу умирать. Отец собрал его, считай, по косточкам. Это точно он, бинты снимут, сам увидишь. Я тебе еще про одного твоего "друга" расскажу, про Мордуховича. Из обзора по СМЕРШу узнал: он на попутке ехал в Ригу в штаб ВВС армии. В машине были еще два охранника, и офицер из дивизии, где служил Мордухович, на аэродроме случилась большая авария, люди погибли, и этого офицера под конвоем отправили в Ригу в военный трибунал.Так вот, всех пятерых включая водителя, в дороге захватила группа эсесовцев. Они в лесах скрывались. Эти эсесовцы убили всех пятерых, сняли обмундирование, и на захваченном "Додже" доехали до польской границы. Там их разоблачили, завязалась перестрелка, всех положили. А когда нашли тела убитых из "Доджа", никого опознать было уже невозможно, похоронили всех в общей братской могиле. Вот так, и подследственного, и конвоиров, и капитана, и рядового, и еврея, и православных - всех в одну яму. Такие вот дела!" - закончил Юра Устюжанин свой рассказа. - Пусть земля им будет пухом, погибли за общее дело. Я тебе в госпиталь буду писать".

"Да, действительно, дела, - думал подполковник. - Взять хоть этого, на соседней койке. - Вот ведь довелось встретиться. И кто мы с ним теперь? Враги? А какой он мне сейчас враг? Он такой же, как я, никому уже не нужный фронтовой летчик, калека-инвалид.Но его отец- профессор прокормит. А я? Я что теперь? Ничего не умеющий делать, кроме как летать, что я теперь буду делать? А ведь у меня на шее мать старая, семья, что с ними будет? Разволновавшись, летчик заскрежетал зубами. Немецкий профессор что-то сказал. "Так нельзя себя мучить", - из-под кучи бинтов донесся перевод. - Я лучше знаю русский, чем вы немецкий.

Отец советует вам вести себя разумно. Вам нельзя делать резких движений, много разговаривать. И нервничать тоже нельзя. Лечение вам гарантировано, но главное - это сон и покой". Старый профессор устало сложил руки за спиной и шаркающей походкой вышел из комнаты.

Прошла неделя, и Шитиков уже мог говорить, а, главное - слушать. Но профессор безо всяких церемоний выпроваживал многочисленных посетителей. Разрешил приходить только представителю авиаполка с краткой информацией о текущих делах. В ответ на протесты больного, немец отрезал: "Я врач, и знаю, что делаю. Не тешьте себя иллюзиями. Вам, как и моему сыну, больше пилотами не быть. Вы свое дело сделали. Скоро вас отправят в Москву, там продолжите лечение. И еще: думаю, вы не расстанетесь с моим сыном врагами. Хотя он мне признался, что в небе Сталинграда стрелял в вас, беззащитного под куполом парашюта. Тем хуже для его совести. Я его отец. Я очень его люблю. Но этого я ему никогда не прощу. Поговорите с сыном".

Прошла почти неделя, а разговора с "русалкой" не получалось. Каждый раз, как только Шитиков вспоминал их последнюю встречу в воздухе, желание общаться пропадало. Но пилот люфтваффе, будучи старше и опытней, нашел способ растопить этот лед. Как-то утром, когда их освободили от капельниц, немец сказал: "Знаете, подполковник, я не меньше вашего воевал, много видел, и заслуживаю уважения. И когда мне, ветерану воздушных сил Германии, кавалеру многих высших военных наград, показывают такую вот штуку (и он забинтованной и второй, здоровой рукой повторил жест, который русский летчик демонстрировал ему в небе Сталинграда), мне это не нравится. Я даже думаю, что поменяйся мы с вами тогда местами, вам это тоже сильно не понравилось бы!". Шитиков немного подумал, и захохотал. Прибежавший профессор долго не мог понять, с чего это тяжелобольные так веселятся. С этого дня отчуждение между летчиками прошло, и они часами вспоминали подробности своих боев. Дела у обоих быстро шли на поправку.

Начальнику отдела контрразвездки СМЕРШ авиадивизии

По агентурным сведениям, командир Н-ского подразделения подполковник Шитиков, находясь временно на лечении в частной хирургической клинике профессора фон Кюна, вел пространные беседы с находящимся там же на лечении бывшим оберстом ВВС Германии Карлом фон Кюном - сыном указанного врача. Как установлено техническими средствами прослушивания, темой разговоров была не только политика, но и технические аспекты авиации. Во время разговоров Шитиков неоднократно упоминал о достоинствах наших самолетов и приводил ее точные технические характеристики, в частности, это касалось пикирующих бомбардировщиков.

Капитан Пчелинцев. Приложение: две кассеты с записями разговоров подполковника с оберстом.

Вот такой подарок сделал капитан Пчелинцев беспомощному теперь командиру авиационного полка.

Начальнику управления контрразведки СМЕРШ воздушной армии.

Копия: СМЕРШ Н-ской авиадивизии

Техническое заключение о возможности утечки данных военного характера, записанных на кассетах за № 264 и №265.

Указанные записи не содержат секретных данных. Технические характеристики самолетов, о которых говорил подполковник Шитиков, известны всему летному составу ВВС люфтваффе с 1941, когда несколько таких самолетов были захвачены на прифронтовых аэродромах. Вместе с тем при анализе записей получены некоторые ранее неизвестные тактико-технические данные о новых истребителях на реактивной тяге Мессершмидт -262"

Капитан Савостин.Далее следует приписка: "В связи с невозможностью в дальнейшем использовать капитана Пчелинцева на оперативной работе перевести его в технический отдел".

В московском санатории Шитиков часто вспоминал свою последнюю встречу с немецким летчиком и его отцом. Старый профессор сказал: "Я сердечно рад, что вы расстаетесь хоть и не друзьями, но и не врагами". Дальнейшая судьба подполковника авиации Филиппа Григорьевича Шитикова сложилась так: начальник военного аэродрома, начальник военной школы пилотов в городе Ульяновске, позднее - высшей школы по переподготовке летного состава, а потом заместитель и начальник республиканского объединения "Сарансксоюзтранс" в городе Саранске в Мордовии. Там он и похоронен - на аллее Славы мемориального кладбища. За несколько лет до кончины у него возникли серьезные проблемы с глазами - к сожалению, обычное дело для летчиков - пикировщиков. Мой дядя очень хотел сам написать свои воспоминания, но ему помешала слепота. Незадолго до смерти от попросил меня сделать это за него. Хронология событий и названия мест сражений, в которых участвовал мой дядя, сохранены, имена остальных героев изменены.

Юрий Михайлович Тимофеев

ПОСЛЕСЛОВИЕ. Автору этих записок было 12 лет, когда началась Великая Отечественная. Семья жила тогда на Урале. Под Москвой убили дядю Володю и дядю Лешу. Еще один дядя, Филипп, военный летчик, был жив - здоров и бил немца в воздухе. Юра тоже хотел "задать жару фашистам". Подговорил товарищей бежать с ним на фронт. Они успели добраться до станции Вязовая, где кончалась узкоколейка: там мальчиков задержали, накормили, обогрели, и отправили назад. Дома Юру выпороли, но это не помогло: он еще дважды сбегал в надежде попасть на передовую. Тогда Юру вызвал директор школы: он с ним долго беседовал и убедил, что советский школьник здорово поможет фронту, если поступит в ремесленное, станет высококвалифицированным специалистом и покажет фрицам с их хваленой техникой. В числе своих ровесников, друзей по училищу, Юра по 14 часов в сутки стоял у станка: они делали корпусы для снарядов и мин и шкворни для танковых траков. Спали там же, в цехах, бросив на пол телогрейку.

После войны Юрий Михайлович Тимофеев получил высшее образование, работал на предприятиях оборонной промышленности. Воспитывал детей, внуков и правнуков. Слово, данное дяде Филиппу, он сдержал. Скончался Юрий Михайлович в 2007 году. Редакция выражает благодарность его вдове, Татьяне Ивановне Тимофеевой, за предоставленные материалы.